Лейкин Николай Александрович
Швейцар

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОВѢСТИ, РАЗСКАЗЫ
и
ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ.
Н. А. ЛЕЙКИНА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.

  

НАШИ ПИТЕРСКІЕ.

II.
ШВЕЙЦАРЪ.

   Не высокомернаго и гордаго какъ индѣйскій пѣтухъ швейцара княжескихъ, графскихъ и другихъ аристократическихъ доновъ намѣрены мы изобразить въ настоящемъ очеркѣ; не ливрейнаго швейцара казенно-учебныхъ заведеній, играющаго столь огромную роль между воспитанниками, а также и не швейцара дорогихъ гостинницъ, больницъ и другихъ богоугодныхъ заведеній. Этотъ типъ не принадлежитъ единственно Петербургу; его можно найти какъ въ Петербургѣ, такъ и въ Москвѣ и даже въ большихъ губернскихъ городахъ, однимъ словомъ: вездѣ, гдѣ существуютъ княжескіе дома съ раззорившимся или разгорающимся княземъ, больницы, богадѣльни, гимназіи и т. п. Въ настоящемъ очеркѣ будетъ фигурировать швейцаръ отставной солдатъ-сторожъ, охраняющій подъѣздъ и лѣстницу, ведущую въ десять квартиръ огромнаго пятиэтажнаго дома.
   И такъ начинаемъ...
   Швейцаръ Иванъ Масловъ имянинникъ. Онъ только что воротился отъ ранней обѣдни и, засуча рукава своего новаго, отставнаго военнаго сюртука, на груди котораго развѣшено съ полдюжины крестовъ и медалей, ставитъ въ своей каморкѣ самоваръ. На столѣ лежитъ просфора, завернутая въ бумажку, на которой крупными каракулями написано: помянуть за здравіе рабовъ Божіихъ: Ивана, Степаниду, Кузьму, Наталью, Петра и т. д. до тридцати именъ. Маленькіе стѣнные часы московской работы съ расписаннымъ циферблатомъ и кирпичемъ въ мѣшкѣ вмѣсто гири,-- пробили девять.
   -- Пора, пробормоталъ швейцаръ, раздулъ самоваръ, пофабрилъ маленько усы, причесалъ височки и, надѣвъ картузъ, отправился въ булочную, находящуюся въ томъ же домѣ, гдѣ и купилъ большой, такъ называемый имянинный крендель, заплативъ за него семьдесятъ пять копѣекъ.
   Черезъ четверть часа швейцара Ивана Маслова можно было видѣть звонящаго у дверей квартиры втораго этажа, на которой была надпись: П. Г. Хрисанфовъ. Хрисанфовъ былъ отставой генералъ.
   Ивану Маслову отворилъ дверь лакей въ бѣломъ передникѣ и съ тряпкою въ рукахъ.
   -- Иванъ Кузьмичъ! Господи! и съ кренделемъ! воскликнулъ онъ.
   -- Имянинникъ... Поздравь, братъ.
   Рукопожатіе, поздравленіе.
   -- Генералъ проснувшись?..
   -- Господи! экъ хватилъ! да онъ у насъ въ семь часовъ съ пѣтухами поднимается. Шестую трубку ужь куритъ. Какъ только генеральша его изъ спальни выпроводила и началъ онъ въ кабинетѣ спать, совсѣмъ сна на него по утрамъ нѣтъ. Эво какъ харкаетъ
   -- Доложи, другъ, что молъ здѣшній швейцаръ имянинникъ и проситъ его превосходительство не погнушаться откушать хлѣба соли, проговорилъ Иванъ Масловъ и подалъ лакею крендель. Лакей взялъ, отправился въ комнаты и тотчасъ же вернулся.
   -- Иди, въ кабинетъ зоветъ!
   Тщательно отеревъ ноги о половикъ и крякнувъ, швейцаръ учебнымъ маршемъ направился въ кабинетъ.
   Генералъ сидѣлъ въ халатѣ и съ чубукомъ въ рукахъ. Около него съ серьезной, доходящей до мрачности миной на лицѣ стоялъ полковой цирюльникъ и брилъ генеральскій подбородокъ. Генералъ не терпѣлъ другихъ цирюльниковъ, кромѣ полковыхъ. Хорошо убранный кабинетъ былъ весь охарканъ, не взирая на то, что въ каждомъ углу было по плевательницѣ и одна даже стояла около генеральскаго кресла. На полу, на стульяхъ и на столахъ было разбросано до полудюжины фуляровыхъ платковъ, уже бывшихъ въ употребленіи.
   -- А, имянинникъ! Войди! сказалъ генералъ, увидя входящаго швейцара.-- Встань тутъ, чтобъ я могъ тебя видѣть. У висковъ-то пройдись два раза! обратился онъ къ цирюльнику.
   -- Слушаю-съ, ваше превосходительство, отчеканилъ цирюльникъ.
   Швейцаръ вытянулся въ струнку и всталъ передъ генераломъ.
   -- Ну, братъ, Степанъ, съ ангеломъ тебя!
   -- Благодаримъ покорно, ваше превосходительство! Не погнушайтесь нашего хлѣба-соли откушать.
   -- Степанъ Григорьевъ, кажется?
   -- Никакъ нѣтъ-съ, ваше превосходительство,-- Иваномъ Масловымъ значусь...
   -- Ну что, Иванъ Масловъ, давно въ отставкѣ?
   -- Третій годъ, ваше превосходительство!
   -- Вѣдь ты въ Двинскомъ пѣхотномъ полку былъ?...
   -- Никакъ нѣтъ-съ, ваше превосходительство! Въ двадцать второмъ Балабаевскомъ пѣхотномъ.
   Генералъ харкнулъ и плюнулъ.
   -- А, да! Вашъ полковой командиръ былъ мнѣ пріятель,-- Хрунталеевъ!
   -- Никакъ нѣтъ-съ, ваше превосходительство,-- Кукловъ.
   -- А, да! Ну все равно! жена, дѣти здоровы?
   -- Холостъ, ваше превосходительство.
   -- Ну, вотъ тебѣ на имянины. Да и крендель съ собой возьми. Самъ съѣшь...
   Генералъ подалъ швейцару двѣ рублевые бумажки.
   -- Много благодарны, ваше превосходительство.
   -- Битки на лафетномъ колесѣ дѣлать умѣешь?
   -- Не пробовалъ-съ, ваше превосходительство, а прикажете, сдѣлаю...
   -- Бравый солдатъ! Георгія за взятіе Карса имѣешь?
   -- Никакъ нѣтъ-съ,-- за Силистрію.
   -- А! Ну, съ Богомъ!
   Швейцаръ взялъ крендель, повернулся налѣво кругомъ и вышелъ изъ кабинета.
   -- Ужо, вечеркомъ, милости просимъ. Кой кто соберется, говорилъ онъ запиравшему за нимъ дверь лакею.
   -- Да ужь не знаю какъ.... Развѣ послѣ обѣда забѣжать, какъ идолъ-то спать уляжется, отвѣчалъ лакей и захлопнулъ дверь.
   Такимъ порядкомъ швейцаръ обошелъ всѣхъ жильцовъ. Статскій совѣтникъ Елеосвященскій -- уже шесть лѣтъ безнадежно жаждущій получить "дѣйствительнаго", выслалъ рубль и приказалъ сказать, чтобы впредь по пустякамъ не безпокоилъ, а шелъ съ грязной лѣстницы; купецъ Долотинъ вышелъ самъ въ халатѣ, вынесъ рубль, распросилъ, какого сегодня святаго, и спросилъ швейцара, читалъ ли онъ когда нибудь въ церкви апостола?
   -- Славный басъ у тебя, это видно.... А ну-ка хвати, "ко Евреямъ посланіе".
   -- Не ловко, Матвѣй Ивановичъ, что вы? осклабился швейцаръ.
   Содержанка француженка Бавардъ, называемая швейцаромъ "Бавардовой", оказалась еще спящей; докторша Зибеншлегель выслала два пятиалтыныхъ и велѣла сказать, что мужа дома нѣтъ. Швейцаръ, про себя обругалъ ее стервой. Трое жильцовъ изъ купцовъ дали по рублю. Крендель, разумѣется, вездѣ возвращался обратно. Оставалась еще одна жилица -- полковница Дашкарева, занимающая квартиру въ пятомъ этажѣ. Швейцаръ отправился было къ ней, но на послѣдней площадкѣ лѣстницы раздумалъ.
   -- Чортъ ее дери! Эта пожалуй и крендель возьметъ, и ничего не дастъ. Ну ее прахомъ! Итакъ за ней двугривенный пропадаетъ, что съ мѣсяцъ тому назадъ отдалъ за нее извощику, пробормоталъ онъ и сталъ спускаться внизъ.

-----

   Швейцаръ пришелъ къ себѣ внизъ, въ коморку, положилъ на столъ крендель и сталъ считать деньги. Оказалось семь рублей тридцать копѣекъ. Онъ тщательно завернулъ ихъ въ бумажку и спряталъ въ сундукъ, на внутренней сторонѣ крышки котораго были прилѣплены три-четыре золотыя бумажки съ картинками съ свадебныхъ конфектъ и лубочная картина изображающая кавалера въ желтыхъ брюкахъ и зеленомъ фракѣ съ подписью внизу: "франтъ съ Кузнецкаго моста". Убравъ деньги, швейцаръ самодовольно сморкнулся въ руку, досталъ изъ-за кровати четвертную бутыль водки, налилъ рюмку, выпилъ и принялся за чай, то и дѣло вскакивая съ мѣста и выглядывая, изъ коморки, ежели слышалъ, что хлопала подъѣздная дверь или раздавались на лѣстницѣ чьи-нибудь шаги. Въ коморку заглядывали почтальоны съ письмами и газетами, дворники, знакомые извощики, постоянно стоящіе у подъѣзда и обложенные имъ за это право легкой данью. Все это поздравляло съ ангеломъ. Швейцаръ подчивалъ ихъ водкой...
   Въ двѣнадцатомъ часу хлопанье дверью начало малу по малу умолкать. Газеты и письма подали, жильцы разошлись: кто въ лавки, кто въ департаменты. Допивъ шестой стаканъ чаю, швейцаръ разнесъ по квартирамъ письма и газеты, вышелъ на подъѣздъ, отогналъ и обругалъ "чужихъ извощиковъ", взялъ метлу и сталъ подметать тротуаръ. Для "визитнаго шлянья", какъ онъ выражался, было еще рано, тѣмъ не менѣе къ крыльцу подъѣхала развалюга-карета съ лакеемъ, въ драной гербовой ливреѣ. Швейцаръ подошелъ къ каретѣ. Изъ нея выглянула нарумяненная старуха въ цвѣтной шляпкѣ, на которой былъ наколотъ цѣлый огородъ разныхъ цвѣтовъ, лентъ и плодовъ.
   -- Госпожа Дашкарева у себя!
   -- Никакъ нѣтъ-съ, въ баню... тьфу! то есть въ церковь ушли.
   -- Будь осторожнѣе, милый. Такъ доложи ихъ человѣку, чтобы сказалъ барынѣ, что была княгиня Залихватская и велѣла сказать, что Биби, болонка Марьи Ивановны Цобель, что ей подарила Анюта, племянница графини Дорнъ, вчера скончалась. Сергѣй! На Сергіевскую, къ баронессѣ! приказала она лакею.
   Карета тронулась. Швейцаръ плюнулъ...
   -- Чортъ знаетъ что! Вотъ людямъ-то дѣлать нечего, проговорилъ онъ и пошелъ въ коморку убирать самоваръ...
   -- Эхъ! кряхтѣлъ онъ.-- Вотъ кабы баба была, убрала-бы она самоваръ, и полъ подмела бы, и обшила бы, и обмыла бы, и щей наварила. Да... Конечно, прачка купца Скалкина за полтину въ мѣсяцъ моетъ бѣлье, генеральская кухарка обѣдъ за два рубля даетъ, а все своя баба лучше. Заболишь ежели -- испить дастъ,-- травой напоитъ. А вотъ теперь заболи, да умри, такъ и похоронить некому. Да вѣдь гдѣ ее, эту самую бабу, возьмешь то? Взять-то негдѣ! думалось ему,-- Вѣдь бабы-то хорошія на улицахъ не валяются. Не поднимешь ихъ... Да... А вѣдь живу хорошо, уютно. Скопидомничаю, а для кого? Родныхъ нѣтъ. Одинъ какъ перстъ.
   Онъ окинулъ взглядомъ свою коморку. Коморка дѣйствительно была уютная. Подъ окномъ, задернутымъ бѣлымъ коленкоромъ, виситъ клѣтка съ скачущимъ чижикомъ, на подоконникѣ золотое дерево и шишка кактуса въ горшкахъ, въ углу на табуреткѣ вотъ. У образа въ серебряномъ окладѣ теплится лампада съ привѣшеннымъ къ ней форфоровымъ яйцомъ; за образомъ, какъ водится, заткнута запыленная верба съ неизбѣжнымъ восковымъ херувимомъ. Въ другомъ углу русская печь; недалеко отъ печи кровать съ подушками въ ситцевыхъ наволочкахъ, заставленная ширмами, оклеенными обоями и картинками "Сына Отечества"; -- комодъ съ посуднымъ шкапикомъ, въ стеклянныя дверцы котораго виднѣются стоящіе стаканы и расписныя чашки и наконецъ самоваръ. Ежели мы ко всему сказанному прибавимъ столъ, четыре стула, нѣсколько военныхъ лубочныхъ картинъ, прилѣпленныхъ къ стѣнѣ жеваннымъ хлѣбомъ, и зеркало въ черной рамкѣ, имѣющее особенность -- самое прямое лицо дѣлать криворотымъ и косоглазымъ, то коморка будетъ описана.
   Прибавимъ отъ себя, что швейцару Ивану Маслову было сорокъ три года, что онъ былъ скопидомъ, изъ своего двѣнадцати-рублеваго жалованья еле проживалъ восемь, имѣлъ безгрѣшные доходы отъ жильцовъ, и даже въ его сундукѣ хранились скопленные имъ въ продолженіи всей своей жизни два пятипроцентные билета.
   -- Одинъ какъ перстъ! и къ чему это все добро? къ чему? твердилъ онъ, расчувствовался и по его заскорузлой щекѣ заскользила слеза. Онъ, какъ бы испугавшись, отеръ ее обшлагомъ рукава, помолчалъ, стиснулъ зубы, хватилъ по столу кулакомъ и почти крикнулъ:
   -- Бабу нужно! Бабу!

-----

   Вечеромъ того-же дня, у швейцара Ивана Маслова были гости. На столѣ горѣла лампа, были разставлены тарелки съ орѣхами, пряниками, пирогомъ съ рисомъ, колбасою; стоялъ графинъ водки, полуштофъ сладкой малиновой. У стола сидѣли гости: старшій дворникъ въ чуйкѣ, съ головой, намазанной деревяннымъ масломъ, то и дѣло потѣвшій и отиравшій полотенцемъ лицо и шею; кучеръ купца Малыгина съ расчесаной бородой, въ, красномъ фулярѣ на шеѣ и въ новыхъ сапогахъ, издающихъ неимовѣрный скрипъ при малѣйшемъ движеніи. Далѣе помѣщались: генеральская кухарка въ ковровомъ платкѣ -- пожилая женщина, и ея племянница, молодая дѣвушка, полная, бѣлая, румяная -- кровь съ молокомъ, только что сегодня нанявшаяся въ горничныя къ купцу Долотину и случайно попавшая на имянины по приглашенію своей тетки. На окнѣ стояли подарки, принесенные гостями: граненый стаканъ, чашка съ надписью: "въ полный апетитъ" и тарелка съ изображеніемъ стрѣляющаго въ небо охотника. Гости, какъ водится, разговаривали о хозяевахъ: кухарка ругала "самого", кучеръ жаловался на скаредное усчитываніе овса, дворникъ больше молчалъ и только раза три повторилъ все одну и туже фразу: "нынче насчетъ адресныхъ билетовъ страсть какія строгости пошли,-- въ гробъ вколотятъ". Самъ хозяинъ Иванъ Масловъ, въ ожиданіи другихъ гостей, раздувалъ въ углу самоваръ и то и дѣло подчивалъ гостей, приговаривая: "откушайте, пригубьте, прикусите".
   -- Эхъ, чтобъ ему! не горитъ! крикнулъ онъ у самовара.
   -- А ты бъ сапогъ снялъ да голенищей... Сейчасъ разгорятся, посовѣтовалъ кучеръ.
   -- Нѣтъ, тутъ нужна снаровка. Позвольте, у меня сейчасъ закипитъ, проговорила Маша, кухаркина плѣмянница, вскочила съ мѣста и шаромъ подкатилась къ самовару.
   -- Ахъ, что вы это! какъ возможно... Зачѣмъ вамъ, свои ручки пачкать?.. загородилъ ей швейцаръ дорогу, молодцовато покрутилъ усъ и украдкой бросилъ взглядъ на ея мощный корпусъ.
   -- Ну, была бы честь предложена... кокетливо отвѣчала та и сѣла на мѣсто...
   "Эхъ дѣвка-то славная!" подумалось швейцару и въ груди его какъ бы что перевернулось.-- "Вотъ кабы..."
   Черезъ четверть часа гости, въ томъ числѣ и новоприбывшіе -- генеральскій лакей и "содержанкина горничная" -- пили чай. Лакей сидѣлъ съ ней рядомъ, курилъ папиросу, кобянился на стулѣ, подчивалъ орѣхами и любезничалъ съ ней, пересыпая рѣчь словами въ родѣ: "мерси съ бонжуромъ... толстое почтеніе съ кисточкой" и т. п.
   -- Ахъ, что вы это такія необразованности говорите! жеманилась та.
   -- Ахти, идти! поди нашъ-то ужъ проснулся! проговорилъ лакей, выпивъ три рюмки водки и два стакана чаю, и поднялся съ мѣста.
   -- Что еще онъ у васъ все чудитъ? спросилъ кучеръ.
   -- Чудитъ еще хуже. Какъ-же, нынче былъ въ циркѣ и увидалъ, какъ тамъ китайцы ножи въ цѣль бросаютъ. Понравилось. На другой день накупилъ этихъ самыхъ ножей, и ну въ стѣну видать. Весь кабинетъ испортилъ. "Положи, говоритъ, Гаврила, на стѣну руку, да растопырь пальцы -- я тебѣ между пальцевъ воткну и руку не задѣну". Нѣтъ, говорю, покорнѣйше благодарю, ваше превосходительство,-- хоть озолотите, а мнѣ жизнь дороже. Однако пора! Почтеніе съ благодареніемъ! и, щипнувъ "содержанкину горничную", лакей выбѣжалъ изъ коморки.
   Разговоръ какъ-то пересталъ вязаться. Съ дворника катитъ чуть-ли не двадцатый потъ. Подъѣздная дверь хлопнула и послышался плачь ребенка.
   -- Кумъ! проговорилъ швейцаръ и отворилъ дверь.
   Въ коморку ввалилась толстая женщина въ заячьемъ салопѣ, сбросила съ себя платокъ, выказала мятый чепецъ съ желтыми, красными и синими лентами и затараторила. Сзади шелъ ея мужъ, отставной солдатъ сторожъ при институтѣ и сослуживецъ Ивана Маслова. Одной рукой онъ держалъ годовалаго ребенка, въ другой несъ узелъ. Начались цѣлованія, поздравленія. Ребенокъ ревѣлъ. Маша, кухаркина племянница, тотчасъ же бросилась къ солдату, выхватила у него ребенка и начала качать. Ребенокъ присмирѣлъ. Это не ускользнуло отъ наблюдательности хозяина. "Ишь, какъ дѣтей-то любитъ", подумалось ему и въ груди его опять что-то какъ бы перевернулось. Новопришедшіе гости начали разоблачаться. Началось цѣлованіе.
   -- Отъ Смольнаго-то часъ цѣлый шли. Шли, шли и конца не видать!.. Инда сопрѣла вся!.. какъ-бы сыпя каленые орѣхи на тарелку, затараторила сторожиха.
   -- А вотъ съ дорожки-то водочки... Она прохлаждаетъ, угощалъ хозяинъ.-- Откушайте...
   -- Я-то выпью, а ужъ ему, ради всѣхъ святыхъ, не давайте: недѣли еще нѣтъ, какъ только ее бросилъ проклятую, проговорила сторожиха и въ два пріема выпила рюмку.
   -- Одну-то можно... крякнулъ сторожъ.
   -- Ни-ни... знаемъ мы эти одни-то!
   -- Анна Степановна, такъ какъ вы мнѣ кума и я имянинникъ, Дозвольте ему одну ошарашить, упрашивалъ швейцаръ.
   -- И не просите! Пусть чаемъ опивается.. Чтожъ ты пнемъ-то стоишь! Доставай подарокъ-то! крикнула она на мужа.
   Тотъ вынулъ изъ узла чайную чашку...
   -- Напрасно безпокоитесь, право, бормоталъ швейцаръ, взялъ чашку и поставилъ ее на окно.
   Черезъ четверть часа сторожиха совершенно овладѣла нитью разговора, начала вкупѣ съ кухаркой перемывать кости какой-то общей, знакомой маіорши, у которой она стирала и въ увлеченіи не замѣтила даже, какъ мужъ протянулъ къ водкѣ руку, налилъ полъ-стакана и выпилъ...
   -- Ахъ ты, мерзавецъ! всплеснула она руками, когда тотъ уже крякнулъ и отиралъ губы., Начались ругательства. Водка развязала языкъ и мужу. Онъ началъ также отругиваться и храбро выпилъ еще двѣ рюмки. "Содержанкина горничная" скорчила гримасу, простилась и ушла домой. Начала сбираться домой и Маша. Хозяинъ, выпившій также порядочно, сдѣлался развязнѣе; подалъ ей салопъ, досталъ съ окна яблоко обтеръ его обшлагомъ и подавая ей сказалъ: "въ претензикъ".
   Черезъ четверть часа ушла и генеральская кухарка. Остались только мужчины и сторожиха. Сторожъ совсѣмъ уже пьяный, требовалъ у хозяина водки и сбирался графиномъ "разутюжить" женино лицо. Его удерживали хозяинъ, кучеръ и дворникъ. Сторожиха плакала. На кровати ревѣлъ ребенокъ...
   Черезъ полчаса сторожа, его жену и ребенка швейцаръ съ помощію гостей усаживалъ на извощика...
   -- Пшелъ къ оберъ-полицмейстеру! Кричалъ сторожъ извощику. Упаду ему въ ноги и скажу: Ваше пр... освободите меня отъ нежны... Жить не возможно...
   Сани тронулись...
   Въ эту ночь швейцару долго не спалось. Образъ Маши, племянницы генеральской кухарки, такъ и стоялъ передъ его глазами. "Вотъ кабы"... думалось ему.-- "Дѣвка славная".

-----

   Прошло три недѣли, Маша уже жила въ горничныхъ у купца Долотина. Встрѣчаясь съ нею, швейцаръ Иванъ Масловъ всегда ей оказывалъ видимое уваженіе, крутилъ усъ и улыбался... Однажды встрѣтившись съ ней на лѣстницѣ, онъ окликалъ ее, нѣсколько разъ откашлялся и проговорилъ:
   -- А что, Марья Даниловна, не въ обезсудъ вамъ, выходите-ка за меня замужъ...
   Маша зардѣлась.
   -- Ахъ, что вы это"? какъ возможно! заговорила она, закрыла передникомъ лицо, и побѣжала вверхъ по лѣстницѣ, тремя туго накрахмаленнымъ ситцевымъ платьемъ.
   Черезъ недѣлю швейцаръ, встрѣтившись съ нею, опять повторилъ ту же фразу и прибавилъ:
   -- Заживемъ лихо! Припѣваючи! У меня и на черный день припасено. Два билета сторублевыхъ въ сундукѣ хранятся... Войдите въ коморку, посмотрите. Сейчасъ покажу...
   Маша остановилась, потупилась и сказала.
   -- Чтожь, Иванъ Кузьмичъ, нешто я антиресанка какая, что вы мнѣ про билеты говорите?
   -- Такъ рѣшайте! да, или нѣтѣ? Чтожъ меня мучить-то... По рукамъ, чтоли?
   Маша съ минуту помолчала.
   -- Чтожъ, я согласна, проговорила она наконецъ. Скажите тетинькѣ.
   Швейцаръ приблизился къ ней и обнялъ ее.
   -- Ахъ ты голубка моя сахарная! Краля писанная! прошепталъ онъ.
   Горячія губы Маши два раза поцѣловали швейцаровы жесткіе усы.

-----

   Черезъ часъ швейцаръ былъ въ кухнѣ у генеральской кухарки и говорилъ.
   -- А что, Андреевна, вѣдь ты дичь-то щиплешь, такъ перо-то чай есть... Припасла бы мнѣ перышка-то на перину, я ужъ бы отблагодарилъ...
   -- Да что ты, Иванъ Кузьмичъ! Уже не жениться ли сбираешься!
   -- Женюсь, братъ, вотъ тѣ крестъ! Подь-ка, скажу на комъ. Онъ отвелъ ее въ сторону и шепнулъ:
   -- На твоей племянницѣ, Марьѣ Даниловнѣ... Иди къ ней сегодня вечеромъ да скажи, чтобъ къ свадьбѣ сбиралась и сряжалась.
   Генеральская кухарка такъ и всплеснула руками.
   Вечеромъ швейцаръ пилъ чай у Маши. Купецъ Долотинъ, узнавъ, что она выходитъ замужъ за швейцара, вызвался быться посаженымъ отцомъ и далъ свою квартиру для свадебнаго пиршества.
   На утро вся прислуга пятиэтажнаго дома знала, что Маша, невѣста.
   Черезъ мѣсяцъ была свадьба, было до тридцати человѣкъ гостей, выпито до трехъ ведеръ водки. Много было пьяныхъ, въ томъ числѣ и посаженый отецъ, купецъ Долотинъ. Развеселившись, онъ даже плясалъ трепака. Въ числѣ гостей былъ и кумъ -- сторожъ изъ Смольнаго, но пиршенствовалъ не долго. Въ половинѣ вечера онъ началъ буйствовать и сбирался бить гостей. Его связали и свезли домой.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru