16. Авва Пимен о самоуничижении. -- Древний Патерик.
17. О грядущих делателях. -- Древний Патерик.
1. Иоанникий Великий1
Сын пастуха и сам пастух, -- и пастух не только стад овчьих, но и душ человеческих2, -- Иоанникий родился в селении Марикато к северу от горы Аполлониарской.
В ранней юности, уходя на далекие пастбища со стадами овец, он осенял их крестным знамением и оставлял без иного попечения, а сам предавался молитве. И хищные звери не трогали овец, и во благовремении находили они источник для водопоя, и было им всегда достаточно травы на потребу, потому что крест Иоанникиев был им пастырем и оградой.
Сам же отрок этим знамением крестным освобождал себя от тягости мирского дела и мог пребывать в молитве.
Так от возраста к возрасту выпрямлялся дух его во всегдашнем предстоянии Господу, и был он как свеча пламенеющая в молитве.
Достигнув зрелых лет, Иоанникий покинул отцовские пастбища и родное селение для того, чтобы уйти в пустыню и свободно подвизаться на Господнем пути. Там, деля время между молитвой и трудом, Иоанникий научился читать слово Божие, а также и боговдохновенные книги святых и богоносных Отцов.
И не только читал он молитвы и песнопения, сложенные другими, но и сам был вдохновлен Господом на творение особой молитвы, произнесением которой и прославлял в дальнейшем Святую Троицу.
Молился он так:
-- Упование мое -- Отец, прибежище мое -- Сын, покров мой -- Дух Святой -- Троица Святая, слава Тебе.
Постоянное трезвление отшельника, суровое отречение от всех благ суетной жизни, молитвенная возвышенность его стали скоро известны далеко во всей округе.
А добрая слава часто влечет за собой дурную зависть.
И позавидовал праведности Иоанникия один инок по имени Епифаний.
Сначала он хотел путем словесного пытания найти что-либо в душе Иоанникия, что не может быть угодно Господу. Но после долгой беседы ничего такого не обнаружил.
И тогда спросил он Иоанникия:
-- Что есть монах?
Отшельник же, как бы принуждая себя к ответу и совершая тяжелый труд, промолвил в большой задумчивости:
-- По мне, кто делает себе во всем принуждение3, тот монах.
Епифаний вел хоть монашескую жизнь, но легкую и без надобности не принуждал себя к особым подвигам. А потому был он сильно обижен словами Иоанникия, но обиды этой тогда не показал, а сложил ее в сердце своем, где лежал уж большой груз зависти и злобы.
И только вернувшись к себе, дал он волю своему недовольству и заменил все иные помыслы страстью гнева и ненависти.
Так пребывал он некоторое время, пока демон гнева не овладел им настолько, что не мог он уже оставаться бездейственным. Тогда решил он каким-либо способом погубить ненавистного Иоанникия.
Незаметно приблизился Епифаний к горе, на которой спасался4 отшельник. Трава же, по причине жаркого и засушливого лета, была на той горе совершенно желтой и сухой. А немного повыше росли деревья, тоже, по неизвестной причине, высохшие. Так что как бы на кладбище многих растений пребывал Иоанникий.
Приблизившись к горе, Епифаний во многих местах и с различных сторон поджег сухую траву. И вскоре целое огненное море охватило всю гору. Деревья трещали и падали, сжав пламенным кольцом вершину, где имел пребывание Иоанникий. А трава, пылая, как бы слала к этой вершине огненные волны, грозя ее затопить.
С большой опасностью и со многими трудами избежал Иоанникий этого пламенеющего приступа.
Вышедши в долину, он подумал, что ввел Епифания в великий соблазн. И тогда показалось ему, что не Епифаний совершил грех, покусившись на жизнь человеческую в злобе, а он, соблазнявший его, этот грех на свою душу принял.
Помыслив так, пошел он разыскать врага своего. Тот был очень испуган, увидав Иоанникия живым и невредимым, потому что почитал он его погибшим в великом пламени, охватившем гору.
Немедля приступил к нему Иоанникий и слезно стал просить у него прощения и отпущения греха. А дабы вернее это отпущение вымолить, он сказал:
-- Позволь мне, брат Епифаний, и твою долю вины взять на свои плечи, и ответить за нее перед Господом, прося Его именем той тяжести, которую ты поднял, совершая грех, отпустить мне и мою тяжесть -- тяжесть человека, соблазнившего тебя на этот грех.
И, поклонившись в ноги смятенному Епифанию, Иоанникий отошел из той страны, дабы в пределах дальней пустыни продолжать трудное дело спасения своей души.
Много лет пребывал он в молитве. Много и смиренно плакал он, припадая ко Христу и прося Его отпустить грехи человеческие.
Из зрелого мужа стал он старцем. Начали волосы его серебриться. Тело постепенно высохло. Только кожа обтягивала кости. Глаза ввалились глубоко в глазницы, свет же, исходящий из них, был подобен пламени попаляющему.
И если бы кто увидел старца Иоанникия, стоящего прямо и неподвижно на скале, воздев руки к небу, во время молитвы, попаляемого солнцем, или иссушаемого ветром, или покрытого зимой утренним инеем, то такой увидевший воскликнул бы:
-- Воистину, вот высится под вольным небом свеча Господня. И пламени моленья его не задует ни ветер, идущий со всех четырех стран земли5, ни дождь в осеннюю непогоду.
Молитва Иоанникия пламенем своим противостояла всем страстям человеческим и пламенем своим попаляла все страсти человеческие.
Так что стал он во плоти как бы бесплотен и в греховной природе как бы безгрешен.
И тогда отошли из той пустыни все демоны и враги, потому что нечего им было делать там.
Остался Иоанникий один с Богом Сил.
И был Господу верным предстоятелем за мир и верным заложником за мирские страсти и грехи.
Когда же совершилось так, не захотел Господь беречь сосуд этот нерасплесканным и решил дать приобретенное Иоанникием в пищу людям, дабы и голодные несколько насытились духом.
И повелел Он рабу Своему идти в мир, утешить и облегчить скорби мирские, бороться со страстями человеческими и молиться о покое людей.
Так, древним старцем покинул Иоанникий пустыню и понес многоценное золото свое обнищавшему и голодному миру.
Во многих городах и селах являлся он, и люди имели большую пользу от его молитв и словесных бесед с ним. И казалось даже людям, что после этих встреч получали они взамен своего непомерного груза земных забот и сомнений легкое иго Христово6.
Несколько лет длилось его странствие среди мира. И не было ему знаков Господней воли, что может он уйти опять в пустыню на покой.
В конце этого земного пути пришел он однажды в один женский монастырь.
Монахини в нем были в великом смятении и горе, потому что одна из сестер монастырских, дотоле самая прилежная в молитве и самая послушная в труде, подпала диавольскому искушению и томилась в непосильной борьбе с самим многовластным врагом человеческим.
Духи уныния, гнева, блуда и гордости ополчились на нее и готовы были побороть волю слабой невесты Христовой7. И так сильно было борение, что тело несчастной били жестокие судороги, а около уст клубилась кровавая пена, и глаза как бы ослепли от налившей их крови, язык же извергал немолчно самую страшную хулу на Создателя.
Печальные и плачущие сестры собрались около ее изголовья с зажженными свечами и молились, чтобы Господь освободил Своим вмешательством страдалицу, или посрамив силу врагов и попалив их дыханием уст Своих, или же разлучив грешное тело монахини от томящейся и изнемогающей души.
Когда настоятельница увидала входящего Иоанникия, то поняла, что этот человек может много перед Божественным престолом. А потому обратилась к нему со слезной просьбой облегчить страдания сестры.
И он тоже тайным ведением понял, что в этом пределе дарованы ему Господом силы.
Тогда подошел он к ложу несчастной. Окружающие громко запели песнопения, и свечи в руках их ярко засияли.
И возложил Иоанникий руку на голову томящейся, и спокойным голосом произнес:
-- Волею и силою Бога живого8, беру я, недостойный раб Божий Иоанникий, на себя грех твой -- если ты согрешила, и тяжесть твою -- если послана тебе в испытание тяжесть. Потому что сильнее мои плечи твоих плеч. Потому что мне, искушенному, легче воевать с врагом. Потому что во имя любви хочу я принять труд твоего пути. И да будешь ты в смирении своем свободна от искушения.
Лежащая на одре только еще один раз всем телом содрогнулась, а потом уснула спокойным сном, так как по слову Иоанникия диавол оставил ее.
Все сестры монастырские опустились на колени и со слезами прославили Бога.
Иоанникий же, никем не провожаемый, вышел из монастыря.
И вот увидал он, что солнце, доселе светившее ярким и белым светом, вдруг померкло и как бы налилось кровью, а земля иссохла и замерла и птицы в небе перестали петь, растения же будто напитались ядом.
И показалось Иоанникию, что Бог Господь отступил от Своего первозданного мира, предав его в руки врага и насильника, мощь которого не имеет границ.
Стала плодородная и цветущая земля горькой пустыней, и объяли ее тление и смерть. И слуги лукавого стали едиными владыками вселенной.
Средь этого оставленного Богом мира был одинок Иоанникий. И приступили к нему искушения.
Будто многими трудами не смирял он плоть свою человеческую, -- восстала на него плоть, и демон блуда и греховных помыслов овладел ею.
Будто не видал он ранее великую силу помощи Господней, -- дух уныния проник в его сердце.
Будто не смирил он себя в пустыне до праха, -- в непомерной гордости ныне вознеслась душа его.
Стало его сердце местожительством лукавого, затуманился разум, отошло трезвление, и силы упали.
И только на самом дне души пылала одна огненная точка -- память.
Изнемогающий, удалился Иоанникий от жилья человеческого. Понимал он, что принятая им на себя чужая тяжесть и добровольно взятый чужой грех оказались не по его слабым человеческим силам.
А от этого наступило отчаяние.
Ночь не прохладила его тела и не утишила грешных помыслов и желаний.
Так на другое утро оказался он в месте пустынном и диком, среди желтых скал, где не было ни воды, ни растений.
И, спотыкаясь об острые камни, раня ноги свои, ослепляемый кровавым солнцем, у последней грани бессилия и отчаяния, -- понял он, что не может бороться с врагом и не может молиться.
Тогда он упал.
И судороги стали ломать его члены, лоб покрылся потом, глаза кровью налились, и пена выступила на устах.
В ту минуту заметил он, что на соседнем выступе скалы, свернувшись клубком, грелась на солнце змея. Она его не видала и спала на желтых камнях.
И произнес мысленно Иоанникий:
-- Если не могу я дальше бороться с грехом и искушением, то пусть лучше умру, ужаленный ядовитым жалом змеиным, чем недостойно буду влачить жалкие дни моей жизни.
И, так помыслив, пополз он к змее, напрягая последние силы.
Змея же, услышав, что камни шуршат, проснулась и насторожилась. Потом развились кольца ее, и стала она тоже приближаться навстречу монаху.
Когда же были они на расстоянии нескольких локтей один от другого, то взоры их встретились.
И неотрывно вперил Иоанникий свой взгляд во взгляд змеиный.
Одно недолгое мгновение длилось так.
Потом змея вздрогнула вся, и дрожание это прошло по всему хребту ее. Вздрогнув же, вытянулась и осталась неподвижной.
Когда Иоанникий приблизился к ней, то увидал, что лежит она мертвая.
И вот опять заблистало солнце Господне в синем небе, и запели птицы над головой его, и весь мир зазвучал немолчной хвалой Создателю, и стала земля подножием ног Божиих, и синева небесная -- престолом Вседержителя. Будто вернулась божественная душа в покинутое тело.
Тяжесть упала с плеч Иоанникия, греховные помыслы, как ветхая истлевшая одежда, скатились к ногам его -- враг лежал во прахе, посрамленный.
Прямо -- горящей свечой, молитвенником несмолкающим -- великим предстоятелем перед престолом Господним почувствовал себя Иоанникий.
И, легко ступая по острым камням пустыни, продолжал он путь свой и громко славил Создателя.
В нижних странах Египта, прославленных великими подвигами отшельников и благословенных по молитвам рабов Божьих, спасались два брата по плоти -- Агр и Ор.
Бесовскою же силою были им посланы непреодолимые искушения, и, выйдя однажды по нуждам братии в город, оба они там впали в грех.
Совершив же грех, стали братья сильно каяться и решили вернуться к старцу своему в пустыню, дабы тот указал им истинные пути покаяния и наложил тяжелый труд во искупление за содеянное.
Старец, выслушав их исповедь, велел им в течение года не оставлять своих келий, предаваясь непрестанной покаянной молитве. И был им дан одинаковый запас печеных хлебов, дабы и для приятия пищи не нужно им было встречаться с другими братьями и отвлекаться от молитвы.
Повелев так, старец и сам начал умолять Бога о прощении согрешившим.
Авва Агр и авва Ор, разлученные по келиям, с одинаковым рвением приступили к очищающему посту и исцеляющей молитве.
Когда же миновал год и были они освобождены старцем из заточения, то все собравшиеся братья заметили, что Агр вышел из келий своей с лицом сияющим, Ор же предстал перед ними печальный и бледный.
И приступили к ним братья со словами:
-- Разве не одинаковое количество хлебов было отпущено вам, и разве не одинаковые ложа уготовили вы себе, и не одинаковым молитвам и рукоделиям научил вас старец? Отчего же вышел к нам авва Агр со светлым лицом? Авва же Ор имеет вид печальный и бледный? Расскажите нам, чтобы мы знали, как вы молились.
Отвечал авва Агр:
-- Я ел через день по ломтю хлеба и совершал положенное рукоделие. А молился я, благодаря Господа, что исторг он меня от суетной нечистоты мира сего и сподобил вернуться на праведный путь иноческий. Когда же я думал, какой радости удостоил меня Господь этим освобождением от греха, то сердце мое трепетало, а глаза наполнялись слезами умиления.
И сказал Ор:
-- Я также ел через день по ломтю хлеба и совершал положенное рукоделие. Но молился иначе. Я вспоминал, в какой великий грех впала душа моя, и представлял себе, какие страшные муки ждут меня, если не покаюсь. И тогда сердце мое наполнялось печалью и трепетом, и взывал я ко Господу: Боже, прости меня, грешного.
Братия же, услышав о том, как молились в своих кельях Агр и Ор, долго размышляли об этом и потом поняли, что покаяние одного и покаяние другого равны перед Господом и что оба согрешившие брата вновь чисты.
Так оно и было некоторое время.
Но враг человеческий продолжал вести лютую войну против раскаявшихся братьев.
И случилось так, что старец послал обоих в город продавать на торжище различные рукоделия. Там, окруженные толпою, они разошлись в разные стороны. Агр долго не мог найти покупателей на весь товар свой и освободился от него только поздно ночью. А потому очень устал и лег около стены отдохнуть.
Ор, напротив, продал все рукоделие очень скоро и по высокой цене. Освободившись от своей обязанности, он начал искать брата, но не нашел его по причине большого стечения народа.
Потом разговорился он с некими юношами, которые напоили его вином. Проведя в недостойном обществе несколько часов, он почувствовал, что сильные греховные желания овладели им. По причине же выпитого вина не мог он с трезвлением и волей противопоставить им молитву.
Юноши далее повлекли его с собой. И в ту ночь впал он опять в грех.
Наутро, проснувшись, встретил он авву Агра и покаялся ему, заявив:
-- Один раз можно было ждать Господней милости и молить об отпущении греха. Теперь, совершив тот же грех вторично, не имею я смелости ни у Бога просить прощения, ни к старцу идти с исповедью. А потому прошу тебя, брат, оставь меня в мире и не принуждай возвращаться в пустыню. Итак, давай расстанемся.
Агр умолял брата изменить это решение и попытаться покаянием вновь загладить поступок свой.
Но Ор был в своем решении тверд и торопил Агра расстаться.
Тогда, не зная, каким путем приобрести Господу брата своего, авва Агр воскликнул:
-- Позволь мне тоже покаяться перед тобой. Этой ночью и моей душой овладел демон, так что и я впал в грех. Но, не желая быть преданным вечному наказанию, я решил вернуться в пустыню и понести любую кару, которую будет угодно наложить на меня старцу. Итак, неужели ты оставишь меня одного перед лицом гнева нашего учителя и не разделишь вместе со мною его праведную ярость?
Ор вполне поверил словам брата и устыдился своего малодушия.
Так вернулись они в пустыню и открыли свои грехи старцу. Тот очень гневался, но, видя их покаяние, принял их в общение и велел молиться.
Долго каялся авва Агр в грехе, совершенном Ором, и смиренно принимал поношение от всей братии.
Ор же не смирился и продолжал открывать свое сердце греховным помыслам, не защищая молитвой дорогу к нему от диавола.
Когда же диавол укрепился в его сердце и овладел всеми его желаниями, то он открылся авве Агру, что больше ему не по силам нести тяжесть монашеской жизни и что решил он идти в мир, потому что человек призван к человеческому, а не к тому, что удел одних лишь ангелов.
И на все уговоры и мольбы аввы Агра Ор отвечал одним лишь упорным молчанием, так как сердце его было в руках врага и искусителя.
Долго молился авва Агр и долго не знал, как поступить ему по Божьему указанию.
Наконец понял, что любовь к брату сильнее остальных помыслов владеет им, и тогда перед рассветом постучался в келию к Ору.
Тот же перепоясался и был готов к путешествию.
-- Брат Ор, я долго не мог принять решения, теперь же, видя твою готовность оставить пустыню, знаю, что и мне не по силам отшельническая жизнь. Итак, отойдем отсюда вместе.
Ор обрадовался его словам и согласился иметь его своим спутником.
Солнце еще не успело подняться, когда они достигли предела пустыни и вышли на большую дорогу, ведущую к городу.
И началась для братьев новая жизнь.
Ор, предавшись в руки искусителя, не хотел работать, а проводил ночи в увеселении и в разгуле, дни же -- во сне.
Агр по ночам молился и плакал. Днем плел циновки и продавал их.
Не зная предела любви и жалости к брату, отдавал авва Агр все вырученные деньги ему на ночные траты.
И был его подвиг труда, воздержания, и молитвы, и печали за гибнущего брата гораздо тяжелее, чем иноческий подвиг в пустыне.
Городская жизнь являла кругом соблазны и грехи. Шум уличных торжищ отвлекал его от молитвенных созерцаний. Нужда и недостаток во всем заставляли торговаться при продаже циновок и радоваться вырученным деньгам. А главное -- жизнь Ора не давала ни одного мгновения покоя. Все время надо было тревожиться и печалиться.
Циновки продавались дешево, а ночные забавы стоили дорого. Дорого стоило и вино. Ору не хватало денег, которые вырабатывал для него брат, и он, как бы ослепленный врагом, не только не благодарил его за ежедневную помощь, а сердился на то, что эта помощь мала, и всячески старался оскорбить и унизить брата.
Первое время Ор возвращался каждый день на рассвете, нетрезвый, озлобленный и как бы одержимый гневом.
Агр успокаивал и раздевал его, омывал ему лицо, постилал его ложе и укладывал спать, а сам принимался за плетение, плача и молясь о своем брате.
Потом стал Ор пропадать по несколько суток сразу, и Агру приходилось искать его по различным городским притонам, расспрашивая пьяниц, гуляк и веселых женщин, не видали ли они брата его.
Те смеялись над ним и обманывали его, говоря, что хоть и знают, где Ор, но не скажут, прежде чем Агр не разделит с ними веселья.
И приходилось Агру пить вино и скитаться по притонам вместе с гуляками, чтобы только узнать от них, где Ор.
И бывал он доволен, если находил Ора спящим в каком-нибудь притоне, потому что чаще и чаще день Ора кончался ссорами и даже дракой. И Агру всегда приходило на мысль, что от ссор и драк может Ор легко дойти до убийства.
Были все новые друзья Ора люди недостойные, редко трезвые, драчливые, способные на преступление и ничем не связующие своей злой воли.
Вскоре все то, чего боялся Агр, исполнилось.
Проведя три дня среди распутников, Ор не имел чем заплатить за вино, которое он выпил. Его начали стыдить. Он пришел в гнев и поссорился со своими друзьями. А одна из веселых женщин подстрекнула его к драке.
И во время этой драки убил он молодого человека, сына знатного гражданина, и ужаснулся, потому что ждала его жестокая расплата.
Когда он увидал, что противник его пал мертвым, то сразу протрезвел, но не покаялся, однако, а стал размышлять, как бы ему уйти от наказания.
И пришел он к Агру, прося совета.
Агр заплакал и стал говорить, что единственное, оставшееся им, -- это идти в пустыню и каяться.
Испуганный Ор сначала легко согласился на это, потому что главным делом для него было покинуть город, где ожидало его человеческое возмездие за совершенное преступление.
Но, выйдя за городские стены и почувствовав себя в безопасности, он стал опять упрекать брата своего в различных грехах, дошел даже до того, что обвинил его в ночном убийстве, сам же себя во всем оправдывал и от всего отрекался.
Агр молчал, не имея что возразить.
Тогда Ор стал бить ногами о землю и изрыгать из уст пену и всячески хулить Творца, как бы являясь орудием диавола.
И ужаснулся Агр, и понял, что уже давно в брата его вселился враг, что не своею волею совершает он все, а волей этого своего господина.
И упал Агр на землю, и стал бить себя в грудь, и умолял Бога, чтобы Господь пощадил его брата возлюбленного, которому уже и так тяжело, потому что Достаточное время владеет им диавол.
И в безмерной любви воззвал он:
-- Если уж нужны врагу жертвы, то пусть он отпустит брата моего Ора и вместится в меня, потому что по силе и любви Господней чувствую я в себе дерзновение к этому.
Так и вышло по молитве его.
Оставил враг сердце Ора и со всею силою стал терзать авву Агра.
Но то, что у слабого обращается во зло, у сильного становится страданием.
Предельной мукой земной страдал Агр и чувствовал, как железными когтями скоблит его сердце диавол.
Ор же, впервые усмотрев всю бездну, в которой он пребывал, со страхом взирал на своего изнывающего брата.
Со многими трудами и болезнями дошли они до пустыни своей и предстали перед старцем.
Долго и внимательно смотрел на их лица этот сердцевед и долго не мог уразуметь, какую тайну принесли они с собой из мира.
Тогда Ор исповедался в своих грехах и безбоязненно открыл старцу все сокровенные помыслы свои и признался, как он был слугою врага, и рассказал о подвиге, который принял за него Агр.
Тот же, сраженный бесом, от телесной боли не имел сил говорить.
Старец созвал всю братию и велел всем молиться, чтобы воздвиглась молитва как оружие неотразимое в брани со врагом.
Все молились. Ор же молился пламеннее всех.
И по Божьему милосердию как бы огненный луч коснулся Агра, и должен был диавол оставить сердце его.
Но трудное борение отняло от него все земные силы, и он склонился на землю, как человек, имеющий в своих суставах смертельный недуг и во внутренностях своих попаляющий пламень.
Тогда припал к нему авва Ор и спросил в великом горе и в величайшей любви:
-- Отходишь, брат мой?
-- Да, помолись за меня, -- слабым голосом ответил авва Агр.
И стало лицо его как бы посыпано пеплом, а глаза потускнели.
Авва же Ор воскликнул:
-- Поистине, не позволю тебе умереть прежде меня, но приду первым к престолу Господнему свидетельствовать о твоем подвиге и о моем грехе. -- И обратился к братьям: -- Дайте мне рогожу и покрывало.
И приняв просимое, наклонил голову и предал первый душу.
Потом через мало времени отошел и болящий авва Агр.
Братья же благодарили Творца, что сподобились умного света1.
3. Мученик Никифор и его друг Саприкий-пресвитер
В Антиохии Сирийской1 жил некий пресвитер2 именем Саприкий. И имел он друга Никифора, с которым от юного возраста делился всеми радостями и печалями, и были они единомысленны и согласны во всем, как бы единым духом в двух телах обитая.
В раннем возрасте еще как-то дивились они, что вот живут без распри, в то время как все их сверстники то ссорятся, то вновь в мир приходят.
И желая ради шутки уподобиться другим юношам, взял Саприкий кирпич, положил между ними и сказал:
-- Вот, по примеру других, я буду утверждать, что этот кирпич мой, ты же, Никифор, оспаривай и говори, что он твой.
-- Хорошо, -- ответил Никифор, -- мой кирпич.
-- Нет, нет, он мой, -- воскликнул с весельем Саприкий.
-- Нет, мой.
И опять Саприкий:
-- Нет, мой.
Тогда не выдержал Никифор дальнейшего препирательства и говорит:
-- Хорошо, брат, твой он, возьми и ступай.
Так ничего у них даже из нарочитого препирательства не вышло.
Враг же, огорченный таким их дружелюбием, долго искал, как посеять между ними смуту и разжечь огонь вражды, но нимало в этом не успевал. И многие годы длилось их полное взаимное согласие и понимание, -- даже до того, что достигли они зрелого возраста и избрали свои жизненные поприща, оставаясь в том же единомыслии: стал Саприкий пресвитером, а Никифор плотником. И разница в их житейском пути отнюдь не помешала быть им в великой дружбе.
Задумал в то время Никифор изменить свою одинокую жизнь и вступить в брак. И полюбилась ему одна соседняя девица, имеющая нрав кроткий и великое трудолюбие и склонность к большой домашней чистоплотности.
Друг его, Саприкий, очень обрадовался такому его решению.
Но диавол, давно уже ищущий, чем бы положить начало вражды между ними, внушил Никифору, что радость Саприкия имеет корысть, а не покоится на одном его братолюбии, -- самому пресвитеру, мол, пришлась та девица по сердцу, а потому и поощряет он друга к задуманному делу, дабы потом принести ему зло и оскорбление.
И поверил Никифор диавольскому наставлению, и пришел в ярость и гнев. В гневе же не сумел обуздать себя, а, напротив, разжег свой язык на произнесение различных тягчайших оскорблений на друга своего.
Саприкий также, подстрекаемый диаволом, в долгу не остался.
-- Лжец ты и низкий человек, -- воскликнул он. -- И жалею я отныне о каждом дне нашей дружбы, потому что понял теперь, что всегда ты меня оклеветать был готов и унизить хотел. Сам же ты стремился к дружбе моей, чтобы похваляться, что, будучи простым плотником, имеешь ближайшего друга пресвитера.
И еще многое говорил он Никифору. И тот отвечал ему так же гневливо и несправедливо.
А диавол радовался, что наконец разрушил он долгую дружбу, которая была для него нестерпима.
И вышло, что после многих лет полного согласия и понимания начали они как бы взаимно отрицать друг друга. И видели друг в друге все недостойное и несовершенное, добрых же свойств совсем не стали замечать.
Разжигая осуждение и гнев между Саприкием и Никифором, добился враг того, что вражда и ненависть легли некой пропастью между ними. Перестали они при встречах узнавать друг друга, и каждый из них не мог даже слышать, чтоб кто-либо упоминал при нем имя другого.
Никифор не хотел думать о своем первоначальном намерении иметь в доме жену, потому что эти мысли заставляли его возвращаться к причинам их ссоры и вспоминать Саприкия.
Но вот однажды стал он все же размышлять о случившемся, а так как в сердце его все чувства несколько остыли, то увидал он, что истинного повода к столь великой вражде ни у одного из них не было. А тогда и обвинил он во всем настоящего виновника, то есть самого диавола, подвигшего их на гнев, и на оскорбления, и на слова неприязни.
Никому, кроме как этому соблазнителю, не было пользы от того, что расторгалась их дружба. Он же мог теперь много радоваться, потому что есть ли нечто ужаснее для врага и для отца вражды, чем доброе единение людское?
Рассудив же так, понял Никифор еще и то, что оба они стали слугами диавола и его верными утешителями, на которых он может радоваться. Утешители же диавола суть оскорбители Бога живого3.
И, ужаснувшись от мыслей этих, призвал он своих соседей, и просил их пойти к Саприкию, умоляя его о прощении и об отпущении ему всех его вин.
Пришли соседи к Саприкию и от имени Никифора низко поклонились ему и сказали:
-- Просит тебя Никифор отпустить ему вину его и быть с ним в любви, потому что не хочет он враждою тешить начальника вражды -- диавола.
Саприкий только раз взглянул на них и, услышав имя Никифора, отвернулся и не сказал ни слова.
И во второй раз послал Никифор к Саприкию людей, которые возвестили ему:
-- Говорит Никифор: прости мне грехи мои, брат, и этим любовным прощением сокруши козни врага.
Нахмурился Саприкий и ничего не сказал.
И в третий раз пришли к нему люди и сказали:
-- Именем Христовой любви просит Никифор о прощении.
Тогда Саприкий встал и молча вышел из комнаты.
Узнав об этой последней неудаче посланных своих, очень опечалился Никифор. И решил сам идти умолять о прощении.
Войдя же в дом бывшего своего друга, он пал лицом на землю и на коленях приблизился к нему, и плакал так, что лицо его было все омочено слезами. Умолял он его жалобно, и с любовью, и с огорчением, то говоря ему от разума и доказывая, что пустая причина вся вражды их, то взывая к чувству и напоминая, сколь великие утешения получали они от взаимного понимания и согласия.
И кончил он так:
-- Единственно происками лукавого уведены мы от пути братской дружбы, а потому надлежит нам совместно восстать на врага, и усилить братское единение между собою, и увеличить любовное согласие, дабы таким путем посрамить того, кто посеял вражду.
Но Саприкий не только пребывал в немоте, а даже от гнева почернел весь, потому что было ему нестерпимо видеть Никифора в своем доме.
И должен был Никифор отойти от него, не получив прощения и мира.
Вернувшись домой, подумал он, что брат его Саприкий как бы умер для него, и стал со многими слезами оплакивать душу брата.
В то время нечестивые цари Валериан и Галлиен4 начали повсеместное гонение на верных сынов Христовых, понуждая их принести жертву идолам и тем отречься от Христа и от спасения своих душ.
По царскому повелению игемон5 Антиохии Кесарийской6 также приступил к борьбе со святой верой и стал требовать, чтобы христиане отреклись от Бога своего, принеся жертву рукотворным идолам языческим. В противном же случае обещал игемон предать их лютым пыткам и казням.
И особенно тщился он соблазнить и устрашить пресвитеров и иных служителей Церкви, дабы, видя слабость своих пастырей и наставников, простой народ христианский не имел бы перед собой примера к святому мученическому подвигу, а, наоборот, начинал бы и сам колебаться и впадать в слабость.
И вот привели к игемону Саприкия-пресвитера, который безбоязненно открылся ему, что держится святой Христовой веры и почитает себя рабом Иисуса Христа.
Не скрыл от него Саприкий не только имени своего христианского, но и того, что имеет он пресвитерский сан, а потому обязан большим ответом перед Господом, так как вручено ему попечение о душах всей его паствы. Если же больший ответ дает ему и большее право, то, с другой стороны, сан пресвитерский множит его вину перед нечестивыми императорами, -- не только сам он не хочет выполнять их приказания и идолам жертвы не принесет, но и верную паству свою постарается наставить на светлый путь мученический и в неповиновении императорам поддержит.
Услыхав такое мужественное исповедание Саприкия, пришел игемон в ярость и велел отвести его к палачам, дабы они всяческими страшными пытками добились отречения его от веры христианской.
И множество палачей терзали его тело. Сначала скребли его железными когтями, так что обливался он кровью. Потом щипцами вырывали ногти из пальцев его. Потом раскаленными прутьями жгли его израненное тело. И после каждого мучения приступали к нему:
-- Нечестивый Саприкий, ослушник царский. Принесешь ли ты жертву богам?
И каждый раз, изнывая от боли, отвечал им Саприкий:
-- Не принесу жертвы творениям рук человеческих, не отрекусь от Творца вселенной, но мучением моим и подвигом укреплю еще многих других к стойкому исповедованию истинной веры.
Тогда опять начинали терзать его.
По доброму желанию Саприкия, по стойкости его и по мужеству поддержал его великой помощью Господь, и мог он вынести невыносимое и претерпеть то, чего претерпеть нет сил человеческих. И ни разу не усомнился он во Христе своем, а даже радовался, помня, что такими многими тяжелыми страданиями сплетает он себе венец мученический и нетленный.