Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна
Мыслители

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Мать Мария (Скобцова; Кузьмина-Караваева, Е.Ю.)
   Россия и эмиграция: Жития святых; Религиозно-философские очерки; Ранняя публицистика; Письма и записные книжки
   Москва: Русский путь; Париж: YMCA-Press, 2019.
   

МЫСЛИТЕЛИ

   Петр Яковлевич Чаадаев.
   Алексей Степанович Хомяков.
   Александр Иванович Герцен.
   Владимир Сергеевич Соловьев.
   Федор Михайлович Достоевский.
   

I
ПРОШЛЫЕ СУДЬБЫ МИРА

   Д. Не пора ли нам, господа, итог подвести? События огромные, тысячелетние, вековечные совершились за последнее время в мире, и главным местом свершения их оказалась Россия. Ведь, в сущности, вся русская философия наша только и делала, что гадала об этих чаемых событиях и определяла русские пути. Так вот, теперь время пришло посмотреть, как мы ошибались и как блуждали в потемках, а потому и считаю я нужным подвергнуть все самому существенному рассмотрению.
   С. Я согласен, что пришло время оглянуться на старые ошибки и ставить вехи новому. А так как [живой Бог есть Бог истории, не только Тот, Кто есть, -- Сущий, но и Тот, Кто будет, -- Грядущий], то необходимо пересмотреть заново исторические судьбы мира. [Различные народы есть лишь различные органы в целом теле человечества.] И нам нужно понять, какую же роль в живой деятельности всего человеческого организма выполнил наш народ, ввергаясь в небывалые события.
   X. А для того, чтобы это понять, необходимо точно учесть, какие силы ведут все время борьбу на мировой арене. [Движущими рычагами народов является противоборство двух начал: свободы и необходимости, духовности и вещественности. Свободный дух, как творческое начало в истории] в великом борении с косностью вещества открылся нам в русских событиях. Вещество одолевает. И не явлено ли нам высочайшее проявление власти вещества в религии необходимости, именуемой марксизмом? Марксизм, -- это поклонение царствующему веществу. Но я верю, что в тяжкой борьбе дух победит, и победит наитием свободного духа, -- русский народ.
   Ч. Не так, не так, Алексей Степанович. Этими теоретическими построениями мы ни до чего не дойдем. Смотрите прямо в лицо историческим фактам. [Сосредотачиваясь, углубляясь, замыкаясь в самом себе, созидался ум человеческий на Востоке; раскидываясь вовне, борясь со всеми препятствиями, созидался он на Западе. На Востоке мысль предоставила общественной власти распоряжение всеми благами земли. На Западе идея, вступаясь за все нужды человека, основала власть на принципе права. Первым выступил Восток и излил на землю поток света из глубины своего уединенного созерцания. Затем пришел Запад со своей всеобъемлющей деятельностью, овладел его трудами, кончил начатое Востоком и поглотил его в своем широком охвате.] Восток продолжал быть бездейственным. Ну, что ж. Мы видим теперь результаты этой печальной бездейственности. Болезненно и мучительно претерпевает наш покорный народ, -- подлинное дитя Востока -- прикосновение действенного западного начала, хотя, быть может, и в очень искаженной форме его.
   С. В характеристике Запада и Востока вы и правы, пожалуй. [Восточная культура была построена на подчинении человека сверхчеловеческой силе. Западная -- на самодеятельности человека.] И вы были бы совершенно правы в том, что столкновение их должно неминуемо привести к катастрофе, если бы у нас не было возможности синтеза этих двух культур. [Синтез лежит во Христе.]
   Ч. Нет, нельзя говорить о синтезе в двух противоположных началах. В Западной Европе религиозное начало было вполне независимо от светской власти. [У нас, к несчастью, дело обстояло иначе. Чтобы понять это, надо вернуться к эпохе Константина Великого. Нет никакого сомнения, что принятие им христианства оказалось бы для Церкви скорее пагубным, чем благотворным, если бы, по счастью, ему не вздумалось перенести резиденцию правительства в новый Рим, что избавило старый от докучного присутствия государя. Императоры стали смотреть на себя как на епископов. А в это самое время Западная церковь, благодаря своей удаленности от императорской резиденции, организовалась вполне самостоятельно.]
   Г. Удивительным свойством обладают наши русские споры. Начали говорить о большевиках. Алексей Степанович определил марксизм как некую новую религию. И дальше перешли на религиозные вопросы, будто в них центр современных русских событий.
   С. И немудрено. Мы заканчиваем сейчас целую эру человеческого существования. Поэтому ключ к пониманию всего происходящего лежит в отдаленных временах, когда все определялось главным образом религией. От ее истолкования зависит все. Вот Петр Яковлевич уничтожил уже византийское христианство, а с тем вместе подписал приговор и русскому народу. На самом же деле, коли уничтожать, так и восточное, и западное. Ведь [равновесие Богочеловечества, заложенное в самом начале Церкви, в дальнейшей ее истории было нарушено человечеством в обе стороны, -- Востоком, -- в сторону неподвижного божественного основания Церкви, Западом -- в сторону человеческого ее элемента по обоим его полюсам. Сначала во имя власти -- папизмом, потом во имя свободы -- протестантизмом] .
   Д. Не понимаю я этой вечной страсти ничего не исключать и все всем дополнять. Исторический процесс шел противоборством различных и взаимно истребляющихся сил. И основные вехи этого процесса лежат перед нами в полной ясности. Сначала идеал римского государства, идеал насильного единения, созидание единого человеческого муравейника. [Но муравейник не заключился, -- он был подкопан церковью. Произошло столкновение двух самых противоположных идей: человекобог встретил Богочеловека, Аполлон Бельведерский -- Христа. Открылся компромисс -- империя приняла христианство, а церковь -- римское право и царство.] И после этого до нашего времени западный мир, и церковный, и атеистический, несет на себе печать этого римского муравейника. Им отравлены все учения западные: ведь даже и [социализм есть не что иное, как насильственное единение человека, идея, еще от древнего мира идущая и потом всецело в католичестве сохранившаяся].
   Ч. Что же вы ей противополагаете?
   Д. О, государство есть одно из гениальнейших проявлений народного творчества. Но оно отнюдь не может быть субъектом истории. Оно не личность, оно лишь функция живой личности. И эта личность, этот субъект исторического процесса есть народ, живой организм народный, создающий свое искусство и свою науку, свою государственность и свое право. Если вы так разместите все по местам, то легко поймете, что ставить во главу угла государство и приписывать ему свойства живого одушевленного организма -- это должно с неизбежностью привести к идолопоклонству, фетишизму и особому страшному поклонению предмету, веществу. В то же время правильная точка зрения, то есть установка во главе истории свободного народа, -- вполне совместима с подлинным религиозным подходом к истории. Потому что народная душа есть душа живая, душа человеческая, которую мы призваны любить и почитать. И так как западная культура не поняла этого основного различия, то и пошла по гибельным путям своего дальнейшего развития.
   X. Да, этим объясняется вся дальнейшая история человечества. Ведь и доныне [три голоса громче других слышатся в современной Европе. "Повинуйтесь и веруйте моим декретам" -- это говорит Рим. "Будьте свободны и постарайтесь создать себе какое-нибудь верование" -- это говорят протестанты. А Церковь взывает к своим: "Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы, Отца и Сына и Святого Духа"].
   С. Нельзя так односторонне воспринимать историю. Запад у вас в лучшем случае всегда провозглашает нелепость, а Восток всегда обладает полнотой истины. Ошибки, и роковые, были с обеих сторон. [Языческий Рим пал потому, что его идеал абсолютного обожествленного государства был несовместим с открывшеюся в христианстве истиной, в силу которой верховная государственная власть есть лишь делегация действительной абсолютной богочеловеческой власти Христа. Второй Рим, -- Византия, -- пал потому, что, приняв на словах идеал христианского царства, отказался от него на деле, коснея в постоянном и систематическом противоречии своих законов и управления с требованиями высшего нравственного начала.] Византия понимала и применяла неверно истинную идею.
   Д. Постойте, постойте. Не так. Вы правильно определили, отчего пал первый Рим. Ну, а насчет второго можно поспорить. Думаю, что он пал, потому что принял в себя идола первого Рима и рядом с Крестом Христовым воздвиг кумир государству по римскому образцу и по римскому самому основному верованию. Да и немудрено. В Византии не было своего настоящего и единого народа, а потому идея государства и разбухла так. Больше бы им своих предков, древних эллинов, держаться, а не стремиться во второсортные латиняне, -- и кумир государства не победил бы.
   X. Совершенно правильная мысль. Вот на Руси христианство было дано не государству, а народу, и Церковь связалась с государством только через народ. А результаты совершенно уж не византийские получились. Хотя тут все же надо отметить, что Византия никогда не нарушала основного, -- закона братской любви. [Римский же мир действием своим, то есть самовольным изменением символа, заявил, что в его глазах весь Восток -- илот в делах веры. Право решения догматических вопросов присвоилось Церкви областной. В католицизме заключалось зерно Реформации. Западная церковь обратила человека себе в раба и вследствие этого нажила себе в нем судью.]
   Ч. Но, во всяком случае, не нам быть этим судьею Западной церкви. [Что мы делали в ту пору, когда в борьбе энергического <варварства> северных народов с высокою мыслью христианства складывалась храмина современной цивилизации? Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания. Волею одного честолюбца Фотия эта семья народов только что была отвергнута от всемирного братства. В Европе все воодушевлял тогда животворящий принцип единства. Непричастные этому чудотворному началу, мы сделались жертвою завоевания. И далее новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас]
   Г. Остановитесь на минутку, господа! Не кажется ли вам странным, что основные, насущные вопросы нашей жизни, основная задача сегодняшнего дня, -- судьба России, -- в разговоре отходят от нас и заменяются мертвыми историческими призраками? Мы говорим не во времена Фотия, чтобы так горячо принимать к сердцу судьбу его церковной политики. Мы говорим во времена Коминтерна и интегрального осуществления марксовых идеалов в России. К чему бы, кажется, перетряхивать старые споры? Воспоминаниями не найти новую дорогу. Не воспоминания нам нужны, а пророчества.
   X. Как вы не понимаете, что корень-то, самый центральный корень всего происходящего действительно к Фотию, а то и к Константину Великому уходит. Ведь с того самого времени определилась возможность различных состояний человеческой личности в мире. [Песчинка не получает нового бытия от груды, в которую забросил ее случай, -- таков человек в протестантстве; кирпич, уложенный в стене, нисколько не изменяется и не улучшается от места, назначенного ему наугольником каменщика, -- таков человек в романизме. Но всякая частица вещества, усвоенная живым телом, делается необходимой частью его организма и сама получает от него новый смысл и новую жизнь.] Таков человек в православии. И когда вы это поймете, все предметы сразу разместятся по должным местам. Вам будет ясно, какая психологическая атмосфера вскормила силу, овладевшую Россией, и из какого источника должен черпать русский народ, чтобы бороться с ней.
   Г. У русского народа есть и другие источники, из которых ему черпать-то лучше, чем из византийского православия. В частности, я очень обращаю внимание на противоположение народа и государства, о котором говорит Федор Михайлович, и зачастую революционные движения русского народа в своей правовой подоплеке покоились на восстании против знаменитого десятого тома Свода законов -- произведения, сплошь созданного под влиянием римского права. Об этом следует задуматься, господа. А богословские домыслы -- правда же, от них толку мало.
   

II
ПРАВОСЛАВИЕ

   Д. Предвзятость, предвзятость! Для вас православие -- только клубы ладана, только византийское раболепие. Вы не хотите, не можете понять истинных корней его, вот уже на продолжении тысячелетия воспитывающего народную душу. И если у вас нет к православию интереса чисто богословского, то подойдите к нему с другой точки зрения, -- учтите его как великую педагогическую силу, формировавшую народную душу на протяжении веков. Ведь без этого вы не можете понять русского народа и его историю, без этого вы сами себя обрекаете на односторонность.
   X. А так как высший идеал, к которому стремится Церковь, есть [свободная соборность в любви], то думается мне, что трудно вам и с вашей точки зрения возражать против теоретического православного богословствования.
   Г. Оставьте это теоретическое богословствование. Я заранее высказываю свою точку зрения: как бы вы ни препарировали древнюю византийскую истину, какой бы новый смысл ни вкладывали в старые слова, -- для меня [демократическое православие так же не дает воли разуму и жмет его, как и киево-печерское].
   Д. Таким образом, вы торжественно подтверждаете предвзятость вашего взгляда на Церковь?
   С. Тем более неожиданную, что ведь по заданию своему [Церковь -- всемирная организация истинной жизни].
   Г. Оставьте задания. Смотрите проще на вещи. Где и когда она способствовала этой организации истинной жизни? Не была ли она всегда с сильными и не способствовала ли, главным образом, упрочению их силы?
   X. Несовершенство христиан ничего не умаляет в совершенстве Христовой истины. Но тут не в этом даже вопрос. Признаете ли вы, что в истории русского народа православие играло огромную воспитательную роль и так или иначе отпечатлелось на его душевном складе?
   Г. Признаю, но думаю, что эта роль кончена.
   Д. Милый мой Александр Иванович, как вы упорно не хотите видеть того, что происходит. Ведь этой точки зрения можно было держаться 20 лет тому назад. А теперь сама жизнь, и огромными событиями, и тысячью мелочей, говорит как раз об обратном. Огромные события эти прошли перед нашими глазами. Ведь не только государство пережило великую революцию, но и Церковь. 1917 год будет поворотным годом в истории Русской церкви. На Московском соборе было восстановлено древнее патриаршество, которое сразу же доказало великую свою жизнеспособность и великую популярность. Церковь, сейчас загнанная и не признаваемая, находится в такой славной и могучей поре возрождения, что только слепые этого не видят. У Церкви есть верные сыны, которые с радостью идут на мученичество за нее, она проникает новым и небывалым светом в широкие народные массы... Да что тут говорить, -- в сущности Церковь в революции устояла, -- нет, не только устояла, но и вышла из нее обновленной и огненной.
   С. И что любопытно: очень длительный московский период взаимоотношений между Церковью и государством носил как раз обратный характер. [Духовные силы русского народа, представляемые Церковью, были посвящены укреплению и созиданию русского единовластия.] Теперь эти взаимоотношения стали гораздо правильнее.
   Ч. И немудрено, потому что государь чувствовал себя главою Церкви.
   X. Это грубейшая догматическая ошибка. Никакого главы Церкви мы не признаем, ни духовного, ни светского. [Христос ее глава, и другого она не знает.]
   Ч. Какова же роль светской власти, по-вашему?
   X. [Государь был глава народа в делах церковных.] Народ передал и в этой области свои права, [и он не мог передать ему прав, которыми сам не обладал]. Таковым несуществующим правом является право возглавлять Церковь.
   Ч. Я слушаю вас внимательно, Алексей Степанович, и от ваших слов в душе моей растет чувство большой горечи. Вот вы говорите о христианстве русского народа и придаете такое значение православию. Я же, оглядываясь в нашей темной и жуткой истории, спрашиваю себя: [без сомнения мы христиане, но не христиане ли абиссинцы]? Какое значение может иметь наше суеверие уездное, сонное христианство в мировой истории наступательного и мощного движения?
   Д. У вас странный способ спорить. Если мы станем доказывать вам силу и мощь православия примерами подлинной святости, просиявшими в русской жизни, вы ответите нам, что догматы в православии остались в неподвижном византийском виде. Если же мы будем теоретическими богословскими построениями убеждать вас в значении православия, вы скажете, что зато в истории оно было мертвым грузом, уездным "сонным христианством".
   Г. Я предлагаю Алексею Степановичу точно и ясно сказать, в чем видит он основной смысл православного учения. Вот он соблазнял меня какими-то моими точками зрения. Давайте договоримся в этом вопросе до конца и тогда пойдем дальше. Потому что, видимо, я один только и решаюсь кинуться в море современных событий, не обойдя предварительно всех лавр и монастырей от времен Константина Великого до времен Константина Победоносцева. Каюсь, -- такое паломничество я не считаю нужным.
   X. Принимаю ваш вызов. А кроме того, принимаю на себя обязательство и Петру Яковлевичу показать некоторую разницу между нами и абиссинцами, о, более того. Я вам докажу, что [Церковь не ищет Христа, как ищут Его протестанты, но обладает Им. И обладает, и принимает Его постоянно внутренним действием любви, не испрашивая себе внешнего призрака Христа, созданного верованием Рима].
   Д. Не начинайте только с полемики. Раскройте положительное учение Церкви.
   X. Хорошо. К чему привела современная философия? Какое последнее слово нашей цивилизации? Мир рассыпан на части, человек расколот. Целостная жизнь, объединяющая воедино все дары и свойства человеческие, подменена односторонней жизнью интеллекта. Более того, рассыпанный в прах мир не объединен никаким творческим внутренним началом. Обратите внимание, как четко делят современные люди свои запросы. Они научились веровать в одно, а знать другое, они выстроили стену между чувством и разумом, они смешали в себе все противоречия и не находят ничего, что могло бы так или иначе объединить их. Знаете, как такое состояние называется? На мой взгляд, это есть результат секуляризации мысли. Секуляризованная мысль поневоле должна отказаться от многого, что не втискивается в ее рамки, и это многое продолжает существовать как некая контрабанда иных, вне мысли лежащих законов и приводит к расщеплению человеческого духа. Все это состояние и по существу, и по результатам своим, -- очень легко может быть обличено, как самая предельная ложь. И ему я противопоставляю единую правду Церкви, вне которой не может быть целостной жизни. Предупреждаю, -- постижение сущности Церкви невозможно одним разумом. Если [я только признаю, подчиняюсь, покоряюсь, -- то, стало быть, я не верую]. [В области религиозной основной категорией познания является любовь.] [Любовь определяет собою соборность. Она неосуществима в индивидуализме, в замкнутости, в отрешенности], но [соборность, в свою очередь, должна быть свободной]. [Церковь и есть свобода в любви. Таким образом, истина принадлежит только полноте Христова Тела, и отдельные Его члены, как миряне, так и иерархи, с неизбежностью могут ошибаться и грешить против истины.]
   Г. Все это слова, не имеющие никакого касательства к реальной жизни и к реальному воплощению православия.
   X. Погодите. Дайте мне кончить. Итак, из сказанного вытекает, что истинное понимание церковной правды совершенно уничтожает расщепленность современного сознания, так как построено на гармоническом сочетании всех человеческих способностей. Но этого мало. Церковная истина избавляет человека от его уединенности, отрешенности от всего мира, потому что учит его чувствовать себя лишь малым членом Тела Христова. Что такое Тело Христово? Это в пределе -- великий организм человечества, возглавленный Человеком и Богом -- Христом. И Тело Христово, [Церковь -- одна. Церковь -- это не множество лиц, но единство благодати, живущей во множественности творения. Только лишь в отношении человеческого земного восприятия она делится на Церковь видимую и невидимую. На самом деле видимая Церковь живых людей находится в постоянном общении со всем Телом Христовым и главою своим -- самим Христом.] [И выше всего в Церкви любовь и единение. Если они наличествуют, то все творит благодать.] Ведь вы согласны, что [неведение -- неизбежный удел каждого лица в отдельности, так же как и грех]. Лишь в соборном единении любви возможно преодоление этого неведения. [Церковь в ее полноте, как духовный организм, не есть ни собирательное существо, ни существо отвлеченное, -- это есть Дух Божий, который знает Сам Себя и не может не знать], и поэтому [человек находит в Церкви сам себя, но себя не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего духовного искреннего единения со своими братьями и со своим Спасителем].
   С. И вот что важно: даже атеистическое человечество, по существу, не знает больших чаяний, как надежды понять себя единым телом, единым организмом, ведомым одною и тою же мудрою волею, -- пусть и коллективною только волею отдельных членов этого тела. Нужды нет, что вне метафизики единое понятие человечества совершенно не существует, потому что из него выпадают все мертвые и все неродившиеся. Нужды нет, что так понятый идеал человечества напоминает собою некий идеал полипов, строящих коралловый риф, -- потребность этого единства преодолевает все логические препятствия.
   X. Совершенно верно. И даже удивительно, как это люди не видят, что это единство только и возможно на церковных путях? [Церковь есть живой организм, объединенный взаимной свободной любовью, составляющий абсолютное единство во Христе живых и мертвых своих членов. Она есть жизнь целостного Духа и охватывает сущее во всех его проявлениях.] Теперь самое существенное -- что является с православной точки зрения критерием подлинной церковности? Какой авторитет может подтвердить эту подлинность? Где гарантия того, что Церковь не уклонилась от христианского пути и не перестала уже быть Христовой и Вселенской церковью? У католиков на этот вопрос отвечает догмат о непогрешимости папы. У протестантов ответ на него в свободном исследовании отдельных лиц. Каков же православный ответ? Он вытекает из самого существа православного понимания Церкви. [Где подлинная любовь, свобода, единство во Христе, там Церковь. Даже авторитет Вселенских соборов не есть авторитет, или, во всяком случае, они не являются авторитетом на основе юридической законности их состава и их работы.] Авторитет всех Вселенских соборов определяется тем, что они свободно приняты всем церковным народом. Таким образом, последний смысл и последний авторитет лежит в самом церковном организме.
   Г. Нет, Алексей Степанович, воля ваша, -- все это слишком неопределенно и туманно, чтобы могло способствовать какой бы то ни было ориентировке в жизни.
   X. Помилуйте, помилуйте, да разве не отсюда вытекают столь многие явления, отличающие русский народ от западных народов, да разве безгосударственность его, и сила общинного начала, и мирской сход, и идея земщины, -- не есть воплощение религиозной идеи соборности? Как же это не ясно вам, что Запад, упершийся в авторитет единого папы в католичестве и в авторитет многотысячных пап в протестантстве, может породить или деспотизм, или анархический индивидуализм конкуренции, соперничества, все то, что он и породил на самом деле. Возможное же братское единение может вырасти лишь на почве православия. Да, наконец, вы, так хорошо знающий, чем живут народные массы, разве вы не чувствуете, какой великий пламень заключен в наших сокровищницах, какие небывалые притягательные общественные идеалы могут быть построены на почве православия! О, я убежден, что это и случится, и даже скоро.
   С. Мне хотелось бы подойти к этому вопросу еще и с другой точки зрения. Мы начали нашу беседу с утверждения различий между Западом и Востоком. Древний Восток многообразно подтверждал нам свою веру в Бога, да и не только Восток, -- средневековье Запада было все пропитано этой единой верой в Бога. Начиная же с эпохи Возрождения утверждается на Западе гуманизм, -- безоговорочная вера в человека.
   Ч. Что же, назад к Востоку, значит? Отрекаться от гуманизма? Предавать свою веру в человека?
   С. Вы слишком поспешили, Петр Яковлевич, нам дана двусторонняя истина. Христос был не только Бог и не только человек. Он был Богочеловек. [Вера в Бога и вера в человека сходятся во всецелой истине Богочеловечества.] И быть может, что именно в том толковании соборности как Тела Христова, о котором нам говорил Алексей Степанович, и лежат мистические корни самого реалистического осуществления идеи Богочеловечества в мире. Если это так, то мы должны искать синтеза мировой истории на путях русского народа. К этому нас приводят и более внешние факты русского исторического развития. Но тут надо сказать, что [если мы верим во внутреннюю силу Восточной церкви и не допускаем, что она может быть облатинена], то мы должны желать общения с духовными силами западного мира. Ведь он -- одна из частей, которую мы должны синтезировать в единой идее Богочеловечества. Синтезировать, не преодолевая.
   Д. Берегитесь, берегитесь, Владимир Сергеевич, как бы не пришлось вам сочетать Богочеловека с человекобогом, Христа с Антихристом. Сначала надо рассечь мир, -- отделить истину от лжи, -- а потом уже объединять истину воедино.
   

III
РУССКОЕ ПРОШЛОЕ

   Г. Мы отвлекаемся в сторону. Алексей Степанович предложил нам свое, но московское, то есть, простите, -- православное учение соборности. Если бы он излагал его не на мистическом неудобопереводимом языке, а на языке общепринятом, то многое в его учении для меня приемлемо. Боюсь даже, что приемлемее, чем для синклита епископов и духовенства. Но не в этом дело. К этому мы еще вернемся. Нам необходимо сейчас проследить, насколько в русской истории отпечатлелся этот православный идеал соборности, Христова Тела и т.д.
   Ч. Проследить по русской истории... Что может быть безобразнее ее повествований? [Сначала у нас дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное иноземное владычество, из которого позднее унаследовала наша национальная власть, -- такова печальная история нашей юности. Эпоха нашей социальной жизни была заполнена тусклым и мрачным существованием, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Окиньте взглядом все пережитые нами века, все занимаемое нами пространство, -- вы не найдете ни одного привлекательного воспоминания, ни грандиозных образов в памяти народа, ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил нам о прошлом.] Из этого исторического обзора нетрудно угадать и дальнейшее: прежние злодеяния заменены новыми, прежнее лютое рабство, -- новым, лютейшим.
   Г. Мне часто кажется, что такое восприятие русской истории простительно. [Аскольд и Дир были единственные порядочные люди из всей сволочи, пришедшей с Рюриком, они взяли свои лодки да и пошли с ними пешком в Киев. Единственный период в русской истории, который читать не страшно и не скучно, -- это киевский период.]
   Д. Это ничего не доказывает. Напротив. [Главная школа христианства, которую прошел русский народ, это века бесчисленных и бесконечных страданий, им вынесенных в свою историю, когда он, оставленный всеми, попранный всеми, работающий на всех и на вся, оставался лишь с Христом-Утешителем, Которого и принял тогда в свою душу навеки и Который за это спас от отчаяния его душу]
   Ч. Да! [Наша умственность есть плод религиозного начала, но повсюду это начало подвергалось влиянию религиозных или местных условий. У нас христианская идея осталась такою же, какой была привезена к нам из Византии. Под действием этой единой идеи развилось наше общество. Это не было социальное развитие, -- это был интимный факт, дело личной совести каждого, нечто, что должно было исчезнуть по мере политического роста.]
   С. К каким же вы выводам приходите? [Должен ли третий Рим быть только повторением Византии или должен он примирить две враждебные силы?]
   Ч. Повторять? Примирять? -- Нет, наша судьба была печальнее. [Обособленные странной судьбой от всемирного движения человечества, мы ничего не восприняли от преемственных идей человечества.] Поэтому ни повторять старые уроки народов, ни примирить их мы не могли.
   Г. Да и по существу, вглядитесь, как свершалась русская история. [Чтобы сложиться в княжество, России были нужны варяги, чтобы сделаться государством, -- монголы. Европеизм развил из царства московского колоссальную империю петербургскую.] И, наконец, современные события: опять-таки власть чуждая, русский марксизм, классический немец-доктринер, переделал по-своему русский народ и властно повернул его историю по пути ей совершенно несвойственному.
   X. Немудрено. Призвание русского народа отнюдь не заключается в сфере государственно-правовой. [Безгосударственный характер славян], и в частности русского народа, -- аксиома. Славяне и не могли быть государственными, как подлинные носители [иранского духа]. Поэтому, буйно и мощно развиваясь во всех областях жизни, они неизбежно уступают иным силам в области государственной.
   С. А я совершенно иначе воспринимаю эти чуждые влияния русской истории. Я убежден, что [мы спасены от гибели не национальным самомнением, а национальным самоотречением]. И двумя краеугольными камнями русской истории, [двумя историческими подвигами русского народа было призвание варягов и реформа Петра Великого] -- исторические акты самоотречения.
   Г. А не приходило ли вам в голову, что никакие призвания, никакие реформы ничего не меняли в основной трагичности русской истории? Ведь очень показательно, что [новгородский вечевой колокол был только перелит в пушку Петром, а снят с колокольни Иоанном Васильевичем. Крепостное состояние только закреплено ревизией при Петре, а введено Годуновым. Кнут, батоги, плети являются гораздо прежде шпицрутенов и фухтелей]. Нельзя отказать русской истории в известной логичности: каждый малый росток свободы подавлялся ею с систематической последовательностью. В сущности, каким самым типичным героям русской истории надо было бы поставить памятники, чтобы далекие поколения понимали, что к чему? Надо поставить три памятника: Иоанну Грозному, Аракчееву и Дзержинскому. Тут уже, глядя на них, все будет ясно.
   Д. Только добавлю я к этому: [и потому, что народ русский сам был угнетен и перенес многовековую крестную ношу, потому-то он и не забыл свое православное дело].
   Г. Я предпочел бы видеть русскую историю без крестных нош.
   X. Как часто мы не договариваем до конца. Одни толкуют историю как историю победоносных шпицрутенов и фухтелей, другие подходят к ней как к истории тех человеческих спин, которые от шпицрутенов и фухтелей претерпевали. Между тем необходимо раз навсегда согласиться, что [героем исторического процесса является народ, а не государство. Власть изначально принадлежит народу]. Особенно это ясно в русской истории.
   Ч. Как же тогда быть Владимиру Сергеевичу с его третьим Римом? Ведь Рим -- это преимущественно государство, а не народ: наш народ находится в служебном положении по отношению к государству.
   Д. Ох, боюсь я даже имени этого -- Рим.
   X. Вот тут-то она, самая коренная ошибка многих наших философов, от учительного старца Филофея начиная. О, святая Русь отнюдь не может быть третьим Римом, потому что идеал ее не государственный. И уж если стремиться к аналогиям, то вместо Филофеевой фразы: "два Рима пало, третий стоит, а четвертому не бывать", я бы сказал: "один Израиль соблазнился о Мессии чаемом, другой должен в смирении принять Его, а третьему не бывать".
   Д. Народ-Богоносец, второй Израиль, -- что ж, пожалуй, и так.
   С. Первый Израиль был Богорождающий народ, а второй?
   Г. Господа, взываю к вам, -- довольно! Вернемся к вопросу о государстве и народе. Итак, Алексей Степанович, народ, как герой исторического процесса, особенно наглядно открылся в русской истории. Из чего вы это усматриваете?
   X. Помилуйте, ведь на протяжении веков даже столиц у нас было две. [Москва была столицей русского народа, а Петербург только резиденцией русских императоров.]
   Г. [И вы заметьте, как далеко шло это различие: в Москве вас непременно сажали на съезжую, а в Петербурге вели на гауптвахту.]
   Ч. Одно другого стоит. Впрочем, теперь и этих тонких различий не осталось: и там, и тут их с успехом заменяет большевистская стенка. Лишь бы только охотники читать сокровенное не вывели из этого, что власть государства слилась с народом.
   Г. А вместе с тем Алексей Степанович прав, что Москва до известной степени отображает в себе русский народ. Она, [по-видимому сонная, вялая, занимающаяся сплетнями, богомольем, свадьбами и ничем, -- просыпалась всякий раз, когда надобно, и становилась в уровень с обстоятельствами, когда над Русью гремела гроза. Она в 1612 году кроваво обвенчалась с Россией и спаялась с ней огнем 1812 года. Она склонила голову перед Петром, потому что в звериной лапе его была будущность России. Но она с презрением приняла в своих стенах женщину, обагренную кровью мужа, эту леди Макбет без раскаяния, эту Лукрецию Борджиа без итальянской крови, русскую царицу немецкого происхождения, -- и она тихо удалилась из Москвы, хмуря брови и надувая губы. Хмуря брови и надувая губы, ждал и Наполеон ключей Москвы у Драгомиловской заставы, но "не пошла Москва моя", а зажгла самое себя]. Революция вновь сделала Москву средоточием всех главных исторический действий. Посмотрим, -- каким пожаром порадует она еще мир, -- эта сонная и терпеливая столица сонного и терпеливого русского народа.
   С. Мы скользим сейчас по событиям, а между тем они имеют законную логическую последовательность. Проследим ее. Очистившись великим актом самоотречения от своей государственной обособленности в призвании варягов и тем укрепив свою государственность, русский народ первоначально удивительно легко принял христианство. [Владимир понял, что истинная вера обязывает переменить правила жизни.] И, в противоположность учителям своим, грекам, внес изначально в русское православие большую последовательность и чистоту. [Высший духовный свет был найден -- необходимо было государственно укрепиться на идее единодержавия], -- в христианском, конечно, ее толковании. И вот тут-то и произошел первый срыв. Наступает время монгольского ига. [Для Московского государства отношения к хищной монгольской орде были унизительны. Влияние этих отношений было крайне вредное. С одной стороны -- подчинение низшей расе создавало угнетающее влияние на русских. С другой, -- так как, несмотря на это, за русскими оставалось преимущество христианской и исторической нации, -- это сознание развивало национальное самомнение.] [В XV веке самомнение усилилось гибелью Византии и монголов.] Идея третьего Рима, принятая из Византии, укрепила до крайности русское государственное самомнение. А благодаря этому [в Московскую эпоху христианство утратило универсальное значение и стало лишь религиозным атрибутом русской народности].
   X. Хотя вы и правы в характеристике византийского влияния на Москву, но это влияние было поверхностным. Я утверждаю, что государственность никогда не играла большой роли в русской истории. Более того, [русская самодержавная монархия, в отличие от западного абсолютизма, -- была государственностью безгосударственного народа].
   С. Позвольте вам на это напомнить [христиански безукоризненную монархическую формулу Иоанна Грозного: "Земля правится Божиим милосердием, и Пречистой Богородицы милостью, и всех святых молитвами, и родителей наших благословением, и последи -- нами, государями своими, не судьями и воеводы и еже ипаты и стратиги"]. Он действительно понимал власть как делегацию божественной власти. Но тут сказалось византийское противоречие словесного исповедания и отрицание на деле. [Гнилое языческое предание] одолело.
   X. Вы опять говорите о власти, а не о народе.
   С. [Двоедушие царя поддерживалось политическим двоеверием народа.] Я напомню вам, что [в Москве существовала народная легенда о получении царем власти от Навуходоносора]. [Некий Борма-ярыжка за право безданно-беспошлинно три года пить во всех кабаках взялся доставить царю из византийского царства корону, скипетр, рук державу и книжку при них.] Народ, сам народ -- наш герой исторического процесса -- разделил двоедушие царя. Христианство было умалено.
   Д. И все-таки [народ русский в огромном большинстве своем православен и живет идеей православия в полноте, хотя не разумеет эту идею отчетливо и научно. В сущности, в народе нашем, кроме этой идеи, нет никакой и все из нее исходит, -- по крайней мере народ наш так хочет всем сердцем своим и глубоким убеждением своим. Он именно хочет, чтобы все, что есть у него и что дают ему, из этой лишь одной идеи и исходило. И это несмотря на то, что многое у самого же народа является и исходит до нелепости не из этой идеи, а смрадного, гадкого, преступного, варварского и греховного. Но и самый преступник и варвар, хотя грешит, а все-таки молит Бога в высшие духовные минуты жизни своей, чтобы пресекся грех его и смрад, и все бы исходило опять из одной излюбленной идеи его].
   С. Нет, Федор Михайлович, если это даже и верно по отношению ко многим отдельным лицам, то русская-то история, как целое, развивалась не так. Народ стоял перед неминуемой гибелью, но [в Петре воплотилось решение совершенствоваться]. [Он был историческим сотрудником Божиим, лицом истинно провиденциальным или теократическим. В его лице Россия обличила византийское искажение христианства, -- самодовольный квиетизм.] [Он избавил нас и от староверческой китайщины, и от запоздалой пародии на средневековое папство.]
   Ч. Да. Уже до него [Россия стремилась слиться с Западной Европой, заимствовала оттуда все наиболее серьезные свои идеи, наиболее плодотворные свои познания и свои живейшие наслаждения. Но, начиная с Петра, она не ограничивается и этим. Величайший из наших царей, тот, который начал для нас новую эру, которому мы обязаны нашим величием, нашей славой и всеми благами, перед лицом всего мира отрекся от старой России. Сотворил пропасть между нашим прошлым и нашим настоящим и грудой бросил туда все наши предания. Он сам пошел в страны Запада и стал там самым малым, а к нам вернулся самым великим. Он преклонился перед Западом и стал нашим господином и нашим законодателем. Он ввел в наш язык западные речения. Свою новую столицу назвал западным именем. Он отбросил свой наследственный титул и принял титул западный. Наконец, он почти отказался от своего имени и подписывал свои решения западным именем. С этого времени мы только и делали, что не сводили глаз с Запада. Из западных книг мы научились по складам произносить имена вещей. Нашей собственной истории научила нас одна из западных стран... И мы гордились, когда Запад снисходительно соглашался причислить нас к своим].
   Д. Не слишком ли энергично, дорогой Петр Яковлевич? Вот вы перечислили подвиги Петра, перед которыми я преклоняюсь. А между тем странная аналогия приходит мне все время на ум. Он отрекся от старой России, -- а я подумал, -- уж не назвал ли он ее по-новому, ну, скажем, СССР? Новые речения? -- Да, и сейчас новейшие достаточно засорили русский язык. Наименование столицы? Что там еще? Подпись решений новым именем? Не Петр, а... не Ульянов, а Ленин. Уж очень вы в аналогию вдаетесь.
   Ч. Какая аналогия? Разве можно даже сравнивать? [Его слова, обращенные к нам, были: "Видите ли там эту цивилизацию, плод стольких трудов, -- эти науки и искусства, стоящие таких усилий стольким поколениям? -- Все это ваше при том условии, чтобы вы отказались от ваших предрассудков, не охраняли лениво вашего варварского прошлого и не кичились веками вашего невежества".]
   С. Да ведь и в дальнейшем [полная несостоятельность русского духа выражалась тогда, когда он отступал от христианского направления и возвращался к допетровскому язычеству].
   X. Так Петр был воплощением христианского духа? Ну, тут уже, действительно, и спорить не о чем...
   С. Да, несомненно! [Упразднение патриаршества и учреждение Синода была несомненная мудрость преобразователя.] И пусть для нас сейчас странно звучат слова об учреждении Синода под наблюдением [из офицеров доброго человека, который бы синодальное дело знал и смелость имел], -- по существу, [реформа Петра и освобождение крестьян есть исполнение некоторых условий на пути к христианскому царству].
   X. Причем на этом же пути Петром вырыты такие пропасти, что в них не только христианское царство, а и всякое с неизбежностью должно будет провалиться. Вот Александр Иванович говорил как-то, что народ ответил на реформу Петра через столетие Пушкиным. Ну, а теперь будет уместно сказать: через столетие Пушкиным, а через два столетия -- Лениным. Ленин вытекает из Петра с полной неизбежностью.
   Г. Знаете, кто говорит сейчас устами Алексея Степановича? О, у него за плечами долгая традиция. Что такое славянофильство? [Казненное, четвертованное, повешенное на зубцах Кремля и там пристреленное Меньшиковым и другими царскими поспешниками, в виде буйных стрельцов; отравленное в равелине Петербургской крепости в виде царевича Алексея, оно является как партия Долгоруких при Петре II, как ненависть к немцам при Бироне, как Пугачев при Екатерине II, как сама Екатерина, православная немка при прусском голштинце Петре III, как Елизавета, опиравшаяся на тогдашних славянофилов, чтобы сесть на престол... Все раскольники -- славянофилы. Все белое и черное духовенство -- славянофилы... Солдаты, требовавшие смены Барклая де Толли за его немецкую фамилию, были предшественники Алексея Степановича и его друзей.]
   X. А хотите, я скажу вам, кто были нашими наследниками? Вся народническая русская интеллигенция, все крестьяне, требовавшие земли и воли, все то, что сейчас бродит под большевистской короной и рано или поздно взорвет ее, потому что, подобно нам, имеет прочные корни в самой народности.
   Г. Алексей Степанович, помилуйте! Мне доселе известны случаи, когда наследники спорят о том, кому из них был ближе наследодатель. Но спорить наследодателям о наследниках как будто бы не приходилось никогда. Мы же с вами того и гляди на такой спор перейдем.
   Д. Погодите с этими счетами -- о наследстве ли, о наследниках, -- и не поймешь. Мы подошли сейчас к коренному. Будем же его продолжать.
   Ч. И что тут важно? Важно, что [Петр понял, что, стоя лицом к лицу со старой европейской цивилизацией, которая есть последнее выражение всех прежних цивилизаций, нам незачем задыхаться в истории и незачем тащиться через хаос национальных предрассудков по изрытым колеям туземной традиции, -- что мы должны свободным порывом наших внутренних сил овладеть нашей судьбой. Он передал нам Запад сполна, каким его создали века, и дал нам всю его историю за историю, все его будущее за будущее].
   X. Боже правый, да не казните вы так вашего героя. Ведь и Ленин вывел нас из колеи туземной традиции и из хаоса... и дал нам чужую историю, по марксистскому рецепту состряпанную, за нашу собственную.
   Г. А вместе с тем [слава Петру, отрекшемуся от Москвы. Он видел в ней зимующие корни узкой народности, которая будет противодействовать европеизму и стараться снова отторгнуть Россию от человечества].
   С. Но, господа, дело Петрово не закончено. [Он выделил из народа интеллигенцию, -- дружину учителей и руководителей в области просвещения. Предвидимая духовная реформа должна дать церковную дружину, для этого необходимо отречься от церковной исключительности, необходимо свободное и открытое общение с духовными силами Запада.]
   Д. Вы, Владимир Сергеевич, нас от центральной темы опять уводите. Надо бы нам подробнее остановиться именно на этой вот противоположности Древней Руси и Петра, народа первобытного и наносной интеллигенции, туземной традиции, -- по словам Петра Яковлевича, -- и всеобщей истории. [Ведь русский народ бывает иногда ужасно неправдоподобен.] Поговоримте-ка об этом неправдоподобии.
   

IV
САМОБЫТНОСТЬ

   С. А от неправдоподобия вашего неуклонно перейдем к утверждению особого русского культурно-исторического типа. Не так ли? Между тем [внеевропейский, русско-славянский культурный тип есть только предмет чаяний и гаданий].
   X. Как? как? -- Да понимаете ли вы, что вы отрицаете? У меня каждый раз чувство обиды подымается, когда я такие слова слышу. Вы всю историю нашу отрицаете, вы всю веру нашу отрицаете.
   Г. Да [что за обидчивость такая? Палками били -- не обижались, в Сибирь посылали -- не обижались]. Теперь в Соловках гноят и по подвалам расстреливают, -- тоже обиды незаметно. [А тут, видите, кто-нибудь зацепит народную честь -- не смей говорить... Отчего же в странах более образованных, где, кажется, чувствительность должна быть развитее, чем в Костроме да Калуге, -- не обижаются словами?] Отчего мы должны видеть в русской истории свет какой-то небесный? Отчего мы должны молчать о том, что нас угнетает? Ведь скажем прямо, господа! [Нас убивает пустота и беспорядок в прошедшем, как в настоящем отсутствие всяких общих интересов. Правы утверждающие, что наша история развивается самобытно, -- genus originale {Своеобразный народ (лат.).}, надо сознаться.]
   Ч. [И не говорите, что мы молоды, что мы нагоним другие народы. Нет, мы столь же мало представляем собой старую Европу, как и современную. У нас другое начало цивилизации.]
   Д. Ну что же? В отрицании у вас у обоих слышится доля признания. Александр Иванович иронизирует над самобытностью, но признает ее, а Петр Яковлевич хотя и с печалью, да утверждает особые начала нашей цивилизации. Полагаю я, что [с надеждой на народ и на силу его, может, и разовьем когда-нибудь уже полностью и в полном блеске это Христово просвещение наше], разницу которого от просвещения западного никто не отрицает.
   Ч. Ну, наше Христово просвещение. [На Западе все создано христианством, и мы должны сначала повторить на себе все воспитание человеческого рода.] Наши же основы хотя и особые, но гнилые. И не странно ли, господа, что [в Москве каждого иностранца всегда водили смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил]. Теперь к этим редкостям присоединился мавзолей Ленина. [Удивительный город, в котором достопримечательности отличаются нелепостью. Или, может быть, этот большой колокол без языка -- иероглиф, выражающий эту огромную немую страну, которую заселяет племя, назвавшее себя славянами, как будто удивляясь, что имеет слово человеческое?]
   Г. И заметьте, как символичность этого немого колокола проходит через все века и упорно держится при всякой власти. [В западных государствах каждый чувствует призвание писать, старается раскрыть свою мысль. У нас весь талант должен быть употреблен на то, чтобы закрыть свою мысль под рабски вымышленными условными словами и оборотами.] Так было сто лет тому назад, так неизменно осталось это и сейчас.
   Ч. И печальные результаты такого самобытного развития налицо. [Не кажется ли вам, что всем нам не сидится на месте? Мы все имеем вид путешественников. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками, и даже больше, нежели те кочевники, которые пасут свои стада в наших степях, ибо они сильнее привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам.]
   Г. И это не только на культурных верхах нашего общества. Это повсюду. [И мудрено ли, что у нашего крестьянина не развилось право собственности, когда так долго для покоса была не его полоса, когда даже жена, дочь, сын были не его? Какая собственность у раба? Он был хуже пролетария -- лишь орудие для обрабатывания полей.]
   X. И что же? Вы утверждаете, что все это изначально русское? Нет, не надо путать изначальное и наносное. Какова подлинная жизнь русского народа? Повторяю: [призвание его не государственно-политическое, а семейно-бытовое]. Русский народ первоначально слагался в [органическое общество, ячейкой которого является семья]. [Эти семьи-ячейки объединялись органически сельской общиной], едино-хозяйственным организмом. Из них слагалась земщина, в них звучал голос земли, голос народа. Запад же разложил и рассек органическое тело народное. В дальнейшем он внес учение о классах, привил нам черты несвойственные и приблизил нас к краю бездны. Воля ваша, не любитель я этих западных начал. Да ведь и вы, обличая русскую историю, обличаете в ней именно эти западные начала, так сильно деформировавшие органический путь русского народа.
   Г. Вот он, вот он, [совопросник мира сего]. Все перевернул наизнанку. Отыскал в батогах знамя свободы, обвинил революционный Запад в насаждении рабства. Я же утверждаю, что [открытая ненависть к Западу есть открытая ненависть ко всему процессу развития рода человеческого, ибо Запад, как преемник древнего мира, как результат всего движения и всех движений, -- объединяет все прошлое и настоящее человечества... вместе с ненавистью и пренебрежением к Западу является ненависть и пренебрежение к свободе мысли, к праву, ко всем гарантиям, к цивилизации].
   X. Прекрасно! Договорились! Следующим выводом из этого необходимо сделать утверждение, что Ленин был представителем какого-нибудь персидского или китайского начала и не имел никакого касательства к последнему продукту западного творчества, -- к марксизму.
   Г. Не поклонник я марксизма, но все же марксизм и ленинизм не одно и то же.
   X. О, конечно! И знаете, какая разница? Марксизм -- ядовитая колючка, выросшая на ядовитом дереве. Там ей и место. И дереву она своим ядом вреда не приносит, а может быть, и защищает его даже от врагов. Ленинизм -- это тоже колючка, занозой вонзившаяся в другое, живое тело. Около нее образовалась опухоль, растет нарыв, течет гной. Вот ленинизм. Разница его с марксизмом определяется только окружающей средой. И пусть, пусть на Западе он безвреден, а у нас вредоносен -- безвредность его на Западе определяется тем, что весь Запад этой отравой пропитан и отравлен, а вредоносность у нас -- да это результат борьбы здорового организма с заразой -- в этом залог спасения.
   Д. Вот, вот, вот! Об этом последнем западном слове нам надо поговорить, и тогда, может быть, станет ясно, что русский культурный тип не есть только предмет чаяний и гаданий, а, слава Богу, существует и является единственным противостоянием этому западному последнему слову.
   С. Это вы о моих словах? Позвольте в таком случае несколько объяснить мою мысль. Я Запада не боюсь. Я знаю, что [ни норманнские завоеватели, ни немецкие мастера не могли поглотить нашей народности]. Более того, они не были лишь злом претерпеваемым, преодолеваемым. Они были необходимы на путях русского развития. [Дух, который водил наших предков за истинной верой в Византию, за государственным началом к варягам, за просвещением к немцам, -- этот дух всегда внушал им искать не своего, а хорошего.]
   X. Как же, Владимир Сергеевич, вы объясните, что этот дух привел их наконец к немецкому коммунизму? Хотя и не свое, да и не хорошее.
   С. Надо шире смотреть на вещи. Коммунизм не марксистский и не ленинский, не немецкий и не русский. Это мировое явление, соблазн, посланный всему человечеству, и он не имеет никакой аналогии с нашими прежними поисками хорошего.
   X. И как это, как это мой русский народ подменил [живой общественный организм мертвым государственным механизмом] большевиков? А, впрочем, чего тут удивляться? Давно играли с огнем. Страсть к рассечению, к умерщвлению постепенно стала нашей страстью. На своем опыте это знаю. И вот пример: кажется, во все колокола московские возвещали мы нашу веру в русский народ. Как же мы были поняты? Не толпою, а близкими, друго-врагами, людьми, с которыми ночи напролет спорили и говорили. В частности, с вами, Александр Иванович? Ну, не верите в Бога -- не ваша вина, -- вера по благодати дается. [Но вы видели в нашем учении только новый елей, помазывающий царя, новую цепь, накладываемую на мысль, новое подчинение совести раболепной Византийской церкви.] Это у нас-то, у нас, знающих, что Дух дышит, где хочет, и -- познайте истину, и истина сделает вас свободными. [Вам наш идеал казался иконописным и дым ладана мешал разглядеть народный быт и основы сельской жизни, о которых мы впервые заговорили. Клад наш был спрятан в церковной утвари старинной работы. Но ценность его была не только в сосуде и не только в форме. Славянизм существовал во время обрития первой бороды Петром I.] Думаю, что вашу ошибку вы поняли, и, если я сейчас опять с полной беззаветностью утверждаю, что верю в русский народ, -- вам не приходит в голову мысль, что этим я стремлюсь упрочить стены кремлевской твердыни, на которых покоится большевистская власть. Так ведь?
   Г. Может быть, мы многое и проглядели в ваших истинах, но беда была в том, что [история, как движение человечества к освобождению и себя познанию, для вас не существует. Вы говорили, что плод европейской жизни созрел в славянском мире, что Европа, достигнув науки, негации существующего, наконец, провиденья будущего в вопросах социализма и коммунизма, -- свершила свое и что славянский мир -- почва симпатического, органического развития для будущего. Вы, веря в мечтаемую будущность, хотя и понимали настоящее, но, радуясь будущему, мирились с ним. Ваше счастье].
   Д. Ну что ж? В этом они были совершенно правы. [Всякий народ до тех пор только и народ, пока имеет своего Бога особенного, а всех остальных богов исключает без всякого примирения.]
   Г. Как каждую мысль, даже истинную, можно довести до абсурда. Бог особенный, исключение других богов... Ограничимся лучше более скромным утверждением. [Вера в будущее своего народа есть одно из условий одействотворения будущего. Былое сердцу нашему говорит, что оно не напрасно. Оно это доказывает тем глубоко трагическим характером, которым дышит каждая страница нашей истории.] Только в такой умеренной формулировке можно согласиться с вашим утверждением.
   С. Тем более что [ставить выше всего исключительный интерес и значение своего народа требуют от нас во имя патриотизма. От такого патриотизма избавила нас кровь Христа, пролитая иудейскими патриотами во имя своего национального интереса].
   Г. Да и в смысле реальных фактов: [мы в будущем, вероятно, призваны ко многому, но что же мы сделали в прошлом со своим стоячим православием и чуждостью от всего человечества?]
   Д. Вот вы, Владимир Сергеевич, упрекнули меня в чрезмерном утверждении русской национальности.
   С. Позвольте, [христианство упраздняет не национальность, а национализм].
   Д. Ну, не в словах дело. Я хочу только сказать, что [одна только Россия не для себя, а для мысли, и знаменательный факт, что вот уже больше столетия как Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы].
   С. Что ж тут удивительного, когда подлинный [национальный вопрос в России есть вопрос не о существовании, а о достойном существовании].
   Г. Вот мы бьемся все над вопросом о русской самобытности, а к точным выводам пока не пришли. Да и [народ наш ощущает лишь один темный трепет призвания, одно брожение чего-то неясного, но влекущего его в сферу жизни, может быть, поэтому люди мыслящие, не имея общей связи, начинают метаться во все стороны].
   X. И мечутся, и мечутся, -- и хотя эту общую связь так легко распознать. Все, все связано у нас через народ. Ведь даже [государство и церковь в России связаны не через цезаропапизм, а через народ]. И так как все укоренены в нем и через него связаны непрерывно, то предела нет мере ответственности нашей за все падения народные, совершившиеся в данное время.
   Г. Да, в этом есть доля истины. [Мы так же независимы во времени, как в пространстве. У нас нет связующих воспоминаний, обязывающего наследства. Мы забыли наше давно прошедшее и стараемся отпихнуться от вчерашнего. Наша история впереди. А сельская Русь продолжает все время не московскую историю, а старую, бытовую общинную жизнь.] Она, пожалуй, единая связь между киевским периодом и периодом коммунизма, между Московской Русью и Русью чаемой.
   С. Так до чего же мы договорились в конце концов?
   Ч. О, я ни до чего нового не договорился, а только почувствовал, что не могу разделить со всеми их необъяснимого оптимизма.
   Г. Мы с Алексеем Степановичем с двух разных концов подошли к понятию "народ" и поставили его в центре нашего наблюдения.
   X. Именно, именно! Вся духовная и трагическая напряженность русской истории объясняется тем, что она есть история жизни трагической души народной. И этим мы и отличаемся коренным образом от Запада, который всегда повествует нам не о народной душе, а о ее творениях -- государствах, позднее классах и т.д. Говоря о мертвых вещах, Запад лишен возможности находить смысл в событиях, претерпеваемых этими вещами. Смысл только с жизнью и с живыми. С одушевленными, а не с бездушными.
   Д. Да, из этого противоположения вытекает все. Оно -- это меч, рассекающий мир, и когда мы это знаем, как легко определять любое явление с точки зрения русскости и нерусскости.
   С. Были и другие народы, также обладавшие этой русскостью, по вашему выражению, подходящие ко всему с точки зрения живого народа.
   X. Израиль, только древний Израиль.
   

V
ЗАПАДНЫЙ ИДЕАЛ

   Д. А для того, чтобы понять это различие подхода к живому народу у нас и на Западе, надо остановиться на том, к каким результатам Запад пришел и что он предлагает миру, как последний свой идеал, как венец поисков своих.
   С. Федор Михайлович, да не ройте вы вечной пропасти между Западом и Востоком. [Все успехи человечества состоят в постоянном возведении человечества к высшему образцу правды и любви. Откровение этого образца явилось в живой деятельности Христа. И не должно нам, воспри-явшим нового человека, опять возвращаться к немощным и скудным стихиям мира и упраздненному на Кресте раздору между эллином и варваром, язычником и иудеем.]
   Д. Так все это так. Но всяк молодец на свой образец работал. Вот и посмотрим, до чего доработались они, соседушки наши, последнее слово мировой цивилизации.
   Г. У них есть одна неоспоримая заслуга. Впервые они сказали миру: [надобно решиться однажды и навсегда: "христианство и монархия" или "философия и республика"]. И что бы вы ни говорили, теперь от этого противоположения никуда не уйдешь. Так что если вы, Федор Михайлович, будете говорить о западном последнем слове, то помните, что идеал-то Запада распадается на две части. Не смешивайте их.
   Д. А вот и нет, вот и нет! Я докажу вам, что все это противоположение, -- чепуха сплошная. Я докажу вам, что все западные идеалы в одной точке сходятся. Даже [выходя из безграничной свободы, они заключают безграничным деспотизмом].
   Г. Ну, это недоказуемый парадокс.
   Д. Нет, докажу. Слушайте же! Как определить кратко все неразрешимые противоречия человеческой истории? Есть им точнейшее обозначение. Все они предсказаны с полной ясностью. [В искушениях дьявола предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые противоречия человеческой природы на земле.] Есть у человеческих душ крылья, но есть и гири почти непреодолимые. И вот Запад, испокон веков, со времен древнего Рима, поставил свою ставку не на крылья человечества, а на эти самые гири, которые человеческую душу на дно тянут. Запад понял, что [нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается]. Вот они, -- подлинные крылья человечества, -- великий и божественный дар свободы. И непосилен этот дар многим и многим. Только избранным по силам. Еще со времени древнего Рима Запад так определил человеческую слабость: [человек на земле ищет, перед кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей]. Слышите? Узнаете? Эту истину постиг дьявол в пустыне и пришел с нею ко Христу, но был Христом отвергнут во имя человеческой крылатой души, во имя хлеба небесного. Наместник Христа на земле, святейший епископ первопрестольного Рима, -- вслед за предком своим, Римом императорским, божественным, -- не отверг дьявольских искушений. Весь католицизм построен на этом сознании непреодолеваемой слабости человеческого естества. Католицизм не уверовал в преображение человеческой плоти, происшедшее в момент Преображения Богочеловека Христа-Спасителя. Он хочет иметь дело только со слабым, искушенным хитростью и коварством древнего змия человеком. Евино яблоко вновь предложено католицизмом человечеству. Он обещает ему [счастье слабосильных существ, какими они и созданы].
   Г. Католицизм не исчерпывает Запада.
   Д. Вот, вот! Так я и ждал этой фразы. А позвольте сказать вам, что этот католицизм средневековый и перед ним Римская божественная империя почти до конца весь Запад исчерпывает. И вот вам пример: [Франция и в революционерах Конвента, и в атеистах своих, и в коммунарах своих -- все еще в высшей степени есть и продолжает быть нацией католической вполне и всецело, вся зараженная католическим духом и буквой его, провозглашающая устами самых отъявленных социалистов своих -- liberté, égalité, fraternité -- ou la mort {Свобода, равенство, братство -- или смерть (фр.).}, то есть точь-в-точь как бы провозгласил это сам папа, если бы только принужден был провозгласить и формулировать liberté, égalité, fraternité католическую, -- его слогом, его духом -- настоящим слогом и духом папы Средних веков. Самый теперешний социализм западный есть не что иное, как вернейшее и неуклоннейшее продолжение католической идеи, самое полное и окончательное завершение ее, роковое последствие, вырабатывающееся веками. Ибо социализм есть не что иное, как насильственное единение человека, идея, еще от древнего Рима идущая и потом всецело в католичестве сохранившаяся]. [Вместе с тем социализм по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю.] Да, это тоже естественно вытекает из католичества, потому что вернейший и неуклоннейший вывод из дьяволовых искушений, отвергнутых Христом, но принятых Римом, -- это отрицание Бога.
   Г. Федор Михайлович, а ведь вы все время соединяете два понятия в одно. Вот я, -- исповедую себя социалистом. И отчего я социалист? Оттого, что, во-первых, и прежде всего, и выше всего ставлю свободу и личность человека. Я социалист оттого, что всеми помыслами своими отвергаю дьяволовы искушения и не приемлю их. Таким образом, ваша характеристика социализма, ставящего к каждому утверждению своему роковое слово ou la mort, -- далеко не всегда и не ко всему социализму применима. Те, кто говорят о диктатуре пролетариата, о классовой борьбе, -- те, может быть, и делят римское наследие, как вы характеризовали. Таковы марксисты, особенно в последних их выявлениях, -- ленинизме. Я бы такой аналогией пояснил свою мысль. Католики -- христиане. Предположим, что вы правы и они действительно приняли дьяволово искушение. Следует ли из этого делать выводы, что все христиане приняли это искушение? Нет, не следует. Таково же и положение вещей в социализме. Вообще говоря, [переводя с апокалиптического языка на наш обыкновенный, освещая дневным светом то, что у вас освещено паникадилом], а главным образом, -- расчленяя понятие социализма, [я ясно вижу, как во многом мы одинаковым образом поняли западный вопрос], но опять-таки, -- не надо преувеличивать. Ничего рокового, никаких приятии дьявольского искушения на Западе нет. Более того, [истина Запада пережила свою истинность]. [Готовая организация, обязательный строй и... казарменный порядок... если не находят сочувствия в людях критики, то без сомнения привлекают тех усталых людей, которые просят почти со слезами, чтобы истина, как кормилица, взяла их на руки и убаюкала.] Никто не виноват, что усталых людей много. Слишком напряженна была вековая история Запада, чтобы человечество могло бы не устать от них.
   Ч. А не кажется ли вам, что все это так разбито жизненными фактами, что и говорить об этом больше нельзя? С одной стороны, русский коммунизм доказал, что западная идея не одряхлела, а полна еще даже юношеского задора, способного зажечь огнем весь мир. С другой стороны, осуществление коммунистической революции именно в России довольно убедительно показало, что ни древний, ни католический мир нисколько не повинен в рождении этого рода идей, а славянский, напротив, очень себя ими скомпрометировал.
   X. Нет, нет, Петр Яковлевич! К этому мы вернемся. Мы сможем доказать, что именно русский народ всего менее причастен к западному коммунизму. Теперь же кончим этот вопрос.
   Д. Да, я скоро кончаю. Думал я, что в следующем фазисе своего развития мир вновь должен расколоться на господ и рабов. [Господа заставят рабов работать, но в свободные от труда часы они устроят их жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором и невинными плясками. О, они разрешат им и грех, потому что рабы слабы и бессильны.]
   Г. Знаете, в чем самая основная ваша ошибка, Федор Михайлович? Вы страшно преувеличиваете творческую силу Запада. У него сейчас нет ни одной идеи, которая могла бы его воспламенить. [Такой idée fixe {Навязчивой мыслью, идеей (фр.).} был католицизм в свое время, потом протестантизм, наука в эпоху Возрождения, революция в XVIII столетии. Где же эта святая мономания, этот magnum ignotum {Великое неизвестное (лат.).}, этот сфинксовский вопрос нашей цивилизации? Где та могучая мысль, та спасительная вера, то горячее упование, которое может закалить тело, как сталь, довести душу до того судорожного ожесточения, которое не чувствует ни боли, ни лишения, а твердым шагом идет на плаху, на костер? Посмотрим кругом -- что в состоянии одушевить мир, поднять народы, поколебать массы? Религия ли папы с ее непорочным рождением Богородицы или религия без папы с ее догматом воздержания от пива в субботний день? Арифметический ли пантеизм всеобщей подачи голосов? Суеверие ли в республику или суеверие в парламентские реформы? Нет, нет, все это бледнеет, стареет и укладывается, как некогда боги Олимпа укладывались, когда они съезжали с неба, вытесненные новыми соперниками, только на беду их нет у наших почерневших кумиров.]
   Д. Вы совершенно правильно характеризуете следующую фазу европейского развития. Но я не думаю, что она уже наступила. Она скорее в предчувствии, в предвидении. [Я представляю себе, что бой уже кончился и борьба улеглась. После проклятий, комий грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их. Но это был уже как бы последний день человечества. И люди вдруг поняли, что они остались совсем одни, и разом вдруг почувствовали великое сиротство, и весь великий избыток прежней любви к Тому, Кто был Бессмертие, обратился бы у них на природу, на мир, на людей, на всякую былинку. Они бы возлюбили и землю и жизнь неудержимо и в той мере, в какой постепенно сознавали свою преходимость и конечность. О, они торопились бы любить, чтобы заглушить великую грусть в своих сердцах. Встречаясь, смотрели бы друг на друга глубоким и осмысленным взглядом, и во взглядах этих была бы любовь и грусть.]
   Ч. Что же, по-вашему, это такая же непреложная судьба человечества, как воплощение трех искушений?
   Д. Нет, нет. Так было бы, если бы не было еще одной силы на земле, -- нашего восточного идеала.
   Ч. Ох, а не приблизил ли ваш восточный идеал все сроки только?
   Д. Погодите, погодите! Не торопитесь! Покамест утвердим только, что хоть и в разной степени и по разным мотивам, а западный идеал для нас для всех не очень приемлем. Владимир Сергеевич, вы все время молчали, -- ваше слово.
   С. Не знаю, -- можно ли назвать нарисованный вами идеал, -- западным. Но во всяком случае, то, что вы нарисовали, для меня неприемлемо. [Муравейник коммунизма и экономический хаос мещанского царства одинаково противоречат общественному идеалу, так как в первом упраздняется человек, а во втором упраздняется человечество.]
   X. Совершенно точное определение.
   Ч. Во всяком случае, Запад не исчерпывается этими идеалами.
   Г. Ну, хорошо, а что же вы, Федор Михайлович, противопоставите этому?
   Д. Есть еще последний акт, господа. [Я нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего среди всеобщего будущего благополучия возникнет вдруг какой-нибудь джентльмен с <не>благородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливой физиономией, упрет руки в боки и скажет нам всем: "А что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного раза, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту и чтобы нам опять по своей глупой воле пожить?" Это бы еще ничего, но ведь обидно то, что ведь непременно последователей найдет. Так человек устроен. И как раз от самой малейшей причины, которую бы, кажется, и упоминать не стоило. Именно оттого, что человек всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода. Хотеть же можно и против собственной выгоды, и иногда положительно должно. Свое собственное, вольное и свободное хотение, свой собственный, хотя бы и самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хотя бы даже до сумасшествия, -- это-то и есть та самая пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постепенно разлетаются к черту. И отчего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добросовестного хотения? Чего это вообразили они, что человеку непременно надо благоразумно выгодного хотения? Человеку надо только одного самостоятельного хотения, чего бы это ни стоило и к чему бы ни привело.]
   Г. Таким образом, несчастный дьявол со своим искушением посрамлен?
   Ч. Бедный Рим в двух его видах.
   Д. [Есть один только случай, когда человек пожелает себе сознательно даже вредного, глупейшего. А именно, -- чтобы иметь право пожелать себе глупейшего и не быть связанным обязанностью желать только умного. Это желание сохраняет нам самое выгодное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность.]
   Ч. Вы провозглашаете какой-то хаос. А если это так, то человечеству дьяволовы искушения не страшны, -- даже в их страшных западных воплощениях. Да, пожалуй, и разум Христов до него недоходчив, -- только один сумасшедший дом и угрожает человеку. Это славно! Путь между Богом и дьяволом лежит в сумасшедший дом.
   Д. Не совсем так это. Ну-ка, вдумайтесь в наше-то безумие всенародное. Пришли эти самые милостивые государи, объявили, что истина отныне по табличке будет вычисляться, что человек провозглашается штифтиком, размерили, вычислили, охватили Россию железным законом экономической необходимости, классового сознания и пр., ну а народ-то русский? Куда как он на моего благородного джентльмена смахивает. Рванулся, понатужился, не поддался табличке с железным законом, -- он в это самое юродство и кинул свои фантастические мечты, свою пошлейшую глупость удержал за собою народ русский. Единственно, чтобы самому себе подтвердить, что [люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши]. Именно в этом-то вольном безумии умного дьявола потопить можно. Именно этими волнами можно душу свою доплеснуть до света разума Единого.
   X. Я чувствую, я вижу, куда клонит Федор Михайлович. Довольно разговоров о Западе. Ну, а Россия-то как же? Как же она из этого противоречия выскочит?
   С. У каждого из нас есть законченный взгляд на судьбу России. Только я боюсь, что взгляды эти крайне противоречивы.
   X. Тут не только о теоретических взглядах говорить придется, а как мы с катастрофой современной наши взгляды сочетаем, чего в будущем ждать, -- вот что важно.
   Д. Ну, что же, так и будем, -- сначала теория, потом катастрофа, потом грядущая Россия.
   Г. Нет, первоначально маленькое дополнение. Несколько слов о том, как и когда родилась эта грядущая Россия. И как она до катастрофы жила подспудно и незаметно.
   X. Да, это тоже нужно, чтобы все корни видеть.
   

VI
РУССКИЙ ИДЕАЛ

   Г. Вот мы говорим: грядущая Россия... Я ведь помню время, когда [Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, до того ничтожными и незаметными, что им было достаточно места между ступней самодержавных ботфорт и землей, а в них было наследие 14 декабря, наследие общечеловеческой науки и чисто народной Руси]. [Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования? А между тем наше страдание -- почки, из которых разовьется их счастье. Поймут ли они, отчего мы, лентяи, искали всяких наслаждений, пили вино и пр.? Отчего руки не поднимались на большой труд? Отчего в минуту восторга не забывалась тоска?]
   X. Александр Иванович, вы преувеличиваете.
   Г. Оставьте, оставьте! [Вы тоже страдали и знали, что страдаете, и хотели страдать, не считая вправе снять крест тяжелый и черный, наложенный фатумом на вас]
   X. Но это не относится к делу.
   Г. Не перебивайте! Я скажу вам, когда она родилась -- эта новая Россия. [Письмо Чаадаева было своего рода слово, рубеж -- это был выстрел, раздавшийся в темную ночь. Тонуло ли что и возвещало гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утре или о том, что утра не будет, -- все равно надо было проснуться.] -- И мы проснулись. [За что мы рано проснулись? Спали бы себе, как все около.] Потом многое изменилось. Утро действительно наступило. Я припоминаю наши с вами споры, Алексей Степанович. [Да, мы были противниками, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая. У вас и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое вы принимали за воспоминание, а мы за пророчество. Чувство безграничной, обхватывающей все существо любви к русскому народу. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно. Вы всю любовь, всю нежность перенесли на угнетенную мать. В ее комнате было нам душно. Все почернелые лица из-за серебряных окладов, все попы с причтом, пугавшие несчастную, забитую солдатами и писарями женщину. Мы знали, что у нее нет светлых воспоминаний. Мы знали и другое, -- что ее счастье впереди, что под ее сердцем бьется зародыш, -- это наш меньшой брат, которому мы без чечевицы уступим старшинство.] О, нужды нет, что его судьба оказалась не радостней нашей. Нужды нет, что и до сего дня новая Русь бьется в крепких лапах неволи. Мы верим, что она победит. А на нашу долю выпадет все одно и то же -- ждать, ждать и страдать, ждать и страдать, -- без дела, без надежды на близкое свершение, без просвета.
   Д. Не понимаю я именно вашей психологии. [Не для того же вы страдали, чтобы собою, -- злодействами и страданиями своими, -- унавозить какую-то будущую гармонию.]
   Г. Разве тут можно рассуждать? Мы знали, что страдать неизбежно, и, пожалуй, иногда страдали с радостью, чувствуя, что это единственное достойное дело на Руси.
   Д. Ценнейшее, любопытнейшее признание. В нем все сказано. [Я думаю, -- самая главная, самая искренняя потребность русского народа есть потребность страдания, -- всегдашнего и неутомимого, везде и во всем. Страданием своим русский народ как бы наслаждается. Если он способен был восстать из своего унижения, то мстил себе за прошлое падение ужасно, даже более, чем вымещал на других, в чаду безобразия, свои тайные муки от собственного недовольства собою.] В ваших словах заключается непреложное свидетельство на вашу русскость, Александр Иванович, так сказать, паспорт бесспорный.
   Г. Но надо помнить, что у нас было одно утешение. [Утешение в вере и уповании на будущее. Но веру эту отрицать нельзя, и она не просто романтическое упование ins Blaue {В небеса, ввысь (нем.).}, а имеет реалистическую основу, -- кровь как-то хорошо обращается у русского в груди.]
   С. Оставим вопрос о русском кровообращении. По первоначальному плану я предлагаю всем изложить свои теоретические построения по поводу русской истории. Начинает Петр Яковлевич -- как человек, наиболее мрачно смотрящий на русское будущее.
   Ч. Конечно, я чужд того оптимизма, которым проникнуты, в разном значении, слова всех вас. Я даже думаю, что вы грешите этим самым упованием ins Blaue, которое отверг Александр Иванович. Но, вместе с тем, рискуя удивить вас и показаться вам непоследовательным, я тоже кое-что предвижу в русской судьбе, что не дает возможности называть меня окончательным и неизлечимым пророком бедствий и гибели. Конечно, все это с большими оговорками. Но сейчас я буду говорить только о положительной части моих утверждений, не касаясь этих оговорок. [Мы не Запад. Россия слишком велика и могущественна, чтобы проводить национальную политику. Ее дело в мире есть политика рода человеческого. Мы слишком велики, чтобы быть эгоистами. Мы представляем огромную непосредственность без тесной связи с прошлым мира, без какого бы то ни было безусловного отношения к его настоящему.] Как вы видите, из этого взгляда вытекает и много обетовании, и еще больше предостережений. Думаю, что в историческом воплощении этой идеи Россия каждый раз сочетала причудливо и обетования, и предостережения, причем, увы, -- предостережения очень быстро переходили в разверзающуюся под ногами пропасть, а обетования уплывали в небеса и сияли оттуда недостижимым идеалом. Даже самая положительная из всех мной высказанных мыслей -- идеал политики рода человеческого -- разверзлась перед нами бездонной и черной пропастью III Интернационала, принявшего как будто этот лозунг. Подлинная же политика рода человеческого доступна немногим душам, как некая невоплощенная гармония всего человечества, долженствующая наступить в последние времена, за гранью истории. Таким образом, утверждая некоторые положительные черты нашего отличия от Западной Европы, я одновременно предостерегаю от них, так как именно в них и может таиться самое центральное зерно наших срывов и нашей гибели.
   X. А я считаю, что основная тайна русского народа заключается в том, что он рос как органическое общество. [Организм всегда свободен, -- лишь механизм принудителен.] Я поясню, что это значит. Русский народ как бы выполняет во всех проявлениях своей жизни единое задание. Нет ничего в его жизни, что бы выпадало из этого единого и цельного плана. В центре всего, на вершине всего стоит идеал Церкви -- любовного и соборного единения во Христе. Эта духовная истина целиком проецируется на все стороны жизни. Хозяйственное устройство русского народа также в принципе своем построено на любовном и соборном единении сельской общины. Государственная жизнь должна была бы объединить эти общины в единый и вместе с тем хоровой голос всей земли-земщины. Все, что отклоняется от этого принципа, являет собою болезнь единого и соборного организма русского народа. И всякое такое отклонение, как бы оно незначительно ни было, ведет к роковым и катастрофическим последствиям. Так, например, реформа Петра, совершенно не считавшаяся с основной идеей русского народа, действительно привела к срыву Ленина, хотя первоначально, в течение даже веков, казалась неизбежной и благодатной. Тут как бы непреложный закон возмездия за нарушение верности основной истине, хранимой в православии, и от этого железного закона уйти нельзя. С этой точки зрения легко ориентироваться в любой обстановке и при любых событиях, -- все, что приближает нас к соборной идее православия, -- будь оно облечено даже в самые секуляризованные формы мысли, -- хорошо; что удаляет -- пагубно.
   Г. Вы обладаете особым свойством, особенным талантом каким-то. [Всегда отправляетесь искать живую Русь в летописях, так же как Мария Магдалина искала Иисуса во гробе.] У вас [бьется живой зародыш, -- в сущности вы отстаиваете веру в народную жизнь. А вопрос об общинном владении выводит вас из Церкви и из летописи на пашню]. Там, пожалуй, вам совершенно и не понадобятся высшие идеи ваши -- соборность, церковность или любовная соборность, или еще как-то.
   X. Но как я пойму, как оправдаю это общинное владение; если я хочу мыслить цельно и органически, я должен этот основной стержень обнаружить. Нельзя же думать, что религиозная жизнь народа слагается на основе одного начала, а интеллектуальная, -- на основе начала противоположного, а хозяйственная, -- отрицает и то и другое, если же история народная не имеет ни начал, ни принципов, а являет собою хаос, столкновение противоположных сил.
   Г. Ищите это ваше единое начало, но помните, что [ни Византийская церковь, ни Грановитая палата ничего больше не дадут для будущего развития славянского мира. Возвратиться к селу, к артели работников, к мирской сходке, к казачеству, -- другое дело. Но возвратиться не для того, чтоб их закрепить в неподвижных азиатских кристаллизациях, а для того, чтобы их развить, освободить начала, на которых они основаны, очистить от дикого мяса, которым они обросли].
   X. А очистив, окончательно очистив от этого дикого мяса, -- что вы получите? Вы получите именно то, что я говорю, -- соборное единение в любви.
   Г. Опять! [Для вас русский народ преимущественно православный, то есть наиближайший к веси небесной, для нас он преимущественно социальный, то есть наиболее близкий к земной веси.]
   X. Да я и социальности его не отрицаю. Я вообще безоговорочно верую в коллективную народную жизнь. Народ наш не признает собственности на земле, -- и я тоже не признаю. Народ наш считает мирской разум выше индивидуального, -- и я тоже. Но отчего? Отчего я верую, что наш народ и к земной веси наиближайший? Потому что знаю,-- если он с точки зрения соборной любви подойдет к социальным вопросам, то это будет наисовершеннейшее его разрешение.
   Г. Нет, нет! Главное то, что [вам нужно предание, прошедшее, а нам хочется оторвать от него Россию]. Мы не воспоминаний хотим, а пророчества.
   X. Ну, что ж? Пророчествуйте на голом месте, отвергнув все, что народ накопил за века своего существования.
   Г. Зачем же? [Нам следует подумать, нет ли в народном быту, в народном характере нашем, в нашей мысли, в нашем художестве чего-нибудь такого, что может иметь притязание на общественное устройство, несравненно высшее Запада. Хорошие ученики часто переходят через класс] Конечно, мы не имеем никаких данных для того, чтобы решить, [славяне ли, оплодотворясь Европой, одействорят идеал ее и приобщат к своей жизни дряхлую Европу, или она нас приобщит к поюневшей жизни своей]. Но в данном случае это неважно. Важнее отметить [элементы, уже внесенные русским крестьянским миром. Они состоят из трех начал: право каждого на землю, общинное владение ею и мирское управление. Только на этих началах может развиваться будущая Русь]. Вы видите, Алексей Степанович, я и не покадил предварительно, и обошелся без молебна, и пришел к выводам, близким вам. Более того, думаю, что [трудно своротить русский народ с его родной дороги. Он упрется, ляжет на нее, врастет в землю, притворится спящим, мертвым и уже не уступит никому ни пяди]. И все, что сейчас происходит, это есть не что иное, как врастание народа в землю, и пусть он и мертвым притворяется, а уж будьте покойны, -- коммунистическую власть в конце концов переупрямит. И вот что любопытно, что [Россия являет два полюса всех ненавистей, два пугала, употребляемых то властью, то народами, чтоб стращать друг друга]. Было, есть и будет -- [Россия и социализм являются в одном вопросе].
   X. Таким образом, весь русский идеал, все русское задание вы исчерпали одними лишь социально-экономическими задачами. Ну, -- я, в конце концов, гораздо более максималистичен, чем вы. И знаете, в чем разница между нами? Вы говорите о частности, я же говорю о целом. И думаю, что не я один. Вот Владимир Сергеевич расскажет нам, так ли он ограничивает русское будущее.
   С. Я говорил вам о русском прошлом, господа. Из взгляда на него вытекает и русское будущее. Я напомню кратко то, что считаю основными принципами русской истории. [Высший идеал русского народа -- святая Русь -- исключает всякое национальное самолюбие и самомнение. В актах национального самоотречения заключается национальное освобождение России.] Два таких акта явились краеугольными камнями в истории России. Это призвание варягов, то есть отказ от своей государственности, после которого именно государственность русская и укрепилась, -- и второй, -- реформа Петра Великого, -- то есть отказ от своей культуры, именно культура, именно просвещение пошло вперед гигантскими шагами. Государственность, просвещение... Господа, [цель России не здесь, а в более прямой и всеобъемлющей службе христианскому делу, для которого и государственность, и мирское просвещение еще только средства, Россия имеет в мире религиозную задачу]. Другими словами, господа, я утверждаю, что Россия стоит перед новым подвигом, перед новым величайшим актом самоотречения, не бойтесь его: [самоотречение, вселенское, православное дело. Оно и наше русское дело. Вселенское дело тоже вполне согласно с лучшими особенностями русского народа]. [Святая Русь требует святого дела. Это духовное примирение Востока с Западом в богочеловеческом единении Вселенской церкви.] Вот что стоит перед нами. Ведь согласие [первосвященника, царя и пророка в Христе обуславливает такое же согласие католичества, православия и протестантства].
   Ч. Как вы мыслите возможность этого согласия?
   С. Я представляю себе, что католический мир в лице первосвященника своего, наместника кафедры первоверховного апостола Петра, как бы воплощает в себе первосвященство Христа, или, -- с другой точки зрения, проверяя другим Триединством, -- символизует власть Отца. Православное российское царство воплощает царственное служение Христа, или является символом Сына, наконец, вольное протестантство являет собою пророческое служение Христа, -- или символ Духа. Таким образом, [христианская Россия, подражая самому Христу, должна подчинить власть государства, -- царственную власть Сына, -- авторитету Вселенской церкви, -- священству Отца и отвести подобающее место общественной свободе, -- пророческому действию Духа].
   Г. Мистический туман, не имеющий никакого касательства к действительности. И вы это говорите теперь, когда от православного царства вашего ничего не осталось?
   X. Православное царство только и держалось признанием непогрешимости и вселенскости православия. Вы это отметаете, -- что останется от него?
   Д. Погодите, погодите, Владимир Сергеевич, тут могут быть очень любопытные соображения истории, которые чем более подтверждают вашу теорию, тем более ее и опровергают, но об этом потом.
   С. То есть как так: и подтверждают, и опровергают? Я что-то не понимаю.
   Д. Потом, потом! Не беспокойтесь, я этого не забуду. Теперь же моя очередь изложить вам мой взгляд на основные начала и задачи русского народа. Цельной и законченной системы у меня нет. Тем не менее многое утверждаю и со всею ответственностью, и со всею убедительностью, на которую только способен. Утверждаю, как самое основное и главное, что [русская душа, гений народа русского, может быть, более способен из всех народов вместить в себе идею всечеловеческого единения, братской любви]. [Русскому скитальцу необходимо всемирное счастье, чтобы успокоиться, дешевле он не примирится.] Это первое, что я утверждаю. И теперь еще одно: [мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего, -- и мысли, и образа, -- преклониться перед правдой народной и признать ее за правду].
   Ч. Несмотря на то что нам известна вся неприглядность этой народной правды? Да и есть ли она, господа? Не являетесь ли вы мечтателями, поэтами, видящими то, чего нет? Если вы не одеваете грязного и тупого русского мужика в котурны и в римскую тогу, то, во всяком случае, предполагаете на чреслах его пудовые вериги, а вокруг головы -- сияние.
   Д. [Именно народ наш любит правду для правды, а не для красы. И пусть он груб и безобразен, и грешен, и неприметен, -- но приди его срок и начнись дело всеобщей народной правды, -- и вас изумит та степень свободы духа, которую проявит он перед гнетом материализма, страстей, денежной и имущественной похоти и даже перед страхом самой жесточайшей мученической смерти.]
   Ч. Очевидно, время это не пришло, потому что пока что народная правда осуществилась не свободным духом, а красным петухом в деревнях. Гнет материализма узаконен самим народом. О чем говорить? Разве все совершающееся не перед глазами? Разве могут быть два мнения о нем? Нет ничего страшнее русского народа, -- и, вместе с тем, -- иногда кажется, -- нет ничего обреченнее его.
   

VII
СРЫВ

   Г. Вот всегда так. У нас всегда [слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа].
   X. Я же утверждаю, что [лица, захваченные современной эпохой, погибнут. Народ же спасется]. Тем хуже для лиц, но не для дела, от этого ничего не меняется.
   Ч. Как вам сказать? Да, если хотите, я верю, что отдельные лица сумеют вырваться из водоворота событий. Народ же, -- нет. И это потому, что [мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-либо урок]. Я перефразирую слова Алексея Степановича: тем хуже для них, а для дела от этого ничего не меняется. Мир получит этот урок, сделает из него соответственный вывод и пойдет своим путем, не повторяя наших ошибок и преступлений. Должен сказать, что я не всегда в этом так твердо убежден. Но, рассматривая состояние России, я прихожу к выводу, что даже и срок нашего урока кончается.
   Г. А в конце концов в современных событиях нет ничего неожиданного. Давно уже [и мы, и Европа стоим у какого-то предела, и мы и она коснулись черты, которой оканчивается том истории]. И всегда эти тома обладают странным свойством: посвятив целые страницы необычайным событиям, небывалым достижениям человеческого ума, изощреннейшим образцам человеческого творчества, -- в эпилоге своем они приводят нас к пустому месту или почти к пустому месту: нашествие варваров, катастрофы, потрясение, вымирание старых культур, угасание великих идей, падение могучих религий, -- вот эпилог каждого тома истории. Мы его читаем теперь, и удивляться не приходится. Во введении к новому тому наши дети прочтут, как опять начала расти трава на выгоревшей и попранной Атти-лой земле.
   Д. [Может быть, и все-то дело на земле, к которому человечество стремится, только и заключается в одной беспрерывности достижения, -- иначе сказать, а формула не есть уже жизнь, господа, а начало смерти.]
   Ч. Где ж в этом разумный учет человеческой выгоды?
   Д. [И почему вы так твердо, так торжественно уверены, что одно только благоденствие человеку и выгодно? Не ошибается ли разум-то в выгодах? Ведь, может быть, человек любит не одно благоденствие. Может быть, ровно настолько же любит страдания, -- до страсти. Я уверен, что человек от настоящего страдания, то есть от разрушения и хаоса, никогда не откажется. Страдание, -- да ведь это единственная причина сознания.]
   Ч. Не могу, не могу я принять этого. Изуверскую какую-то теорию вы проповедуете.
   Д. А я вам еще больше скажу: [иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительнейшим безобразником и преступником. Стоит только вдруг попасть ему в этот вихрь, в роковой для него круговорот судорожного и моментального самоотрицания и саморазрушения, так свойственный русскому народному характеру в иные роковые минуты его жизни, но зато с такою же силой русский человек спасает себя сам, и обыкновенно, когда дойдет до последней черты, то есть когда идти уже больше некуда].
   Ч. Да откуда вы берете это?
   Д. По опыту, по личному опыту говорю. [И моя натура подлая и слишком страстная! Везде-то и во всем до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил.] И разве кто из вас похвалится, что не страдал всю жизнь от этой самой страстности, от вихрей этих? Нет, мы не немцы, господа!
   С. Как прикажете понимать и судить русский народ? Ведь тут никакие мерки неприложимы.
   Д. Попробуйте сначала к себе мерку приложить, Владимир Сергеевич, сначала себя понять и судить. А впрочем, [судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно вздыхает].
   Ч. Не принимаю я это двуличие дел и вздохов! Не принимаю я вашу Русь, ваш русский народ, ваши теории, ваши чаяния, если ни до чего светлого нельзя дойти, не столкнувшись, не налетев на хаос и мрак.
   Г. Не верьте ему, господа! [Если когда в минуты бесконечной боли он проклинает неблагодарный, суровый родительский дом, то ведь это одни крепкие на ухо не слышат в этих проклятиях благословения.]
   X. А все почему? Потому что один, сам спастись думает. Нет! [Когда падает кто из нас, -- он падает один. Но никто один не спасается. Спасающийся спасается в Церкви.] В соборности, в общей любви, снискивающей благодать. Это так же верно в применении к судьбе человека, как и народа.
   Ч. Логика, логика! Объясните мне все вы, как это, наговорив столько замечательных слов о русском будущем, о чаемой России, -- вы легко и непринужденно отмахиваетесь от тех ужасов, через которые она прошла. Или голод и расстрелы, бесправие и насилие для вас -- так только, случайный эпизод в русской судьбе? Или русский народ совершенно не ответственен за свои деяния и, свершив их, ждет, что мы будем судить его не по совершенному, а по тем святым вещам, о которых он иногда воздыхает? Одно из двух, господа, если вы не можете указать точного и оправдывающего смысла настоящему, то вы должны отказаться от всякой веры в русский народ. Другого не дано.
   Г. Видите ли, [будь мы какое-нибудь несчастное племя без будущности -- кельты, финны, если бы мы и пережили татарское иго, то, вероятно, склонились бы под игом крепостного права, чиновничьего растления и не вынесли бы напора неприятельского] еще в 1812 году, [но события обличают зародыш сильный и мощный. В Петербурге умирала старая Россия, маловерная, потерявшая голову при первой неудаче]. Давно уже было ясно, куда идет путь истории. [То, что было с Московским периодом, то должно было быть неминуемо с Петербургским. И так, как реформа Петра убила Московский период, так предстоящее должно было убить Петербургский.]
   Ч. Иными словами, вы утверждаете праведность и неизбежность всего, что случилось?
   Г. Нет, я давно говорил, что разрешению русской истории [могут помешать русские немцы, западные доктринеры, донашивающие старое платье с плеч политической экономии], так они и помешали. В самый страшный и ответственный момент они переломили единственный правильный путь русского развития. И это замечательно, восторжествовали люди, именующие себя последователями Маркса. Нет ничего противоречивее России и Маркса. Россия -- да ведь это наглядное опровержение его учения. И он ей за это как бы мстит из гроба. Просто символ в этом какой-то. Вспоминаю я, как [марксова шайка несколько раз возвращалась на гнусную клевету против Бакунина]. Ведь что любопытно. Ненависть Маркса была [безлична: меня приносили в жертву фатерлянду из патриотизма]. [Маркс сказал, что он не имеет никакого частного отношения против меня, но находит достаточным, что я русский, и притом русский, который во всем, что писал, поддерживает Россию.] Он, видимо, бессознательно предчувствовал, в каком страшном противоречии и борении столкнется его учение с русской историей. Конечно, [немцы были правы: мы, агенты русского народа, мы работали для него, ему принадлежат наши силы, наша вера, и никакому народу разве его]. Маркс был прав еще и в другом предчувствии: именно о нашу веру разобьется его учение, именно по нашим путям потечет русская история, проделав бессмысленный и губительный водоворот марксистской революции. И я не боюсь нашего современного хаоса и неустройства. [Наше неустройство -- это великий протест народный, это наша magna charta {Великая хартия (лат.).}, наш вексель на будущее. Не надобно ошибаться в его характере: это не распадение на части ветхого тела, а беспокойное ломание живого организма, отделывающегося от посторонних пут.]
   Д. А вместе с тем надо признаться, что мы все в величайшей мере виноваты в том, что случилось. Вот вы, Александр Иванович, несколько раз говорили о своих страданиях и о любви к народу. [Вы действительно страдали не по бурлаке собственно, а, так сказать, по общебурлаке. Любить же общечеловека -- значит наверное уже презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего человека.] Я это не о вас говорю лично, а о вашей, так сказать, школе, методе любви. Вот она и откликнулась уже в широкой ненависти к человеку, разлитой сейчас по всей Руси.
   X. Правильно! И это потому, что человека любить нельзя, не любя Бога.
   Г. Нет, не так! Тут надо утвердить одно. Во многом, о, во многом вы правы, но надо точно отметить, откуда рождается ненависть и презрение к человеку. Водораздел идет по линии свободы. Тот, кто знает ее священный огонь, тот никогда, никогда, никогда не предаст человека, самого малого и незаметного человека. В моей любви к человеку -- личность, человеческая личность -- вот главное.
   Д. Но вы заметьте, куда эти методы приводят, -- пусть не ваши, -- я рад об этом не спорить с вами. [Воистину, у них мечтательная фантазия более, чем у нас. Мыслят устроиться справедливо, но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь и извлекший меч погибнет мечом. Если бы не обетование Христово, то так бы и истребили друг друга, даже до последних двух человек на земле.] Установим точно, помимо всех этих марксистских теорий и прикровенных слов всех этих современных властителей дум на Руси, к чему пришла Россия, -- нет, вернее, какая ныне обязательная религия проповедуется среди русского народа и к какому обязательному исповеданию принуждается народ. Ведь это то самое, о чем я давно говорил и сейчас повторил вам опять. Шигалев овладел Россией и хочет проникнуть до самой глубины ее духа. И все мерещится мне за его спиной вековечный путь древнего римского государства в лице папской инквизиции, искалечивший всю Европу, а теперь, в лице Шигалева, отравляющий русскую душу. [Необходимо лишь необходимое -- вот девиз земного шара отселе], -- проповедует Шигалев. Узнаете? Слышите, как его голос ответствует голосу веков? И далее. [Каждый принадлежит всем, и все каждому. Все рабы и в рабстве равны. Рабы должны быть... Без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство.] О, господа, слушайте внимательно вещий голос шигалевщины, -- им сейчас задыхается Россия! Ведь это он, он возомнил себя человекобогом. На этих путях [мир закончит человекобог, -- не Богочеловек, а человекобог, -- в этом разница]. И кажется мне, что вот подымается Шигалев дерзновенно перед лицом Христа и говорит Ему: [Ничего и никогда не было для человека и человеческого общества ненавистнее свободы. А видишь ли Ты эти камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлеб, и за Тобой побежит человечество, как стадо благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее]. Но Христос молчит. Господи, Господи, в который раз искушаема любовь и терзаемо Слово льстивой речью человекобожеской? А Шигалев продолжает: [Во имя этого хлеба земного и восстает на Тебя дух земли, и сразится с Тобой, и победит Тебя, и все пойдут за ним. На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня]. И поймите, поймите, друзья, каким страшным избранничеством почтен ныне русский народ. Он великая арена борьбы. На его полях столкнулись вековечные силы... Господи, Господи, да победит воинство небесное великую мощь искусителя...
   Г. Позвольте, позвольте!..
   Ч. Нет, разрешите мне несколько только слов.
   С. Какое страшное и знакомое чувство вызывает ваша мысль.
   Г. Нет, господа, давайте не перебивать друг друга. По очереди, по очереди.
   Ч. Итак, вы утверждаете, что все падение теперешнее даже в сущности не падение, а как бы состояние мирных жителей, на полях которых идет жесточайший и кровопролитнейший бой, долженствующий решить судьбы человечества.
   Д. Да, утверждаю, с той только оговоркой, что некоторые из жителей помогают одной стороне, другие -- другой.
   Ч. Но как же можно помочь тому, кому хочешь? Как узнать союзников света?
   Г. О, повторяю, граница очень видна. По линии свободы идет она. Мы идем с тем, кто освобождает и пока освобождает, -- и смею уверить, не ошибемся. [Я друг республики и друг демократии, но гораздо больше я друг свободы, независимости и развития.] Поймите это, как должно.
   С. Федор Михайлович, так и вы тоже? Вы чувствуете это приближение последних сроков? Вы узнаете страшный лик искусителя? О, многое свершилось не так, как я предполагал. Антихрист в моем представлении был не так откровенен поначалу -- он казался другом человеческим. Но это подробность. Может быть, исторически вернее заменить его более откровенным образом Шигалева?
   Ч. А все же позвольте усомниться во всей этой картине. Ведь если бы она соответствовала истине, мы бы предвидели этот срыв. На самом же деле просто поразительно, с какой беспечностью шел русский народ на этот гибельный путь.
   Д. И предвидели, и предвидели! Давно, давно говорил я: [мир спасется уже после посещения его злым духом, и злой дух близко: наши дети, может быть, увидят его].
   Ч. Это случайная обмолвка.
   Д. Нет, я еще повторю, я говорил: [действительно, нас, то есть всю Россию, ожидают чрезвычайные и огромные события, могут вдруг наступить великие факты и застать наши интеллигентные силы врасплох. И тогда не будет ли поздно? Видно, подошли сроки чему-то вековечному, тысячелетнему, что подготовлялось в мире с самого начала его цивилизации].
   Ч. На чем же основано это избрание, по-вашему? Нет, воля ваша, сдается мне, что русский народ смертельно болен. Урок дан. Сроки кончаются.
   Д. [Да, он духовно болен. О, не смертельно! Главная, мощная сердцевина его души здорова, но все-таки болезнь жестока. Какая же она? Как она называется? -- Трудно ответить на это одним словом. "Жажда правды неутолимая". Ищет народ наш правды и никогда ее не находит. С самого освобождения от крепостной зависимости явилась в народе потребность и жажда чего-то нового, уже не прежнего, жажда правды, но уже полной правды. Явилось затем бесшабашное пьянство, пьяное море как бы разлилось по России, и хотя свирепствует оно и теперь, но все-таки жажда нового, правды новой, правды полной народ не утратил, упиваясь даже и вином. И никогда, может быть, не был он склонен к иным влияниям и веяниям и более беззащитен от них, как теперь. Возьмите даже какую-то штунду и посмотрите на ее успехи в народе. Что свидетельствует она? Искание правды и беспокойство о ней.] Согласен, заранее согласен, что вместо правды народ поддался на соблазн лжи, но ведь это не было заранее обдуманное намерение, -- поддаться на ложь. Обратите внимание, с какой беззаветностью он предался ей, приняв за правду. Коммунистическая революция, господа, стоила народу неисчерпаемых жертв, миллионов жизней, стоила великого голодного мора. О, не чужую кровь народ проливал, -- он проливал море своей собственной крови, он заплатил за мечту миллионами своих детей, -- опухших от голода, бродящих по высохшей и неродящей земле навстречу смерти. Народ страдал, соблазненный и плененный ложной и чуждой ему идеей.
   Г. А любопытны некоторые исторические аналогии. Как в свое время [бесправный раб помещика не мечтал об освобождении без земли, а бесправный раб царя перестал восхищаться феодально-буржуазным представительством], -- так и теперь, под нестерпимым гнетом советского произвола, бесправный советский гражданин, думается мне, вряд ли вздыхает о маленькой европейской свободе, вряд ли хочет только свободного существования вне бдительного ока ГПУ, -- он верит в возможность большего, -- он продолжает старую традицию, традицию некоторого исторического запроса к своей судьбе. И он прав, потому что это осуществимо, и порукой служит та чрезмерная цена, которую он заплатил сейчас за свое существование.
   X. Он не прав, потому что раньше все же не было такой безнадежности... Вспомните бессудные казни, вспомните провокацию, которая стала как бы узаконенным методом политического управления, наконец, концентрационные лагеря, Соловки.
   Г. Да оставьте, пожалуйста. Раньше тоже было крутенько. Вот вы говорите Соловки, и раньше [в Соловках секли]. Только тогда искореняли не контрреволюцию, -- тогда это сечение имело несколько иное принудительное значение и даже носило особое название. Тогда [лозами смиряли гордыню]. Я не спорю, что хуже времени, чем настоящее, не было, но я всеми силами восстаю против мысли, что это время непереносимо.
   Ч. Что же по-вашему делать надо?
   X. О, тут я ответ могу вам дать точный. Мы уже чуем новую зарю. К ней расчищена дорога, вехи ставить, намечая новые пути, -- вот наше дело.
   

VIII
РУСЬ ЧАЕМАЯ

   Д. Да, время ставит перед нами задачи грандиознейшие. Мне ясно и для меня неопровержимо, что [в последний момент вся ложь выскочит из сердца народного и станет перед ним с неимоверной силой обличения. Во всяком случае он спасет себя сам. Себя и нас спасет, ибо опять-таки свет воссияет снизу].
   X. А так как и мы неотрывно принадлежим к телу народному, то надо быть готовыми, надо найти должные слова, чтобы облечь в них идеи огненные и крылатые.
   Г. Боюсь я, что мы еще в эпилоге, а не во введении в новый том, а потому спешить с крылатыми словами рано. О, у нас осень, зима, зима. Вспомните, как погибали прежние цивилизации, и сравните. [Литература, как осенние цветы, является во всем блеске перед смертью государства. Древний мир не мог быть спасен щегольскими фразами Цицерона, ни его жиденькой моралью, ни вольтерьянизмом Лукиана, ни немецкой философией Прокла.] Я знаю, вы мне скажете, что не литература, не философия спасают мир, а религиозный, пламенный подъем. Так! [Но Рим равно не мог быть спасен ни елевсинскими таинствами, ни Аполлонием Тианским, ни всеми попытками продолжить и воскресить язычество. Древний мир вовсе не надо было спасать. Он дожил свой век, и новый мир шел ему на смену. Европа совершенно в том же положении. Литература и философия не сохраняет дряхлых форм, а толкает их в могилу. Новый мир точно так же приближается, как тогда. Кто же не видит, не чует сердцем огромного содержания, просвечивающегося {Так в тексте.} через односторонние попытки? Кто же казнит детей за то, что у них трудно режутся зубы? Тоска современной жизни -- тоска сумерек, тоска перехода, предчувствия. Звери беспокоятся перед землетрясением. У одних впереди, -- пророчества. У других, -- воспоминания. И рядом другой мир, -- Русь.] Он уже в борении, он уже в огне. Мы не можем знать, какой многоценный сплав родится в результате этого пожарища, и [я не говорю, что нам досталась участь пересоздать Россию. И то хорошо, что мы догадались, что русский народ принадлежит будущему миру].
   Ч. Я не умею "чаять жизни будущего века", как вы, по отношению к русскому народу, хотите.
   Г. А между тем [это чаяние есть возникновение будущего]. Неужели же так там никаких надежд, Петр Яковлевич?
   Ч. [Вы знаете, я держусь того взгляда, что Россия призвана к необъятному умственному делу. Ее задача дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим спор в Европе. Поставленная вне того стремительного движения, которое уносит там умы, она получила в удел дать в свое время разгадку человеческой загадке.] Только я прошу не истолковывать моих слов слишком оптимистически. Не думаю, о, совершенно не думаю, чтобы это разгадывание чужих загадок отразилось на ней благотворно.
   С. Что ж? Это значит -- иная формулировка той же теории урока?
   Ч. Если хотите. Хотя, боясь быть обвиненным в непоследовательности, я добавлю еще: [придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы. Как мы уже сейчас являемся ее политическим средоточием]. После этой фразы вы, пожалуй, перестанете упрекать меня в отсутствии мечтательной фантазии и веры в великие судьбы родного народа, но я поясню ее, чтобы не получить незаслуженной похвалы: [все великое всегда приходило из пустыни]. Итак, на этом основании, а не на каком-нибудь другом, я жду великого от моей родины.
   Г. На мой взгляд, [те только достигают великого, которые имеют в виду еще большее и инстинктивно верят в возможность его].
   Д. Более того: [если великий народ не верит, что в нем одном истина, если не верит, что он один способен и призван все воскресить и спасти своей истиной, то он тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Но истина одна. А стало быть, только единый из народов может иметь Бога истинного, хотя бы остальные народы имели своих особых и великих богов. Единый народ-Богоносец, -- это русский народ].
   Ч. Видите, как опасно проявить хоть долю веры в судьбу своего народа. Вы сейчас же доходите до крайности.
   Д. Как? Да разве вы не понимаете, что [всякий великий народ должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то и только в нем, только в нем одном, заключается спасение мира, что он живет на то, чтобы стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их всех в согласном хоре к окончательной цели, всем им предназначенной]. Ведь этому нас вся история поучает.
   Ч. Так мог думать только древний Израиль, народ, имевший задачу мессианскую.
   X. Правильно. Но мы верим в религиозное и вселенское призвание русского народа. [Мессианизм же и есть призвание, религиозное и вселенское.] Конечно, этого идеала не надо искать на путях великой русской империи. Да, империя была всегда лишь внешним фасадом, не существом, а декорацией, и святая Русь, как древний Израиль, проникнута мессианским заданием.
   Ч. Ну, а, например, вопрос о Царьграде? Это вопрос какого идеала? Святой Руси или империи?
   С. [Судьба России зависит не от Царьграда, а от исхода борьбы светлого и темного начала в ней самой.] Если раньше это утверждение могло казаться отвлеченностью, то ведь теперь именно реальный факт говорит нам о том же.
   Г. Так. И на этом пути [начать верить в свою нравственную самобытность и перестать верить в грубую силу и превосходство своего кулака, -- в самом деле начало премудрости].
   X. Как ясно, в чем должна проявиться эта нравственная сила. [Смиренный народ наш, сознающий себя первым в мире, -- не должен изменять этому смирению своему] Нагрешил, нагрешил достаточно, чтобы не возноситься. Ну что ж? Разве это обрекает его на вечное унижение? -- Нет. [Бичевание грехов и призыв России к дерзновенной задаче] должны осуществляться одновременно. И чем глубже будет покаяние, чем громче плач о преступлениях своих, тем ответственнее и сложнее должна быть дерзновенность задачи, стоящей перед народом. Но и обратно, но и обратно, конечно: вникая во всю глубину этой дерзновенной задачи, народ не может не чувствовать себя ничтожным и падшим, и грешным, и недостойным, а от этого сознания будет расти сила его покаяния. Как ясно вижу я этот грядущий образ народа нашего, -- все унижения пережитого падения его, и всю великую и дерзновенную крылатость его новых путей.
   Г. Боюсь я одного только, Алексей Степанович, -- как бы вы не захотели вывести меня за ограду вашего дела. Право же, -- заранее знаю, не умею я по-вашему, -- то есть уставно и церковно -- бичевать себя за грехи. А без этого вы меня и к дерзновенной задаче не подпустите.
   X. Вы всегда хотите приписать мне узость, которой у меня нет. [Не Христа ли любит тот, кто любит правду? Не Его ли ученик тот, чье сердце отверсто для сострадания и любви? Не единственному ли Учителю, явившему в Себе совершенство любви и самоотречения, подражает тот, кто готов жертвовать счастьем и жизнью за братьев!]
   Г. О, как смело. Послушаем, что вам на это ваши единомышленники скажут.
   Д. Не сомневайтесь, Александр Иванович, -- они присоединятся к этим словам, [ибо и отрекшиеся от христианства и бунтующие против него в существе своем сами того же Христова облика суть, таковыми же и остались].
   Г. Что же? На основе крещения, что ли, вы всех в неизбежности к Христу приводите?
   X. Нет, нет. [Авраам спасся не тем же ли Христом, как и мы, будущим Искупителем.] Вообще вы слишком рационализируете, вы все хотите представить себе Церковь наподобие другого какого-либо человеческого союза, -- союза потребительских обществ или собрания акционеров. Там все устав. Известно, кто действительные члены и какие у них права, а кто вне союза и не имеет прав и преимуществ, которыми пользуются члены, но в Церкви все это не так, и тут одним разумом ничего не поделаешь. Во всяком случае, [связи, соединяющие земную Церковь со всем человечеством, нам не открыты. Мы не можем предполагать строгое осуждение всех, пребывающих вне Церкви].
   Г. Все же давайте продолжать и оставим этот частный вопрос, стремясь вглядеться в будущее русского народа. Мы должны помнить, что [не допетровская Русь должна быть воскрешенной, -- оставим ее в ее иконописном склепе. Не Петербургский период должен продолжаться в своем немецком мундире. Задача новой эпохи состоит в том, чтобы сознательно развить элементы нашего общинного самоуправления до полной свободы лица. Новая жизнь наша должна так заткать в одну ткань эти два наследства, чтобы у свободной личности земля осталась под ногами, чтобы общинник был совершенно свободное лицо]. Я понимаю, конечно, что этим вопрос не исчерпывается. Я понимаю, что перед русским народом могут стоять и иные задачи, но не надо сразу залетать за облака, или, если это так хочется, -- то необходимо и к облакам заранее и деловито наметить маршрут. Я же утверждаю, что первой станцией в этой надмирной дороге должно быть именно освобождение лица и единовременно укрепление начал самоуправления. И чтобы доказать вам, что моя фантазия, -- или провидение, -- как хотите, идет дальше этого, я скажу вам, что верю, [что России будет принадлежать первое место в союзе славянских народов. Но для этого ей надобно окончательно понять себя русской, -- не в противоположность с общечеловеческим, а в различие со староевропейским]. Как будто бы этого достаточно и для самой бурной фантазии. Должен признаться, что тут я ставлю точку, дальше не иду.
   Д. Можно и не идти дальше, но несколько раскрыть вами сказанное. Что значит осознать себя русским? Назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. [Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только -- стать братом всех людей, всечеловеком.] Согласны ли вы с таким толкованием ваших слов?
   Г. Согласен вполне.
   С. И знаете, как это всечеловеческое будет проявляться? [Если западная цивилизация имела своим мировым назначением отрицательный переход от религиозного прошлого к религиозному будущему, то положить начало самому этому религиозному будущему суждено другой исторической силе.] И этой силой будет русский народ.
   Д. Ох, Владимир Сергеевич, Владимир Сергеевич, давно я добирался до вас. Давайте-ка подведем итоги вашим словам, сказанным несколько раньше. Помнится, вы утверждали, что ждете от русского народа нового и спасительного подвига, нового акта самоотречения. Не так ли?
   С. Да, совершенно верно. Я жду этого акта и даже говорил, в какой области он должен свершиться.
   Д. Помню, помню. Это отказ от своей церковной исключительности.
   С. Во имя единения со всем Телом Христовым. Да, я говорил о признании священства Отца в лице первосвятителя Вселенской церкви.
   Д. И наряду с этим самоотречением, если не ошибаюсь, утверждали православное царство, -- царственную власть Сына, -- так ведь?
   С. Да, утверждал и утверждаю.
   Д. Ну, хорошо, предположим, что вы правы и именно по этому плану должна была развиваться русская история. Куда же вы теперь денете революцию? Как-то она в этот план не входит и с ним совершенно не совпадает.
   С. Будем дальше ждать и дождемся.
   Д. Нет, нет, дорогой мой Владимир Сергеевич, ничего не дождемся, потому что чаемое вами, на мой взгляд, и свершилось уже отчасти. Только свершилось не совсем так, как вы ждали. Знаете, как <бы> я сказал? Вот была у нас алгебраическая формула такая. К одной величине плюс приставлен, к другой -- минус. И в жизни обнаружились величины-то ваши, -- совершенно верно вы их угадали, -- ну, а знаки-то обратные, -- где у вас плюс, там в жизни минус, где у вас минус, там в жизни плюс.
   С. Я не понимаю, о чем вы говорите.
   Д. Сейчас объясню. Величины-то в вашей алгебре какие? -- Православная церковь и православное государство. -- Какому действию вы их подвергаете? Одно должно самоотрекаться, а другое самоутверждаться. Что ж? Очень все правильно. Возразить нельзя. Так все и было, только с одной маленькой поправкой: не туда вы эти действия поместили.
   С. То есть, как так?
   Д. А так, что у вас знак умаления, дробления, истощания, -- одним словом, минус -- перед Церковью стоял, а знак утверждения, роста, -- плюс -- перед государством. А жизнь-то эти знаки как раз обратно поставила. И поймите, что это не в укор вам говорю, а, скорее, наоборот, -- в величайшем моем признательстве объявляюсь вам, потому что вы не только времена, не только величины правильно угадали, -- но предчувствовали необходимость этого самого акта самоотречения. Только силы-то человеческие ограничены, -- тут уже ничего не поделаешь. Вот и вышла ошибка. Переставьте ваши знаки и посмотрите, каким вы пророком выходите.
   X. Понимаю, понимаю. Правильно, Федор Михайлович.
   Ч. А я ничего не понимаю.
   Д. Очень все просто объяснить можно. Чем же и оказалась русская революция, как не величайшим, прямо-таки стихийным, в мире небывалым отречением от своего государственного бытия? Даже просто поразительно, как самые противоположные силы такому отречению способствовали. Царь от царства отрекся. Другой царь два дня поцарствовал, -- тоже отрекся. Без всякой причины русский народ от своей вековой государственной мечты, -- от Царьграда с проливами, -- взял да и отрекся. Да, если по-настоящему толковать, призыв к миру без аннексий и контрибуций, -- даром, что он не русскими выдуман, -- да во всем мире никто, кроме русских, никогда не пытался такого лозунга в жизни воплощать, -- так ведь, как ни толкуй, а все выходит самоотречение от самых фундаментальных основ всякого государственного бытия. Самоотреклись, Владимир Сергеевич, правильно вы предвидели. И самоотреклись в масштабе совершенно планетарном, стихийно, без возможности какого бы то ни было предварительного сговора, а на основании разных точек зрения, которые все в одной сошлись.
   Ч. Господа, да ведь все это объясняется гораздо проще: старое правительство давно сгнило и было нежизнеспособно, народ устал от войны. Война разнуздала массы. Да и при чем тут даже русский народ? Все то самоотречение проделала одна разнузданная солдатчина, и является оно признаком гниения народного тела.
   Д. И вы были бы совершенно правы, если бы дело только так обернулось. А на самом-то деле рядом с самоотречением и самоутверждение соответственное обнаружилось. Церковь-то, церковная-то сила самоутвердилась. А ведь церковное-то Тело, церковный народ, был не какой-нибудь другой народ, а все тот же русский, который в это время на фронте дезертировал да об мире без аннексий и контрибуций кричал. Вот, значит, обнаружилась в нем такая крепкая и стойкая часть, которая самоутвердилась на истине православия. Да ведь как? Без всякой государственной поддержки, а позднее и при гонении государственном, по самому непреложному и святому рецепту христианскому, через мученичество и казни, исповед-ничеством вольным. Вот и выходит, что знаки-то переставились в вашей формуле. Не так ли, Владимир Сергеевич?
   С. Так, но это не исключает все же, что Православная церковь не должна чувствовать своего нового [призвания как привилегию и как обязанность].
   Д. Да какая же вообще-то привилегия в христианстве?
   Ч. Погодите, Федор Михайлович, договорите вашу мысль до конца. Ведь тут еще не все ясно.
   С. Все ясно. Нам надо только помнить, что [историческая задача России состоит в универсальном, жизненном осуществлении христианства].
   X. Вот Александр Иванович толковал нам о первой станции. Я так понимаю ее: необходимо нам [все строить на своеобразном органическом демократизме русского народа, на его правильном и подлинном понимании соборности, на преобладании единства любви над единством авторитета]. Русский народ не любит [государственности, формализма, внешних гарантий, у него преобладает внутренняя свобода над внешним авторитетом. Надо нам исходить из его патриархального народничества].
   Ч. Ну, это все недостаточно четко.
   Д. Можно и четко сказать. Вот поминал уже Александр Иванович, что мы том истории кончаем, и заглавие этому тому: "Рим и его мечта". Великая мечта железной силы. Мы были соблазнены Римом. Много веков мы твердили, что Москва -- третий Рим, неправильно толкуя идею двух первых Римов. И только теперь открылись глаза нам: самоотреклись, самоотреклись мы от Рима и его мечты, -- наперекор ему пошла наша история, и пусть идет она сейчас с перебоями, скачет по ухабам и по рытвинам, но уже основного ее смысла от глаз никто не скроет. Через утверждение идеи Церкви -- приблизились мы к пониманию соборности, Тела церковного. Что же значит это в приложении к жизни общественной, как оно может в ней преломиться и отразиться? Только одним путем -- утверждением не мертвых форм государственности, а животворящего народа, создающего эти формы. Мы начинаем том истории, который опишет путь от тела народного к Телу церковному, -- вот она, наша мечта. И так и будет называться этот том: "Русь и ее мечта". Вы чувствуете, как тут все согласованно выходит? О, святая Русь должна стать новым Израилем, которому надлежит воплотить не Богочеловека, как это свершил древний Израиль, а идею Богочеловечества. Вот в этом наша мессианская задача, которая осуществима только при правильном понимании идеи народа. И Москва -- это не третий Рим, отнюдь нет. Москва -- это второй Иерусалим, город богоизбранного народа. Ведь и Церковь никогда не превозносила идею ни одного Рима, а твердила: "Святися, святися, новый Иерусалим", -- как бы предуказуя самый предел мечты нашей, может быть, и невоплотимый в окончательной своей форме на земле. О, святая Русь ближе к новому Иерусалиму, чем к третьему Риму. [Кто теперь во всей земле единственный народ-Богоносец, грядущий обновить и спасти мир и кому единому даны ключи жизни и нового слова?] Это русский народ, отрекшийся от тяжелых ключей древнего Рима.
   Г. Федор Михайлович, не продолжайте. Вы говорите о чем-то чрезмерном и страшном.
   Д. Это страшно и чрезмерно только для тех, кто не видит, перед какими великими событиями мы стоим. Я знаю, Александр Иванович, вы боитесь, что в моей мистике нового Иерусалима потонет то злободневное и неизбежное, о чем вы все время печетесь. Не бойтесь. Не повторяйте ошибки тех, кто не чает грядущую Русь. Вся глубокая ошибка их в том, что они не признают в русском народе Церкви. [Я не про здания церковные теперь говорю, и не про причт, -- я про наш русский социализм теперь говорю, цель и исход которого, -- всенародная и Вселенская церковь, осуществленная на земле, поколику земля может вместить ее. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всебратского единения во имя Христово, и если нет еще этого единения, если не созиждилась Церковь вполне уже не в молитве одной, а на деле, -- то все-таки инстинкт этой Церкви и неустанная жажда ее, -- иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствует. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского. Он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм.]
   Ч. Социализм, христианство, Рим, Сион, русский народ, -- воля ваша, Федор Михайлович, тут трудно разобраться.
   Д. А помните, давно я рассказывал про мнение одного полицейского комиссара во Франции? Он говорил: [Мы собственно всех этих социалистов-анархистов, безбожников и революционеров, не очень-то опасаемся. Мы за ними следим, и ходы их нам известны. Но есть из них, хотя и немного, несколько особенных людей. Эти в Бога верующие и христиане, а в то же время и социалисты. Вот этих-то мы больше всех опасаемся. Это страшный народ. Социалист-христианин страшнее социалиста-безбожника]. Еще бы не страшнее для западного мира, для древней римской идеи, если он несет гибель окончательную?
   Г. И вы чуете приближение таких людей?
   Д. Я только что сказал вам, как я понимаю русский народ. Основная идея его именно такая. Чую ли я приближение таких людей? Я просто знаю, что в известный момент весь народ мой таким обернется и в этом откроет себя окончательно. [Солнце показалось на Востоке. Для человечества с Востока начинается и новый день.]
   С. Федор Михайлович, да вы точно скажите, в чем же основная разница этого грядущего с тем, что должно уйти?
   Д. Скажу. Тут [не церковь превращается в государство, -- то Рим и его мечта. А, напротив, государство обращается в церковь, доходит до церкви и становится церковью на земле. Что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму, а есть великое лишь предназначение православия на земле. От Востока звезда сия воссияет]. [Сие и буди, буди, хотя бы в конце веков!]
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Источник: маш., б.д. Подпись: Е. Скобцова (Арх. С.В.М.). Другие источники: рук. копия, рукой СБ. Пиленко (Арх. С.В.М.). Впервые: ММ 2, 1992. С. 33-105.
   7 ноября 1928 г. в Кружке по изучению России при РСХД Е.Ю. Скобцова прочитала доклад "Судьбы России", а 5 декабря 1928 г. там же прошли прения по ее сделанному незадолго до этого (точная дата не известна) докладу "Русские мыслители о судьбах Европы". Скорее всего, именно эти доклады и легли в основу данного текста, представляющего русских мыслителей XIX в. очень необычным способом: методом сопоставления их взглядов на историю России и мира в ходе их воображаемого спора, причем спора, перенесенного в точку современности, в момент, когда катастрофа 1917 г. в России уже произошла. Воображаемые реплики собеседников в таком необычном споре максимально аргументированы работой автора с их текстами: в квадратных скобках приводятся цитаты, часто сокращенные, иногда не совсем точные и приведенные по памяти, но всегда отсылающие читателя к конкретным текстам-источникам, которые указаны далее в примечаниях.
   Рукопись предваряется следующими вводными замечаниями, представляющими собой набросок введения, объясняющий поставленную автором задачу, и набросок плана работы:
   "Все, наверное, за месяц, успели забыть, что я искала. Не буду пересказывать, а скажу, что я искала и что нашла.
   Я искала потерянных ключей к русской тайне, основного напева русской истории, как он отобразился в русской мысли.
   Обратилась к мысли XIX века, потому что считаю его веком величайших достижений русского гения. Западничество. И объективно неинтересно, и не удовлетворяло меня.
   Взяла пятерых.
   Их характеристики.
   Проверяла их мысли современными событиями и современные события осмысливала с точки зрения их построений.
   Нашла и у религиозные <...>, -- попытки единства, -- соборности.
   Утверждение народничества, и в разнообразных преломлениях.
   Довела до сознания, что народ -- субъект исторического процесса.
   Ждали они срыва и грядущего последнего преображения.
   В противоположность Риму, -- русская идея, -- народ.
   Русский народ и Израиль, -- третий Рим и второй Израиль.
   1.Чаадаев. -- Безнадежный взгляд на русскую историю. Значение католицизма, европейской цивилизации и Византии.
   2. Хомяков. -- Смысл православия и соборности. З.Герцен. -- Социальный вопрос. Русская самобытность.
   4. Соловьев. -- Третий Рим. Срыв государственности.
   5. Достоевский. -- Грядущее.
   1. Мировая судьба прошлого. Ч. X. С. Д.
   2. Католицизм. Ч. X. С. Д.
   3. Православие. Ч. X. С. Д.
   4. Русская самобытность. X. Д. Г.
   5. Петр Великий и реформа. Ч. X. Д. Г.
   6. Социальный вопрос. X. Д. Г.
   7. Государственность.
   8. Предвидение катастрофы. С. Д. Г.
   9. Грядущее преображение. Все".
   Чаадаев Петр Яковлевич (1794-1856) -- оригинальный мыслитель, публицист, близкий друг A.C. Пушкина. Главное сочинение -- "Философические письма", содержащие беспощадную критику русской действительности. Публикация первого письма в журнале "Телескоп" в 1836 г. вызвала недовольство властей: журнал был закрыт, а философ объявлен сумасшедшим; в ответ написал "Апологию сумасшедшего".
   Герцен Александр Иванович (1812-1870) -- публицист, писатель, мыслитель, революционер, эмигрант (с 1847), один из теоретиков социализма. Основал в 1852 г. в Лондоне первую Вольную русскую типографию для печати запрещенных русских изданий и с 1857 г. издавал еженедельную газету "Колокол". Автор множества эссе, статей, повестей "Кто виноват?" (1846) и "Сорока-воровка" (1848), мемуарно-философской прозы "Былое и думы" (1868).
   I. Прошлые судьбы мира
   А так как [живой Бог есть Бог истории, не только Тот, Кто есть, -- Сущий, но и Тот, Кто будет, -- Грядущий]... -- См.: Соловьев Вл. Россия и Вселенская церковь / пер. с фр. М.: ТПО "Фабула", 1991. С. 392.
   [Различные народы есть лишь различные органы в целом теле человечества.] -- См.: Соловьев B.C. Великий спор и христианская политика // Соловьев, СС. Т. 4. С. 9.
   [Движущими рычагами народов является противоборство двух начал: свободы и необходимости, духовности и вещественности. Свободный дух, как творческое начало в истории]... -- Возможно, мысль A.C. Хомякова цитируется здесь по работе H.A. Бердяева "Алексей Степанович Хомяков"; ср.: "В основании его философии истории лежат две идеи: во-первых, та идея, что движущим началом исторической жизни народов является вера, во-вторых, идея противоборства двух начал в истории человечества -- свободы и необходимости, духовности и вещественности. ...Признание веры таинственной первоосновой истории народов и свободного духа как творческого начала истории" (Бердяев Н. Собр. соч.: в 5 т. / под ред. H.A. Струве. Paris: YMCA-Press, 1997. T. 5. С. 124-125).
   См. также "Записки о всемирной истории" A.C. Хомякова, например: "Два начала верования, в первобытную необходимость и творческую свободу, кушитство и иранство, обнимают собою все древнейшие религии и все их позднейшие смеси" (Хомяков, СС. Т. 5. С. 363; см. также развитие мысли на с. 530).
   [Сосредотачиваясь, углубляясь, замыкаясь в самом себе, созидался ум человеческий на Востоке <...> Затем пришел Запад со своей всеобъемлющей деятельностью, овладел его трудами, кончил начатое Востоком и поглотил его в своем широком охвате.] -- Немного сокращенная цитата из "Апологии сумасшедшего" П.Я. Чаадаева. См.: Чаадаев, СС. Т. 1.С. 529. Большинство цитат из Чаадаева приводятся с сокращениями, далее эта особенность цитирования уже не оговаривается. Поскольку мать Мария, видимо, пользовалась французским текстом сочинений Чаадаева, цитаты далеко не всегда дословно совпадают с принятыми в современных изданиях переводами.
   [Восточная культура была построена на подчинении человека сверхчеловеческой силе. Западная -- на самодеятельности человека.] -- См.: Соловьев B.C. Великий спор и христианская политика // Соловьев, СС. Т. 4. С. 20.
   [Синтез лежит во Христе.] -- Ср.: "Только открывшееся в Христе внутреннее соединение обоих начал дало человечеству возможность этой истинной жизни. Человечество является теперь как живое богочеловеческое тело, или Церковь. Вселенская христианская церковь, говоря исторически, есть полный синтез восточной и западной культуры" (Там же. С. 31-32).
   [У нас, к несчастью, дело обстояло иначе. Чтобы понять это, надо вернуться к эпохе Константина Великого. <...> А в это самое время западная Церковь, благодаря своей удаленности от императорской резиденции, организовалась вполне самостоятельно.] -- Сокращенная цитата из письма П.Я. Чаадаева к графу А. де Сиркуру от 15 июня 1846 г. См.: Чаадаев, СС. Т. 2. С. 188-189.
   Римский император Константин I Великий (ок. 274-337), св. равноапостольный, положил конец гонениям на христианство, сделав его сначала одной из признаваемых государством религий, а затем провозгласив государственной религией.
   ...[равновесие Богочеловечества, заложенное в самом начале Церкви <...> папизмом, потом во имя свободы -- протестантизмом]. -- См.: Соловьев B.C. Великий спор и христианская политика // Соловьев, СС. Т. 4. С. 55.
   [Но муравейник не заключился <...> империя приняла христианство, а церковь -- римское право и царство.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 г. //Достоевский, СС. Т. 26. С. 169. Цитата приводится с незначительными изменениями.
   ...[социализм есть не что иное, как насильственное единение человека, идея, еще от древнего мира идущая и потом всецело в католичестве сохранившаяся.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1877 г. // Достоевский, СС. Т. 25. С. 7. Цитата приводится с незначительными изменениями.
   ...[три голоса громче других слышатся в современной Европе. <...> "Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы, Отца и Сына и Святого Духа"]. -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу разных сочинений латинских и протестантских // Хомяков, СС. Т. 2. С. 258.
   Взывание Церкви, приводимое A.C. Хомяковым, -- молитва перед целованием мира во время Божественной литургии.
   [Языческий Рим пал потому, что его идеал абсолютного обожествленного государства был несовместим с открывшеюся в христианстве истиной <...> с требованиями высшего нравственного начала.] -- См.: Соловьев B.C. Византизм и Россия // Соловьев, СС. Т. 7. С. 285.
   [Римский же мир действием своим, то есть самовольным изменением символа <...> Западная церковь обратила человека себе в раба и вследствие этого нажила себе в нем судью.] -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу брошюры г-на Лоранси // Хомяков, СС. Т. 2. С. 50-54.
   [Что мы делали в ту пору, когда в борьбе энергического <варварства> северных народов с высокою мыслью христианства складывалась храмина современной цивилизации? <...> И далее новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас] -- См.: Чаадаев П.Я. Философические письма. Письмо первое // Чаадаев, СС. Т. 1. С. 331-332.
   Фотий I, патриарх Константинопольский (ок. 820 - 896) -- византийский богослов, один из отцов Церкви. Первым обвинил римских пап в ереси за добавление к Символу веры "filioque" ("и от Сына", лат.). При нем напряженность отношений между Римом и Константинополем вылилась в так называемую Фотианскую схизму, когда Римским собором был отлучен константинопольский патриарх, а Константинопольским собором -- римский папа Николай I. Умер в ссылке. Прославлен в лике святых Константинопольским патриархатом в 1847 г.
   [Песчинка не получает нового бытия <...> частица вещества, усвоенная живым телом, делается необходимой частью его организма и сама получает от него новый смысл и новую жизнь.] -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу одного окружного послания Парижского архиепископа // Хомяков, СС. Т. 2. С. 115.
   ...зачастую революционные движения русского народа в своей правовой подоплеке покоились на восстании против знаменитого десятого тома Свода законов -- произведения, сплошь созданного под влиянием римского права. -- "Свод законов Российской империи" в 15 томах был введен в действие манифестом Николая I в 1835 г., подготовлен государственным деятелем того времени М.М. Сперанским. 10-й том был посвящен законам гражданским и межевым.
   II. Православие ...идеал, к которому стремится Церковь, есть [свободная соборность в любви]... -- A.C. Хомяков много пишет о соборности, любви и свободе, но само обобщающее определение Церкви как "свободной соборности в любви" взято, видимо, из книги H.A. Бердяева "Алексей Степанович Хомяков" (см.: Бердяев Н. Собр. соч. Т. 5. С. 82).
   ...для меня [демократическое православие так же не дает воли разуму и жмет его, как и киево-пенерское]. -- См.: Герцен AM. Россия и Польша // Герцен, СС. Т. 14. С. 17.
   ...[Церковь -- всемирная организация истинной жизни]. -- См.: Соловьев B.C. История и будущность теократии (Исследование всемирно-исторического пути к истинной жизни) // Соловьев, СС. Т. 4. С. 258.
   [Духовные силы русского народа, представляемые Церковью, были посвящены укреплению и созиданию русского единовластия.] -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 167.
   [Христос ее глава, и другого она не знает.] -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу брошюры г-на Лоранси // Хомяков, СС. Т. 2. С. 34.
   [Государь был глава народа в делах церковных]. Народ передал и в этой области свои права, [и он не мог передать ему прав, которыми сам не обладал]. -- См.: Там же. С. 36.
   ...[без сомнения мы христиане, но не христиане ли абиссинцы]? -- См.: Чаадаев П.Я. Философические письма. Письмо первое // Чаадаев, СС. Т. 1. С. 333.
   Победоносцев Константин Петрович (1827-1907) -- обер-прокурор Святейшего синода в 1880-1905 гг.; стал символом реакции. О детской дружбе и переписке с ним см. воспоминания Е.Ю. Скобцовой "Друг моего детства" {ММ, К-К, 2012).
   ...[Церковь не ищет Христа, как ищут Его протестанты <...> не испрашивая себе внешнего призрака Христа, созданного верованием Рима]. -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу одного окружного послания Парижского архиепископа // Хомяков, СС. Т. 2. С. 111.
   Если [я только признаю, подчиняюсь, покоряюсь, -- то, стало быть, я не верую]. -- Цитируются слова Ю.Ф. Самарина из его предисловия к первому изданию богословских сочинений A.C. Хомякова, воспроизводящегося во втором томе хомяковского собрания сочинений. См.: Самарин Ю.Ф. Предисловие к первому изданию // Хомяков, СС. Т. 2. С. XIX.
   [В области религиозной основной категорией познания является любовь.] -- Ср.: "...познание Божественных истин дано взаимной любви христиан и не имеет другого блюстителя, кроме этой любви" {Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу одного окружного послания Парижского архиепископа // Хомяков, СС. Т. 2. С. 162).
   [Любовь определяет собою соборность. Она неосуществима в индивидуализме, в замкнутости, в отрешенности], но [соборность, в свою очередь, должна быть свободной]. -- Резюмирующий пересказ основных положений работы A.C. Хомякова "Церковь одна" (см.: Хомяков, СС. Т. 2. С. 3-26).
   Ср. также слова H.A. Бердяева о Хомякове: "Свобода осуществлялась для него в соборности, а не в индивидуализме. <...> Безумной показалась бы ему всякая попытка искать свободы вне Церкви, свободы от Церкви, видеть источник свободы не в церковной соборности, а в уединенной личности" {Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 75-78).
   [Церковь и есть свобода в любви. Таким образом, истина принадлежит только полноте Христова Тела, и отдельные Его члены, как миряне, так и иерархи, с неизбежностью могут ошибаться и грешить против истины.] -- Ср.: "...ибо латинянин думает о таком единстве Церкви, при котором не остается следов свободы христианина, а протестант держится такой свободы, при которой совершенно исчезает единство Церкви. Мы же исповедуем Церковь единую и свободную. Она пребывает единою, хоть у нее нет официального представителя ее единства, и свободною, хотя свобода не обнаруживается разъединением ее членов" {Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу одного окружного послания Парижского архиепископа // Хомяков, СС. Т. 2. С. 115).
   [Церковь -- одна. <...> в постоянном общении со всем Телом Христовым и главою своим -- самим Христом.] -- Сокращенное изложение первых трех параграфов работы A.C. Хомякова "Церковь одна" (см.: Хомяков, СС. Т. 2. С. 3-5).
   [И выше всего в Церкви любовь и единение. Если они наличествуют, то все творит благодать.] -- См.: Там же. С. 23, 25.
   ...[неведение -- неизбежный удел каждого лица в отдельности, также как и грех]. -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу брошюры г-на Лоранси // Хомяков, СС. Т. 2. С. 59.
   [Церковь в ее полноте, как духовный организм, не есть ни собирательное существо, ни существо отвлеченное, -- это есть Дух Божий, который знает Сам Себя и не может не знать]... -- См.: Там же. С. 58.
   ...[человек находит в Церкви сам себя, но себя не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего духовного, искреннего единения со своими братьями и со своим Спасителем]. -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу одного окружного послания Парижского архиепископа // Хомяков, ССЛ. 2. С. 114.
   [Церковь есть живой организм, объединенный взаимной свободной любовью, составляющий абсолютное единство во Христе живых и мертвых своих членов. Она есть жизнь целостного Духа и охватывает сущее во всех его проявлениях.] -- Ср.: "Но всякая частица вещества, усвоенная живым телом, делается неотъемлемою частью его организма и сама получает от него новый смысл и новую жизнь: таков человек в Церкви, в Теле Христовом, органическое начало которого есть любовь" (Там же. С. 115). Или: "Такова Церковь в ее истории. Это история живого и неразрушимого организма, выдерживающего вековые борьбы против гонения и заблуждения; это разумная, взаимною любовью освещенная свобода, приносящая полноте Божественного откровения высокое свидетельство, в наследие грядущим векам" (Там же. С. 159).
   [Где подлинная любовь, свобода, единство во Христе, там Церковь. Даже авторитет Вселенских соборов не есть авторитет, или, во всяком случае, они не являются авторитетом на основе юридической законности их состава и их работы.] -- Ср.: "...дабы все были едино в свободном единстве живой веры, которое есть проявление Духа Божия. Таков догмат, лежащий в глубине идеи собора. <...> Одним словом, когда будет ясно понят и осужден рационализм, ставящий, на место взаимной любви, гарантию человеческого разума или иную: тогда и только тогда собор будет возможен" (Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу брошюры г-на Лоранси // Хомяков, СС. Т. 2. С. 72).
   Ср. у H.A. Бердяева: "По Хомякову, где есть подлинная любовь во Христе, свобода во Христе, единство во Христе, там и Церковь. Никакие формальные признаки не определяют существо Церкви. Даже Вселенские соборы потому только подлинно вселенские и потому авторитетны, что они свободно и любовно санкционированы церковным народом" (Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 82).
   [Вера в Бога и вера в человека сходятся во всецелой истине Богочеловечества.] -- См.: Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве. Чтение второе // Соловьев, СС. Т. 3. С. 26.
   ...[если мы верим во внутреннюю силу Восточной церкви и не допускаем, что она может быть облатинена]... -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 37.
   III. Русское прошлое
   [Сначала у нас дикое варварство, потом грубое невежество <...> ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил нам о прошлом.] -- См.: Чаадаев П.Я. Философические письма. Письмо первое // Чаадаев, СС. Т. 1. С. 324-325.
   [Аскольд и Дир были единственные порядочные люди из всей сволочи, пришедшей с Рюриком, они взяли свои лодки да и пошли с ними пешком в Киев. Единственный период в русской истории, который читать не страшно и не скучно, -- это киевский период.] -- См.: Новгород Великий и Владимир-на-Клязьме // Герцен, СС. Т. 2. С. 44.
   Аскольд и Дир (оба ум. 882) -- варяги из дружины новгородского князя Рюрика (?-879), летописного основателя государственности на Руси и родоначальника династии Рюриковичей. "Повесть временных лет" сообщает, что Аскольд и Дир, захватив власть над полянами, были в 864-882 киевскими князьями. По преданию, были умерщвлены преемником Рюрика, новгородским князем Олегом, захватившим Киев. В истории Аскольда и Дира много неясного; некоторые исследователи высказывали предположение, что Дир -- это титул или часть неверно прочитанного скандинавского имени Аскольда -- Хаскульдр. Существует предание о принятии Аскольдом и Диром христианства.
   [Главная школа христианства, которую прошел русский народ <...> за это спас от отчаяния его душу.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 г. // Достоевский, СС. Т. 26. С. 151.
   [Наша умственность есть плод религиозного начала <...> нечто, что должно было исчезнуть по мере политического роста.] -- См.: Чаадаев П.Я. Письмо к графу А. де Сиркуру от 15 июня 1846 // Чаадаев, СС. Т. 2. С. 187.
   [Должен ли третий Рим быть только повторением Византии или должен он примирить две враждебные силы?] -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 20.
   [Обособленные странной судьбой от всемирного движения человечества, мы ничего не восприняли от преемственных идей человечества.] -- См.: Чаадаев П.Я. Философические письма. Письмо первое // Чаадаев, СС. Т. 1. С. 325.
   [Чтобы сложиться в княжество, России были нужны варяги, чтобы сделаться государством, -- монголы. Европеизм развил из царства московского колоссальную империю петербургскую.] -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 150.
   [Безгосударственный характер славян], и в частности русского народа, -- аксиома. Славяне и не могли быть государственными, как подлинные носители [иранского духа]. -- О принадлежности славян к "иранскому" типу и об отличии "иранского духа" от "кушитского" см.: Хомяков A.C. Записки о всемирной истории // Хомяков, СС. Т. 5. С. 235-252. О "безгосударственном характере славян" см.: Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 139.
   Я убежден, что [мы спасены от гибели не национальным самомнением, а национальным самоотречением]. И двумя краеугольными камнями русской истории, [двумя историческими подвигами русского народа было призвание варягов и реформа Петра Великого] -- исторические акты самоотречения. -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 30.
   ...[новгородский вечевой колокол <...> Крепостное состояние только закреплено ревизией при Петре, а введено Годуновым. Кнут, батоги, плети являются гораздо прежде шпицрутенов и фухтелей]. -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 149.
   Борис Годунов (1552-1605), русский царь с 1598 г. При нем в 1592-1593 гг. был издан указ, запретивший выход крестьян от владельцев, за которыми они числились по переписи населения 1592 г., и означавший их окончательное закрепощение; в 1597 г. был издан указ об "урочных летах", вводивший пятилетний срок для сыска бежавших крестьян.
   Надо поставить три памятника: Иоанну Грозному, Аракчееву и Дзержинскому. -- Аракчеев Алексей Андреевич (1769-1834) -- генерал, государственный и военный деятель, создатель военных поселений. Дзержинский Феликс Эдмундович (1877-1926) -- председатель ВЧКК, ГПУ, ОГПУ, организатор "красного террора".
   ...[и потому, что народ русский сам был угнетен и перенес многовековую крестную ношу, потому-то он и не забыл свое православное дело]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876 г. // Достоевский, СС. Т. 23. С. 104.
   ...[героем исторического процесса является народ, а не государство. Власть изначально принадлежит народу]. -- Ср.: "Поняли ли мы или хоть намекнули, что такое народ -- единственный и постоянный действователь истории? Догадались ли мы... что внутренняя его жизнь есть не что иное, как развитие какого-нибудь нравственного или умственного начала, осуществляемого обществом, такого начала, которое определяет судьбу государств..." (Хомяков A.C. Мнение русских об иностранцах // Хомяков, СС. Т. 1. С. 38).
   Ср. у H.A. Бердяева: "Герой славянофильской общественности -- народ, а не государство" (Бердяев H Алексей Степанович Хомяков. С. 153).
   ...Филофеевой фразы: "два Рима пало, третий стоит, а четвертому не бывать"... -- См. примеч. на с. 612.
   [Москва была столицей русского народа, а Петербург только резиденцией русских императоров.] -- В тексте дается как цитата из A.C. Хомякова. А.И. Герцен приводит эту фразу как сказанную ему Константином Аксаковым. См.: Герцен А.И Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 163.
   [И вы заметьте, как далеко шло это различие: в Москве вас непременно сажали на съезжую, а в Петербурге вели на гауптвахту.] -- См.: Там же.
   Она, [по-видимому сонная, вялая, занимающаяся сплетнями, богомольем, свадьбами <...> Хмуря брови и надувая губы, ждал и Наполеон ключей Москвы у Драгомиловской заставы, но "не пошла Москва моя", а зажгла самое себя]. -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 8. С. 131-132. Герцен приводит здесь цитату из 7-й главы "Евгения Онегина" A.C. Пушкина. Упоминаемая Герценом Лукреция Борджиа (1480-1519) -- внебрачная дочь папы римского Александра VI (Борджиа).
   [Владимир понял, что истинная вера обязывает переменить правила жизни.] -- См.: Соловьев B.C. Византизм и Россия // Соловьев, СС. Т. 7. С. 289.
   [Высший духовный свет был найден -- необходимо было государственно укрепиться на идее единодержавия]... -- Ср.: "Высший духовный свет был внесен в темную душу народа... Русь оказалась беспомощною. И если очевидною причиною слабости было княжеское многоначалие и междоусобие, то идея единодержавия явилась для всего народа как знамя спасения" (Там же. С. 291-292).
   [Для Московского государства отношения к хищной монгольской орде были унизительны. <...> это сознание развивало национальное самомнение.] -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 163.
   [В XV веке самомнение усилилось гибелью Византии и монголов.] -- См.: Там же.
   ...[в Московскую эпоху христианство утратило универсальное значение и стало лишь религиозным атрибутом русской народности]. -- Ср.: "В этой области на место вселенского христианского идеала явились чисто языческие понятия и чувства. Собственной нации и национальному государству было возвращено абсолютное значение, отнятое у них христианством. В московской России, вследствие крайнего невежества и разобщения с цивилизованным миром, этого рода реакция против христианского универсализма проявилась во всей своей силе" (Там же. С. 165).
   ...[русская самодержавная монархия, в отличие от западного абсолютизма, -- была государственностью безгосударственного народа]. -- Ср. у H.A. Бердяева: "Самодержавная монархия -- государственность безгосударственного народа" (Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 158).
   ...[христиански безукоризненную монархическую формулу Иоанна Грозного: "Земля правится <...> не судьями и воеводы и еже ипаты и стратиги"]. -- См.: Соловьев B.C. Византизм и Россия // Соловьев, СС. Т. 7. С. 293.
   [Гнилое языческое предание]... -- См.: Там же. С. 295.
   [Двоедушие царя поддерживалось политическим двоеверием народа.] -- См.: Там же.
   ...[в Москве существовала народная легенда о получении царем власти от Навуходоносора]. [Некий Борма-ярыжка за право безданно-беспошлинно три года пить во всех кабаках взялся доставить царю из византийского царства корону, скипетр, рук державу и книжку при них.] -- См.: Там же. С. 297-298.
   Навуходоносор II -- вавилонский царь в 595 и 586-585 гг. до н. э, захвативший Иудею. См.: 4 Цар 24-25.
   ...[народ русский в огромном большинстве своем православен <...> и все бы исходило опять из одной излюбленной идеи его]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1881 г. //Достоевский, СС. Т. 27. С. 18.
   ...[в Петре воплотилось решение совершенствоваться]. [Он был историческим сотрудником Божиим, лицом истинно провиденциальным или теократическим. В его лице Россия обличила византийское искажение христианства, -- самодовольный квиетизм]. -- См.: Соловьев B.C. Византизм и Россия // Соловьев, СС. Т. 7. С. 299-300.
   [Он избавил нас и от староверческой китайщины, и от запоздалой пародии на средневековое папство.] -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС Т. 5. С. 172.
   ...[Россия стремилась слиться с Западной Европой <...> И мы гордились, когда Запад снисходительно соглашался причислить нас к своим]. -- См.: Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего // Чаадаев, СС. Т. 1. С. 524-525.
   [Его слова, обращенные к нам, были: "Видите ли там эту цивилизацию <...> не кичились веками вашего невежества".] -- См.: Там же. С. 142.
   ...[полная несостоятельность русского духа выражалась тогда, когда он отступал от христианского направления и возвращался к допетровскому язычеству]. -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 180.
   [Упразднение патриаршества и учреждение Синода была несомненная мудрость преобразователя.] -- Ср.: "Беспристрастный и внимательный взгляд на исторические обстоятельства, предшествовавшие учреждению Синода и сопровождавшие его, не только удержит нас от несправедливых укоров великой тени преобразователя, но и заставит нас признать в сказанном учреждении одно из доказательств той провиденциальной мудрости, которая никогда не изменяла Петру Великому в важных случаях. Упразднение патриаршества и установление Синода было делом не только необходимым в данную минуту, но и положительно полезным для будущего России" (Там же. С. 174).
   И пусть для нас сейчас странно звучат слова об учреждении Синода под наблюдением [из офицеров доброго человека, который бы синодальное дело знал и смелость имел]... -- См.: Там же.
   ...по существу, [реформа Петра и освобождение крестьян есть исполнение некоторых условий на пути к христианскому царству]. -- Ср.: "Такие вопиющие общественные грехи, как крепостное право, продажные суды, квалифицированная смертная казнь, -- были решительно осуждены совестью и упразднены; тем самым были исполнены некоторые условия для того, чтобы Россия стала христианским царством..." {Соловьев B.C. Византизм и Россия // Соловьев, СС Т. 7. С. 302).
   [Казненное, четвертованное, повешенное на зубцах Кремля <...> и его друзей.] -- См.: Герцен A.M. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 135-136.
   Меньшиков Александр Данилович (1673-1729) -- князь, один из ближайших сподвижников Петра I.
   ...в виде царевича Алексея... -- Алексей Петрович (1690-1718), царевич, старший сын Петра I от его первой жены Евдокии Лопухиной. Был предан суду и осужден на смерть как изменник. Умер в Петропавловской крепости; обстоятельства его смерти неизвестны. По официальной версии казнен, однако с давних пор существует устойчивое предание о его смерти под пытками.
   ...партия Долгоруких при Петре II... -- При Петре II (1715-1730), после падения Меньшикова, страной фактически правили князья Долгорукие: князь Иван Алексеевич (1708-1739) стал обер-камергером, князья Василий Лукич (1670-1739) и Алексей Григорьевич (?-1734) Долгорукие были назначены членами Верховного тайного совета. За участие в составлении подложного завещания Петра II при Анне Иоанновне князья были обвинены в государственной измене и казнены.
   Бирон Эрнст Иоганн (1690-1772) -- герцог Курляндии и Семигалии, фаворит императрицы Анны Иоанновны, после ее смерти назначенный регентом при несовершеннолетнем императоре Иоанне VI. После дворцового переворота и прихода к власти Анны Леопольдовны был арестован и отправлен в ссылку.
   ...как Пугачев при Екатерине II, как сама Екатерина, православная немка при прусском голштинце Петре III... -- Императрица Екатерина II Великая (1729-1796), урожденная Софья Августа Фредерика Анхальт-Цербстская, царствовала с 1762 по 1796 г. Перешла в православие с именем Екатерины перед вступлением в брак с будущим Петром III (1728-1762, император с 1761 г.), сыном герцога Голштинского и дочери Петра I Анны. Петр был убит в ходе дворцового переворота, с помощью которого его жена пришла к власти, после чего под его именем стали появляться самозванцы; наиболее известных из них был казак, предводитель Крестьянской войны Емельян Иванович Пугачев (1742-1775).
   ...как Елизавета, опиравшаяся на тогдашних славянофилов, чтобы сесть на престол... -- Императрица Елизавета Петровна (1709-1741), дочь Петра I и Екатерины I, заняла престол, совершив дворцовый переворот в опоре на гренадерскую роту Преображенского полка.
   Барклай де Толли Михаил Богданович (1761-1818) -- российский полководец, герой Отечественной войны 1812 г. Происходил из бюргерской ганзейской немецкой семьи. Ему посвящено стихотворение A.C. Пушкина "Полководец".
   ...[Петр понял, что, стоя лицом к лицу со старой европейской цивилизацией <...> и дал нам всю его историю за историю, все его будущее за будущее]. -- См.: Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего // Чаадаев, СС. Т. 1. С. 526.
   ...[слава Петру, отрекшемуся от Москвы. Он видел в ней зимующие корни узкой народности, которая будет противодействовать европеизму и стараться снова отторгнуть Россию от человечества]. -- См.: Герцен A.M. Дневник 1842 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 241.
   [Он выделил из народа интеллигенцию, -- дружину учителей <...> необходимо свободное и открытое общение с духовными силами Запада.] -- См.: Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 35.
   [Ведь русский народ бывает иногда ужасно неправдоподобен.] -- Ср.: ""Русский народ бывает иногда ужасно неправдоподобен* -- словцо это удалось мне услышать тоже нынешним летом и, опять-таки, конечно, потому, что и для произнесшего это словцо многое, случившееся нынешним летом, было делом неожиданным, а может быть, и в самом деле "неправдоподобным". Но что же, однако, случилось такого нового, и не лежало ли, напротив, все, что вышло наружу, давно уже и даже всегда в сердце народа русского?" {Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876 г. //Достоевский, СС. Т. 23. С. 102).
   IV. Самобытность
   ...[внеевропейский, русско-славянский культурный тип есть только предмет чаяний и гаданий]. -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 101-102.
   ...[что за обидчивость такая? Палками били -- не обижались, в Сибирь посылали -- не обижались]. -- См.: Герцен A.M. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 33. У Герцена глаголы в приведенной цитате стоят в настоящем времени.
   [А тут, видите, кто-нибудь зацепит народную честь -- не смей говорить... Отчего же в странах более образованных, где, кажется, чувствительность должна быть развитее, чем в Костроме да Калуге, -- не обижаются словами?] -- См.: Там же. У Герцена начало фразы звучит так: "...а тут Чаадаев, видите, зацепил народную честь..."
   [Нас убивает пустота и беспорядок в прошедшем, как в настоящем отсутствие всяких общих интересов. Правы утверждающие, что наша история развивается самобытно, -- genus originale, надо сознаться.] -- См.: Герцен А.И. Дневник. 1842 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 227.
   [И не говорите, что мы молоды, что мы нагоним другие народы. Нет, мы столь же мало представляем собой старую Европу, как и современную. У нас другое начало цивилизации.] -- См.: Чаадаев П.Я. Письмо к А.И. Тургеневу, 1835 г. (октябрь-ноябрь) // Чаадаев, СС. Т. 2. С. 98.
   ...что [с надеждой на народ и на силу его, может, и разовьем когда-нибудь уже полностью и в полном блеске это Христово просвещение наше]... -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 г. //Достоевский, СС. Т. 26. С. 154.
   [На Западе все создано христианством, и мы должны сначала повторить на себе все воспитание человеческого рода.] -- См.: Чаадаев П.Я. Философические письма. Письмо первое // Чаадаев, СС. Т. 1. С. 334.
   ...[в Москве каждого иностранца всегда водили смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил]. <...> [Удивительный город, в котором достопримечательности отличаются нелепостью. <...> как будто удивлялось, что имеет слово человеческое?] -- Слова Чаадаева, переданные Герценом. См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 146-147.
   [В западных государствах каждый чувствует призвание писать, старается раскрыть свою мысль. У нас весь талант должен быть употреблен на то, чтобы закрыть свою мысль под рабски вымышленными условными словами и оборотами.] -- См.: Герцен А.И. Дневник. 1842 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 241.
   [Не кажется ли вам, что всем нам не сидится на месте? <..> ибо они сильнее привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам.] -- См.: Чаадаев П.Я. Философические письма. Письмо первое // Чаадаев, СС. С. 323-324.
   [И мудрено ли, что у нашего крестьянина не развилось право собственности <...> Он был хуже пролетария -- лишь орудие для обрабатывания полей.] -- См.: Герцен А.И. Дневник. 1843 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 288.
   Какова подлинная жизнь русского народа? Повторяю: [призвание его не государственно-политическое, а семейно-бытовое]. Русский народ первоначально слагался в [органическое общество, ячейкой которого является семья]. [Эти семьи-ячейки объединялись органически сельской общиной], едино-хозяйственным организмом. Из них слагалась земщина, в них звучал голос земли, голос народа. -- См., например, хомяковские размышления о семье и общине у славян: Хомяков A.C. Записки о всемирной истории // Хомяков, СС. Т. 5. С. 504,508. Цитаты, возможно, приводятся по книге H.A. Бердяева, ср.: "Семья -- ячейка общественности, отношения семейные -- идеальные прообразы отношений общественных"; "Призвание русского народа не государственно-политическое, а семейственно-бытовое"; "Патриархальная семья -- первичная ячейка славянофильской общественности. За ней следует патриархальная сельская община. Сельская община -- один из китов славянофильской общественности"; "По учению Хомякова, общество, в отличие от государства, есть прежде всего земщина. Голос земщины есть голос земли, голос народа" {Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 161,162,163,164).
   Вот он, вот он, [совопросник мира сего]. -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 156.
   ...[открытая ненависть к Западу есть открытая ненависть ко всему процессу развития рода человеческого <...> ко всем гарантиям, к цивилизации]. -- См.: Герцен А.И. Дневник. 1842 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 240.
   ...[ни норманнские завоеватели, ни немецкие мастера не могли поглотить нашей народности]. -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 35.
   [Дух, который водил наших предков за истинной верой в Византию, за государственным началом к варягам, за просвещением к немцам, -- этот дух всегда внушал им искать не своего, а хорошего.] -- См.: Там же. С. 57.
   ...русский народ подменил [живой общественный организм мертвым государственным механизмом] большевиков? -- Ср. у H.A. Бердяева: "Идея живого общественного организма, а не мертвого государственного механизма, лежит в основе славянофильской социальной философии" (Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 153).
   [Но вы видели в нашем учении только новый елей, помазывающий царя, новую цепь, накладываемую на мысль, новое подчинение совести раболепной Византийской церкви.] Это у нас-то, у нас, знающих, что Дух дышит, где хочет, и -- познайте истину, и истина сделает вас свободными. [Вам наш идеал казался иконописным <...> Славянизм существовал во время обрития первой бороды Петром I.] -- Данная реплика Хомякова взята из "Былого и дум" А.И. Герцена, из начала главы "Не наши", где Герцен обращается к A.C. Хомякову. Поэтому то, что у Е.Ю. Скобцовой передано как прямая речь Хомякова, взгляд славянофилов на то, каким его видит западник ("Но вы видели в нашем учении только новый елей..."), у Герцена было дано как обращение, взгляд западников на славянофилов ("Мы видели в их учении новый елей..."). См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 133-135. Евангельские цитаты см.: Ин 3: 8; 8: 32.
   ...[история, как движение человечества к освобождению и себя познанию, для вас не существует. <...> Ваше счастье]. -- Герцен передает данную мысль не как обращение к славянофилам, но как их мнение, не во втором, но в третьем лице. См.: Герцен А.И. Дневник. 1843 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 310, 314-315.
   [Всякий народ до тех пор только и народ, пока имеет своего Бога особенного, а всех остальных богов исключает без всякого примирения.] -- См.: Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский, СС. Т. 10. С. 199.
   [Вера в будущее своего народа есть одно из условий одействотворения будущего. Былое сердцу нашему говорит, что оно не напрасно. Оно это доказывает тем глубоко трагическим характером, которым дышит каждая страница нашей истории.] -- См.: Герцен А.И. Дневник. 1844 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 339.
   ...[ставить выше всего исключительный интерес и значение своего народа требуют от нас во имя патриотизма. От такого патриотизма избавила нас кровь Христа, пролитая иудейскими патриотами во имя своего национального интереса]. -- См.: Соловьев B.C. Великий спор и христианская политика // Соловьев, СС. Т. 4. С. 8.
   ...[мы в будущем, вероятно, призваны ко многому, но что же мы сделали в прошлом со своим стоячим православием и чуждостью от всего человечества?] -- См.:. Герцен А.И. Дневник. 1843 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 289.
   ...[христианство упраздняет не национальность, а национализм]. -- См.: Соловьев B.C. Великий спор и христианская политика // Соловьев, СС. Т. 4. С. 8.
   ...[одна только Россия не для себя, а для мысли, и знаменательный факт, что вот уже больше столетия как Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы]. -- См.: Достоевский Ф.М. Подросток II Достоевский, СС. Т. 13. С. 377. Цитата приводится с незначительным сокращением.
   ...[национальный вопрос в России есть вопрос не о существовании, а о достойном существовании]. -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 3.
   ...[народ наш ощущает лишь один темный трепет призвания <...> начинают метаться во все стороны]. -- См.: Герцен А.И. Дневник. 1843 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 257.
   ...[государство и церковь в России связаны не через цезаропапизм, а через народ]. -- См.: Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 169.
   [Мы так же независимы во времени, как в пространстве. <...> А сельская Русь продолжает все время не московскую историю, а старую, бытовую общинную жизнь.] -- См.: Герцен А.И. Россия и Польша // Герцен, СС. Т. 14. С. 51.
   V. Западный идеал
   [Все успехи человечества состоят в постоянном возведении человечества к высшему образцу правды и любви. <...> упраздненному на Кресте раздору между эллином и варваром, язычником и иудеем.] -- См.: Соловьев B.C. Великий спор и христианская политика // Соловьев, СС. Т. 4. С. 8.
   ...[надобно решиться однажды и навсегда: "христианство и монархия" или "философия и республика"]. -- См.: Герцен А.И. Дневник. 1842 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 224.
   Даже [выходя из безграничной свободы, они заключают безграничным деспотизмом]. -- См.: Достоевский Ф.М. Бесы II Достоевский, СС. Т. 10. С. 311. В романе не "они заключают", а "я заключаю".
   [В искушениях дьявола предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые противоречия человеческой природы на земле.] -- См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы 11 Достоевский, СС. Т. 14. С. 230. Цитата приводится с незначительными изменениями.
   ...[нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается]. -- См.: Там же. С. 232.
   ...[человек на земле ищет, перед кем преклониться <...> третье и последнее мучение людей]. -- См.: Там же. С. 234-235.
   ...[счастье слабосильных существ, какими они и созданы]. -- См.: Там же. С. 236.
   ...[Франция и в революционерах Конвента <...> всецело в католичестве сохранившаяся]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1877 г. // Достоевский, СС. Т. 25. С. 7. Цитата приводится с незначительными изменениями.
   [Вместе с тем социализм по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю.] -- См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский, СС. Т. 14. С. 25.
   Вообще говоря, [переводя с апокалиптического языка на наш обыкновенный, освещая дневным светом то, что у вас освещено паникадилом], а главным образом, -- расчленяя понятие социализма, [я ясно вижу, как во многом мы одинаковым образом поняли западный вопрос]... -- См.: Герцен А.И. Письма к противнику // Герцен, СС. Т. 18. С. 279.
   ...[истина Запада пережила свою истинность]. -- См.: Герцен А.И. Русские немцы и немецкие русские // Герцен, СС. Т. 14. С. 161. Цитата приводится не точно.
   [Готовая организация, обязательный строй <...> чтобы истина, как кормилица, взяла их на руки и убаюкала.] -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 116.
   [Господа заставят рабов работать <...> потому что рабы слабы и бессильны.] -- См..: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский, СС. Т. 14. С. 236. Цитата приводится с незначительными изменениями.
   [Такой idée fixe был католицизм в свое время, потом протестантизм, наука в эпоху Возрождения, революция в XVIII столетии. <...> только на беду их нет у наших почерневших кумиров.] -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. U.C. 70-71.
   [Я представляю себе, что бой уже кончился и борьба улеглась. <...> и во взглядах этих была бы любовь и грусть.] -- См.: Достоевский Ф.М. Подросток // Достоевский, СС. Т. 13. С. 378-379. Та же цитата присутствует и в "Дневнике писателя" за 1876 г (см.: Достоевский, СС. Т. 22. С. 97-98). Цитата дана в сокращении.
   [Муравейник коммунизма и экономический хаос мещанского царства одинаково противоречат общественному идеалу, так как в первом упраздняется человек, а во втором упраздняется человечество.] -- См.: Соловьев B.C. Критика отвлеченных начал // Соловьев, СС. Т. 2. С. 142.
   [Я нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего <...> Человеку надо только одного самостоятельного хотения, чего бы это ни стоило и к чему бы ни привело.] -- См.: Достоевский Ф.М. Записки из подполья //Достоевский, СС. Т. 5. С. 113. Цитата приводится с незначительными изменениями.
   [Есть один только случай, когда человек пожелает себе сознательно даже вредного, глупейшего. <...> Это желание сохраняет нам самое выгодное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность.] -- См.: Там же. С. 115. Цитата приводится с незначительными изменениями и сокращениями.
   ...[люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши]. -- См.: Там же. С. 117.
   VI. Русский идеал
   ...[Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками <...> а в них было наследие 14 декабря, наследие общечеловеческой науки и чисто народной Руси]. -- См.: Герцен A.M.. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 35.
   [Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования? <...> Отчего в минуту восторга не забывалась тоска?] -- См.: Там же. С. 94.
   [Вы тоже страдали и знали, что страдаете, и хотели страдать, не считая вправе снять крест тяжелый и черный, наложенный фатумом на вас] -- См.: Герцен A.M. Дневник. 1842 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 245. У Герцена высказывание построено в третьем лице ("он страдает"), речь идет о славянофиле Иване Киреевском.
   [Письмо Чаадаева было своего рода слово <...> все равно надо было проснуться.] -- См.: Герцен A.M. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 139.
   [За что мы рано проснулись? Спали бы себе, как все около.] -- См.: Герцен A.M. Дневник. 1843 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 276.
   [Да, мы были противниками, но очень странными. <...> это наш меньшой брат, которому мы без чечевицы уступим старшинство.] -- См.: Герцен A.M. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 170.
   [Не для того же вы страдали, чтобы собою, -- злодействами и страданиями своими, -- унавозить какую-то будущую гармонию.] -- См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский, СС. Т. 14. С. 222. Цитата приводится с незначительными изменениями и сокращениями.
   [Я думаю, -- самая главная, самая искренняя потребность русского народа есть потребность страдания <...> в чаду безобразия, свои тайные муки от собственного недовольства собою.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1873 г. //Достоевский, СС. Т. 21. С. 36-37. Цитата приводится в сокращении.
   [Утешение в вере и уповании на будущее. Но веру эту отрицать нельзя, и она не просто романтическое упование ins Blaue, а имеет реалистическую основу, -- кровь как-то хорошо обращается у русского в груди.] -- См.: Герцен A.M. Дневник. 1842 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 214.
   [Мы не Запад. Россия слишком велика и могущественна, чтобы проводить национальную политику. <...> без какого бы то ни было безусловного отношения к его настоящему.] -- См.: Чаадаев П.Я. Письмо к А.И. Тургеневу, 1835 г. (октябрь-ноябрь) // Чаадаев, СС. Т. 2. С. 96.
   [Организм всегда свободен, -- лишь механизм принудителен.] -- Ср. слова H.A. Бердяева о Хомякове: "Организм для него всегда был свободен, лишь механизм принудителен" (Бердяев H Алексей Степанович Хомяков. С. 49).
   [Всегда отправляетесь искать живую Русь в летописях, так же как Мария Магдалина искала Иисуса во гробе.] У вас [бьется живой зародыш, -- в сущности вы отстаиваете веру в народную жизнь. А вопрос об общинном владении выводит вас из Церкви и из летописи на пашню]. -- См.: Герцен A. И. Русские немцы и немецкие русские // Герцен, СС. Т. 14. С. 158,159.
   ...[ни Византийская церковь, ни Грановитая палата ничего больше не дадут для будущего развития славянского мира. <...> очистить от дикого мяса, которым они обросли]. -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 148.
   [Для вас русский народ преимущественно православный, то есть наиближайший к веси небесной, для нас он преимущественно социальный, то есть наиболее близкий к земной веси.] -- См.: Герцен А.И. Письма к противнику // Герцен, СС. Т. 18. С. 276.
   ...[вам нужно предание, прошедшее, а нам хочется оторвать от него Россию]. -- См.: Герцен AM Дневник. 1845 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 407.
   [Нам следует подумать, нет ли в народном быту, в народном характере нашем <...> Хорошие ученики часто переходят через класс] -- См.: Герцен AM. Русские немцы и немецкие русские // Герцен, СС. Т. 14. С. 155.
   ...[славяне ли, оплодотворясь Европой, одействорят идеал ее и приобщат к своей жизни дряхлую Европу, или она нас приобщит к поюневшей жизни своей]. -- См.: Герцен AM. Дневник. 1844 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 336.
   ...[элементы, уже внесенные русским крестьянским миром. <...> Только на этих началах может развиваться будущая Русь]. -- См.: Герцен AM. Русские немцы и немецкие русские // Герцен, СС. Т. 14. С. 182-183.
   ...[трудно своротить русский народ с его родной дороги. Он упрется, ляжет на нее, врастет в землю, притворится спящим, мертвым и уже не уступит никому ни пяди]. -- См.: Там же. С. 186.
   ...[Россия являет два полюса всех ненавистей, два пугала, употребляемых то властью, то народами, чтоб стращать друг друга]. Было, есть и будет -- [Россия и социализм являются в одном вопросе]. -- См.: Там же. С. 167.
   [Высший идеал русского народа -- святая Русь -- исключает всякое национальное самолюбие и самомнение. В актах национального самоотречения заключается национальное освобождение России.] -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 4.
   ...[цель России не здесь, а в более прямой и всеобъемлющей службе христианскому делу, для которого и государственность, и мирское просвещение еще только средства, Россия имеет в мире религиозную задачу]. -- См.: Там же. С. 34.
   ...[самоотречение, вселенское, православное дело. Оно и наше русское дело. Вселенское дело тоже вполне согласно с лучшими особенностями русского народа]. [Святая Русь требует святого дела. Это духовное примирение Востока с Западом в богочеловеческом единении Вселенской церкви.] -- См.: Там же. С. 54, 55.
   Ведь согласие [первосвященника, царя и пророка в Христе обуславливает такое же согласие католичества, православия и протестантства]. -- См.: Там же. С. 64.
   ...[христианская Россия, подражая самому Христу, должна подчинить власть государства, -- царственную власть Сына, -- авторитету Вселенской церкви, -- священству Отца, и отвести подобающее место общественной свободе, -- пророческому действию Духа]. -- См.: Соловьев B.C. Русская идея // Соловьев B.C. Спор о справедливости. М.: Эксмо-Пресс; Харьков: Фолио, 1999. С. 648.
   ...[русская душа, гений народа русского, может быть, более способен из всех народов вместить в себе идею всечеловеческого единения, братской любви]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 г. //Достоевский, СС. Т. 26. С. 131.
   [Русскому скитальцу необходимо всемирное счастье, чтобы успокоиться, дешевле он не примирится.] -- См.: Там же. С. 137.
   ...[мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего, -- и мысли, и образа, -- преклониться перед правдой народной и признать ее за правду]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876 г. II Достоевский, СС. Т. 22. С. 45.
   [Именно народ наш любит правду для правды, а не для красы. <...> и даже перед страхом самой жесточайшей мученической смерти.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1877 г. II Достоевский, СС. Т. 25. С. 15.
   VII. Срыв
   У нас всегда [слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа]. -- См.: Герцен A.M. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 9. С. 147.
   ...[лица, захваченные современной эпохой, погибнут. Народ же спасется]. -- См.: Там же. С. 147-148.
   ...[мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-либо урок]. -- См.: Чаадаев П.Я. Философические письма. Письмо первое // Чаадаев, СС. Т. 1. С. 326.
   Давно уже [и мы, и Европа стоим у какого-то предела, и мы и она коснулись черты, которой оканчивается том истории]. -- См.: Герцен A.M. Русские немцы и немецкие русские // Герцен, СС. Т. 14. С. 171.
   ...как опять начала расти трава на выгоревшей и попранной Аттилой земле. -- Образ вождя гуннов Аттилы (434-453) как олицетворение варварства большевизма был популярен в литературных кругах Серебряного века (Вяч. Иванов, В. Брюсов, Е. Замятин, 3. Гиппиус). Этот образ встречается и в литературных очерках ("Последние римляне", 1924), и в поэзии матери Марии, например:
   
   Аттила, Божий бич, суров и строг,
   На каждого печать наложит плетью,
   Раздавит запад, покорит восток...
   
   (Неопубл. отрывок из поэмы "Духов день" // Арх. С.В.М.).
   [Может быть, и все-то дело на земле, к которому человечество стремится, только и заключается в одной беспрерывности достижения, -- иначе сказать, а формула не есть уже жизнь, господа, а начало смерти.] -- См.: Достоевский Ф.М. Записки из подполья // Достоевский, СС. Т. 5. С. 118-119. Цитата приводится с незначительными изменениями и сокращениями.
   [И почему вы так твердо, так торжественно уверены, что одно только благоденствие человеку и выгодно? <...> Страдание, -- да ведь это единственная причина сознания.] -- См.: Там же. С. 119. Цитата приводится в сокращении.
   ...[иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительнейшим безобразником и преступником. <...> когда дойдет до последней черты, то есть когда идти уже больше некуда]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1873 г. // Достоевский, СС. Т. 21. С. 35. Цитата приводится с незначительными сокращениями.
   [И моя натура подлая и слишком страстная! Везде-то и во всем до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил.] -- См.: Достоевский Ф.М. Письмо к А.Н. Майкову от 16 (28) августа 1867 г. // Достоевский, СС. Т. 28, кн. 2. С. 207.
   ...[судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым они в самой мерзости своей постоянно вздыхает]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876 г. 11 Достоевский, СС. Т. 22. С. 43. Цитата приводится с изменениями.
   [Если когда в минуты бесконечной боли он проклинает неблагодарный, суровый родительский дом, то ведь это одни крепкие на ухо не слышат в этих проклятиях благословения.] -- См.: Герцен A.И. Русские немцы и немецкие русские // Герцен, СС. Т. 14. С. 158. У Герцена вместо местоимения "он" стоит "они", речь идет о "людях, вышедших тогда на сцену", таких "как Грановский, как Белинский".
   [Когда падает кто из нас, -- он падает один. Но никто один не спасается. Спасающийся спасается в Церкви.] -- См.: Хомяков A.C. Церковь одна // Хомяков, СС. Т. 2. С. 21.
   Видите ли, [будь мы какое-нибудь несчастное племя без будущности -- кельты, финны, <...> И так, как реформа Петра убила Московский период, так предстоящее должно было убить Петербургский.] -- Здесь не прямо цитируются, но кратко излагаются идеи, развитые А.И. Герценом в его работе "О развитии революционных идей в России" (Герцен, СС. Т. 7. С. 137-259).
   ...[могут помешать русские немцы, западные доктринеры, донашивающие старое платье с плеч политической экономии]... -- См.: Герцен А.И. Русские немцы и немецкие русские // Герцен, СС. Т. 14. С. 185.
   ...[марксова шайка несколько раз возвращалась на гнусную клевету против Бакунина]. -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. II. C. 158.
   Ненависть Маркса была [безлична: меня приносили в жертву фатерлянду из патриотизма]. [Маркс сказал, что он не имеет никакого частного отношения против меня, но находит достаточным, что я русский, и притом русский, который во всем, что писал, поддерживает Россию.] -- См.: Там же. С. 161,166.
   ...[немцы были правы: мы, агенты русского народа, мы работали для него, ему принадлежат наши силы, наша вера, и никакому народу разве его]. -- См. статью А.И. Герцена "М.А. Бакунин" (Герцен, СС. Т. 16. С. 20).
   [Наше неустройство -- это великий протест народный <...> а беспокойное ломание живого организма, отделывающегося от посторонних пут.] -- См.: Герцен А.И. Россия и Польша // Герцен, СС. Т. 14. С. 56.
   [Вы действительно страдали не по бурлаке собственно, а, так сказать, по общебурлаке. Любить же общечеловека -- значит наверное уже презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего человека.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1873 г. //Достоевский, СС. Т. 21. С. 33. Цитата приводится с незначительным сокращением.
   [Воистину, у них мечтательная фантазия более, чем у нас. <...> то так бы и истребили друг друга, даже до последних двух человек на земле.] -- См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский, СС. Т. 14. С. 288.
   [Необходимо лишь необходимое -- вот девиз земного шара отселе], -- проповедует Шигалев. -- См.: Достоевский Ф.М. Бесы //Достоевский, СС. Т. 10. С. 323.
   [Каждый принадлежит всем, и все каждому. <...> но в стаде должно быть равенство.] -- См.: Там же. С. 322.
   ...[мир закончит человекобог, -- не Богочеловек, а человекобог, -- в этом разница]. -- См.: Там же. С. 189. Цитата приводится с незначительными изменениями и сокращением.
   ...[Ничего и никогда не было для человека и человеческого общества ненавистнее свободы. <...> как стадо благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее]. -- См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский, СС. Т. 14. С. 230.
   ...[Во имя этого хлеба земного и восстает на Тебя дух земли <...> воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня]. -- См.: Там же. С. 230. Цитата приводится с сокращением.
   [Я друг республики и друг демократии, но гораздо больше я друг свободы, независимости и развития.] -- См.: Герцен А.И. Россия и Польша // Герцен, СС. Т. 14. С. 9.
   О, многое свершилось не так, как я предполагал. Антихрист в моем представлении был не так откровенен поначалу -- он казался другом человеческим. -- См. "Краткую повесть об Антихристе" -- заключительную часть поздней работы B.C. Соловьева "Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории" (Соловьев, СС. Т. 10. С. 193-221).
   ...[мир спасется уже после посещения его злым духом, и злой дух близко: наши дети, может быть, увидят его]. -- См.: Достоевский Ф.М. Иностранные события. В октябре 1873 г. (Статьи, очерки, корреспонденции из журнала "Гражданин") // Достоевский, СС. Т. 21. С. 204.
   ...[действительно, нас, то есть всю Россию, ожидают чрезвычайные и огромные события <...> что подготовлялось в мире с самого начала его цивилизации]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1877 г. 11 Достоевский, СС. Т. 25. С. 6. Цитата приводится с незначительным сокращением.
   [Да, он духовно болен. О, не смертельно! <...> Искание правды и беспокойство о ней.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1881 г. 11 Достоевский, СС. Т. 27. С. 16-17. Цитата приводится с незначительными изменениями и сокращением.
   Штунда -- одна из южнорусских баптистских сект, возникшая в России в середине XIX в., сначала в среде немецких колонистов, а затем среди части населения южнорусских губерний; большинство южнорусских штундистских общин в конце XIX в. присоединилось к баптистам; одним из главных моментов было совместное чтение и обсуждение Библии. См. также в данном томе статью Е.Ю. Скобцовой "Новая секта в России".
   ...[бесправный раб помещика не мечтал об освобождении без земли, а бесправный раб царя перестал восхищаться феодально-буржуазным представительством]... -- См.: Герцен А.И. Россия и Польша // Герцен, СС. Т. 14. С. 58.
   ...[в Соловках секли]. -- Ср.: "Какой-то пилигрим рассказывал о Соловецком монастыре. Монахи истязают там арестантов ужаснейшим образом; они их секут, вынуждая требовать денег, заставляя в трескучие морозы полуодетых работать и пр." {Герцен А.И. Дневник. 1844 г. // Герцен, СС. Т. 2. С. 354-355).
   Тогда [лозами смиряли гордыню]. -- См.: Там же. С. 355.
   VIII. Русь чаемая
   ...[в последний момент вся ложь выскочит из сердца народного <...> Себя и нас спасет, ибо опять-таки свет воссияет снизу]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1873 г. II Достоевский, СС. Т. 21. С. 40-31. Цитата приводится с незначительными изменениями и сокращением.
   [Литература, как осенние цветы, является во всем блеске перед смертью государства. Древний мир не мог быть спасен щегольскими фразами Цицерона, ни его жиденькой моралью, ни вольтерьянизмом Лукиана, ни немецкой философией Прокла.] -- См.: Герцен А.И. Былое и думы // Герцен, СС. Т. 11. С. 398.
   Цицерон Марк Туллий (106-43 до н. э.) -- древнеримский политик, философ и оратор.
   Лукиан (ок. 120-180 н. э.) -- греческий писатель-сатирик, родом из г. Самосаты (Сирия), автор романов приключений и путешествий, философских диалогов, сатирических произведений, биографий.
   Прокл Диадох (412-485 н. э.) -- греческий философ, глава Платоновской академии, при котором неоплатонизм достиг своего расцвета.
   [Но Рим равно не мог быть спасен ни елевсинскими таинствами, ни Аполлонием Тианским <...> И рядом другой мир, -- Русь.] -- См.: Там же. С. 398.
   Аполлоний (Аполлон) Тианский (1-98 н. э.) -- философ-неопифагореец.
   Под "елевсинскими таинствами" имеются в виду "элевсинские мистерии" -- обряды инициации в культах богинь плодородия Деметры и Персефоны, ежегодно проводившиеся в Древней Греции в Элевсине (ок. Афин).
   ...[я не говорю, что нам досталась участь пересоздать Россию. И то хорошо, что мы догадались, что русский народ принадлежит будущему миру]. -- См.: Там же. С. 399.
   ..."чаять жизни будущего века"... -- Цитата из Символа веры, приводимая А.И. Герценом в Дневнике за 1844 г. (см.: Герцен, СС. Т. 2. С. 354).
   ...[это чаяние есть возникновение будущего]. -- См.: Там же. С. 354.
   [Вы знаете, я держусь того взгляда, что Россия призвана к необъятному умственному делу. <...> она получила в удел дать в свое время разгадку человеческой загадке.] -- См.: Чаадаев П.Я. Письмо к А.И. Тургеневу от 1 мая 1835 г. // Чаадаев, СС. Т. 2. С. 92.
   ...[придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы. Как мы уже сейчас являемся ее политическим средоточием]. -- См.: Чаадаев П.Я. Письмо к А.И. Тургеневу, <октябрь-ноябрь> 1835 г. // Чаадаев, СС. Т.2 С. 99.
   ...[все великое всегда приходило из пустыни]. -- См.: Там же.
   ...[те только достигают великого, которые имеют в виду еще большее и инстинктивно верят в возможность его]. -- См.: Герцен А.И. Россия и Польша // Герцен, СС. Т. 14. С. 50-51.
   ...[если великий народ не верит, что в нем одном истина <...> Единый народ-Богоносец, -- это русский народ]. -- См.: Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский, СС. Т. 10. С. 199-200. Цитата приводится с незначительными сокращениями.
   ...[всякий великий народ должен верить <...> согласном хоре к окончательной цели, всем им предназначенной]. -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя, 1877 г. //Достоевский, СС. Т. 25. С. 17.
   [Мессианизм же и есть призвание, религиозное и вселенское.] -- Ср. у H.A. Бердяева: "Но мессианское сознание претендует на исключительное призвание, на призвание религиозное и вселенское по своему значению" (Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 171).
   Ну, а, например, вопрос о Царъграде? Это вопрос какого идеала? Святой Руси или империи? -- В качестве одной из главных целей Первой мировой войны для России многие мыслители начала века называли возвращение Царьграда (Стамбула) и Св. Софии из области турецкого владычества в сферу православного влияния. В очерке "Последние римляне" Е.Ю. Скобцова описывает петербургские споры того времени по этому вопросу (см.: ММ, К-К, 2012. С. 60). См., например, статью Вяч. Иванова "Лик и личины России. К исследованию идеологии Достоевского" (1917) (в кн.: Иванов Вяч. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994) или книгу Е. Трубецкого "Национальный вопрос. Константинополь и святая София" (М.: Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1915). Участники таких споров опирались на мысли Ф.М. Достоевского и B.C. Соловьева.
   [Судьба России зависит не от Царьграда, а от исхода борьбы светлого и темного начала в ней самой.] -- См.: Соловьев B.C. Поэзия Ф.И. Тютчева // Соловьев, СС. Т. 7. С. 134.
   ...[начать верить в свою нравственную самобытность и перестать верить в грубую силу и превосходство своего кулака, -- в самом деле начало премудрости]. -- См.: Герцен А.И. Америка и Сибирь // Герцен, СС. Т. 13. С. 402.
   [Смиренный народ наш, сознающий себя первым в мире, -- не должен изменять этому смирению своему.] -- Ср. у H.A. Бердяева: "В стихотворениях Хомякова отражается двойственность славянофильского мессианизма: русский народ -- смиренный, и этот смиренный народ сознает себя первым, единственным в мире" (Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 180).
   [Бичевание грехов и призыв России к дерзновенной задаче]... -- Ср. у H.A. Бердяева: "Славянофильское сознание бичует грехи России, и оно же зовет Россию к выполнению дерзновенной, гордой задачи. Россия должна поведать миру таинство свободы, неведомое народам западным" (Там же. С. 180).
   [Не Христа ли любит тот, кто любит правду? <...> кто готов жертвовать счастьем и жизнью за братьев!] -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу разных сочинений латинских и протестантских // Хомяков, СС. Т. 2. С. 229.
   ...[ибо и отрекшиеся от христианства и бунтующие против него в существе своем сами того же Христова облика суть, таковыми же и остались]. -- См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы / Достоевский, СС. Т. 14. С. 156.
   [Авраам спасся не тем же ли Христом, как и мы, будущим Искупителем.] - См.: Хомяков A.C. Церковь одна // Хомяков, СС. Т. 2. С. 20.
   ...[связи, соединяющие земную Церковь со всем человечеством, нам не открыты. Мы не можем предполагать строгое осуждение всех, пребывающих вне Церкви]. -- См.: Хомяков A.C. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу разных сочинений латинских и протестантских // Хомяков, СС. Т. 2. С. 228. В оригинале вместо "не можем предполагать" стоит: "не имеем ни права, ни желания предполагать".
   Мы должны помнить, что [не допетровская Русь должна быть воскрешенной, -- оставим ее в ее иконописном склепе. <...> чтобы общинник был совершенно свободное лицо]. -- См.: Русские немцы и немецкие русские // Герцен, СС. Т. 14. С. 183.
   ...верю, [что России будет принадлежать первое место в союзе славянских народов. <...> а в различие со староевропейским]. -- См.: Герцен AM. Война // Герцен, СС. Т. 14. С. 106.
   [Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только -- стать братом всех людей, всечеловеком.] -- См.:. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 г. //Достоевский, СС. Т. 26. С. 147.
   [Если западная цивилизация имела своим мировым назначением отрицательный переход от религиозного прошлого к религиозному будущему, то положить начало самому этому религиозному будущему суждено другой исторической силе.] -- См.: Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве // Соловьев, СС. Т. 3. С. 14.
   Царь от царства отрекся. Другой царь два дня поцарствовал, -- тоже отрекся. -- 2 (15) марта 1917 император Николай II подписал манифест об отречении от престола за себя и за наследника (чтобы не расставаться с сыном) в пользу своего брата Михаила. Однако 3 (16) марта великий князь Михаил Александрович также подписал отречение от престола, отказавшись от восприятия власти и передав решение вопроса об образе правления Учредительному собранию, которое должно было быть созвано Временным правительством.
   ...[призвания как привилегию и как обязанность]. -- См.: Соловьев B.C. Великий спор и христианская политика // Соловьев, СС. Т. 4. С. 6. Эту же цитату см.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 10.
   ...[историческая задача России состоит в универсальном, жизненном осуществлении христианства]. -- См.: Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Соловьев, СС. Т. 5. С. 157.
   ...[все строить на своеобразном органическом демократизме русского народа, на его правильном и подлинном понимании соборности, на преобладании единства любви над единством авторитета]. -- Ср. у H.A. Бердяева: "Тут и своеобразный органический демократизм, и жажда соборности, преобладание единства любви над единством авторитета..." (Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. С. 20).
   Русский народ не любит [государственности, формализма, внешних гарантий, у него преобладает внутренняя свобода над внешним авторитетом. Надо нам исходить из его патриархального народничества]. -- Ср. у H.A. Бердяева: "...нелюбовь к государственности, к формализму, к внешним гарантиям, преобладание внутренней свободы над внешним оформлением, патриархальное народничество и т.п." (Там же. С. 20).
   "Святися, святися, новый Иерусалим"... -- "Светися, светися, новый Иерусалим..." -- начало ирмоса 9-й песни "Пасхального канона" Иоанна Дамаскина.
   [Кто теперь во всей земле единственный народ-Богоносец, грядущий обновить и спасти мир и кому единому даны ключи жизни и нового слова?] -- См.: Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский, СС. Т. 10. С. 196. Цитата приводится с незначительным сокращением.
   [Я не про здания церковные теперь говорю, и не про причт <...>Вот наш русский социализм.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1881 г. //Достоевский, СС. Т. 27. С. 18-19. Цитата приводится с незначительными изменениями и сокращениями.
   [Мы собственно всех этих социалистов-анархистов, безбожников и революционеров, не очень-то опасаемся. <...> Это страшный народ. Социалист-христианин страшнее социалиста-безбожника.] -- См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский, СС. Т. 14. С. 62.
   [Солнце показалось на Востоке. Для человечества с Востока начинается и новый день.] -- См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1877 г. //Достоевский, СС. Т. 25. С. 51.
   Тут [не церковь превращается в государство, -- то Рим и его мечта. А напротив, государство обращается в церковь <...> От Востока звезда сия воссияет]. -- См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы //Достоевский, СС. Т. 14. С. 62. Цитата приводится с незначительными сокращениями.
   Ультрамонтанство -- направление в католицизме, отстаивающее право папы римского на вмешательство в религиозные и светские дела любого государства.
   [Сие и буди, буди, хотя бы в конце веков!] -- См.: Там же. С. 61.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru