С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2, 1879.
НА ПАПЕРТИ.
Первый зимній мясоѣдъ. Филиповки на носу. Купецъ женится. Вонъ и теперь свадьба. На паперти у церкви столпился народъ всѣхъ мастей и ждетъ пріѣзда невѣсты. Женихъ уже въ церкви. Оттуда неоднократно доносился звонкій басъ пѣвчаго, надсажающагося въ концертѣ жениху.
-- Эхъ голосъ-то! Видно сырой говядинкой покормили!-- слышится въ толпѣ.
-- Просто бабью кожу ѣдятъ. Въ аптекѣ продается... А то такъ затылокъ булавкой накалываютъ. Помогаетъ это,-- отвѣчаетъ какой-то мастеровой.-- Я вотъ, братцы, одному дивлюсь: какъ это можно по нынѣшнимъ временамъ вѣнчаться?
-- А что?
-- Да какже... Теперича Черняевъ... Въ газетахъ ультиматумъ пропечатанъ... и все эдакое... Какая-же послѣ этого можетъ быть демаркаціонная линія у насъ въ Россіи? Теперича три приказа было, чтобъ всѣмъ быть на холостомъ положеніи... На какомъ основаніи, коли ежели даже женатые отъ своихъ бабъ бѣгутъ? У насъ двое мастеровыхъ весь провіантъ прекратили... Ужъ ежели турецкая капитуляція взята на границѣ, то шабашъ! Турки ни въ жизнь не будутъ согласны. Султанъ-бы съ удовольствіемъ на нее наплевалъ, потому у него ихъ сорокъ-сороковъ, да баши-бузукъ не дозволитъ....
-- Ври больше! Замиреніе вышло. Во все это дѣло англійская конференція ввязалась, а она баба ловкая. Она тридцать семь пудовъ лѣвой рукой поднимаетъ.
-- Замиреніе для турки, а баши-бузукъ взялъ да бѣлаго арапа и пригласилъ: "пойдемъ, говоритъ, на разграбленіе". Знаешь, что мнѣ одинъ пожарный разсказывалъ?
-- Ну тебя и съ пожарнымъ-то! Господа, можно въ церковь войдти?..
-- Нельзя, голубчикъ! отвѣчаетъ какая-то женщина.
-- А кто женихъ-то?
-- Купецъ онъ... бутовую плиту ломаетъ; опять-же и лѣсной дворъ у нихъ на Новой канавѣ есть.
-- Какихъ лѣтъ? Бывалъ-ли подъ судомъ или въ походахъ? Какой вѣры?-- ломается мастеровой?
-- Да ты я вижу хмѣльной, батюшка, такъ что мнѣ съ тобой разговаривать,-- отвѣчаетъ женщина.
-- А автономія у него есть? Отслужилъ-ли онъ свою автономію?
-- Ты меня страшными-то словами не пугай, ничего я тебѣ отвѣчать не буду!
Женщина плюетъ и молчитъ.
"Идутъ! Идутъ"?-- раздается въ толпѣ.
Всѣ тѣснятся. Съ мастерового сваливается шапка; онъ хочетъ поднять ее, но роняетъ какую-то даму. Къ церковной паперти подъѣзжаетъ карета, запряженная четверкой. Два гайдука соскакиваютъ съ запятокъ и вынимаютъ изъ кареты сначала мальчика съ образомъ, потомъ невѣсту и наконецъ "поѣзжаную" даму. Дама до того толста, что сразу никакъ не можетъ пролѣзть въ дверцы кареты. Она пробуетъ то правымъ бокомъ, то лѣвымъ, но ей все что-то мѣшаетъ. Въ толпѣ смѣхъ.
-- Вы, сударыня, прежде всего на насъ обопритесь,-- предлагаютъ ей гайдуки.-- Вы безъ робости...
Дама снова пробуетъ лѣвой ногой, правой, выставляетъ руку, но тщетно.
-- Нѣтъ, боюсь,-- говоритъ она.
Къ каретѣ подбѣгаетъ шаферъ и говоритъ:
-- Степанида Васильевна, такъ нельзя-съ, вы рѣшитесь на что-нибудь. Надо какой ни на есть конецъ положить. Вѣдь это мораль, да наконецъ и полиція столько времени стоять не дозволитъ.