Михаил Кузмин Стихотворения, не вошедшие в прижизненные сборники ---------------------------------------------------------------------------- Новая библиотека поэта M. Кузмин. Стихотворения. Санкт-Петербург, 2000 Издание второе, исправленное Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания Н. А. Богомолова ---------------------------------------------------------------------------- 561 Лодка тихо скользила по глади зеркальной, В волнах тумана сребристых задумчиво тая. Бледное солнце смотрело на берег печальный, Сосны и ели дремотно стояли, мечтая. Белые гряды песку лежат молчаливо, Белые воды сливаются с белым туманом, Лодка тонет в тумане, качаясь сонливо, - Кажется лодка, и воды, и небо - обманом. Солнца сиянье окутано нежностью пара, Сосны и ели обвеяны бледностью света, Солнце далеко от пышного летнего жара, Сосны и ели далеки от жаркого лета. <1896-1897> 562. АПУЛЕЙ Бледное солнце осеннего вечера; Грядки левкоев в саду затворенном; Слышатся флейты в дому, озаренном Солнцем осенним бледного вечера; Первые звезды мерцают над городом; Песни матросов на улицах темных, Двери гостиниц полуотворенных; Звезды горят над темнеющим городом. Тихо проходят в толпе незаметные Божьи пророки высот потаенных; Юноши ждут у дверей отворенных, Чтобы пришли толпе не заметные. Пестрый рассказ глубины опьяняющей, Нежная смерть среди роз отцветающих, Ты - мистагог всех богов единящий, Смерть Антиноя от грусти томящей, Ты и познание, ты и сомнение, Вечно враждующих ты примирение, Нежность улыбки и плач погребальный, Свежее утро и вечер печальный. 1902 563-575. ТРИНАДЦАТЬ СОНЕТОВ Посвящается А. Б<ехли> 1 (Вступительный) Меня влекут чудесные сказанья, Народный шум на старых площадях, Ряд кораблей на дремлющих морях И блеск парчи в изгибах одеянья. Неясные и странные желанья... Учитель сгорбленный, весь в сединах, И рядом - отрок с тайною в глазах... В тени соборов дремлют изваянья... В каналах узких отблески огней, Звук лютни, пенье, смех под черной маской, Стук шпаг, повсюду кровь... свет фонарей... Ряд дам, мечтающих над старой сказкой... Глаза глядят внимательно и нежно, А сердце бьется смутно и мятежно. 2 Открыто царское письмо нельзя прочесть, Но лишь поднесть его к свече горящей - Увидишь ясно из бумаги спящей Ряд слов, несущих царственную весть. Бывает нужно правду с ложью сплесть, Пустые речи с истиной гласящей, Чтобы не мог слуга неподходящий Те думы царские врагу донесть. Моя душа есть царское письмо, Закрыто всем, незначаще иль лживо. Лишь тот прочтет, кому прочесть дано, Кому гонец приносит бережливо. От пламени любви печати тают И знаки роковые выступают. 3 В густом лесу мы дождь пережидали, По колеям бежали ручейки, Был слышен шум вздымавшейся реки, Но солнце виделось уж в ясной дали. Под толстым дубом мы вдвоем стояли, Широким рукавом твоей руки Я чуть касался - большей нет тоски Для сердца, чуткого к такой печали. К одной коре щекой мы прижимались, Но ствол меж нами был (ревнивый страж). Минуты те не долго продолжались, Но сердце потерял я вмиг тогда ж И понял, что с тобой я неразделен, А солнце так блестит, а лес так зелен! 4 Запел петух, таинственный предвестник, Сторожкий пес залаял на луну - Я все читал, не отходя ко сну, Но все не приходил желанный вестник... Лишь ты, печаль, испытанный наперсник, Тихонько подошла к тому окну, Где я сидел. Тебя ль я ждал одну, Пустынной ночи сумрачный наместник? Но ты, печаль, мне радость принесла, Знакомый образ вдруг очам явила И бледным светом сердце мне зажгла, И одиночество мне стало мило- Зеленоватые глаза с открытым взглядом Мозжечек каждый мне налили ядом... 5 В романе старом мы с тобой читали (Зовется он "Озерный Ланселот"), Что есть страна под ровной гладью вод, Которой люди даже не видали. Лишь старики от прадедов слыхали, Что там живет особый, свой народ, Что там есть стены, башни, ряд ворот, Крутые горы, гаснущие дали... Печали сердца, тающая сладость Так крепко скрыты от людских очей, Что им не видны ни печаль, ни радость, Ни пламень трепетной души моей - И кажется спокойной моря гладь Там, где пучин должно бы избегать. 6 Есть зверь норок, живет он в глуби моря, Он мал, невидим, но когда плывет Корабль по морю - зверь ко дну прильнет И не пускает дальше, с ветром споря. Для мореходцев большего нет горя, Как потерять богатство и почет, А сердце мне любовь теперь гнетет И крепко держит, старой басне вторя. Свободный дух полет свой задержал, Упали смирно сложенные крылья, Лишь только взор твой на меня упал Без всякого страданья и усилья. Твой светлый взгляд, волнующий и ясный, Есть тот норок незримый, но всевластный. 7 В Кремоне скрипку некогда разбили И склеили; бездушный, тусклый звук Преобразился в нежный, полный вдруг, И струны, как уста, заговорили. Любовь и скорбь в тех звуках слышны были, Рожденных опытностью властных рук, Мечты, и страсть, и трепетный испуг В сердцах завороженных пробудили. Моя душа была тиха, спокойна, Счастлива счастьем мертвым и глухим. Теперь она мятется, беспокойна, И стынет ум, огнем любви палим. Воскресшая, она звенит, трепещет, И скорбь безумная в ней дико блещет. 8 С прогулки поздней вместе возвращаясь, Мы на гору взошли; пред нами был Тот городок, что стал мне нежно мил, Где счастлив я так был, с тобой встречаясь. И, неохотно с лесом расставаясь, Когда уж вечер тихо подступил (Тот теплый вечер - дорог и уныл), Мы стали оба, медленно прощаясь. И ноги как в колодках тяжелели, Идя различною с тобой тропой, И все в уме слова твои звенели, Я как скупец их уносил с собой, Чтоб каждый слог незначащей той речи Меня питал до новой дальней встречи. 9 Пусть месяц молодой мне слева светит, Пускай цветок последним лепестком Мне "нет" твердит на языке немом - Я знаю, что твой взор меня приметит. Колдунья мне так ясно не ответит Своими чарами и волшебством, Когда спрошу о счастьи я своем, И звуков счастья слепо не заметит. Пусть "чет иль нечет" мне сулит несчастье, Пусть смутный сон грозит бедою злой, Пусть, загадавши ведро иль ненастье, Обманут встану хитрою судьбой. - Пусть все про нелюбовь твердит всегда - Твоя улыбка говорит мне "да". 10 Из глубины земли источник бьет. Его художник опытной рукою, Украсив хитро чашей золотою, Преобразил в шумящий водомет. Из тьмы струя, свершая свой полет, Спадает в чашу звучных капль толпою, И золотится радужной игрою, И чаша та таинственно поет. В глубь сердца скорбь ударила меня, И громкий крик мой к небу простирался, Коснулся неба, радужно распался И в чашу чудную упал звеня. Мне петь велит любви лишь сладкий яд - Но в счастии уста мои молчат. 11 От горести не видел я галеры, Когда она, качаясь, отплыла; Вся та толпа незрима мне была, И скорбь была сверх силы и сверх меры. Страдали так лишь мученики веры: Неугасимо в них любовь жила, Когда терзала их железная пила, Жрал рыжий лев иль пестрые пантеры. Всегда с тобой душою, сердцем, думой Я, рассеченный, за тобой плыву, А телом - здесь, печальный и угрюмый, И это все не сон, а наяву. Из всей толпы улыбка лишь твоя С галеры той светилась для меня. 12 Все так же солнце всходит и заходит, На площадях все тот же шум и гам, Легка все так же поступь стройных дам - И день сегодня на вчера походит. Раздумье часто на меня находит: Как может жизнь идти по колеям, Когда моя любовь, когда я сам В разлуке тяжкой, смерть же не приходит? Вы, дамы милые, без сердца, что ли? Как вы гуляете, спокойны и ясны, Когда я плачу без ума, без воли, Сквозь плач гляжу на нежный блеск весны? Ты, солнце красное, зачем всходило, Когда далеко все, что было мило? 13 Моя печаль сверх меры и границ; Я так подавлен мыслью об утрате, Как каторжник в холодном каземате, Наполненном двухвосток и мокриц. Как труп бездушный, падаю я ниц, И грезятся мечтанья о возврате, Как будто в тусклом розовом закате Иль в отблеске стухающих зарниц. Увижу ль я тебя, мой друг желанный, Ряд долгих зимних дней мечтой прожив? Придет ли ясный день, так долго жданный, Когда весна несет любви прилив? Когда с цветов струятся ароматы, Увидишь ли, увидишь ли меня ты? Лето-осень 1903 576. РЕКИ Реки вы, реки, веселые реки, С вами расстаться я должен навеки. Горы высокие, снежные дали, Лучше б глаза мои вас не видали! Сердце взманили зарею багряной, Душу мне сделали гордой и пьяной. Чаща лесная, ручей безыменный - Вот где темница для страсти надменной. Страсти надменной, упорной и пьяной, Бурно стремящейся к воле багряной. Но не поверю, чтоб вновь не видали Очи мои лучезарной той дали. В тесный ручей я уйду не навеки, Снова вернусь к вам, веселые реки. 1904 577 Пришли ко мне странники из пустыни, Пришли ко мне гости сегодня, Они были вестники благостыни И вестники гнева Господня. И сели под дубом мы в тень у дома, Чтоб им отдохнуть от скитаний, И в лицах читал я их казнь Содома За дерзостность ярых желаний. "Не снесть, - подумал я, - жителям града, Не снесть красоты лучистой; Какая безумцам грозит награда, Когда любовь будет нечистой? Напрасно Лот дочерей предложит - Ему самому пригодятся. Огню же, что мозг их и кости гложет, От ангелов только уняться". Молил я ангелов о прощеньи, И благостны были их лица, Но чем лучезарней будет явленье, Яснее тем гнева зарницы. Я утром, предчувствуя страх и горе, Взглянул на соседей долину. Сквозь дым на рассвете блестело море, Блестело оно к Еглаину. На месте, где были дома с садами, Лишь волны спокойно плещут, Да птицы, высоко летя стадами, От солнца невидного блещут. 1904 578-586. ХАРИКЛ ИЗ МИЛЕТА 1 В ранний утра час покидал Милет я. Тихо было все, ветерок попутный Помощь нам сулил, надувая парус, В плаваньи дальнем. Город мой, прощай! Не увижу долго Я садов твоих, побережий дальних, Самоса вдали, голубых заливов, Отчего дома. Круг друзей своих покидаю милых, В дальний, чуждый край направляю путь свой, Бури, моря глубь - не преграда ждущим Сладкой свободы. Как зари приход, как маяк высокий, Как костер вдали среди ночи темной, Так меня влечет через волны моря Рим семихолмный. 2 Тихо в прохладном дому у философа Манлия Руфа, Сад - до тибурских ворот. Розы там в полном цвету, гиацинты, нарциссы и мята, Скрытый журчит водомет. В комнатах окна на юг (на все лето он Рим покидает), Трапеза окнами в сад. Часто заходят к нему из сената степенные мужи, Мудрые речи ведут! Часто совета спросить забегают и юноши к Руфу: Он - как оракул для них. Галлий - знаток красоты; от раба до последней безделки - Все - совершенство в дому, Лучше же нет его книг, что за праздник пытливому духу! Вечно бы книги читал! Ласков Манлий со мной, но без крайности, без излияний: Сдержанность мудрым идет. 3 Я белым камнем этот день отмечу. Мы были в цирке и пришли уж поздно: На всех ступенях зрители теснились. С трудом пробились с Манлием мы к месту. Все были налицо: сенат, весталки; Лишь место Кесаря еще пустело. И, озирая пестрые ступени, Двух мужей я заметил, их глаза Меня остановили... я не помню: Один из них был, кажется, постарше И так смотрел, как заклинатель змей, - Глаз не сводил он с юноши, тихонько, Неслышно говоря и улыбаясь... А тот смотрел, как будто созерцая Незримое другим, и улыбался... Казалось, их соединяла тайна... И я спросил у Манлия: "Кто эти? " - Орозий-маг с учеником; их в Риме Все знают, даже задавать смешно Подобные вопросы... тише... цезарь. - Что будет, что начнется, я не знаю, Но белым камнем я тот день отметил. 4 С чем сравню я тебя, тайной любви огонь? Ты стрела из цветов, сладкую боль с собой Нам всегда ты несешь; ты паутины сеть, - Льву ее разорвать нельзя. Аргус ты и слепец, пламя и холод ты, Кроткий, нежный тиран, мудрость безумья ты, Ты - здоровье больных, буря спокойная, Ты - искатель цветных камней. Тихо все в глубине; сердце как спит у нас: Эрос, меткий стрелок, сердце пронзит стрелой Славно луч заблестит алой зари дневной. Мрак ночной далеко уйдет. Все сияет для нас, блеском залито все, Как у лиры струна, сердце забьется вдруг, Будто факел зажгли в царском хранилище, - Мрак пещеры убит огнем. Эрос, факел святой, мрак разогнал ты нам, Эрос, мудрый стрелок, смерть и отраду шлешь, Эрос, зодчий-хитрец, храмы созиждешь ты, Ты - искатель цветных камней. 5 Я к магу шел, предчувствием томим. Был вечер, быстро шел я вдоль домов, В квартал далекий торопясь до ночи. Не видел я, не слышал ничего, Весь поглощенный близостью свиданья. У входа в дом на цепи были львы, Их сдерживал немой слуга; в покоях Все было тихо, сумрачно и странно; Блестела медь зеркал, в жаровне угли Едва краснели. Сердце громко билось. К стене я прислонившись, ждал в тиши. И вышел маг, но вышел он один... 6 Радостным, бодрым и смелым зрю я блаженного мужа, Что для господства рожден, с знаком царя на челе. Всем не одно суждено, не одно ведь для всех - добродетель, Смело и бодро идет вечно веселый герой. В горных высотах рожденный поток добегает до моря. В плоских низинах вода только болото дает. С кровли ты можешь увидеть и звезды далекие в небе, Темную зелень садов, город внизу под холмом. Скорым быть, радости вестник, тебе надлежит; осушивши Кубок до дна, говори: "Выпил до капли вино". И между уст, что к лобзанью стремятся, разлука проходит. Скорым быть нужно, герой; куй, пока горячо. Радостна поступь богов, легка, весела их осанка, Смех им премудрей всего, будь им подобен, герой. 7 Казнят? казнят? весь заговор открыт!.. Все цезарю известно, боги, боги! Орозий, юноша и все друзья Должны погибнуть иль бежать, спасаться. По всем провинциям идут аресты, Везде, как сеть, раскинут заговор. Наверно, правду Руф сказал, но что же будет? И юноша погибнет! он шепнул мне: "Во вторник на рассвете жди меня У гаванских ворот: увидит цезарь, Что не рабов в нас встретил, а героев". 8 Как помню я дорогу на рассвете, Кустарник по бокам, вдали равнину, На западе густел морской туман, И за стеной заря едва алела. Я помню всадника... он быстро ехал, Был бледен, сквозь одежду кровь сочилась, И милое лицо глядело строго. Сошел с коня, чтоб больше уж не ехать, Достал мне письма, сам бледнел, слабея: "Спеши, мой друг! мой конь - тебе, скорее, Вот Прохору в Ефес, вот в Смирну; сам ты Прочтешь, куда другие. Видишь, видишь, Меж уст, к лобзанью близких, смерть проходит! Убит учитель, я едва умчался. Спеши, мой милый (все слабел, склоняясь Ко мне). Прощай. Оставь меня. Не бойся". И в первый раз меня поцеловал он И умер... на востоке было солнце. 9 Солнце, ты слышишь меня? я клянуся великою клятвой: Отныне буду смел и скор. Солнце, ты видишь меня? я целую священную землю, Где скорбь и радость я узнал. Смерть, не боюсь я тебя, хоть лицом я к лицу тебя встретил, Ведь радость глубже в нас, чем скорбь. Ночь! Мне не страшен твой мрак, хоть темнишь ты вечернее небо; К нам день святой опять придет! Всех призываю я, всех, что ушли от нас в мрак безвозвратный, И тех, чья встреча далека; Вами, любимыми мной, и которых еще полюблю я, Клянуся клятвою святой. Радостный буду герой, без сомнений, упреков и страха, Орлиный взор лишь солнце зрит. Я аргонавт, Одиссей, через темные пропасти моря В златую даль чудес иду. Август 1904 587-603. СОНЕТЫ 1 С тех пор как ты, без ввода во владенье, Владеешь крепко так моей душой, Я чувствую, что целиком я - твой, Что все твое: поступки, мысли, пенье. Быть может, это не твое хотенье - Владеть моею жизнью и мечтой, Но, оказавшись под твоей рукой, Я чувствую невольное волненье: Теперь, что я ни делаю - творю Я как слуга твой, потому блаженство В том для меня, чтоб, что ни говорю, Ни делаю - все было совершенство. Хожу ли я, сижу, пишу ль, читаю - Все перлом быть должно - и я страдаю. 2 Ни бледность щек, ни тусклый блеск очей Моей любви печальной не расскажут И, как плуты-приказчики, покажут Лишь одну сотую тоски моей. Ах, где надежды благостный елей? Пусть раны те им бережно помажут, Пускай врачи заботливо накажут, Чтоб в комнате не слышалось речей. Пускай внесут портрет, столь сердцу милый, Зеленая завеса на окно; И звуки песни сладкой и унылой, Когда-то слышанной, давно... давно... Но лживы все слова, как женский глаз... Моя печаль сильнее в сотни раз!.. 3 Твой взор - как царь Мидас - чего коснется, Все в золото чудесно обратит. Так искра, в камне скрыта, тихо спит, Пока от молота вдруг не проснется. Израиль Моисея так дождется - И из скалы источник побежит, Про чудо равное все говорит, Куда пытливый взор ни обернется... Ты все, чего коснешься, золотишь, Все освящаешь, даже не желая, И мне ты золотым же быть велишь, А я не золочусь, стыдом сгорая. Без скромности уж я не золотой, Не золотым же я - обидчик твой. 4 Врач мудрый нам открыл секрет природы: "Что заставляет нас в болезнь впадать, То, растворенное, и облегченье дать Нам может", - и целятся тем народы. Но не одни телесные невзгоды Закону отдала природа-мать, Покорно голосу ее внимать Лишь люди не сумели долги годы. А так легко: твой взор печаль мне дал, И радость им же может возвратиться. Ведь тут не лабиринт, где сам Дедал, Строитель хитрый, мог бы заблудиться. С разлукой лишь не знаю, как мне быть. Или разлукою с разлукою целить? 5 Ах, я любви ленивый ученик! Мне целой азбуки совсем не надо: Двух первых букв довольно мне для склада, И с ними я всю жизнь свою проник. Ничтожен ли мой труд или велик, Одна моим стараниям отрада, Одна блестит желанная награда: Чтоб А и Б задумались на миг, Не о строках моих, простых и бедных, Где я неловко ставлю робкий стих В ряды метафор суетных и бледных, Не о любви, что светит через них. А чтоб не говорить, что мы лукавим, Меж А и Б мы букву Д поставим. 6 Читаю ли я "Флор и Бланшефлор", Брожу ль за Дантом по ступеням ада, Иль Монтеверди, смелых душ отрада, Меня пленяет, как нездешний хор. Плетет ли свой причудливый узор Любви и подвигов Шехеразада, Иль блеск осенний вянущего сада К себе влечет мой прихотливый взор, Эроса торс, подростки Ботичелли Иль красота мелькнувшего лица, - То вверх, то вниз, как зыбкие качели, Скользящие мечтанья мудреца, - Приводят мне на мысль одно и то же: Что светлый взор твой мне всего дороже. 7 Как Порции шкатулка золотая Искателей любви ввела в обман И счастия залог тому был дан, Кем выбрана шкатулочка простая, И как жида каморка запертая Хранит Челлини дивного стакан, И с бирюзою тайный талисман, И редкие диковины Китая. Зерно кокоса в грубой спит коре, Но мягче молока наш вкус ласкает. И как алмазы кроются в горе, Моя душа клад чудный сохраняет. Открой мне грудь - и явится тебе, Что в сердце у меня горят: А. Б. 8 Я не с готовым платьем магазин, Где все что хочешь можно взять померить И где нельзя божбе торговца верить; Я - не для всех, заказчик мой один. Всех помыслов моих он господин, Пред ним нельзя ни лгать, ни лицемерить, Власть нежную его вполне измерить Тот может лишь, над кем он властелин. Ему я пеструю одежду шью, Но складки легкие кладу неровно, Ему я сладостно и горько слезы лью, О нем мечтаю свято и любовно. Я мудрый швец (заказчик мой один), А не с готовым платьем магазин. 9 Не для того я в творчество бросаюсь, Чтоб в том восторге позабыть тебя, Но и в разлуке пламенно любя, В своих мечтах тобой же окрыляюсь. Неверности к тебе не опасаюсь, Так смело я ручаюсь за себя, И, все чужое в сердце истребя, Искусства я рукой твоей касаюсь. Но иногда рожденные тобою Так властны образы... дух пламенеет, В душе тогда, охваченной мечтою, В каком-то свете образ свой темнеет. Но чем полней тебя я забываю, Тем ближе я тогда к тебе бываю. 10 Твое письмо!.. о светлые ключи! Родник воды живой в пустыне жаркой! Где мне найти, не будучи Петраркой, Блеск жгучих слов, как острые мечи? Ты, ревность жалкая, молчи, молчи... Как сладко в летний день, сухой и яркий, Мечтать на форуме под старой аркой, Где не палят жестокие лучи. Опять я вижу строчек ряд небрежных, Простые мысли, фразы без затей. И, полон дум таинственных и нежных, Смотрю, как на играющих детей... Твое письмо я вновь и вновь читаю, Как будто прядь волос перебираю. 11 Как без любви встречать весны приход, Скажите мне, кто сердцем очерствели, Когда трава выходит еле-еле, Когда шумит веселый ледоход? Как без любви скользить по глади вод, Оставив весла, без руля, без цели? Шекспир влюбленным ярче не вдвойне ли? А без любви нам горек сладкий мед. Как без любви пускаться в дальный путь? Не знать ни бледности, ни вдруг румянцев, Не ждать письма, ни разу не вздохнуть При мадригалах старых итальянцев! И без любви как можете вы жить, Кто не любил иль перестал любить?.. 12 Высокий холм стоит в конце дороги. Его достигнув, всякий обернется И на пройденный путь, что в поле вьется, Глядит, исполненный немой тревоги. И у одних подкосятся здесь ноги, А у других весельем сердце бьется, И свет любви из глаз их ярко льется, - А те стоят угрюмы и убоги. И всем дорога кажется не равной: Одним - как сад тенистый и цветущий, Другим - как бег тропинки своенравной, То степью плоской, жгучей и гнетущей, Но залитые райским светом дали - Тем, кто в пути любили и страдали. 13 Из моего окна в вечерний час, Когда полнеба пламенем объято, Мне видится далекий Сан-Миньято, И от него не оторвать мне глаз. Уже давно последний луч погас, А я все жду какого-то возврата, Не видя бледности потухшего заката, Смотрю ревниво, как в последний раз. И где бы ни был я, везде, повсюду Меня манит тот белый дальний храм, И не дивлюся я такому чуду: Одно по всем дорогам и горам Ты - Сан-Миньято сердца моего, И от тебя не оторвать его. 14 Любим тобою я - так что мне грозы? Разлука долгая - лишь краткий миг, Я головой в печали не поник: С любовью - что запреты? что угрозы? Я буду рыцарь чаши, рыцарь розы, Я благодарный, вечный твой должник. Я в сад души твоей с ножом проник, Где гнулись ждавшие точила лозы. И время будет: в пьяное вино Любовь и слезы дивно обратятся. Воочию там ты и я - одно; Разлука там и встреча примирятся. Твоя любовь - залог, надежда блещет, Что ж сердце в страхе глупое трепещет? 15. SINE SOLE SILEO (Надпись на солнечных часах) "Без солнца я молчу. При солнце властном Его шаги я рабски отмечаю, Я ночью на вопрос не отвечаю И робко умолкаю днем ненастным. Всем людям: и счастливым, и несчастным, Я в яркий полдень смерть напоминаю, Я мерно их труды распределяю, И жизнь их вьется ручейком прекрасным". - Ах, жалкий счетчик мелочей ненужных, Я не сравнюсь с тобой, хоть мы похожи! Я не зову трусливых и недужных, В мой дом лишь смелый и любивший вхожи. И днем и ночью, в ведро иль ненастье Кричу о беззакатном солнце счастья. 16 Прекрасен я твоею красотою, Твое же имя славится моим. Как на весах, с тобою мы стоим И каждый говорит: "Тебя я стою". Мы связаны любовью не простою, И был наш договор от всех таим, Но чтоб весь мир был красотой палим, Пусть вспыхнет пламень, спящий под золою. И в той стране, где ты и я одно, Смешались чудно жертва и убийца, Сосуд наполненный и красное вино, Иконы и молитва византийца, И, тайну вещую пленительно тая, Моя любовь и красота твоя. 17 Сегодня утром встал я странно весел, И легкий сон меня развел со скукой. Мне снилось, будто с быстрою фелукой Я подвигаюсь взмахом легких весел. И горы (будто чародей подвесил Их над волнами тайною наукой) Вдали синели. Друг мой бледнорукий Был здесь со мной, и был я странно весел. Я видел остров в голубом тумане, Я слышал звук трубы и коней ржанье, И близко голос твой и всплески весел. И вот проснулся, все еще в обмане, И так легко мне от того свиданья, Как будто крылья кто к ногам привесил. <1904-1905> 604-608. <ИЗ "АЛЕКСАНДРИЙСКИХ ПЕСЕН"> 1 Не во сне ли это было, Что жил я в великой Александрии, Что меня называли Евлогий, Катался по зеленому морю, Когда небо закатом пламенело? Смотрелся в серые очи, Что милее мне были Таис, Клеопатр и Антиноев? По утрам ходил в палестру И вечером возвращался в свой дом с садами, В тенистое и тихое предместье? И слышался лай собак издалека? Что ходил я в темные кварталы, Закрывши лицо каракаллой, Где слышалось пенье и пьяные крики И пахло чесноком и рыбой? Что смотрел я усталыми глазами, Как танцовщица пляшет "осу", И пил вино из глиняного кубка, И возвращался домой одиноким? Не во сне ли тебя я встретил, Твои глаза мое сердце пронзили И пленником повлекли за собою? Не во сне ль я день и ночь тоскую, Пламенею горестным восторгом, Смотря на вечерние зори, Горько плачу о зеленом море И возвращаюсь домой одинокий? 2 Говоришь ты мне улыбаясь: "То вино краснеет, а не мои щеки, То вино в моих зрачках играет; Ты не слушай моей пьяной речи". - Розы, розы на твоих ланитах, Искры золота в очах твоих блистают, И любовь тебе подсказывает ласки. Слушать, слушать бы тебя мне вечно. 3 Возвращался я домой поздней ночью, Когда звезды при заре уж бледнели И огородники въезжали в город. Был я полон ласками твоими И впивал я воздух всею грудью, И сказали встречные матросы: "Ишь как угостился, приятель!" - Так меня от счастия шатало. 4 Что ж делать, что ты уезжаешь И не могу я ехать за тобой следом? Я буду писать тебе письма И ждать от тебя ответов, Буду каждый день ходить в гавань И смотреть, как корабли приходят, И спрашивать о тех городах, где ты будешь, И буду казаться веселым и ясным, Как нужно быть мудрецу и поэту. Накоплю я много поцелуев, Нежных ласк и изысканных наслаждений К твоему приезду, моя радость, И какое будет счастье и веселье, Когда я тебя на палубе завижу И ты мне махнешь чем-нибудь белым. Как мы опять в мой дом поедем Среди садов тенистого предместья, Будем опять кататься по морю, Пить терпкое вино в глиняных кувшинах, Слушать флейты и бубны И смотреть на яркие звезды. Как светел весны приход После долгой зимы, После разлуки - свиданье. 5 Ко мне сошел блаженный покой. Приветствовать ли мне тебя, сын сна, или страшиться? И рассказам о кровавых битвах там, далеко, где груды мертвых тел и стаи воронов под ярким солнцем, внимаю я равнодушно. И повести о золотом осле, столь дорогой мне, смеху Вафилла кудрявого, Смердиса пенью, лирам и флейтам внимаю я равнодушно. На коней белогривых с серебряной сбруей, дорогие вазы, золотых рыбок, затканные жемчугом ткани смотрю я равнодушно. И о бедственном дне, когда придется сказать "прости" милой жизни, вечерним зорям, прогулкам веселым, Каноггу трижды блаженному, я думаю равнодушно. Не прислушиваюсь я больше к твоим шагам, не слежу зорким ревнивым глазом через портик и сад за твоею в кустах одеждой и даже, и даже твой светлый взор серых под густыми бровями глаз встречаю я равнодушно. <1904-1905> 609 Нежной гирляндою надпись гласит у карниза: "Здесь кабачок мудреца и поэта Гафиза". Мы стояли, Молча ждали Пред плющом обвитой дверью. Мы ведь знали: Двери звали К тайномудрому безделью. Тем бездельем Мы с весельем Шум толпы с себя свергаем. С новым зельем Новосельем Каждый раз зарю встречаем. Яркость смеха Тут помеха, Здесь улыбки лишь пристойны. Нам утеха - Привкус меха И движенья кравчих стройны. В нежных пудрах Златокудрых Созерцаем мы с любовью, В круге мудрых Любомудрых Чаши вин не пахнут кровью. Мы - как пчелы, Вьемся в долы, Сладость роз там собираем. Горы - голы, Ульи - полы, Мы туда свой мед слагаем. Мы ведь знали: Двери звали К тайномудрому безделью, И стояли, Молча ждали Пред плющом обвитой дверью. Нежной гирляндою надпись гласит у карниза: "Здесь кабачок мудреца и поэта Гафиза". <1906> 610 Если б ты был небесный ангел, Вместо смокинга носил бы ты стихарь И орарь из парчи золотистой Крестообразно опоясывал бы грудь. Если б ты был небесный ангел, Держал бы в руках цветок или кадилу И за нежными плечами Были б два крыла белоснежных. Если б ты был небесный ангел, Не пил бы ты vino Chianti {*}, {* Вино Кьянти (ит.). - Ред.} Не говорил бы ты по-английски, Не жил бы в вилле около Сан-Миньято. Но твои бледные, впалые щеки, Твои светлые, волнующие взоры, Мягкие кудри, нежные губы Были бы те же, Даже если бы был ты небесный ангел. <1906> 611. УТРО Звезды побледнели, небо на востоке зеленеет, ветер поднялся, скоро заря засветит. Как легко дышать после долгой ночи, после душных горниц, после чада свечей заплывших! Пенье доносится снизу, с кровли виден город, все спит, все тихо, только ветер в саду пробегает. Как лицо твое бледно в свете звезд побледневших, в свете зари нерожденной, в свете грядущего солнца! <1907> 612 Свистков призыв, визг круглых пил Моей любви не усыпил. Шипенье шлюз, шумы котлов Не заглушают сладких слов. Сквозь запах серы и резин Мне запах слышится один. Кругом народ, иль нет жилья - Пленен мечтой, не тот же ль я? Вослед мечте влечется ум, И тщетен фабрик душных шум. Пусть, ворожа, они манят - Мне не опасен дымный яд; Не заглушат прошедших слов Шипенье шлюз, шумы котлов. И все любви не усыпил Свистков призыв, визг круглых пил. 1907 613. СОНЕТ В последний раз зову тебя, любовь, Слабеют силы в горестном усилье... Едва расправлю радостные крылья, Взбунтуется непокоренной кровь... Ответь мне "да", - молю, не прекословь. Лишь для тебя прошел десятки миль я. О, связки милые, о, сухожилья, Двойные звезды глаз, ресницы, бровь. Кольцо дано не на день, а навеки. Никто другой, как я, тебя не звал, Я вижу лишь тебя, закрывши веки... Зачем прибой стремит свой шумный вал? Едва домчавшись, он отпрянет снова, Во всех скитаньях ты - моя основа... 31 марта 1912 614-621. <ИЗ ЦИКЛА "ЗЕЛЕНЫЙ ДОЛОМАН"> 1 Я рассмеялся бы в лицо Тому, кто мне сказал заране, Что после сладостных лобзаний, Размолвок, ссор, опять свиданий Найду я прежнее кольцо, Кольцо любовных обручений, Надежд, томлений и мучений. Как, я, Кузмин, опять влюблен, И в Вас, кого люблю два года? Не изменилась ли природа, Иль нипочем мне стала мода, Что я, как мальчик, увлечен И что нетерпеливо жду я Изведанного поцелуя? Причуды милые Мюссе, Где все так радостно и чисто, Фривольности ли новеллиста, Воздушные ли песни Листа Иль запах Chevalier d'Orsay, - Понять ваш смысл определенный, Ах, может лишь один влюбленный! Читаю книгу целый час, Читаю очень я прилежно, И вместо строчек неизбежно Я вижу, замирая нежно, Лежащим на диване Вас. Я отвернусь, глаза закрою, Но тем мученья лишь утрою. Лежит ленивое перо, Лежу я сам на том диване, Где Вы сидели после бани В своем зеленом доломане, Глядя и нежно и остро. Ужели сердце позабыло Все то, что было, право, было? А я так помню как вчера И вместе с тем так странно ново, Что Вас люблю я, не другого, И что твержу одно лишь слово Я от утра и до утра (Как то ни мало остроумно): "Люблю, люблю, люблю безумно". 2 HUITAIN {* Восьмистишие (фр.) - Ред.} Поют вдали колокола, И чудится мне: "Рига, Рига". Как хороша ты, как светла, Любви продолженная книга. Дождусь ли сладостного мига, Когда Вас въяве обниму И нежное придется иго Нести не мне уж одному. 3 ПРИ ПОСЫЛКЕ ЦВЕТОВ В МАРТОВСКИЙ ВТОРНИК Не пышны вешние сады, Но первый цвет всего милее. Пусть солнце светит веселее В канун обещанной среды. Ах, злой нежданности плоды: Ложится снег "белей лилеи", Но тем надежней, тем милее Весны не пышные сады. И чем светлей, чем веселее Мне солнце светит, пламенея, Тем слаще, нежностью горды, Цветут цветы в канун среды. 29 марта 1911 4 НА ПРЕДСТАВЛЕНИИ ПЬЕСЫ "НЕ БЫЛО НИ ГРОША, ДА ВДРУГ АЛТЫН" Мы сидели рядом в ложе, В глубине. Нас не видно (ну так что же?) В глубине. Я рукой колени слышу Не свои, Руки я плечом колышу Не свои. Мне и радостно и глупо - Отчего? Я смотрю на сцену тупо... Отчего? И кому уста шептали: "Вас люблю"? Чьи уста мне отвечали: "Вас люблю"? "Ни гроша я не имею - Вдруг алтын!" Я от радости робею: Вдруг алтын?! 5 НАДПИСЬ НА ЛЕВОЙ ШПОРЕ Прекрасна участь этих шпор - Сжимать прекраснейшие ноги. Смотря на них, я полн тревоги Желая сжать их с давних пор. 6 НАДПИСЬ НА ПРАВОЙ ШПОРЕ Какой скакун принять укол И бремя сладкое достоин? О жребий, ты ко мне не зол: Я знаю, чей ты, милый воин. 7 Объяты пламенем поленья, Трещат, как дальняя картечь. Как сладко долгие мгновенья Смотреть в немом оцепененьи На нежно огненную печь. Бросают лепестки авроры Уж угли алые на нас, А я, не опуская взоры, Ловлю немые разговоры Пленительных, знакомых глаз. И близость все того же тела Дарит надежду новых сил - Когда б любовь в сердцах пропела И, пробудившись, захотела, Чтоб уголь свет свой погасил! 8 Зачем копье Архистратига Меня из моря извлекло? Затем, что существует Рига И серых глаз твоих стекло; Затем, что мною не окончен Мой труд о воинах святых, Затем, что нежен и утончен Рисунок бедр твоих крутых, Затем, что Божеская сила Дает мне срок загладить грех, Затем, что вновь душа просила Услышать голос твой и смех; Затем, что не испита чаша Неисчерпаемых блаженств, Что не достигла слава наша Твоих красот и совершенств. Тем ревностней беру я иго (О, как ты радостно светло!), Что вдруг копье Архистратига Меня из моря извлекло. <1911-1912> 622. ГАЗЭЛА Мне ночью шепчет месяц двурогий все о тебе. Мечтаю, идя долгой дорогой, все о тебе! Когда на небе вечер растопит золото зорь, Трепещет сердце странной тревогой все о тебе. Когда полсуток глаз мой не видит серых очей, Готов я плакать, нищий убогий, все о тебе! За пенной чашей, радостным утром думаю я В лукавой шутке, в думе ли строгой все о тебе, В пустыне мертвой, в городе шумном все говорит И час медлитель, миг быстроногий все о тебе! <1911-1912> 623. КАБАРЕ Здесь цепи многие развязаны, - Все сохранит подземный зал, И те слова, что ночью сказаны, Другой бы утром не сказал... <1913> 624 Я книгу предпочту природе, Гравюру - тени вешних рощ, И мне шумит в весенней оде Весенний, настоящий дождь. Не потому, что это в моде, Я книгу предпочту природе. Какая скука в караване Тащиться по степи сухой. Не лучше ль, лежа на диване, Прочесть Жюль Верна том-другой. А так - я знаю уж заране, Какая скука в караване. Зевать над книгою немецкой, Где тяжек, как картофель, Witz {*}, {* Острота (нем.) - Ред.} Где даже милый Ходовецкий Тяжел и не живит страниц. Что делать: уж привык я с детской Зевать над книгою немецкой. Милей проказливые музы, Скаррона смех, тоска Алин, - Где веселилися французы И Лондон слал туманный сплин. Что в жизни ждет? одни обузы, Милей проказливые музы. Не променял бы одного я Ни на гравюру, ни на том - Тех губ, что не дают покоя, В лице прелестном и простом. Пускай мне улыбнутся трое, Не променял бы одного я. Но ждать могу ли я ответа От напечатанных листков, Когда лишь повороты света Я в них искать всегда готов, Пускай мне нравится все это, Но ждать могу ли я ответа? Я выражу в последней коде, Что без того понятно всем: Я книги предпочту природе, А вас хоть тысяче поэм. Любовь (когда она не в моде?) Поет в моей последней коде. 13 марта 1914 625. МОЛЕНИЕ О, Феодоре Стратилате, О, Егорий, апрельский цвет! Во пресветлой вы во палате, Где ни плача, ни скорби нет. Выходите вы со полками Из высоких злаченых врат! Ваш оплот надо всеми нами... Божий воин - земному брат. Изведите огонь и воду, Растопите вы топь болот, Понашлите всю непогоду На безбожный и вражий род! Преподобные, преклоните Ваши взоры от райских книг, Вы, святители, освятите, - Предводи нас, Архистратиг! Мы молебны поем не втуне, Не напрасно поклоны бьем. От приморской спешит Солуни Свет-Димитрий, звеня копьем. На пороге же Божья Мати Свой покров простирает вслед, Чтобы Царь-Христос нашей рати Дал венец золотых побед. <1914> 626 Великое приходит просто И радостно, почти шутя, Но вдруг спадает с глаз короста, И видишь новыми зрачками, Как новозданное дитя. Не шлет вестей нам барабаном, Трубач пред ним не трубит вскачь. Подобно утренним туманам, Спадает с солнца пеленами! Прими, молись и сладко плачь, Чтоб небо снизошло на землю И духу плоть дала приют, - Земля дохнула тихо: "Внемлю", Звезда цветет, и с пастухами Свирельно ангелы поют. <1914> 627. ЦАРЬГРАД Тройное имя носит город, Четвертое названье - Рим. Пусть сонной пушкой воздух вспорот - Надеждой крестной мы горим. И я бывал, друзья, в Стамбуле, Покой прелестный полюбив. Мои глаза в дыму тонули, Где зыбит зелени залив. Лишь ты одна, Айя-София, Гнала мечтательную лень, Напоминая дни иные, Особенно тот горький день! Трещат машины боевые, Все ближе крик: "Велик Аллах!" Предсмертно меркнут золотые Орлы на царских сапогах. Служитель алтаря с дарами И клириков нестройный рой... "Господь, о, смилуйся над нами! Да не погибнет Рим второй!" Султан разгорячен от зноя, На столб, чтоб славу увенчать, Окровавленной пятернею Несмытую кладет печать. Она не смыта, нет, о, турки, Нагляднейшая из улик, Что снова из-под штукатурки Нам засияет Спасов лик. И даже там, в раю, приснится, О, бедный Византийский брат, Что снова милая столица Окрестится "Святой Царьград". 1915 628 Ангелы удивленные, Ризами убеленные, Слетайтесь по-старому, По-старому, по-бывалому На вечный вертеп! Божьи пташечки, Райские рубашечки, Над пещерой малою, Ризою алою Свивайте свой круг! Пастухи беспечные, Провидцы вечные, Ночными закатами Пробудясь с ягнятами, Услышьте про мир. Мудрецы восточные, Дороги урочные Приведут вас с ладаном К Тому, Кто отрада нам, Охрана и Спас. И в годы кромешные Мы, бедные грешные, Виденьями грозными, Сомненьями слезными Смущаем свой дух. Пути укажите нам, Про мир расскажите нам, Чтоб вновь не угрозою, Но райскою розою Зажглись небеса! О люди, "Слава в вышних Богу" Звучит вначале, как всегда, - Потом и мирную дорогу Найдете сами без труда. Исполнитесь благоволенья, Тогда поймете наставленье Рождественских святых небес. Сердца откройте, люди, люди, Впустите весть о древнем чуде, Чудеснейшем из всех чудес! <1915> 629. РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ Словно сто лет прошло, а словно неделя! Какое неделя... двадцать четыре часа! Сам Сатурн удивился: никогда доселе Не вертелась такой вертушкой его коса. Вчера еще народ стоял темной кучей, Изредка шарахаясь и смутно крича, А Аничков дворец красной и пустынной тучей Слал залп за залпом с продажного плеча. Вести (такие обычные вести!) Змеями ползли: "Там пятьдесят, там двести Убитых..." Двинулись казаки. "Они отказались... стрелять не будут!.." - Шипят с поднятыми воротниками шпики. Сегодня... сегодня солнце, встав, Увидело в казармах отворенными все ворота. Ни караульных, ни городовых, ни застав, Словно никогда и не было охранника, ни пулемета. Играет музыка. Около Кирочной бой, Но как-то исчезла последняя тень испуга. Войска за свободу! Боже, о Боже мой! Все готовы обнимать друг друга. Вспомните это утро после черного вчера, Это солнце и блестящую медь, Вспомните, что не снилось вам в далекие вечера, Но что заставляло ваше сердце гореть! Вести все радостней, как стая голубей... "Взята Крепость... Адмиралтейство пало!" Небо все яснее, все голубей, Как будто Пасха в посту настала. Только к вечеру чердачные совы Начинают перекличку выстрелов, С тупым безумием до конца готовы Свою наемную жизнь выстрадать. Мчатся грузовые автомобили, Мальчики везут министров в Думу, И к быстрому шуму "Ура" льнет, как столб пыли. Смех? Но к чему же постные лица, Мы не только хороним, мы строим новый дом. Как всем в нем разместиться, Подумаем мы потом. Помните это начало советских депеш, Головокружительное: "Всем, всем, всем!" Словно голодному говорят: "Ешь!", А он, улыбаясь, отвечает: "Ем". По словам прошел крепкий наждак (Обновители языка, нате-ка!), И слово "гражданин" звучит так, Словно его впервые выдумала грамматика. Русская революция - юношеская, целомудренная, благая - Не повторяет, только брата видит в французе, И проходит по тротуарам, простая, Словно ангел в рабочей блузе. <1917> 630. ВОЛЫНСКИЙ ПОЛК Отчего травяная, древесная Весна не летит на землю? Отчего на зовы небесные Земля не вздыхает: "Внемлю"? Отчего из золотых шкатулок Не пускают мартовских пичуг? Засмотрелся Господь на Виленский переулок, Заслушался Волынских труб. Ведь они ничего ни знали, Радуясь круглыми горлами: Расстреляют ли их в самом начале Или другие пойдут за ними святыми ордами. Не знали, что ручьи-мятежники Уже бегут бурливо и хлестко И алые, алые подснежники Расцветают на всех перекрестках. Любуйтесь, хотите ли, не хотите ли! Принимайте, ждали или не ждали! Ничего, что небесные распорядители С календарной весной опоздали. <1917> 631 Не знаю: душа ли, тело ли Вселилось сквозь радостные лица Людей, которые сделали То, что могло только сниться. Другое ли окно прорубили, двери ли Распахнули в неожидаемую свободу - Но стоят в изумлении, кто верили и не верили Пробудившемуся народу. Твердою и легкою походкою Проходят освободители, Словно в озеро ходкою лодкою Вышли из затонной обители. Не удивляйтесь, что скромно сияние В глазах таких родных и ежедневных, - Ведь почти стыдливое в своем величии благодеяние Всегда детски просто и детски безгневно. Словно великая река, что, не злясь, не опрометчиво Подымается до крутого склона, А ласково, свободно и доверчиво Колышет полноводное лоно. <1917> 632 Слоями розовыми облака опадали. Вечер стих, но птицы еще не пели. Золотой купол был апостольски полон, и не проснувшееся с горы было видно море. Зеленоватые сырые дали ждали загорной свирели, и непроросшие еще гребни волн к утру не вызывал звук. Вдруг легкий и теплый, словно дыханье, голос (из долины, с неба?) пропел: - Милый путник, слушай. К премудрости открой уши. Закрыты запада двери: я, ты и Бог - трое. Четвертого нет. Безгласны спящие звери. Но Божий сияет свет. Посвященным - откровенье. Просто стой. Кругами небесных тел восхожденье к полноте неоскудно простой. Слушай мой голос, говорю я, Радужных Врат дева, Праматерь мира, первозданная Ева. Я колышу налитый мною колос, я алею в спелой малине и золотею в опереньи фазана, трепещу на магнитной игле, плачу в сосновой смоле, в молоке разломанного стебля, с птицей летаю, с рыбой ныряю, с ветром рыдаю, мерцаю звездой. Через меня в пустоте возникает эхо и в пустыне обманчивые здания. Я извожу искры из кошачьего меха и филину наплакала ночные рыдания. Теку, неподвижная, лежу, текучая, золотая и темная, раздробленная и целая, родная и непонятная слепая пророчица, косное желание. Ростки мироздания - я вывожу траву из подземной гнили, я, подымая прямо деревья - на косогорах и уклонах растут они прямо, - я воздвигаю храмы. Мною головы людей смотрят в небо и поднимают вспученные мужские органы (прямо, крепко, вверх) для той же цели. Слушай, слушай! Зови меня Ева, Еннойя, Душа мира, София. Я в тебе, и ты во мне. Я, ты и Бог - трое, четвертого нет. - Тихим воркованьем наполнились уши. Посветлели последние тени; голос пел все нежнее, все глуше, по долинным опускаясь ступен<ям>. Как проснувший<ся> поднял я голову и увидел круглое, как диск, солнце. 29 ноября 1917 633 Ольге Афанасьевне Судейкиной 11 июля 1918 Пускай нас связывал изд_а_вна Веселый и печальный рок, Но для меня цветете равно Вы каждый час и каждый срок. Люблю былое безрассудство И алых розанов узор, Влюбленность милую в искусство И комедийный, нежный вздор. На сельском лежа на диване, Вы опускали ножку вниз И в нежно-желтом сарафане Сбирали осенью анис. Весенним пленены томленьем На рубеже безумных дней, Вы пели с пламенным волненьем Элизий сладостных теней. Вы, коломбинная Психея, Сплетаете воздушно дни, И, страстный странник, я, старея, Плетусь на прежние огни. Двух муз беспечная подруга, Храня волшебство легких чар, От старого примите друга Последней музы скромный дар. 1918 634-637. ПЛЕН 1 АНГЕЛ БЛАГОВЕСТВУЮЩИЙ Прежде Мление сладкое, Лихорадка барабанной дроби, - Зрачок расширенный, Залетавшегося аэроплана дыханье, Когда вихревые складки В радужной одежде Вращались перед изумленным оком (Белоризцы при Иисусовом гробе Вещают: "Кого ищете?" А мироносицы в радостном страхе обе Стоят уже не нищие). И в розово-огненном ветре Еле Видны, как в нежном кровь теле, Крылья летящей победы. Лука, брошенная отрочьим боком, Неведомого еще Ганимеда И орла, Похитителя и похищаемого вместе (Тепло разливается молочно по жилам немой невесте), И не голос, - Тончайшей златопыли эфир, Равный стенобитным силам, Протрепещет в сердце: вперед! "Зри мир! Черед Близится С якоря Взвиться Летучим воображения кораблям. Сев Пахаря, Взлетев, Дождится Нездешним полям". Иезекиилево колесо - Его лицо! Иезекиилево колесо - Благовестив! Вращаясь, все соединяет И лица все напоминает, Хотя и видится оно, Всегда одно. Тут и родные, милые черты, Что носишь ты, И беглый взгляд едущей в Царское дамы, И лик Антиноя, И другое, Что, быть может, глядит из Эрмитажной рамы, Все, где спит Тайны шелест, Где прелесть Таинственного, милого искусства Жива... Крутится искряной розой Адонисова бока, Высокого вестник рока, Расплавленного вестник чувства, Гавриил. Твои свиданья, вдохновенье, Златисты и легки они, Но благовестное виденье Прилежные исполнит дни. Рукою радостной завеса Отдернута с твоей души... Психея, мотылек без веса, В звенящей слушает тиши. Боже, двух жизней мало, Чтобы все исполнить. Двух, трех, четырех. Какую вспахать пашню, Какую собрать жатву. Но это радостно, а не страшно... Только бы положить начало, Только бы Бог сберег! Бац! По морде смазали грязной тряпкой, Отняли хлеб, свет, тепло, мясо, Молоко, мыло, бумагу, книги, Одежду, сапоги, одеяло, масло, Керосин, свечи, соль, сахар, Табак, спички, кашу, - Все, И сказали: "Живи и будь свободен!" Бац! Заперли в клетку, в казармы, В богадельню, в сумасшедший дом, Тоску и ненависть посеяв... Не твой ли идеал осуществляется, Аракчеев? "Живи и будь свободен!" Бац! Плитой придавили грудь, Самый воздух сделался другим, Чем бывало, Чем в хорошие дни... Когда мир рвотой томим, Во рту, в голове перегарная муть, Тусклы фонарей огни, С неба, с земли грязь, И мразь, Слякоть, Хочется бить кого-то и плакать, - Тогда может присниться такое правленье, Но разве возможно оно В чуть сносный день, При малейшем солнце, При легчайшем ветерке с моря, Несущем весну? Затоптанные Даже не сапогами, Не лаптями, А краденными с чужой ноги ботинками, Живем свободные, Дрожим у нетопленной печи (Вдохновенье). Ходим впотьмах к таким же дрожащим друзьям. Их так мало, - Едим отбросы, жадно косясь на чужой кусок. Туп ум, Не слышит уже ударов. Нет ни битв, ни пожаров. Подлые выстрелы, Серая ненависть, Тяжкая жизнь подпольная Червей нерожденных. Разве и вправду Навоз мы, К<а>к говорит навозная куча (Даже выдохшаяся, простывшая), Нас завалившая? Нет. Задавленные, испуганные, Растерянные, может быть, подлые, - Но мы - люди, И потому это - только сон (Боже, двухлетний сон) Потому не навек Отлетел от меня Ангел благовествующий. Жду его, Думая о чуде. Я человек, И в каждом солнце: Великопостно русском, Мартовской розою кроющем Купола и купеческие д_о_мы, Итальянском рукодельном солнце, Разделяющем, к<а>к Челлини, Ветку от ветки, Жилку от жилки, Парижском, грязном, заплаканном солнце, Ванильном солнце Александрии, Среди лиловых туманов И песков марева Антично маячащем, В ветренном, ветренном Солнце Нью-Йорка, Будто глядит на постройки, На рабочих Молодая мильярдерша хозяйка, В зимнем Онегинском солнце, Что косо било В стекла "Альбера", И острое жало Вина и любви Ломалось в луче (Помните?) И в том небывалом, Немного в Чикаго сделанном, Что гуляет на твоих страницах, В высоких дамских сапожках, То по литовским полям, То по американским улицам, То по утренним, подозрительным комнатам, То по серым китайским глазам, Капризном, земном, Лукавом, иногда вверх ногами (И рейнвейн не прольется?) Солнце, - Я вижу, Что вернется Крылатый блеск, И голос, и трепет, И снова трех жизней окажется мало, И сладким отчаяньем замрет сердце, А ангел твердит: "Пора! Срок твой не так уж долог! Спеши, спеши! Разве не радостен скрип пера В заревой тиши, Как уколы винных иголок!" И сон пройдет, И мир придет, Перекрестись, протри глаза! Как воздух чист, Как зелен лист, Хотя была и не гроза! Снова небо голубыми обоями оклеено, Снова поют петухи, Снова можно откупорить вино с Рейна И не за триста рублей купить духи. И не знаешь, что делать: Писать, Гулять, Любить, Покупать, Пить, Просто смотреть, Дышать, И жить, жить! Тогда свободно, безо всякого груза, Сладко свяжем узел И свободно (понимаете: свободно) пойдем В горячие, содержимые частным лицом, Свободным, Наживающим двести тысяч в год (Тогда это будут огромные деньги), Бани. Словом довольно гадким Стихи кончаю я, Подвергался стольким нападкам За это слово я. Не смею прекословить, Неловок, может быть, я, Но это было давно ведь, С тех пор изменился я. В этом убедится всякий беспристрастный читатель. Притом есть английское (на французском языке) motto {*}, {* Девиз (фр.). - Ред.} Которое можно видеть На любом портсигаре, подвязках и мыле: "Honny soit qui mal y pense". 2 ВСТРЕЧНЫМ ГЛАЗАМ Ветер широкий, рей. Сети высоких рей, Горизонты зеленых морей, Расплав заревых янтарей, - Всем наивно богаты, Щурясь зорко, Сероватые глаза, Словно приклеенные у стены средь плакатов: "Тайны Нью-Йорка" И "Mamzelle Zaza". Шотландский юнга Тристана Плачет хроматическими нотами, А рейд, рейд рано Разукрашен разноцветными ботами! Помните, май был бешен, Балконы с дамами почти по-крымски грубы, Темный сок сладких черешен Окрашивал ваши губы, И думалось: кто-то, кто-то В этом городе будет повешен. Теперь такая же погода, И вы еще моложе и краше, Но где желание наше? Хоть бы свисток парохода, Хоть бы ветром подуло, Зарябив засосную лужу. Все туже, все туже Серым узлом затянуло... Неужели эти глаза - мимоходом, Только обман плаката? Неужели навсегда далека ты, Былая, золотая свобода? Неужели якорь песком засосало, И вечно будем сидеть в пустом Петрограде, Читать каждый день новые декреты, Ждать, к<а>к старые девы (Бедные узники!), Когда придут то белогвардейцы, то союзники, То Сибирский адмирал Колчак. Неужели так? Дни веселые, где вы? Милая жизнь, где ты? Ветер, широко взрей! Хоть на миг, хоть раз, К<а>к этот взгляд прохожих, Морских, беловатых глаз! 3 РАЗЛИВЫ Подняв со дна всю гниль и грязь, Уж будто нехотя ярясь, Автоматически бурливы, Шумят, шумящи и желты, В воронку черной пустоты Всем надоевшие разливы. Вдруг жирно выплюнет нырок То падаль, то коровий рог, Иконной полки бухлый угол. Туземец медленным багром На мели правит свой паром, Тупее огородных пугал. Проснись, пловец, утешься, глянь: Не все в воде и небе - дрянь, Не все лишь ветошь раззоренья. К<а>к разучившийся читать, Приготовишкой в школу сядь Слагать забытые моленья. Простой разломанный предмет Тебе напомнит ряд примет Неистребимой, милой жизни. И ужаснет тебя провал, Что сам ты дико запевал Бессмысленной начало тризны. И смутно, жадно, глух и слеп, Почуешь теплый белый хлеб, В село дорогу, мелкий ельник, И вспомнишь санок легкий бег И то, что всякий человек Очищен в чистый понедельник. 4 КОЛЫБЕЛЬНАЯ Теплый настанет денек, Встретим его, словно дар мы. Не поминай про паек И про морские казармы. Все это сон, только сон. Кончишь "Туман за решеткой" - Снова откроем балкон И почитаем с охоткой. Будем палимы опять Легким пленительным жаром, Пустимся снова гулять К нашим друзьям-антикварам. Резво взлимонит рейнвейн, Пар над ризотто взовьется. "Schlafe, mein Prinzchen, schlaf ein!" - Как у Моцарта поется. 1919 638 Декабрь морозит в небе розовом, Нетопленный мрачнеет дом. А мы, как Меншиков в Березове, Читаем Библию и ждем. И ждем чего? самим известно ли? Какой спасительной руки? Уж взбухнувшие пальцы треснули И развалились башмаки. Никто не говорит о Врангеле, Тупые протекают дни. На златокованном Архангеле Лишь млеют сладостно огни. Пошли нам крепкое терпение, И кроткий дух, и легкий сон, И милых книг святое чтение, И неизменный небосклон! Но если ангел скорбно склонится, Заплакав: "Это навсегда!" - Пусть упадет, как беззаконница, Меня водившая звезда. Нет, только в ссылке, только в ссылке мы, О, бедная моя любовь. Струями нежными, не пылкими, Родная согревает кровь, Окрашивает щеки розово, Не холоден минутный дом, И мы, как Меншиков в Березове, Читаем Библию и ждем. 8 декабря 1920 639 Утраченного чародейства Веселым ветрам не вернуть! А хочется Адмиралтейству Пронзить лазоревую муть. Притворно Невской перспективы Зовет широкий коридор, Но кажется жестоко лживым Былого счастия обзор. Я знаю: будет все, как было, Как в старину, как прошлый год; Кому семнадцать лет пробило, Тому восьмнадцатый пойдет. Настанет лето, будет душно, Летает детское серсо, Но механично и бездушно Природы косной колесо. За ивовым гоняйся пухом, Глядись хоть день в речную тишь, Но вольным и влюбленным духом Свои мечты не оживишь. Все схемы - скаредны и тощи. Освободимся ль от оков, Окостенеем ли, как мощи, На удивление веков? И вскроют, словно весть о чуде, Нетленной жизни нашей клеть, Сказав: "Как странно жили люди: Могли любить, мечтать и петь!" Апрель 1921 640 Мне не горьки нужда и плен, И разрушение, и голод, Но в душу проникает холод, Сладелой струйкой вьется тлен. Что значат "хлеб", "вода", "дрова" - Мы поняли, и будто знаем, Но с каждым часом забываем Другие, лучшие слова. Лежим, как жалостный помет, На вытоптанном, голом поле И будем так лежать, доколе Господь души в нас не вдохнет. Май 1921 641 Живется нам не плохо: Водица да песок... К земле чего же охать, А к Богу путь высок! Не болен, не утоплен, Не спятил, не убит! Не знает вовсе воплей Наш кроликовый скит. Молиться вздумал, милый? (Кочан зайчонок ест.) Над каждою могилой Поставят свежий крест. Оконце слюдяное, Тепло лазурных льдин! Когда на свете двое, То значит - не один. А может быть, и третий Невидимо живет. Кого он раз приветил, Тот сирым не умрет. Сентябрь 1921 642 Островитянам строить тыны, К тычку прилаживать лозу, Пока не выпустят вершины В туманах скрытую грозу. Предвестием гора дымится, Угрозою гудит прилив. Со страхом пахари за птицей Следят, соху остановив. И только девушки слепые Не видят тучи, да и те Заломят руки, как впервые Качнется Китеж на ките. Движение - любви избыток! О, Атлантида! О, Содом! В пророчестве летучих ниток - Кочевной воли прочный дом! Ноябрь 1922 643 Медяный блеск пал на лик твой. Смуглее зорь рдеют щеки. О, поцелуй перед битвой И утлый челн переправ далеких! Стоишь, а царственна твоя поступь! Дикарский бог так ступает... Воловий взор открыт просто, Иной божественности не зная. Шатер разбит, зреет яблонь, Вспорол полей грудь я плугом. Подруга спит, на заре озябла, И я забыл, что ты был мне другом. Земля мне мать, там тепло так! Корнями в мрак расползаюсь цепко. - Зачем же, зачем, дикий отрок, Ты будишь опять ветер едкий? Свист флейт с моря доносится... Брось гроздь, о зареносица! Ты, беззакатная, Ты, благодатная!.. Медь ржи на небо бросится! - Обуйся. Вот. Снова здравствуй! Дороги ждут. Мы - солдаты. Узнал ты клик боевой страсти? Ведь нищие всем, всем богаты! Престало преть зерном тучным. Еще удар - колос будешь. Скажи "прощай" сестрам скучным. Взгляни на меня - все забудешь. В мире мы - гости, Все - чужое. И, как ни один хозяин, Ты можешь сказать: "Мое". Отдай виноградник прохожим, Стань прохожим - И каждый виноградник - твой. Чего тебя могут лишить, Когда у тебя нет ничего? Очисти глаза и уши, Как новорожденный младенец, Укрепи ноги и сердце - И у тебя будет все: Все страны, царства, Сердца и люди! Движенье бессмертного духа, Простор (Свят пославший!) И пожатье ведущей Сухой и горячей руки! Медь наш металл, - помни! Ноябрь 1922 644 В гроте Венерином мы горим... Зовы голубок, россыпи роз... Даже не снится нам круглый Рим И странничий посох, что каждый нес. Сирены, сирены, сладелый плен. Алого сумрака смутный гнет, А путь был ангелом благословен, Коней стреноженных до сих пор он пасет. Золотого моря желанный лов Сладчайшего в мире коснулся дна. Благовещеньем колоколов - В полях родных земная весна. Развейся, раковин розовый дым! Рвитесь, венки из фиалок! Есть Рим, и сердцу простым и прямым Мужеским цветом дано зацвесть. Январь 1923 645 В какую высь чашка весов взлетела! Легка была, а в ней - мое сердце, душа и тело. Другая, качаясь, опустилась вниз, - Твой мимолетный, пустой каприз. Не заботься, что мука мне будет горька: Держала весы твоя же рука. Хорошо по небесным, заревым полям Во весь дух мчаться упорным саням! Обо мне забудь, но помни одно: Опустелое сердце - полным-полно. Январь 1923 646 Встала заря над прорубью, Золотая, литая зима. Выпускаю за голубем голубя, Пока не настала тьма. Словно от темной печени, Отрываю кусок за куском. Последний гость, отмеченный, Покидает златоверхий дом. Лети! Свободен! Не хотел, А без хотенья нет победы. Но не решат и звездоведы, Какой полету дан предел. Лети! На девичьем окне Клевать остатки каши пшенной, Но, прирученный и влюбленный, Ты не забудешь обо мне. Приснится вновь простор высот, Падучие, льдяные реки. И, как беременный, навеки Носить ты будешь горький сот. Дымное пламя затопило слова. Эта страда мне страшна и нова. Горесть и радость, смех, испуг... Голубь смертельный, огненный друг. Лейся, вар! Шуми, пожар! Дыбись, конь! Крести, огонь! Грянь, гром! Рушь дом! Санок бег Растопит снег! Зацветут, Зацветут - Там и тут Щедрые капли Алой горячей крови. И крещеные помертвелые глаза Видят: Купол отверст, синь и глубок. Недвижно висит Крещенский голубок. Январь 1923 647 Крашены двери голубой краской, Смазаны двери хорошо маслом. Ночью дверей не слышно, Ночью дверей не видно... Полной луны сила! Золото в потолке зодиаком, Поминальные по полу фиалки, Двустороннее зеркало круглеет... Ты и я, ты и я - вместе - Полной луны сила! Моя сила на тебе играет, Твоя сила во мне ликует; Высота медвяно каплет долу, Прорастают розовые стебли... Полной луны сила! Февраль 1923 648 В осеннюю рваную стужу Месяц зазубренный падает в лужу. Самоубийцы висят на кустах В фосфорических, безлюдных местах. Клочки тумана у мерклых шпор... Словно выпит до дна прозрачный взор... Без перчаток руки слабы и белы. Кобылка ржет у далекой скалы. Усталость, сон, покой... не смерть ли? Кружится ум, как каплун на вертеле. Рожок, спой Про другой покой! Как пляшут лисы Под ясной луной... Полно лая и смеха Лесное эхо... Грабы и тисы - Темной стеной! Галлали! Галлали! Учись у Паоло Учелло! Но разве ты сам не знаешь, Что летучи и звонки ноги, Быстры снеговые дороги, Что месяц молодой высок, Строен и тонок юный стрелок, Что вдовство и сиротство - осени чада, Что летней лени мужам не надо, Что любы нам ржанье и трубная трель И что лучшее слово изо всех: "Апрель!" Февраль 1923 649. ГЕРМАНИЯ С безумной недвижностью приближаясь, словно летящий локомотив экрана, яснее, крупнее, круглее, - лицо. Эти глаза в преувеличенном гриме, опущенный рот, сломаны брови, ноздря дрожит... Проснись, сомнамбула! Какая судорога исказила черты сладчайшие? Яд, падение, пытка, страх?.. Веки лоснятся в центре дико... Где лавровый венец? Почему как мантия саван? Д-а-а!! родная, родная! Твой сын не отравлен, не пал, не страшится, - восторг пророчества дан ему: неспокойно лицо пророка, и в слепящей новизне старо. Пожалуй, за печать порока ты примешь его тавро. Мужи - спокойны и смелы - братства, работа, бой! - но нужно, чтобы в крепкое тело пламя вдувал другой. Дуйте, дуйте, братья! Ничего, что кривится бровь... Сквозь дым, огонь и проклятье ливнем хлынет любовь. Нерожденный еще, воскресни! Мы ждем и дождемся его... Родина, дружба и песни - выше нет ничего! Февраль 1923 650 Зеркальным золотом вращаясь в пересечении лучей, (Лицо, лицо, лицо!..) стоит за царскими вратами невыносимый и ничей! В осиной талии Сиама искривленно качнулся Крит (Лицо, лицо, лицо!..) В сети сферических сияний неугасаемо горит. Если закрыть лицо покрывалом плотным, прожжется шитье тем же ликом. Заточить в горницу без дверей и окон, с вращающимся потолком и черным ладаном, в тайную и страшную молельню, - вылезет лицо наружу плесенью, обугленным и священным знаком. Со дна моря подымется невиданной водорослью, из могилы прорастет анемонами, лиловым, томным огнем замреет с бездонных болот... Турин, Турин, блаженный город, в куске полотна химическое богословье хранящий, радуйся ныне и присно! Т_у_рманом голубь: "Турин!" - кричит, Потоком По-река посреди кипит, Солдатская стоянка окаменела навек, Я - город и стены, жив человек! Из ризницы тесной хитон несу, Самого Господа Господом спасу! Не потопишь, не зароешь, не запрешь, не сожжешь, не вырубишь, не вымолишь своего лица, бедный царек, как сам изрек! В бездумные, легкие, птичьи дни - выступало. Когда воли смертельной загорались огни - выступало. Когда голы мы были, как осенние пни, - выступало. Когда жалкая воля шептала: "распни!" - выступало. Отчалил золотой апрель на чайных парусах чудесных, - дух травяной, ветровый хмель, расплавы янтарей небесных! Ручьи рокочут веселей, а сердце бьется и боится: все чище, девственней, белей таинственная плащаница. Открываю руки, открываю сердце, задерживаю дыханье, глаза перемещаю в грудь, желанье - в голову, способность двигаться - в уши, слух - в ноги, пугаю небо, жду чуда, не дышу.... Еще, еще.... Кровь запела густо и внятно: "Увидишь опять вещие пятна". Апрель 1923 651 Один другому говорит: "У вас сегодня странный вид: Горит щека, губа дрожит, И солнце по лицу бежит. Я словно вижу в первый раз Таким давно знакомым вас, И если вспомнить до конца, То из-под вашего лица Увижу..." - вдруг и сам дрожит, И солнце по лицу бежит, Льет золото на розу губ... Где мой шатер? Мамврийский дуб? Я третьего не рассмотрел, Чтоб возгордится не посмел... Коль гостя третьего найдешь, Так с Авраамом будешь схож. Июль 1923 652 Л. Ракову Ко мне скорее, Теодор и Конрад! Душа моя растерзана любовью, И сам себе кажусь я двойником, Что по земле скитается напрасно, Тоскуя о телесной оболочке. Я не покоя жажду, а любви! Сомнамбулы сладчайшее безумье, Да раздробившийся в сверканьях Крейслер, Да исступленное блаженство дружбы - Теперь водители моей судьбы. Песок, песок, песок... Жаркие глыбы гробницы... Ни облака, ни птицы... Отбившийся мотылек В зное недвижном висит... Все спит... Как мир знакомый далек! Шимми и небоскребы Уплыли: спутники оба Читают на входе гроба Непонятное мне заклятье, Как посвященные братья. Смерть? обьятья? Чужое, не мое воображенье Меня в пустыню эту привело, Но трепетность застывшего желанья Взошла из глубины моей души. Стучало сердце жалкое: откройся, Мне все равно: таишь обьятья, смерть, Сокровище царей, богов бессмертье. Я дольше ждать, ты видишь, не могу. Фейдт и Гофман улыбнулись, Двери тихо повернулись. Сумрак дрогнул, густ и ал, Словно ветер пробежал... И выходит... Игра несоответствий вам мила! Я вижу не в одежде неофита, Не в облаченьи древнего Египта, А в пиджаке последнего покроя, С высокой пуговицей, узкой тальей, Давно известного мне человека. Прямой, как по линейке, узкий галстух, Косой пробор волос, светлее русых, Миндалевый разрез апрельских глаз, Любовным луком вычерчены губы, И, как намек, саксонский подбородок... Назад откинут юношеский стан, Как тетива, прямы и длинны ноги, Как амулеты, розовые ногти... На правой, гладко выбритой щеке Темнеет томно пятнышко Венеры. Известно все, но золотой туман, Недвижный и трепещущий, исходит... Оцепенение, блаженный сон, И ожидание, любовь, желанье, - Соединилось все, остановившись. А мотылек усталый опустился На кончик лакированной ботинки И белым бантиком лежать остался. О, золотистая струя рейнвейна! Все кажется, что скрытая игра Пробьется пеной на твою поверхность. Сердце, могу ль Произнести я Полное имя? Тайну хранить Трудно искусству... Маску надев, Снова скажу: Гуль! Я принимаю!.. сладко умереть, Коснувшись этих ног, руки, одежды, В глазах увидев ласточек полет, Апрельский вечер, радугу и солнце! Ответ, ответ, хоть уголками губ! Ты улыбнулся. Спутники стояли, Едва заметные, у стен гробницы. - Но я не смерть, а жизнь, - произнеслось. - Все, что пленяет, что живет и движет, Все это - я! Искусство, города, Поездки дальние и приключенья, Высокие, крылатейшие мысли, И мелочи быстротекущей жизни, И блеск, и радость, ревность и страданье, Святая бедность и веселый голод, И расточительность, любовь и слава, Все это - я, все это - я. Узнал ты? - Я принимаю! я изнемогаю От жажды. Напои живой водою, О Гуль! душа моя, судьба и сердце - Вот сделалось все шатким и непрочным, Капризным, переменчивым, как жизнь. Опасное блаженство! но я понял: Покой устойчивый подобен смерти. Куда меня, о Теодор и Конрад, Вы завели, в чужом воображеньи Явился я непрошеным пришельцем. Найдется ль место мне в твоих мечтах? - Но парус поднят... и - плыви, галера! Сокровище царей, оно со мною! Апрель 1924 653 Не рыбу на берег зову, А птицу в воздух кличу, Росу на спящую траву И ветер парусам. Лишь первый шаг - увидишь сам, Какой родимый воздух, Как сладостна сухим устам Проточная вода. Рулем ведется борозда, Куда направит воля, Но недвижима навсегда Полярная звезда. Май 1924 654. ЭФЕССКИЕ СТРОКИ Флейта, пой! Пещеры своды Зацвели волшебным мленьем: Рощи, копья, города, Тихо каплет дни и годы Наговорным усыпленьем Голубиная вода. Мреет сумрак. Свет на воле. Предначертанные тени За мерцанием зарниц. Горстью сыпь на угли соли! Спины, шеи и колени, Шелестенье тщетных лиц. Ток эфира бурей станет, Буря нежит ток эфира, Кошка львом и кошкой лев. Арфы трепет громом ранит. Полноте внимаешь мира, Бренный слух преодолев. Зоркий страж не видит леса, Тайноведенья уроки Неученый раб принес. Спим с тобой у врат Эфеса... Пробужденья скрыты сроки, И не лает чуткий пес. Июль 1924 655. ИДУЩИЕ В сумерках идут двое. По разделяющимся длинным ногам видно, что они - мужчины. Деревья цветут, небо зеленеет, квакают лягушки. Идут они вдоль канала. Они почти одинакового роста, может быть - одного возраста. Они говорят о деревьях и небе, о Германии и Италии, о плаваньи на "Левиафане", о своих работах и планах, о проехавшей лодке, о вчерашнем завтраке. Иногда в груди одного оказываются два сердца, потом оба перелетают в другую грудь, как мексиканские птички. Если их руки встретятся, кажется, что из пальца в палец переливается тепло и кровь. Состав этой крови - однороден. Они могут бегать, грести и сидеть за одним столом, занимаясь каждый своим делом. Иногда улыбнутся друг другу - И это - будто поцелуй. Когда щека одного коснется щеки другого, кажется - небо позолотело. Они могут и спать на одной кровати... разве они - не мужчины? Они могут обменяться платьем, и это не будет маскарадом. Если мир вспорется войною, наступит новый 1814 год, они рядом поскачут на лошадях, в одинаковых мундирах, и умрут вместе. Огромная звезда повисла. Из сторожки выходит сторож: запирает двери на ключ, ключ кладет в карман. Посмотрел вслед паре, и может насвистывать, что ему угодно. 20 октября 1924 656 Отяжелев, слова корой покрылись. Скорей косматый разбивай кокос! Пока слизняк из домика не вылез, Высокий тополь к небу не пророс. По шахте катится, крутясь, граната. Курган Малахов, взрывы и восторг. Девятый месяц семенем богата, Прорыв кровавый крика не исторг. Терпение!.. О-о-о-_а_, мой милый! Как розово засвиристел апрель!.. Летучею, зеленою могилой Младенчески качнется колыбель. Октябрь 1924 657 Я чувствую: четыре Ноги, и все идут. Острей, прямей и шире Глаза мои глядят. Двойное сердце бьется (Мое или твое?), Берется и дается Обоими сполна. Коричневым наливом Темнеет твой зрачок, А мой каким-то дивом Сереет, как река. Тесней, тесней с любимым! Душа, и плоть, и дух, - И встанешь херувимом, Чудовищем небес. 7 ноября 1924 658 Не губернаторша сидела с офицером, Не государыня внимала ординарцу, На золоченом, закрученном стуле Сидела Богородица и шила. А перед ней стоял Михал-Архангел. О шпору шпора золотом звенела, У палисада конь стучал копытом, А на пригорке полотно белилось. Архангелу Владычица сказала: "Уж, право, я, Михайлушка, не знаю, Что и подумать. Неудобно слуху. Ненареченной быть страна не может. Одними литерами не спастися. Прожить нельзя без веры и надежды И без царя, ниспосланного Богом. Я женщина. Жалею и злодея. Но этих за людей я не считаю. Ведь сами от себя они отверглись И от души бессмертной отказались. Тебе предам их. Действуй справедливо". Умолкла, от шитья не отрываясь. Но слезы не блеснули на ресницах, И сумрачен стоял Михал-Архангел, А на броне пожаром солнце рдело. "Ну, с Богом!" - Богородица сказала, Потом в окошко тихо посмотрела И молвила: "Пройдет еще неделя, И станет полотно белее снега". Ноябрь 1924 659 О чем кричат и знают петухи Из курной тьмы? Что знаменуют темные стихи, Что знаем мы? За горизонтом двинулась заря, Душа слепая ждет поводыря. Медиумически синей, Сибирь! Утробный звон... Спалили небо перец и инбирь, Белесый сон... Морозное питье, мой капитан! Невнятный дар устам судьбою дан. На сердце положи, закрой глаза. Ба_ю_, ба_ю_! И радужно расправит стрекоза Любовь мою. Не ломкий лед, а звонкое вино Летучим пало золотом на дно. Декабрь 1924 660. СМОТР "Победа" мечет небо в медь. Разбег весны, раскат знамен, Знакомой роскоши закон: Ходить, любить, смотреть, неметь, Как зажигательным стеклом Стекляня каски блеск, мой взгляд Следит, как в ней войска горят И розовеет дальний дом. Труба, мосты, гремучий лед... Не Пруссии ли то поля? И вдруг, дыханье веселя, - Сухой Флоренции пролет. Пока идут... О, катер Мурр, Johannisberger Kabinett! Лак пролит на скользящий свет, - И желтым хлынул с лип H-dur. Мне гейзером опять хотеть... Вдруг капнула смолой слеза, Что я смотрел в твои глаза, А не в магическую медь. Февраль 1925 661 "Веселенькую! Ну, привольно!" В клетке запел слепой скворец. Ты помнишь? - Нет, совсем не больно! - И в ванну падает отец. Но в высоту ли, в глубину ли Забагровел седой прыгун, Когда пеленки затянули Глухую муть глазных лагун? Вспорхну я выдуманным пухом, Пускай гниет смешной старик. По озеру, под легким духом Плывут подтяжки и парик... И бросилась к щекам щетина - Небритого гниенья сад, - На зелень зазывает тина, Но не поднять ноги назад. Одна уступка разделенью... Держите крепче! Я пропал!.. Но эти дни меж днем и тенью! Бессчетный счет московских шпал!... 30 мая 1925 662 Воздушную и водяную гладь Не одинаковым разбить полетам, - Зачем крылатым тяжести желать? Зачем ползучим делаться пилотом? О девочка, не думая, резвясь, Себя бездушной массе ты вручила. Где соответствие? Какая связь, Когда в одном легчайшем легким сила? И брызги к небу, слезы и укор, - Они, поверь, из сердца, не из моря, Но их ведь ждал твой удивленный взор, Когда летел, певучим брызгам вторя. Из пара влага - плодовитый дождь. Приблизятся назначенные сроки, И ты увидишь из нездешних рощ, Что не прошли жестокие уроки. Декабрь 1925 663. ОЛЕНЬ ИЗОЛЬДЫ Олень комельский, сотник благочестный, Улусам лень казать ледяный рог, Но свет зеленоватый зорь полночных В своих зрачках ты и теперь сберег. Слова "любовь и честь" - они смертельны! Живое сердце кровью истекло... А лесовые круглые просторы, А зимнее, домашнее тепло! Взмолился о малиновой рубашке, А зори рвут малиновый мороз... Умели пасть подрубленные братья, И ты такой же родился и рос. А синий соболь, огненная птица У печени и вьется и зовет: "Смотри, смотри, Тристан зеленоглазый, Какое зелье фрау Изольда пьет!" О, этот голос! девочка с испугу Запела в недостроенном дому. Поет, пророчит, ворожит и плачет, И голос не понятен никому. Придут жильцы, она забудет страхи. Как именинница, пойдет прилечь, Сердца же помнят, что в часы ночные Они стучали в горячий меч. Февраль 1926 664. ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ Чужое солнце за чужим болотом Неистово садится на насест, А завтра вновь самодержавно встанет, Не наказуя, не благоволя. Как старомодно ваше платье, Молли! Как опустился ваш веселый Дик, Что так забавно говорил о боксе, Пока вы ехали на пакетботе! Скорей в барак! дыханье малярии С сиреневыми сумерками входит В законопаченные плохо щели, Коптит экономическая лампа, И бабушкина библия раскрыта... Как ваши руки, Молли, погрубели, Как выветрилась ваша красота! А ждете вы четвертого ребенка... Те трое - рахитичны, малокровны, Обречены костями осушать К житью неприспособленную местность. О Боже, Боже, Боже, Боже, Боже! Зачем нам просыпаться, если завтра Увидим те же кочки и дорогу, Где палка с надписью "Проспект побед", Лавчонку и кабак на перекрестке Да отгороженную лужу "Капитолий"? А дети вырастут, как свинопасы: Разучатся читать, писать, молиться, Скупую землю станут ковырять Да приговаривать, что время - деньги, Бессмысленно толпиться в Пантеоне, Тесовый мрамор жвачкой заплевав, Выдумывать машинки для сапог, Плодить детей и тупо умирать, Почти не сознавая скучной славы Обманчивого слова "пионеры"!.. Проспите лучше, Молли, до полудня. Быть может, вам приснится берег Темзы И хмелем увитой родимый дом... Апрель 1926 665 Блеснула лаком ложка, - И лакомка-лучок Сквозь мерзлое окошко Совсем, совсем немножко Отведал алых щек. Неметена избенка, Не вытоплена печь. Звенит легко и звонко, Умильнее ребенка, Неслышимая речь. Кто в небе мост поставил, Взрастил кругом леса? Кто, обращенный Павел, Наставил и прославил Простые чудеса? Намеков мне не надо. О, голос, не пророчь! Повеяла прохлада, Пастух загонит стадо, Когда настанет ночь. Хрустальная лачуга. Благословенный дом. Ни скорби, ни испуга, - Я вижу рядом друга За тесаным столом. Апрель 1926 666 Золотая Елена по лестнице Лебедем сходит вниз. Парень, мнущий глину на задворках, Менее смешон, чем Парис. Тирские корабли разукрашены - (Белугою пой, Гомер!) Чухонские лайбы попросту В розовой заводи шхер. Слишком много мебели, Шелухой обрастает дом. Небесные полотеры шепотом Поставили все вверх дном. В ужасе сердце кружится... Жарю, кипячу, варю... Прямая дорога в Удельную, Если правду заговорю. Покойники, звери, ангелы, Слушайте меня хоть вы! Грошовыми сережками связаны, Уши живых - мертвы. Ноябрь 1926 667 Базарный фокус-покус Живет не дольше дня, А все же мне сдается, Что любишь ты меня. У лужи удит рыбу Ученый дурачок... Возьмися за Спинозу - И взглянешь на крючок. Один крючок на стенке, Другой плывет в воде... До одури понятно, И что, и как, и где!.. Фантазия рисует Проворней маляра. Куда-то ускакали И завтра, и вчера. И русая прическа, И узкие бока... Поправит портупею Поручика рука. Вдали играют трубы: Тра-ра, тра-ра, тра-ра. Поют из-за плотины И завтра, и вчера. Совсем ведь непохоже, А верно все до слез, И карточные бредни Мой ветерок разнес, Декабрь 1926 668. ПАМЯТИ ЛИДИИ ИВАНОВОЙ Завет, воспоминание, испуг? Зачем опять трепещут тополя? В безветрии истаял томный звук, Тепло и жизнь покинули поля. А грезилась волшебная страна, Фонтаны скрипок, серебристый тюль, И не гадала милая весна, Что встретить ей не суждено июль. Исчезла. Пауза. Безмолвна гладь. Лишь эхо отвечает на вопрос, И в легком духе можем отгадать Мы веянье уже нездешних роз... Апрель 1927 669 О. А. Черемшановой Был бы я художник, написал бы Скит девичий за высоким тыном, А вдали хребет павлиний дремлет, Сторожит сибирское раздолье. И сидит кремневая девица, Лебедь черная окаменела, Не глядит, не молвит, не внимает, Песня новая уста замкнула, Лишь воронкою со дна вскипает. По кремню ударь, ударь, сударик! Ты по печени ударь, по сердцу! То-то искры, полымя, безумье! Грозная вспорхнула голубица, Табуны забыла кобылица, Разметала гриву на просторе, Засинело греческое море. Черное вихрит богомоленье, Стародавнее воскресло пенье, Перекинулся пожар по крышам. Что увидим, друга, что услышим? Дикий зной сухой гитаны, В кастаньетах треск цикады, Бахрома ресниц и шали, Роза алая в зубах! Ничего, что юбки рваны, Много ли цыганке надо? Бубны враз заворковали, Словно горлица в горах!.. Вспомнила?.. О - лэ!! Вздрогнула?.. О - лэ!! Подземная память, как нож, В дымную дыню дней! И когда на оживленный дансинг, Где-нибудь в Берлине или Вене, Вы войдете в скромном туалете, Праздные зеваки и виверы Девушку кремневую увидят И смутятся плоскодонным сердцем. Отчего так чуждо и знакомо Это пламя, скрытое под спудом, Эта дикая, глухая воля, Эти волны черного раденья? На глазах как будто ночи ставни, На устах замок висит заветный, А коснитесь - передернет тело, Словно мокрою рукой взялся за провод, И твердят посупленные брови О древнейшей, небывалой нови. 26 апреля 1927 670 О. Н. Арбениной-Гильдебрандт Сколько лет тебе, скажи, Психея? Псюхэ милая, зачем считать? Все равно ты будешь, молодея, В золотые рощи прилетать. В этих рощах воздух не прозрачный, Испарений и туманов полн, И заливы спят под тучей мрачной В неподвижности тяжелых волн. Там пустые, темные квартиры, Где мерцает беловатый пол, Или ночи северной Пальмиры, Иль невиданный, пустынный мол. У заборов девочки-подружки Ожидают, выстроившись в ряд, Или смотрят, позабыв игрушки, На чужой и недоступный сад. Там играют в сумерках Шопена. Тот, кого зовут, еще в мечтах, Но соперничество и измена Уж видны в приподнятых глазах. Там по царским дням в парадной ложе Восседает Смольный институт, А со сцены, на туман похожи, Лебеди волшебные плывут. Но, сквозь пар и сумрак розовея, Золотая роща нам видна, И пути к ней, юная Психея, Знаешь, молодея, ты одна. 11 января 1930 ПРИМЕЧАНИЯ Поэтическое наследие М.А. Кузмина велико, и данный сборник представляет его не полно. Оно состоит из 11 стихотворных книг, обладающих внутренней целостностью, и значительного количества стихотворений, в них не включенных. Нередко в составе поэтического наследия Кузмина числят еще три его книги: вокально-инструментальный цикл "Куранты любви" (опубликован с нотами - М., 1910), пьесу "Вторник Мэри" (Пг., 1921) и вокально-инструментальный цикл "Лесок" (поэтический текст опубликован отдельно - Пг., 1922; планировавшееся издание нот не состоялось), а также целый ряд текстов к музыке, отчасти опубликованных с нотами. В настоящий сборник они не включены, прежде всего из соображений экономии места, как и довольно многочисленные переводы Кузмина, в том числе цельная книга А. де Ренье "Семь любовных портретов" (Пг., 1921). В нашем издании полностью воспроизводятся все отдельно опубликованные сборники стихотворений Кузмина, а также некоторое количество стихотворений, в эти сборники не входивших. Такой подход к составлению тома представляется наиболее оправданным, т. к. попытка составить книгу избранных стихотворений привела бы к разрушению целостных циклов и стихотворных книг. Известно несколько попыток Кузмина составить книгу избранных стихотворений, однако ни одна из них не является собственно авторским замыслом: единственный сборник, доведенный до рукописи (Изборник {Список условных сокращений, принятых в примечаниях, см. на с. 686-688}), отчетливо показывает, что на его составе и композиции сказались как требования издательства М. и С. Сабашниковых, планировавшего его опубликовать, так и русского книжного рынка того времени, а потому не может служить образцом. В еще большей степени сказались эти обстоятельства на нескольких планах различных книг "избранного", следуя которым попытался построить сборник стихов Кузмина "Арена" (СПб., 1994) А.Г. Тимофеев (см. рец. Г.А.Морева // НЛО. 1995. Э 11). Следует иметь в виду, что для самого Кузмина сборники не выглядели однородными по качеству. 10 октября 1931 г. он записал в Дневнике: "Перечитывал свои стихи. Откровенно говоря, как в период 1908-1916 года много каких попало, вялых и небрежных стихов. Теперь - другое дело. М<ожет> б<ыть>, самообман. По-моему, оценивая по пятибальной системе все сборники, получится: "Сети" (все-таки 5), "Ос<енние> Озера" - 3. "Глиняные голубки" - 2, "Эхо" - 2, "Нездешние Вечера" - 4. "Вожатый" - 4, "Нов<ый> Гуль" - 3, "Параболы" - 4, "Форель" - 5. Баллы не абсолютны и в сфере моих возможностей, конечно" (НЛО. 1994. Э 7. С. 177). Довольно значительное количество стихотворных произведений Кузмина осталось в рукописях, хранящихся в различных государственных и частных архивах. Наиболее значительная часть их сосредоточена в РГАЛИ, важные дополнения имеются в различных фондах ИРЛИ (описаны в двух статьях А.Г.Тимофеева: Материалы М.А.Кузмина в Рукописном отделе Пушкинского Дома // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб., 1993; Материалы М.А.Кузмина в Рукописном отделе Пушкинского Дома (Некоторые дополнения) // Ежегодник... на 1991 год. СПб., 1994), ИМЛИ, РНБ, ГАМ, РГБ, ГРМ, Музея А.А.Ахматовой в Фонтанном Доме (С.-Петербург), а также в ряде личных собраний, доступных нам лишь частично. Полное выявление автографов Кузмина является делом будущего, и настоящий сборник не может претендовать на исчерпывающую полноту как подбора текстов (по условиям издания тексты, не включенные в авторские сборники, представлены весьма выборочно), так и учета их вариантов. В соответствии с принципами "Библиотеки поэта" ссылки на архивные материалы даются сокращенно: в случаях, если автограф хранится в личном фонде Кузмина (РГАЛИ, Ф. 232; РНБ, Ф. 400; ИМЛИ, Ф. 192; ГЛМ, Ф. 111), указывается лишь название архива; в остальных случаях указывается название архива и фамилия фондообразователя или название фонда. На протяжении многих лет, с 1929 и до середины 1970-х годов, ни поэзия, ни проза Кузмина не издавались ни в СССР, ни на Западе, если не считать появившихся в начале 1970-х годов репринтных воспроизведений прижизненных книг (ныне они довольно многочисленны и нами не учитываются), а также небольших подборок в разного рода хрестоматиях или антологиях и отдельных публикаций единичных стихотворений, ранее не печатавшихся. В 1977 г. в Мюнхене было издано "Собрание стихов" Кузмина под редакцией Дж.Малмстада и В.Маркова, где первые два тома представляют собою фотомеханическое воспроизведение прижизненных поэтических сборников (в том числе "Курантов любви", "Вторника Мэри" и "Леска"; "Занавешенные картинки" воспроизведены без эротических иллюстраций В.А.Милашевского), а третий (ССт) состоит из чрезвычайно содержательных статей редакторов, большой подборки стихотворений, не входивших в прижизненные книги (в том числе текстов к музыке, стихов из прозаических произведений, переводов и коллективного), пьесы "Смерть Нерона" и театрально-музыкальной сюиты "Прогулки Гуля" (с музыкой А.И.Канкаровича под названием "Че-пу-ха (Прогулки Гуля)" была исполнена в 1929 г. в Ленинградской Академической капелле. См.: "Рабочий и театр". 1929. Э 14/15), а также примечаний ко всем трем томам (дополнения и исправления замеченных ошибок были изданы отдельным приложением подзагл. "Addenda et errata", перечень необходимых исправлений вошел также в Венский сборник). Названное издание является, бесспорно, наиболее ценным из осуществленных в мире до настоящего времени как по количеству включенных в него произведении, так и по качеству комментариев, раскрывающих многие подтексты стихов Кузмина. Однако оно не лишено и отдельных недостатков, вызванных обстоятельствами, в которых оно готовилось: составители не имели возможности обращаться к материалам советских государственных архивов, бывшие в их распоряжении копии ряда неизданных стихотворений являлись дефектными, по техническим причинам оказалось невозможным внести необходимую правку непосредственно в текст стихотворений и т.п. Ряд стихотворений остался составителям недоступным. Из изданий, вышедших на родине Кузмина до 1994 г. включительно, серьезный научный интерес имеют прежде всего "Избранные произведения" (Л., 1990) под редакцией А.В.Лаврова и Р.Д.Тименчика, представляющие творчество Кузмина далеко не полно, но оснащенные в высшей степени ценным комментарием; в частности, особый интерес вызывают обзоры критических откликов на появление книг поэта, которые из соображении экономии места в предлагаемом томе не могут быть представлены. Добросовестно откомментирован уже упоминав- шийся нами сборник "Арена" под редакцией А.Г.Тимофеева, хотя его композиция не может быть, с нашей точки зрения, принята в качестве удовлетворительной. Книги, вышедшие под редакцией С.С.Куняева (Ярославль, 1989; иной вариант - М., 1990) и Е.В.Ермиловой (М., 1989), научной ценностью не обладают (см. рецензию Л.Селезнева // "Вопросы литературы". 1990. Э 6). Настоящее издание состоит из двух больших частей. В первую, условно называемую "Основным собранием", вошли прижизненные поэтические сборники Кузмина, с полным сохранением их состава и композиции, графического оформления текстов, датировок и прочих особенностей, о чем подробно сказано в преамбулах к соответствующим разделам. Во вторую часть включены избранные стихотворения, не входившие в авторские сборники. При составлении этого раздела отдавалось предпочтение стихотворениям завершенным и представляющим определенные этапы творчества Кузмина. Более полно представлено послеоктябрьское творчество поэта. Обращение к рукописям Кузмина показывает, что для его творческой практики была характерна минимальная работа над рукописями: в черновых автографах правка незначительна, а последний ее слой практически совпадает с печатными редакциями. Это дает возможность отказаться от традиционного для "Библиотеки поэта" раздела "Другие редакции и варианты" и учесть их непосредственно в примечаниях. При этом варианты фиксируются лишь в тех случаях, когда они представляют значительный объем текста (как правило, 4 строки и более), или намечают возможность решительного изменения хода поэтической мысли, или могут свидетельствовать о возможных дефектах основного текста. Следует отметить, что далеко не всегда функция автографа - беловой или черновой - очевидна. В тех случаях, которые невозможно разрешить однозначно, мы пользуемся просто словом "автограф". В тексте основного собрания сохранена датировка стихотворений, принадлежащая самому Кузмину, со всеми ее особенностями, прежде всего - часто применяемыми поэтом общими датировками для целого ряда стихотворений, а также заведомо неверными датами, которые могут обладать каким-либо особым смыслом (как правило, в списках своих стихотворений Кузмин обозначает даты весьма точно, что говорит о его внимании к этому элементу текста). Исправления и дополнения к авторским датировкам вынесены в примечания. Лишь в нескольких случаях в текст внесены датировки, намеренно опущенные самим автором (чаще всего - при включении в книгу стихотворений, написанных задолго до ее издания); такие даты заключаются в квадратные скобки. В разделе "Стихотворения, не вошедшие в прижизненные сборники", произведения датировались на основании: 1) дат, проставленных самим автором в печатных изданиях или автографах; 2) различных авторских списков произведений; 3) археографических признаков или разного рода косвенных свидетельств; 4) первых публикаций. В двух последних случаях даты заключаются в ломаные скобки; во всех случаях, кроме первого, обоснование датировки приводится в примечаниях. Даты, между которыми стоит тире, означают время, не раньше и не позже которого писалось стихотворение или цикл. Орфография текстов безоговорочно приведена к современной, за исключением тех немногих случаев, когда исправление могло войти в противоречие со звучанием или смыслом стиха. Кузмин постоянно писал названия месяцев с прописных букв - нами они заменены на строчные. В то же время в текстах поздних книг Кузмина слова "Бог", "Господь" и др., печатавшиеся по цензурным (а нередко и автоцензурным, т. к. такое написание встречается и в рукописях) соображениям со строчной буквы, печатаются с прописной, как во всех прочих текстах. Пунктуация Кузмина не была устоявшейся, она сбивчива и противоречива. Поэтому мы сочли необходимым в основном привести ее к современным нормам, оставив без изменения в тех местах, где можно было подозревать определенно выраженную авторскую волю, или там, где однозначно толковать тот или иной знак препинания невозможно. Примечания содержат следующие сведения: указывается первая публикация (в единичных случаях, когда стихотворение практически одновременно печаталось в нескольких изданиях, - через двойной дефис указываются эти публикации; если впервые стихотворение было опубликовано в книге, воспроизводимой в данном разделе, ее название не повторяется). В тех случаях, когда стихотворение печатается не по источнику, указанному в преамбуле к сборнику, или не по опубликованному тексту, употребляется формула: "Печ. по ...". Далее приводятся существенные варианты печатных изданий и автографов, дается реальный комментарий (ввиду очень большого количества реалий разного рода, встречающихся в текстах, не комментируются слова и имена, которые могут быть отысканы читателем в "Большом (Советском) энциклопедическом словаре" и в "Мифологическом словаре", М., 1990), а также излагаются сведения, позволяющие полнее понять творческую историю стихотворения и его смысловую структуру. При этом особое внимание уделено информации, восходящей к до сих пор не опубликованным дневникам Кузмина и его переписке с Г.В.Чичериным, тоже лишь в незначительной степени введенной в научный оборот. При этом даже опубликованные в различных изданиях отрывки из этих материалов цитируются по автографам или по текстам, подготовленным к печати, дабы не загромождать комментарий излишними отсылками. Для библиографической полноты следует указать, что отрывки из дневника Кузмина печатались Ж.Шероном (WSA. Bd. 17), К.Н.Суворовой (ЛН. Т. 92. Кн. 2) и С.В.Шумихиным (Кузмин и русская культура. С. 146-155). Текст дневника 1921 года опубликован Н.А.Богомоловым и С.В.Шумихиным (Минувшее: Исторический альманах. [Paris, 1991]. Вып. 12; М., 1993. Вып. 13), текст дневника 1931 года - С.В.Шумихиным (НЛО. 1994. Э 7), дневник 1934 года - Г.А.Моревым (М.Кузмин. Дневник 1934 года. СПб., 1998). Обширные извлечения из писем Кузмина к Чичерину приводятся в биографии Кузмина (Богомолов Н.А., Малмстад Дж.Э. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. М., 1996). Две подборки писем опубликованы А.Г.Тимофеевым ("Итальянское путешествие" Михаила Кузмина // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1992. М., 1993; "Совсем другое, новое солнце...": Михаил Кузмин в Ревеле // "Звезда". 1997. Э 2), фрагменты двусторонней переписки опубликованы С.Чимишкян ("Cahiers du Monde Russe et sovietique". 1974. T. XV. Э 1/2). Особую сложность представляло выявление историко-культурных и литературных подтекстов стихотворений Кузмина. Как показывает исследовательская практика, в ряде случаев они не могут быть трактованы однозначно и оказываются возможными различные вполне убедительные интерпретации одного и того же текста, основанные на обращении к реальным и потенциальным его источникам. Большая работа, проделанная составителями-редакторами ССт и Избр. произв., не может быть признана исчерпывающей. В данном издании, в связи с ограниченностью общего объема книги и, соответственно/комментария, указаны лишь те трактовки ассоциативных ходов Кузмина, которые представлялись безусловно убедительными; тем самым неминуемо оставлен без прояснения ряд "темных" мест. По мнению комментатора, дальнейшая интерпретация различных текстов Кузмина, особенно относящихся к 1920-м годам, может быть осуществлена только коллективными, усилиями ученых. При составлении примечаний нами учтены опубликованные комментарии А.В.Лаврова, Дж.Малмстада, В.Ф.Маркова, Р.Д.Тименчика и А.Г.Тимофеева. В тех случаях, когда использовались комментарии других авторов или же опубликованные в других изданиях разыскания уже названных комментаторов, это оговаривается особо. Редакция серии приносит благодарность А.М.Луценко за предоставление им ряда уникальных материалов (автографов и надписей Кузмина на книгах), использованных в данном издании. Редакция благодарит также Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме за помощь, оказанную при иллюстрировании настоящего издания впервые публикуемыми материалами из фонда Музея и его библиотеки. Составитель приносит свою глубокую благодарность людям, способствовавшим ему в поиске и предоставившим возможность получить материалы для издания: С.И.Богатыревой, Г.М.Гавриловой, Н.В.Котрелеву, А.В.Лаврову, Е.Ю.Литвин, Г.А.Мореву, М.М.Павловой, А.Е.Парнису, В.Н.Сажину, М.В.Толмачеву, Л.М.Турчинскому. Особая благодарность - АТ.Тимофееву, рецензировавшему рукопись книги и высказавшему ряд важных замечаний. Список условных сокращений А - журн. "Аполлон" (С.-Петерб.-Петроград). Абр. - альм. "Абраксас". Вып. 1 и 2 - 1922. Вып. 3 - 1923 (Петроград). АЛ - собр. А.М.Луценко (С. - Петерб.). Арена - Кузмин М. Арена: Избранные стихотворения / Вст. ст., сост., подг. текста и комм. А.Г.Тимофеева. СПб.: "СевероЗапад", 1994. Ахматова и Кузмин - Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Ахматова и Кузмин // "Russian Literature". 1978. Vol. VI. Э 3. Бессонов - Бессонов П.А. Калеки перехожие: Сборник стихов и исследование. М., 1861. Вып. 1-3 (с общей нумерацией страниц). В - журн. "Весы" (Москва). Венский сборник - Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin / Ed. by John E.Malmstad. Wien, 1989 (WSA. Sonderband 24). ГГ-1 - Кузмин М. Глиняные голубки: Третья книга стихов / Обл. работы А.Божерянова. СПб.: Изд. М.И.Семенова, 1914. ГГ-2 - Кузмин М. Глиняные голубки: Третья книга стихов. Изд. 2-е / Обл. работы Н.И.Альтмана. [Берлин]: "Петрополис", 1923. ГЛМ - Рукописный отдел Гос. Литературного музея (Москва). ГРМ - Сектор рукописей Гос. Русского музея (С. - Петерб.). Дневник - Дневник М.А.Кузмина // РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 51-67а. Дневники 1921 и 1931 гг. цитируются по названным в преамбуле публикациям, за остальные годы - по тексту, подготовленному Н.А.Богомоловым и С.В.Шумихиным к изданию с указанием дат записи. ЖИ - газ. (впоследствии еженедельный журн.) "Жизнь искусства" (Петроград - Ленинград). Журнал ТЛХО - "Журнал театра Литературно-художественного общества" (С. - Петерб.). ЗР - журн. "Золотое руно" (Москва). Изборник - Кузмин М. Стихи (1907-1917), избранные из сборников "Сети", "Осенние озера", "Глиняные голубки" и из готовящейся к печати книги "Гонцы" // ИМЛИ. Ф. 192. Оп. 1. Ед. хр. 4. Избр. произв. - Кузмин М. Избранные произведения / Сост., подг. текста, вст. ст. и комм. А.В.Лаврова и Р.Д.Тименчика. Л.: "Худож. лит.", 1990. ИМЛИ - Рукописный отдел Института мировой литературы РАН. ИРЛИ - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН. Кузмин и русская культура - Михаил Кузмин и русская культура XX века: Тезисы и материалы конференции 157 мая 1990 г. Л., 1990. Лесман - Книги и рукописи в собрании М.С.Лесмана: Аннотированный каталог. Публикации. М.: "Книга", 1989. Лит. прил. - "Русская мысль" (Париж): Лит. прил. Э 11 к Э 3852 от 2 ноября 1990. ЛН - Лит. наследство (с указанием тома). Лук. - журн. "Лукоморье" (С.-Петерб. - Петроград). Майринк - Густав Майринк. Ангел западного окна: Роман. СПб., 1992. НЛО - журн. "Новое литературное обозрение" (Москва). П - Кузмин М. Параболы: Стихотворения 1921 -1922. Пб.; Берлин: "Петрополис", 1923. Пример - Кузмин М., Князев Всеволод. Пример влюбленным: Стихи для немногих / Украшения С.Судейкина // РГБ. Ф. 622. Карт. 3. Ед. хр. 15 (часть рукописи, содержащая стихотворения Кузмина [без украшений, которые, очевидно, и не были выполнены], предназначавшейся для изд-ва "Альциона"; часть рукописи со стихами Князева - РГАЛИ, арх. Г.И.Чулкова). Ратгауз - Ратгауз М.Г. Кузмин - кинозритель // Киноведческие записки. 1992. Э 13. РГАЛИ - Российский гос. архив литературы и искусства. РГБ - Отдел рукописей Российской гос. библиотеки (бывш. Гос. Библиотеки СССР им. В.И.Ленина). РНБ - Отдел рукописей и редких книг Российской Национальной библиотеки (бывш. Гос. Публичной библиотеки им. М.Е.Салтыкова-Щедрина). РМ - журн. "Русская мысль" (Москва). РТ-1 - Рабочая тетрадь М.Кузмина 1907-1910 гг. // ИРЛИ. Ф. 172. Оп. 1. Ед. хр. 321. РТ-2 - Рабочая тетрадь М.Кузмина 1920-1928 гг. // ИРЛИ. Ф. 172. Оп. 1. Ед. хр. 319. Рук. 1911 - Кузмин М. Осенние озера, вторая книга стихов. 1911 // ИМЛИ. Ф. 192. Оп. 1. Ед. хр. 5-7 (рукопись). С-1 - Кузмин М. Сети: Первая книга стихов / Обл. работы Н.феофилактова. М.: "Скорпион", 1908. С-2 - Кузмин М. Сети: Первая книга стихов. Изд. 2-е / Обл. работы А.Божерянова. Пг.: Изд. М.И.Семенова, 1915 (Кузмин М. Собр. соч. Т. 1). С-3 - Кузмин М. Сети: Первая книга стихов. Изд. 3-е / Обл. работы Н.И.Альтмана. Пб.; Берлин: "Петрополис", 1923. СевЗ - журн. "Северные записки" (С.-Петерб.-Петроград). СиМ - Богомолов Н.А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995. Списки РГАЛИ - несколько вариантов списков произведений Кузмина за 1896-1924 гг. // РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 43. Список РТ - Список произведений Кузмина за 1920 - 1928 гг.//РТ-2 ССт - Кузмин Михаил. Собрание стихов / Вст. статьи, сост., подг. текста и комм. Дж.Малмстада и В.Маркова. Munchen: W.Fink Verlag, 1977. Bd. III. ст. - стих. ст-ние - стихотворение. Стихи-19 - Рукописная книжка "Стихотворения Михаила Кузмина, им же переписанные в 1919 году" // РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 6. Театр - М. Кузмин. Театр: В 4 т. (в 2-х книгах) / Сост. А.Г. Тимофеев. Под ред. В. Маткова и Ж. Шерона. Berkly Slavic Specialties, [1994]. ЦГАЛИ С.-Петербурга - Центральный гос. архив литературы и искусства С.-Петербурга (бывш. ЛГАЛИ). WSA - Wiener slawistischer Almanach (Wien; с указанием тома). СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ПРИЖИЗНЕННЫЕ СБОРНИКИ В данном разделе представлены далеко не все известные составителю ст-ния Кузмина, не включавшиеся им в состав прижизненных поэтических сборников. При выборе предпочтение отдавалось произведениям, представляющим малоисследованные периоды творчества Кузмина (прежде всего - ранние годы), ст-ниям, определяющим поворотные пункты в идейном и творческом развитии поэта, не опубликованным вообще или опубликованным в малодоступных современному русскому читателю изданиях и, наконец, опубликованным с неточностями. 561. ССт, в тексте статьи Дж.Малмстада. Печ. по автографу в письме к Г.В.Чичерину от 13 января 1897 г., сопровожденному словами: "Посылаю тебе следующее стихотворение без отношения к музыке (хотя оно очень годится для таковой, мне кажется)" (РНБ, арх. Г.В.Чичерина). 18 января Чичерин отвечал: "В новом стихотворении мне очень нравится общее настроение, и лениво усталый ритм, и много отдельных образов, но в общем оно менее самобытно, чем "Смуглый и бледный" или "Бледные розы"" (РГАЛИ; последнее ст-ние, датированное апрелем 1 895 г., недавно републиковано П.В.Дмитриевым // НЛО. 1993. Э 3. С. 156). Ответ Кузмина на разбор Чичерина - в письме от 24 января 1897 г. (ССт. С. 36). 562. "В мире искусств". 1907. Э 13/14. Дата - по списку музыкальных произведений Кузмина (РГАЛИ) с уточнением: "янв.". Апулей принадлежал к числу любимых писателей Кузмина; выполненный им перевод "Метаморфоз" ("Золотого осла"), впервые опубл. в 1929 г., перепечатывается до сих пор, причем в последнем известном нам воспроизведении текста снята редакторская правка, которой перевод был подвергнут в 1950-е гг. Мистагог - в древней Греции жрец, возглавлявший мистерии. Смерть Антиноя. См. примеч. 80-86 (7). 563-575. Зеленый сборник стихов и прозы. СПб., 1905 (вышел 20 декабря 1904г. См. дневник Ю.Н.Верховского // РГБ, арх. Л.В.Горнунга). Первая публ. стихотворений Кузмина безотносительно к музыке. При жизни автора более не перепечатывалось. Об адресате посвящ. см.: "Второе лето я отчаянно влюбился в некоего мальчика, Алешу Бехли, живших тоже на даче в Василе <Васильсурске> Вариных < сестры Кузмина > знакомых. Разъехавшись, я в Петербург, он в Москву, мы вели переписку, которая была открыта его отцом, поднявшим скандал, впутавшим в это мою сестру и прекратившим, таким образом, это приключение" (Кузмин и русская культура. С. 153; письма А.Бехли к Кузмину - ЦГАЛИ С.-Петербурга). В письме к Чичерину, написанном в июле 1903 г., Кузмин рассказывал: "Странный случай; когда мы ездили в женский монастырь через леса вчетвером: сестра моя, племянник Сережа, я и Сережин товарищ Алеша Бехли, среди самой несоответственной обстановки мне захотелось вдруг изобразить ряд сцен из итальянского Возрождения, страстно. Можно бы несколько отделов (Canzoniere, Алхимик, Венеция и т.п.) и даже я начал слова из Canzoniere (3 сонета) и вступление" (РНБ, арх. Г.В.Чичерина). 20 августа ему же: "Я 12-го перебрался в Нижний и вот до 20 написал музыку к 8 сонетам; конечно, не ожидаю большой их популярности, и даже не знаю, что ты-то их поймешь ли сразу и оценишь ли, не отметнешь ли. Но сам я ими очень доволен, хотя не всегда музыка лучше слов", - и далее, перечислив сонеты, названные и здесь "Il Canzoniere" (явно в подражание знаменитому циклу Ф.Петрарки): "От 2-9 включ<ительно> музыка написана, редко я писал с такою скоростью, и причем не дома. Что из этого выйдет - не знаю, может выйти и "битва русских с Кабардинцами". Лучше других 3. 4. 5. 6., хуже других 7. и 2., 8. и 9., кажется, средние". Списки нот всего цикла - РНБ. Беловые автографы ст-ний 1-4, 6 - в письме к Г.В.Чичерину (июль 1903; РНБ, арх. Г.В.Чичерина), ст-ний 5, 9, 12-13 - в письме к нему же от 20 августа 1903 г. (Там же). 5. "Озерный Ланселот" - французский рыцарский роман неизвестного автора (XIII век). 7. Кремона - итальянский город, в котором работали знаменитые скрипичные мастера Страдивари, Амати и Гварнери. 576. Проталина. СПб., весна 1907. Беловой автограф - РГАЛИ, в записной книжке 1904 г., что является основанием для датировки. 577. ССт с предположительной датировкой: 1907-1908. Печ. по беловому автографу в записной книжке 1904 г. (РГАЛИ). Ст-ние основано на библейском сюжете (Быт., гл. 18-19). Еглаин (Еглаим) в Библии упоминается дважды: Ис. 15, 18; Иезек. 47, 10. 578-586. ССт. - День поэзии 1979. М., 1979 /Публ. С.Григорьянца. Печ. по беловому автографу с датой (РГАЛИ), к которому восходит публикация в "Дне поэзии", имеющая ряд неточных прочтений. О становлении замысла и текста этого вокально-музыкального цикла узнаем из писем Г.В.Чичерину к Кузмину. 17 августа 1904 г.: "Этот последний замысел - "Харикл из Милета" - это страшно интересно. Это та самая форма серии, которую ты довел до сих пор до наибольшего мастерства. Эти легкие наброски у тебя содержат maximum жизненности и почвенного содержания". 2-5 августа: "2-я элегия, с размером вроде сапфического и прекрасным завершением "Рим семихолмный", - прелестна, классична, пластична; четвертая строфа более модернична по интенсивности сравнений. <...> И завершение - бодр и смел, и красота и радость - прекрасно". 26 сентября: "Наставления мага и по словам прекрасны. Следующий Э мне кажется немного неуклюж". 6 октября: "Э 8 Харикла - прекрасная картина; только не очень ли скоро после "заря едва алела" скатывается солнце?". В 1906 г. Кузмин перевел сюжет цикла в прозу, сделав из него вставную новеллу для 19-й главы "Повести об Елевсиппе" (Кузмин М. Вторая книга рассказов. М., 1910. С. 119-125). Нотный автограф всего цикла с датами, относящимися, очевидно, к созданию музыки, - РНБ. 1. В автографе РНБ под загл. "Элегия", с датой - 21 августа. В "Дне поэзии" под загл. "Отъезд". В основном автографе есть незачеркнутый вар. поел, строки: "Рим семигорный". В автографе РНБ ст. 12: "Жизни и счастья". 2. В автографе РНБ, под загл. "У Манлия Руфа", с датой: 27 августа. 3. В автографе РНБ, под загл. "В цирке", с датой: 31 августа. В автографе РГАЛИ между ст. 6 и 7 первоначально был еще один: "Блеск поражал мой непривычный взор". Я белым камнем этот день отмечу. См. примеч. 61-67 (2). 4. В автографе РНБ, под загл. "Эрос", с датой: 6 сентября. В автографе РГАЛИ в ст. 14 есть незачеркнутый вар. слова "забьется" - "трепещет". 5. В автографе РНБ, под загл. "К магу", с датой: 13 сентября. В "Дне поэзии" - под загл. "У мага". Начиная с этого ст-ния нумерация отдельных ст-ний прекращается. 6. В автографе РНБ, под загл. "Наставления мага", с датой: 15 сентября. 7. В автографе РНБ, под загл. "Казнят? казнят?", с датой: 20 сентября. В ст. 10 незачеркнутый вар. слова "гаванских" - "портовых". 8. В автографе РНБ, под загл. "Смерть", с датой: 29 сентября. В автографе РГАЛИ незачеркнутый вар. ст. 2: "Кустарник по бокам, равнину к морю" (в автографе РНБ этот вар. - основное чтение). 9. В автографе РНБ, под загл. "Клятва", с датой: 30 сентября. 587-603. ССт, под загл. "Семнадцать сонетов". Цикл сформирован в беловом автографе (РГАЛИ). Сохраняя целостность и. композицию цикла, мы принимаем наиболее поздние из известных нам редакций отдельных сонетов. Ст-ния 1-5, 7-9, 13-14, 16-17 печ. по беловым автографам в записной книжке 1904 г., что дает основания для датировки основного корпуса текстов. 3. Израиль Моисея так дождется и т.д. См. "ВотЯ стану перед тобою там на скале в Хориве; и ты ударишь в скалу, и пойдет из нее вода, и будет пить народ. И сделал так Моисей в глазах старейшин израильских" (Исх. 17, 6). 5. АДБ. - очевидно, А.Бехли (см. примеч. 563-575). 6. Печ. по беловому автографу: Пример, цикл "Сердце зеркальное". "Флор и Бланшефлор" - французский роман в стихах (XIII в.). 7. Как Порции шкатулка золотая. См.: Шекспир, "Венецианский купец", акт 2, сц. 7; акт 3, сц. 2. 9. После данного ст-ния в автографе под цифрой 10 оставлено место еще для одного сонета, в котором написаны только 2 последние строки: Потом опять оставь меня на дне, Но улыбнувшись, улыбнувшись мне. 10. Печ. по беловому автографу: Пример, цикл "Сердце зеркальное". 11. Проталина. СПб., весна 1907. В списке РГАЛИ дата - январь 1904. 12. "В мире искусств". 1907. Э 9/10. 13. В списке РГАЛИ дата - апрель 1905. Сан-Миньято - церковь во Флоренции. 15. "В мире искусств". 1907. Э 9/10. 604-608. Ст-ния, входившие первоначально в состав "Алек-сандрийских песен", но исключенные из окончательной редакции (см. преамбулу к четвертой части книги "Сети"). 1. ССт. Печ. по автографу РГАЛИ. Первоначально между ст. 8 и 9 был еще один: "Что читал я Порфирия и Плотина", а между ст. 11 и 12: "И читал я позднею ночью". Таис. По предположению комментаторов ССт., героиня одноименного романа А.Франса (входившего в круг чтения Кузмина), александрийская куртизанка. Каракалла - галльская одежда. "Оса" - см. примеч. 7779 (3). 2. ССт. Печ. по автографу РГАЛИ. 3. ССт. Печ. по автографу РГАЛИ. Первоначальный вар. ст. 7: "Здорово наклюкался, сердечный". 4. ССт. Печ. по автографу РГАЛИ. 5. Печ. по беловому автографу (РГБ, арх. В.Я.Брюсова), в цикле "Александрийские песни", VII. Повесть о золотом осле - "Метаморфозы" Апулея. Вафилл - см. примеч. 24-31 (4). Каноп - см. примеч. 103-107. 609. Впервые - в тексте статьи: Богомолов Н.А. Петербургские гафизиты // Серебряный век в России. М., 1993. Печ. по автографу РГАЛИ, к которому восходит и первая публикация. Гафиз. Ст-ние явно относится к периоду активной деятельности кружка "гафизитов", т.е. к концу весны - осени 1906 г. Подробнее см. в статье, где впервые опубликовано ст-ние (перепеч.: СиМ. С. 67-98). Еще одно ст-ние Кузмина, связанное с "гафизитством", см.: ССт. С. 446-447. 610. ССт с датой: 1914-1916. Печ. по беловому автографу РГАЛИ. Еще один беловой автограф - РНБ, арх. А.М.Ремизова (нотный текст) с надписью, дающей основания для датировки: "Сочинил слова и музыку М.Кузмин, которых <так!> и переписал это для дорогих и многоуважаемых Серафимы Павловны и Алексея Михайловича Ремизовых. 1906. Октября 22-го дня". Сан-Миньято - церковь во Флоренции. 611. "В мире искусств". 1907. Э 9/10. В Дневнике 23 июня 1907 г. записано, что ст-ние относится к числу "старых". 612. "Перевал". 1907. Э 10, как третье ст-ние цикла "На фабрике". Другие ст-ния этого цикла - 175-182 (4) и 24-31 (7). Беловой автограф - Рук. 1911. Цикл состоял из 6 ст-ний, однако опубликовано и нам известно только 3. 613. Печ. по беловому автографу РГАЛИ, написанному двумя почерками: первые полторы строки и начальные буквы остальных строк (ст-ние представляет собою акростих) - рукой Кузмина, остальное - рукой, вероятно, В.Г.Князева. 614-621. ССт, в разделе "Коллективное". На самом деле Кузмин является единственным автором этого цикла, представляющего собою часть более широкого замысла - сборника "Пример влюбленным", составленного из стихов Кузмина и Князева. Более подробно об истории замысла см.: СиМ. С. 88. Печ. по беловому автографу (Пример). Помимо публикуемых здесь, в цикл входят ст-ния 258-269 (11, 8, 9, 6, 3, 2). 1. Зеленый доломан - см. примеч. 258-269 (3). Люблю два года. Кузмин познакомился с Князевым (см. примеч. 109) в 1910 г. Chevalier d'Orsay - см. примеч. 1. 2. "Рига, Рига". См. примеч. 258-269 (1). 3. Беловой автограф - Рук. 1911. Черновой автограф без загл. - РГАЛИ. "Белей лилеи" - из ст-ния Ф.Сологуба "Любовью легкою играя..." 4. Беловой автограф - Рук. 1911. Черновой автограф без загл. - РГАЛИ "Не было ни гроша, да вдруг алтын" - пьеса А.Н.Островского. 8. Архистратиг - святой Кузмина, архистратиг Михаил. Копье на его иконах не часто, но встречается. Мой труд о воинах святых - неосуществленный замысел Кузмина (в рекламе на сборнике "Осенние озера" как готовящаяся объявлена "Книга о святых воинах"). 622. Печ. по беловому автографу: Пример, цикл "Сердце зеркальное". 623. "Аргус". 1913. Э 2. Кабаре - петербургское артистическое кабаре "Бродячая собака". Ст-ние печаталось на программах "Бродячей собаки". 624. ССт. Черновой автограф - РГАЛИ. Чтение первых четырех слов в ст. 16 предположительно. Ходовецкий - см. примеч. 405. Алина - имя, популярное в различных текстах, преимущественно французских, конца XVIII и начала XIX в. И Лондон слал туманный сплин. Видимо, контаминированная отсылка к строкам "Евгения Онегина": "Все, чем для прихоти обильной Торгует Лондон щепетильный" (гл. 1, стр. XXIII) и "Недуг... Подобный английскому сплину, Короче: русская хандра" (гл. 1, стр. XXXVIII). 625. "Биржевые ведомости". 1914, 23 ноября (6 декабря). Утр. вып. Феодор Стратилат, Егорий (т.е. Георгий Победоносец), Димитрий Солунсхий - см.: "Федор-Стратилат, Георгий Победоносец, Димитрий Солунский: явление их есть изъявление силы Архангела Михаила" (Ремизов А. Образ Николая Чудотворца. Париж, 1931. С. 9). Солунь - ныне Салоники. 626. Лук. 1914. Э 32 (рождественский номер). 627. Печ. по беловому автографу РГАЛИ. Второй беловой автограф - РНБ, арх. П.Н.Медведева. Тройное имя - Стамбул, Константинополь, Царьград. Четвертое названье - Рим. Ср. известную формулу старца Филофея: "Два Рима пали, третий - Москва - стоит, а четвертому Риму не бывать". Айя-София - собор св. Софии в Константинополе. Тот горький день - 29 мая 1453 г., день взятия Константинополя турками. Ст-ние было первоначально предназначено для газеты "Биржевые ведомости" (см. примеч. 628). 628. "Огонек". 1916. Э 52. См. в письме Кузмина от 9 декабря 1915г. А.А.Измайлову, редактировавшему литературный отдел "Биржевых ведомостей": "Посылаю Вам стихи на Рождество, вроде "Вертепских вирш". Если во 2-ом куплете смутят "рубашечки", то можно или его пропустить, или из 1-го или 2-го сделать один: Ангелы удивленные, Ризами убеленные, Над пещерою малою Розою алою Свивайте свой круг. Мне бы хотелось, конечно, как написано. Это стихотворение взамен "Царьграда", который оплачен и не пойдет" (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1990 год. СПб., 1993. С. 64 / Публ. А.Г.Тимофеева). 629. "Нива". 1917. Э 15. Сатурн - здесь: бог времени. На Кирочной ул. жил Ю.И.Юркун (см. примеч. 245-257). Взята Крепость. Петропавловская крепость была занята восставшими 27 февраля. Адмиралтейство пало - 28 февраля. Пасха в посту настала. В 1917 г. Пасха приходилась на 25 марта, и, следовательно, Февральская революция произошла в Великий пост. Чердачные совы - полицейские, ведшие огонь по восставшим с чердаков. "Всем, всем, всем." - так начинались многие радиодепеши, напр., напечатанная в той же "Ниве" (1917. Э 10. С. 160). 630. "Русская воля". 1917, 16 апреля. Утр. вып. Черновой автограф первых 8 строк - РГАЛИ. Волынский полк. Имеется в виду мятеж учебной команды Волынского полка 27 февраля 1917 г. Виленский переулок - место расположения казарм Волынского полка. 631. "Русская воля". 1917, 17 мая. Утр. вып. 632. Кузмин и русская культура (см. там же комм, публикатора И.Г.Вишневецкого). Печ. по черновому автографу РГАЛИ. Радужных Врат дева - гностический термин, введенный в русскую поэзию Вл.Соловьевым (см. его ст-ние "Нильская дельта"). Еннойя (Эннойя, греч. "помышление") - в представлениях гностиков неоформленная духовная субстанция, порожденная падшей Софией (см. примеч. 413). 633. ССт. - Ахматова и Кузмин. Печ. по беловому автографу РГАЛИ. Глебова-Судгешшна О.А. - см. примеч. 444. Веселый и лечалышй рок. Имеется в виду история отношений Кузмина с С.Ю.Судейкиным (см. примеч. 14-23) и В.Г.Князевым (см. примеч. 109), где Глебова-Судейкина играла роль "разлучницы". И в нежно-желтом сарафане Сбирали осенью анис. См. начало ст-ния 447. Элизий сладгостных теней. Ср.: "Душа моя, Элизиум теней" (Ф.И.Тютчев). Коломбшшая Психея. Одной из наиболее известных ролей Глебовой-Судейкиной была Псиша в одноименной пьесе Ю.Беляева. В стихах Князева (и позднее - в "Поэме без героя" А.Ахматовой) она выступает под маской Коломбины. 634-637. WSA. Bd. 14 / Публ. Ж.Шерона. В примеч. к отдельным ст-ниям указываются их публикации на родине. Печ. по списку неизвестной нам рукой (РНБ, арх. А.Д. и С.Э.Радловых; все прочие публикации также восходят к этому источнику). В цикле наиболее открыто выразилось отношение к пооктябрьской действительности, определившееся после энтузиазма первых революционных дней уже в середине 1918 г. Ср. одну из многих однотипных записей: "Боже мой, Боже мой! где все? где? Теперь и скромная жизнь, смиренным швейцаром исчезла, даже монастырь, даже нищими. Я не говорю про Альберовскую жизнь, но где Нижний, Окуловка, зять, даже Евдокия <Нагродская>, даже лавка? даже Ландау, даже советский хлеб Зиновия <Гржебина>? Где Пасха, пост, весна, кладбище? Неужели головой в прорубь? <...> Печально я думал о тепле, не то пчельнике, не то яблочном саду. Неужели и там большевики все засрали? А где же все монахи? Смотрю хронологично Гете, что он писал в моем возрасте. К кому прижаться? Мы всех растеряли. И страшно мне невероятно. <...> А какое золотое солнце! но к чему оно? к чему все?" (Дневник, 24 марта 1920). 1. "Наше наследие". 1988. Э 4 / Публ. Н.А.Богомолова. Мироносицы - женщины, пришедшие ко гробу Христа умастить его тело миром (Мк. 16, 1-8; Лк. 24, 1-10). Иезекиилево колесо. См.: "И смотрел я на животных, - и вот, на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их. <...> А ободья их - высоки и страшны были они; ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз" (Иезек. 1, 15, 18). "Адьбер" - см. примеч. 444. На твоих страницах - т.е. на страницах прозы Юркуна. "Уколы винных иголок!" Ср.: "Вина весеннего иголки" (ст-ние 1 в цикле 326-334). Подвергался стольким нападкам. Имеется в виду резкая критика повести "Крылья". О "банной" теме у Кузмина см.: Богомолов Н.А. Заметки о "Печке в бане" // Кузмин и русская культура. С. 197 -198. "Honny soit qui mal y pense" - "Пусть будет стыдно тому, кто об этом плохо подумает" (фр.) - девиз ордена Подвязки. 2. "Родник". 1989. Э 1 / Публ. Р.Д.Тименчика. Шотландский юнга Тристана - персонаж оперы Р.Вагнера "Тристан и Изольда". Но где желание наше? - см. примеч. 435, а также: "Как странно. Прежде мечты были эротические, потом кулинарные, теперь только о тепле" (Дневник, 7 декабря 1921). 3. "Родник". 1989. Э 1 / Публ. Р.Д.Тименчика. Сам ты дико запевал Бессмысленной начало тризны. Имеются в виду ст-ния Кузмина 1917 г. Чистый понедельник - понедельник первой недели Великого поста. 4. В морских казармах содержался Юркун осенью 1918г. (см. также ст-ние 5 в цикле 524-530). "Туман за решеткой" - повесть Ю.Юркуна (полный текст неизвестен). "Schlafe, mein Prinzchen, scNafein" - начальные слова "Колыбельной" Моцарта (в традиционном русском переводе - "Спи, моя радость, усни"). 638. Ст. 21-24 впервые в тексте А.М.Ремизова "Крюк. Память петербургская" ("Новая русская книга". 1922, Э 1). Полностью - в статье З.Н.Гиппиус "Опять о ней" ("Общее дело". 1921, 20 ноября), затем - в очерке: Шайкевич А. Петербургская богема // Орион. Париж, 1947. В ССт - по автографу, неизвестному нам. Печ. по публикации Г.А.Морева ("Русская литература". 1991, Э 2) по автографу, хранящемуся в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. В автографе и списке РТ-2 ст-ние озаглавлено "Меньшиков в Березове". Об истории текста и ст-ния см.: Морев Г.А. Из комментариев к текстам Кузмина. II // НЛО. 1993. Э 5. С. 165-167. Меньшиков <так!> в Березове - явная отсылка к картине В.И.Сурикова. 639. Шиповник. М., 1922. Вып. 1. Черновой автограф со ст. 20 - РГАЛИ. 640. Шиповник. М., 1922. Вып. 1. Черновой автограф - РТ-2. 641. Шиповник. М., 1922. Вып. 1. Беловые автографы - ИРЛИ, альбом К.М.Маньковского с датой записи: 30 ноября 1 921 (указано А.Г.Тимофеевым) и в составе Р I. Кроликовый скит. В 1921 г. у Кузмина некоторое время жил кролик. См. запись, сделанную в Дневнике в связи с самоубийством Анастасии Николаевны Чеботаревской: "Я представил ветер, солнце, исступленную Неву, теперь советскую, но прежнюю Неву, и маленькую Настю, ведьму, несносную даму, эротоманку, в восторге, исступлении. Это ужасно, но миг был до блаженства отчаянным. До дна. Темный кролик, тупой Гумми, поэт Блок, несносная Настя - упокойтесь, упокойтесь. Успокоится ли и мое сердце, мои усталые кости? Поспею ли я показать волшебство, что еще копится во мне? И нужно ли это, в конце концов?" (Дневник, 26 сентября 1921). 642. ЖИ. 1923. Э 1. Дата - по списку РТ-2. Качнется Китеж на ките. Ср.: "Когда ж кит-рыба поворотится, Тогда мать-земля восколыбнется" (Бессонов. С. 289). 643. Петроград. Пг., 1923. Альм. 1. Печ. по: Стожары. Пг., 1923. Кн. 3. Корректура текста "Петрограда" справкой - РГАЛИ. Дата - по списку РТ-2. Медь - в системе алхимических представлений металл, соответствующий планете Венера. 644. "Россия". 1923. Э 8. Беловые автографы - РНБ, арх. П.Н.Медведева (указано А.Г.Тимофеевым) и ИРЛИ, Р I. Дата - по списку РТ-2. По указанию комментаторов ССт, отчасти построено на образах оперы Р.Вагнера "Тангейзер". Коней стреноженных до сих пор он пасет. См. ст-ние 438. 645. ССт. Печ. по автографу РГАЛИ. Беловой автограф с датой - ИРЛИ, Р I. 646. "Россия". 1923. Э 6. Дата - по списку РТ-2. Выпускаю за голубем голубя. Имеются в виду два голубя - Крещенский и голубь Ноева ковчега. 647. Петроград. Пг., 1923. Альм. 1. Печ. по: Поэты наших дней. М., 1924. Дата указана в публ. "Петрограда". 648. ЖИ. 1923. Э 8. Ст. 17 исправлен по смыслу (в оригинале "Гробы и тисы"). Дата - по списку РТ-2. Паоло Учелло (1397-1475) - итальянский художник, автор известной картины "Ночная охота". 649. ЖИ. 1923. Э 18. В том же номере - приветствие художникам молодой Германии от группы эмоционалистов, подписанное среди прочих и Кузминым. Основой ст-ния послужили кинематографические (подробнее см.: Цивьян Ю.Г. Историческая рецепция кино: Кинематограф в России 1896-1930. Рига: 1991.С. 180-183) и литературные (прежде всего, как установил М.Г.Ратгауз, новелла Л.Франка "Мать". См.: Ратгауз. С. 73, 81) тексты немецкого экспрессионизма, которыми именно в начале 1923 г., как свидетельствует Дневник, был чрезвычайно увлечен Кузмин. Дата - по списку РТ-2. 650. Пятые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига: 1990 / Публ. М.Б.Горнунга. - Лит. прил. / Публ. Г.Морева по беловому автографу (Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме). Сверка публикация с автографом показывает, что точнее сделана первая. Ст-ние было передано Б.В.Горнунгу для публикации в 4-м номере машинописного журнала "Гермес", который в свет не вышел. В ст-нии речь идет о т. н. "Туринской плащанице", на которой отпечатался лик Иисуса Христа. Споры о подлинности плащаницы ведутся много лет. 651. Поэты наших дней. М., 1924. Дата - по списку РТ-2. Ст. 12-16 связаны с преданием о т.н. "ветхозаветной Троице" (явлении Аврааму у дубравы Мамре Господа в виде трех мужей; см.: Быт. 18, 1 - 16). 652. ССт по списку с чернового автографа (РГАЛИ) с неточностями. Печ. по беловому автографу с датой (АЛ). Раков Л.Л. - см. преамбулу к разделу "Новый Гуль", с. 765. Теодор - Э.Т.А.Гофман. Конрад - немецкий киноактер Конрад Фейд (см. примеч. 501-515, 12). 653. Собрание стихотворений. Л., 1926. Беловой автограф - ИРЛИ, Р I. Черновой автограф - РГАЛИ. 654. "Наше наследие". 1988. Э 4 / Публ. Н.А.Богомолова (по машинописной копии невышедшего альм. "Мнемозина" [1 924; РГБ, арх. Л.В.Горнунга])., -Пятые Тыняновские чтения: тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1990/ Публ. М.Б.Горнунга по автографу для того же альманаха, хранящемуся в его собрании. В текстах разночтений нет. Дата - по списку РТ-2. В Эфесе долгое время пребывал апостол Павел (Деян., гл. 18-20). 655. Печ. по беловому автографу с датой (АЛ). В списке РТ=2 - под загл. "Двое". 656. Часть речи. Нью-Йорк, 1980. Вып. 1 / публ. Г.Г.Шмакова. Печ. по: "Наше наследие". 1988. Э 4 / Публ. Н.А.Богомолова по беловому автографу (ГЛМ). Курган Малахов - место ожесточенных боев в Крымскую войну 1853-1856 гг. 657. De Visu. 1993. Э 6 / Публ. С.В.Поляковой. Печ. по беловому автографу (АЛ), с которого C.B. Полякова сделала список, когда он принадлежал вдове Л.Л.Ракова. Ст-ние обращено к Ракову. В списке РТ-2 - под загл. "Чудовище небес". 658. "Русская мысль". Лит. прил. Э 3/4 к Э от 5 июня 1987 / Публ. Г.Г.Шмакова с датой: 1932-1933. - "Родник". 1989. Э 1 / Публ. Р.Д.Тименчика, с датой: конец 1920-х. В текстах разночтений нет. Дата - по списку РТ-2. 659. Новые стихи. М, 1927. Сб. второй. Дата - по списку РТ-2. 660. Новые стихи. М., 1927. Сб. второй. Дата - по списку РТ-2. В ст. 13, вслед за издателями ССт, исправляем "О катчер Мурр" на правильное "катер Мурр" (т. е. кот Мурр, герой знаменитого романа Э. Т. А. Гофмана). Jotiannisberger Kabinett - название одного из высших сортов рейнвейна. 661. Часть речи. Нью-Йорк, 1980. Вып. 1 / Публ. Г. Г. Шмакова. - Печ. по неавторизованной машинописной копии (РГАЛИ, арх. В. Н. Орлова), дающей более осмысленное чтение первой строфы. В публ. Г. Г. Шмакова она читается: "Вселенную! Ну, привольно!" В клети запел слепой скворец. Ты помнишь: "Пэт, совсем не больно!" И в ванну падает отец. Дата - по публ. Шмакова (по списку РГАЛИ - май 1925). 662. ССт (прил. "Addenda et errata"). Печ. по: Кузмин и русская литература / Публ. Н. Г. Князевой, комм. Г. А. Морева, по списку из собрания М. С. Лесмана. Написано на смерть балерины Л. Ивановой (см. примеч. 516-523, 6). 663. Собрание стихотворений. Л., 1926. Дата - по списку РТ-2. Беловые автографы - ИРЛИ, альбом А. Д. Радловой, с датой: 17 февраля 1926 (сообщено А. Г. Тимофеевым) и ИРЛИ, Р I. Две дополняющие (но отчасти и противоречащие друг другу) интерпретации этого ст-ния см.: Шмаков Г. Г. Михаил Кузмин и Рихард Вагнер // Венский сборник. С. 39-41; Гаспаров В. М., Гаспаров М. Л. К интерпретации стихотворения М. Кузмина "Олень Изольды" // Кузмин и русская литература. С. 47-49. Олень комельский, сотник благочестный. Г. Г. Шмаков возводит эти слова к житию сотника Евстафия Плакиды, увидевшего в лесу комолого, т. е. безрогого оленя. Однако вероятнее, что имеется в виду Комельский лес в Вологодской губ., место подвижничества ряда русских святых (см.: Коноплев Николай. Святые Вологодского края // Чтения в Имп. общ. Истории и древностей российских при Моск. университете. М., 1895. Кн. 4 (175). Паг. 8-я. С. 65-101; указано М.Л.Гаспаровым). Взмолился о малиновой рубашке. Явная отсылка к поставленной В.Э.Мейерхольдом в 1909 г. в Мариинском театре опере Р.Вагнера "Тристан и Изольда", где Тристан был одет в малиновую рубашку (см.: Ауслендер С. Петербургские театры //А. 1909. No 3. С. 38). 664. "Литературная газета". 1967. No 12 / Публ. В.Н.Орлова по тексту, сохранившемуся в памяти И.А.Лихачева. См. об обстоятельствах появления этого текста: Петров В.Н. Калиостро // "Новый журнал". 1986. Кн. 163. С. 113-116. Машинопись этого текста с пометой о его происхождении - РГАЛИ, арх. В.Н.Орлова. Беловые автографы: ГЛМ; РГАЛИ, арх. А.Е.Крученых, с датой: 1924. Печ. по беловому автографу (АЛ). Дата - по списку РТ-2. 665. Новые стихи. М., 1927. Сб. второй. Дата - по списку РТ-2. Обращенный Павел. См.: Деян. 9, 3-20. 666. Часть речи. Нью-Йорк, 1980. вып. 1 / Публ. Г.Г.Шмакова. - "Родник". 1989. No 1 / Публ. Р.Д.Тименчика. Разночтений в текстах нет. Дата - по списку РТ-2, совпадающему с датой в публ. Г.Г.Шмакова. В списке РТ-2 под загл. "Золотая Елена". Удельная - обиходное название психиатрической лечебницы в Петербурге. 667. Печ. по беловому автографу с датой (АЛ). В нем возле ст. 22 записана нотная фраза. 668. Лидия Иванова: 1903-1927. Л., 1927. Черновой автограф - РГАЛИ. В нем была начата еще одна строфа: И в памяти ничто не омрачит Такие девичьи твои черты. Лидия Иванова - см. примеч. 516-523 (6). 669. "Литературная Грузия". 1971. No 7 / Публ. Е.В.Ермиловой. Беловой автограф - собр. М.С.Лесмана (см.: Лесман. С. 302). Черновой автограф - РГАЛИ. Печ. по ССт. О.А.Черемшанова - см. преамбулу к циклу 531-537. Роза алая в зубах! Ср: "Красный розан - в волосах" (А.Блок, "Анне Ахматовой"). 670. ССт. Автограф в альбоме О.Н.Арбениной-Гильдебранд (см. примеч. 435). - Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме.