Кузмин Михаил Алексеевич
Заметки о русской беллетристике

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

ЗАМѢТКИ О РУССКОЙ БЕЛЛЕТРИСТИКѢ

  
   "Аполлонъ", No 4, 1909
   OCR Бычков М. Н.
  
   А. Вознесенскій: Хохотъ, пьеса въ 4 д. (1910 "Шиповникъ"), ц. 75 к.
   Алекс. Струве: Надъ моремъ. Драма къ 4 д. (изд-о "Фрамъ").
   Владимиръ Гординъ: Одинокіе люди (изданіе "Товарищество Художественной Печати". СПБ. 1910 г.), ц. 1 р.
   Е. Милицына: Разсказы (т. I и II) (изданіе т-во "Знаніе". СПБ. 1910 г.), по 1 р.
   Борисъ Журавлевъ: Хозяева (СПБ, 1910 г.), ц. 1 р. 60 к.
   XXVII Сборникъ "3нанія" (СПБ. 1910) по 1 р.
   XXVIII Сборникъ "3нанія" (СПБ. 1910) по 1 р.
   Вас. Немировичъ-Данченко: Ранніе огни (изд. Сытина. Москва. 1910), ц. 1 р.
   Альманахъ современныхъ писателей: "Звуки жизни" (СПБ., ц. 1 р. 25 к.).
   Библіотека Гонгъ (Кіевъ. Книгоизд-во "Гонгъ". 21 NoNo 10--20 к.).
  
   Книгоиздательство "Шиповникъ" даетъ широкій доступъ драматическимъ произведеніямъ какъ на страницы своихъ альманаховъ, такъ и въ отдѣльныя книги. Почти весь театръ Л. Андреева, весь театръ Блока, пьесы Зайцева и др. появились именно здѣсь. Что данное издательство интересуется вопросами драматическаго искусства видно уже изъ того, что оно же выпустило въ свѣтъ цѣлый сборникъ, посвященный театру. Тѣмъ страннѣе появленіе книги г-на Вознесенскаго, къ тому же отдѣльнымъ изданіемъ, а не въ альманахѣ, гдѣ оно прошло бы на буксирѣ популярныхъ "именъ". Можетъ быть, большое сходство съ Л. Андреевымъ привлекло "Шиповникъ"? Потому что, несомнѣнно, г. Вознесенскій живетъ въ одномъ домѣ съ Л. Андреевымъ; но если послѣдній занимаетъ бельэтажъ, то разбираемый авторъ не спускался еще ниже пятаго этажа. Смѣсь изъ дурно перевареннаго д'Аннунціо, Пшебышевскаго, Л. Андреева, дѣлаетъ его пьесу фальшивой, претенціозной и крайне скучной. Въ четырехъ актахъ разыгрывается довольно банальная любовная исторія между четырьмя персонажами, при чемъ герои декламируютъ въ высшей степени возвышенно, философично и мелодраматично, вродѣ:
   "Смѣются неподвижные камни, скаля свои вѣковыя расщелины на вашу чахоточную грудь. Въ неистовой улыбкѣ обнажились зубы мертвецовъ, управляющихъ вами изъ могилъ. Хохочетъ великое невѣдѣніе надъ вашимъ надменнымъ "я знаю". Беззвучно заливается гдѣ-то здѣсь, гдѣ-то близко, гдѣ-то во всемъ скрытая истина надъ судорогами великаго разума вашихъ поколѣній и тысячелѣтій" (стр. 72).
   Помилуй Богъ, какъ страшно! Мы беремъ наугадъ страницу. Герои все время говорятъ въ такомъ "высоко символическомъ", стилѣ, причемъ, будучи "русскими иностранцами" (Ренцъ, Ира Добичъ, Бразъ), мало заботятся о чистотѣ языка. Остатокъ поэтическаго пафоса, не умѣстившійся въ тирады дѣйствующихъ лицъ, авторъ использовалъ въ ремаркахъ, которыя сплошь -- перлы поэзіи и глубокомыслія. Напр.: "Но еще не успѣлъ дрогнуть звукъ на губахъ ея, какъ въ сознаніи вспыхнула всеосвѣтившая искра, и правда была уже вѣдома ей. Такъ дика и жестока была правда, что каждый лишь ея протекалъ, какъ долгій часъ, и въ ту минуту, когда баронъ обращается къ Ирѣ съ вопросомъ, взглядъ ея кажется уже спокойно прикованнымъ къ давнему, мучительно-привычному видѣнію, и чуждо, лишенныя ужаса, звучатъ чуть слышныя ея слова".
   Пьеса очень кстати называется "Хохотъ", жалко, что не "гомерическій",-- настолько все это смѣхотворно.
   Драма Алекс. Струве нѣсколько скромнѣе, но въ такомъ же родѣ, какъ и только что разобранная. Здѣсь, кромѣ д'Аннунціо, Пшебышевскаго и Андреева, вліяли еще Ибсенъ ("Сольнесъ') и А. Блокъ ("Король на площади"). Но у семи нянекъ дитя безъ глаза, и творчество г-на Струве отъ его пристрастія къ даннымъ писателямъ не много выиграло. Отсутствіе простоты, безсильная вычурность, внѣшнее, ничѣмъ не оправданное стремленіе къ символизаціи, неоригинальность и ненужность -- суть главные недостатки этихъ пьесъ.
   Всѣ эти недостатки особенно любовно выявлены Влад. Гординымъ. Тутъ все должно приводить читателя въ трепетныя настроенія то ужаса, то жалости, то поэзіи, то глубокомыслія, но достигается совершенно неожиданный результатъ. Можно навѣки возненавидѣть всяческія настроенія, любой импрессіонизмъ, прочитавъ этотъ рядъ разсказовъ, гдѣ захватанные сюжеты трактуются несноснѣйшей манерой. "Многозвучный городъ тяжело дышалъ. Онъ кричалъ и пѣлъ. Во всю длину улицъ ложился трубный ревъ... Вечеръ былъ унизанъ высокими бѣлыми колышащимися огнями. Сверху шелъ тихій звонъ чернаго колокола. Послѣднія слова печатали ясные оттиски въ пространствѣ стекляннаго домика. Голосъ развернулъ траурную ленту и грозно, неумолимо напоминалъ, р чемъ каждый самъ долженъ былъ думать. На горизонтѣ загорѣлось небо. Кричало желѣзо". И такъ безъ конца. Недурно напомнить давно извѣстную истину, что только геніямъ дается право не всегда имѣть хорошій вкусъ. Но дурной тонъ, думается, запрещенъ и геніямъ. Мы не весьма были утѣшены и разсказами г-жи Милицыной; даже явная противоположность этой книги съ вышеразобранными не дѣлаетъ ее болѣе интересною. Всѣ сюжеты изъ сѣренькой деревенской жизни, давно извѣстной намъ по произведеніямъ натуралистовъ, не совсѣмъ вѣрно называемыхъ "эпигонами Чехова", написаны не хорошо, не плохо,-- п_р_о_с_т_о н_и_к_а_к_ъ н_е н_а_п_и_с_а_н_ы. Мы не знаемъ кто посовѣтовалъ писательницѣ не печататься въ журналѣ, а прямо выступить книжкою, но на этотъ разъ совѣтчикъ оказался плохимъ пророкомъ, такъ какъ, выступивъ даже за разъ двумя томами, г-жа Милицына не сдѣлала болѣе яркимъ своего облика, который оказался весьма сѣрымъ, почти "никакимъ".
  

-----

  
   Такъ же мало помогли совѣты А. М. Пѣшкова г-ну Журавлеву при написаніи повѣсти "Хозяева", о чемъ предупредительно заявляетъ вначалѣ авторъ,-- такъ скучно, не нужно, мѣстами съ безвкусной претензіей, она написана.
  

-----

  
   Мы, какъ публика, по природѣ забывчивы, неблагодарны и легкомысленны. Давно ли съ трепетнымъ восторгомъ ожидалась каждая новая строчка Горькаго, и что же? даже не брань, не негодованіе, а мертвое равнодушіе, иногда пожиманіе плечами уже много лѣтъ встрѣчаютъ его произведенія. И если прекрасная "Исповѣдь" не пробудила вновь интереса послѣ провала "Матери", то, конечно, ни "Лѣто", ни "Городокъ Окуровъ" его не возбудятъ. А между тѣмъ во второмъ есть много настоящаго, трогательнаго, утѣшительнаго и эпически-прекраснаго. Все это какъ будто слышано, какъ будто перепѣвъ, мѣстами романтично и фальшиво; оптимизмъ не совсѣмъ убѣдителенъ, но вспоминается тотъ сочный и яркій бытовикъ, какого мы знали въ "Ѳомѣ Гордѣевѣ" и въ началѣ повѣсти "Трое". Совсѣмъ другое впечатлѣніе оставляетъ "Лѣто"; хотя авторъ и говоритъ, что "хотѣлъ бы разсказать просто и славно", но пишетъ далеко не просто и ужъ отнюдь не славно. Оттого ли, что, живя на Капри, онъ получалъ свѣдѣнія о современной русской деревнѣ изъ третьихъ рукъ, оттого ли, что, будучи человѣкомъ партіи, онъ не могъ взглянуть объективно, оттого ли что онъ просто усталъ,-- но повѣсть не удалась. Повѣсти, собственно говоря, никакой и нѣтъ, несмотря на обыски, убійства и самоубійства, а есть только рядъ скучнѣйшихъ разговоровъ на общественныя темы, прерываемыхъ описаніями природы, сдѣланными въ довольно таки дурномъ вкусѣ: "День жаркій, поляна до краевъ солнцемъ налита, въ густой травѣ дремлютъ пахучіе цвѣты, и все вокругъ -- к_а_к_ъ с_в_ѣ_т_л_ы_й с_о_н_ъ". "Опускается за рѣкой могучее свѣтило дня, жарко горятъ перекрытыя новой соломой крыши избъ, разцвѣтилась, разыгралась земля всѣми красками осенняго наряда, и ласково синее надъ нею бархатное небо" и т. д. Персонажи тоже объясняются языкомъ очень выспреннимъ и какимъ, можетъ быть, говорятъ на островѣ Капри, но никакъ не въ русской деревнѣ.
   "Дѣло наше, какъ извѣстно, запретное, хотя все оно въ томъ, что вотъ учимся мы понимать о_к_р_у_ж_и_в_ш_е_е н_а_с_ъ к_о_л_ь_ц_о т_я_ж_к_и_х_ъ н_а_ш_и_х_ъ б_ѣ_д_ъ и нищеты нашей и злой да трусливой глупости. И понимаемъ, что ты почуялъ вѣрную дорогу къ жизни иной, справедливой"... и т. д.
   Такъ говорила встарину Миликтриса Кирбитьевна, а теперь блестящіе герои русскихъ фельетонныхъ романовъ. И совершенно непонятно, почему безконечный рядъ этихъ скучныхъ, безполезныхъ и неумныхъ рацей, мелодраматическихъ ужасовъ и роскошныхъ пейзажей заключается восклицаніемъ: "съ праздникомъ, великій русскій народъ",
   Чему читатель долженъ радоваться? Тому ли, что кончилъ читать скучную канитель? Право, больше нечему.
   Послѣ повѣстей Горькаго наибольшій, хотя и небольшой интересъ представляетъ разсказъ Ив. Бунина: "Бѣденъ бѣсъ". На буксирѣ тащатся гг. Крюковъ и Касаткинъ. Шоломъ Ашъ далъ слащавую еврейскую сценку съ настроеніемъ, набившимъ всѣмъ оскомину. Повѣсти Кнута Гамсуна: "Странникъ играетъ подъ сурдинку", какъ переводной,мы касаться не будемъ.
  

-----

  
   Въ книгѣ "Ранніе огни" (заголовокъ нѣсколько загадочный, принимая во вниманіе почтенный возрастъ автора) всего поучительнѣе послѣднія страницы, представляющія перечень сочиненій Вас. Немировича-Данченко. Кому извѣстенъ этотъ міръ, это государство, этотъ Мюръ Мерилизъ? Всѣхъ книгъ до 400: романы и повѣсти, и дневники, и путешествія, и дѣтскія книги, и народныя, иллюстраціи итальянскихъ, испанскихъ, японскихъ художниковъ, 6-ыя, 7-ыя изданія, распроданныя, готовящіяся къ печати, сгорѣвшія въ типографіи И. Д. Сытина,-- словомъ, всякихъ сортовъ. Намъ кажется, что самое естественное мѣсто этимъ произведеніямъ на желѣзнодорожныхъ станціяхъ. И, навѣрно, люди, находившіе удовольствіе въ первой книгѣ Немировича-Данченко, найдутъ (если они, милостію Божіею, живы и здоровы) такое же и въ двухсотой, потому что подобный вкусъ (или отсутствіе его) менѣе всего подверженъ измѣненіямъ. Въ книгѣ есть и стихи.
  

-----

  
   Вкусъ къ "альманахамъ" тоже будто не прошелъ еще, хотя и ослабѣваетъ. Средній читатель, конечно, купитъ и "Звуки Жизни", гдѣ фигурируютъ любезные его сердцу Купринъ, Каменскій, Скиталецъ и др. Бѣда только въ томъ, что это почти исключительно перепечатки (Купринъ: "Лавры" -- изъ альманаха 17-и; Каменскій: "Гимназистка" -- изъ газеты, издававшейся П. Пильскимъ; Гринъ: "Они" -- изъ "Нов Ж. для всѣхъ"; Лазаревскій; "Соня" -- оттуда же и т. д.). Если это предпріятіе "художественное", то развѣ только въ томъ смыслѣ, какой придаютъ въ нѣкоторыхъ слояхъ общества словамъ "художникъ", "артистъ". Исключительно въ видахъ охраненія интересовъ читателя, да и писателей, мы отмѣчаемъ этотъ "альманахъ".
  

-----

  
   Библіотека "Гонгъ" въ хвастливомъ и не особенно грамотномъ предисловіи, напоминающемъ заборныя афиши, обѣщаетъ намъ давать "шедевры, изъ лучшаго наилучшее" почти даромъ. Чего же, въ самомъ дѣлѣ, лучше? Конечно, мы охотно обошлись бы безъ издательскихъ разглагольствованій о современномъ и будущемъ (даже) положеніи литературы; мы нѣсколько удивлены, что "современные властители человѣческихъ думъ" представлены Гауптманомъ, Шентаномъ, Зудерманомъ, М. Прево и Ратгаузомъ, но благодарны за пьесу гр. Ростопчиной. Издано для своей цѣны не такъ ужъ плохо.
  

-----

  
   Въ декабрьской книжкѣ "Вѣстника Европы' останавливаетъ на себѣ вниманіе разсказъ Антона Любимова: "Домъ общественныхъ квартиръ", не безъ тонкости и вкуса написанный. Въ соотвѣтствующей книжкѣ "Современнаго Міра" нелестное вниманіе привлекаетъ разсказъ М. Арцыбашева:"Старая исторія", сдѣланный безъ всякой тонкости и вкуса.

М. Кузминъ.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru