Россия и эмиграция: Жития святых; Религиозно-философские очерки; Ранняя публицистика; Письма и записные книжки
Москва: Русский путь; Париж: YMCA-Press, 2019.
"ПУТЬ" No 4
"Путь" -- орган русской религиозной мысли. Но значение его и интерес, конечно, не исчерпывается тем, как он трактует чисто религиозные темы. Общей и характернейшей чертой всего материала, помещаемого в "Пути", является его полная культурная доброкачественность. "Путь", в большой степени, журнал "духовной аристократии", о которой упоминает в своей статье Бердяев. Этим определяется его философская насыщенность, известная умственная изысканность и, пожалуй, малая доступность для среднего читателя.
В этом же, конечно, его достоинство и его недостаток.
Статьи, помещенные в четвертом номере "Пути", не только разноценны, но и имеют различную заостренность. Богословски значительны "Очерки учения о Церкви" прот. С. Булгакова. Очень собрана и заострена статья В.И. Ильина "Иночество и подвиг". Серьезно разработана Арсеньевым статья "Пессимизм и мистика в древней Греции". Эти статьи, посвященные различным темам, все в полной мере отвечают данному мною определению "Пути".
В совершенно блестящей и очень убедительной статье Бердяева "Кошмар злого добра", посвященной критике книги Ильина "О сопротивлении злу силой", дано уже не только серьезное и интересное толкование вопроса, но до известной степени раскрыта общественная устремленность "Пути". Об этой статье в "Днях" уже писалось, а потому на ней останавливаться не буду.
То, что в "Пути" особенно значительно и интересно, -- это проявляющееся во многих статьях стремление подвести с религиозной точки зрения итоги революционным событиям.
Можно сказать, что "Путь" в своем роде занят учетом "завоеваний революции". (Хотя этого сочетания слов многие сотрудники "Пути" очень не любят.) Несмотря на это, выводы их, в большинстве случаев, таковы, что мало кто из открытых сторонников "завоеваний революции" придает этим завоеваниям такое безмерно большое значение. Для Бердяева, Флоровского, Вышеславцева, -- революция -- не только огромное событие в цепи других событий, -- а нечто, что завершает старую эру, что заставляет пересмотреть все ценности новой истории, что должно привести к новому строительству общественной и культурной жизни.
"До-революционная" и "по-революционная" психология -- это нечто несоизмеримое. В свете новой по-революционной психологии совершенно по-новому звучат даже старые слова.
Революция перевернула страницу истории, заканчивающую целый том ее. Начинается "введение" в новый том.
В этом введении в первую очередь пересматривается заново значение старых понятий. Заново намечаются вехи. Заново ищутся лозунги.
К старому -- к периоду новой истории -- возвращаются только лишь в целях критики, только для указания на ошибки и заблуждения, только для того, чтобы сильнее подчеркнуть: "Было так, будет иначе"!
В этом отношении "Путь" максимально революционен. И революционность его большого, подлинного и глубокого захвата.
И в этом, конечно, много правды. Несомненно, что значение революции не исчерпывается рядом изменений в социальной структуре России, не исчерпывается перенесением ударений с одной части политических программ на другую их часть.
Несомненно также, что задача по-революционного человека -- найти новые слова и новые понятия для новых запросов жизни.
А с другой стороны, не подлежит оспариванию, что революция, как всякое завершение, обнажила все идейно-слабые места в эпохе, ее подготовлявшей.
В этом отношении бесспорно, что грядущий период должен будет очень критически пересмотреть в свете революционного завершения все старые истины и найти новые пути, согласуя их с заданиями жизни.
Только представляется излишне поспешной и чрезмерной тенденция отречься вообще от всего, что питало так или иначе предшествующую историческую эру. Нельзя начинать общественное строительство "голому человеку на голой земле".
* * *
Наиболее интересна в четвертом номере "Пути" в отношении такого пересмотра ценностей статья Г.В. Флоровского -- "Метафизические предпосылки утопизма".
Флоровский воспринимает кризис всего современного общественного мировоззрения как "крушение утопии земного рая". Это крушение целой системы жизни, целого духовного уклада. И для него такое крушение -- величайшее благо, потому что утопизм -- яд, -- "и не напрасно Вл. Соловьев в прозорливом предчувствии изображал Антихриста как величайшего и дерзкого утописта". Под утопизмом он разумеет веру в возможность окончательной исторической удачи, именно в рамках истории. Путь к утопизму -- это безоговорочная вера в прогресс, "когда каждая позднейшая историческая ступень признается за ступень высшую".
И вместе с тем "утопизм есть вера в завершимость прогресса, в конец его... История не кончается -- кончается только прогресс. Предыстория заменяется историей, -- совершается скачок из царства необходимости в царство свободы".
По меньшей мере утопист должен утверждать, что история длиннее прогресса.
Возведя же историю в единый телеологический процесс, утопист тем самым утверждает лишь историю человечества, и "род человеческий отменяет и поглощает собой множественность человеческих личностей". Отсюда "поражающее своей слепой жестокостью равнодушие, с которым теоретики "рокового и непрерывного" прогресса относятся к живому эмпирическому горю и страданию. Отсюда та угрюмая, устрашившая Достоевского решимость, с которой на потоках безвинной крови и слез берутся выводить "будущую гармонию"". Лица и поколения воспринимаются как детали и черточки объемлющего их целого.
Утопическое самочувствие Флоровский определяет как "космическую одержимость". "Индивиды служат прогрессу кораллового рифа... Вселенский организм есть единственный подлинный индивид".
А из этого для утописта вывод, что в мировой истории "нет места действию, -- возможно только движение... Нет места акту, нет места подвигу".
В этом смысл первородного греха по толкованию Несмелова. "Первородный грех состоял в отказе от творчества и дерзания, от действенного самоопределения. ...Человек отрекается "от такого страшного бремени, как свобода выбора", -- по словам Великого инквизитора".
Флоровский противополагает утопическому миросозерцанию миросозерцание, построенное на вере. Вера же есть -- "опыт свободы". В религиозном опыте мир открывается как свободное творение, как некий излишек, которого могло бы и не быть. И тогда история не есть лишь пульсация жизни, не есть лишь жизненный порыв, а подвижническое деланье, -- по принципу, -- "Отец Мой и доныне делает". Именно поэтому она трагична. И подлинно христианский трагизм в ней -- это трагизм свободы. Трагизм определяется тем, что мы знаем только историю греховного человечества. История созревает для катастрофы, -- в ней накопляется и доброе, и злое, -- плевелы среди пшеницы. И в этом параллельном накоплении совмещается смысл истории и смысл каждой отдельной человеческой жизни. История упирается не в имманентное завершение и не в земное мессианское царство, а в Парусию и в Страшный Суд. Чаяние воскресения мертвых и жизни будущего века есть единственное и действительное оправдание и метафизическое обоснование личности. Цель исторического существования -- Царство Небесное.
* * *
Посмертная статья П.И. Новгородцева "Восстановление Святынь" -- также посвящена кризису современного миросозерцания. Он видит кризис в оскудении демократической идеи, в крушении народничества.
Русскому народу предстоит сейчас задача восстановления Святынь. Необходимо пробуждение сил религиозных и национальных. И речь у Новгородцева идет "не о воскрешении каких-либо внешних форм жизни или быта, а <о> возрождении душ, о религиозно-нравственном возрождении".
На этом основании он предлагает поставить на место старого идеала -- демократии -- асиократию -- власть Святынь. "Не всеисцеляющие формы спасут нас, а благодатное просветление душ".
Любопытно сопоставить некоторые утверждения Новгородцева со статьей Вышеславцева -- "Два пути социального движения". Во многих местах эти статьи исключают друг друга.
Так, Новгородцев, цитируя воззвание Временного правительства к населению от 26 апреля 1917 года, особенно упирает на то, что Временное правительство клало в основу своего управления "добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти" и не хотело применять "старых насильственных приемов управления", не хотело "насилия и принуждения".
"Новое углубление революции принесло им преследования и казни. Таков был трагический конец пламенных надежд народников, ставших на стражу завоеваний революции".
Это говорит Новгородцев.
А Вышеславцев, исследуя пути социального движения, видит основной водораздел в анархических, синдикалистских и социалистических течениях, в том, допускает он или нет преступление.
Социальное движение может идти по двум направлениям: 1) Путь социального преступления, путь революционно-коммунистический, -- это путь умаления индивидуальной свободы и свободной индивидуальности. 2) Другой путь -- социальной правды и справедливости. Он утверждает возрастание индивидуальной свободы и свободы индивидуальности.
На первом пути -- законнический идеал абсолютно властвующей коммуны. На втором -- правовой идеал безвластной организации.
Вышеславцев думает, что не только коммунисты, но и социалисты избрали первый путь и в этом отношении могут упрекать коммунистов лишь в чрезмерности их методов. Вот почему так неуверенно и лицемерно звучат все их осуждения.
А Новгородцев только что показал нам, что русские социалисты даже злоупотребили именно вторым путем, и это принесло им в результате преследование и казни.
Ошибка Вышеславцева в том, что он выводит весь социализм из Маркса. Для него весь социализм завершается коммунизмом. "Кто отрицает диктатуру, -- тот больше не социалист". "Всякая демократическая республика противится диктатуре, и всякая диктатура уничтожает демократию. Демократия несовместима с социализмом. Платон установил это в теории, Ленин понял и осуществил на практике".
Для Вышеславцева Маркс, а дальше коммунизм -- исчерпывают пути социализма. Лассаль, в споре с Марксом отрицающий диктатуру и признающий демократию, -- тем самым не социалист, -- его течение -- государственно-демократически-реформистское. "Социализмом оно называется только потому, что признает социальный вопрос важнейшей проблемой современного правового государства".
Русская революция и III Интернационал раскрыли это противоречие и указали два пути. "Налево -- отрицание права и демократии, отрицание всех свобод и прежде всего, воинствующее отрицание религии... Направо -- утверждение и укрепление демократии, субъективного права и всех свобод, начиная со свободы совести".
Вышеславцев утверждает, что, идя по этому пути, придя к требованию идеалистического миросозерцания, отрицая классовую ненависть, немецкие социалисты (Наторп, Зомбарт, Шпенглер, Бюрк) ушли от социализма.
"Социализм, превратившийся в политику социальных реформ, не есть социализм. Кто из либералов и консерваторов, кто из промышленников и капиталистов не будет рад, если рабочие в правовых формах, то есть не грабя и не убивая, достигнут "достойного человеческого существования". Нужно только помнить, что общество состоит не из одних рабочих".
Нужно только помнить, -- добавим мы, -- что радость промышленников, капиталистов может быть омрачена сознанием, что достижение рабочим "достойного человеческого существования" требует некоторых излишков, ныне принадлежащих этим капиталистам и промышленникам. С этим добавлением станет ясно различие между политикой социальных реформ, практикуемой консерваторами и либералами, и политикой социальных реформ социалистов.
Дальше Вышеславцев предлагает выбирать между коммунизмом и антикоммунизмом, между подлинным социализмом и демократической партией социальных реформ.
* * *
Наконец, мне хочется привести еще несколько цитат из статьи Бердяева -- "Дневник Философа".
"Преодолеть большевизм может лишь по-революционная, а не дореволюционная воля", -- пишет Бердяев.
"Пока есть призрак реставрации, -- династической, аграрной, бытовой, -- пока есть признание идеальности тех основ жизни, на которых покоился старый режим, -- революция будет продолжаться".
"Религиозную неправду мистической концепции самодержавия я вижу в том, что она взваливает бремя свободы и ответственности на одного человека, снимая это бремя с христианского народа. Но наступают времена, когда каждый человек, каждый христианин, должен будет взять полноту свободы и ответственности на себя. Взвалить все на одного, а весь народ держать в состоянии детской невинности есть соблазн Великого инквизитора".
"Мы вступаем в совершенно новую историческую эпоху, которая выработает формы общества, не привычные для Нового времени".
"Нельзя объявить революцию не бывшей. Она есть огромный и поучающий трагический опыт, после которого начинается новая жизнь, выступление на историческую арену новых слоев народа, ее нельзя не признать, нельзя сделать вид, что ее не было. Новая жизнь создается не разрушительными силами революции и не старыми силами реакции, а теми творческими силами, которые раскрываются в результате опыта революции".
* * *
Таким образом, "Путь", устами многих своих сотрудников, стремится выразить эту по-революционную психологию, долженствующую начать новую историческую эру.
Очень многое правильно подмечено "Путем", очень многое предвидится верно. Даже такие исключающие друг друга статьи, как Новгородцева и Вышеславцева, заключают в себе обе нечто приемлемое.
Оговорюсь. Статья Вышеславцева очень коробит стремлением сочетать два слова -- коммунизм и социализм. Все, что он говорит о партии социальных реформ, -- и что, в свою очередь, ставит в упрек Временному правительству Новгородцев, -- все приемлемо для всякого социалиста (и демократа, конечно). Очень точно и правильно он указывает на тупик марксовой линии социализма. И совершенно непонятно, зачем ему нужно брать под подозрение "социалистичность" других направлений социализма.
Чаемое Новгородцевым восстановление Святынь тоже не вызывает споров. Но восстановление это должно коснуться не только Святынь далекого прошлого, а и той, которая попрана большевиками, -- Святыни свободного волеизъявления народа.
Наконец, о Флоровском и его борьбе с утопическим миросозерцанием. Его критика очень остра и талантлива. Он правильно анализирует внутреннюю философскую нищету утопизма.
Но, помимо этого, утопизм осуществляет некий психологический закон, по которому человеческая воля требует от жизни всегда с известным запросом, и только то, что потребовано с запросом, в известном пределе может быть осуществимо.
Каждая историческая эпоха порождает свою утопию, точно так же, как болеет своей специфической болезнью. Утопия данной эпохи есть реакция -- именно ее болезнь.
В период тирании утопически мечтают об идеале народоправства, о демократии. Это делает неутопическую, реальную демократию осуществимой вне утопической ее гипертрофии.
В период капиталистической эксплуатации рабочего класса рождается утопический социализм, -- хотя бы для того, чтобы стала возможна неутопическая, реальная "партия социальных реформ", под понятие которой Вышеславцев подгоняет все социалистические партии.
И более того. Во многих отношениях, -- правда, с известными оговорками, -- история, с точки зрения Флоровского, история как "мистерия благодатного обожения твари", -- так же утопична, как и всякая другая утопия. Так же утопично и "восстановление Святынь" Новгородцева.
Эти новые утопии -- результат болезни современности -- безбожия, материализма, плоскости духовной, воплотившихся в русском коммунизме. И рождение этих утопий имеет смысл. Они не бесплодны.
Результатом их может быть неутопическая, реальная по-революционная воля нового человечества, строящего новое общество на новых началах, выраженных ныне лишь в утопической форме.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые: Д. 1926.16 сент. No 1108. С. 2-3. Подпись: Юрий Данилов (псевдоним).
Рецензия на очередной номер журнала "Путь" -- крупнейшего религиозно-философского журнала русской эмиграции (подзаголовок: "Орган русской религиозной мысли"), издававшегося в 1925-1940 гг. в Париже H.A. Бердяевым и объединившего вокруг себя лучших религиозных мыслителей русского зарубежья. См.: Путь. 1926. No 4 (июнь-июль).
"Путь", в большой степени, журнал "духовной аристократии", о которой упоминает в своей статье Бердяев. -- В статье "Жозеф де Местр и масонство", помещенной в этом же номере журнала, H.A. Бердяев пишет: "Де Местр всегда и во всем пленяет своим духовным аристократизмом, которого так не хватает людям нашей эпохи" (С. 187).
Богословски значительны "Очерки учения о Церкви" прот. С. Булгакова. -- См.: Там же. С. 3-26.
Очень собрана и заострена статья В.И. Ильина "Иночество и подвиг". -- См.: Там же. С. 72-87. В журнале неправильно указаны инициалы, речь идет о В.Н. Ильине.
Ильин Владимир Николаевич (1890-1974) -- философ, богослов и музыковед, в эмиграции с 1919 г., в 1920-е гг. примыкал к евразийцам. Преподавал богословие в Берлине, затем в Париже, в Св.-Сергиевском православном богословском институте, -- литургику и историю философии. Участвовал в съездах РСХД.
Серьезно разработана Арсеньевым статья "Пессимизм и мистика в древней Греции". -- См.: Там же. С. 88-102. Продолжение этой статьи печаталось в No 5 "Пути" (С. 67-86).
Арсеньев Николай Сергеевич (1888-1977) -- философ, богослов, литературовед. В 1916 г. читал лекции о культуре Средневековья и Возрождения в Московском университете. В 1920-1944 гг. преподавал в Кенигсбергском и Варшавском университетах, с 1945 г. -- в Париже, в Сорбонне, с 1948 г. профессор Св.-Владимирской духовной семинарии в Нью-Йорке. Активный участник экуменического движения.
В совершенно блестящей и очень убедительной статье Бердяева "Кошмар злого добра", посвященной критике книги Ильина "О сопротивлении злу силой"... -- См.: Там же. С. 103-116.
Ильин Иван Александрович (1883-1954) -- философ и публицист, идеолог Русского общевоинского союза (РОВС), антикоммунист, монархист-непредрешенец. Профессор философии Московского университета с 1918 г., выслан из России в 1922 г. Профессор Русского научного института в Берлине и редактор журнала "Русский колокол". С 1938 г. жил в Швейцарии. Его книга "О сопротивлении злу силою" вышла в 1925 г., в Берлине. В книге активная борьба со злом, использующая, если все другие способы уже исчерпаны, методы внешнего принуждения, вплоть до военного сопротивления и смертной казни, -- возводится до уровня религиозного долга: эпиграфом к книге служит евангельский текст об изгнании Христом торгующих из храма.
Флоровский Георгий Васильевич (1893-1979) -- православный богослов, историк, протоиерей. Эмигрировал в 1920 г., с 1926 г. профессор Св.-Сергиевского православного богословского института в Париже, преподавал патрологию, догматическое и нравственное богословие. Участник съездов РСХД и экуменического движения, один из основателей Всемирного совета церквей. В 1932 г. рукоположен. С 1947 г. в США, в 1951-1955 гг. декан Св.-Владимирской духовной семинарии в Нью-Йорке. Автор исторических книг "Восточные Отцы IV века" (1931) и "Византийские Отцы V-VIII вв." (1933), а также полемического труда "Пути русского богословия" (1937). Развивал идею "неопатристического синтеза", понимаемого как творческое, современное возвращение к святоотеческой традиции Вселенской (неразделенной) церкви.
Нельзя начинать общественное строительство "голому человеку на голой земле". -- Цитата, встречающаяся и в мемуарно-литературном очерке Е.Ю. Скобцовой "Последние римляне" (1924). Один из образов, возникших в русской литературе под влиянием немецкого экспрессионизма: впервые появляется в пьесе Л. Андреева "Савва" (1906), затем звучит в произведениях М. Горького, Б. Пильняка.
...статья Г.В. Флоровского -- "Метафизические предпосылки утопизма". -- См.: Путь. 1926. No 4. С. 27-53.
...совершается скачок из царства необходимости в царство свободы... -- "Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы" -- знаменитая фраза Ф. Энгельса из его книги "Анти-Дюринг" (1878).
В этом смысл первородного греха по толкованию Несмелова. -- Несмелое Виктор Иванович (1863-1937) -- православный философ, богослов, создатель оригинальной системы христианской антропологии. С 1888 г. профессор кафедры метафизики Казанской духовной академии вплоть до ее закрытия в 1920 г. С 1930 г. лишился работы и был привлечен к суду за проповедь "Истинно-Православной Церкви", не получил срок по болезни. В 1931 г. арестован и приговорен к ссылке в Казахстан. Приговор не был исполнен из уважения к памяти сына В.И. Несмелова Валентина, чекиста, погибшего в 1919 г. Умер от воспаления легких. Наиболее полно его философско-богословская система, близкая к экзистенциализму, выражена в двухтомном труде "Наука о человеке" (1898-1903). Грехопадение, по Несмелову, было не актом злой воли, но заблуждением, извратившим замысел о бытии, а путь ко спасению лежит через осознание греха.
..."Отец Мой и доныне делает". -- См.: Ин 5:17.
...в ней накопляется и доброе, и злое, -- плевелы среди пшеницы. -- Евангельский образ, см.: Мф 13: 24-30 и 36-43.
...а в Пару сию и в Страшный Суд. -- Парусил -- греческое слово, ставшее термином христианского богословия, обозначающим второе пришествие Христа в мир в конце времен, а также Его незримое присутствие в мире.
Чаяние воскресения мертвых и жизни будущего века... -- Измененная ("чаяние" вместо "чаю") цитата из Никео-Цареградского Символа веры.
Посмертная статья П.И. Новгородцева "Восстановление Святынь"... -- См.: Путь. 1926. No 4. С. 54-71. Новгородцев Павел Иванович (1866-1924) -- философ, юрист и историк философии права, общественный деятель. Профессор юридического факультета Московского университета. Депутат I Государственной думы, подписавший "Выборгское воззвание", член кадетской партии. Был редактором сборника "Проблемы идеализма" (1902), участвовал в сборнике "Из глубины" (1918). В эмиграции (с 1920) основатель и декан Русского юридического института (факультета) в Пражском университете. В своих работах размышлял о роли метафизических принципов в истории правовых отношений, о фундаментальной связи права и нравственности, права и религии.
... со статьей Вышеславцева -- "Два пути социального движения". -- См.: Там же. С. 127-138.
Демократия несовместима с социализмом. Платон установил это в теории... -- В трактате "Государство" Платон описывает демократию, т.е. власть большинства, как одну из четырех несовершенных форм государства (наряду с тимократией, т.е. властью военачальников, олигархией, т.е. властью богатых, и тиранией). Крайняя свобода при демократии неизбежно оборачивается крайним рабством, поэтому демократия переходит в свою противоположность -- тиранию. Всем несовершенным формам правления противостоит описанный Платоном идеальный государственный строй, при котором правят мудрецы, понимающие сущность справедливости и способные править в соответствии с нею.
Лассаль, в споре с Марксом отрицающий диктатуру и признающий демократию... -- Лассаль Фердинанд (1825-1864) -- немецкий философ-социалист и политический деятель, с 1861 г. президент Всеобщего германского рабочего союза. Считал себя учеником К. Маркса, однако во многом отклонялся от его теории: ратовал за создание производительных рабочих товариществ, субсидируемых государством, за демократию, придавал большое значение всеобщему избирательному праву.
Наторп Пауль Герхардт (1854-1924) -- немецкий философ, представитель Марбургской школы неокантианства. Разрабатывал идеи социальной педагогики, нацеленной на гармонию социального и индивидуального начал в человеке.
Зомбарт Вернер (1863-1941) -- немецкий экономист и социолог, философ культуры, представитель немецкой исторической школы в экономической теории. Основные работы посвящены экономической истории Западной Европы, в особенности возникновению капитализма, проблемам социализма и социальных движений. В начале 1930-х гг. развивает идеи особого "немецкого социализма", преодолевающего как либеральный капитализм, так и марксистский социализм.
Шпенглер Освальд (1880-1936) -- немецкий философ и культуролог. Автор книги "Закат Европы" (1918), в которой развивал взгляд на мировую историю как на ряд культур, проживающих, подобно живым организмам, периоды зарождения, становления и умирания (цивилизация). В работе "Прусская идея и социализм" (1920) противопоставляет социализму К. Маркса "истинный", прусский социализм, прообразом которого является эпоха Фридриха Вильгельма I. Целью является объединение консервативных сил Германии для ее спасения от повторения судьбы России.
Бёрк Кеннет (1897-1993) -- американский писатель, журналист, философ, исследователь литературы, теоретик коммуникации. Испытал влияние Маркса, но затем выступал против идей марксизма, во многом определявших литературную критику в 1930-е гг. Развивал философию литературы в рамках теории коммуникации как символического действия.
Наконец, мне хочется привести еще несколько цитат из статьи Бердяева -- "Дневник Философа". -- См.: Путь. 1926. No 4. С. 176-182.