Корин
Собрания "Дней", XXIII. "Задачи социализма". Доклад Ф.А. Степуна

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Мать Мария (Скобцова; Кузьмина-Караваева, Е.Ю.)
   Россия и эмиграция: Жития святых; Религиозно-философские очерки; Ранняя публицистика; Письма и записные книжки
   Москва: Русский путь; Париж: YMCA-Press, 2019.
   

Корин. СОБРАНИЯ "ДНЕЙ", XXIII. "ЗАДАЧИ СОЦИАЛИЗМА". ДОКЛАД Ф.А. СТЕПУНА

   Очередное собрание "Дней", состоявшееся 15-го марта, собрало весьма многочисленную публику. Председательствовавший В.В. Руднев, открывая собрание, обратился с кратким приветствием к Ф.А. Степуну, напомнив собравшимся, что писания докладчика "иногда спорны", но всегда блестящи и талантливы.
   
   Ф.А. Степун
   Начиная свой доклад, Ф.А. Степун говорит, что он, в первую очередь, обращается не к профессиональным политикам социалистических партий, а к людям, для которых социализм в большей степени культурно-педагогическая, чем политическая проблема. Определить облик социализма, как некоей новой структуры грядущего сознания, не легко. И не легко, прежде всего, потому, что социализм есть явление становящееся. Социализм есть, по существу, сверх-социализм. Социалистическая идеология и партийные программы сущностного лица грядущего социализма, по мнению Ф.А. Степуна, не раскрывают. Чтобы раскрыть идею социализма, не надо на слово верить господствующим социалистическим идеологиям. Они вмещают лишь небольшую часть социалистической идеи, которая гораздо глубже всех форм своей рациональной транскрипции.
   Для выяснения разницы между идеей и идеологией Ф.А. Степун приводит пример рьяного защитника социалистических идеологий, члена социал-демократической партии, вождя парламентской группы. Как идеолог, нарисованный тип безусловно социалист, но если присмотреться к его душе, то окажется, что его душа, та душевно-духовная основа, из которой растет его жизнь, глубоко буржуазна. Эту основу, эту душевно-духовную первореальность, питающую жизнь отдельных людей, групп и эпох, Ф.А. Степун и называет идеей. Сущность этой идеи вскрывается им на втором примере. Он берет тип промышленника преклонных лет. Этот человек чувствует, что в жизнь вошло нечто, разрушающее его жизнь. Он теряет как бы вкус к жизни, чувствует горечь на языке. Со злостью замечает бледность лиц своих рабочих и по вечерам украдкой читает Маркса. Идеологически этот человек не социалист. По своим настроениям он тоже ярко враждебен социализму. Но все же идея (душевно-духовная реальность), из которой растет и строится его жизнь, совершенно та же, что и та, которая оформляет сознание его рабочих. Ф.А. Степун утверждает, признавая сам парадоксальность своего утверждения, что охарактеризованный им промышленник не в меньшей степени социалист, чем журналист и парламентарий социал-демократической партии.
   В дальнейшем докладчик пытается подойти к социализму через описание той душевной структуры и той культурной сущности, которая в нем отрицается, т.е. к описанию природы буржуа. По его мнению, основной категорией буржуазного сознания является одиночество. Для каждого типичного буржуа его "я" ощущается единственно реальной точкой мира. Всякое другое "я" он лишь признает за такую же реальность, как свое собственное "я". Но это признание не сопровождается в нем ощущением. Сущность всех форм общественной жизни распадается таким образом на нереальные, недуховные взаимоотношения между единственно реальными, но и абсолютно одинокими человеческими "я". Буржуазное общество ни в какой мере и степени не есть духовная община. Все общее в буржуазном сознании и в буржуазной жизни лишено первичной ценности, не заполнено подлинно духовным бытием. Все общее есть только производное от частного. Все целостное только производное от аналитически и изолированно данного. Реальны в качестве связей между отдельными "я" только интересы. Но так как совпадение интересов не есть нечто духовно первичное и абсолютно значимое, то в буржуазном сознании и в структуре буржуазного общества не оказывается в наличии ничего сверх-личного и подлинно целостного.
   Социологическая база религиозной жизни все больше и больше суживается и грозит, в особенности в протестантских странах, совершенно исчезнуть. Об общине ученых говорить не приходится, несмотря на громадное количество научных обществ. Специалисты задыхаются в своих специальностях, как узники в цистернах. Порабощенная капиталом техника все дальше расслояет общество на тех, кто творит техническую культуру, и тех, кто ею пользуется. Положение искусства весьма затруднительно: картины и скульптура из колыбели непосредственно переходят в могилу. Из мастерских -- прямо в музеи. Работа находится часто в трагическом отрыве, с одной стороны, от заработка, с другой стороны -- от творчества. Идея нации одинаково гибнет как в полюсе национализма, так и в полюсе интернационализма. И даже основная идея буржуазного мира, идея священной собственности, все больше и больше разлагается на том основании, что собственность ничем не может быть освящена (за отсутствием святынь).
   Из этого положения буржуазного мира вырастают все задачи социализма. По мнению Ф.А. Степуна, социализм есть прежде всего теория новой культурно-философской и общественно-политической целостности человеческого сознания. Он должен на путях организации мира, соответственно своей идее, органически связать работу, заработок и творчество. Оличение труда есть единственный путь к спасению человеческой личности. Оличенная трудом собственность есть единственная собственность, которая имеет право быть названной священной. Техника должна быть оторвана от капиталистической стихии и должна быть обернута лицом прежде всего к ее создателю, к трудящемуся народу. Искусство должно быть избавлено от функций развлечения и щекотания нервных душ и должно быть связано снова с бытийственной основой жизни, как оно связано в русской литературе, прежде всего, у Толстого и Достоевского. Утверждение Карла Маркса, что знание должно быть функцией бытия, Ф.А. Степун считает глубоко правдивым. Неправильно в Марксе лишь то, что он само бытие видит усеченным экономическим сознанием.
   Все эти предварительные задачи социализм способен разрешить, однако, лишь при одном условии: при укоренении всей системы своих мыслей и требований в реальности религиозной жизни. Ибо начало целостности и общинности, становясь реальным, неизбежно определяет себя как начало религиозное.
   Далее Ф.А. Степун переходит к сопоставлению развитой им идеи социализма с классической социалистической идеологией, с идеологией марксизма. Его основное положение сводится к различению в марксизме двух начал: начала атеистически-рационалистического логоса, связанного с традициями XVIII-го века, и начала религиозного эроса, связанного отчасти с ветхозаветною темою марксистской концепции. В то время, как эрос марксизма представляет собой страстное отрицание буржуазного мира, логос марксизма является его прямой имитацией. И в самом деле -- что представляет собой тезис экономизма, являющийся краеугольным камнем всего построения марксовой системы, как не теоретическую транскрипцию столь характерного для буржуазии мамонизма? Буржуазное сознание на протяжении всей своей жизни все определеннее приходило к убеждению, что религия есть заблуждение человеческого сознания и что подлинную истину надо искать в науке. Марксистское положение, "религия -- опиум для народа", представляет собою только перефразировку буржуазного отношения к религии. Буржуазия, окрепнув после французской революции, повела преступную борьбу против "четвертого сословия", и этот грех буржуазии марксизм определил, как основную силу всего исторического процесса. Марксизм представляет собой тем самым, по мнению Ф.А. Степуна, не что иное, как внедрение буржуазных основ во все построения социалистической мысли. Марксизм сыграл по отношению к социализму ту же самую роль, которую, согласно славянофильскому учению, идея римского права сыграла в отношении к христианству. Марксизм организовал внешнюю победу социализма, но одновременно и расхитил его душу.
   Эта победа социализма связана, однако, не только с имитацией буржуазного сознания (клин клином вышибается), но и с религиозным пафосом марксизма. Идея избранного класса есть, по мнению докладчика, своеобразное преломление идеи избранного народа. Идея крушения буржуазного мира связана где-то с эсхатологией судного дня, предчувствие внеклассового общества представляет собой своеобразную проекцию Царствия Божия. Беда присущей марксизму религиозности заключается в том, что религиозная структура марксистского сознания органически связана в марксизме со страстным отрицанием всякого религиозного предмета. Религиозность марксизма есть потому псевдорелигиозность. Там, где она себя связывает с творчеством, она является силою демоническою, там, где она связывает себя с разрушением, она является силою уже сатанинскою.
   С просветительским логосом марксистской идеологии связаны все правые течения западноевропейского, и прежде всего русского и немецкого, социализма. С его лже-религиозным эросом связано коммунистическое наступление на буржуазный мир. Ни в буржуазном мире как таковом, ни в буржуазном перерождении социализма Ф.А. Степун не видит тех внутренних сил и тех духовных реальностей, которые могли бы успешно бороться против коммунистического лже-религиозного мифа о революции. Он заканчивает свое вступительное слово (последние предпосылки которого обещает вскрыть в прениях) призывом к созданию новой социалистической идеологии, которая должна положительно сформулировать религиозную природу социалистической идеи и повести социализм будущего по путям, одинаково далеким как буржуазному социализму, так и сатанинскому коммунизму. В заключение Ф.А. Степун указывает на ряд явлений, в которых этот третий путь и третий облик социализма как будто уже намечается...
   
   H.A. Бердяев
   -- Я согласен с большей частью положений докладчика и вместе с тем имею существенное возражение. Основное затруднение заключается в том, что докладчик говорит о не существующем в природе предмете. Конечно, можно пророчествовать о том, чего нет сейчас, но что должно наступить в будущем. Но о социализме нельзя только пророчествовать, ибо он давно есть, он уже дан нам как реальность.
   Фактически -- существующий социализм, как указал докладчик, имеет две формы: правый и левый. Правый неприемлем потому, что он буржуазен, а левый потому, что сатаничен. Очевидно, у докладчика речь идет о каком-то третьем социализме, не похожем ни на правый (буржуазный), ни на левый (коммунизм). Но каковы проявления этого третьего социализма в реальной жизни, докладчик этого не указал.
   -- Ваша критика буржуазной культуры и буржуазной души, говорит H.A. Бердяев, обращаясь к докладчику, -- иного порядка и взята из другого источника; это отнюдь не та критика, которой обычно занимаются социалисты. То же самое я бы сказал относительно вашего социализма, не похожего ни на какой существующий. Я готов назвать себя социалистом в вашем понимании, хотя и не вижу, что мы от этого выиграем. Но надо определить, что же такое этот ваш социализм. В нем мало отношения к социальному вопросу.
   -- Вы говорите об одиночестве буржуазной души, и вы считаете, что социализм является выходом из него. Но что означает это одиночество? Является ли оно результатом того, что буржуазный человек недостаточно социализирован? Я нахожу, что процесс социализации, обобществления человеческой личности уже в буржуазном обществе сделал колоссальные успехи. И это очень тревожная проблема. Социализм продолжает дело этой социализации, не преодолевая, однако, этим одиночества. Человеческая личность остается одинокой, пока не уничтожится окончательно в обобществлении (коммунизме). И вы из другого источника (религиозного) хотите черпать силы для преодоления этого одиночества, ибо социализм на это не способен. Социализм, как и все на свете, радикально меняется от победы, он идейно ее не выдерживает. Правый социализм перерождается в буржуазный строй, а когда побеждает левый, то это деформирует его необычайно, он теряет идейный пафос.
   -- Докладчик неправ, -- продолжает H.A. Бердяев, -- и относительно марксизма. Он сильно преуменьшил его удельный вес; между тем марксизм был, как явление, гораздо значительнее, чем другие течения социализма. В марксизме и в его разновидности -- коммунизме, есть идея мессианства пролетариата, и он представляет собой очень тревожное явление. Борьба классов есть все-таки факт, играющий огромную роль в жизни.
   -- Резюмируя, я должен сказать, что докладчик не раскрыл того источника, из которого он думает черпать силу для преодоления одиночества буржуазной души и сатанизма социализма. Я думаю, что этим источником является религиозное начало, но оно несовместимо ни с буржуазностью, ни с коммунизмом. Есть величайшая опасность, что социализм, обобществление человека, приведет к гибели личности, чего не было, когда признавались сверх-личные духовные реальности. Верно у докладчика то, что нельзя оправдывать буржуазно-капиталистическое общество христианским началом. Но те формы социального творчества, которые должны быть раскрыты из христианства, будут отличаться от известных нам форм социализма, как правого, так и левого, и не имеют еще своего имени, хотя элементы социализма в него и войдут...
   
   Г.Д. Гурвич
   -- Я согласен с докладчиком, что социализм есть новая эпоха духовной культуры, а не только новый тип экономической и правовой организации. Докладчик вполне прав, противополагая устаревшую и отмирающую марксистскую идеологию непосредственной и живой идее социализма. Марксизм был детской болезнью социализма, подобно тому как детской болезнью буржуазной культуры был материализм энциклопедистов, замененный затем гораздо более глубокими буржуазно-индивидуалистическими теориями Руссо и Канта. Наконец, я вполне согласен с утверждением докладчика, что основным началом социалистической культуры должна быть идея сверхличной целостности и органичности, противопоставленная началам индивидуализма и механизма, от которых не мог вполне освободиться и марксизм.
   -- Тем не менее между моим пониманием и воззрениями докладчика существует целая пропасть, и мы расходимся с ним во всех основных выводах. Прежде всего, докладчик, на мой взгляд, недостаточно разграничивает разные типы целого. На идее сверх-личного органического целого была построена вся средневековая культура, в частности Католическая церковь в ее притязании на всемирное господство. Идею органического целого усиленно развивали и проповедывали в XIX-м веке консервативные течения, то отождествлявшие это целое с государством, то толкуя его как совокупность исторически сложившихся национальных традиций. Из доклада Ф.А. Степуна не было ясно, чем отличается идея целого, которую несет с собой социалистическая культура, от средневековой и от консервативной идеи целого. Если такого отличия нет, то зачем говорить "социализм", а не "консерватизм" или "возвращение к Средневековью"? А если такое отличие есть, то в этом центр проблемы, и нужно было указать, в чем оно состоит. Социализм, по мнению Г.Д. Гурвича, основан на идее особого типа целого, которое есть этическое, посюстороннее, творческое, автономное, автотеургическое и притом эгалитарное целое, противопоставляющее себя целому иерархического типа.
   Этот основной дефект в построении доклада, который состоит в недостаточном разграничении понятий, имеет своим результатом ряд весьма спорных и даже опасных выводов. Ф.А. Степун без всякого особого доказательства отождествил идею духовного органического целого специально с религиозно-церковным целым. Не может быть спора, что религиозное общение, как всякое другое общение, нуждается в идее целого. Но заключать отсюда, что всякое целое есть религиозное целое, значит совершать формально-логическую ошибку неправильного обращения. По существу, позиция в этом вопросе Степуна есть возвращение к средневековому монизму сфер бытия, есть отречение от самого ценного завоевания Ренессанса и Нового времени, утверждающих плюрализм сфер, множество независимых друг от друга и взаимно друг друга ограничивающих порядков. Идея целого, выдвигаемого социализмом, всецело зиждется на этом плюралистическом понимании множества взаимно друг друга восполняющих эгалитарных целых, соотношение между которыми, в свою очередь, построено на началах равенства, а не субординации. Одним из таких целых, наряду cl) политическим целым и 2) независимым от него хозяйственным целым, при социалистическом порядке будет и 3) свободное церковное целое. Но утверждать, что всякое истинное целое, по существу, религиозно, значит про-поведыватъ средневековую теократию, а не социализм.
   Воззрения Ф.А. Степуна напоминают утопический социализм Сен-Симона, особенно в той его форме, как он зафиксировался в "Новом христианстве". Но что вышло из сен-симонизма? С одной стороны, пародия на Католическую церковь с сен-симонистским папой во главе -- опасность, угрожающая докладчику, а с другой стороны, коллективистический марксизм, перенявший у Сен-Симона эсхатологический пафос земного рая. Нельзя пытаться продвинуть вперед современную социалистическую мысль, повторяя старые ошибки.
   Докладчик, подобно Сен-Симону, по существу, мечтает о коллективистической теократии, то есть о соединении воедино двух самых зловещих форм общественной организации: теократии и коллективизма, от которого все более освобождается современный социализм. Все это происходит потому, что Ф.А. Степун не может освободиться от утопизма, от взгляда на социализм как на стадию окончательного блаженства, что вовсе не обязательно при поисках духовного углубления социализма.
   
   Ст. Иванович
   -- Меня поразила психологическая настроенность докладчика. Из двух обрисованных им типов: активного работника германской социал-демократической партии и крупного рейнского промышленника -- все его чаяния социализма гораздо больше связаны с рейнским промышленником, чем с этим активным социал-демократом. Причина сего предпочтения заключается в том, что этот социал-демократ по существу своему непроходимый буржуа: все у него благоустроено; жизнью, квартирой и обстановкой он вполне доволен и вообще всецело влип в существующий строй. Иное дело рейнский промышленник. Он вдруг заметил землисто-зеленый цвет лица своих рабочих и по этой причине затосковал, заскучнел, по ночам не спит. Все вдруг для него потеряло вкус и смысл.
   Я нисколько не сомневаюсь в том, что душевный надлом этого промышленника может дать богатый материал для глубокого художественного анализа и весьма интересных художественных произведений. Но к социализму все это имеет весьма малое отношение. Явление душевного надлома и одиночества среди представителей буржуазии, которым жизнь дала все материальные блага и возможности, сомнения в праведности своего бытия были отмечены в художественной и научной литературе еще и 50 лет тому назад. Никакой новой проблемы затосковавший рейнский промышленник не ставит. Эту характеристику отрыва буржуа от корневых элементов жизни, от коллектива; эту крайнюю индивидуализацию его бытия -- все это в значительной мере можно найти уже в очень старой книжке, вышедшей 87 лет тому назад. Докладчику, так нападавшему на марксизм, будет интересно узнать, что книжка эта называется "Коммунистический манифест" и написана Марксом и Энгельсом.
   Но докладчику надо бы заинтересоваться, почему его симпатичный рейнский промышленник вдруг заметил скверный цвет лица своих рабочих? Ведь это же произошло как раз благодаря вот этому, такому несимпатичному, буржуазному социал-демократу. И лишь тогда, когда на бледно-зеленом лице появилась краска социального гнева, симпатичный рейнский промышленник это заметил. В мире стало больше нравственной тревоги, меньше моральной и социальной слепоты только потому, что пришли эти, такие скучные для докладчика, "буржуа социал-демократии".
   Это очень старая и очень русская песня о буржуазности германской социал-демократии. Еще лет тридцать тому назад, когда, вероятно, докладчик считал германскую социал-демократию революционной, наши русские социалисты, побывавшие в Германии, в ужас приходили от того, какие они, эти социал-демократы, в самом деле -- буржуи. По их книжкам выходило еще ничего себе. А как увидели их воочию, так ужас один. Этот толстый-претолстый Зингер -- социалист? Не может быть! Все у них какой-то сплошной аккурат. Сами какие-то добротные, и жены их добротные. Нас это шокировало. По нашему представлению о типе социалиста и революционера это било слишком жестоко. Теперь вот и докладчик недоволен германскими социал-демократами. Не принимает их наша натура широкая. Немец сразу на радио надлежащую волну поймает, а у нас обязательно должно это радио так завизжать, что уши зажимай.
   Во всем построении докладчика мне чудится определенная эстетическая черствость. Он не чувствует, какие за этим внешним культурным благоустройством, за этой упорядоченностью быта среднего германского социалиста кроется гигантская борьба широких масс, полная великого исторического напряжения. Так надо же научиться это ценить и понимать, что покуда этот эстетически весьма занимательный растрепанный люмпен-пролетарий не преодолеет "эроса" своей психики и своего прежнего быта, до тех пор нет путей для освобождения его от социального и духовного рабства. Да, рабочий класс стремится войти в буржуазную культуру, ассимилировать ее. Да, он стремится ко всем внешним признакам буржуазности. Но таков путь восхождения всякого класса. Усваивать можно только существующую культуру, а не будущую, а существующая культура -- это буржуазная культура.
   <...> Каюсь: маловато сейчас осуществленного социализма. Но почему же это от нас требуют: подай сейчас же социализм на стол, а представители христианского миросозерцания сами на стол готового осуществленного христианства не подают? Я от них нисколько этого не требую. Я вполне принимаю их ответ, что христианский строй жизни -- это еще только задание, а не данное. Все великие идеалы таковы, что всегда они только будут заданиями, даже на высочайших ступенях достижения. Но почему же от нас требуют, чтобы социалистический идеал был предъявлен в натуре? Почему не требуют от себя того же в отношении идеалов религиозных? Социализм моложе христианства, но и христианство далеко еще не "готово". Не "готов" еще и социализм. Но великое движение масс во имя социального освобождения -- живая реальность эпохи. И это реальность священная. Докладчик этого не чувствует и, обещав в начале доклада ряд парадоксов, это самое обещание прекрасно выполнил...

* * *

   За поздним временем прения перенесены на следующее собрание (суббота 23-го марта, в том же помещении). Записались пока: Н.Д. Авксентьев, М.В. Вишняк, С.Н. Иванов, П.Е. Когбетлян, М.Я. Ратнер, Е.Ю. Скобцова, М.Л. Слоним и С.М. Соловейчик.

* * *

   23-го марта под председательством Я.Л. Рубинштейна состоялось очередное собрание "Дней", посвященное продолжению прений по докладу Ф.А. Степуна "Задачи социализма".
   Первое слово по порядку записи было предоставлено Е.Ю. Скобцовой.
   
   Е.Ю. Скобцова
   Е.Ю. Скобцова, соглашаясь по существу с докладчиком, считает, что доклад запоздал, потому что за последнее время в области осмысливания путей социализма сам докладчик успел уйти вперед.
   По существу, в современном социализме намечается не только то расслоение, о котором говорил докладчик, но и другое: социализм, существовавший, -- условно говоря, -- в трех измерениях, имевший известную теоретическую глубину, проецируемую в плоскости программ и практической работы, начал дифференцироваться. Значительная часть социалистов упорно стремится перевести его в два измерения, в плоскость, в культ крахмального воротничка и герани. Другая часть социалистов, к которой принадлежит и докладчик, стремится вывести его в четыре измерения, найти его метафизические предпосылки.
   Тут необходимо, прежде всего, обосновать законность сочетания метафизики и социализма.
   Думается, что вне метафизики никакое понятие целого не обосновываемо, потому что эмпирически, посюсторонне дается только восприятие отдельных элементов, входящих в целое, а такие понятия, как народ, человечество, или ничего не значат, или упираются в утверждения метафизического реализма.
   Таким образом, социализм или имеет дело с мнимыми понятиями, или по существу своему метафизичен.
   Целое, конечно, не может быть понимаемо ни как монистическое целое, объединяющее лишь подобное, ни как плюралистическое многоединство, потому что многоединство предполагает за своими пределами иные многоединства и поэтому, как целое, является философским недоразумением. Целое мыслимо лишь как всеединство и поэтому совершенно неизбежно включает в себя и религиозное начало. С точки зрения целого как всеединства, конечно, совершенно неприемлемо всякое утверждение автотеургизма.
   Да мы и практически знаем, что автотеургизм, наиболее полно выраженный в обоих разветвлениях марксизма, не может ни к чему, кроме творчества крахмальных воротничков и герани, привести...
   Тут вопрос не в том, что за идеал герани никому умирать не хочется, -- вопрос в том, что за такой идеал и жить не захочется...
   
   М.В. Вишняк
   <...> Я не только не удовлетворен докладом Ф.А. Степуна, что было бы только естественно, но и разочарован, что уже неестественно. От такого мастера слова, как докладчик, можно требовать многого. Ему много дано -- с него можно много и взыскать, к нему можно быть придирчивым.
   Приведу пример. Вы обратили свой доклад не к профессиональным политикам. И в таком качестве я как будто бы даже и не вправе с вами спорить. Вы обращаетесь к поэтам, что понятно, к молодежи, что менее понятно, и к педагогам. Такое "триединство" ничем не обосновано. Если с пророчеством и надлежит обращаться к поэтам, то молодежь -- уже категория возрастная, включая и политикой интересующихся. А педагог, не интересующийся политикой, такой же скверный педагог, как скверен и политик, не интересующийся педагогикой, воспитанием и образованием масс или среды.
   Что проповедует докладчик? Он говорит, или, вернее, пророчествует, о социализме, с одной стороны, как сверхсоциализме, с другой стороны, как отрицании буржуазного духа одиночества. Таким образом, его определение социализма есть определение от обратного: социализм появляется от тоски в пищеводе, от горечи на языке, от потери вкуса к жизни, от зелени на лицах рабочих. Вот что такое социализм Ф.А. Степуна! Естественно, что не правый и не левый, вне политики сущий H.A. Бердяев мог сказать: "в таком случае и я социалист"...
   В чем задание докладчика? Ф.А. Степун хочет доказать, что демократия и социализм не удались или не удаются. И вот неудающийся социализм он подпирает религией, христианством. А христианство, разве оно удалось? Сошлюсь опять на H.A. Бердяева, который утверждает, что вообще вся история не удалась, не удалось и христианство. "Христианству пришлось замарать себя в пыли и грязи земной истории", говорит Бердяев. Я прибавлю: "и в крови". В христианстве было два лица: одно борющееся, а другое торжествующее, ecclesia militans и ecclesia triumphans {Церковь воинствующая, церковь торжествующая (лат.).}. Правильно сказано, что ни одно течение не выдерживает торжества и победы. Не выдержало ее и христианство. Оно много выиграло в Константиновский период, но и многое потеряло по сравнению с катакомбным до-константиновским христианством. То же и социализм. Какие бы формы ни приняло абсолютное начало, оно не может, воплотившись в жизнь, не потерять своего чистого облика. Следует ли отсюда, что мы не должны искать победы абсолюта? Конечно, нет. Ни одна идея не может остаться на позиции принципиального пораженчества, не стремиться к торжеству. Отсюда и "линька" социализма, "обмирщение" его, как признак расцвета и победы, а не смерти и увядания.
   Как выйти из положения, как преодолеть тот буржуазный дух, который грозит социализму?
   Ф.А. Степун говорит: "идем к религии". Но есть два ухода к религии. Один уводит от политики к эсхатологии (Бердяев). Докладчик не идет этим путем. Он идет путем оцерковления жизни, он хочет религией пронизать все сферы бытия. В то же время Степун не хочет православного социализма, потому что это излишество. И он не хочет также социалистического православия, потому что это кощунство. Он хочет их сочетания. Но при сочетании двух признаков всегда возможна двусмысленность. <...>
   Вообще, надо сказать, возможны и мыслимы только четыре варианта отношения политики и религии, государства и церкви: 1) подчинение религии политике и церкви государству; 2) подчинение политики религии и государства церкви; 3) уравнение "двух мечей", светского и духовного; и 4) единственно правильный вариант -- внеположность церкви и государства.
   Ф<едор> А<вгустович> искатель и большой любитель живого и нового слова. Но любовь к слову делает его номиналистом, имяславцем. Социализм для него только слово. И взрывая смысл всех смыслов, докладчик взрывает и смысл социализма, обращает социализм в словесный символ.
   Второй мой упрек докладчику в том, что он -- духовный максималист. А максимализм уже не может пользоваться симпатией всех тех, кто видел плоды максимализма. Нас учили и приучили, что к земным ценностям нельзя относиться как к кумирам. Но докладчик создает на место старых кумиров новый -- сверхсоциализм.
   И третий упрек. Докладчик страдает излишней дальнозоркостью и чрезмерной приблизительностью. Как всякий русский интеллигент -- по его выражению, -- он грешен "невоздержанностью на выдумку". Разрешите это сформулировать словами самого же Ф.А. Степуна. Позвольте привести Степуна против Степуна. "Органический порок всех бердяевских (читай: степунских) писаний и всего миросозерцания -- дальнозоркость, -- пишет Ф.А. Степун в No 24-м "Современных записок". -- Он весь в далях прошлого и будущего. Весь недостаток его миросозерцания в том, что вечность, которой он живет, имеет у него только два измерения: прошлое и будущее, но не имеет третьего измерения -- измерения настоящего. Если H.A. Бердяев (читай: Ф.А. Степун) вообще вреден делу демократии, то не потому, что он правый (а Ф.А. Степун левый), а потому, что он не сегодняшний". <...>
   
   С.М. Соловейчик
   -- Ф.А. Степун начал свой доклад с перечисления тех, для кого он его не предназначает. Я один из них, ибо я ведь социалистический "функционер". Ф.А. Степун, столь презрительно-уничижительно охарактеризовавший в своем докладе эту породу людей, должен поэтому заранее примириться с тем, что мои краткие замечания не будут стоять на той большой философской высоте, на которой был построен его блестящий доклад. Что же делать? Ведь мы, "правые социалисты", в отличие от коммунистов и от "социалистов третьего, четвертого и последующих обликов", -- люди, по указанию самого же докладчика, "без эроса".
   Замечания же у меня следующие:
   1) До сих пор я всегда недоумевал, почему те российские социалисты, которые свой социализм строят на религиозной основе, обычно стоят на правом фланге социалистических партий и являются соглашателями par excellence {По преимуществу (фр.).}. Мне это всегда казалось ненормальным. Я считаю, что логическое право на "соглашательство", на политику компромисса с теми или иными силами буржуазного мира имеют только "социалисты-рационалисты" или, правильнее сказать, те из них, для которых социализм прежде всего и исключительно "совокупность политических и социальных требований и мероприятий". Такой подход к социализму -- как и к либерализму или консерватизму, -- естественно, не оставляет места фанатической нетерпимости и делает нас склонными добиваться осуществления наших чаяний, хотя бы временно в урезанном виде, на путях компромисса, переговоров, внутреннего пацифизма, очищения классовой борьбы от элементов гражданской войны. Но если для человека отрицание существующего строя основано на его религиозных верованиях, то положение, по-моему, создается совершенно иное. Едва ли случайно то обстоятельство, что некоторые наиболее радикальные члены английской "независимой" рабочей партии -- люди именно этого -- религиозного -- типа. <...>
   И я был очень доволен, увидев в докладе Ф.А. Степуна подтверждение этой моей точке зрения. Вот, наконец, социалист-"религиозник", стоящий не на правом, а на крайне левом фланге, не только религиозно отрицающий существующий социальный строй, но считающий всякое прикосновение к современной буржуазной культуре оскверняющим социалиста. В этом вопросе докладчик, конечно, радикальнее не только Макса Адлера и Чернова, но и Ленина с Дебориным. Ибо все они ведь, противопоставляя современной культуре свой пролеткульт, не отрицали эту культуру так начисто, без остатка, как это делает Ф.А. Степун.
   Вот я и считаю нужным совершенно откровенно сказать, что этот радикализм докладчика мне очень не по душе. Вам не нравится наш "логос". Нам -- вернее, мне, ибо я говорю только от себя и за себя, -- еще менее нравится ваш "эрос". Правда, мои опасения значительно смягчены тем, что я не представляю себе фактической возможности осуществления мечтаний Ф.А. Степуна об "эротическом" социализме как о чем-то, выходящем за пределы небольшой и узкой группы философов и "безработных" (в вашем смысле этого слова) интеллигентов. Но сколько бед натворило бы такое течение, ставшее массовым движением! Какую великолепную гражданскую войну по всем правилам искусства могло бы оно зажечь! Какие культурные разрушения могло бы оно произвести!
   2) По-моему, весь доклад построен так: то, что везде и всеми называется социализмом, Ф.А. Степун называть социализмом не желает. Французская, английская, германская социалистические партии -- не социалистичны. Эберт и Вандервельде, Макдональд и Брантинг, Герман Мюллер и Леон Блюм -- не социалисты. А вот протестантские пасторы, которых Ф.А. Степун слышал на христианско-социальном съезде, и рейнские промышленники, "со злостью замечающие бледность лиц своих рабочих" -- это социалисты. Стоит ли здесь спорить? Думаю, что нет. В конце концов, каждый вправе называть те или иные явления и понятия так, как ему нравится. Мне кажется только, что мы могли бы предъявить докладчику одну претензию: мы не обязаны знать особое словоупотребление Ф.А. Степуна и поэтому мы могли бы попросить его во исполнение обещания, данного в заглавии его доклада, прочесть следующий доклад на тему: "Задачи не-социализма" -- не-социализма, в просторечии именуемого социализмом. А то ведь об этих задачах мы так-таки ничего здесь не слышали. Вместо этого Ф<едор> А<вгустович> предлагает нам строить вместе с ним новое духовное течение на религиозной основе -- секту, которую он именует "сверхсоциализмом". Может быть, это и интересно. Но не должен ли докладчик в этом случае точно установить, как он мыслит себе взаимоотношения между этой его сектой и ныне существующими социалистическими партиями?
   3) Совершенно неприемлем для меня доклад Ф.А. Степуна еще и потому, что его основной стержень, как я его понимаю, стремление выработать определенное, единое социалистическое мировоззрение. Я же принадлежу к числу тех, кто считает, что социализм -- это политическая партия, которая, как и всякая иная партия, может и должна быть свободна от связи с каким бы то ни было миросозерцанием. Здесь, мне кажется, расхождение между нами настолько глубокое и серьезное, что его достаточно лишь отметить. Спор в этой области едва ли может быть плодотворным. Ведь вот, по мнению Ф.А. Степуна, социалист должен иметь даже определенный, для всех социалистов обязательный, взгляд на искусство. Я же полагаю, что можно быть отличным социалистом и в то же время расходиться с товарищами по партии в оценке Достоевского и Толстого, Шопена и Бетховена, Карсавиной и Павловой, Врубеля и Гойя.
   4) Следующее мое замечание является скорее просьбой о пояснении. "Третий облик социализма", проповедуемый Ф.А., должен -- по его словам -- "сформулировать религиозную природу социалистической идеи". Вот я и просил бы докладчика разъяснить здесь нам, что он разумеет под словом "религиозный". Надо ли понимать это слово в смысле "христианский" (православный, католический, протестантский и т.д.), "буддистский", "иудейский", "магометанский", "языческий", "масонский"? Входит ли в то полное отрицание буржуазной культуры, к которому зовет докладчик, и отрицание церкви как одной из ячеек этой культуры? <...>
   Вывод: создавайте себе какие хотите новые секты и новые духовные течения на основе каких вам угодно борющихся между собой религий, называйте их "третьим", "четвертым" или каким вообще хотите "обликом социализма". Если вы при этом будете разъяснять (как это вы, по-моему, сделали в вашем докладе, но только недостаточно определенно, что это ваше течение ни в какой связи с реально существующими партиями не находится и только зачем-то присваивает себе одно с ними наименование), то, по-моему, это будет, в сущности, безвредно, хотя и несколько неудобно. Если же вы захотите превратить в секту социалистические партии, то тогда дело другое. Вам придется в этом случае предварительно выбросить из этих партий всех не-сектантов. Надеюсь, что при всем вашем блестящем таланте вы с этой задачей не справитесь...
   
   К.П. Иванов
   -- Был ли я удовлетворен докладом Ф.А. Степуна? -- Да. Был ли удовлетворен его мыслями? -- Нет, ибо там был полный хаос. Направо от меня сидел христианин и говорил: "какая чепуха", а налево социалист, который тоже был недоволен. Но я лично был доволен: я слышал в докладе приближение каких-то новых душевных звучаний.
   У Ф.А. Степуна есть пафос, пафос в духе нашего времени. Несмотря на то что все шатается кругом, в его докладе слышится шум крыльев. Его трудно понять, ибо он говорит языком сердца. Он говорит о духе христианства и социализма и об их взаимоотношениях. Теперь уже чувствуется, что социализм должен играть какую-то роль в истории христианства. А это значит, что и в мире, ибо вне христианской истории нет истории. У социализма есть стремление к любви, а его пафос -- негодование, негодование на неравенство людей и желание это исправить. Социализм есть побочное дитя христианства. Он отпал от христианства и теперь засыхает. Об этом увядании говорит Ф.А. Степун.
   
   Заключительное слово Ф.А. Степуна
   -- Я заранее прошу прощения у моих оппонентов. Я не смогу ответить на все те вопросы, которые были мне заданы, и разъяснить все те недоразумения, которые раскрыли прения. Очень трудно понимать друг друга, даже и при желании понять. Вот, например, Ст. Иванович, а за ним и С.М. Соловейчик превратили эпизодическую фигуру моего доклада, "рейнского промышленника", о котором я говорил в связи с чисто логической проблемой разграничения идеи и идеологии, в некий символический образ, эстетически пленяющий мою душу. От защиты рейнского промышленника как символа буржуазной культуры я определенно отказываюсь. В искренности моего отказа моим оппонентам трудно усомниться, так как они сами упрекали меня, в особенности С.М. Соловейчик, в чрезмерности моих левых устремлений.
   Особняком стоят возражения Г.Д. Гурвича. Я ценю в нем знающего и очень талантливого ученого. Все, что он говорил, было очень интересно, но, как мне кажется, слишком индивидуалистично и конструктивно. Я понимаю практический социализм С.М. Соловейчика, отрывающий практику социалистических партий от всякого миросозерцания. Понимаю я и возможность строить социализм на религиозной и, в частности церковной, основе, но я не представляю себе автотеургизм Г.Д. Гурвича как миросозерцательную базу русского социализма. Величайшее преимущество религиозно-церковной и философско-индивидуалистической концепции мира заключается как раз в том, что для религиозного миросозерцания не страшно никакое упрощение: содержание сложной богословской теории и простого крестного знамения, по существу, тождественно. Не так обстоит дело с философией. Упрощение Ницше дает кнут. Упрощение гегелевской диалектики -- простое противоречие. Не согласен я и с теорией Г.Д. Гурвича в пункте плюралистического понимания целостности. Целостность для меня всегда всецелостность. Всецелостность -- всегда всеединство. Быть может, оттого, что у каждого из нас одна мать и каждого ждет одна смерть, единство является высшей категорией нашего сознания. Говоря о религиозном обосновании целостности, невозможно поэтому ставить религиозную целостность на одну линию с целостностями другого порядка.
   Но перехожу к более конкретным и в известном смысле потому более значительным вопросам. Напрасно упрекал меня Ст. Иванович в пренебрежительном отношении к тому, что на символическом языке русской эмиграции привыкли за последнее время именовать геранью. В своих "Мыслях о России" я сам защищал великие ценности устроенной обыденности. Я вполне понимаю, что хлеб, кров, труд, свобода -- святые вещи. Но все это святые лишь постольку, поскольку они стоят под угрозой. То, что они перестают быть святыми и становятся профанными в ту самую минуту, в которую им ничто более не угрожает, доказывает, что их святость производна, а не первична, и что полагать их как вечные и высшие содержания социально-политического строительства невозможно.
   Меня упрекали в том (и H.A. Бердяев, и Ст. Иванович, и СМ. Соловейчик), что тот социализм, который я защищаю, исторически не дан, что его просто нет, что я говорю о несуществующих вещах. Я утверждаю, что это неверно. В известном смысле я могу согласиться, что тот третий, религиозно укорененный социализм, который я защищаю, актуален только как кризис, с одной стороны, буржуазно-демократического, с другой стороны, демагогически-коммунистического социализма. Говоря о моем социализме, я говорю о вполне реальных вещах ровно постольку, поскольку европейский социализм все глубже раскалывается на два, почти ничего не имеющих друг с другом общего, социализма. Я не чувствую благополучия современной европейской жизни. Я утверждаю, что Европа, несмотря на весь видимый покой, живет под реальной угрозой духовного землетрясения. На меня произвела громадное впечатление столь роковая победа большевиков над русской либеральной и социалистической демократией. Большевики победили, потому что в них был жив пафос революционного мифотворчества. Миф реальнее параграфов. Чтобы победить большевизм, необходимо вызвать из душевной глубины антибольшевистских сил, и прежде всего из антибольшевистского социализма, какие-то подлинно духоносные и тем самым в каком-то смысле и религиозные силы. Но скажу и больше: защищаемый мною духоносный социализм реален не только как кризис господствующих социалистических течений, но еще и иначе. Я не говорю о Франции, в которой все гораздо спокойнее, чем на востоке Европы, в Германии и, прежде всего, в России, почему зарождающаяся формация нового пореволюционного социализма в ней не выступает так отчетливо. В Германии же есть определенные общественно-культурные слои и группировки, для которых все защищаемые мною "парадоксы" -- почти уже тривиальности. Согласен, что если бы я защищал свою точку зрения перед парламентской фракцией социал-демократической партии, то я был бы ложно понят и мало услышан. Но если бы я выступил с защитой своих мнений перед смешанной средой, в которой преобладали бы студенты, народные учителя, часть социалистической профессуры, социалистическая интеллигенция, социалистически настроенные церковнослужители, как католики, так и протестанты, то я нашел бы полное сочувствие. Социализм, как новая идея, как некое новое, антибуржуазное мирочувствование, гораздо шире уже сложившихся социалистических идеологий. Гораздо больше значения для характеристики облика грядущего социализма, чем социалистические программы, имеют, по-моему, некоторые весьма знаменательные факты современности. Очень интересно, например, что явление прошлого -- война -- не выдвинула ни одного рокового человека. Революция же таковых людей выдвинула и сосредоточила на них внимание мира. Таковыми роковыми людьми мне представляются Ленин и Муссолини. Интересно и то, что оба эти диктатора, как и Пилсудский, пришли к диктатуре слева, а не справа. Характерно для социалистической идеи и то, что наиболее живые и творческие люди современности все дальше и окончательнее отходят от реакционных позиций и все ближе и органичнее смыкают свое духовное творчество с левыми социально-политическими течениями и теориями. Территория реакционного сознания в настоящее время сейчас безусловно менее плодовита и творчески сильна, чем территория сознания левого. Героический буржуа окончательно умирает и все больше заменяется международным мещанином. Эта моя тема была как-то обойдена моими оппонентами. Наши расхождения (я не говорю о тех ораторах, которые были со мною согласны), прежде всего, быть может, тем и объясняются, что, говоря о социализме, я все время говорил о становящейся идее, мои же оппоненты имели все время в виду уже ставшую, выкристаллизовавшуюся социалистическую идеологию.
   Но перехожу к центральному пункту всего моего построения, которое я во вступительном слове сознательно не выдвинул во главу угла.
   Конечно, как на то правильно намекал H.A. Бердяев, верховный источник моего пафоса и детерминант всех моих построений не есть социализм как таковой. Я исхожу во всем, что я говорю, из убеждения, что вся история есть не что иное, как раскрытие и постоянное переоформление сверх-исторического, метафизического, религиозного плана жизни. Метафизическое и религиозное начала представляются мне в пределах европейской культуры прежде всего в образе единой кафолической церкви. Глубоко неверно, конечно, связывать церковь, как делал С.М. Соловейчик, с буржуазной культурой. С буржуазной культурой связаны только некоторые внешние формы церкви видимой. Церковь же невидимая трансисторична по своему существу и потому по-новому налична во всех фазах истории. В ней извечно даны и навек заданы все темы истории. Поскольку мы здесь говорим о смене буржуазного сознания социалистическим, мы говорим, в последнем счете, о следующем:
   В церкви даны как тема свободы, так и тема соборности (общины). В средневековой теократии была задушена тема свободы. Весь гуманизм является потому протестом против теократии и развитием этой темы. Срыв буржуазной культуры заключается в том, что тема свободы была в ней оторвана от религиозных корней. Пустая формалистическая мертво-правовая свобода превратилась (Герцен) в величайшего врага социально-конкретной свободы в понимании социализма. Социализм приступает ныне к реализации второй, также в церкви заданной темы, к реализации общины или соборности. Было бы верхом легкомыслия, если бы он не учел трагического опыта гуманистически-буржуазной культуры. Без учета этого опыта он неизбежно так же кончит саморазрушением соборности, как буржуазный мир кончил саморазрушением свободы. Для того чтобы этого не произошло, социализм должен связать свою центральную идею коллективизма с религиозной идеей соборности. Защищая социализм, я защищаю его прежде всего по религиозным соображениям, защищаю его как новую базу религиозного сознания. В самом деле, к каким слоям, к какому сознанию, к каким переживаниям может сейчас апеллировать церковь как к своей социологической базе? Я уверен, что апелляция возможна только к трудовому народу, к тому слою, который идеологически раскрывает свою жизнь в форме социалистического учения. Социалистическая идеология представляется мне, таким образом, как бы местом встречи социалистической идеи и религиозного сознания.
   Мне предлагали выбросить слова "социализм" и "демократия" как слова, опороченные историей. Я понимаю такое предложение, но и вполне отвергаю его. Пореволюционная молодежь, от имени которой говорил здесь кн. Ширинский-Шихматов, при всем своем консерватизме, часто слишком революционна. Ее революционность заключается в том, что она портреты предков любит больше своих родителей и дедов. Мне кажется, что отказ родителям в любви есть величайший грех пред историей. Социализм есть то знамя, под которым сейчас собираются и входят в историю широкие массы. Эти массы уже строят и все упорнее будут строить новую жизнь. Поскольку я апеллирую к ним, ставлю на них, постольку я обязан связывать свое дело с их делом. Я не хочу отрицать их правду и их волю. Я хочу только преображения их воли и их правды тою последнею глубиною жизни, которую они сами несут в себе, но о которой сами еще ничего не знают. Защищаю я и дело демократии. Защищаю тем самым дело свободы. Только пафос свободы может помешать перерождению религиозного сознания в клерикальное насилие, и только пафос свободы может помешать перерождению социализма в коммунистическую диктатуру. Территория демократического сознания есть, таким образом, та единственная территория, на которой возможна встреча религии и социализма.
   Меня спрашивали, почему я нападаю на социализм за его неудачи и не нападаю за то же самое на церковь и христианство. Разве христианство удалось более, чем социализм? Отвечаю: христианство есть истина, в формы земной жизни окончательно не укладывающаяся. Весь смысл христианства в том и заключается, что трагедия раскрывается, как высшая форма творчества. В том и заключается удача истории, что она не может окончательно удасться как история земная. Эта точка зрения, конечно, неприменима к социализму как практическому учению. Метафизика может осуществлять себя через эмпирическую неудачу. Эмпирия же обязана удаваться. Или она не эмпирия, а фантастика. Неудачно сконструированный автомобиль не мистерия, а простое недоразумение. Сравнивать поэтому неосуществленность христианства с неосуществленностью социализма не приходится. Лишь связав себя с религиозною сущностью мира, лишь вкоренившись в Бога и в церковь, приобретет и социализм право на относительную неудачу, т.е. на относительность своего осуществления. Это значит, что, лишь связавшись с религиозным содержанием жизни, социализм избавится от того духа утопизма, который является одним из его основных грехов.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Впервые: Д. 1929. 24 марта. No 29. С. 2-8; 31 марта. No 30. С. 3-13.
   Статьи представляют собой подробный отчет о редакционном собрании, состоявшемся 15 марта 1929 г. под председательством В.В. Руднева и посвященном слушанию и обсуждению доклада Ф.А. Степуна "Задачи социализма", и следующем собрании, 23 марта, под председательством Я.Л. Рубинштейна, посвященном прениям по данному докладу, в которых выступила и Е.Ю. Скобцова. Печатается по газетной публикации; выступления некоторых из участников прений приводятся с небольшими сокращениями.
   Сохранился также черновик размышлений Е.Ю. Скобцовой над данным докладом Ф.А. Степуна и возражений на него -- по всей видимости, предварительный конспект ее выступления как участницы прений (полностью приводится на с. 533-535).
   Руднев Вадим Викторович (1884-1940) -- издатель, общественно-политический деятель, член партии эсеров; в июле 1917 г. был московским городским головой; в эмиграции с 1919 г., жил во Франции, один из основателей и соредакторов журнала "Современные записки".
   ...столь характерного для буржуазии мамонизма? -- Мамонизм -- от арамейского слова "мамона" -- богатство, встречающегося в Евангелиях (Мф 6: 24; Лк 16: 9,11,13).
   Гурвич Григорий Давыдович (1894-1965) -- известный русский (а затем и французский) социолог и философ. Окончил Петроградский университет, преподавал право, доктор наук; эмигрировал в 1920 г., преподавал в Берлине и Праге, с 1925 г. в Париже, профессор юридического, затем филологического факультетов Сорбонны и Франко-русского института, с 1935 г. в Университете Страсбурга. Сотрудничал в "Современных записках" и в газете "Дни". Во время войны преподавал в США, затем вернулся во Францию, стал известным французским социологом, профессор социологии в Сорбонне, президент Института социологии, автор многочисленных научных трудов по социологии на французском языке. Умер в Париже.
   Именно выступление Г.Д. Гурвича вызвало у Е.Ю. Скобцовой больше всего возражений и встречных мыслей, как видно из предварительного конспекта ее выступления (см. с. 534).
   Воззрения Ф.А. Степуна напоминают утопический социализм Сен-Симона, особенно в той его форме, как он зафиксировался в "Новом христианстве". -- Речь идет о последнем сочинении французского философа, утопического социалиста Анри Сен-Симона (1760-1825) "Новое христианство" (1825), где описывается, как на смену нынешнему христианству придет новое и подлинное, когда будут строить общественные отношения на основе христианской морали и мысли, что все люди -- братья.
   Ст. Иванович -- О В.И. Талине, печатавшемся также под псевдонимом Ст. Иванович, см. примеч. на с. 656.
   Этот толстый-претолстый Зингер -- социалист? -- Зингер Пауль (1844-1911) -- один из лидеров Социал-демократической партии Германии.
   Ратнер Мария Яковлевна (1891-1931) -- врач, публицист, политический деятель, член партии эсеров. В эмиграции с 1920 г., сначала в Латвии, затем в Берлине, в Париже. Работала в медицинской лаборатории, погибла в результате несчастного случая (взрыв в лаборатории).
   Слоним Марк Львович (1894-1976) -- известный литературовед, критик, публицист, общественный деятель, член партии эсеров. В эмиграции с 1919 г., с 1928 г. в Париже. Сотрудничал в "Современных записках", был редактором "Новой газеты" (1931). Один из редакторов эсеровского журнала "Воля России", друг и почитатель Марины Цветаевой (благодаря ему она постоянно печаталась в "Воле России" и "Современных записках"). С 1941 г. в США, с 1963 г. в Женеве, умер близ Ниццы.
   Соловейчик Самсон Моисеевич (1884 или 1887 -- 1974) -- юрист, публицист, общественный деятель, член партии эсеров. Окончил Одесский университет. В эмиграции с 1917 г. в Берлине, член редколлегии газеты "Дни", секретарь А.Ф. Керенского. С 1925 г. в Париже, работал в редакции "Дней", сотрудничал в "Современных записках". В 1940-х гг. переехал в США.
   Рубинштейн Яков Львович (1879-1963) -- юрист, адвокат, общественный и политический деятель, деятель культуры, благотворитель. Был председателем Харьковской городской думы (1917). В эмиграции во Франции, член Общественного комитета помощи голодающим в России, эксперт Нансеновского комитета Лиги Наций по делам беженцев, член Союза русских писателей и журналистов во Франции. После Второй мировой войны жил в Лионе, умер под Парижем.
   Адлер Макс (1873-1937) -- австрийский философ и социолог, марксист и один из лидеров австрийской социал-демократии.
   ...и Чернова... -- О В.М. Чернове см. примеч. на с. 739.
   Деборин Абрам Моисеевич (1881-1963) -- философ-марксист, один из создателей Института философии АН СССР.
   ...Эберт и Вандервельде, Макдональд и Брантинг, Герман Мюллер и Леон Блюм... -- Мюллер Герман (1876-1931) -- немецкий политик, социал-демократ, рейсхканцлер Германии в 1920 и 1928-1930 гг. Об остальных см. примеч. на с. 739, 741.
   ...Карсавиной и Павловой... -- русские балерины Т.П. Карсавина (1885-1978) и А.П. Павлова (1881-1931).
   Пилсудский Юзеф (1867-1935) -- польский государственный и политический деятель, член Польской социалистической партии, первый глава независимой Польши.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru