Россия и эмиграция: Жития святых; Религиозно-философские очерки; Ранняя публицистика; Письма и записные книжки
Москва: Русский путь; Париж: YMCA-Press, 2019.
ИСТОКИ РУССКОГО НИГИЛИЗМА
Одно из самых плодотворных дел в области исторического осмысливания современных нам событий -- это поиски истоков тех сил и настроений, которые действуют сегодня. Найденный исток, восстановленное родословное древо событий не только способствуют правильному их пониманию, но до некоторой степени являются основой для возможных предвидений, предваряют дальнейшее развитие рассматриваемых событий.
Именно с этой точки зрения чрезвычайно интересен на днях прочитанный доклад H.A. Бердяева о "религиозных истоках русского нигилизма".
Трудно вообще спорить против положения, что русский нигилизм во всех своих особенностях является событием, не имевшим места в истории ни одной другой культуры, кроме русской. В нем отразились какие-то особые свойства русского душевно-духовного типа. Он проявил своеобразную русскую самобытность отнюдь не менее, чем она сказалась в иных явлениях русской истории.
Но если это положение представляется бесспорным, то гораздо труднее показать подлинные источники русского нигилизма и связать его непосредственно с точно опознанными особенностями русской народной души.
H.A. Бердяев подходит к вопросу возникновения русского нигилизма издали. Он считает, что, во-первых, нигилизм поддается объяснению лишь при восприятии его как строго религиозного явления. И исторические корни его несомненно восходят к религиозному источнику -- к расколу, -- особенно в одном его проявлении -- в беспоповщине.
Каковы характерные особенности русского раскола? Его соблазненность миром "во зле лежащим", да и не только миром, а и в мире пребывающей церковью, лежащей во зле. Сила зла, овладевшая церковью, настолько ярко воспринимается раскольнической психологией, что, не задумываясь, она объявляет никоновскую церковь антихристовой, продавшейся миру и мировому злу, служащей "князю мира сего".
Чисто моралистический пафос борьбы со злом и противостояния злу приводит раскольников к подлинно нигилистическому отрицанию любых ценностей, так или иначе связанных с миром, который раз и навсегда опорочен своей причастностью ко злу.
Это основной психологический мотив раскола.
Дальше характерно для него некоторое очень напряженное и строгое аскетическое начало, которое проводится во имя борьбы со злом и ведет к окончательному отрицанию земных ценностей.
Таков, по мнению Бердяева, первоисточник и прототип русского нигилизма.
В дальнейшем он, конечно, сильно изменился под влиянием идей, образовавших его.
Но, несмотря на все эти изменения, некоторая основная характеристика русского нигилизма сохранилась через весь XVIII век и до нашего времени.
Русский нигилизм соблазнен силой неправды в мире. И, однажды поняв неотвратимость и размеры этой неправды, он во имя своей правды -- чаще всего правды отрицательного характера -- предает весь мир и все мировые ценности огню и мечу.
Русский нигилизм проникнут своеобразным аскетизмом в своем служении истине.
В своей идейной сути он является продолжением западного просвещенства. Но, поскольку западная эпоха Просвещения во всех своих представителях носит характер скепсиса, неверия и легкой насмешки -- таковы Вольтер, Дидро и др., -- постольку русское сознание восприняло эти начала с безграничным фанатизмом. Оно не скептически улыбается, а клеймит и бичует. Оно не приспособляет свои идеи к существующим формам жизни, а резко рвет с существующим, отрекается от всех его ценностей, обрекает себя на тяжелое и суровое ношение идейных вериг своего подвига, на проповедь истребления и уничтожения старого, отрицаемого мира.
Трудно представить себе меру аскетичности русского нигилизма.
Он отрекается от культуры, от искусства, от философии, от религии, от науки. Он объявляет все это недопустимой и разлагающей духовной роскошью. В виде основ своего миросозерцания он берет элементарный, упрощенный и философски беспомощный материализм. Не имея надежды на будущую жизнь, он отказывается от надежды и на настоящую. Он целиком устремляется в nihil -- в ничто, не имея этому никаких внутренних оправданий, не уравновешивая своих отрицаний никаким положительным утверждением.
Русский нигилизм -- это предельное выражение некоторой безблагодатной аскетики, опирающейся на религиозное восприятие мира.
Для подтверждения этого основного своего положения Бердяев останавливается на характеристике отдельных представителей нигилизма.
По существу, родоначальником этого направления в XIX веке надо считать Белинского, который, проделав сложную эволюцию от германской идеалистической философии, главным образом от Гегеля и потом Фейербаха, в известный момент не вынес соблазна "мира, во зле лежащего" и объявил восстание против "всеобщности" "Егора Федрыча" (Гегеля). Белинский с совершенной точностью предвосхитил все мотивы Ивана Карамазова. В письмах к Боткину он с предельной страстностью объявляет бунт против мировой гармонии, за которую надо заплатить хоть одной "слезинкой ребенка". Он обращается к самому "Егору Федрычу" и заявляет, что бросится головой вниз с последней ступеньки лестницы мирового прогресса, если за этот прогресс надо заплатить человеческими жертвами в пользу зла, дисгармонии, которая противоречит элементарному моральному сознанию человеческой личности.
И далее, с непоследовательностью, характерной для всего русского нигилизма, он восклицает, что во имя утверждения счастья ничтожного меньшинства человечества он готов истребить огнем и мечом остальную огромную его часть!
В этих мыслях с жуткой точностью слышится нота современности, дается обоснование для классового террора, для фанатического насаждения всеобщего счастья, во имя которого расстреливаются тысячи людей. В них уже чувствуется, что какая-то мера прейдена, путь пошел под уклон и, с известной неизбежностью, должны возникнуть на этом пути зловещие фигуры Ленина и Дзержинского.
Собственно, в облике Белинского уже с достаточной ясностью обнаруживается религиозный момент русского нигилизма. По существу, несомненно, что он главным образом человек религиозного звучания и религиозной настроенности.
Но если об этом еще можно спорить, то личность Добролюбова уже не вызывает никаких сомнений.
Добролюбов не только по своему внутреннему складу человек религиозный. Все его воспитание, вся его молодость ярко окрашены суровой школой православной аскетики. Не случайно он сын протоиерея, и не случайно первоначальное образование он получил в духовной семинарии.
Ранний дневник его является чрезвычайно показательным документом аскетически-христианской настроенности. С его страниц смотрит на нас честный, прямой, суровый аскет-христианин.
Некоторые записи совершенно изумительны по своему суровому отношению к жизни и к человеческим слабостям.
Он все время обличает себя в грехах, все время мучается своими грехами. Вот во время исповеди осудил своего духовного отца и не покаялся в этом тут же. Вот предавался чревоугодию (пил много чая), или лакомству (после обеда мать угостила вареньем), или плотским наслаждениям (проснувшись, не сразу встал, а несколько минут пролежал еще в кровати).
Он все время разбирает каждое свое душевное движение, не дает себе спуску, держит себя в высочайшем нравственном напряжении.
И после смерти матери, пережив религиозный кризис, перестав верить в осуществление добра в мире, он безоглядно вкладывается всею религиозностью своей натуры в нигилизм, в разрушение всех ценностей мира.
Далее -- Чернышевский. При всех литературных слабостях своих, особенно проявившихся в романе "Что делать?", он ярко рисует нам тот же аскетический подход к жизни и так же религиозно окрашивает свои убеждения, как и Добролюбов.
Недаром один из замечательнейших и вдумчивых религиозных мыслителей, Бухарев, считал творчество Чернышевского очень близким к идеалам христианской морали. Ограничение себя, чувство долга, правдивость, аскетическая настроенность -- вот что роднило Бухарева с автором "Что делать?".
Не множа примеров, можно сказать, что эти основные черты удержались и в типе безблагодатного коммунистического "праведника" Дзержинского: та же соблазненность злом, которое можно истребить лишь злом горчайшим, та же своеобразная аскетическая настроенность, тот же религиозный фанатизм, совершенно не вкладывающийся в узкие рамки суховатого и трезвого марксова учения. Марксизм, коммунизм, ленинизм -- это только поводы для проявления последних религиозных фанатиков русского нигилизма.
Такой подход к вопросу очень своеобразно освещает смысл русских событий и дает ключ к уразумению исторического успеха Ленина.
Но тут, может быть, H.A. Бердяев недоговаривает.
В самом деле, для того, чтобы обеспечить своему делу успех, фанатики русского нигилизма должны быть не только своеобразно религиозно настроены, их религиозность должна отвечать хотя бы некоторым струнам религиозной души русского народа.
Чисто отрицательная нигилистическая религиозность невозможна. Она должна опираться на какую-либо, хотя бы мнимую, хотя бы подразумеваемую ценность, и эта ценность в том или ином виде должна входить в совокупность религиозных ценностей среды, в которой ведут свою работу нигилисты.
В докладе H.A. Бердяева этот вопрос остался открытым. А между тем правильный подход к нему мог бы многое объяснить в неожиданном для многих успехе последней стадии русского нигилизма -- ленинского коммунизма.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые: Д. 1929. 3 марта. No 26. С. 12-13. Подпись: Е. Скобцова. Другие источники: рук., б.д. Заголовок: О нигилизме (БАР. Mother Maria Papers. Box 1).
Печатается по первой публикации.
В рукописном варианте статьи имеется заключительная часть, не вошедшая в газетный вариант. Все значимые расхождения рукописи с печатным текстом приводятся в примечаниях.
3 и 5 февраля 1929 г. в помещении РСХД на Монпарнасе прошло очередное заседание семинара по изучению русской религиозной мысли XIX в. H.A. Бердяев сделал на нем доклад "Русский нигилизм как религиозный феномен". Конспект доклада и лег в основу этой статьи, автор которой не только пересказывает мысли философа, но и размышляет над поднятыми в докладе темами.
И исторические корни его несомненно восходят к религиозному источнику -- к расколу, -- особенно в одном его проявлении -- в беспоповщине. -- Речь идет об одном из направлений старообрядчества, возникшем в конце XVII в. и не признающем церковную иерархию.
Вместо: во всех своих представителях носит характер скепсиса, неверия и легкой насмешки -- в рук. было: во всех своих представителях носит характер скепсиса, скептической насмешки, легкого обличения суеверий и нелепостей.
...Белинского, который, проделав сложную эволюцию от германской идеалистической философии, главным образом от Гегеля и потом Фейербаха, в известный момент не вынес соблазна "мира, во зле лежащего" и объявил восстание против "всеобщности" "Егора Федрыча" (Гегеля). -- Немецкий философ-материалист и атеист Людвиг Андреас фон Фейербах (1804-1872) был сначала последователем Гегеля, но затем подверг его систему острой критике; философию приравнивал к антропологии, рассматривающей человека как биологическое существо; критиковал религию, считая ее видом антропоморфизма.
"Егором Федоровичем" называет Г.В.Ф. Гегеля В.Г. Белинский, вслед за Фейербахом перешедший от восторженного приятия гегелевской философии к ее резкой критике.
Боткин Василий Петрович (1811-1869) -- литературный критик, очеркист и переводчик, брат известного врача СП. Боткина; был одним из постоянных участников кружка Белинского.
Он обращается к самому "Егору Федрычу" и заявляет, что бросится головой вниз с последней ступеньки лестницы мирового прогресса, если за этот прогресс надо заплатить человеческими жертвами в пользу зла, дисгармонии, которая противоречит элементарному моральному сознанию человеческой личности. -- Цитируется письмо В.Г. Белинского к В.П. Боткину от 1 марта 1841 г. См.: Белинский В.Г. Избр. филос. соч. М.: Госполитиздат, 1941. С. 162-163.
Вместо: дисгармонии, которая противоречит элементарному моральному сознанию человеческой личности. -- в рук. было: дисгармонии, которая, взятая в известной мере, -- быть может, удовлетворит меломанов, но отнюдь не способна удовлетворить нормальное моральное сознание человеческой личности.
Добролюбов не только по своему внутреннему складу человек религиозный. <...> Ранний дневник его является чрезвычайно показательным документом аскетически-христианской настроенности. -- См.: Добролюбов H.A. Дневник 1867 г. // Юбилейный сборник литературного фонда. 1859-1909. СПб.: Тип. Т-ва "Общественная польза", 1910. С.277-340.
Он все время обличает себя в грехах, все время мучается своими грехами. Вот во время исповеди осудил своего духовного отца и не покаялся в этом тут же. Вот предавался чревоугодию (пил много чая), или лакомству (после обеда мать угостила вареньем), или плотским наслаждениям (проснувшись, не сразу встал, а несколько минут пролежал еще в кровати). -- Речь идет о дневниковых записях H.A. Добролюбова от 7 и 8 марта 1853 г., озаглавленных "Психотариум". См.: Добролюбов H.A. Собр. соч.: в 9 т. М.; Лг.: Худож. лит., 1964. Т. 8. С. 454-458; впервые опубл. в: Современник. 1862. No 1. С. 262-264.
Вместо: в разрушение всех ценностей мира. -- в рук. было: в борьбу с миром, в принципиальное разрушительство всех ценностей мира.
Недаром один из замечательнейших и вдумчивых религиозных мыслителей, Бухарев, считал творчество Чернышевского очень близким к идеалам христианской морали. Ограничение себя, чувство долга, правдивость, аскетическая настроенность -- вот что роднило Бухарева с автором "Что делать?". -- Бухарев Александр Матвеевич (в монашестве архим. Феодор; 1824-1871) -- выдающийся богослов и религиозный писатель, библеист, был профессором Московской и Казанской духовных академий, автором книг и статей. Из-за резкой критики ряда его работ и запрещения книги об Апокалипсисе был вынужден сложить с себя сан и монашеские обеты, чтобы не грешить против обета послушания. Основная интуиция его богословия связана с попыткой вернуть культуру к ее христианским истокам, взглянуть на современную ему культуру и жизнь сквозь призму Христовой истины; внимательность к "обилию Христова света", разлитого даже в тех разновидностях современной мысли, которые на первый взгляд кажутся антихристианскими -- как, например, в романе Н.Г. Чернышевского "Что делать?". См.: Феодор, архим. (Бухарев A.M.). О современных духовных потребностях мысли и жизни, особенно русской. М.: Столица, 1991. С. 146-147.
Вместо последнего абзаца в рук. было: Думается, что такой религиозно-переживаемой ценностью для русского нигилизма было понятие человечества, народа.
В конце концов, и Белинский стремился отказаться от последней ступени цивилизации именно во имя блага этой величины, всего человечества. И эксперименты Ленина обращены на завтрашний день именно того же самого существа -- народа.
Легко, -- и потому не нужно, -- доказывать, что человечество или народ, взятые сами по себе, не могут быть объектом религиозного отношения, что такая религия приводит к самоотрицанию и к отрицанию своего собственного объекта. Об этом нам достаточно ясно повествует вся история человекобожия, как она развернулась в России.
Но труднее и необходимее доказать противоположное: некоторый положительный религиозный смысл понятий народ, человечество, сами эти понятия берутся не вне комплекса других религиозных понятий.
В самом деле, основное русло русской религиозной мысли, -- от Хомякова начиная, через Достоевского и Соловьева и до наших дней, параллельно со своими противниками, русскими нигилистами, так как было обращено к темам народа и человечества.
На этих темах зиждется все учение Хомякова о соборности, о них говорит Соловьев, упоминая Богочеловечество, и т.д. Можно утверждать, что русские религиозные мыслители в данном случае раскрывают некий мотив, заложенный в глубинах русского народного религиозного сознания.
И поскольку они его берут в правильном соотношении его ценности к другим религиозным ценностям, постольку русский нигилизм берет его в отъединении, в абсолютном отсечении от других понятий.
Это отъединение религиозной идеи человечества от всего комплекса религиозных идей, -- роковая слабость и полная обреченность русского нигилизма, то, что привело его к извращению даже заложенной в нем истины.
Но само по себе религиозное восприятие человечества, -- это тот мост, через который прошли русские нигилисты к душе народа, -- это тот общий язык, который привел их к власти. Эта идея пока что определила их жизнеспособность, извращенность и гипертрофия ее определит краткосрочность их успеха и обличит ложность их понятий.