Lib.ru/Классика: Кузмин Михаил Алексеевич. Предрассудок

Михаил Кузмин

Предрассудок

I.

Казалось, что девушка никогда не бывала в гостиницах, -- так испуганно она взглядывала на полутемную лестницу, узкий, грязный коридор с окном в конце, которое выходило в угол двора. Взглядывала и сейчас же опускала снова глаза, словно боялась этого ряда закрытых дверей, то с освещенными, то с темными стеклами над входом, откуда в эту пору дня не доносится ни голосов, ни каких-либо звуков. В такой гостинице, действительно, она никогда не бывала, хотя предосудительного в помещении было только то, что оно было темно, нечисто и беспокойно, -- словом, совсем не такое, такое нужно было бы Розе Фаддеевне и её матери после перенесенных потрясений. Казалось, после того, как их именье было разорено, сожжено, вытоптано, родной, любимый город занят неприятелем, сами они из владетельных, счастливых людей обратились в "беженок" -- несчастья как бы исчерпались, но обе женщины имели храбрость считать, что их мытарства только еще начались.

Часто внешние обстоятельства приводят на ум, что они должны сопровождаться и какими-то особенными соответствующими им мыслями, не только поступками, как будто каждое положение ведет за собою и свою психологию и свои взгляды. Очевидно, девушка, именно, так думала, потому что, дойдя до 7, она прошептала:

-- Впрочем, чего же нам и ждать? Самое подходящее место!

Мать, Марианна Антоновна Слива, стояла у окна, смотря на гостинодворские склады. Огня не было зажжено, и свет проникал только с улицы да из коридорного окна над дверью, ничем не занавешенного.

-- Отчего вы в темноте, мама!

-- Разве темно? Я не заметила, задумалась.

-- Устала я очень!

Марианна Антоновна быстро повернулась. Она казалась, скорее, сестрою, нежели матерью Розы. Круглое лицо с широко расставленными и приподнятыми скулами, живые, темные глаза и блестящие черные волосы были нежны, но вместе с тем, энергичны. Дочь казалась более элегической, с капризным ртом и бледными, слегка одутловатыми щеками.

-- Зачем же ты ходила? Я тебе говорила, что этого совсем не нужно: я всё сделаю, я отыщу брата Эспера, и он всё устроит.

-- Что он там устроит!

-- Что может. Теперь нужно делать, что можно, не мечтать, немного пожаться. Что ж делать? У нас есть крыша и хлеб, и за это слава Богу! У других и того нет!

-- Что же, мама, вы сравниваете нас с нищими? Конечно, им еще хуже, но они к этому привыкли.

-- У нас ничего нет, значит мы -- нищие.

-- У нас есть фамилия -- Слива, значит, мы не можем быть нищими. Если бы был жив отец!

-- Тадеуш понял бы меня...

Дочь сомнительно покачала головой, отодвинула стул от стены, по которой полз таракан, и, помолчав, начала:

-- Ты не выходила, мама?

-- Нет, нет... Ведь ты же просила!..

-- Да, я просила этого не делать, не унижаться...

-- Я и не ходила.

-- Спасибо.

Шляпа из черной соломки с желтой одной розой лежала на переддиванном столе. Девушка, глядя на нее, снова спросила:

-- Вы, правда, не выходили?

-- Нет, нет... Я подшивала цветок на шляпе.

-- Спросим чая.

-- Не знаю, дадут ли нам.

-- Позвонить. У меня есть деньги.

Роза вынула четыре скомканные десятирублевки и положила их на скатерть.

-- Откуда, Роза? ты продала серьги?

-- Нет.

-- Откуда же?

-- Я их заложила.

-- Зачем, дочка?

Роза пожала плечами.

-- Они еще бабушкины, старинной работы. Только сорок рублей! Как только будут деньги, нужно будет выкупить...

-- Конечно, мы их выкупим, мама, -- отозвалась дочь совершенно безнадежно.

В двери постучались.

-- Войдите! -- сказала Марианна Антоновна, ду мая, что слуга принес чай, и совершенно забыв, что она не звонила.

На пороге стоял господин в пальто и шляпе, с газетой в руках.

-- Это -- седьмой номер?.. была публикация...

-- Это ко мне, ко мне!.. -- заговорила, вся покраснев, Роза и поспешно вышла в коридор.

-- Что это значит, Роза? -- спросила старшая Слива, когда дочь вернулась минут через пять.

-- Ничего особенного. Я поместила объявление, что ищу письменной работы, -- и вот нашла...

-- Боже мой, Боже мой! Но почему ты мне ничего не сказала? Что о тебе подумают! Приходят какие-то чужие мужчины!

-- Вы -- смешная, мама. Конечно, чужие! Откуда же ждать знакомых, когда их нет? И потом этот господин уже не молодой и с виду показался порядочным.

Она посмотрела на визитную карточку и прочла вслух:

-- Калист Петрович Роланов.

-- Как, как?

-- Калист Петрович Роланов.

-- Ты не пойдешь туда, Роза! -- воскликнула Марианна Антоновна.

-- Почему? Я уверена, что ничего дурного не произойдет, а, между тем, нужно же что-нибудь делать! Это лучше, чем вам ходить и выпрашивать подачки.

-- Я не об этом. Место -- Бог с ним, иди, но не к Роланову.

-- Разве вы его знаете?

-- Что ты! откуда мне его знать?

-- Почему же иначе вы против того, чтобы я у него занималась?

-- Это невозможно! Ну, мне его лицо не понравилось.

-- Не понимаю! пожилой человек! я думаю, -- он вам ровесник.

-- На полтора года моложе! -- вырвалось у Марианны Антоновны.

Роза пристально посмотрела на покрасневшую мать и потом, рассмеявшись, заметила:

-- Хорошо, я откажусь от этого места, но нельзя же так проговариваться.

-- Ты, Роза, Бог знает, что думаешь!

-- Что же я могу думать? Я просто думаю, что вы г. Роланова знаете и имеете какие-нибудь причины, которых я не доискиваюсь, не желать, чтобы я у него занималась. Вот и всё.

2.

Вероятно, Роза не написала письма Роланову, потому что дня через три он опять стучался в ту же дверь седьмого номера. В комнате находилась одна старшая Слива. Посетитель хотел было сейчас же уйти, но хозяйка его удержала.

-- Вы хотели видеть мою дочь? Её нет дома.

-- Я не знаю, дочь ли ваша та барышня, которая условилась у меня заниматься и потом не пришла.

-- Да, она передумала. Она вам писала.

-- Я не получал никакого письма. Очень жаль. Нельзя узнать, почему?

-- Присядьте, если у вас есть время.

Хозяйка всё время держалась спиной к свету, словно намеренно оставляя свое лицо в тени.

-- Я свободен. Калист Петрович Роланов.

-- Я знаю. Марианна Слива.

Если бы в коридоре закричали: "пожар!", наверное, это произвело бы на гостя не большее впечатление, как эти два имени: Марианна Слива. Он вскочил, держась руками за грудь и испуганно моргая.

-- Марианна Слива?!

-- Я вам говорю свою фамилию и имя.

-- Да, да... я понимаю... я вижу... Но как же это могло случиться? Какая ужасная встреча!

-- Теперь для всех странное и неизвестно время, -- заметила вскользь Марианна Антоновна.

-- Значит, эта девушка...

-- Моя дочь, Роза...

-- Сколько же ей лет?

-- Семнадцать.

-- Боже мой! Семнадцать лет прошло!..

Оба замолкли, наконец, Слива тихо сказала:

-- Вы видите, теперь, что я не могла отпустить Розу к вам заниматься...

-- Конечно, конечно... хотя я не знаю, почему.

Марианна Антоновна в волнении встала и, ходя мимо Роланова, говорила отрывисто:

-- Я слишком хорошо знаю вас, знаю себя и свою дочь. Одно только мне странно: как вы не понимаете, что теперь нам лучше не видаться.

-- Отчего?

-- Ну, оттого, что теперь такое время, мы совершенно разорены... мне бы не хотелось...

-- Да. Я забыл... ведь, у вас имение там!..

-- У нас ничего нет!

Марианна Антоновна так произнесла последнюю фразу, так после неё умолкла, что гость мог только пробормотать: "простите", и умолк сам.

Хозяйка начала, словно с трудом выговаривая:

-- Калист Петрович, я почти догадываюсь, о чём вы думаете. Я думаю о том же. О том, что было, или, вернее, могло быть семнадцать лет тому назад. Но если эти мысли заставляют вас искать средства как бы мне теперь помочь...

И искать нечего: всё мое к вашим услугам!

-- Позвольте!.. То меня они же заставляют отклонить какую бы то ни было помощь с вашей стороны. Вы понимаете меня?

-- Плохо, но чувствую, что вы -- благородная, навсегда любимая мною.

-- Не надо об этом! Я требую...

-- Подчиняюсь, -- проговорил Роланов, разводя руками.

-- Узнаю прежнего "рыцаря"!

-- Не знаю, рыцарь ли, но прежде и теперь, и всегда неизменно ваш.

Марианна Антоновна словно ждала еще каких-то слов, но Калист Петрович прибавил только:

-- До свиданья!

Хозяйка снова заволновалась и, вынув из жалкого комода какую-то переплетенную тетрадку, подала ее Роланову, бормоча:

-- Возьмите и прочтите, -- вы всё узнаете. А теперь уходите.

-- Мне очень жаль, Марианна Антоновна, что вы не обратитесь ко мне, если вам нужна какая-нибудь услуга, как будто я -- не друг вам. Ведь я не сделал вам ничего дурного, ничем вас не оскорбил. Неужели вам настолько неприятно мое чувство к вам, которое я сохранил до сих пор?

Марианна Антоновна повернулась к говорившему, словно хотела ответить что-то, но повторила только:

-- Прочтите, вы всё узнаете, а теперь уходите. Прощайте!

3.

Через неделю Роланов снова стучался в ту же дверь, и опять Марианна Антоновна была одна. Она вспыхнула, но и поморщилась слегка досадливо.

-- Никак не ожидала вас видеть. Вы довольно странно доказываете внимание к моим словам и деликатность.

Калист Петрович улыбнулся и, поцеловав у хозяйки руку, которую та не поспела отнять, произнес:

-- Я пришел, чтобы вернуть вам вашу тетрадку, ваш дневник, который вы так любезно мне дали.

-- Да. Я совсем забыла тогда вам сказать, что он мне не нужен.

-- Я вам благодарен за вашу рассеянность, -- она дала мне возможность увидеть вас еще раз.

-- Прошлое у меня уничтожено, как уничтожено наше имение. Оно не скоро может возродиться. Но там, в этом дневнике, есть неверные чувства, которых я теперь стыжусь, от которых отказалась... и я хотела бы, чтобы вы это знали.

-- Что именно вы называете "неверными" чувствами?

-- Мое предубеждение против русских. Это -- польский предрассудок, от которого я избавилась, как только жизнь открыла мне шире глаза.

-- Конечно, это -- предрассудок, но ведь он-то и помешал вам послушаться влечения вашего сердца, не правда ли? Ведь, вы же любили меня!

-- Может быть.

-- Да не может быть, а это сквозит в каждой строке вашего дневника! И только из-за предрассудка...

-- Я была замужем.

-- Потом вы овдовели... и только из-за предрассудка...

-- У меня дочь.

-- Я стану ей отцом... и только из-за предрассудка...

-- Не только.

-- Отчего же еще?

-- Мне стыдно.

-- Чего?

-- Во-первых того, что вы узнали о моей любви к вам. Потом, ведь мы теперь беспризорные нищие и вы можете подумать...

-- Ради Бога, не надо!

-- ... можете подумать, что теперь, при нашем бедственном положении, я нарочно... напоминаю вам ваши чувства, чтобы...

-- Как вам не стыдно подозревать меня в такой низости! Чтобы я мог это подумать!

Марианна Антоновна тихо прошептала, "простите": и умолкла. Роланов тяжело дышал, будто поднялся на шестой этаж. Наконец начал:

-- Никаких препятствий нет. Я вам предлагаю, прошу, умоляю согласиться стать моей женой. Тогда все эти семнадцать лет ожиданья, тоски, страдания мне будут, как будто их не было. Как будто сейчас после того объяснения у пруда (вы помните?), когда вы так жестоко мне ответили...

-- Я повторяю, это был предрассудок!

-- ... будто сейчас же наступает вот эта теперешняя минута.

Марианна Антоновна сидела, закрыв лицо руками. Наконец, отвела руки и сказала:

-- Мне скоро сорок лет.

-- Вы для меня еще прекраснее прежней.

Он осторожно поднял ее с кресла и подвел к длинному зеркалу над диваном.

-- Посмотрите, какая прекрасная пара!

В испорченном стекле обе фигуры искривились вправо и напоминали футуристические рисунки. Но Слива, очевидно, не заметила этого, потому что ничего не сказала, а, улыбнувшись, только пожала руку Роланову.

-- Предрассудка больше нет?

-- Нет.

-- Значит, да?

-- Да, -- ответила она и закраснелась, как молоденькая.

Калист Петрович едва успел снять руку с талии своей невесты, как в комнату вошла Роза.

-- Ах, мама, вы не одна! Простите.

Узнав Роланова и, словно не заметив молчания, Роза продолжала:

-- Вы пришли, вероятно, узнать, почему я вас обманула и не пришла заниматься?

-- У вашей мамы, вообще, много предрассудков, от которых она начинает избавляться.

Марианна Антоновна быстро подошла к дочери и, обняв ее, покраснела. Роза переводила глаза с матери на гостя, -- и вдруг как-то разом все трое улыбнулись.

-- А посмотрите, какая мама у нас стала молодая и красивая!

Марианна совсем переконфузилась и заметила было:

-- Поверь, Роза, что это только для тебя я делаю!..

Но дочь и Роланов так откровенно рассмеялись, что, посмотрев с секунду на них, словно не зная, не обидеться ли, не рассердиться ли, она сочла за лучшее присоединиться к их смеху.

---------------------------------------------------------------

Источник текста: Кузмин, М. А. Собрание сочинений. -- П.: Издание М. И. Семёнова, 1916. -- Т. VIII: Антракт в овраге. -- С. 197--206.

Оригинал здесь: Викитека.

Оставить комментарий Кузмин Михаил Алексеевич Год: 1916 Обновлено: 22/03/2016. 15k. Статистика. Рассказ: Проза Антракт в овраге	Скачать FB2 Ваша оценка:

Кузмин Михаил Алексеевич Предрассудок

Михаил Кузмин

Предрассудок

I.

2.

3.

Кузмин Михаил Алексеевич
Предрассудок