Лейкин Николай Александрович
Извозчик

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОВѢСТИ, РАЗСКАЗЫ
и
ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ.
Н. А. ЛЕЙКИНА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.

  

НАШИ ПИТЕРСКІЕ.

I.
ИЗВОЩИКЪ.

   Изба. Вечеръ. На столѣ горитъ шестериковая сальная свѣча, вставленная въ желѣзный подсвѣчникъ, и тускло освѣщаетъ ужинающее крестьянское семейство: отца съ русой бородой, мать въ клѣтчатомъ ситцевомъ платкѣ на головѣ, дѣвушку лѣтъ шестнадцати съ ребенкомъ на рукахъ и косматаго мальчика лѣтъ пятнадцати. Слышится чавканье, схлебыванье съ ложекъ, да по временамъ грудной ребенокъ издаетъ какіе-То односложные звуки.
   -- Манька, что это Васютка Петькѣ ѣсть не даетъ?! Только я поднесу ему ко рту ложку, а онъ и столкнетъ съ нее, говоритъ дочь. Вѣдь эдакъ съ нимъ, съ голоднымъ всю ночь маяться будемъ.
   -- Васютка, да уймешься ли ты; пострѣлъ! крикнула мать.
   -- А вотъ я его уйму, проговорилъ, отецъ и стукнулъ его деревянной ложкой по лбу.
   Васютка насупился, положилъ ложку и сталъ отирать лобъ рукавомъ рубахи.
   -- Оболтался совсѣмъ. Въ Питеръ бы ужь его скорѣе, что ли... продолжала мать:-- а то здѣсь отъ него окромя баловства никакой пользы не видно. Даве дьячокъ и то жаловался: пѣтуху, говоритъ, крыло бабкой подшибъ...
   -- Не я, сосѣдскій Сашка, оправдывался было Васютка.
   -- Вотъ онъ тебѣ покажетъ Сашку, какъ вихры-то натреплетъ, перебила мать.
   Отецъ положилъ ложку, икнулъ и сталъ отирать о голову руки.
   -- Вотъ дядя Родивонъ къ Филиповкамъ поѣдетъ въ Питеръ, такъ мы его съ нимъ и отправимъ. Пусть его тамъ въ извозъ отдастъ, спокойно и съ разстановкой проговорилъ онъ и сталъ вылѣзать изъ-за стола.
   Васютка нахмурился еще болѣе, положилъ на столъ руки и уткнулъ въ нихъ лицо. Матери стало жалко его, Она погладила его по головѣ.
   Отецъ прошелся нѣсколько разъ по избѣ; зѣвнулъ, икнулъ еще разъ, и взглянулъ на печь, крикнулъ:
   -- Баушка, а баушка, ты бы похлебала!
   Съ печи послышался кашель и старческій голосъ: "не хочется".
   -- Ну какъ знаешь, а то бы похлебала, проговорилъ онъ и началъ молиться на образа; потомъ стащилъ съ палатей тулупъ, разостлалъ его на лавкѣ и сталъ укладываться спать.
   -- Кузьма, послышался съ печи голосъ старухи:-- ты Васютку-то въ Питеръ не посылай, а отдай его въ монахи. Пусть наши, грѣхи замаливаетъ.
   -- Ладно, баушка, спи, отвѣчалъ отецъ и отвернулся къ стѣнѣ.
   Черезъ четверть часа въ избѣ всѣ спали крѣпкимъ сномъ, кромѣ обыкновенно не спавшей по ночамъ старухи и Васютки. Это была едва ли не первая ночь въ его жизни, въ которую ему не спалось. Долго онъ ворочался съ боку на бокъ, по временамъ тихонько всплакивалъ и только подъ утро заснулъ тревожитъ сномъ. Всю ночь ему снился Питеръ, о которомъ онъ зналъ по разсказамъ сосѣдей, занимавшихся тамъ извозомъ. Снился ему трактиръ, и снилась ему "часть".
   Трактиръ представлялся ему въ видѣ поповскихъ комнатъ, наполненныхъ народомъ, поющимъ пѣсни, играющимъ на гармоніи и пьющимъ чай и водку; часть же -- какою-то обширною, мрачною землянкою, наполненною розгами, въ которой солдаты съ трубками въ зубахъ драли его сосѣдей, въ томъ числѣ и дьячка, сбирающагося натеребить ему вихры. Васютка смотрѣлъ на это и ждалъ своей очереди.
   Все вышеописанное происходило въ селѣ Михайловѣ, верстахъ въ ста отъ Петербурга.

-----

   Прошелъ Михайловъ день. Въ селѣ Михайловѣ отпраздновали "престолъ," то есть храмовой праздникъ; лица нѣкоторыхъ поселянъ украсились синяками, выпалъ снѣгъ и занимающіеся по зимамъ въ Петербургѣ извозомъ засбирались въ путь. Сталъ сбираться и дядя Родивонъ, начали "сряжать" и Васютку.
   Наканунѣ отъѣзда, дядю Родивона и Васюткина отца можно было видѣть на крыльцѣ кабака. Оба они были пьяны, оба стояли безъ шапокъ и цѣловались.
   -- Такъ вотъ что, Родивонъ Иванычъ, ежели ты тамъ какъ что замѣтишь за нимъ насчетъ пьянства али какова ни-на-есть баловства -- осади... говорилъ Васюткинъ отецъ.-- Потому мы съ матерью въ надеждѣ...
   -- Будьте покойны... Въ самомъ лучшемъ видѣ... коснѣющимъ языкомъ отвѣчалъ дядя Родивонъ.
   -- Какъ что замѣтишь,-- сгреби его за виски да и тереби...
   -- Господи, будьте покойны... какъ свое дитё...
   -- То-то... Посматривай... Какъ сгребешь,-- сразу таскай, а то вырвется. Онъ, братъ, парнишка шустрый! Охъ, шустрый!.. А нѣтъ,-- ущеми голову въ колѣнкахъ, да возжами.
   -- Господи! Неужто ужь... Будьте безъ сумнѣнія...
   Пріятели еще разъ обнялись, распрощались и стали расходиться. Васюткинъ отецъ прошелъ нѣсколько шаговъ, потомъ вдругъ, какъ бы спохватившись, обернулся и крикнулъ дядѣ Родивону вслѣдъ," Такъ ущеми же!" -- но дядя Родивонъ не слыхалъ этихъ словъ: онъ шелъ безъ шапки, покачиваясь изъ стороны въ сторону, и твердилъ себѣ подъ носъ: "будьте покойны, безъ сумнѣнія, не допустимъ!" Долго онъ искалъ по задамъ свою избу, но до нее не дошелъ и свалился гдѣ-то на дворѣ подъ навѣсомъ.

-----

   На другой день поутру, у избы Васюткина отца, стояли запряженные парой сани Родивона. Въ саняхъ лежало съ десятокъ пудовъ сѣна и куль овса.. Въ избѣ происходила слѣдующая сцена.
   Мать и сестра Васютки плакали. Самъ Васютка въ полушубкѣ, опоясанномъ кушакомъ, и валенкахъ стоялъ въ углу и дразнилъ кошку. На глазахъ его также блестѣли слезы. Мать то и дѣло гладила его по головѣ и цѣловала. Отецъ хмурился. Мало чѣмъ интересующаяся бабушка поминутно свѣшивала съ печи голову. По избѣ ходилъ дядя Родивонъ и самодовольно хлопалъ себя по бедрамъ. Онъ уже успѣлъ опохмѣлиться и былъ на-веселѣ. Въ углу на столѣ стоялъ образъ, полуштофъ съ водкой и лежала краюха хлѣба. Въ избѣ были также три сосѣдскія бабы и дьячокъ. Бабы плакали и сморкались въ копчики головныхъ платковъ. Дьячокъ, какъ говорится, ни къ селу ни къ городу, говорилъ тексты изъ священнаго писанія и то и дѣло подходилъ къ полуштофу.
   -- Чтожь, долгіе проводы,-- лишнія слезы. Благословите его образомъ, да и съ Богомъ, проговорилъ онъ.
   -- А вотъ сейчасъ... Прежде присѣсть надо, сказалъ отецъ.
   -- Слѣдуетъ, слѣдуетъ, забормотали присутствующіе и сѣли.
   -- Ну, Господи благослови! сказалъ дьячокъ, первый подымаясь съ мѣста.
   Встали всѣ и начали обрядъ благословенія, сначала образомъ, а потомъ хлѣбомъ.
   -- Въ ноги-то отцу кланяйся, въ ноги! надсажалась съ печи бабушка.
   Васютка повалился въ ноги.
   Перецѣловавшись со всѣми, Васютка и дядя Родивонъ вышли за ворота и стали садиться въ сани. Ихъ вышли провожать.
   -- Портянки-то положили-ли? сквозь слезы кричала какая-то баба.
   -- Положили! Положили!
   Дьячокъ съ полуштофомъ въ рукахъ приставалъ "выпить на дорожку". Выпили.
   -- Ну, съ Богомъ! сказалъ отецъ.
   -- Господи благослови! Прощайте! Крикнулъ дядя Родивонъ и стегнулъ лошадей. Лошади тронули. Мать побѣжала рядомъ и еще разъ успѣла поцѣловать сына. "Благоденственное и мирное"... для чего-то рявкнулъ было совсѣмъ уже пьяный дьячокъ; но тотчасъ же осѣкся, завидя идущую къ нему на встрѣчу и показывающую кулаки дьячиху.
   Сани скрылись за угломъ.

-----

   На другой день вечеромъ дядя Родивонъ и Васютка пріѣхали въ Питеръ и остановились въ Ямской на извощичьемъ дворѣ. Дядя Родивонъ, какъ "зимнякъ", то есть ѣздящій въ извозъ только по зимамъ, ежегодно останавливался на этомъ дворѣ. Хозяинъ, занимающійся извозомъ и содержащій дворъ, былъ ему старый знакомый; давалъ ему за десять рублей въ мѣсяцъ харчи, нары для спанья, уголъ для лошадей и въ лѣтнее время хранилъ подъ навѣсомъ его городскіе сани.
   -- Что, братъ, и парнишку привезъ въ извощики! Твой что ли! спросилъ онъ дядю Родивона, когда тотъ помолившись на образа расцѣловался съ нимъ и съ работницей, суетившейся около печи.
   -- Нѣтъ, не мой, а въ сватоствѣ приходится, сказалъ дядя Родивонъ.-- Возьми, коли нужно.
   -- Нѣтъ, этого добра довольно, отвѣчалъ хозяинъ: -- а вотъ пойдемъ въ трактиръ, такъ тамъ поспрошаемъ, можетъ кому и требуется. Ну-ко, пораспариться съ дорожки-то! сказалъ онъ, и хотя сегодня пилъ чай чуть ли не десять разъ, тотчасъ же накинулъ на себя тулупъ и отправился съ дядей Родивономъ въ трактиръ. Васютка пошелъ также съ ними.
   Трактиръ былъ биткомъ набитъ извощиками. Пахло тулупами, пригорѣлымъ масломъ, махоркой, потомъ. Отъ говора носился какой-то гулъ, звенѣла посуда, половые шлепали опорками, надѣтыми на босу ногу, кто-то затягивалъ пѣсню, въ углу читали письмо изъ деревни. "И ежели ты, сынъ нашъ любезный, двѣнадцать рублевъ денегъ на подати не вышлешь, то брата твоего Кузьму міръ стращаетъ вспороть", донеслось до Васютки, но онъ не обратилъ на это вниманія. Съ замираніемъ сердца, какъ бы въ святилище, вступалъ онъ въ трактиръ, въ это злачное и прохладное мѣсто, столь прославленное его земляками, и увидавъ надъ стойкой образъ, началъ креститься, но дядя Родивонъ ткнулъ его въ загорбокъ и сказалъ: "проходи, здѣсь не церковь!"
   -- Молодецъ, собери-ка чайку на двоихъ, поскорѣе, да подай три чашечки! скомандовалъ извощичій хозяинъ половому.
   Выпивъ чаю чашекъ восемь, дядя Родивонъ взялъ Васютку за руку и вывелъ на середину комнаты.
   -- А что, почтенные, обратился онъ къ сидящимъ за столами извощикамъ: -- не слыхали, не требуется ли кому мальчонку въ извощичье дѣло? Вотъ этого самаго.
   "Нѣтъ, не слыхать, не трафилось," послышалось съ разныхъ столовъ.
   -- Толкнись къ Митрофану Иванову: въ Бобылевомъ домѣ, у Глазова моста; кажись, ему требуется, откликнулся наконецъ съ дального стола рыжебородый извощикъ.
   -- Требуется, это вѣрно. У него и лошадь такая для мальчонки есть: ты ее кнутомъ, а она хвостомъ! Двое изъ конюшни ведутъ, да двое ноги переставляютъ, съострилъ кто-то.
   -- Къ Митрофану Иванову? Слыхали. Спасибо. Толкнемся, поблагодарилъ дядя Родивонъ и сѣлъ пить девятую чашку.

-----

   На утро Васютка былъ принятъ въ работники хозяиномъ Митрофаномъ Ивановымъ на слѣдующихъ условіяхъ: первый мѣсяцъ безъ жалованья; на второй три рубля, армякъ и харчи хозяйскіе, а тамъ, что стоить будетъ, глядя по заработку. Первый день проболтался онъ такъ, шляясь по двору, а на второй снарядили его: дали рваный армякъ съ высокаго мужика, огромную четыреугольную шапку, вдвое больше его головы, купленную хозяиномъ лѣтъ пять тому назадъ въ придворныхъ конюшняхъ и превратившуюся изъ своего первоначальнаго пунцоваго цвѣта въ желтый,-- дали сани, кнутъ, клячу съ наглазниками и въ сообществѣ съ другимъ молодыми, но уже бывалымъ парнемъ, отправили на промыселъ.
   Утро. Еще не совсѣмъ разсвѣло. Лѣниво и зѣвая идутъ въ булочную за сухарями лакеи и горничныя, бѣгутъ труженицы охтянки молочницы, таща на коромыслахъ трехпудовую тяжесть, и выѣзжаетъ на первый промыселъ Васютка, въ сообществѣ бывалаго парня. Бывалый парень, обстоятельно распросивъ Васютку, какой онъ губерніи, уѣзда и деревни, когда "бываетъ у нихъ престолъ" и есть ли красивыя дѣвки, даетъ ему наставленіе.
   -- Съ этой, братъ, лошадью иногда то трафится, что просто хоть зарѣжь -- нейдетъ. Такъ ты ее нарови за другими лошадьми, такъ она лучше... а то ее ничемъ не возьмешь: къ кнуту смерть не ласкова. Ежели поить понадобится,-- спроси у другихъ извощиковъ -- укажутъ. На кажинной канавѣ за копѣйку водопой есть. Да съ жару ежели поить будешь, заговоръ скажи: "пей воду, пей, брюха не жалѣй; напою опять, только на ноги не сядь". Запомнишь?
   -- Запомню, отвѣчалъ Васютка и началъ задирать голову вверху, смотря на высокіе стоящіе шпалерами дома.
   -- По сторонамъ-то не зѣвай, а какъ ѣдешь, покрикивай: поди, поберегись! а то задавишь христіанскую душу, такъ за это въ части вспорютъ. Ну вотъ становись тутъ, у воротъ. Мѣсто бойкое, завсегда офицеры выходятъ. Рядить будутъ -- проси двугривенный али четвертакъ, да, меньше гривенника не вози. Прощай! Въ девятомъ часу пріѣзжай на фатеру! закончилъ онъ, стегнулъ лошадь и помчался по улицѣ.
   Нерадостно было начало для Васютки. Весь этотъ день, не привыкшій къ норову своей клячи, онъ выслушалъ изъ-за нее отъ сѣдоковъ столько ругательствъ, сколько другому не придется выслушать во всю свою жизнь. Кляча то и дѣло останавливалась, вертѣлась или же бросалась въ сторону; разъ даже завернула на дворъ трактира. Сѣдоки соскакивали със аней, не платя денегъ, грозили отправить въ часть и ругались. Васютка плакалъ.
   Вечеромъ онъ еле отыскалъ свой дворъ и то только съ помощію другихъ извощиковъ, сказавъ имъ имя хозяина, и привезъ выручки три двугривенныхъ. Хозяинъ не повѣрилъ въ такую малую выручку, велѣлъ Васюткѣ снять валенки, пошарилъ въ нихъ, стряхнулъ даже портянки, но не найдя тамъ ничего, далъ ему подзатыльника и обругалъ "кобылой ".

-----

   Не скоро Васютка привыкъ къ Питеру, къ его улицамъ, къ извозу; не скоро сталъ онъ привозить "обстоятельную выручку", хотя хозяинъ и освободилъ его отъ клячи, продавъ ее за три рубля на живодерню татарамъ. Надували его и сѣдоки, уходя черезъ проходные дворы, подъѣзды или такъ въ глухомъ мѣстѣ соскакивали съ саней; отнимали и выручку, предварительно требуя сдачи; попадался онъ и въ участокъ, но черезъ полгода понемногу привыкъ и сдѣлался настоящимъ извощикомъ: научился ругаться, задѣвать прохожихъ, заламывать у станцій желѣзныхъ дорогъ съ пріѣзжаго, незнающаго Петербургъ, провинціала, за конецъ, стоющій пятиалтынный, "два двугривенничка", узналъ бойкія мѣста, научился попивать пивцо, баловаться трубочкой, утаивать изъ хозяйской выручки двугривенные и прятать ихъ туда, гдѣ самъ чортъ не сыщетъ; зналъ всѣ извощичьи трактиры, начиная отъ "Ершей" до такъ называемой "Казанки -- извощичьяго клуба", и получалъ отъ хозяина полный извощичій окладъ, т. е. семь рублей въ мѣсяцъ. Дядя Родивонъ, узнавъ объ успѣхахъ Васютки относительно пивца и трубочки, хотѣлъ было вступить въ права, дарованныя ему при отъѣздѣ изъ деревни отцомъ Васютки, для чего въ одинъ прекрасный день и явился на дворъ Митрофана Иванова, засучилъ рукава и хотѣлъ задать земляку трепку по всѣмъ правиламъ искусства, то есть "ущемя въ колѣнкахъ" и т. д., но тотъ далъ ему такого тумака, что дядя Родивонъ отскочилъ аршина на два, погрозилъ издали кулакомъ и, ругаясь, ушелъ назадъ съ тѣмъ же, съ чѣмъ и пришелъ.

-----

   Прошло пять лѣтъ съ перваго пріѣзда Васютки въ Питеръ, и Васютка совсѣмъ преобразился въ петербургскаго ухаря-извозчика. Съѣздилъ въ деревню, свезъ дѣвкамъ три фунта пряниковъ и фунтъ сальныхъ свѣчей на посидѣлки, женился, пожилъ съ молодой женой мѣсяца три и снова пріѣхалъ въ Питеръ на заработки.
   Вотъ онъ стоитъ вечеромъ у Палкина трактира и зазываетъ сѣдоковъ.
   -- Эхъ, ваше сіятельство, прокатилъ бы на шведочкѣ! Конь-то больно хорошъ! Самъ бы ѣздилъ, да деньги нужны! говоритъ онъ, размахивая руками въ желтыхъ рукавицахъ.-- Барышня, не прокатить ли? Живымъ манеромъ доставимъ.
   Франтъ франтомъ Васютка. Армякъ новый, валенки черныя, шапка хоть и кошачья, но новая, сапки и сбруя хоть и не лихачскіе, но съ серебрянымъ украшеніемъ, лошадь сивая и хоть не красивая, но бойкая. Не пропуститъ Васютка никого, чтобъ не обозвать какъ нибудь. Прошли землекопы съ лопатами,-- "мякину сѣяли", кричитъ онъ имъ; прошелъ фонарщикъ -- "масло казенное съ кашей сожралъ!"; прошли школьники -- "что это колѣнки протерты? Вѣрно на горохъ ставили?" Землекопы, фонарщикъ и школьники такъ и ругаются: "подлецъ! мерзавецъ! Гужеѣдина проклятая!" а ему весело, такъ и заливается смѣхомъ.
   Отъ Палкина вышли двое купцовъ. Шубы енотовыя съ опушкой, воротники подняты кибитками. "Пріѣзжіе", подумалось Васюткѣ: -- "вотъ бы зацѣпить".
   -- Прикажите подать, ваше степенство. Только васъ и дожидаюсь. Прокачу! учтиво, и говоря какой-то носовой фистулой, предложилъ онъ имъ и открылъ санную полость.
   Купцы пошептались.
   -- Давай! сказалъ одинъ изъ нихъ.
   Сѣли. Васютка вскочилъ на облучокъ.
   -- Куда прикажете!
   -- Вали прямо! послѣ скажемъ...
   Васютка щелкнулъ возжами. Бойкая лошадь помчалась. Купцы начали разговаривать. Слышались слова: "Амалія, Берта... потерялъ адресъ, чортъ возьми"... Васютка пріудержалъ лошадь, обернулся въ полъ-оборота и сказалъ:
   -- Извините, ваше степенство. Вы это насчетъ дѣвочекъ изволите говорить? Прикажите только -- найдемъ!
   -- А ты нешто знаешь!
   -- Господи! Пятый годъ въ Питерѣ маемся! Только прикажите,-- къ такимъ предоставимъ, что отдай все серебро и мѣдныя! Къ арфянкамъ.
   -- Ой!! И поютъ онѣ!
   -- И поютъ на всѣ манеры и на разныхъ инструментахъ могутъ...
   -- Жарь!
   -- На чаекъ не обидите!
   -- Дуй бѣлку въ хвостъ и въ гриву!
   И понеслась шведка до улицамъ Петербурга. Гикали купцы, гикалъ Васютка. Раздавались крики "поди, поберегись!", кричали имъ городовые: "легче", грозили кулаками, прохожіе посылали чертей, а шведка все неслась и неслась, семеня ногами и раскатывая на поворотахъ сани.
   Въ Подъяческой Васютка остановилъ лошадь.
   -- Повремените маленько, ваше степенство. Сейчасъ схожу, узнаю: можно ли? Нѣтъ ли тамъ ихнихъ душенекъ, а то, чего добраго, бока намнутъ! проговорилъ онъ, лихо соскочивъ съ облучка, попросилъ городоваго подержать лошадь, побѣжалъ въ подъѣздъ и, взобравшись по лѣстницѣ, позвонилъ у дверей.
   Ему отворила старуха, въ мѣховой кацавейкѣ.
   -- Михѣевна, барышни дома?
   -- Дома.
   -- Принимай гостей! Купцовъ привезъ. Только такъ даромъ и изъ саней не высажу. Давай рубль!
   -- Да впередъ покажи, какіе гости-то, можетъ и кутить не будутъ? сомнѣвалась старуха.
   -- Господи, не въ первой!.. Купцы первостатейные. Давай цѣлковый-то! Полно кочевряжиться -- сочтемся.
   Старуха зашлепала туфлями и вынесла рублевую бумажку. Изъ комнатъ въ прихожую выглянули два молоденькихъ женскихъ личика.
   -- Ну, крали, овецъ вамъ привезъ -- стригите! проговорилъ онъ, убралъ рублишко и побѣжалъ внизъ
   -- Пожалуйте, ваше степенство! принимаютъ. Сегодня ихніе душеньки въ Царское Село уѣхали, такъ какъ они калегварды. Пожалуйте во второй этажъ, въ седьмой номеръ.
   Купцы вышли изъ саней.
   -- На чаекъ бы... Ежели часъ мѣсто пробудете, я бы въ полпивной пару пива испилъ.
   Одинъ изъ купцовъ сунулъ ему рубль.
   -- Покорнѣйше благодаримъ, ваше сіятельство! Черезъ часъ здѣсь будемъ. Эй, принимай! крикнулъ онъ показавшейся на крыльцѣ старухѣ.
   Въ эту ночь Васютка воротился домой въ три часа и съ тремя зелененькими за пазухой.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru