Лейкин Николай Александрович
В вагоне

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


  

H. А. Лейкинъ

  

Въ вагонѣ.

  
   H. А. Лейкинъ. Веселые разсказы. Санктпетербургъ. Изданіе книгопродавцевъ Колесова и Михина. 1874.
   OCR Бычков М. Н.
  
   Въ началѣ апрѣля я возвращался по Николаевской желѣзной дорогѣ, въ вагонѣ 3-го класса, изъ Тосны въ Петербургъ. Публика въ вагонѣ была самая разнообразная, но всего больше было рабочаго народа: плотниковъ, штукатуровъ, каменьщиковъ. Все это ѣхало въ Петербургъ, на лѣтніе заработки. Были также и женщины, въ тулупахъ и въ салопахъ, бъ байковыхъ платкахъ и въ вязаныхъ косыночкахъ, съ ребятами на рукахъ и безъ ребятъ. ѣхалъ съ нами и неизбѣжный рыжебородый монахъ, отъ котораго, вмѣсто розоваго масла и ладана, несло сапожнымъ товаромъ. Монахъ сидѣлъ впереди меня, спиной ко мнѣ. Противъ него помѣщалась молодая баба, въ нагольномъ тулупѣ к съ ребенкомъ въ рукахъ. Ребенокъ то и дѣло плакалъ; баба то и дѣло совала его въ пазуху тулупа и кормила грудью или-же устроивала ему постель изъ подушки, при чемъ совала его на руки монаху. Монахъ морщился, вздыхалъ, но молча бралъ ребенка.
   -- Трудно съ ребенкомъ-то?.. вымолвилъ онъ, наконецъ, чуть-ли не въ пятый разъ принимая его на руки.
   -- И не говори!.. махнула руками баба.-- Съ самой Твери маюсь. Зубы у него, что-ли?.. Хоть-бы благословилъ ты его, такъ авось лучше...
   -- Не рукоположенъ... отвѣчалъ монахъ и вздохнулъ.
   Баба не поняла отвѣта и продолжала:
   -- Вотъ ладонки такія иногда у васъ, у чернецовъ, бываютъ, что надѣнешь ты на него, -- онъ и спитъ какъ убитый... Отъ мощей, что-ли...
   Ребенокъ проснулся, заревѣлъ и протянулъ ручки съ бородѣ монаха.
   -- Бери, бери... заговорилъ монахъ, подавая бабѣ ребенка.
   -- Ахъ, ты, Господи! Опять проснулся! Ужъ не кольнуль-ли ты его чѣмъ?..
   -- Чѣмъ-же кольнуть-то мнѣ?..
   Ребенокъ продолжалъ плакать. Баба взяла его отъ монаха и принялась укачивать, жужжа надъ его ухомъ, но ребенокъ не унимался.
   -- Нѣтъ-ли четочекъ? Дай его позабавить?
   -- Въ мѣшкѣ подъ лавкой...
   -- Экой ты какой! Монахъ и безъ четокъ...
   Баба подняла ребенка дыбкомъ и, тряся его передъ клобукомъ монаха, заговорила:
   -- А вотъ будешь ревѣть, такъ попъ-отъ тебя и возьметъ; возьметъ да съѣстъ. Вишь, у него колпакъ-отъ какой! Возьми ручкой да и потереби... Вотъ, молъ, тебѣ, дядька, вотъ, молъ...
   Ребенокъ на минуту умолкъ и протянулъ руку къ клобуку, но тотчасъ-же опять заплакалъ, такъ какъ монахъ отстранилъ его рукой.
   -- Надъ ангельскимъ чиномъ шутокъ шутить нельзя... Кощунство... сказалъ монахъ.
   -- Нѣтъ, ужъ видно опять грудью кормить придется. Изсосалъ всю... проговорила баба, съ сердцемъ распахнула на груди тулупъ и принялась кормить ребенка. Тотъ умолкъ.
   -- Суета суетъ всякая!.. вздохнулъ монахъ и, увидя у женщины открытую грудь, прибавилъ:-- прикрой наготу-то...
   Баба улыбнулась, выставила рядъ бѣлыхъ зубовъ и поправила на груди рубашку. Черезъ нѣсколько времени монахъ ткнулъ пальцемъ въ ребенка и спросилъ:
   -- Мальчикъ или дѣвочка?...
   -- О, Господи! Да нешто по облику-то не видишь, что мальчикъ? Впрочемъ, гдѣ-жъ вамъ... вы монахи... и баба опять улыбнулась.
   -- Даже оставя и иночество, у грудныхъ младенцовъ черты лица разницы не составляютъ, -- произнесъ монахъ и прибавилъ:-- мужъ-отъ у тебя въ деревнѣ, или въ Петербургъ къ нему ѣдешь?
   Баба покраснѣла, потупилась и молчала. Монахъ повторилъ вопросъ.
   Баба наклонилась еще ниже и сказала: "нѣтъ у меня: мужа".
   -- Давно умеръ? приставалъ монахъ.
   Баба опять молчала, но потомъ вскинула на него глаза и проговорила: "я не замужемъ..." Монахъ слегка отодвинулся отъ нея.
   -- А ребенокъ-то, значитъ, въ блудѣ?.. пробормоталъ онъ, но тотчасъ-же спохватился и спросилъ:-- въ воспитательный везешь, что-ли?..
   Баба подняла голову. Глаза ея сверкнули.:
   -- Чтобъ я своего ребенка да въ воспитательный?... Нѣтъ. Вѣдь, чай, я мать, а не звѣрь... Да и звѣрь охраняетъ... Съ голоду подохну, а ребенка не кину.
   Монахъ заморгалъ глазами и отвернулся. Баба поуспокоилась и продолжала:
   -- Ты вотъ въ Питеръ-то пріѣдешь, такъ, поди, по купечеству ходить начнешь?.. Поспрошалъ-бы мнѣ кой-гдѣ мѣстечко. Ты не смотри, что я съ ребенкомъ... я на всякую работу...
   Монахъ молчалъ.
   -- Ты гдѣ остановишься-то? Я-бъ понавѣдала къ тебѣ... приставала баба.
   -- Гдѣ остановишься! Мы, какъ птицы небесныя, гдѣ Богъ пошлетъ... отвѣчалъ монахъ, всталъ съ лавки и пересѣлъ на мѣсто противъ меня, предварительно спросивъ: "можно-ли сѣсть".
   Подъ лавкой, противъ меня, давно уже храпѣлъ какой-то мужикъ. Садясь на мѣсто, монахъ толкнулъ его ногами, вслѣдствіе чего мужикъ проснулся, звонко зѣвнулъ черезъ нѣсколько времени вылѣзъ изъ-подъ лавки и, протирая глаза, сѣлъ рядомъ съ монахомъ. Это былъ маленькій, но коренастый мужиченко, въ тулупѣ и въ засаленномъ картузѣ съ надорваннымъ козырькомъ, изъ-подъ котораго выглядывали голубовато-сѣрые глаза и торчала рѣдкая клинистая русая борода. Мужикъ былъ, видимо съ похмѣлья. Отъ него такъ и било струей водочнаго запаха. Протеревъ глаза и увидавъ рядомъ съ собой монаха, мужикъ тотчасъ-же снялъ картузъ, сложилъ руки пригоршней и, наклоня голову, молча сунулся съ монаху подъ благословенье.
   Монахъ слегка отодвинулся.
   -- Не рукоположенъ, не рукоположенъ... заговорилъ онъ, отстраняя отъ себя рукой голову мужика.
   -- Благословите, ваше преподобіе! Можетъ, думаете, что пьянъ я, такъ совсѣмъ напротивъ... приставалъ мужикъ.
   -- Не рукоположенъ, не посвященъ. Права не имѣю, зане не іерей... и монахъ еще болѣе отодвинулся.
   Мужикъ не понялъ его словъ.
   -- А коли такъ, такъ какъ хотите? воля ваша... А только мы къ вамъ со всѣмъ почтеніемъ и чувствомъ... Мы тоже при вѣрѣ... пробормоталъ онъ, слегка обидѣвшись, и началъ зѣвать и крестить ротъ.
   Я невольно засмѣялся и, чтобъ, скрытъ смѣхъ, тотчасъ вытащилъ изъ кармана портъ-сигаръ, положилъ его себѣ на колѣни и, наклонясь надъ нимъ, началъ свертывать папиросу. Мужикъ внимательно слѣдилъ за работой.
   -- Эдакая у васъ, ваше благородіе, табачница прекрасная, ей-Богу... проговорилъ онъ наконецъ.-- А табакъ, надо полагать, еще лучше этой табачницы. Дозвольте, ваше благородіе, папироску скрутить? Поиздержались насчетъ махорки-то...
   -- Крути...
   Я далъ ему бумажку и табаку. Онъ сталъ дѣлать папиросу, но тотчасъ-же разорвалъ бумагу.
   -- Ужь тонка больно. Не на папироску эту бумагу, а барышнямъ на платье...
   Я далъ-было ему другой листикъ, но онъ отказался, поискалъ что-то на полу, нашелъ кусочекъ газетной бумаги, разгладилъ его, свернулъ изъ него папироску и, закуривъ ее, сказалъ:
   -- Хорошъ табакъ, но слабъ больно, -- не забираетъ.-- Вотъ, когда мы въ Питерѣ, такъ все трехкоронный забираемъ. Пять копѣекъ картузъ. Вотъ табакъ, такъ табакъ! Совсѣмъ ядъ! Что больше куришь, то больше хочется.
   -- А ты питерской?
   -- По лѣтамъ въ Питерѣ живемъ, а по зимамъ у бабъ, въ деревнѣ, на печи валяемся. Мы костромскіе будемъ; отъ Нерехты пятнадцать верстъ.
   -- А по какой части?
   -- Штукатуры. Дозвольте, ваше благородіе, окошечко отворить? Сплюнуть хочется.
   -- Плюй на полъ.
   -- Неловко, ваше благородіе, неравно васъ оплюешь... Вѣдь нашему брату, коли ужь курить, такъ и плевать надо, а то скусу настоящаго нѣтъ.
   Онъ открылъ окно, съ наслажденіемъ затягивался папиросой и далеко-далеко сплевывалъ.
   -- Теперь пріѣдешь въ Питеръ, такъ сейчасъ на постоялый и завтра работу искать? спросилъ я.
   -- Зачѣмъ на постоялый? Зачѣмъ работу искать? У насъ и фатера своя есть, и работа завсегда есть. Мы артелью живемъ. Теперь ужь наши, поди, мѣстахъ въ трехъ подрядились.
   -- А велика ваша артель?
   -- Человѣкъ тридцать, а ино и больше бываетъ. Матку держимъ, стряпуху, значитъ. Она насъ и обошьетъ, и обмоетъ, и состряпаетъ намъ.
   -- Неужто одна на всѣхъ управится?
   -- Управится. Чего ей не управиться? Баба здоровенная, молодая, ѣстъ въ волю...
   -- И красивая баба?
   -- Ничего. Съ ѣды гладкая, грудастая.
   -- Поди, за ней молодые-то парни въ артели ухаживаютъ.
   -- То есть какъ это?
   Мужикъ вытаращилъ глаза.
   -- Ну, не пріударяютъ за ней? поправился я.
   -- Зачѣмъ ее ударять; мы ее любимъ и даже балуемъ: то по гривеннику сложимся и платокъ подаримъ, то по копѣйкѣ на орѣхи, либо на подсолнухи дадимъ, а то вдругъ бить!.. Ты посмотри матка-то какая! Пава-павой! Нигдѣ не заколупнешь.
   Мужикъ даже какъ будто обидѣлся. Мнѣ досадно стало, что онъ не понимаетъ меня и я старался поправиться.
   -- Ты все не такъ понимаешь меня. Ну, не трогаютъ ее у васъ?
   -- Я тебѣ, говорю, если ее кто тронетъ, такъ мы сами всякаго тронемъ!
   Я начиналъ бѣситься.
   -- Опять все не то... Ну, не цалуютъ ее у васъ? -- пояснилъ я ему.
   -- Ахъ, да... ты насчетъ заигрыванья? Нѣтъ, у насъ на этотъ счетъ бѣда! Ни въ жизнь! Сейчасъ штрафъ... Какъ застанемъ кого -- сейчасъ съ того четверть водки штрафу и послѣ шабаша выпьемъ. У насъ на этотъ счетъ строго... и ахъ, какъ строго!
   -- Но вѣдь все-таки случается-же?
   -- Какъ не случаться, случается. То сами застанемъ, то она намъ нажалуется. И ужь тогда хоть ты въ кровь расчешишь, а коли виноватъ, такъ ставъ четверть!
   -- Ну, вотъ видишь: объ этомъ я и спрашивалъ. И часто вамъ это угощеніе достается?
   -- Часто. А то какже? Вѣдь у насъ артель. Мы водки-то, почитай, сами и не покупаемъ, -- все штрафная.
   Прислушивавшійся къ нашему разговору монахъ улыбнулся.
   -- Значитъ, каждый день разрѣшеніе вина и елея, -- проговорилъ онъ, но тотчасъ-же спохватился, перекрестился и прибавилъ: Господи, прости мое согрѣшеніе!
   Поѣздъ тихо подъѣзжалъ къ станціи. Его тормозили. Мужикъ поднялся съ мѣста, нахлобучилъ на голову картузъ и, роясь въ карманѣ, сказалъ:
   -- Пойдти да выпить малость на пятачокъ, а то со сна-то какъ будто что-то знобить стало...
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru