Въ разсужденіи о трапезитахъ {Essai historique sur les Trapézites ou Banquiers d1Athènes. Mémoire lu à l'Académie des sciences morales et politiques dans la séance du samedi 24 septembre 1859.} или аѳинскихъ банкирахъ, я старался изложить устройство банкирскихъ домовъ въ древнихъ Аѳинахъ и положеніе трапезитовъ въ обществѣ. Представляю теперь дополненіе къ, своему труду и обращаюсь къ орудію которое было постоянно въ рукахъ трапезитовъ и которое облегчало имъ счетоводство при ихъ обширныхъ финансовыхъ оборотахъ. Говорю о счетахъ у древнихъ Грековъ.
Существованіе счетовъ въ Греціи не подлежитъ теперь сомнѣнію: г. Канторъ, {М. Cantor: Mathematische Beiträge zum Kulturleben der Völker. (Halle. 1863. in 8о) стр. 128-155.} разсматривавшій этотъ предметъ въ послѣднее время, разъяснилъ его до очевидности. Мы потому не будемъ, повторять указанное этимъ ученымъ и займемся другою стороной сихъ разысканій, именно опредѣленіемъ смысла выраженій обозначавшихъ какъ самые счеты, такъ и ихъ употребленіе. Вопросъ любопытный и не лишенный, думаемъ, значенія, но остающійся до сихъ поръ въ такомъ забвеніи, что онъ не только не разработанъ, но даже и не затронутъ. Приступимъ къ его изслѣдованію и ограничимся имъ въ настоящемъ разсужденіи.
Древнѣйшее, а вмѣстѣ съ тѣмъ и самое точное упоминовеніе счетовъ у Грековъ и Египтянъ находится у Иродота и принадлежитъ къ числу тѣхъ многихъ свидѣтельствъ сего историка которыя имѣютъ не частное или случайное, а общее значеніе, давая возможность познакомиться съ однимъ изъ самыхъ распространенныхъ въ древней Греціи обычаевъ. Иродотъ {Иродотъ II, 36, 5.} пишетъ:
Читая это извѣстіе Иродота, съ перваго взгляда не видишь въ немъ ничего ни особеннаго, ни труднаго; но, при болѣе близкомъ разборѣ, слова историка оказываются весьма темными и даже непонятными. Это мѣсто до того загадочно, что до сихъ поръ никто ни изъ издателей, ни изъ переводчиковъ его не объяснилъ. Переведенное слово въ слово, свидѣтельство Иродота вовсе не имѣетъ смысла, и никогда въ такомъ видѣ не могло выйти изъ-подъ руки историка. Оно гласитъ: "Письмена пишутъ и "читаютъ камешками Эллины ведя руку съ лѣвой стороны на правую, а Египтяне съ правой на лѣвую."
Здѣсь нельзя не замѣтить что историкъ, описывая обычаи страны, соединилъ въ одну категорію γράμματα съ ψῆϕοι. Не означаетъ ли это сопоставленіе что оба предмета были одинаково распространены какъ въ Египтѣ, такъ и въ Греціи, и что оба такъ высоко цѣнились что могли заслужить вниманіе историка? Но не мыслимо чтобъ Эллины, въ эпоху Иродота и его современника знаменитаго астронома Метона, считали не математически, а камешками, или по камешкамъ, какъ вѣроятно не считали даже ихъ предки за тысячу лѣтъ до Иродота. Очевидно что слово ψήϕοισι, камешками, употреблено здѣсь Иродотомъ совершенно въ иномъ значеніи.
При видѣ этого извѣстія Иродота, новѣйшіе толкователи поступаютъ различно. Нѣкоторые, и притомъ большинство переводчиковъ, ограничиваются буквальною передачей словъ писателя, ни малѣйше не объясняя смысла и даже не касаясь онаго. Calculis computant Graeci; les Grecs écrivent et calculent avec des jetons, пашутъ Весселингъ и Ларше, и, довольные своимъ переводомъ, спокойно проходятъ въ молчаніи. Другіе, именно Міотъ и Роулинсонъ, прибѣгли къ средству къ сожалѣнію часто встрѣчающемуся въ критикѣ. Найдя предъ собою Гордіевъ узелъ, они отрубили его; то-есть выпустили слово ψήϕοισι (камешками), какъ будто бы его вовсе не было въ текстѣ Иродота, и перевели только слово λογίζονται (считаютъ). Первый примѣръ поданъ былъ Міотомъ. Les Grecs, пишетъ онъ, {Histoire d'Hérodote, nouvelle traduction par А. E. Miot. (Parie. 1822. 3 vol. in 8о). Vol. I, pag. 250.} tracent les lettres et calculent en portant la main de la gauche à la droite. Ему подражалъ г. Роулинсонъ. When they write, говоритъ онъ, {The history of Herodotus, by G. Rawlinson (въ четырехъ томахъ), tom II (London, 1858, in 8о), pag. 60 eq.} or calculate, instead of going, like the Greeks, from left to right, the move their hand from right to left.
Только Кораисъ не слѣдовалъ этому, несогласному съ истинною критикой, способу толкованія и старался разъяснить это мѣсто Иродота. Его старанія не сопровождались однако успѣхомъ, и его разъясненіе менѣе удачно, чѣмъ можно было ожидать отъ столь глубокаго какъ онъ филолога. Онъ предполагалъ {Въ примѣчаніяхъ къ Иліодору, отр. 315: οὐχ ἑτέρας παρὰ τὰ γράμματα, ἀλλ' αὐτὰ ταῦτα τὰ γράμματα καὶ στοιχεῖα τῶν λέξεων εἰς ἀρθμῶν σημεῖα μεταλαμβανόμενα.} что подъ словомъ ψῆϕοι -- камешки Иродотъ разумѣлъ цифры, chiffres. Его мнѣніе раздѣлялъ, сколько мнѣ извѣстно, только Мартыновъ, который и передалъ слова Иродота такимъ образомъ: "Буквы пишутъ, говоритъ онъ, {Исторія Иродотова, часть I, 515.} и цифры считаютъ Эллины водя рукою отъ лѣвой стороны къ правой; Египтяне отъ правой къ лѣвой". Не будемъ останавливаться на томъ обстоятельствѣ что цифръ никто не считаетъ и нѣтъ необходимости считать ихъ; замѣтимъ только что слово ψῆϕοι никогда и нигдѣ не встрѣчается въ значеніи цифры, которая называлась у Грековъ τὸ ἀριθμετικόν σημεῖον; слѣдовательно не можетъ быть ô нихъ и рѣчи въ извѣстіи Иродота.
Есть однако писатель который изъ всѣхъ толкователей только одинъ понялъ это мѣсто Иродота и вѣрно его передалъ. Этотъ писатель нашъ соотечественникъ Нартовъ, издавшій за 110 лѣтъ предъ симъ превосходный переводъ Иродота. Нартовъ переводитъ: {Повѣствованія Иродота Аликарнасскаго, перевелъ Андрей Нартовъ. Спб. 3 тома. Первый 1763 года, второй и третій 1764. См. томъ I, стр. 181.} "Греки пишутъ и выкладываютъ на счетахъ (ведя руку) съ лѣвой на правую сторону, а Египтяне съ правой на лѣвую".
При этомъ переводѣ извѣстіе Иродота мгновенно измѣняется: нелѣпость приписываемая историку исчезаетъ, и слова его, пріобрѣтя точный смыслъ, даютъ возможность разъяснить и опредѣлить множество встрѣчающихся у древнихъ авторовъ подобныхъ выраженій. Правда, нѣтъ сомнѣнія что переводъ Нартова былъ дѣломъ вдохновенія, не учености, и что у него блеснула счастливая мысль; но она признакъ даровитости и его собственность. Вдохновеніе сопровождается творчествомъ, которое одно даетъ цѣну учености. Возвращая должное Нартову, желаемъ почтить забытый трудъ нашего соотечественника. Такъ какъ однако переводъ Нартова отличается отъ всѣхъ до сихъ поръ изданныхъ переводовъ и толкованій, а у Нартова нѣтъ ни объясненій, ни подтвержденій, ни даже примѣчаній, то необходимо представить доказательства его вѣрности. Принимаемъ на себя эту обязанность.
Изъ приведеннаго нами перечня различныхъ мнѣній видно что все значеніе и вся сила разбираемаго мѣста лежитъ въ словѣ ψήϕοισι, "камешками", которое не безнамѣренно здѣсь поставлено, и что мысль писателя только тогда вполнѣ узнается, когда опредѣлится смыслъ сего слова. Познакомимся потому съ его употребленіемъ.
Исторія слова псифъ, ή ψῦϕος, камешекъ, представляетъ замѣчательный примѣръ весьма обширнаго, выросшаго изъ одного корня, развѣтвленія, когда, къ первоначальному и неуклонно сохраняемому смыслу, присоединяется такое множество новыхъ значеній, что слово является выраженіемъ самыхъ разнообразныхъ и отдаленныхъ понятій. Если же отыщемъ основную мысль которою руководились при обозначеніи словомъ ψῦϕος различныхъ предметовъ и понятій, то окажется что всѣ многочисленныя его значенія выведены логически, и что всѣ они, вмѣстѣ совокупленныя, образуютъ какъ-бы роскошное дерево, исходящее изъ одного корня.
Ἡ ψῦϕος значитъ собственно камешекъ и встрѣчается въ этомъ смыслѣ у самого же Иродота, который показываетъ различіе его отъ λίθος, употребляемаго въ общемъ значеніи камня. Разказавъ побѣду Камвиса надъ Египтянами, историкъ упоминаетъ о возмущавшемъ чувство Эллина обычаѣ оставлять кости убитыхъ непогребенными на полѣ сраженія и замѣчаетъ, какъ очевидецъ, что черепы Персовъ такъ слабы что пробиваются однимъ камешкомъ, ψήϕω, черепы же Египтянъ до того крѣпки что едва раскалываются камнемъ λίθῳ: {Иродотъ, III, 12, 1: Θῶμά δὲ μέγα εῖδον πυθόμενος παρὰ τῶν ἐπιχωρίων τῶν γὰρ ὀστέων περικεχυμένων χωρὶς ἑκατέρων τῶν ἐν τῂ μάχῃ ταύτῃ 'πεσόντων.... αἱ μὲν τῶν Περσέων κεϕαλαί εἰσι ἀσθενέες οὕτω ὥστε, εἰ ἐθέλεις ψήϕῳ μούνῃ βαλέειν, διατετρανέεις, αἱ δὲ τῶν Αἰγυπτίων οὕτω δή τι ἰσχυραὶ, ἃς μόγις ἂν λίθῳ παίσας διαράξιας.}
Ἡ ψῦϕος не значитъ также вообще всякій камешекъ, что Греки называли ἡ ψηϕίς, ῖδος, какъ говорится въ Иліадѣ: {XXI, 260.
Τοῦ μέν τε προρέοντος, ὑπό ψηϕῖδες ἅπασαι
Ὀχλεῦνται.}
Рвомъ устремляется влага, подъ нею всѣ мелкіе камни
Съ шумомъ катятся.
Подъ словомъ ψῦϕος разумѣли малый, гладкій и кругловатый, на подобіе небольшаго яичка, камешекъ, находимый какъ въ Греціи, такъ и въ Египтѣ. Мнѣ удалось пріобрѣсть въ 1860 году, въ Аѳинахъ, именно въ самомъ Акрополѣ, гдѣ тогда производились раскопки, случайно открытый тамъ въ моемъ присутствіи камешекъ, въ коемъ, кажется, нельзя не узнать истиннаго псифа. Онъ здѣсь помѣщенъ въ своей настоящей величинѣ.
Это значеніе слова псифъ собственное и первоначальное. Но камешки были у Грековъ въ такомъ обширномъ и многостороннемъ употребленіи, что названіе камешекъ, т.-е. слово псифъ, принимается сверхъ того въ переносномъ смыслѣ, строго впрочемъ соотвѣтствующемъ тому кругу къ коему относится, именно въ смыслѣ счета или счисленія. Отсюда вытекаетъ двоякое значеніе слова псифъ, проходящее всю литературу древнихъ Грековъ и усматриваемое во всѣхъ ея періодахъ. Произнося это слово, Греки соединяли съ нимъ два понятія, и подразумѣвали иногда камешекъ въ его прямомъ значеніи, иногда же камешекъ въ значеніи счета или счисленія, къ чему служили камешки. Оба понятія выработались у нихъ весьма логически и всѣми сознавались, такъ что на этомъ основаніи построилось даже дѣленіе камешковъ или псифовъ на два рода: на численные или счетные, и на нечисленные или несчетные. Существованіе этого дѣленія явствуетъ изъ показанія Иліодора, которое замѣчательно всего болѣе потому что оно даетъ право принять всеобщую извѣстность этого дѣленія, а не приписать оное изобрѣтенію самого писателя, ибо высказано имъ совершенно случайно. Онъ описываетъ какъ Каласирисъ, Καλάσιρις, желая узнать мысли посѣтившаго его Ѳеагена, Θεαγένης, взялъ въ руку нѣсколько камешковъ, ничего, какъ онъ говоритъ, {Иліодоръ, Еѳіопика (Erotici scriptores въ собраніи Дидота), III, 17 (стр. 280 у Дидота): Καὶ ἐπιστήσας ὀλίγον καὶ ψήϕους τινὰς οὐδὲν καταριθμούσας ἐπὶ δακτύλων συνθείς и пр.} не считавшихъ, т.-е. не обозначавшихъ счета, и гадалъ ими. Если же были псифы, ничего не считавшіе, или не численные, то естественно предположить что были и псифы что-либо считавшіе, или численные.
Насъ не задержатъ первые, частію по своей простотѣ, всего же болѣе потому что ихъ разборъ скорѣе удалилъ бы отъ нашей цѣди, чѣмъ къ ней приблизилъ. Ограничимся указаніемъ категорій на которыя это понятіе распадалось. Ихъ было шесть.
Слово ψῦϕος никогда не теряло своей силы и во всѣ времена оставалось постоянно въ своемъ собственномъ и первоначальномъ значеніи камешка.
Оно встрѣчается сверхъ того въ значеніи драгоцѣннаго камня, но почти всегда въ Омировской формѣ ἡ ψηϕίς.
Изъ камешковъ производились мозаичныя работы, чрезвычайно любимыя древними и имъ необходимыя по требованію Климата. По этой причинѣ мозаика называлась ψηϕοθέτημα (камнекладь); ее производить -- ψηϕοθετεῖν; мозаичный работникъ, а также и художникъ -- ψηϕοθέτης.
Греки искусственно обдѣлывали свои камешки, и, давъ имъ красивую форму, обращали ихъ въ шашки, пѣшки или марки предназначенныя для игры въ обществѣ, которой они предавались съ тѣмъ же увлеченіемъ, какъ мы картамъ. Изъ случайныхъ упоминовеній, разбросанныхъ у древнихъ писателей, можно заключить что эти игры были весьма разнообразны, во о нихъ очень мало положительныхъ свѣдѣній. {Объ нихъ пишетъ съ подробностію Адріанъ Юлій въ четвертой главѣ второй книги своихъ Замѣтокъ (Radriani Junii Hornant Medici Animadversa. Amsterodami 1708. in 8о), стр. 83--97. Объ игрѣ Πεττεία стр. 86 слѣд.
Въ новѣйшее время Г. Рангависъ въ Revue Archéologique Зте année (Paria 1846, in 8о) стр. 297--304.} Всего чаще приводится игра называемая петтіей или пессіей, ἡ Πεττεία или ἡ Πεσσεία, которая соотвѣтствовала, кажется, нашимъ шашкамъ, на что наводитъ Платонъ, говоря что неопытный игрокъ въ петтіѣ такъ стѣсняется своимъ противникомъ что не знаетъ куда ступить. {Платонъ (Didot), Республика VI, 487: Καὶ ὣσπερ ὑπὸ τῶν πεττεύειν δεινῶν οἱ μὴ τελευτῶντες ἀποκλείονται καὶ οὐκ ἔχουσιν ὅτι ϕέρωσιν.
Что въ Петтіи употреблялись псифы видно здѣсь же черезъ двѣ строки, гдѣ Платонъ говоритъ: οὐκ ἐν ψἡϕοις, ἀλλ' ἐν λόγοις.} Слово псифъ означало потому игорный камешекъ и, въ переносномъ смыслѣ, самую игру; а Поливій {Поливій (Didot) V, 26, 13. См. примѣчаніе 24.} употребляетъ составленный изъ сего слова глаголъ ψηϕίζειν въ значеніи играть. Платонъ прекрасно воспользовался любимою всѣми петтіею и сравнилъ эту игру въ камешки, т.-е. въ шашки, съ игрою словами, когда искусный діалектикъ доводитъ собесѣдника до смущенія своими мѣткими умозаключеніями.
Эллины не уступали намъ и въ другомъ обычаѣ. Подобно тому какъ мы играемъ въ карты и ими гадаемъ, такъ они играла въ псифы или камешки и ими гадали. Этотъ способъ гаданія назывался псифомантіею, ἡ ψηϕομαντεία или ἡ διὰ τῶν ψήϕων μαντική, и ему научилъ самъ богъ Аполлонъ, по увѣренію Алоллодора. {Аполдодоръ III, 10, 2. См. замѣчаніе Клавье къ этому мѣсту въ его изданіи Аполлодора (Bibliothèque d'Apollodore, grec.-- fran. par Clavier. Paris 1805. 2 vol. in 8о), томъ II, стр. 424.}
Наконецъ тѣ же самые камешки послужили первоначально искусникамъ или фиглярамъ показывать свои фокусы и морочить зрителей; и хотя въ послѣдствіи ихъ представленія стали разнообразными въ самыхъ обширныхъ размѣрахъ, какъ ихъ между прочимъ описываетъ Алкифронъ, {Письма Алкифрона III, 20.} но за ними осталось ихъ прежнее наименованіе, такъ что ихъ всегда звали псифоклептами, ψηϕοκλέπτης, что значитъ камнешутники. {Секстъ Емпир. Противъ Риторовъ, II, 39: Καθὰ γὰρ οἱ ψηϕοπαῖκται τὰς τῶν θεωμένων ὄψεις δι' ὀζυχειρίαν κλέπτουσιν.} Аѳинэй же называетъ ихъ псифоклептами, ψηϕοκλέπτης, т.-е. камнекрадъ. {Аѳинэй I, 19, 6: Ἱστιαιεῖς οὖν καὶ Ὠρείται Θεοδώρου τοῦ ψηϕοκλέπτου ἐν θεάτρῳ χαλκῆν εἰκόνα ἀνέθηκαν, ψῆϕον κρατοῦσαν.}
Не меньшее разнообразіе представитъ разборъ понятія выражавшагося такъ-называемыми счетными или численными камешками. Его развѣтвленіе чрезвычайно велико, и слово псифъ является въ этомъ смыслѣ едвали не у всѣхъ древнихъ греческихъ писателей, и притомъ при обозначеніи самыхъ разнородныхъ предметовъ, какъ общественной и частной жизни, такъ даже государственныхъ и судебныхъ учрежденій. Это развѣтвленіе однако идетъ всегда правильно, выростая изъ одного корня и стремясь къ одной цѣли; оно основано на счисленіи, или счетѣ, къ чему въ старину были избраны камешки.
Весьма частое, а вмѣстѣ съ тѣмъ и весьма опредѣленное употребленіе сего слова встрѣчается въ политическихъ и судебныхъ учрежденіяхъ древней Аѳинской республики. Такъ какъ граждане подавали первоначально въ вѣчѣ и въ судѣ голоса камешками, или псифами, то и составилось изъ этого корня много словъ съ самымъ точнымъ политическимъ и судебнымъ значеніемъ. Подавать голоса называли ψηϕίζίειν, или что чаще, ψηϕίζεσθαι, собственно каменьствовать; опредѣленіе, или рѣшеніе принятое, послѣ подачи голосовъ, вѣчемъ -- псифисматъ, τὸ ψήϕισμα, ατος, собственно каменьство; судебные голоса именовались, по свидѣтельству Полидевка, {Полидевкъ (Julii Pollucis Onomasticum, graece et latine, ed. Tiber. Hemsterhusius. Amstelod. 1707, in fol. 2 vol, но съ непрерывно продолжающимся числомъ страницъ) VIII, cap. V, pag. 18: Καὶ ϕρυκτοὶ δὲ ἐκαλοῦντο αἱ ψῆϕοι αἱ δικαστικαί.} судебными камешками, ψήϕοι δικαστικαί,, хотя они были иногда изъ мѣди; {Онъ же, VIII, 10, pag. 123: ψήϕους δὲ εἷχον χαλκᾶς δύο.} и въ этомъ родѣ нѣсколько другихъ выраженій, о которыхъ не распространяюсь, ибо они общеизвѣстны. Всѣ эти слова пріобрѣли полное право гражданства и сохранялись даже въ то время когда камешки были устранены изъ употребленія и замѣнены другими предметами. Для большаго подтвержденія можно было бы умножить число выписокъ изъ греческихъ писателей и дать обширный размѣръ вопросу коимъ занимаемся; считаемъ однако это излишнимъ и даже неумѣстнымъ, такъ какъ изъ приведенныхъ ссылокъ легко усматривается что употребленіе слова лсифъ было весьма разнообразнымъ.
Это разнообразіе оказывается столь же значительнымъ при переходѣ изъ политическаго быта въ частный, и при ближайшемъ знакомствѣ съ образомъ жизни Эллиновъ.
Слово никогда, сколько мнѣ извѣстно, не означало ни числа, ни цифры, но очень рано приняло значеніе счета, такъ что глаголъ ψηϕίζειν получилъ, по свидѣтельству Аристофанова схоліаста {Scholia graeca in Aristophanem Осы, стихъ 656 (Didot стр. 150). Πολλαχοῦ δῆλον ὅτι ψήϕοις ἐλογίζοντο οἱ παλαιοὶ, ἀϕ'οῦ τὸ ψηϕίζειν.}, значеніе считать, и встрѣчается въ этомъ смыслѣ у Плутарха {Плутархъ (Didot), Супружескія указанія, 24. См. примѣчаніе 50.}. Еще дальнѣйшимъ развитіемъ понятія счета было значеніе разчета, выражавшееся также словомъ ψῦϕος. Въ этомъ значеніи видимъ камешекъ у Поливія. Историкъ пишетъ {Поливій (Didot), II, 47, 5; ταῖς δὲ τοῦ συμϕέροντος ψήϕοις ἀεὶ μετροῦντας τὰς ἔχθρας καὶ τὰς ϕιλίας.}: "Аратъ зналъ что у царей нѣтъ обычая имѣть ни враговъ, ни друзей по склонности, и что они всегда измѣряютъ непріязнь и дружбу разчетами, ταῖς ψήϕοις своей пользы."
Займемся теперь выраженіями относящимися къ тѣмъ изъ греческихъ обычаевъ въ коихъ употреблялись камешки и которые потому такъ же обозначались этимъ словомъ. Укажемъ на два предмета: на принятую въ обществѣ игру ина собственные счеты въ смыслѣ прибора служившаго для счисленія. Коснемся первой вкратцѣ и въ той только мѣрѣ насколько она относится къ главному вопросу нашихъ разысканій.
Мы уже упомянули о греческихъ играхъ въ которыхъ слово псифъ удержалось въ своемъ первоначальномъ значеніи камешка; были и другія игры гдѣ это слово принималось въ смыслѣ счета. Этого рода игры велись на особенномъ приборѣ въ видѣ стола, вѣрнѣе говоря, дощечки, которую называли авакомъ ὁ ἄβαξ, ακος, или уменьшительно авакіемъ, τὸ ἀβάκιον, и поверхъ которой метались псифы (по-нашему марки или карты). {Поливій V. 26,13: αἱ ἐπὶ τῶν ἀβακίων ψῆϕοι. См. слѣдующую ссылку.} Какъ въ новѣйшее время въ игрѣ въ банкъ каждая карта, такъ и въ этой древней игрѣ каждый отдѣльный псифъ могъ, по желанію играющаго, τοῦ ψηϕίζοντος, представлять различныя цѣнности, отъ халкуса до таланта. Объ этой особенности свидѣтельствуетъ Поливій, коего слова замѣчательны еще въ томъ отношеніи что историкъ, остроумно ею воспользовавшись, сравниваетъ съ игрою на авакѣ судьбу царедворцевъ, зависящую отъ внушеній властелина. "Царедворцы, οἱ περὶ τὰς αὐλὰς, говоритъ онъ {Поливій тамъ же: Ὄντως γὰρ εἰσιν οὗτοι παραπλήσιοι ταῖς ἐπὶ τῶν ἀβακίων ψήϕοις. Ἐκεῖναί τε γὰρ κατὰ τὴν τοῦ ψηϕίζοντος βούλησιν, ἄρτι χαλκοῦν, καὶ παραυτίκα τάλαντον ἴσχουσιν. οἵ τε περὶ τὰς αὐλὰς κατὰ τὸ τοῦ βασιλἐως νεῦμα μακάριοι, καὶ παρὰ πόδας ἐλεεινοὶ γίγνονται.}, весьма сходны съ камешками на авакѣ, ибо какъ камешекъ бываетъ по волѣ играющаго халкусомъ и талантомъ, такъ и они по мановенію царя становятся блаженными и злополучными." Изъ этихъ, хотя не многихъ, но весьма ясныхъ словъ Поливія не слѣдуетъ ли заключить что псифы замѣняли въ древности карты и метались Греками подобно тому какъ въ игорныхъ домахъ новѣйшей Европы метаютъ карты? Тогда понятно что какъ теперь карты, такъ прежде псифы обозначали каждый ту сумму денегъ которую играющій на нихъ ставилъ и которая слѣдовательно по его желанію измѣнялась, то-есть что псифъ могъ собою выражать и халкусъ и талантъ. Возвышаясь до таланта, ставимаго на одинъ камешекъ, или по-нашему на одну карту, игра принимала такіе громадные размѣры что извѣстіе Поливія могло бы показаться невѣроятнымъ. Но страсть къ игрѣ въ древнемъ мірѣ не уступала увлеченію нашего времени. Алкивіадъ и его сверстники не многимъ отставали отъ царя Артаксеркса, который, по свидѣтельству Плутарха {Плутархъ, Артакс. 17.}, проигралъ однажды своей матери тысячу золотыхъ дариковъ, что равнялось 20.000 драхмамъ, или 5.000 рублей серебромъ. А это было простое семейное развлеченіе. Еслибъ однако спросили: какого рода была игра упоминаемая Поливіемъ и въ чемъ она состояла? то отвѣтимъ: неизвѣстно, и думаемъ даже что, при безпрерывно измѣняющейся модѣ и при стремленіи людей къ новому, этотъ вопросъ едва ли когда разрѣшится окончательно.
Обратимся наконецъ къ счетамъ въ томъ смыслѣ сего слова въ какомъ мы его ежедневно употребляемъ.
Читая у греческихъ писателей постоянное упоминовеніе счетовъ, нельзя не придти къ убѣжденію что ихъ употребленіе было въ Греціи столь же общимъ и повсемѣстнымъ какъ и у насъ въ Россіи. Вѣрность этого заключенія подтверждается свидѣтельствомъ Аристофанова схоліаста, который прямо говоритъ что древніе считали, то-есть выкладывали, на счетахъ. Самый приборъ для счисленія, или счеты назывались у Грековъ иногда сокращенно, то-есть для краткости, просто ἡ ψῆϕος, или αἱ ψῆϕοι, что встрѣчается между прочимъ, первая форма, то-есть въ единственномъ числѣ, въ Анѳологіи вторая, во множественномъ, у Алкифрона, который называетъ трапезитовъ людьми при счетахъ, οἱ περὶ τὰς ψήϕους. {Алкифроновы письма I, 26: μέγα τί κακὸν εἰσὶν οἱ περὶ τὰς ψήϕους. Еслибы мы переводили на церковно-славянскій языкъ, то сказали бы: иже при счетахъ.} Настоящее же имя счетовъ было псифологъ, τὸ ψηϕολόγον, какъ пишетъ Свида, {Свида (Suidae Lexicon, graece et latine, ed. Bemhardy. 2 vol. in 4о. Halis. 1863) подъ словомъ ῶδε.
Фотій въ словарѣ (Photii Patriarchat Lexicon ed. Naber. 2 vol. in 8оLeidae. 1860), подъ тѣмъ же словомъ.} или псифологій, τὸ ψηϕολογεῖον, какъ передаетъ Фотій, хотя первая форма вѣроятнѣе, такъ какъ подтверждается Аристофаномъ, и очень можетъ быть что Фотій привелъ позднѣйшую форму сего слова. Древнѣйшее упоминовеніе названія Τὸ ψηϕολόγον находится у Аристофана {Aristophanis fragmenta (въ собраніи Дидота, стр. 465), а так же у Свиды и Фотія: Ἀριστοϕάνης Κωκάλῳ ἐκδότω δέ τις καὶ ψηϕολόγον ῶδε καί δίϕρω δύο.} въ его комедіи Кокалъ, Κώκαλος, уцѣлѣвшей впрочемъ только въ самыхъ малыхъ отрывкахъ. Оно удостовѣряетъ что уже тогда употребленіе счетовъ было всеобще распространеннымъ и даетъ возможность объяснить много выраженій кажущихся непонятными. Открытіе одного образца счетовъ въ самой Греціи еще болѣе служитъ къ разъясненію этого предмета.
Г. Рангависъ {Rangabé: Lettre à М. Lettronne, напечат. въ Revue Archéologique 1846 года, стр. 295--804.} въ письмѣ къ Летроню, помѣченномъ: "Аѳины, 10го (22го) апрѣля 1846", сообщилъ что за нѣсколько мѣсяцевъ предъ тѣмъ найдена была на островѣ Саламинѣ мраморная доска длиною въ 1 метръ 5 центиметровъ (около 1 1/2 аршина), шириною въ 75 центиметровъ (немного болѣе аршина), содержащая на верхней сторонѣ параллельныя черты съ числовыми знаками, и принадлежащая несомнѣнно эллинской эпохѣ. Въ этомъ письмѣ своемъ онъ помѣстилъ самый рисунокъ мрамора, который мы здѣсь воспроизводимъ, и старался опредѣлить его назначеніе.
Саламинскій мраморъ есть замѣчательнѣйшій остатокъ древней аѳинской утвари; но его употребленіе до сихъ поръ въ точности еще не узнано. Г. Рангависъ не высказываетъ своей мысли положительно; очевидно однако склоняется къ мнѣнію что въ немъ сохранился приборъ для игры, въ подтвержденіе чего онъ соединилъ весьма много древнихъ свидѣтельствъ о различныхъ играхъ бывшихъ въ ходу въ Греціи. Но онъ встрѣтилъ сильное противорѣчіе со стороны Летроня, {Lettronne: Note sur l'échelle numérique d'un Abacus athénien, et sur la division de l'obole atiique. Напечатано въ Revue Archéologique, 1846 года, стр. 396--309.} который весьма основательно замѣтилъ что г. Рангависъ потому только остановился на игрѣ что не далъ себѣ полнаго отчета въ значеніи числовыхъ знаковъ помѣщенныхъ на трехъ сторонахъ верхняго поля мрамора. {Летронь пашетъ: Le docte interprète n'aurait peut-être pas si vite abandonné за première conjecture, s'il n'avait pas méconnu, jusqu'à un certain point, la nature des séries numériques, inscrites sur le monument.} Эти знаки Летронь объяснилъ со свойственною ему проницательностію и, отвергнувъ безъ разбора мнѣніе г. Рангависа, утверждаетъ что этотъ остатокъ аѳинской древности есть приборъ для счета, или счисленія. Г. Венсанъ, {Vincent: Lettre à М. Lettronne sur un Abacus athénien, въ томъ же Revue Archéologique, 1846 года, стр. 401--406.} какъ бы желая примирить эти два противоположныхъ мнѣнія, старался доказать что саламинскій мраморъ предназначался для двухъ цѣлей, то-есть служилъ и для игры, и для счисленій. Онъ нашелъ приверженца въ г. Кавторѣ, {Cantor: Mathematische Beiträge, стр. 132 слѣд.} который привелъ еще нѣсколько новыхъ доказательствъ и придалъ вопросу болѣе широкій размѣръ, чрезъ сравненіе съ подобными же приборами у Римлянъ.
Причина такого разногласія лежитъ не въ трудности разъясненія представляемой самимъ памятникомъ: онъ напротивъ весьма простъ, такъ-сказать осязательно нагляденъ; ни въ отсутствіи свидѣтельствъ древнихъ писателей: ихъ также весьма много и самыхъ разнообразныхъ; она заключается частію въ неточномъ иногда толкованіи извѣстій древнихъ авторовъ, всего же болѣе въ томъ смыслѣ который привыкли соединять съ словомъ авакъ.
Г. Рангависъ, выписавъ знакомое намъ мѣсто Поливія, спрашиваетъ: {Рангависъ стр. 296: Serait-ce une de ces planches de calcul, dont parle Polybe dans un passage, ou il compare avec beaucoup d'esprit les amis des rois aux cailloux de numération.} не есть ли саламинскій мраморъ "такая же доска для счисленія о которыхъ говоритъ Поливій, когда онъ съ большимъ умомъ сравниваетъ царедворцевъ съ ариѳметическими камешками?" Но Поливій говоритъ діаметрально противоположное; скажемъ болѣе, этотъ историкъ никогда и не могъ сказать что ему приписываютъ. Во всякомъ счисленіи, какого бы оно ни было рода, ариѳметическое ли, или на счетахъ, каждый знакъ имѣетъ опредѣленную числовую величину, то-есть единицы, десятка, сотни и т. д., которая никогда не измѣняется и не можетъ измѣняться. Поливій же напротивъ говоритъ что псифы на авакѣ измѣняются, такъ что каждый изъ нихъ можетъ быть и халкусомъ и талантомъ. Слѣдовательно Поливій упоминаетъ не о доскѣ для счета или счисленія, какъ думаютъ Рангависъ и Летронь, {Летронь пишетъ, стр. 308, о саламанскомъ мраморѣ: C'est donc nn Abacus attique que cette table. Это его ошибка.} а объ игорной доскѣ, то-есть доскѣ на которой вели денежную игру, гдѣ цѣнность зависѣла отъ самого игравшаго.
Самая главная однако причина разногласія состоитъ въ томъ что всѣ новѣйшіе ученые, и въ ихъ числѣ даже Летронь и г. Канторъ, принимаютъ слово авакъ въ томъ смыслѣ какъ будто бы древніе разумѣли подъ нимъ и приборъ для игры, и счеты въ ихъ русскомъ значеніи. Мы не можемъ согласиться съ этимъ мнѣніемъ, ибо, несмотря на все свое стараніе, мы не нашли у греческихъ писателей ни извѣстія, ни указанія, ни даже намека которые бы хоть сколько-нибудь позволили принять это двойственное употребленіе слова авакъ. Напротивъ, вездѣ, гдѣ только оно встрѣчается, говорится о приборѣ для игры, не о счетахъ. Всѣхъ яснѣе свидѣтельство Полидевка, {Полидевкъ X, 160: Κυβευτοῦ σκεύη ἄβαξ, ἀβάκων, κόσκινον, κύβοι τηλία, κήθια, κήθίδια, ψήϕοι, πεττοὶ. Ср. VII, 203.} который, исчисляя приборы или, какъ онъ называетъ, утварь играющаго, называетъ прямо авакъ, и ставитъ его на первомъ мѣстѣ. Если же какой-либо грамматикъ, схоліастъ, лексикографъ или вообще древній писатель упоминаетъ о псифологѣ, то-есть о счетахъ, то объ авакѣ умалчивается.
Было сверхъ того еще другое употребленіе авака, о которомъ сообщаетъ Ямвлихъ, Ἰάμβλιχος, въ жизнеописаніи Пиѳагора: онъ служилъ при преподаваніи математики. Пивагоръ, говоритъ Ямилихъ, {Ямвлихъ, Жизнь Пиѳаг. гл. V, § 22: Εἰς τὴν δι' ἀριθμῶν μάθησιν, καὶ γεωμετρίας ἐνάγειν αὐτὸν ἐπειρᾶτο, ἐπ' ἄβακος τὰς ἑκάστου ἀποδείξεις ποιούμενος.} старался ввесть изученіе ариѳметики и геометріи, излагая на авакѣ, то-есть преподавая съ помощію авака. Очевидно что авакъ Пиѳагора былъ доской, соотвѣтствовавшею нашимъ грифельнымъ доскамъ, или доскамъ употребляемымъ при преподаваніи новѣйшими математиками, какъ бы по наслѣдству отъ Пиѳагора. Но нѣтъ ничего общаго между этими досками и счетами.
Итакъ авакъ означаетъ не счеты, называемые у Грековъ псифологомъ, а доску на которой одни писали математическія задачи, другіе вели денежную игру.
Возвратимся къ саламинскому мрамору.
На трехъ сторонахъ мраморной доски начертаны одни и тѣ же числовые знаки, повторенные вѣроятно болѣе для украшенія, чѣмъ для дѣйствительной надобности. Летронь показалъ такъ вѣрно смыслъ этихъ знаковъ, что намъ остается только привесть слова его. "Эти три ряда знаковъ, говоритъ онъ, {Летронь, въ проведенной выше статьѣ.} состоятъ изъ одинаковыхъ числовыхъ буквъ, слѣдующихъ въ одинаковомъ порядкѣ и означающихъ: 500 драхмъ; 100; 50; 10; 5; 1 драхма; 1 оволъ; 1/2 овола; наконецъ двѣ буквы Τ и Χ. Въ одномъ только ряду на правой сторонѣ находятся еще двѣ числовыя буквы, коихъ нѣтъ въ двухъ другихъ рядахъ, именно: Τ, талантъ, то-есть 6.000 драхмъ, и другая -- 5.000 драхмъ". Что же касается, прибавляетъ Летронь, буквъ Τ и Χ стоящихъ послѣдними, то Τ означаетъ τρίτον, то-есть 1/3 овола, а X есть χαλκοῦς, халкусъ, единица мѣдной монеты. Здѣсь означено слѣдовательно подраздѣленіе овода на шесть халкусовъ, а именно:
1/2 то-есть 3 хадкуса,
1/2 " 2 "
1 халкусъ
Итого 6 халкусовъ составляющихъ оволъ.
Если и не подлежитъ сомнѣнію что саламинскій мраморъ есть остатокъ древнихъ греческихъ счетовъ, то нельзя не замѣтить что они нѣсколько отличались отъ нашихъ подобныхъ приборовъ, хотя въ ихъ настоящемъ, полуразрушенномъ состояніи трудно составить себѣ вполнѣ ясное понятіе о способѣ ихъ употребленія. Но его великолѣпная отдѣлка, большіе размѣры и неподвижность не позволяютъ видѣть въ немъ прибора бывшаго ежедневно въ рукахъ дѣловаго человѣка, а скорѣе памятникъ, сооруженный съ какою-нибудь особенною цѣлію. Мы рѣшаемся высказать догадку что саламинскій мраморъ былъ даръ храму, поднесенный, въ благодарность богамъ за оказанныя милости, какимъ-нибудь богатымъ транзитомъ, уроженцемъ острова Садамина, и представлявшій собою, по древнему греческому обычаю, главный предметъ его занятій и какъ бы источникъ его сокровищъ.
Объ употребленіи счетовъ у древнихъ Грековъ весьма много извѣстій; одно изъ самыхъ главныхъ у Лукіана въ его бесѣдѣ называемой Переправа или Тираннъ, Κατάπλους ἢ Τύραννος. Башмашникъ Микиллъ, ὁ σκυτοτόμος Μίκυλλος, разказывая богинѣ Клоѳо, Κλωθῶ, οῦς, предъ переправой въ лодкѣ Харона въ подземное царство, о настроеніи духа ѣхавшихъ на судъ Радаманѳія, `Ραδάμανθυς, υος, умершихъ, и между прочимъ ростовщика Гнифона, Γνίϕων ωνος, описываетъ яркими красками живаго трапезита и его счетныя занятія. "Когда же я увидѣлъ, говоритъ Микиллъ, {Лукіанъ (Didot), XVI, Переправа 17: Οὐ μόνον δὲ τοῦτον, ἀλλὰ καὶ τὸν δανειστὴν Γνίϕωνα ἰδὼν στένοντα καὶ μεταγιγνώσκοντα, ὅτι μὴ άπέλαυσε τῶν χρημάτων, ἀλλ' ἄγευστος αὐτῶν ἀπέθανε τῷ ἀσώτῳ `Ροδοχάρει τὴν οὐσίαν καταλιπών -- οὗτος γὰρ ἄγχιστα ἧν αὐτῷ γένους καὶ πρῶτος ἐπὶ τὸν κλῆρον ἐκαλεῖτο παρὰ τῶν νόμων -- οὐκ εἶχον ὅπως καταπαύσω τὸν γέλωτα, καὶ μάλιστα μεμνημένος ὡς ὠχρός ἀεὶ καὶ αὐχμηρὸς ῆν, ϕροντίδος τῆ μέτωπον ἀνάπλεως καὶ μόνοις τοῖς δακτύλοις πλουτῶν, οἷς τάλαντα καὶ μυριάδας ἐλογίξετο, κατὰ μικρὸν συλλέγων τὰ μετ' όλίγον ἐκχυθησόμενα πρὸς τοῦ μακαρίου Ροδοχάρους.} ростовщика Гнифона, стенящаго и горюющаго что не воспользовался самъ своими богатствами и, не вкусивъ ихъ, померъ, оставивъ имущество безпутному Родохару, `Ραδάμανθυς, υος, такъ какъ онъ, состоя ближайшимъ родственникомъ, былъ признанъ по закону первымъ наслѣдникомъ; когда я его увидѣлъ, то не могъ удержаться отъ смѣха, особенно вспомнивъ какъ Гнифонъ, всегда блѣдный, худой и съ озабоченнымъ видомъ, богатый только чрезъ пальцы, коими считалъ таланты и миріады, собирая понемногу свои огромныя богатства; а они, поступивъ теперь къ блаженному Родохару, расплывутся не медля." Лукіанъ повторяетъ это описаніе трапезита въ другой своей бесѣдѣ, и притомъ одной изъ остроумнѣйшихъ, въ Tuмонѣ или Мисантропѣ, Τίμων ἤ Μισάνθρωπος, гдѣ представляетъ Зевса, упрекающаго бога Плутоса, то-есть богатство, за его скорбь о несправедливости богатыхъ людей. "Ты же мнѣ самъ жаловался, возражаетъ Зевсъ Плутосу, {Онъ же V, Тимонъ 13: Ταῦγα γοῦνιἀπωδύρου πρός με ἀποπνίγεσθαι λἑγων ἐν πολλῳ τῷ σκὁτῳ καὶ διὰ τοῦτο ὼχρὸς ἡμῖν ἐϕαίνου καὶ ϕροντίδος α'νάπλεως, συνεσπακὼς τοὺς δακτύλους πρὸς τὸ ἔθος τῶν λογισμῶν.} и самъ говорилъ что погибаешь во мракѣ и являешься къ намъ блѣдный и озабоченный, съ пальцами сведенными отъ постоянной выкладки на счетахъ."
Если сравнимъ эти слова Лукіана съ приведенными нами словами Иродота, то убѣдимся что оба писателя говорятъ объ одномъ и томъ же предметѣ, и нѣтъ сомнѣнія что этотъ предметъ счеты. Оба описываютъ способъ исчисленія и употребляютъ глаголъ λογίζομαι, считаю; оба дополняютъ и объясняютъ другъ друга, какъ бы предупреждая ученые споры и пренія Есть притомъ у Иродота еще другое, имѣющее большой вѣсъ, дополнительное выраженіе. Онъ говоритъ что Греки считаютъ камешками ведя {Мартыновъ перевелъ не совсѣмъ точно, сказавъ: водя рукою.} рукою съ лѣвой стороны къ правой, а Египтяне съ правой къ лѣвой. Это, ускользнувшее отъ толкователей, прибавленіе разъясняетъ весь смыслъ показанія Иродота и обнаруживаетъ его чрезвычайную точность въ выборѣ словъ и въ вѣрности описанія. Еслибы писатель разумѣлъ простое ариѳметическое счисленіе, то онъ не прибѣгъ бы къ этой добавкѣ, ибо она была бы болѣе чѣмъ излишнею. Понятно что необходимо вести рукою чертя буквы, но когда говорится о движеніи руки при счисленіи камешками, то слѣдуете принять что камешки передвигались при счетѣ. Словомъ, Иродотъ говоритъ о счисленіи камешками при помощи руки; Лукіанъ о счисленіи ими же при помощи пальцевъ. Едва ли можно найти большее согласіе между двумя, жившими въ различное время, писателями.
Выраженіе: λογίζομαι τοῖς δακτυλοις, считаю пальцами, было, кажется, позднѣйшимъ и такъ-сказать моднымъ; оно встрѣчается весьма часто и всегда въ одномъ смыслѣ, означая: выкладывать на счетахъ. Изъ него выработался оборотъ также часто употребляемый и совершенно ему равносильный, но еще позднѣйшій. Греческіе писатели выпускали слово считать и, довольствуясь описаніемъ самаго дѣйствія человѣка -- выкладывавшаго на счетахъ, говорили только: двигать, или сгибать пальцы, κινεῖν τοὺς δακτύλους, или κάμπταν τοὺς δακτύλους, что и обратилось какъ бы въ пословицу, въ особенности когда рѣчь шла о трапезитахъ. "Всегда", пишетъ Діонъ Златоустъ {Діонъ Златоустъ (Dio,iis Chrysoetomi Orationea ex recensions Reiskii, 1784--1798, 2 vol in 8. tom. I, pag. 169): ἀεὶ κινῶν τοὺς δακτύλους, ἤτοι τἠν αὑτοῦ λογιζομένος οὐσίαν ἤ τῶν ἄλλων τινός.}, Δίων ὁ χρυσόστομος, изображая скупаго, "всегда двигающій пальцы, считая то свое, то чужое имущество". На транзитовъ указываетъ Архестратъ (Ἀρχέστρατος) въ прекрасныхъ стихахъ, сохраненныхъ Аѳинэемъ изъ его гастрономической поэмы. Описывая рѣдкую и весьма дорогую рыбу, Архестратъ говоритъ что не всѣмъ смертнымъ суждено ее кутать, не всѣмъ даже ее видѣть, а только тѣмъ счастливцамъ кто, обладая драгоцѣнными скрынями, "съ алчнымъ разчетомъ двигаетъ камешки". {Аѳинэй (Schtoeighäuser), VII, pag. 305, f:
Τούτου δ'οὐ θέμις ἐστὶ ϕαγεῖν θνητοῖσιν ἅπασιν,
Οὐδ' ἐσιδεῖν ὄσσοισιν, ὅσοι μὴ πλεκτὸν ὕϕασμα
Σχοίνου ἐλειοτρόϕου κοῖλον χείρεσσιν ἔχοντες,
Εἰώθασι δονεῖν ψήϕους αἴθωνι λογισμῷ.} Транзитовъ и ихъ счеты "имѣетъ также въ виду Алкифронъ, оканчивая одно изъ своихъ писемъ слѣдующими словами: "Великое зло люди предавшіеся камешкамъ и сгибанію пальцевъ". {Письма Алкифрона (Alciphronis epistolae ed Wagner. 2 vol in 8. Lips. 1798), I, 26: μέγα τί κακὸν εἰσὶν οἱ περὶ τὰς ψήϕους καὶ τών δακτύλων τὰς κάμψεις εἰλινδούμενοι.} Еще замысловатѣе сказано въ Анѳологіи: {Анѳологія (изд. Якобса, томъ IV, стр. 211):
Всѣ эти выраженія были только литературными изобрѣтеніями и происходили отъ стремленія авторовъ блеснуть новостію; собственное слово означавшее: выкладываю на счетахъ было λογίζομαι ψήϕοις. Оно принадлежитъ лучшей эпохѣ Греціи, и кромѣ Иродота употреблено Аристофаномъ, въ комедіи Осы, Обращая свою рѣчь къ Филоклеону, и высчитывая доходы Аѳинской республики, Вделиклеонъ говоритъ: {Аристофанъ (Didot), Осы, стр. 655:
Τὸν ϕόρον ἡμῖν άπὸ τῶν πόλεων συλλήβδην τὸν προσιόντα.} "Послушай, батюшка, не хмурясь. Прежде сосчитай такъ, попроще, не на счетахъ (не камешками), а по рукѣ (т.-е. по пальцамъ) доходы". Этотъ стихъ Аристофана, чрезвычайно затрудняющій толкователей, объясняется весьма легко, и даже, собственно говоря, не требуетъ объясненія. Упоминая объ аѳинскихъ доходахъ настолько насколько подобный предметъ могъ быть выставленъ на комической сценѣ, Вделиклеонъ старается убѣдить своего собесѣдника въ безполезной растратѣ денегъ, которая, по его мнѣнію, до того очевидна что ее можно сосчитать по пальцамъ, не прибѣгая къ подробной выкладкѣ на счетахъ; онъ потому и прибавляетъ весьма удачно слово: попроще, ϕαύλως, такъ какъ выкладка на счетахъ требовала и вниманія и умѣнья.
Несмотря ни на моду, ни на изобрѣтательность писателей, камешки не изгнались изъ литературы и не могли изгнаться, ибо были предъ глазами всѣхъ въ ежедневномъ обращеніи. Когда древній образъ выраженія былъ оставленъ, они служили поводомъ къ новому способу называть выкладку на счетахъ. Употребивъ глаголъ ψηϕίζειν, означающій считать по камешкамъ, и присоединивъ къ нему, удовлетворяя модѣ, слово τοῖς δακτυλοις, т.-е. пальцами, греческіе писатели совокупили два говора и составили, впрочемъ весьма вѣрное и точное, выраженіе ψηφίζειν τοῖς δακτύλοις, замѣнявшее иногда знакомыя слова Иродота и Аристофана. "Избирая жену, говоритъ Плутархъ, {Плутархъ (Didot) Супружескія Указанія, Γαμικὰ παραγγέλματα, 24: Δεῖ δὲ μὴ τοῖς ὄμμασι γαμεῖν, μηδὲ τοῖς δακτύλοις ὥσπερ ἔνιοι ψηφίσαντες, πόσα φέρουσαν λαμβάνουσιν, οὐ κρίναντες, πῶς συμβιωσομένην.} не должно слѣдовать ни глазамъ (т.-е. увлекаться красивою наружностію), ни пальцамъ (т.-е. выкладывать на счетахъ). Высчитывающіе приданое не обсуждаютъ какова невѣста для взаимной жизни."
Предшествовавшія разысканія даютъ ключъ къ уразумѣнію двухъ мѣстъ, одного у Эсхила {Эсхилъ (Didot), Агамемнонъ, стихъ 570.} и другаго у Еврипида, {Еврипидъ (Didot), Рисъ, стихъ 309 и 310.} которыя до сихъ поръ не совсѣмъ точно были понимаемы. У Эскила, въ трагедіи Агамемнонъ, вѣстникъ, разказывая Клитемнистрѣ о троянскихъ дѣлахъ, прибавляетъ:
Τί τοὺς 'αναλωθέντας 'εν ψήϕψ λόγειν;
Еврипидъ въ трагедіи Рисъ, 'Ρῆσος, пользуется почти тѣмъ же выраженіемъ, влагая слѣдующія слова въ уста вѣстника, доносящаго Эктору о прибытіи царя Риса на помощь Троянцамъ:
Στρατοῦ δὲ πλῆθος οὀδ' ἃν ἐν ψήφου λόγῳ
Θόσθαι δύναι' ἂν.
Принявъ въ соображеніе что слово ψῆϕος употребляется иногда, какъ напримѣръ въ Анѳологіи, для означенія счетовъ, и что Аристофанъ, современникъ Еврипида, называетъ счеты τὸ ψηϕολόγον, не сомнѣваемся что какъ Эсхилъ такъ и Еврипидъ говорятъ здѣсь о счетахъ въ смыслѣ счетнаго прибора, и что ихъ слова слѣдуетъ перевесть такимъ образомъ:
У Эсхила: "Зачѣмъ вычислять на счетахъ погибшихъ?" и у Еврипида: "Силы же войска не могъ бы обозначить на счетахъ."
Предвидимъ возраженіе. Намъ могутъ замѣтить что помѣщеніе слова счеты въ трагедіи было бы самою прозаическою рѣчью. Конечно, никто изъ нашихъ поэтовъ не сказалъ бы этого; но счеты, составляющіе у насъ простую, домашнюю утварь, и слѣдовательно предметъ самый прозаическій, были для Грековъ геніальнымъ изобрѣтеніемъ, равнявшимся изобрѣтенію книгопечатанія, и могли потому служить выраженіемъ мысли такихъ поэтовъ каковы Эсхилъ и Еврипидъ. Если притомъ Софоклъ могъ, по увѣренію Полидевка, {Полидевкъ ІХ, 97.} говорить, въ одной изъ своихъ трагедій, объ игрѣ въ шашки, то нѣтъ ничего удивительнаго встрѣтить счеты у Эсхила и Еврипида.
Мы старались составить краткій очеркъ исторіи слова псифъ у древнихъ Грековъ и отыскать точный смыслъ сюда относящихся выраженій. Нѣкоторыя изъ нихъ, мы разумѣемъ псифы нечисленные, весьма просты и давно уже разобраны толкователями, такъ что мы могли только ихъ коснуться, болѣе указывая для полноты разысканій, чѣмъ останавливаясь на нихъ съ подробностію. Другія же, напротивъ, именно все что принадлежитъ употребленію собственныхъ счетовъ, представляли ученымъ большія трудности и до сихъ поръ остаются необъясненными. Весьма легко, перелагая напримѣръ съ греческаго на латинскій бесѣду Лукіана Переправа или Тиграннъ, написать: solis dives digitis, quibus talenta et myriadas computaret и спокойно идти далѣе, предоставивъ читателю думать притомъ что ему угодно; но когда требовалось объясненія, или, что все равно, перевода на отечественный языкъ, то становилось очевиднымъ что какъ эти, такъ и всѣ имъ подобныя выраженія вовсе не были понимаемы. Такъ Виландъ придаетъ этимъ самымъ словамъ Лукіана смыслъ совершенно чуждый подлиннику. Микиллъ говорить въ его переводѣ: {Lucian'а Werke, übersetzt у. Wieland (Wien. 1813. in 8о), vol. II, pag. 304: Und wie Alles, was erjvon seinem Reichthum hatte, darin bestand, dass er alle die tausende und zehntausende in seine Geldsäcke hinein zählte.} "все чѣмъ, при своемъ богатствѣ, Гнифонъ пользовался (мы передаемъ буквально), состояло въ томъ что онъ тысячи и десятки тысячъ въ свои денежные мѣшки сосчитывалъ". Подтвердимъ свое мнѣніе еще другимъ примѣромъ. Въ переводѣ Аристофана Іеронимомъ Мюллеромъ, Вделиклеонъ говоритъ: {Die Lustspiele des Aristophanes übersetzt und erläutert von Hieronymus Müller (Leipzig 1846. 3 vol. in 8о), vol. III, pag 172:
So höre denn nun, Papachen, mich an, ein wenig entrunzelnd die Stirne:
Zuvörderst berechn' einfältiglich mir, mit Steinchen nicht, nur an den Fingern.} "сосчитай мнѣ, не камешками, а только по пальцамъ". Сказавъ это, I. Мюллеръ не сдѣлалъ ни замѣчанія, ни объясненія, и неизвѣстно что онъ разумѣлъ подъ этими словами; во всякомъ случаѣ, онъ не подумалъ о читателѣ. Но до какихъ странностей доходятъ иногда комментаторы древнихъ классиковъ, при толкованіи выходящихъ изъ ряду словъ и выраженій, видно изъ объясненія греческой поговорки: сгибаніе пальцевъ, ἡ κάμψις τῶν δακτύλων, употребленной между прочимъ Алкифрономъ. Издатель Алкифроновыхъ писемъ Берглеръ принялъ эти слова въ томъ смыслѣ, будто авторъ говоритъ объ обычаѣ Грековъ считать, по примѣру древнѣйшихъ людей, по пальцамъ. Sumta autem, говоритъ онъ, haec descriptio computations ab antiquissimorum hominum more, qui, cum nondum satis callerent rationem numerandi, ope digitorum peragebant. Итакъ Берглеръ объявляетъ что Греки эпохи Алкифрона, т.-е. современники великаго математика и астронома Птоломея, считали не ариѳметически, а по пяльцамъ! Еслибы Берглеръ ничего не написалъ кромѣ этого толкованія, то и тогда онъ начертилъ бы вѣрную характеристику своей плодовитой учености. Его же преемникъ, новый издатель сихъ писемъ, Вагнеръ такъ плѣнился этимъ толкованіемъ, что не только перепечаталъ оное вполнѣ, со всѣми приведенными Берглеромъ мѣстами древнихъ, но еще прибавилъ отъ себя ссылку на Кондамина, описывающаго дикихъ жителей Южной Америки. Не съ ними ли эти великіе ученые сравниваютъ Грековъ временъ Алкифрона? Но Берглеръ, Вагнеръ и имъ подобные толкователи Эллинамъ не опасны и могутъ объявлять и доказывать что имъ угодно.
Нельзя не радоваться уму и проницательности Нартова, который одинъ понялъ мѣсто Иродота, и угадалъ употребленіе счетовъ въ Египтѣ и Греціи въ то время, когда во всей Европѣ никто объ нихъ и не думалъ. Мы же, благодарные потомки, не цѣнимъ и не знаемъ своего достойнаго ученаго.