Куприн Александр Иванович
Последний буржуй

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Куприн А. И. Пёстрая книга. Несобранное и забытое.
   Пенза, 2015.
   

ПОСЛЕДНИЙ БУРЖУЙ

(Рассказ)

   Все, о чем здесь будет рассказано, случилось в декабре 1940-го года, в посаде Гатчино, находящемся в сорока верстах от бывшего Санкт-Петербурга, бывшего Петрограда и бывшего Ленинграда.
   В то время СССР, всегда шедший во главе всемирной революции, успел, раньше всех прочих стран, стряхнуть с себя гнусное бремя буржуазного кровавого насилия. Дружным последним натиском коммунистического фронта в нем были начисто истреблены все представители прожорливой буржуазии, вместе с ее побегами и корнями. И только один единственный буржуй во всей великой С.С. республике был пощажен и оставлен в живых. Это был, именно, Изот Макарыч Шишипторов, гатчинский мещанин.
   Любопытствующие внуки наши могут спросить со справедливым изумлением: как же могло случиться такое странное, исключительное и как бы нелогичное недоразумение? Для удовлетворения этой пытливости молодых умов мы рассказываем как строгий факт:
   Вышеупомянутый последний буржуй, будучи приведен в Ц.И.К. и поставлен перед глазами товарища Матвея Кислого (мир урне с его прахом), уже трепетал за свою неизбежную участь по всей строгости высшей меры наказания. Но товарищ Кислый замедлил с решением, и все вокруг безмолвствовали. После некоторого молчания Матвей возвысил голос и сказал: "Нет. Оставим его в живых. В Париже в зоологическом саду я видал однажды скелет допотопного Ихтиозавра. Огромная скотина! Если бы она встала на задние лапы, то свободно могла бы обгладывать верхушку дерева, высотою с Эйфелеву башню. Я смотрел, удивлялся и говорил себе: "Не может быть". Однако -- факт. Совершенно реальный! Вот так же я и предлагаю сохранить этого буржуя живым и непопорченным для обозрения и назидания коммунистической молодежи и северно-полярным депутатам. В своем едином лице пусть он будет целым живым музеем. Знайте, что революции нет без пафоса, а наша революция перманентна, ибо кто прочтет, какие мысли гнездятся в голове граждан, даже абсолютнейшей из республик? А без крика мести народной -- нет революции, и, следовательно, придет нам крышка, если не на кого будет нам этот гнев изливать. Итак: берите его и только лишь надзирайте, чтобы он не обзавелся потомками. А по смерти его, сделать из него говорящее чучело со вращающимся механизмом. Слово мое навеки!
   Вот и все о причинах мирного жития буржуя Шишипторова после общей смерти наглой буржуазии. И потому, оставив в стороне величественный стиль летописи, мы переходим к упрощенному слогу устного пересказа.

* * *

   И правда, жилось Изоту Макаровичу недурно. Священная память Матвея Кислого его охраняла, как броней из двойной ванадиевой стали. Соседи ему завидовали. Шел ему тройной паек с винцом. По декрету имел он право держать во дворе трех кур с лоншанским петухом, в доме -- образа, герань, канарейку и холощеного кота, а в огороде: березку, две грядки и куст крыжовника. Хотели было отобрать у него колоду разбухших засаленных карт, но Макарыч уперся, забурлил и ... оставили. Да и мало того: власти знали, что последний буржуй сохранил старую привычку играть в "козла" с Прохором Парфентьичем, голодным сапожником, и Никифором, кладбищенским сторожем. Знали, но глядели сквозь пальцы, не препятствовали. Побился Шишипторов однажды об заклад с сапожником (надо сказать правду, было это после стаканчика двойного псковского самогона), что напишет он в местный совдеп прошение о выдаче ему полбутылки рома, по случаю ревматизма в суставах, а то иначе он, по болезни, от своей должности отказывается навсегда, и ему выдадут. И что вы думаете? Прислали ведь. И даже в сопровождении бумаги: в последний, де, раз, и дальше... непотребные слова.
   А должность его состояла вот в чем. По особым торжественным дням, юбилейным и прочим, приезжали в Гатчино во многих поездах пламенные комсомольцы, знатные иностранцы и представители экзотических республик: корелы, вогулы, тунгузы, чичимеки, зыряне, ботохуды, лапландцы, эскимосы, рукосуи, чудь, весь, бардадымы, туареги и др... Все они стройными рядами, под звуки "Интернационала", проходили мимо хибарки последнего буржуя, издавая яростными криками слова святой мести народной: Долой! Долой! Позор! Позор! Смерть буржуям! Смерть! Оплевать буржуя! Разрушить его дворцы до основания и сравнять их с землею! Но спасибо бдительной милиции, если не честь, то во всяком случае жизнь и имущество Изота Макарыча, оставались неприкосновенными. Однажды, правда, пылкие курды не воздержались и разбили стекла. Но на другой же день пришел от совдепа стекольщик и починил рамы на счет республики.
   Это ли не жизнь? Повторяю, соседи ворчали иногда: это чего же легче: ни шилом, ни топором, а ест кашу с молоком.
   Но были, были, как видно, у Шишипторова свои угрызения и душевные тягости. С течением времени стал он все крепче скучать и дольше призадумываться, а в конце 40-го года совсем впал в мрачность.
   Вот в таком-то прогорклом настроении он и пришел однажды к своему другу сапожнику. Была середина декабря. Сапожник обрадовался.
   -- Ах, миляга, сколько лет, сколько зим! Значит, игранем в "козла"? Я сейчас мальчонку за Никифором пошлю. Он духом слетает.
   Но Изот Макарыч отказался. Впервые в жизни.
   -- Друг, не до "козла" мне. И вообще ни до чего. Есть у меня к тебе огромадная просьба. Ты человек весьма грамотный и политический, а, как сапожник, подвержен философии. Напиши мне прошение в самый главный ЦИК, главнее которого нет. Не желаю больше служить в буржуях. Вот по горло, по сие место опротивело. Слагаю с себя!
   Сапожник стал его образумливать: "Да дурак ты, Макарыч! Да какого тебе хрена еще надо? Живешь, как в раю зеленом... Не глупи, старикан".
   Ничего не помогло. Твердит Шишипторов одно лишь: "Слагаю, да слагаю".
   Говорит: "Вот у нас за Пижмой пустошь была, снимало ее общество свободной охоты. Ну, потом они всех зайцев перестреляли. Остался всего один русак. Тогда порешили его не стрелять до смерти, а только так, баловаться, чтобы правильная охота все-таки не прекратилась. Вот и палили ему бекасинником в мягкие места, преимущественно же в зад, а он все жил и жил. Потом уже его мальчишки поймали. Не мог заяц ходить. Мелкой дроби в нем оказалось пятнадцать фунтов... Словом, не хочу быть таким последним зайцем. Слагаю.
   -- Да подумай ты, дурашка...
   -- Думал уже. Целый год размышлял. Будет. Слагаю и никаких! И уж если ты нашу старую дружбу ценишь хоть в копейку...
   -- Да ладно, не плачь. Напишу.
   -- Так и напиши: Желаю, мол, поступить в беспартийные, или в сочувствующие, или хоть в "комсомол", а так больше не желаю. Какое мое положение? Точно шут, или в роде, как палач. Или вот еще на балаганах бывает деревянный турка, лупят его для измерения силы кулаком по башке. Да ты только пойми мою обиду-то, Прохор Порфирыч. Человек ведь я!
   -- Ладно, уж, ладно, будь по-твоему.
   Написали они бумагу. Очень сильную. И про турка, и про зайца, и про шута с палачом. В тот же день и в почтовый ящик опустили. Без отступления.
   Бумаги-то в славнейшей из республик известно как ходят: месяцами и годами -- куда нам спешить, живучи в планетарном масштабе? А эта подействовала через день, вроде слабительного жостера: так густо была она мудрым сапожником написана.
   Под вечер сходил Шишипторов в баньку, попарился с горя, а, пришед домой, зажег лампадку перед образом и стал тешить душу чайком с крыжовенным вареньем. Как вдруг зашипело и запыхтело у ворот, просияли сквозь тьму два золотых глаза и дважды отвратительно рявкнул автомобильный ревун. Затем постучали в дверь и появились два гостя.
   Они в крошечной передней сняли свои шубы и вошли в горницу. Первый был в сером широком балахоне, длинный, длиннорукий, длинноногий и весь ломкий. Когда он вставал или садился, то казалось, что это распрямляется и опять складывается деревянный аршин на шарнирах. Другой очень походил на провинциального баритона: толстый, бритый, жирный, с масляными черными глазами, с красными большими губами, с оранжевым галстухом-бантом.
   -- Прошу, -- сказал неуверенно Шишипторов, показывая на стулья. -- Чайку, может быть?
   -- Мы только на минутку, -- сказал складной, протирая пропотевшие роговые очки. -- Скажите, товарищ буржуй, что это вы за бунт такой делаете? Признаюсь, мы все встревожены.
   -- Да, помилуйте, да я, -- залепетал смущенный Изот Макарыч. -- Но, действительно, мое положение... И вообще... Вообще слагаю с себя... не могу-с...
   Складной рассердился.
   -- И ничего вы с себя не сложите. Это вздор. Вы неблагодарны. Вы забыли милость, так великодушно дарованную вам товарищем Кислым. Вы не цените того, что вам, единственному, оставшемуся в живых буржую, предоставлено кроме жизни, высокое и почтенное положение. Говорю вам, открывая наши карты: без вас в положении последнего буржуя, нам негде больше найти места, где мы могли бы издавать крик мести народной. Поймите же ваш долг перед величайшей из революций мира. Или, может быть, вы чем-нибудь не довольны на нас? Прошу высказаться откровенно. Изложите ваши требования, вот, моему товарищу.
   -- Да, я... да, мне...
   Но тут к нему подсел, вместе со стулом, актер и нежно обнял его за спину.
   -- Дорогой товарищ буржуй! -- начал он сладким густым, попорченным баритоном. -- Ну, чего вы хотите? Скажите, вкуснячка, по душе, по совести. Домик попросторнее? Да мы вам, голуба, сейчас любую дачку очистим. Паек лишний требуется? С нашим удовольствием, дорогуля, по высшей квалификации. Винца? Пожалуйста, хоть залейтесь, любезняка, императорских погребов! А если сер-дцевиночка вы моя, потянуло вас на женский пол, -- сделайте милость, хоть церковным окрутим, с кем угодно, в четверть секунды. У нас, душеночек наш абрикосовый, это без затруднения. Да и к чему подробности! Просто скажите ваше любое, самое фантастическое желание -- и мигом! Ну, же, нежненочек. Ну!
   Смотрел на него изумленный Шишипторов мутными глазами, как бык, ошарашенный ударом по темени. И вдруг, неожиданно для себя, промычал: "Мне бы... елку... на Рождество. Елку... как прежде у генералов...
   Актер вскочил.
   -- Только-то? Мы-то думали, что вы, черт знает, чего захотите. Елку? Готово! Как в сказке тысяча и одной ночи. Ейн, цвей, дрей -- готово! Адью, карамелька моя сладострастная. Адью.
   Складной выпрямил постепенно все свои суставы и откланялся. Оба вышли.
   Прошло три дня. 24-го декабря вечером, когда уже смеркалось, и снег за окном стал сине-фиолетовым, опять раздалось у ворот свирепое блеяние разъяренного автомобиля.
   Вошли два приличные юноши, в военной форме, но без оружия и сказали вежливо: "Пожалуйте".
   Шишипторов, молча, пошел за ними. Они отвезли его в местный совдеп и оставили там. Ничего дурного в совдепе Изоту Макарычу не чинили. Там сидели и валялись на скамьях все свои, знакомые, гатчинские. Они, не переставая, курили, плевали на пол и вяло говорили скучную похабщину. На Шишипторова посматривали с какими-то ленивыми, но загадочными улыбочками. Через два часа опять зарычал на улице тот же автомобиль-ревяка. Вошли вежливые юноши и опять сказали: "Пожалуйте". Подъезжая к своему дому, Шишипторов увидел, что сквозь стволы березок, отяжеленных снежными шапками, горят волшебным теплым светом оба его окна. Но он не испытал ни удивления, ни удовольствия. Он вошел в комнату. Посредине ее сверкала огнями прекрасная елка. Вся она была унизана золотым и серебряным убранством, цепями, орехами, дождем, на крайних ветках раскачивались плакаты: "Долой!", "Позор!", "До конца!", "Фронт". А на верхушке были прицеплены сверкающие игрушечные ружья, гильотины и виселицы. Шишипторов остановился с расставленными врозь ногами, с тяжко опущенной головой.
   Из-за занавески вышли недавние гости. Складной и актер. Актер только размахнул руками, точно хотел заключить последнего буржуя в свои широкие объятия. Но Изот Макарыч дико попятился назад, вдруг весь засиял широкой идиотской улыбкой и запел пронзительно: "Гуляля, труляля, пе-ту-ха!"
   -- Вкуснячка! Что с вами?
   Последний буржуй бессмысленно хохотал, пуская ртом пузыри.

1927 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

   Рассказ. Напечатан в рождественском номере журнала "Иллюстрированная Россия" (1927. -- No 52. -- 24 декабря) с иллюстрациями РЕМ'а.
   Является расширенной редакцией раннего фельетона "Последний из буржуев: Святочный рассказ" (газ. "Новая русская жизнь", Гельсингфорс. -- 1919. -- No 18. -- 25 декабря), вошедшего в Собрание сочинений (М: Воскресенье. -- 2007. Т. 10).
   В редакции 1919 г. время действия отнесено к 1935 г., герой именуется Степаном Нильгаем Рыбкиным, его друг-кум только упомянут и остается безымянным и бездействующим. В поздней редакции время смещено в 1940 г., Куприн развил все сюжетные линии, изменил имя главного героя, дал подробные портретные и речевые характеристики двух гостей из ЦИКа.
   -- СССР. -- Союз советских социалистических республик.
   -- Ц.И.К. -- Центральный исполнительный комитет.
   -- слабительный жостер -- лекарственное растение, крушина.
   -- ейн, цеей, дрей -- (нем.) раз, два, три.
   Печатается по: "Иллюстрированная Россия" -- 1927. -- No 52. -- 24 декабря.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru