С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2, 1879.
ПЕРЕДЪ СОЛДАТЧИНОЙ.
Лицевая линія Александровскаго рынка. Смеркается. Кой-гдѣ въ лавкахъ зажглись огни. Подъ аркой, прислонясь къ стѣнѣ, задумчиво стоитъ молодой купеческій сынъ и кутается въ лапчатую шубку съ бобровымъ воротникомъ. По линіи шныряютъ покупатели, а онъ и ухомъ не ведетъ. Даже классическое "пожалуйте, здѣсь покупали" не срывается съ его языка. Къ нему подходитъ сосѣдъ по лавкѣ, такой-же молодой малый. Онѣ въ куньемъ пальто и барашковой шапкѣ.
-- Что, братъ, Гаврилка?-- вздыхаетъ пальто.-- Куда ни обернись -- вездѣ вода! Сейчасъ я считалъ: семь дней, четыре часа и двадцать четыре минуты до вынутія солдатскаго жребія осталось.
-- А я такъ даже и не считаю,-- отвѣчаетъ шубка.-- Мнѣ и не счесть. Я теперь никакого и дѣла то, окромя виннаго запойства, дѣлать не могу. Стоишь и какъ-бы ждешь: что вотъ, вотъ тебя сейчасъ драть начнутъ. И во снѣ-то снится то тятенька съ дубиной, то красная шапка.
-- Тебѣ когда вынимать-то?
-- И не знаю. Прахъ ихъ возьми! Я не пойду! Пусть силой ведутъ! Гдѣ-жъ это видано, чтобъ по своей волѣ въ солдаты идти! Пусть берутъ.
-- Да вѣдь за это хуже будетъ. Конечно, солдатчина страшна, но я такъ полагаю, что какъ-бы ни былъ крутъ у насъ начальникъ, а все намъ за нимъ лучше будетъ, чѣмъ за тятенькой, потому на счетъ драки нынче и въ полкахъ запретъ.
-- Не спрашивай! Ничего не могу соображать! Ѣдемъ лучше сегодня по первопутку къ разнымъ Дороттамъ прокатиться. Возьмемъ лихача, урѣжемъ въ Малоярославцѣ муху, брындалызнемъ въ Палкиномъ, чтобъ не хромать, а лакомъ все это покрывать за городъ поѣдемъ.
-- А тятенька?
-- Тятенька теперь передъ салдатчиной звукъ пустой -- и больше ничего! Скажи, что прямо изъ лавки въ баню идешь, потому завтра молебенъ служить сбираешься. Ходитъ, что-ли?
-- Вали!
* * *
У Аничкина моста лихачъ въ бобровой шапкѣ и съ серьгой въ ухѣ. Онъ помахиваетъ метелкой изъ конскаго хвоста. У колоды жуетъ сѣно рысакъ, покрытый попоной. Покрытыя лакомъ сани такъ и блещутъ при свѣтѣ газоваго фонаря. По тротуару идутъ Гаврилка и его товарищъ по лавкѣ.
-- Эхъ, господа купцы, лихо-бы прокатилъ на Васькѣ! Пожалуйте! Совсѣмъ безъ почину стою! Даве мамзель на зелененькую вывозилъ да денегъ не отдала!-- восклицаетъ лихачъ.-- Поддержите коммерцію ваше степенство!
-- Спервоначалу тутъ по трактирамъ начнемъ славить,-- говоритъ онъ:-- а тамъ по Дороттамъ мотаться начнемъ. Ну чтобъ и домой тоже въ цѣлости предоставить. Почемъ въ часъ?
-- Да коли ежели не до разсвѣта и мученіе рысаку насчетъ перегонки мамзелей говорить не будете, то по два рублика въ часъ положьте. Услужу для вашей чести!-- отвѣчаетъ лихачъ.
Куній воротникъ задумывается. Шубка перебиваетъ его.
-- Э, да что тутъ торговаться! Садись, Сеня! недолго и гулять нашему брату. Тебя какъ звать-то? Николаемъ?-- обращается онъ къ лихачу.
-- Николаемъ-съ, ваше боголюбіе! Пожалуйте, садитесь! Давно такихъ сѣдоковъ дожидаюсь! По облику видно, что вы чудесный купецъ!
И рысакъ понесся по Невскому, мѣрно ударяя копытами въ снѣжную дорогу и обдавая Ганю и Сеню морозною пылью.
Лихачъ покрикивалъ "поберегись". Мимо нихъ мелькали фонарные столбы, экипажи, пѣшеходы, пронесся, звоня во весь духъ, вагонъ конно-желѣзной дороги.
-- А хорошо, ей ей хорошо!-- говорилъ Сеня.-- Вѣдь вотъ ни одной собачки въ нутро еще не пропустили, а ужъ отъ сердца наполовину тоска отлегла.
-- Пожалуйте, ваше превосходительство!-- выкрикнулъ лихачъ и осадилъ рысака у подъѣзда "Малоярославца".
Въ "Малоярославцѣ" Сеня и Ганя саданули по "лампадочкѣ сентифарисику померанцеваго", дерябнули мараскинцу, закусили селедочкой и спросили шипучаго забалую, что въ бѣломъ клобучкѣ щеголяетъ.
-- Ну, что Сеня?-- спрашивалъ его Ганя за бутылкой бѣлоголовки.
-- Какъ будто бы и поотлегло маленько. По крайности тятенька передъ глазами не мотается, ну а солдатчину все еще чувствую.
-- Погоди, черезъ часъ и солдатчину забудемъ. Кончай бутылку-то!
* * *
И снова несется рысакъ по Невскому, по направленію къ Палкину. Хорошо, пріятно сѣдокамъ. Въ головѣ шумитъ, легкій морозъ щиплетъ щеки, а изъ мыслей мало-по-малу отлетаетъ даже и солдатчина. Сеня начинаетъ гоготать отъ восторга.
-- Давай кнутъ, да держи ближе къ панели! Безобразіе хочу сдѣлать!-- кричитъ онъ лихачу.
Лихачъ повинуется. Сеня машетъ кнутомъ и, поровнявшись съ спящимъ на саняхъ извозчикомъ, со всего размаха хлещетъ его по спинѣ. Ругань, крикъ, но они уже далеко.
У Палкина опять "бѣлоголовка", опять "перегородки" изъ мараскину. Ганя предложилъ выпить "медвѣдя", составленнаго изъ разныхъ водокъ. Выпили.
-- Ну, что, отлегло?
-- Теперь наоборотъ. Тятеньку ни капельки въ мысляхъ не чувствую, но солдатчина такъ передъ глазами и мотается; только я совсѣмъ напротивъ и даже, ежели сейчасъ, такъ хоть подъ черкеса идти могу!
-- И я тоже. Выпьемъ портерцу съ шампанскимъ! Говорятъ, это сразу во всѣ семь чувствъ вгоняетъ!
-- Жги!
* * *
Рысакъ несется къ Доротту. "Накаливай! Накаливай!" -- кричатъ купеческіе сынки и хлещутъ кнутомъ переходящихъ улицу пѣшеходовъ и зазѣвавшихся извозчиковъ. Сзади ихъ раздаются уже свистки городовыхъ.
-- Спасаться нужно, ваше сіятельство!-- говоритъ лихачъ.-- Коли красненькой на чай не пожалѣете, я и рысака не пощажу. Онъ ко кнуту ласковъ.
-- Сади! Дуй бѣлку въ хвостъ и въ гриву! Жертвую!
И черезъ пять минутъ рысакъ уже далеко, далеко. Онъ храпитъ, фыркаетъ, обдаетъ сѣдоковъ цѣлыми комьями снѣгу.
* * *
У Доротта тоже самое. Бѣлоголовка, портеръ, поперечники, медвѣдь.
-- Что Сеня чувствуешь?-- спрашиваетъ коснѣющимъ языкомъ Ганя.
-- Ничего! Хоть сейчасъ въ городскую думу для вынутія солдатскаго жребія!-- еле отвѣчаетъ Сеня.-- А ты?
-- И я ничего! Хочется только въ нюхало кого-нибудь садануть! Ѣдемъ!
-- Куда?
-- А куда глаза глядятъ! Неушто домой? Еще протокола не составили. Ѣдемъ въ Красный кабачекъ посуду бить!
-- Взъерепѣнивай! Коли что, такъ я и за голенищу слазаю! Тамъ у меня семь серій припасено!
* * *
Ямская. Часа четыре утра. По улицамъ отъ дома къ дому ѣздитъ лихачъ, будитъ спящихъ у воротъ дворниковъ и спрашиваетъ: "не здѣсь-ли живутъ эти самые купчики, что у него въ саняхъ сидятъ".
-- Часа два отъ Трухмальныхъ воротъ ѣдемъ!-- разсказываетъ онъ дворнику.-- Вѣришь-ли, разъ десять по дорогѣ съ саней падали. Кабы деньги впередъ отдали, давно-бы бросилъ. Ей-ей!
-- Да какіе такіе?-- спрашиваетъ дворникъ.
-- Иди, смотри! По дорогѣ толковали, что въ солдатчину сбираются! Еще какъ въ чувствахъ были, такъ велѣли въ Ямскую ѣхать.
Дворникъ подходитъ и при свѣтѣ фонаря, разсматриваетъ купчиковъ.
-- Одинъ нашъ,-- говоритъ онъ:-- а другой изъ Копылова дома.
-- Ну, коли такъ, бери свое воинство, а за деньгами я завтра зайду!