-- Наука, значитъ, была въ волостномъ правленіи? задаетъ вопросъ лакей въ картузѣ и съ тросточкой.
-- Да, на тотъ самый манеръ, какъ бѣлье полощутъ. У насъ этотъ альбомъ отъ зари до зари по семи разъ въ сутки происходитъ. То полѣномъ другъ друга ласкать начнутъ, то сапожными калодками воюютъ.
-- Надо полагать, купцы въ своемъ собственномъ невѣжествѣ?
-- Нѣтъ, благородные; самъ по телеграпу служитъ, а сама по мамзельной части съ мальчиками и дѣвочками занимается. Изъ-за пустяковъ и вышло-то. Самъ говоритъ, что тараканъ муравьиныя яйца несетъ, а она этому противится. Бацъ въ него полоскательной чашкой, ну и пошло.
-- Вамъ полъ сальной свѣчки? откликается лавочникъ.-- Вы-бы имъ, вмѣсто сала, присовѣтовали толченымъ кирпичомъ эти самыя переносья... Чудесно сушитъ.
-- А мнѣ наплевать, что сушитъ! Хоть бы и совсѣмъ у ней носъ отмокъ. Давай полъ сальной свѣчки!
-- Порадѣйте, православные, на построеніе погорѣлаго храма Господня святителя и чудотворца!.. раздается возгласъ.
-- Отъ огня загорѣлось-то? спрашиваетъ кто-то.
-- Нѣтъ, отъ грозы. Прогнѣвали Господа Бога. Въ самый Ильинъ день, въ прошломъ году, ударило въ куполъ и сверзило колоколъ въ триста пудовъ. Пробовали молокомъ тушить, но исправникъ, будучи у обѣдни, схватилъ за волосья старосту...
-- На Афонѣ?
-- На Афонѣ, боголюбивый жертвотатель, въ семи верстахъ отъ Іерусалима, гдѣ рѣка Іорданъ, иже...
-- На копѣечку! За здравіе Тихона, Іоанна, Петра, Варсонофія, Глѣба, Степаниды, двухъ Аннъ и Ульяны...
-- Спаси васъ Богъ и Царица... говоритъ сборщикъ. Опорочекъ нѣтъ-ли, сударь? Въ сапогахъ-то куда какъ трудно по жарамъ..Пошли тебѣ матушка Прасковѣя Пятница!..
-- Проходи, старикъ! Получилъ и проходи! Тутъ намъ не слободно разговаривать! кричитъ ему лавочникъ.-- Оказія! обращается онъ къ покупателямъ.-- Сербы теперь изъ греческихъ земель ходить начали. Иго турецкое показываютъ и камень небесный. Вчера фунта стеариновыхъ свѣчей какъ не бывало!
Въ лавку входитъ мужикъ безъ шапки и босикомъ и начинаетъ взглядывать на кадки и по полкамъ, за нимъ слѣдомъ ходитъ мальчикъ, и подозрительно смотритъ.
-- Трески тебѣ, землякъ? спрашиваетъ онъ.
-- Нѣтъ. Этотъ студень почемъ?
-- Семь копѣекъ. Тебѣ, можетъ, киселя гороховаго? Рубецъ есть.
-- Дай ты мнѣ на копѣйку шубнаго клея да два полуторные гвоздя, говоритъ онъ.
-- Эхъ, деревня! А товару на рубль перенюхалъ! Вамъ Наталья Ульяновна, махорки и спичекъ?
-- Пистоны у васъ есть? спрашиваотъ гимназистъ.
-- Есть, пожалуйте.
На квасной бочкѣ сидитъ лакей въ бѣломъ картузѣ и съ тросточкой и помахиваетъ ногами.
-- Такъ отошелъ отъ господъ-то? задаетъ вопросъ лавочникъ.-- Присылали они тутъ. "Ежели, говоритъ, придетъ Иванъ за покупками, такъ довѣріе не соблюдать". Изъ-за снигиря, я слышалъ, у васъ дѣло вышло?
-- Нѣтъ, такъ. Онъ мнѣ не потрафилъ, а я ему не уважилъ. Теперича отворяй двери каждую ночь въ три часа и чтобы въ брюкахъ быть. Опять-же изъ-за сосѣдской кухарки. Подарилъ онъ ей серьги. А я въ это время на черной лѣстницѣ на гитарѣ игралъ. Вдругъ изъ трубы выкинуло... Да и что за домъ! Никакой солидарности, а я привыкъ въ буфетчикахъ служить и цигарки курить, а онъ самъ трубку сосетъ.
-- Мѣста, поди, ищешь?
-- Нѣтъ, я въ черкесы... За вѣру хочу. Я теперича изъ ружья прицѣлюсь тебѣ въ глазъ -- и попалъ. Въ Юсуповомъ саду мы этихъ денегъ-то сколько перестрѣляли! Я и причесать и завить человѣка могу...
-- Жаръ въ себѣ къ сраженіямъ чувствуете?
-- Даже и очень чувствую. Швейцаръ нашъ меня распалилъ: ундеръ онъ. Заведу глаза,-- барабанъ слышу. Вчера пушку во снѣ видѣлъ.
-- Чтожъ, это чудесно кто вт себѣ жаръ чувствуетъ. Теперича въ газетахъ-то пишутъ страсть что: башибузуки эти съ мониторами въ рукахъ и на ятаганахъ...
-- Мнѣ это наплевать. Я вотъ одинъ глазъ прищурилъ, въ меня и не попадешь. Говорятъ вчера водосвятіе было, такъ какъ достаточно ихъ попотрошили. Почтальонъ сказывалъ.
-- Нашихъ? спрашиваетъ кухарка и слезится, сморкаясь въ передникъ.
-- Досталось и нашимъ. У хлѣба не безъ крохъ. Только турецкая погибель сильнѣе. Арнаутскій полкъ въ штыки, а у турокъ знамя переломилось, потому измѣна... Наши кричатъ ура, а тѣ Аллахъ! Ну, и. вышло свѣтопреставленіе. Пашѣ одному бомба въ глазъ попала. Окривѣлъ.
-- А про егарей нашихъ ничего не было писано?-- допытывается кухарка и уже совсѣмъ плачетъ.
-- Про егерей ничего не обозначено.
-- И не пропечатано, что вотъ ефрейторъ Захаръ Никитинъ убитъ или раненъ?.
-- Про Захара Никитина ничего не пропечатано.
Лавочникъ вздыхаетъ и отираетъ руки о голову.
-- А много эта самая война кухарокъ и горничныхъ охолостила! У иной по три кума было: рыжій, брюле и блондинъ, произноситъ онъ, и подмигнувъ миловидной горничной, спрашиваетъ: у васъ, Машенька, въ какомъ количествѣ на ординарцахъ состояло?
-- А вотъ въ такомъ, сколько у тебя волосъ въ бородѣ, безстыжіе твои глаза. Ахальникъ!
-- Чѣмъ-бы мнѣ, хозяинъ, нашего кобеля смазать? Нѣтъ-ли у тебя политани? говоритъ -- деньщикъ.
-- Политани нѣтъ, а ты хвати постнымъ масломъ съ сѣрой. А то кислотой... Вы когда же на войну-то?
-- Мы не строевые. Полковникъ нашъ при крупѣ состоитъ, а я по сапожной части. Нашъ полковникъ... А, что, слышь, ежели мнѣ его сельдянымъ разсоломъ смазать?
-- Теперича турокъ удивительно какъ на ногу слабъ, разсказываетъ кто-то.-- Скупали мы это въ Бессарабіи шкуры у крестьянъ, такъ видѣлъ я одного. Во-первыхъ, чалма перевѣшиваетъ, ну и халатъ по пятамъ бьетъ. Женщины въ штанахъ ходятъ и грибъ мухоморъ жрутъ. Бывало выставишь свиное ухо...
-- Не устоять ему супротивъ насъ. Потроха не тѣ. Нашъ солдатъ на сухаряхъ просидитъ, а ему булку подавай. Опять же въ туфляхъ они. Гдѣ тутъ супротивъ сапоговъ?
-- Съ превеликимъ удовольствіемъ, отвѣчаетъ лавочникъ.-- Предмету письмо писать?
Горничная киваетъ головой, и взявъ орѣхъ изъ мѣшка, грызетъ его.
-- Да вы, умница, грамотныя-ли?
-- Печатными буквами могу и чтобъ безпремѣнно карандашемъ...
-- Тогда зайдите ужо, мы вамъ и чернилами письмецо намалюемъ. Конвертъ море-антикъ.
-- Сейчасъ надо. Напишите пожалуста. Я вамъ пятачекъ дамъ, только сейчасъ.
-- Для такого бутончика можно и сейчасъ. Иванъ, подбавь въ чернильницу квасу. Пожалуйте къ сторонкѣ. А что насчетъ пятачка, оставьте при себѣ на помаду. Мы натурой сойдемся.
-- Безстыдники, право. Тогда ужъ прочтите, и эту цѣдулку. Только, Бога ради, потише.
Лавочникъ отходитъ съ горничной къ окну и читаетъ:
"Дрожащему купидону Аннѣ Спиридоновнѣ посылаю свой вздохъ отъ неба и до земли, и ежели, другъ мой, возможно, то приходите ужо въ семь часовъ въ Лѣтній садъ, а ежели не буду, то буду раньше у васъ на дворѣ и черезъ дворника получу свиданіе. И мысли мои перепутаны, и на головѣ какъ бы пустой котелъ, и кольцо ваше готово, а для сапоговъ нужно вашу ногу видѣть. Все страдаю по васъ и желалъ-бы быть бантомъ, что покоится у васъ на груди, или блошкой, что кусаетъ васъ по ночамъ. Извините. И пришлите мнѣ отвѣтъ. Да или нѣтъ. И жду до гроба въ терзаніяхъ моихъ мукъ. Лети письмо гуда, кто приметъ безъ труда. За симъ цѣлую несчетно.
"Митрофанъ Михайловъ".
-- Что-же писать-то ему? Писарь онъ или мастеровой?-- допытывается лавочникъ.
-- Нѣтъ, приказчикъ съ дровянаго... Пишите, что буду, отвѣчаетъ, горничная.
-- Гдѣ? въ Лѣтнемъ саду или на дворѣ?
-- На дворѣ. Или нѣтъ, лучше въ Лѣтнемъ саду. Я барынинъ спорокъ съ салопа въ красильну понесу.
-- Ну-съ, какъ же писать? Поласковѣе? Вы съ нимъ въ очень близкомъ разстояніи?
-- Жениться обѣщался. Бабушка евонная благословила его периной и двумя самоварами, но въ маменькѣ препона, такъ какъ онѣ изъ купеческаго дома.
-- А вы имъ подражайте, онѣ и войдутъ въ снисхожденіе. "Голубь сердца моего" желаете обозначить?
-- Пишите.
-- Насчетъ страданіевъ души припустить?
-- Припустите.
-- Съ жалкими словами?
-- Наставьте и жалкихъ словъ, только, чтобы почувствительнѣе.
Лавочникъ пишетъ, наклоня голову на бокъ. Горничная заглядываетъ въ письмо, Вбѣгаетъ кухарка.
-- Лизавета! Гдѣ ты, мать моя, шляешься! Я и на задній дворъ къ мастеровымъ, я и къ портерщику. Иди скорѣй. Сама раскричалась. Инда посуда въ шкапу дрожитъ.