Лагерлёф Сельма
Талэ Тотт

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Tale Thott.
    Текст издания: Москва: И. Кнебель, 1917.

0x01 graphic

Сельма Лагерлёф.
Талэ Тотт

0x01 graphic

   Один человек нашел однажды ядовитый корень. Он поднял его, сунул в карман и понес домой, хотя и не собирался воспользоваться им. Но через пятнадцать лет он встретил человека, с которым он не мог ужиться на свете, и тут-то он прибегнул к своему яду. Впоследствии он думал, что никогда не сделался бы убийцей, если бы у него под рукой не было этого яда.
   То же можно было сказать и о собаке Арильда Уруп. Он ее достал и выдрессировал задолго до того, как ей пришлось послужить ему.
   Арильд Уруп был человек высокий и сильный, но очень ленивый. У него были крепкие челюсти и громадные глаза. Вид у него был свирепый, но никто не знал о нем ничего дурного. Кто находит яд й хранит его, тот чувствует, что наступит когда-нибудь минута искушения прибегнуть к нему; кто же владеет такой собакой, как собака Арильда Уруп...
   Дело было в Копенгагене при дворе старого короля Христиана. Там Арильд слышал рассказы французских послов о том, как во Франции и Бургундии дрессируют собак для охоты за браконьерами.
   Сам король и важные государственные советники расспрашивали послов об этих собаках и способах их дрессировки. Они узнали, что собак приучают бросаться на браконьеров и держать их под собой до прихода своего господина. Эти собаки пускают в ход зубы только в том случае, если вор пытается бежать.
   Датским дворянам очень нравилась эта затея, но они не думали, чтобы она нашла себе применение в Дании. Король был стар, он не любил новых иностранных обычаев. У них к тому же не водилось пород собак, годных для этого.
   Арильд думал так же, как и они, пока был в Копенгагене, но, вернувшись в Угеруп, изменил свое мнение.
   Так всегда с ним случалось. Только сидя в своих четырех стенах, знал он, чего действительно хочет.
   Такая собака была ему необходимее, чем кому-либо другому. Во-первых, у него в Угерупе водилась масса великолепной, дорогой дичи, а во-вторых, он не умел охранять ее. Он не умел внушить к себе страха, как другие владельцы. Он был слишком ленив, чтобы его боялись, и никогда не решался брать штрафы.
   В то время у него как раз была необыкновенно большая собака, которую он готовил к охоте на волков и медведей. Собаку звали Карк, она была так умна, что Арильд решил научить ее охотиться на браконьеров. Выучка шла очень успешно, казалось, что это вложено в плоть и кровь собаки.
   Когда собака была достаточно выдрессирована, Арильд взял ее с собой в лес. Арильд знал в лесу каждое дерево и кустарник, каждое логовище и каждое гнездо. Можно было сказать, что он вложил в него всю свою душу. Замечая пропажу зверя, он не преследовал вора. Но гнев его не был от этого меньше.
   Сделав несколько шагов, он увидел капкан, который не ставил ни он, ни его охотники. Он дал Карку обнюхать капкан и спустил его с цепи.
   Собака прямо прыгнула в чащу, и через минуту Арильд услыхал крик и тяжелое падение. Браконьер сидел, спрятавшись, наблюдал за капканом и не успел убежать из лесу.
   Пробравшись в чащу, Арильд увидел лежащего на земле человека; собака стояла, положив ему лапы на грудь, с разинутой пастью у самого его горла, совсем так, как рассказывал француз.
   Арильд схватил собачью плеть и начал бить виновного. Он удивлялся на самого себя, но чувствовал, что на этот раз он должен показать свою силу. К тому же он узнал молодца; никого он не наказал бы с большим удовольствием, чем этого плута. Удары сыпались один за другим, а вор лежал неподвижно, словно связанный на плахе; он не сводил глаз со сверкающих глаз собаки и зубов, которые, при малейшем его движении, касались его горла.
   Нанеся несколько ударов, Арильд Уруп почувствовал, что с ним происходит что-то странное. Ему казалось, что рука его двигается сама по себе; бессознательно начал он бить рукояткой кнута и громко смеялся, когда малый вздрагивал от боли под его ударами.
   С ним происходило что-то новое, он не узнавал самого себя. При каждом ударе, наносимом этому дрожащему, вздрагивающему телу, его охватывала радость; никогда еще он не испытывал подобного наслаждения. Он иссёк в клочья его одежду и кожу. Он страстно ждал первой капли крови и, увидя ее, почувствовал, что жаждет забить его до смерти.
   Сначала несчастный кричал, но потом сразу замолк. Его можно было бы принять за мертвого, если бы тело его еще не вздрагивало под ударами. Его безобразная старая одежда была изорвана в куски, и из-под нея выступало посипевшее окровавленное тело.
   Собака выпустила его и стояла около Арильда Уруп. При каждом ударе она делала движение, готовая броситься на свою добычу, и громко лаяла. Взгляд Арильда Уруп упал на нее; при виде собаки, охваченной диким инстинктом и жадно вдыхающей запах крови, им овладело отвращение.
   Он так вытянул плетью Карка, что тот покатился по земле, корчась от боли, и пошел домой. А воришка пусть отправляется восвояси, если только сможет.
   В следующие дни Арильд Уруп испытывал какое-то недовольство. Он любил жить тихо и мирно и не выносил подобных вспышек. Хотя он бывал на войне и турнирах и с честью выполнял свой долг, никогда не чувствовал он такой злобы и бешенства. Ему пришло в голову, что с собакой дело не чисто, потому что он рассвирепел, видя ее сверкающие глаза и белые зубы, прикасавшиеся к горлу этого человека. Смертный грех заражает быстрее, чем чума.
   Пусть с лесом будет, что будет, но он не желает больше нарушать своего покоя. Он велел запереть Карка. Пусть он живет в своей конуре и никогда больше не появляется в лесу.
   Но он не убил и не подарил его никому. Собака жила в его замке, силы ее сохранялись до того далекого дня, когда они понадобятся Арильду Уруп.

* * *

   Но какой длинный ряд событий протекает до этого дня, как он тянется и извивается, как он сворачивает в сторону или бросается назад в сплетениях времен! Он. блестит яркими красками, замирает в тени, запутывается и исчезает.
   Какой длинный ряд событий! Он тянется как цепь волн, которые гремят, шумят и разбиваются в пену и пыль.
   Какой холодный, пустынный ряд событий! Слыша о них, едва можно поверит, что все это было пережито людьми. Он похож на старое выцветшее святое изображение. Когда-то оно писалось с живых людей, когда-то оно писалось с цветущих лиц.
   Пусть скользит он мимо, подобно поезду; в закрытых вагонах его царят жизнь и движение, хотя нам и не видно людей! Пусть мчится быстрый поезд событий, не останавливаясь у источников и рощ, не поднимаясь на высоты, чтобы приветствовать восход солнца, и не замедляя хода на морском берегу, чтобы полюбоваться на закат!
   Слушайте же, слушайте рассказ только о событиях. Вот пастор Лавэ. Он приехал сватом от Арильда Уруп к фрау Эльзе Ульфгитенд из Эриксгольма. Он просит руки ее дочери, молодой девушки Талэ Тотт. Девушка отказывается, но фрау Эльза и все родственники дают свое согласие, потому что Арильд Уруп богат.
   И вот пастор Лавэ приезжает вторично в Эриксгольм, с ним Арильд Уруп, и пышно празднуется помолвка. А теперь ты успеваешь взглянуть в окно поезда. Ты можешь разглядеть девушку Талэ, ее заплаканное детское личико, окаменевшее от отчаяния. Видишь ты, как отчаяние, обессилившее и обезоружившее ее в ту минуту, когда они связывают ее клятвой с Арильдом Уруп видишь ты, как это отчаяние переходит в бешенство, когда Арильд Уруп кладет перед ней свои свадебные подарки! Постой, постой, здесь перед нами не просто событие, здесь мы сталкиваемся с сильной непреклонной волей, с горячим, гордым сердцем. Она бросает на пол подарки жениха и топчет своей маленькой ножкой золотые украшения и шелковые ткани. И рука ее сжимается в кулак против друзей и гостей, которые с улыбкой смотрят на ее детский гнев.
   Вот еще новая петля в плетении времен. Свадьба в Скаберсьё, и тут встречаются Талэ Тотт и Андерс Баннер. Если бы это был рассказ о людях, то было бы сказано, как они встретились и связали ли их взгляды или слово. Но это не рассказ о людях. Это игра теней, игра тусклых, бесцветных теней.
   И вот случилось, что Арильд Уруп должен был отправиться на войну, прежде чем фрау Эльза успела все приготовить к свадьбе. На войне он был взят в плен. И вот девушка Талэ пишет Андерсу Баннер, что Арильд взят в плен и что теперь он может приехать и посвататься за нее. И Андерс Баннер скачет в Эриксгольм, и оба они стоят на коленях перед матерью девушки. Не стоит труда воображать себе их людьми. Это не больше того, что могут совершить тени.
   И вот эта девушка-тень -- при дворе. Она преклоняет колена перед молодым королем, умоляя его освободить ее от данного ею слова. Это простое событие, в котором она принимает участие, наполнено слабым отблеском жизни и отбрасывает более густую и определенную тень, чем другие.
   И вот возвращается она назад, освобожденна королем от данного ею слова, и вот из Эриксгольма летят послы приглашать на свадебный пир, и в замок собираются гости. И вдруг радость нарушается новым приказом короля. Девушка должна еще год ждать Арильда Уруп, потому что король не может допустить такой несправедливости к своему верному слуге, пока он в плену.
   Какой длинный ряд событий! Вот едут датские послы к шведскому королю Эрику, у которого в плену Арильд Уруп, и просят освободить его. Хотя Эрик -- король теней, но в нем еще жива старинная упрямая воля. Иначе никто не может понять, зачем он держит Арильда Уруп.
   И вот Арильд сидит в темнице и ждет освобождения, а девушка сидит и ждет в саду в Эриксгольме. События останавливают свой дикий бег. Быстро мчавшийся поезд вдруг останавливается. Можно выйти и любоваться видом с холма, можно выйти и рвать придорожные цветы.

* * *

   Представьте себе, что наступил вечер свободы Талэ Тотт и Андерса Баннер!
   Представьте себе, что в счастье есть что-то ужасное, что счастье, как боль, едва можно выносить, что оно давит грудь, заставляет дрожать все члены, что оно гнетет и путает мысли, что оно поднимает душу из ее глубин.
   Представьте себе такое полное и прекрасное счастье, что хотелось бы видеть хоть маленькую дырку на его праздничной одежде, хоть одну морщинку на его лице.
   Стояла осенняя лунная ночь. Это была действительно ночь, а не бледные сумерки, не светлая летняя ночь, нет, темная августовская ночь, когда лунный свет, как серебро, прорезывает мрак, когда свет резко отграничен от темноты, когда под деревьями царит густой, непроницаемый сумрак, а лужайки сияют в ясном, прозрачном свете.
   И какая тишина царила кругом! Ни ветерка, ни шороха, ни шелеста.
   Где же празднуется эта ночь, где переживается она в этой трепещущей радости? Не здесь внизу на равнине среди каменных стен и башен, нет, там высоко на зеленой вершине, там высоко, где из расщелин, подобно волнам, вырывается могучая зелень, там высоко, где буковый лес сползает по склону земли, подобно густой гриве на выгнутой шее. Всем полно и богато дарила ночь, она вела нас не в соломенные хижины, не в низкие деревянные домики, а туда высоко в громадный блестящий замок Эриксгольма; на всех башнях его развеваются флаги, все двери украшены цветами, и залы роскошно убраны.
   Дары за дарами сыплет ночь, она льет серебро в журчащие фонтаны, посылает блеск бесчисленным золотым шпицам на замковой крыше, она поднимает туман из рвов, окружающих замок, и замок выступает из тумана, словно сказочный замок в облаках, и воздух наполняет эту ночь тонким благоуханием.
   А в замке танцуют.
   Девушка стоит подле девушки, и юноша рядом с юношей двумя длинными рядами. И медленно выступают они, пока запевало напевает мелодию. А когда он доходит до припева, все подхватывают его. Любовные песни несутся одна за другой, и воздух наполняется или дрожит от страсти, старинные сказанья, льются одни за другими, и лес, и туман, и парк и луг -- все наполняется подземными существами. И вдруг такт прерывается, и смычок ударяет новый мотив. Длинная цепь танцующих разрывается, все становятся парами, кружатся в новом танце, и радость ликует в душах.
   Кругом площадки для танцев поставлены факелы, и их красный свет так подходит к царящему кругом веселью. А вот и Талэ Тотт. Она прекрасна лицом, богато одета и разукрашена. Она ходит в свете факелов, вдоль площадки для танцев, под руку с фрау Кирстинэ Каас.
   Они ходят взад и вперед. Каждый раз, как оне поворачиваются и свет ударяет им в глаза или до них доносится громкое пенье, девушка Талэ хлопает в ладоши: -- Слушайте, слушайте,--говорит она, -- вот мы и празднуем свадьбу в Эриксгольме.
   -- Разве ты не хочешь танцевать, Талэ? -- спрашивает фрау Кирстинэ.
   -- Нет, фрау Кирстинэ, я не могу.
   -- Ты должна говорить или петь.
   -- Я так рада, фрау Кирстинэ.
   Она дрожала; казалось, что она вдохнула в себя огонь, и он сжигает ее. Она крепко сжимала руку фрау Кирстинэ, словно ища облегчения своему страданью. Фрау Кирстинэ начинала беспокоиться за нее.
   Талэ Тотт была обыкновенно холодна и сдержанна. Она имела привычку медленно двигаться и тихо говорить. Она имела вид человека, боровшегося со многими препятствиями. Фрау Кирстинэ за это только и любила Талэ Тотт. Сама она напоминала извивающегося угря, гнущуюся иву. Она боялась сильных людей. Но в этот вечер она полюбила их.
   -- Что с тобой, Талэ Тотт? -- спрашивала она. -- Отчего ты так взволнована?
   -- От счастья, фрау Кирстинэ, только от счастья.
   Девушка закрыла лицо руками и зарыдала. У нее вырвалось одно короткое рыданье, и она снова заговорила:
   -- Знает фрау Кирстинэ, где находится сейчас Андерс Баннер? Ведь он ездит по окрестностям и приглашает гостей. Ведь фрау Кирстинэ знает, что в день свадьбы жених ездит по окрестностям и приглашает гостей. Он ездит из замка в замок. Нельзя надеяться, чтобы он вернулся раньше полуночи.
   Голос ее звучал более звонко, чем обыкновенно. Слова ее, казалось, вылетали из потока радости и счастья.
   -- Да поможет ему Бог счастливо вернуться! -- сказала фрау Кирстинэ.
   Талэ Тотт засмеялась тихо, коротко, как только что плакала, словно могучий поток счастья неудержимо рвался наружу.
   -- А знает ли фрау Кирстинэ, какая это опасная ночь для него. Русалки манят и завлекают рыцарей, когда они едут через реку. Помните, что случилось с рыцарем Олафом и многими другими! Все дело в том, чтобы жених был непоколебим в своей любви, тогда русалки не имеют над ним никакой власти. Думает ли фрау Кирстинэ, что Андерс Баннер непоколебим в своей любви?
   -- Мне кажется, что не следует шутить с подземными существами, -- сказала фрау Кирстинэ.
   Талэ Тотт заметила, что она не ответила на вопрос и голос ее звучал печально. Она засмеялась и крепко обняла фрау Кирстинэ.
   Нет, нет, ее нисколько не удивляет, что фрау Кирстинэ не хотела сказать, верит ли она в любовь Андерса Баннер. Талэ Тотт полюбила его, когда была еще совсем молоденькой девушкой, а он, взрослый, мужчина, ни разу тогда и не взглянул на нее. Спросил он о ней, когда она обручилась с Арильдом? Ах, фрау Кирстинэ, наконец-то она свободна от своего слова.
   -- Как ты ненавидишь моего]родственника, Талэ! -- сказала фрау Кирстинэ.
   Девушка улыбнулась и пожала руку фрау Кирстинэ. Она доказала ей свою дружбу, придя на свадьбу, несмотря на то, что Талэ Тотт так тяжело оскорбила Арильда Уруп. Поэтому Талэ не должна дурно отзываться о нем. Да у Талэ не было ни малейшаго желания говорить о нем. Она только одного и хотела: забыть его. О чем она говорила сейчас? Она хотела спросить фрау Кирстинэ об Андерсе Баннер. Люди все время говорили, что он никогда не думал о ней.
   Да, фрау Кирстинэ слышала это.
   Да это так и было, подтвердила Талэ Тотт. Самым тяжелым страданием для нее было то, что она не знала, сватался ли Андерс Баннер ради нее самой или из ненависти к Арильду Уруп. После одной продажи быков на ярмарке в Скуруп они сделались врагами. Эти быки -- она не знала, любить их или ненавидеть. Они были причиной ее счастья, и все-таки благодаря им она часто плакала во сне.
   Фрау Кирстинэ часто слышала, что Талэ Тотт горда и надменна, но это была неправда, не было сердца смиреннее ея. Никому не приходилось гнуться так низко. Ради любви ей пришлось перенести много унижений. Вскоре после помолвки с Арильдом Уруп она была с ним на свадьбе в Скаберсьё. И там был Андерс Баннер.
   Ах, ах! Она приложила обе руки к губам, поцеловала пальцы и широко распахнула объятия, словно желая обнять воспоминанием ночь и лунный свет. -- Я чувствовала это уже раньше, чем начала томиться здесь, безнадежно вздыхая, -- сказала она.-- Но подумайте, фрау Кирстинэ, сегодня ночью, завтра! Мы выпьем в Эриксгольме свадебный напиток!
   Снова вырвалось у нее рыданье, и снова начала она рассказывать. Арильд Уруп обманул Андерса Баннер на пару быков, и Андерс Баннер поклялся отнять у Арильда Уруп что-нибудь подороже быков. Поэтому он и обратил на нее внимание, когда они встретились в Скаберсьё. Кажется, тут нечему особенно радоваться, -- что думает об этом фрау Кирстинэ?
   -- Да, нечему, -- таков был откровенный ответ фрау Кирстинэ.
   И все-таки это заставило его взглянуть на нее и заговорить с ней. Иначе бы королевский вассал и не подумал взглянуть на такую ничтожную девушку, как она. И после этой встречи она начала надеяться избежать брака с Арильдом Уруп; после этого она начала умолять фрау Эльзу отказать ему.
   Фрау Кирстинэ, конечно, находит, что она поступила необдуманно. Говорят, что она прогневала этим Бога, но она этому не верит. Родные ее, конечно, страшно рассердились на нее за это. И когда Арильд уехал на войну, она сама написала Андерсу, чтобы он приезжал свататься за нее. Подумайте, она написала первая. Думает ли фрау Кирстинэ, что все это кончится добром.
   Кругом все говорили, что Андерс Баннер не любит ее, что он хочет только отнять у Арильда Уруп что-нибудь подороже пары быков. Об этом говорят даже в этот вечер. Фрау Кирстинэ, наверное, тоже так думает.
   Она прижалась лицом к щеке фрау Кирстинэ, показывая печаль, которой она не чувствовала, и беспокойство, которому не было места в ее душе. Потом она рассмеялась ей прямо в лицо и закружила ее кругом себя. -- Смотрите, смотрите, фрау Кирстинэ, мы празднуем свадьбу в Эриксгольме.
   Затем она продолжала. Она горда! Ах, фрау Кирстинэ, она горда! Подумайте, она, молодая девушка, отправилась ко двору. Сколько унижений, мольбы! И все это ради человека, который, может быть, и не думал о ней. Он предоставил ей заботиться обо всем этом. Возможно ли," что он только хотел отплатить Арильду Уруп за быков?
   Но самое ужасное, самое тяжелое -- это был год ожиданья. Когда король приказал ей целый год ждать Арильда Уруп и тогда только праздновать свадьбу с Андерсом Баннер.
   Этот год взял ее молодость. Этот год стоил сотни лет.
   Если Арильду Уруп было тяжело в темнице, то и ей было не легче. Она не решалась ни танцевать, ни веселиться. Она не могла спокойно сидеть за прялкой или станком.
   Она не вышла к Андерсу Баннер, когда он приехал в Эриксгольм. Она не решилась на это. Матери она не позволила шить ей приданого. Она не смела делать этого. Она не смела думать об этом. Она не смела считать, сколько дней осталось до конца года.
   Она взяла за руку фрау Кирстинэ. -- Пойдем, -- сказала она и хотела увести с собой фрау Кирстинэ от светлой площадки в глубокий мрак парка.
   -- Нет, -- сказала фрау Кирстинэ и задрожала от страха.
   -- Только на холм, откуда видна большая дорога. Там жила я, фрау Кирстинэ, день за днем. Там я сидела, там я ходила, там я стояла. Там стояла я и прислушивалась к топоту копыт. И каждый удар копыта о камень возвещал мне, что Арильд Уруп вышел из темницы, и каждое перо рыцарского шлема, развевавшееся над дорогой, и каждое сверкнувшее копье говорили мне об этом. Ужаснее всего было то, что я узнавала его в каждом рыцаре, высоком и низком, старом и молодом, которые проезжали мимо замка. Ах, мне кажется, я разглядывала даже конюхов, иногда мне казалось, что он явится переодетым в женское платье. Пойдемте, фрау Кирстинэ, я еще раз хочу пойти туда!
   Но фрау Кирстинэ не хотела итти. -- В парке так темно, -- говорила она. Но Талэ Тотт так горячо просила фрау Кирстинэ проводить ее. Она хотела подняться на холм именно сегодня вечером, когда счастье ее было так велико и полно, что она боялась задохнуться или сойти с ума, и поэтому она должна была вспомнить там свое прежнее страдание.
   Тогда фрау Кирстинэ согласилась и пошла с ней. "Это -- Божья воля", подумала она про себя.
   И фрау Кирстинэ, мучимая тяжелым долгом, собиралась с мыслями и думала, что Бог не позволяет шутить с собой и строго наказывает того, кто нарушает клятву и обет. И все-таки ей было очень тяжело следовать за Талэ Тотт в глубину парка.
   Вскоре они пришли на край парка. В этом месте он порос густым кустарником и был скорее похож на обыкновенный лес. Там-то и находился холм; склоны его поросли мягкой травой, а на вершине рос бук. Фрау Кирстинэ напряженно прислушивалась и вздрагивала от малейшего шороха. Талэ Тотт смеялась над ней.
   Они поднялись на холм и стояли там, освещенные лунным светом и видимые издалека. -- Там большая дорога, -- сказала Талэ Тотт. Она сложила руки и тяжело вздохнула. Потом она закрыла глаза и старалась ясно понять, что она счастлива здесь, на этом месте ужаса. -- Подумайте, что все это я перенесла для человека, который не любит меня, -- сказала она.
   -- Уйдем отсюда, -- прошептала фрау Кирстинэ.
   Нет, она не уйдет. Именно здесь хочет она рассказать фрау Кирстинэ самое важное.
   Знает ли она, что с ней было, когда прошел год, Арильд не вернулся и она достигла того, чего желала в глубине души? Сначала это ее даже опечалило. И все время, пока готовились к свадьбе, она грустила и раздумывала. Какая радость быть женой Андерса Баннер, если он ее не любит! Она бы разорвала и с ним, как с Арильдом Уруп, если бы ей не было стыдно. Ей бы хотелось, чтобы существовали еще монастыри. Но сегодня, ведь фрау Кирстинэ знает, что сегодня Андерс Баннер ездит по окрестностям и приглашает гостей; таков обычай. И его нечего ждать раньше полуночи. Но он уже возвращался назад, он уже возвращался!
   Что это значит, фрау Кирстинэ? Он пробрался в сумерках 'и послал ей сказать, что хочет ее видеть. И она вышла к нему в сад.
   -- Талэ Тотт, -- сказала фрау Кирстинэ, -- так тебе, значит, выпало на долю, что он полюбил тебя. А теперь пойдем! Зачем ты здесь сидишь? Уйдем!
   Несмотря на все, что фрау Кирстинэ знала о гневе Божьем на нарушивших слово и о гибели высокомерных, счастье Талэ Тотт казалось ей слишком прекрасным, чтобы потерять его. И она не переставала просить: -- Уйдем отсюда.
   Но Талэ Тотт чувствовала себя счастливой здесь, вдалеке, где она свободно и откровенно могла говорить о своем счастье.
   Значит, фрау Кирстинэ думает, что Андерс Баннер вернулся, чтобы видеть ее, потому что он ее любит. Он не мог пробыть вдали от нее целого дня, не повидав ее. Уже поэтому фрау Кирстинэ может видеть, как он относится к ней. А если бы она слышала, что он ей говорил!
   Она спросила его, кончил ли он свой объезд. Нет, но он вернулся в Эриксгольм взглянуть на нее -- убедиться, что ей не грозит никакая опасность. И об этом только он и говорил? Об этом ли только он говорил!
   Он взял ее за руку и так крепко пожал ее, словно хотел ее раздавить. Почему она была так горда с ним? Почему все заботы она несла одна? Разве она не любила его, что не хотела уступить ему часть своего бремени? Она не должна думать, что он держался бы в стороне, если бы они принадлежала ему. Чего хочет она от него, если она его не любит? Берет ли она его, только чтобы отделаться от Арильда Уруп?
   Несколько минут удалось им пробыть вместе. Она сказала ему, как давно уже завладел он ее сердцем. И спросила его, для того ли он сватается за нее, чтобы отомстить за быков? Нет, на это он и отвечать не хочет. Он так рассердился, так рассердился!
   Она почти задыхалась от счастья; она не знала, стоит она или двигается; ей нужно было быть одной. Потому что с ее счастьем ничто не могло сравняться.
   -- Пойдем к гостям! -- просила фрау Кирстинэ.
   Фрау Кирстинэ слышала рассказы о королях и папах, которые приглашали на пир своих врагов и среди дружеской беседы отравляли их. Фрау Кирстинэ казалось, что она понимает, каково быть хозяином за таким столом. Талэ просила ее стоять спокойно. Если бы она знала, как хорошо ей быть здесь, вдали от шума и веселья, и думать о том, как она ему дорога.
   Фрау Кирстинэ опустилась на траву, ноги ее дрожали, она больше не могла стоять. Божья воля! Это была Божья воля!
   -- Если Андерс Баннер сегодня ночью поедет мимо, -- сказала Талэ, -- то, наверное, примет нас за русалок, которые хотят его завлечь. -- Она объявила фрау Кирстинэ, что останется здесь, пока он не проедет.
   -- Если бы вы знали, как мало мы говорили друг с другом и как много нам надо друг другу сказать. Он должен мне сказать, каково будет мое счастье, фрау Кирстинэ, как мы будем жить. Я знаю о нем не больше, чем знала бы о горном короле, если бы он захотел увезти меня к себе в горы.
   Фрау Кирстинэ молчала, она не в состоянии была произнести ни одного слова. Они сидели на траве под буком и ждали. Туман поднимался кругом холма, и им казалось, что они видят русалок, танцующих в прозрачных покрывалах.

* * *

   Между тем Арильд Уруп стоял, спрятавшись в чаще у подножья холма. Да, там стоял он сам, большой, неподвижный, свободный от цепей и оков, и его собака Карк была с ним.
   Друзьям его удалось, наконец, добиться его освобождения. Он быстро проехал Швецию и за три дня до свадьбы приехал в Угеруп. Он просил фрау Кирстинэ Каас заманить невесту в глубину сада в свадебный вечер.
   Но перед тем, как ехать в Эриксгольм, он приказал спустить Карка, сидевшего на цепи десять лет, и взял его с собой. Он приехал рано вечером и забрался в глубину сада.
   Какая тихая ночь! Он больше не чувствовал гнева. Так ураган сталкивается с затишьем и теряет всю свою силу. Он ходил и прислушивался к танцам и веселью на дворе замка. Он горазда охотнее стоял бы около факелов и громко пел боевые песни вместо того, чтобы бродить здесь во мраке. Он видел, как в замок катили бочки с вином, как целые толпы поваров носили из кухни блюда с кушаньем. Планы его сразу изменились. Его охватил голод заключенного при виде всех этих лакомых и вкусных кушаний. Глупо оставаться здесь дольше. Гораздо лучше пойти в замок, помириться с Талэ и с фрау Эльзой. Девушек на свете много, а такого пира не скоро дождешься. Но тут ему пришло в голову, что над ним будут смеяться.
   В это время Талэ и фрау Кирстинэ пришли в сад и прошли мимо него. Он был поражен. "Это Божья воля!", -- подумал он, как и фрау Кирстинэ. Он слышал слова Талэ Тотт. Он был так мирно настроен, что его тронуло ее счастье. Он не хотел нарушать ее радости. Он не за тем вышел из темницы, чтобы броситься в новую опасность, которая могла стоить ему жизни.
   Он больше прислушивался к шуму веселья, чем к словам девушки. До него долетали взрывы смеха; там, наверное, были фокусники, силачи и странствующие музыканты. Ему хотелось быть в замке; здесь, в лесу, было не лучше, чем в темнице короля Эрика.
   Он боялся шевельнуться, пока Талэ была на холме. Он не хотел, чтобы она видела, как он прячется в лесу словно вор. Но как только она уйдет, он вскочит на коня, как стрела помчится к Эриксгольму, и подъемный мост задрожит и загремит под копытами его коня. Он крикнет фрау Эльзе и гостям, что он все простил и хочет только присутствовать на свадебном пире.
   Ему казалось, что для них не будет гостя дороже его.
   Ему приятно было думать об этом, и он терпеливо ждал. Карк беспокойно вертелся около него и дрожал от холода и жажды поохотиться. Арильд Уруп с удивлением взглянул на него. Казалось, он только теперь заметил, что собака была с ним. Зачем она ему? Как только он приедет в замок, надо будет приказать покрепче привязать ее. Собака была небезопасна, она еще не забыла старых уроков.
   Ну, что же, пойдет ли Талэ, наконец, домой, или ему придется всю ночь стоять здесь и голодать?
   Вдруг Талэ вскочила и воскликнула:
   -- Едет! -- Она услышала звук копыт и бросилась вниз с холма навстречу Андерсу Баннер.
   Фрау Кирстинэ в то же время послышался шум в чаще у подножья холма. Она бросилась бежать к замку. Она не хотела видеть того, что должно было случиться.
   Карк насторожился, как только Талэ побежала. Он вспомнил прежние уроки, бросился на нее и повалил ее на землю. Потом он остановился, положив лапы ей на грудь, и оскалил над ее горлом свою ужасную зубастую пасть. Арильд Уруп не натравливал собаки, у него были совсем другие намерения.
   Девушка только раз страшно вскрикнула и затем затихла. Она едва не лишилась чувств, никто не мог испугать ее так, как это внезапно набросившееся на нее чудовище.
   Ужас следовал за ужасом: после чудовища, которое опрокинуло ее и хотело убить, над ней наклонился какой-то человек. Она увидела свирепое лицо, крепкие белые зубы и громадные глаза. Арильд Уруп!
   Она чувствовала уже не боль, а смерть. Если можно сказать, что человек чувствует смерть, то она испытала это чувство. Она бессильно сознавала, что ей не на что больше надеяться, боль дошла до своих крайних пределов и умерла; боль сделала свое дело, но она больше ее не чувствовала. Одно только мучило ее -- отдаленный звук копыт. Она слышала их. Словно они промчались через нее. Счастье ее примчалось слишком поздно, слишком поздно. Всю жизнь слышала она этот звук копыт.
   Когда Арильд Уруп увидал Талэ Тотт, бессильно лежавшую в его власти под лапами Карка, в нем проснулся хищный зверь. Она оскорбила его, когда он не мог защищать своего права, она не хотела быть его женой, она попирала ногами его подарки. В нем поднималась жажда мести. Нет! Нет! Нет! Он не может этого простить. Месть гораздо заманчивее, чем все пиры в мире. Он должен причинить ей как можно больше зла.
   Он наклонился над ней, оскалив зубы. Да, он украдет ее среди счастья и празднества и возьмет ее силою, с позором. Вот какова будет ее свадьба.
   Он видел, как зубы Карка касались ее шеи, и громко смеялся. Он снял с себя шарф, завязал ей рот и потащил ее через чащу к лошади.
   Затем вскочил на коня и быстро поскакал домой, а девушка лежала поперек его седла как подстреленное животное.

0x01 graphic

-----------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Из истории Хальстанеса; Талэ Тотт. Рассказы] / Сельма Лагерлеф. -- Москва: И. Кнебель, 1917. -- 38 с.; ил.; 22 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru