Купчинский Филипп Петрович
В японской неволе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Ф. И КУПЧИНСКІЙ

ВЪ ЯПОНСКОЙ НЕВОЛѢ

ОЧЕРКИ
ИЗЪ ЖИЗНИ РУССКИХЪ ПЛѢННЫХЪ ВЪ ЯПОНІИ
ВЪ г. МАЦУЯМА НА ОСТРОВѢ СИКОКУ.

(Съ картой города Мацуяма и 168 иллюстраціями въ текстѣ отдѣльно).

   

ИЗДАНІЕ П. А. АРТЕМЬЕВА
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1906.

Эту книгу посвящаетъ дорогимъ дѣткамъ
Наташѣ и Юрику Матвѣевымь

авторъ.

   
   Содержаніе.
   Предисловіе
   Что такое плѣнъ?
   Страничка изъ жизни русскихъ плѣнныхъ къ Мацуямѣ.
   ОЧЕРКЪ I. Ичи-барако.-- Выздоравливающіе и больные.-- Десятилѣтіе царствованія нашего Царя и день рожденія микадо,-- Молебенъ. Рѣчь отца Алексѣя и полковника М. Завтракъ съ шампанскимъ.-- Шумные разговоры и печальныя размышленія
   ОЧЕРКЪ II. Дни тяжкихъ страдальцевъ. Похороны и оставшаяся жизнь.
   ОЧЕРКЪ III. Ночи.-- Разговоры.-- Штабсъ-капитанъ Т.
   ОЧЕРКЪ IV. Обмѣнъ плѣнныхъ.-- Честное слово.-- Русскія запрещенныя изданія.-- Разоблаченія.-- Новыя правила.-- Постановленіе о карѣ бѣглецамъ.-- Тяжелое положеніе.-- Русская печать о плѣнныхъ.
   ОЧЕРКЪ V. Утро.-- Визитъ графа Мацукаты.-- Японскія телеграммы съ войны.-- Отправленіе нашихъ солдатъ изъ Мацуямы.-- Прощаніе съ офицерами
   ОЧЕРКЪ VI. Смерть Ѳеодора Чернелецкаго и похороны.-- Штабсъ-капитанъ Т. продолжаетъ чудить.-- Безпокойство офицеровъ, -- Инциденты за инцидентами.-- Отношеніе офицеровъ къ "дѣятельности" Т.
   ОЧЕРКЪ VII. 1) Новые.-- Переводчикъ.-- Разговоры -- Тюремщикъ.-- Дого
   2) Ичи-банчо.-- Письма -- Терпите!
   ОЧЕРКЪ VIII. Настроеніе плѣнныхъ офицеровъ -- Note, concernant les liberations eventuelles sur parole.-- Дальнѣйшая судьба шт.-кап. T.-- Сотникъ С. и другіе сумасшедшіе
   ОЧЕРКЪ IX. Проза жизни.-- Отъѣздъ 60 офицеровъ въ Сидзооку -- Вечеръ, ночь и утро въ госпиталѣ невольниковъ. Переходъ въ другіе бараки
   ОЧЕРКЪ X. Слухи объ Артурѣ.-- Побѣгъ.-- Взятіе оружія у пріѣхавшихъ въ добровольный плѣнъ артурскихь героевъ.-- Наказаніе виновныхъ.-- Плѣнные генералы въ Нагоѣ
   ОЧЕРКЪ XI. Послѣдовательная перемѣна отношеній японскихъ властей къ плѣннымъ.-- Конфликтъ съ группой Портъ-Артурскихъ офицеровъ.-- Полковникъ Л.-- Отношеніе японскихъ медицинскихъ властей къ русскимъ больнымъ.-- Порядки госпиталя
   ОЧЕРКЪ XII. Окрестности Мацуямы: Токагами, Мидзугамма, Дого.-- Отношеніе мѣстнаго населенія къ военноплѣннымъ.-- Разрѣшеніе пріѣзда женъ къ плѣннымъ.-- Сестра милосердія Богданова.-- Дѣти военноплѣнныхъ.-- Плѣнные въ Уджинѣ.-- Финансовый вопросъ у плѣнныхъ
   Городъ Мацуяма и его окрестности
   Торжество побѣдителей
   Дни невольниковъ госпиталя
   Сестры милосердія
   На измятой травѣ между сараями
   Еще о сестрахъ милосердія
   Казиміръ
   Помѣшанные
   Остатки артурскаго гарнизона
   Прибытіе артурскихъ раненыхъ
   Добровольные плѣнники
   На страхѣ
   Труды японскихъ медиковъ
   Шестимѣсячный плѣнъ врачей
   Могилы невольниковъ
   У гроба умершаго
   Кухня госпиталя
   Переѣздъ плѣнниковъ изъ Мацуямы въ Нагое и Сидзооку
   Полковникъ Кооно
   Вечера
   Праздникъ георгіевскихъ кавалеровъ
   Поляки и евреи
   Японскій красный крестъ
   Двѣ маленькія гостьи госпиталя
   Пѣсни неволи
   "Кокайдо" (одно изъ офиц. помѣщ.)
   На вокзалѣ Мацуямы въ день прибытія раненыхъ. Путешествіе до госпиталя
   Нѣсколько лицъ изъ начальства
   Японскіе борцы въ Мацуямѣ
   Солдатскіе дневники
   Мечты о свободѣ
   Везутъ, ведутъ, несутъ
   Вечеръ на берегу моря. Раненые прибываютъ
   Посѣтительница
   Безплатное зрѣлище для японской толпы
   Еще четыре врача въ плѣну
   Прибытіе плѣнниковъ съ "Рюрика"
   Остатки экипажа крейсера "Рюрика"
   Доктора и сестры милосердія
   Первый госпиталь русскихъ въ Мацуямѣ
   Прибывающіе
   Партія раненыхъ плѣнныхъ прибываютъ.-- На берегу Тоакгамы
   Мацуямскій госпиталь русскихъ плѣнныхъ
   Освобожденіе изъ плѣна.-- Мечты о свободѣ.-- Бумага японскимъ властямъ.-- Побѣгъ -- Отвѣтъ изъ Токіо.-- Тревожные слухи.-- Оффиціальное извѣстіе о свободѣ -- По госпитальнымъ баракамъ -- Подписаніе клятвеннаго обѣщанія не сражаться.-- Свобода.
   Заключеніе
   Карта (планъ города Мацуяма).

0x01 graphic

Предисловіе

   Такое предисловіе я написалъ въ февралѣ 1905 г. въ Шанхаѣ, гдѣ писалъ и эти очерки, только что освобожденный изъ плѣна.
   Считая необходимымъ тогда ознакомитъ русское общество съ жизнью русскихъ плѣнныхъ въ Японіи, я хотѣлъ, главнымъ образомъ, принести посильную помощь этимъ послѣднимъ, вниманіе къ нимъ соотечественниковъ явилось-бы для нихъ лучшимъ утѣшеніемъ. Непредвидѣнныя препятствія помѣшали выходу въ свѣтъ настоящаго изданія тогда, когда это предполагалось и. можетъ быть, теперь оно является уже нѣсколько несвоевременнымъ, по крайней мѣрѣ для достиженія той цѣли, о которой я упомянулъ. На страницахъ "Руси" мною былъ помѣщенъ рядъ фельетоновъ изъ жизни плѣнныхъ; думаю, что отчасти этимъ я уже выполнилъ свою задачу. Нѣкоторыя выдержки печатавшихся очерковъ вошли въ составъ этой книги.
   Неожиданная возможность издавать книги безъ предварительной цензуры наступила тогда, когда печатаніе книги уже приходило къ концу; потому читатель долженъ понять мой сдержанный тонъ...
   Несущіяся съ головокружительной быстротой событія внутренней жизни обновленной Россіи, еще болѣзненно переживающей историческую эпоху кровавой революціи, отгоняютъ на задній планъ все имѣющее отношеніе къ несчастной, непопулярной войнѣ.
   Жизнь почти ста тысячъ русскихъ солдатъ въ плѣну у японцевъ побѣдителей жизнь, которая наложитъ свою печать на всю армію, эта жизнь была такъ странна, такъ необычна, что о ней можно говорить и въ дни революціи.
   Въ этихъ очеркахъ и картинахъ изъ жизни нашихъ русскихъ плѣнниковъ въ японской неволѣ мнѣ хотѣлось-бы хоть немного дать понять русской публикѣ тѣ истинно тяжкія и незаслуженныя мученія, которыя переживали военноплѣнные.
   Случайно пощаженные войною, они купили существованіе цѣною этихъ мученій и. быть можетъ, не вправѣ жаловаться, разъ остались живыми, когда погибли десятки тысячъ ихъ товарищей тугъ же. среди нихъ, рядомъ съ ними... Но. мнѣ кажется, что тѣмъ болѣе поэтому они нуждаются въ горячемъ сочувствіи, пусть то. чего мы уже не можемъ дать умершимъ, мы отдадимъ этимъ случайно оставшимся живымъ.
   Сколько слезъ пролила наша родина, оплакивая убитыхъ, которымъ нѣтъ счета! Сколько людей отдало-бы все, что они имѣютъ, быть можетъ всю свою жизнь, чтобы воскресить дорогихъ умершихъ. Мнѣ кажется: имъ захочется помочь людямъ, хотя живымъ физически, но выброшеннымъ за бортъ обыкновенной человѣческой сносной или радостной жизни... Всѣ эти люди, товарищи тѣхъ, кто погибъ невозвратимо Вѣдь этихъ людей могли лишить жизни осколки и пули, что убивали и крошили кругомъ нихъ тысячи товарищей!..
   Послѣ почти 4-хъ мѣсячной жизни на передовыхъ позиціяхъ осажденнаго Артура я отправился на сѣверъ, въ Инкоу съ джонкой, везшей донесенія въ армію Куропаткина; мнѣ не удалось пробраться въ сѣверную армію: наша джонка въ морѣ была настигнута японскими контръ-миноносцами и я попалъ въ плѣнъ, въ которомъ меня продержали до паденія Артура Черезъ мѣсяцъ послѣ паденія Артура я былъ освобожденъ. Болѣе шести мѣсяцевъ жизни въ Мацуямѣ среди русскихъ невольниковъ дали мнѣ возможность близко познакомиться съ ихъ жизнью: я самъ былъ плѣнникомъ и переживалъ все. что переживали остальные. Считаю своимъ долгомъ разсказать безпристрастно и подробно обо всей этой жизни. Пока у меня еще не обработаны всѣ имѣющіяся записки, я рѣшилъ издать эти собранныя фотографіи; въ связи съ набросками и очерками изъ жизни плѣнныхъ они могутъ до нѣкоторой степени освѣтить ихъ положеніе. Желаніе, чтобы это изданіе вышло какъ можно скорѣе, не даетъ мнѣ возможности включить въ него рѣшительно все, что я хотѣлъ бы сказать о жизни нашихъ изгнанниковъ.
   Многія черты, даже стороны изъ этой жизни, полной трагизма и затаенныхъ слезъ -- не выведены вовсе въ этомъ изданіи; говорить немного о нихъ -- не стоить, а говорить много такъ скоро, еще я не могу.
   Не могу еще я вполнѣ стряхнуть съ своей души ту тяжесть, что день за днемъ, какъ бы цѣпями, все крѣпче и крѣпче сковывала чувства и мысли, мѣшая безпристрастному освѣщенію, вдумчивой, холодной оцѣнкѣ переживаемаго.
   Не могу еще я забыть тысячи ужасныхъ картинъ, при воспоминаніяхъ о которыхъ блѣднѣютъ ужасы на поляхъ битвы Этими картинами была богато иллюстрирована жизнь военноплѣнныхъ и всѣ вмѣстѣ взятыя, онѣ составляютъ тяжелую панораму трагедіи медленной гибели заживо погребаемыхъ.
   Не могу еще я до сихъ поръ говорить о многихъ людяхъ, безспорно являвшихся въ плѣну выдающимися въ отрицательномъ или положительномъ смыслѣ. Быть можетъ, я совсѣмъ не буду говорить о нихъ по многимъ причинамъ, но если я и умолчу о многомъ потомъ, когда буду говорить больше, теперь, когда я говорю даже немного, я надѣюсь нарисовать читателю рядъ картинъ, могущихъ создать въ его умѣ изображеніе жизни плѣнныхъ и пониманіе ужаснаго и жестокаго слова:.плѣнъ!.. Кто не былъ самъ въ плѣну, тотъ не понимаетъ всего, что подразумѣвается въ этомъ словѣ: тамъ и униженіе, и обида, и жалость къ другимъ, и жгучая тоска по свободѣ и родинѣ, страшная тягость безцѣльной, томительной неизвѣстности, горькія минуты нарождающихся событій внутренней безъидейной, безсмысленной жизни... и много, много еще другого, о чемъ говорить можно было-бы очень долго...

Ф. Купчинскій.

   

Что такое плѣнъ?

I.

   Плѣнъ -- это зловѣщее, чудовищное недоразумѣніе войны! такъ много умершихъ, что нѣтъ времени подумать о горсти случайно оставшихся въ живыхъ! Думающіе такъ. утѣшьтесь! теперь въ плѣну болѣе 80 тысячъ людей; это уже не горсть. Предполагается, что плѣнъ есть задержка недобитаго воина, лишеннаго возможности сражаться, потому что онъ израненъ и обезоруженъ. Идея задержки этой: 1) сознаніе у побѣдителя, что каждая лишняя единица военной добычи прибавляетъ радости побѣды и лишній разъ доказываетъ всю ея несомнѣнность; 2) лишеніе большого количество сражающихся единицъ противника возможности сражаться; 3) въ случаѣ обладанія врагомъ такой же добычей -- равные шансы на возможность быть въ этомъ отношеніи болѣе или менѣе равносильными.
   Эти три высказанныя положенія конечно уже достаточно объясняютъ желаніе возможно большее количество враговъ имѣть въ плѣну, но эти три положенія совсѣмъ не говорятъ, что радость противника увеличится, если его плѣнный врагъ будетъ страдать отъ невыносимой жизни.
   И точно: неужели оттого, будетъ-ли плѣнникъ радоваться, или онъ будетъ мучиться, должны у побѣдителя колебаться туда или сюда гордость обладанія или счастье побѣды?
   Радоваться, конечно, ему нечего; какъ бы роскошна не была его жизнь, разъ онъ плѣнникъ, заложникъ, военная добыча, не личность, а единица радости врага -- онъ чувствуетъ, что униженъ и оскорбленъ только даже этимъ, униженъ и оскорбленъ, какъ человѣкъ!
   Зачѣмъ-же надо, кромѣ этого, обставить жизнь плѣнныхъ людей такъ, чтобы она была невыносимой, чтобы она являлась сплошной безъидейной жестокой трагедіей медленной смерти при самыхъ невзрачныхъ условіяхъ?-- Въ этомъ страданіи нѣтъ смысла; этого страданія никому не надо; оно жестоко несправедливо.
   Пустъ останется то, что неизбѣжно въ плѣну: невозможность выѣхать изъ опредѣленнаго города, невозможность продолжать то дѣло, отъ котораго оторвала бы смерть, а теперь оторвалъ плѣнъ, пусть даже будетъ внимательный негласный надзоръ полиціи съ арестомъ при каждомъ подозрѣніи... но пустъ не будетъ никому ненужныхъ мученій, бездѣлья, тюрьмы, униженій, безъизвѣстности; врагъ и такъ лишенъ возможности сражаться, побѣжденный врагъ и такъ уже изображаетъ военную добычу и жестоко томится однимъ этимъ,-- больше врагу побѣдителю, казалось бы. ничего не надо; таковъ въ теоріи долженъ быть плѣнъ, а на практикѣ выходитъ иное. Японскій плѣнъ не есть задержаніе заложниками честно сражавшихся, чтобы они не могли продолжать войну; японскій плѣнъ есть наказаніе за то ужасное преступленіе войны, въ коемъ виновны не войска даже, не страны и народы, а лишь мудрые политики наши. Безчисленное количество людей наказывается за это страшное преступленіе мучительной и варварской смертью, множество людей наказывается искалѣченіемъ -- но вѣдь всѣ живые понимаютъ, что рука судьбы, избравшая этихъ искупительными жертвами преступленія войны, была несправедлива; не они виновны, но еслибы не они погибли, погибли бы другіе; кто-нибудь долженъ погибнуть, это нормально на войнѣ; живые могутъ ихъ оплакивать, во возвратить имъ ихъ жизнь, отобранную войною, не можетъ никто; невинныя жертвы понесли высшее наказаніе: смертную казнь. И вотъ еще другія жертвы, другія, иначе, на первый взглядъ, легче наказанныя невинныя жертвы того же преступленія; случайно топоръ незримаго палача войны не опустился налъ ихъ головами; снося головы ихъ товарищей, онъ или не замѣтилъ или забылъ этихъ и они не наказаны смертной казнью -- послѣднимъ наказаніемъ живыхъ.
   Торжествующій врагъ, разбирая послѣ каждаго боя искалѣченные трупы казненныхъ враговъ, откладывалъ въ сторону тѣхъ, кто еще двигался и дышалъ. Это его военные трофеи; въ кучѣ труповъ и раненыхъ попадались и невредимые; чѣмъ ихъ было больше, тѣмъ больше радовался врагъ, но не потому, что жалѣлъ казненныхъ; онъ казнилъ бы тотчасъ-же и этихъ, если бы не славна была для него добыча и если бы зорко не смотрѣли на него со всѣхъ сторонъ нейтральные сосѣди.
   Итакъ, за преступленіе войны большая частъ невинныхъ жертвъ наказана смертной казнью, а меньшая, сравнительно ничтожная часть, поступаетъ въ качествѣ военныхъ трофеевъ въ распоряженіе врага-побѣдителя.
   Японцамъ-побѣдителямъ надъ этими плѣнными важно, чтобы наказанные преступники остались живы до конца войны; каково же будетъ ихъ душевное состояніе, и въ связи съ нимъ физическое, это имъ мало интересно.
   Вѣдь могли-же они быть казнены? Могли, конечно.
   Такъ, что-же говорить о тяжестяхъ жизни; хорошо еще, что осталась какая-нибудь жизнь, хорошо для нихъ, лучше, чѣмъ если бы они были казнены, да и намъ недурно! Такъ отвѣчаютъ японцы, безмолвно, не этими фразами, а всѣмъ своимъ отношеніемъ къ людямъ, попавшимъ въ ихъ власть; такъ безмолвно оправдываются японцы, когда имъ самимъ покажется яснымъ то безчувствіе, съ которымъ они относятся порою къ жертвамъ войны, къ жертвамъ отъ нихъ зависящимъ. Только по этимъ однимъ соображеніямъ, явившимся у меня послѣ шестимѣсячнаго вынесенія ежедневнаго, ежечаснаго сознанія, что я представляю изъ себя единицу японской добычи, только по этимъ однимъ сображеніямъ можно считать современный плѣнъ жесточайшимъ недоразумѣніемъ войны.
   

II.

   Въ сентябрѣ мѣсяцѣ мнѣ удалось послать русскимъ газетамъ нѣсколько подробныхъ описаній условій жизни плѣнниковъ; онѣ не попали въ японскія руки и могли до нѣкоторой степени освѣтить русскимъ положеніе ихъ соотечественниковъ въ японской неволѣ, но я не былъ увѣренъ, что рукописи дойдутъ. Рукописи дошли и были напечатаны.
   Мѣсяца за полтора до святокъ мною было послано письмо въ редакцію одной изъ газетъ Петербурга; мнѣ хотѣлось выяснить въ немъ истинное положеніе военноплѣнныхъ; т. к. я не могъ избѣгнуть тогда японской цензуры, то пришлось смягчать обстоятельства; письмо мое, какъ мнѣ объявили оффиціально японскія власти, было пропущено токійской цензурой; помѣщаю его въ подлинникѣ и вношу нѣкоторые коррективы. необходимые для свободнаго отношенія къ дѣлу, разъ уже написанное мною не подвергнется теперь японской цензурѣ. Вотъ оно:
   

ПИСЬМО ИЗЪ ЯПОНСКАГО ПЛѢНА КЪ РУССКОМУ ОБЩЕСТВУ.

   Вдали отъ любимой родины, оторванные отъ ея жизни и интересовъ, отъ ея войны, побѣдъ и пораженій, отъ друзей, родныхъ и товарищей по общему дѣлу -- прозябаютъ здѣсь, будто забытые родиной, русскіе плѣнники. Число ихъ простирается до полутора тысячъ {Это било еще до Артура и Мукдена.} солдатъ и около ста офицеровъ; по волѣ слѣпого случая эти люди ранены, остались окруженными непріятелемъ и были подобраны ими, т. к. свои были далеко. Не чаяли они остаться живыми и при видѣ враговъ, окружившихъ долины и пригорки, на которыхъ много дней томились отъ жажды и ранъ, брошенные страдальцы -- мысль о вѣчной разлукѣ съ жизнью и съ родиной гнала горькія слезы по ихъ суровымъ, похудѣвшимъ, загорѣлымъ щекамъ. Непріятель, ожесточенный боемъ, не всегда хорошо обходился съ ними; пока дожили они до заботъ и вниманія уже мирнаго непріятеля -- пришлось всего натерпѣться. Тяжело больнымъ, тяжко ихъ страданье, и они не думаютъ о плѣнѣ; выздоровѣвшимъ -- сталъ тяжекъ плѣнъ: бездѣятельность, ненеизвѣстность, безволіе; физическія страданія замѣнились страданіями моральными. Уныло текутъ безжизненные сѣрые дни, однообразные, одинаковые и безцвѣтные, какъ капли воды...; лишь ночью мимолетными снами грезится желанная свобода, видится родина, чуется воля... а проснулись -- опять старое, безъ конца, мучительно надоѣвшее и грустное старое. Когда видишь больныхъ, искалѣченныхъ, израненныхъ, длинными рядами лежащихъ полъ красными одѣялами на жесткихъ матрасахъ. Жалко ихъ, больно имъ, но они не покинуты, они не одиноки; съ ними вниманіе японскаго врача, надъ ними теплая, нѣжная забота японской женщины, день и ночь сидящей у ихъ изголовья и думы ихъ полны своимъ личнымъ физическимъ страданіемъ... Но, выздоровѣвши, они, безпомощны; положеніе ихъ тяжело, серіозно тяжело, они какъ люди, заживо погребенные, не задыхаются только потому, что есть отверстіе въ землѣ, и что можно еще тяжко и печально вздохнуть. Изъ офицеровъ и солдатъ нѣкоторые сошли съ ума и многіе близки къ этому; среди солдатъ, уныло бродящихъ по корридорамъ госпиталя, валяющихся на койкахъ въ помѣщеніяхъ для здоровыхъ -- царитъ такая гнетущая, томительная скука, тоска безнадежная, безпросвѣтная, что можно думать: врядъ-ли много изъ нихъ вернется на родину такими здоровыми, молодыми и сильными, какими пошли на войну. Японцы стараются дѣлать для нихъ, что они могутъ; но японцамъ непонятно многое и трудно потому обставитъ сносно жизнь такого огромнаго количества людей, брошеннаго войною въ ихъ руки.
   Вы живете далеко въ любимой родинѣ, куда ночью и днемъ несутся грустныя думы, рвутся измученныя сердца русскихъ плѣнниковъ, такъ помогите-же вы имъ, чѣмъ можете, и какъ можете! Скоро декабрь, святки, Новый Годъ, родной русскій праздникъ будутъ встрѣчать они въ тоскѣ, въ неволѣ; добрые русскіе люди, эти изгнанники заслужили вполнѣ, чтобы мы позаботились о нихъ, пришлите имъ теплое слово, поздравьте ихъ, пожалѣйте ихъ. Соберите денегъ и пришлите имъ; если изъ васъ дадутъ нѣкоторые по грошу, соберется сумма, могущая дать возможность облегчить и измѣнить во многомъ положеніе плѣнныхъ солдатъ.
   Плѣнные офицеры здѣсь имѣютъ лишь гроши и помощь ихъ ничтожна; подполковникомъ Бѣлозоромъ уже организована постоянная систематическая помощь въ видѣ ежемѣсячныхъ офицерскихъ взносовъ; каждый понимаетъ, какъ мала сумма... Шлите денегъ, шлите книгъ; нѣтъ нужды, что поздно прочтутъ они; одно сознаніе, что объ этихъ несчастныхъ помнитъ Россія -- одно это сознаніе умиротворитъ ихъ. облегчить тяжелый гнетъ. Книги нужны страшно; все равно какія; старые журналы, приложенія къ нимъ, что хотите, какое ни будь, могущее освѣжить и утѣшитъ, русское печатное слово.
   Пожертвованія адресовать: Японія, Мацуяма (Japan, Matsuyama); деньги подполковнику Бѣлозору; книги и вещи военноплѣнному Филипу Петровичу Купчинскому.
   Я говорю: "Непріятель, ожесточеный боемъ, не всегда хорошо обходился съ ними, пришлось всего натерпѣться".
   Долженъ прибавить: Сплошь и рядомъ японскіе солдаты грабили раненыхъ и здоровыхъ плѣнныхъ; если небыли офицера вблизи, съ плѣннаго сдирались сапоги, кресты, если были деньги, онѣ отнимались. Необходимо упомянуть, что подобные случаи грабежа были и съ нашей стороны... Какъ тѣхъ, такъ и другихъ нѣсколько оправдываетъ, быть можетъ, самая война. Что значитъ передъ ней отдѣльные акты жестокости, насилія, когда она вся основана на этомъ... Нерѣдки были случаи, когда плѣнныхъ раненыхъ японцы добивали; объ этомъ разсказывали очень многіе плѣнные. Между прочими случаями, которые можно объяснить съ одной стороны сильнѣйшимъ озлобленіемъ во время битвы, были случаи, которые вовсе не поддаются объясненію и вызываютъ крайнее возмущеніе. Солдаты Новочеркасскаго полка, взятые въ плѣнъ, разсказывали, что видѣли слѣдующее: послѣ боя японцы, разбирая раненыхъ и убитыхъ, своихъ и русскихъ, сжигали трупы своихъ и складывали въ кучи трупы русскихъ, которые послѣ были не сожжены, а зарыты въ землю, очень неглубоко и наскоро. Болѣе тяжко раненные русскіе, въ количествѣ 40-50 человѣкъ были снесены въ ближайшую китайскую фанзу, гдѣ черезъ полчаса вдругъ начался, безо всякой видимой причины, сильнѣйшій пожаръ; въ одинъ мигъ сгорѣла фанза на глазахъ русскихъ и японцевъ; ни одинъ человѣкъ оттуда не выбѣжалъ; страшные стоны заживо сгорающихъ вызывали рыданія у тутъ-же вблизи лежащихъ легче раненыхъ русскихъ; японцы не тушили огня и передававшіе это утверждаютъ, что они нарочно подожгли фанзу.
   Надо отдать справедливость японскимъ офицерамъ, что они почти всегда были корректны и сдержанны въ обращеніи съ русскими плѣнниками. Только про одного офицера, нѣкоего лейтенанта Сато многіе плѣнные солдаты и офицеры разсказываютъ очень плохія вещи; съ нимъ почти всѣ плѣнные, направлявшіяся черезъ Ляоянъ, имѣли дѣло, т. к. онъ былъ приставленъ завѣдывать ихъ эвакуаціей, благодаря тому, что зналъ немного русскій языкъ. Онъ былъ грубъ, дерзокъ, требовалъ къ себѣ самыхъ дикихъ признаковъ почета и уваженія: вставать, если онъ входитъ, руку подъ козырекъ, когда говоритъ и т. п.; даже съ плѣнными офицерами онъ былъ мало сдержанъ, а нашихъ солдатъ зачастую билъ, наказывая за неуваженіе.
   Эти небольшія иллюстраціи объясняютъ, что пока солдатъ, взятый въ плѣнъ, попалъ въ мирную Японію, и сталъ окруженъ уже мирнымъ воинствомъ, онъ перетерпѣть долженъ былъ очень много.
   Я говорю въ письмѣ: "Японцы стираются дѣлать для нихъ, что они могутъ, но имъ непонятно многое и имъ трудно обставить сносно жизнь такого огромнаго количества людей, брошеннаго войною въ ихъ руки".
   Надо оговоритъ это. Японцы, говоря безпристрастно и свободно, стараются всѣми силами, чтобы въ жизни плѣнныхъ было все тихо, смирно, гладко снаружи, чтобы ближайшему начальству было спокойно и нехлопотно и чтобы пресса не сыпала на побѣдителей обвиненій въ нехорошихъ отношеніяхъ къ плѣнникамъ. Стараній-же и заботъ, чтобы жизнь военноплѣнныхъ была сносна не видно; японцы часто выражали ту мысль, что. дескать, если бы офицеры плѣнные были лучше: тише, смирнѣе держали себя въ плѣну, то имъ бы была предоставлена и большая свобода; а чѣмъ больше будетъ недоразумѣній, тѣмъ будетъ и больше стѣсненій. Привычки японцевъ и обычаи ихъ слишкомъ разнится отъ привычекъ и обычаевъ русскихъ. Въ этомъ главныя причины многихъ тяжелыхъ условій и японцы говорятъ: "Намъ странно, что русскіе, видимо, недовольны Японіей! Кажется, они живутъ въ лучшихъ условіяхъ, чѣмъ ихъ товарищи на войнѣ; нѣтъ ни обязанностей, ни работы, ни опасностей; они спокойно могутъ отдыхать и забывать все, что пережили на войнѣ; мы не понимаемъ, почему они не довольны и ропщутъ!"
   То обстоятельство, что японцы отлично понимали и понимаютъ всю неудовлетворительность условій жизни, каковыя они создали для плѣнныхъ, явствуетъ изъ многихъ дѣйствій ихъ и даже указовъ, о которыхъ будетъ говориться ниже.
   Начну съ условія, въ кои поставлено корреспондированіе: получка и отправка писемъ.
   Въ письмахъ запрещалось не только затрогивать вопросы чисто временнаго военнаго характера, но вовсе не разрѣшалось въ чемъ-либо критиковать японцевъ, ихъ отношеніе къ плѣннымъ и осуждать условія жизни. Въ октябрѣ или сентябрѣ мѣсяцѣ было издано постановленіе относительно переписки; въ пунктахъ этого постановленія говорилось между прочимъ о томъ, что нельзя писать своимъ въ Россію ничего, могущаго огорчить или встревожить адресата; это японцами понималось настолько широко, что давало совершенно положительное и гласное право не пропускать каждое письмо, почему-либо показавшееся могущимъ "огорчить или встревожить". Конечно, кромѣ рззговоропъ о здоровьѣ и поцѣлуяхъ плѣнные ничего не могли писать, но даже изъ такихъ писемъ огромное количество не доходило; японцы въ своей крайней подозрительности не знали предѣловъ и цензура была безпощадна.
   Не лишнее будетъ для иллюстраціи разсказать нѣсколько поистинѣ комичныхъ примѣровъ. Переводчики, въ большинствѣ случаевъ плохо знавшіе русскій языкъ, постоянно переводили письма русскихъ, находясь на дежурствахъ въ помѣщеніяхъ военноплѣнныхъ, обращались къ русскимъ съ вопросами, какъ понять ту или иную фразу письма. "Что значитъ: ѣхать съ комфортомъ?.. это кто такое комфортъ? или это что такое?" -- Удобство, отвѣчаютъ ему. Какое удобство, чего удобство? и разговоръ затягивается; не смотря на все желаніе объяснить это слово, оно не понимается, къ нему относятся подозрительно и оно можетъ послужить виновникомъ неотправки письма. Одинъ плѣнникъ называетъ ту, которой пишетъ письмо, милымъ голубочкомъ; названіе нѣжное, и кажется младенцу понятное; нѣтъ -- оно родитъ безчисленные и безконечные переговоры: "Что такое голубочекъ?" (нѣтъ-ли молъ тутъ условнаго обозначенія?). "Вѣдь у васъ нѣтъ именъ птицъ и цвѣтовъ у женщинъ, а между тѣмъ, то же лицо уже не разъ называло своего адресата, да тотъ-же адресатъ все,-- называло и незабудкой, и лиловой фіалкой, и даже лепесткомъ отъ розы"!.. Все это говорится такимъ обезпокоеннымъ и серьезнымъ тономъ, что вы не можете удержаться отъ улыбки. Письма задерживаются, читаются медленно, переводятся, какъ полученныя, такъ и отправляемыя, медленно, медленно; задерживаются въ Токіо, задерживаются въ Мацуямѣ, въ результатѣ, приходятъ изъ Россіи въ 2--3 мѣсяца.
   Еще въ письмѣ къ русскому обществу. упоминаю я о настоятельной необходимости присылки книгъ, журналовъ, новыхъ и даже старыхъ газетъ, какого-нибудь, могущаго ободрить и оживить русскаго печатнаго слова. Мнѣ отлично извѣстно, что изъ Россіи бюро военно-плѣнныхъ получало неоднократно множество журналовъ и книгъ, но они складывались въ "Управленіи о плѣнныхъ". а не раздавались. не смотри ни на какія просьбы и заявленія даже черезъ французскаго консула.
   Вообще можно сказать, что до плѣнныхъ доходило лишь то, что посылалось черезъ французскаго консула Mr. de Lacy Fosaarieu; онъ направлялъ плѣннымъ полученныя неоднократно на его ими пожертвованія деньгами и вещами. Имъ были переданы на новый годъ пожертвованія отъ вдовствующей Императрицы дли нижнихъ чиновъ (по 1 іенѣ на человѣка); имъ неоднократно передавались пожертвованія королевы греческой и многихъ частныхъ лицъ деньгами и вещами. Вообще помощь консула была крайне необходима плѣннымъ; во всѣхъ затруднительныхъ случаяхъ онъ являлся оффиціальнымъ защитникомъ нашихъ интересовъ и, если случаи того требовали, и если была возможность. онъ дѣйствительно защищалъ ихъ и во многомъ облегчалъ русскимъ тяжесть плѣна.
   Таковы были условія японскаго плѣна, японцы не хотѣли или не могли дѣлать многаго, что обязаны были дѣлать для плѣнныхъ, и японскій плѣнъ являлся тяжелымъ, незаслуженнымъ наказаніемъ...
   И можно было бы много, много говорить о различныхъ мелочныхъ тяжестяхъ плѣна, создающихъ въ общемъ жизнь, полную невыносимо-жестокихъ томленій... На каждаго невольника плѣнъ вліяетъ различно: одинъ начинаетъ пить; пьетъ день, вечеръ, на другой день опять съ утра; пьетъ все что попадется: спиртъ, разбавленный водой, фальшивую русско-японскую водку; результаты такихъ занятій понятны, другой начинаетъ спать: спитъ ночь. утро, валяется день, вечеръ, слабѣетъ, начинаетъ уже лежать отъ головной боли, потому что каждый разъ, какъ встаетъ, голова его кружится, мало-по-малу глаза дѣлаются безцвѣтными, вялыми, безжизненными, лицо распухаетъ и человѣкъ живой и нормальный обращается уже въ какой-то сохранившійся движущійся трупъ... Другіе погружаются въ карты... Иные просто въ думы, воспоминанія и нѣтъ буквально ничего въ окружающей жизни, что могло-бы разсѣять, оживить, дать ничтожный отдыхъ и ничтожное забвеніе...
   Таковъ японскій плѣнъ... незаслуженное жестокое наказаніе за счастіе остаться живымъ ш. смертельной опасности, въ двухъ шагахъ отъ смерти...
   Женевская конвенція и Гаагская конференція забыли многое; плѣнъ совершенно не выясненъ и зависитъ лишь отъ интеллигентности и благородства противника; если качества эти только наружны, и нѣтъ никакихъ рамокъ отношеній къ плѣннымъ, рамокъ, созданныхъ международнымъ соглашеніемъ, жизнь плѣнныхъ дѣлается пыткой даже для грубо организованныхъ натуръ; а чѣмъ тоньше организація, тѣмъ тяжелѣе... И японцы сами являлись творцами указовъ, правилъ, постановленій; и были ихъ указы, правила и постановленія полны безучастія къ насильно опекаемымъ; и были эти всѣ временные законы несправедливы, какъ съ чисто-юридической, такъ и съ общечеловѣческой точки зрѣнія.
   Постановленія о прогулкахъ, о наказаніяхъ были прямо замѣчательны; въ особенности необходимо сказать о наказаніяхъ.
   По японскимъ соображеніямъ въ случаѣ важныхъ проступковъ за одного отвѣчать должны были всѣ военноплѣнные и всѣ наказывались. Такъ въ извѣстной исторіи съ подполковникомъ Л. (о которомъ я упомяну ниже) всѣ военноплѣнные признаны были виновными и. помимо различныхъ мелкихъ стѣсненій, имъ объявили, что не пустятъ ихъ гулять извѣстное количество дней.
   Такимъ образомъ тогда было наказано множество лицъ, совершенно и не знавшихъ ничего объ этомъ происшествіи.
   Ниже я буду упоминать о правилахъ для наказаній рѣшающимся бѣжать; они чрезвычайно характерны, какъ доказательства юридическаго произвола японскихъ законодателей; послѣ будетъ упоминаться мною о японской тюрьмѣ для плѣнныхъ; это интересное учрежденіе можетъ служить тоже нѣкоторымъ доказательствомъ неглубокой культурности японцевъ. Правда, не всегда наши русскіе держали себя въ плѣну такъ, чтобы можно было не считать ихъ же самихъ виновниками различныхъ осложненій и строгихъ мѣръ... Въ общемъ можно сказать, что отношенія побѣдителей и побѣжденныхъ обостряются съ каждымъ мѣсяцемъ. съ каждой недѣлей; потому-ли что количество плѣнныхъ не перестаетъ возрастать, потому-ли, что японцамъ, гордымъ своими побѣдами и успѣхами. надоѣло, попросту говоря, возиться съ массою безпокойныхъ единицъ своей военной добычи, но скандалы и крупныя столкновенія учащаются, и Богъ знаетъ, чѣмъ окончится для злополучныхъ спасенныхъ отъ смерти на войнѣ, ихъ трагедія японской неволи...

0x01 graphic

   

Страничка изъ жизни русскихъ плѣнныхъ въ Мацуямѣ.

ОЧЕРКЪ I.

"Ичи-барако".-- Выздоравливающіе и больные -- Десятилѣтіе царствованія нашего Царя и день рожденія Микадо.-- Молебенъ.-- Рѣчь отца Алексѣя и полковн. М.-- Завтракъ съ шампанскимъ.-- Шумные разговоры и печальные размышленія.

   Ярко сіяющій день; солнечные лучи блистаютъ съ неба, но мало грѣютъ; близка глубокая осень и прохладно даже въ серединѣ дня въ ихъ сіяньи. Наступилъ ноябрь; правда, по старому стилю, тамъ далеко на родинѣ, въ Россіи еще середина октября, но за то морозы уже, умираніе зелени, грязь, дожди, желтые листья, уныло летающіе по волѣ вѣтровъ, а здѣсь все еще свѣжая зелень; горы, долины, поля, склоны холмовъ -- покрыты изумрудной растительностью; на холмахъ и горахъ качаются бамбуки, высокіе, стройные и частые, въ долинахъ и на поляхъ колышется волнами рисъ; лишь кое-гдѣ онъ срѣзанъ и лежитъ гладкими, блѣдно-зелеными для дами; между ними ровными блестящими стрѣлами сверкаютъ быстро бѣгущія волы ключей въ широкихъ канавахъ и снонмь веселымъ однообразнымъ журчаньемъ будто напоминаютъ далекую, далекую русскую весну... У подошвы высокой зеленой горы съ величественнымъ стариннымъ замкомъ наверху, на большомъ лугу бѣлѣются деревянныя постройки; издали онѣ напоминаютъ сараи для сѣна въ порядочныхъ русскихъ имѣніяхъ. Эти сараи стоятъ рядами по два, очень скученно; они всѣ соединены длинными тротуарами подъ соломеннымъ сводомъ, непрерывно идущимъ до конца послѣдняго, десятаго ряда; здѣсь живутъ и лѣчатся, томятся, страдаютъ и умираютъ русскіе раненые плѣнники, сараи биткомъ полны ими. (Параллельно идетъ еще рядъ въ тринадцать другихъ такихъ-же сараевъ; пока они еще не всѣ полны; но наполненіе ихъ, къ сожалѣнію, дѣло очень непродолжительнаго времени).
   Раненые лежатъ прямо на полу, на соломенныхъ матрасахъ подъ ярко красными одѣялами; кое-гдѣ возвышаются деревянныя кровати; на нихъ лежатъ тяжело раненые, умирающіе, только въ первой парѣ сараевъ ("ичи барако"), гдѣ помѣщены офицеры--стоятъ ряды кроватей, и каждыя двѣ кровати отдѣлены легкими деревянными перегородками и завѣшаны бѣлой матеріей..
   Собственно больныхъ здѣсь нѣсколько человѣкъ: почти всѣ выздоровѣли, хотя и не настолько, чтобы переселиться къ здоровымъ...
   По длинному корридору снуютъ фигуры въ бѣломъ, большія и маленькія; это русскіе раненые и японскія сестры милосердія; во всемъ баракѣ, шумно, людно, оживленно, но въ этомъ оживленіи и шумѣ не чувствуется жизни; отъ всѣхъ этихъ людей неопредѣленно вѣетъ чѣмъ-то безотраднымъ.
   ...И дѣйствительно, мало радостей въ жизни этихъ людей! Оторванные отъ родныхъ и друзей, отъ родины и дѣла. они могутъ лишь тѣшить себя теперь безконечно длинными пустыми разговорами на всѣмъ давно надоѣвшія темы, надеждами блѣдными и безжизненными, какъ лицо покойника, да никому не нужными спорами о ничтожныхъ вопросахъ, которые съ трудомъ вылавливаютъ илъ кучи однообразныхъ, мучительно надоѣвшихъ дней. "Ичи-барако" (ичи-одинъ) первая пара бараковъ помѣщаетъ офицеровъ; ихъ тутъ уже много и всѣ они считаются больными, но большинство совершенію здоровы, т к давно уже вылѣчены отъ ранъ заботами японскихъ врачей и сестеръ милосердія; но всѣ, какъ здоровые, такъ и больные, облечены въ бѣлые халаты съ красными крестами на лѣвомъ рукавѣ и краснымъ кружечкомъ на груди (это учреждено было японцами не очень давно во избѣжаніе недоразумѣній, могущихъ быть отъ невозможности различить офицера отъ солдата).
   Внутри барака не особенно уютно к не особенно просторно; по правой и по лѣвой сторонѣ идутъ легкія деревянныя перегородки аршина въ три высоты; между этими перегородками стоятъ по 2 по 3 деревянныхъ кровати, покрытыхъ красными одѣялами; у каждой кровати столикъ; на столѣ бутылочки молока, лѣкарства, книжки, стаканчики, пивныя бутылки съ цвѣтами; на деревянныхъ стѣнкахъ висятъ принадлежности туалета... Злые иронизирующіе языки прозвали эти помѣщенія стойлами; дѣйствительно: потолка нѣтъ, надъ головами балки и рисовая соломенная крыша, съ которой безпрерывно что-то сыпется и ложится на постели, подушки, столы, кушанья, головы, ночью падаетъ на лица спящихъ. И хотя многіе устроили надъ своими кроватями навѣсы изъ матеріи, деревянныя стѣны покрыли казенными красными одѣялами (благо ихъ дано по 5-ти), тѣмъ не менѣе все-таки вспоминаются стойла въ конюшняхъ. Въ послѣднемъ отдѣленіи помѣщаются денщики (изъ плѣнныхъ же, по одному на двоихъ); въ предпослѣднемъ отдѣленіи стоятъ длинные столы, на которыхъ обѣдаютъ и ужинаютъ офицеры. Въ остальныхъ сараяхъ баракахъ живутъ нижніе чины; прежде (мѣсяца 3 тому назадъ, когда я прибылъ сюда) ихъ количество простиралось до 1000 (теперь ихъ уже перевалило за 2.000
   Большинство изъ нихъ тоже выздоровѣло и выздоравливаетъ; по мѣрѣ выздоровленія ихъ отправляютъ въ помѣщеніи для здоровыхъ и за послѣдніе три мѣсяца ихъ уже переселено порядочно.
   Сегодня въ баракахъ особенное оживленіе: сестры суетятся и бѣгаютъ, доктора и офицеры быстро, съ озабоченнымъ видомъ проходятъ взадъ и впередъ по корридорамъ; на ихъ тужуркахъ, противъ обыкновенія, висятъ некрасивые и неуклюжіе японскіе ордена... Дѣло въ томъ, что сегодня торжественный день рожденія микадо и сестеръ строятъ на дворѣ въ шеренги, чтобы вести на плацъ, подъ предводительствомъ докторовъ, тутъ же сейчасъ за бараками, куда стекается почти вся Мацуяма со своими окрестностями поглазѣть на парадъ войскъ и на какія-то церемоніальныя шествія, на которыя японцы такіе большіе любители.
   Городъ, какъ полагается, съ ранняго утра разукрашенъ флагами, безчисленными разноцвѣтными бумажными фонарями, маленькими, большими, средними, различныхъ формъ и фасоновъ: съ ранняго утра всюду замѣчается движеніе, шумъ и какая-то особенная забота. Съ дворика близъ перваго барака видны за заборомъ проходящіе обыватели и обывательницы въ новыхъ красивыхъ кимоно съ самыми удивительными и замысловатыми оби (поясъ); видны взрослые и дѣти, старики и гейши, которыя особенно выдѣляются пестротой и изяществомъ своихъ костюмовъ; видны колонны дѣтей школьниковъ въ своихъ оригинальныхъ шароварахъ, впереди шествуетъ наставникъ и около него мальчики со знаменами (или значками -- на палкѣ кусокъ матеріи съ надписью). Все это стремится на огромную площадь, непосредственно примыкающую къ легкому деревянному забору, который отдѣляетъ частъ площади съ бараками для русскихъ раненыхъ... На большомъ лугу уже собраны войска и, окаймленныя толпами народа, они расположились по зеленой площади правильными рядами За строеніями бараковъ собрались кучки русскихъ солдатъ въ халатахъ и внимательно разсматриваютъ, что дѣлается на площади; мало-по-малу они приближаются ближе и ближе къ забору, что строго запрещено, и потому являются часовые японцы и кто вѣжливо, кто грубо заставляетъ ихъ отодвинуться къ баракамъ А между тѣмъ въ баракахъ среди русскихъ то же волненіе и движеніе. День рожденія микадо совпалъ съ днемъ восшествія на престолъ русскаго Царя. Въ самомъ послѣднемъ, еще пустомъ баракѣ готовятся къ молебну; туда стекаются солдаты и офицеры; многіе суетятся: капитанъ У. по обыкновенію особенно хлопочетъ, собирая хоръ, разставляя солдатъ, приготовляя все необходимое; его высокая фигура съ черной бородой виднѣется, то тутъ, то здѣсь; лицо его торжественно, всѣ жесты особенно значительны и тоже торжественны (вѣроятно отъ сознанія величія пережидаемыхъ минутъ)... Баракъ уже полонъ солдатъ; около хора небольшая группа офицеровъ: толстая фигура полковника М. съ сѣдыми баками, съ руками сложенными за спину; онъ весь обратился въ слухъ и вниманіе и, хотя плохо слышитъ вообще, но слушаетъ.
   Отецъ Алексѣй уже облачился и торжественно стоитъ у столика, нарѣзая ломтиками бѣлый хлѣбъ для Даровъ, въ воздухѣ пахнетъ ладаномъ; раждается всѣмъ знакомое съ дѣтства, наше родное полупонятное заунывное чтеніе часовъ съ проглатываніемъ словъ, съ растягиваніемъ фразъ; голосъ звучитъ все время одной нотой; по всему видно, что чтецъ опытенъ: съ головокружительной быстротой летятъ съ его языка знакомыя слова знакомыхъ молитвъ и славословій -- чѣмъ-то роднымъ и грустнымъ вѣетъ отъ всей обстановки Толпа стоитъ тихо и крестится отъ души, точно всю боль своихъ сердецъ, всю тяжесть пережитаго и переживаемаго эти люди хотятъ вложитъ въ горячее вниманіе къ молтвенному настроенію всѣхъ. Послышались возгласы и пѣніе, закрестились, закланялись люди. Послѣ обѣдни былъ молебенъ за Царя, послѣ молебна, стѣсняясь и заикаясь, священникъ говорилъ рѣчь, плохимъ русскимъ языкомъ, съ трудомъ подыскивая слова для выраженія мыслей; его слушали со вниманіемъ въ напряженной тишинѣ; онъ говорилъ приблизительно слѣдующее:
   "Такъ какъ многіе изъ васъ нуждаются въ исповѣди, я призванъ и обязанъ по долгу своего назначенія исполнить ваши христіанскія законныя требы. По началамъ христіанской религіи исповѣдь должна быть тайной, чтобы исповѣдникъ не стыдился говорить все священнику-духовнику, какъ бы передъ лицомъ Бога. На послѣднихъ же исповѣдяхъ умиравшихъ, теперь уже умершихъ товарищей -- присутствовали переводчики и я ничего не могъ сдѣлать, чтобы этого не было. Долженъ объяснить намъ, что японскій народъ не можетъ понимать всѣхъ особенностей нашей религіи и имъ трудно объяснить многое, но я все-таки просилъ полковника Коно, завѣдующаго плѣнными, позволить исполнять этотъ христіанскій актъ безъ присутствія кого бы то ни было, т.-к. иначе этотъ высокій актъ теряетъ свой смыслъ. Полковникъ Коно разрѣшилъ мнѣ, для тяжело больныхъ, для умирающихъ исповѣдь безъ переводчика, но для здоровыхъ не разрѣшилъ, это конечно очень грустно и мнѣ, какъ священнику въ особенности, печально говорить объ этомъ, но я могу утѣшить васъ и могу кое-что посовѣтовать вамъ. Утѣшая насъ, говорю вамъ, что прежнія исповѣди при переводчикахъ, въ сущности, были съ глазу на глазъ, т.-е. больные говорили настолько тихо, что трудно и мнѣ было слышать, а тѣмъ болѣе дальше стоящему отъ исповѣдника переводчику такъ что ничего переводчикъ не слышалъ и не было оскорблено таинство его присутствіемъ. Да, впрочемъ, были же и прежде даже въ большомъ употребленіи общія исповѣди. Здоровымъ же я могу, какъ священникъ и христіанинъ посовѣтовать не исповѣдываться пока здѣсь къ плѣну, а отложитъ исполненіе своего святого желанія до свободы, до возвращенія въ Россію, на вашу родину Вы должны помириться съ обстоятельствами, т.-к вы въ плѣну, т.-к. вы переживаете не мирное, а тяжелое военное время, которое, дай Господи, чтобы поскорѣй кончилось! Вотъ я, японскій подданный, соединенный съ вами единой религіей, единой вѣрой, сейчасъ вмѣстѣ съ вами молился за нашего царя, здѣсь въ плѣну, вдали отъ вашей родины, вы лишены покровительства вашего государя и это покровительство надъ вами замѣнилъ микадо императоръ японскаго народа; микадо отвѣчаетъ теперь за нашу безопасность передъ вашей родиной и передъ всѣмъ міромъ, потому я предлагаю намъ вмѣстѣ со мной по долгу каждаго христіанина и по моему примѣру помолиться и за японскаго императора. Еще хочу намъ сказать! Вы здѣсь въ плѣну у народа, который не имѣетъ религіи, который бродитъ по тьмѣ, онъ отсталъ отъ своей языческой вѣры, переставъ признавать ее, и не выбралъ себѣ никакой другой. Если вы, христіане, своимъ поведеніемъ будете доказывать японскому народу, который чутко къ вамъ присматривается, что высока и свята религія Христа -- Богъ знаетъ,-- быть можетъ намъ удастся склонить многихъ ихъ нихъ принятъ нашу религію; тѣмъ вы поможете дѣлу, святому и высокому дѣлу просвѣтлѣнія японцевъ, что является задачей нашей миссіи, русской православной христіанской миссіи, которой я состою членомъ. Видите, какъ важно, чтобы мы были истинными христіанами; на насъ смотрятъ язычники, и рады замѣтитъ хотъ намекъ въ васъ на неуваженіе или невниманіе къ своей религіи. Вы стоите на высотѣ, такъ сказать, горы христіанскаго ученія и должны подавать руки стоящимъ подъ горою, во тьмѣ внизу, должны примѣромъ всей своей жизни здѣсь въ плѣну, въ Японіи, показать язычникамъ японцамъ всю чистоту и высоту нашей религіи, между тѣмъ долженъ съ грустью замѣтитъ: вы не всегда и подаете имъ такіе примѣры, вы не всегда поступаете такъ, чтобы возвыситься въ глазахъ язычниковъ! Напримѣръ, вы стремитесь часто обманывать японское правительство; не далѣе какъ три недѣли тому назадъ у докторовъ, такъ великодушно отпущенныхъ на родину японскимъ правительствомъ, при обыскѣ, нашли письма, которыя тѣ преступно пытались тайно пронести отъ васъ на родину!.. Не дѣлайте этого, не посылайте писемъ на родину! Терпите! несите твердо тяжесть плѣна Знайте, что вѣдь теперь не мирное время и помните, что на васъ глядятъ язычники, съ радостью ловящіе каждое лишнее ваше доказательство непочтенія къ своей вѣрѣ... Теперь въ Японіи трудами нашей миссіи насчитываютъ до 90.000 христіанъ, изъ нихъ большинство лютеранъ и католиковъ и всего нѣсколько тысячъ православныхъ.. Быть можетъ, вамъ предстоитъ сдѣлать великое дѣло. Будьте же истинными христіанами; а я всегда буду здѣсь, вблизи отъ васъ и явлюсь по первому вашему зову во всякое время дня отъ восхода и до захода солнца.-- Ночью же, правда, не могу. Надо подчиняться правиламъ!.. Теперь не мирное, а тяжелое военное время... и теперь мы въ плѣну... Желаю намъ отъ сердца быстраго выздоровленія и скорѣйшаго окончанія тяжелой войны... и для васъ, и для насъ тяжелой!..
   Онъ кончилъ, будто оборвалъ, хотѣлъ еще сказать что-то. но быстро повернулся и сталь братъ съ аналоя крестъ, чтобы дать къ нему прикладываться.-- Тяжелой походкой грузнаго человѣка М. первый, крестясь, подошелъ къ иконѣ; за нимъ потянулись другіе офицеры... Для солдатъ крестъ уже лежалъ на аналоѣ и отецъ Алексѣй, какъ ни въ чемъ не бывало, кланяясь и заикаясь, разговаривалъ съ офицерами, медленно разоблачаясь въ сторонѣ отъ аналоя. М. подходилъ ко всѣмъ и просилъ разсказать, о чемъ говорилъ священникъ, т.-к. не могъ понять и не разслышалъ, что ему говорили. Всѣ были нѣсколько возбуждены и взволнованы, на глазахъ старика М. были слезы. Солдаты одинъ за другимъ медленно подходили къ аналою и каждый по своему прикладывался, крестясь и конфузясь, къ лежащему кресту. Солдаты не поняли хороши, чти говорилъ японскій батюшка; солдаты вообще не вполнѣ понимали, что это за священникъ японскій или русскій и, собственно какъ онъ къ нимъ относится, хотя охотно бывали и бываютъ на его службахъ.
   Когда часть солдатъ уже ушла изъ барака и было видно, какъ уходятъ многіе, М сталъ просить офицеровъ не пускать выходить солдатъ; онъ очень волновался, такъ какъ было рѣшено наканунѣ, что ему, какъ старшему, необходимо поздравить солдатъ съ праздникомъ и сказать нѣсколько приличествующихъ словъ. М., видимо вообще не очень любитъ говорить съ солдатами и перспектива поздравленія солдатъ очень теперь его волновала.
   -- Что, кончили прикладываться? Ну что не уходятъ?
   -- Да вы ихъ задержите, задержите, голубчикъ, я хочу ихъ поздравить? слышался его старческій взволнованный голосъ; онъ то садился на стулъ, то порывисто вставалъ съ него, комкая носовой платокъ огромной жилистой рукою. Наконецъ, все успокоилось, движеніе остановилось; всѣ, казалось, ждали чего-то особеннаго.
   Послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія М. проговорилъ.-- Ну, братцы? поздравляю васъ съ десятилѣтіемъ восшествія на престолъ нашего Государя. Какъ тяжело и какъ жаль, что мы встрѣчаемъ этотъ день здѣсь, въ плѣну. Дай Богъ!.. дай Богъ, на родину... послѣднія слова уже выговаривалъ онъ съ трудомъ, ему сильно хотѣлось плакатъ; слезы уже текли по его щекамъ и дрожалъ подбородокъ. Онъ хотѣлъ еще сказать что-то, но махнулъ рукой и, закрывши лицо ею, заплакалъ громко, навзрыдъ и пошелъ быстро и тяжело въ разступившуюся толпу, вздрагивая широкими полными плечами. Повсюду раздались всхлипыванія; какъ электрическій токъ, пробѣжала горечь по всѣмъ сердцамъ, кольнувъ ихъ больно-больно, разбудивъ то, что всѣхъ гложетъ, сосетъ здѣсь.
   Стали медленно расходиться грустные и задумчивые солдаты. Японцевъ не было все время до рѣчи полковника; передъ его словами лишь пошелъ въ баракъ унтеръ офицеръ и сталъ у окна, но ничего не говорилъ и ни но что не мѣшался. Офицеры пошли въ свой баракъ; солдаты разошлись по своимъ; оживленіе и суетный говоръ, всегда съ утра до вечера висящій надъ безконечно длиннымъ корридоромъ теперь будто былъ омраченъ чѣмъ-то; солдаты почти не говорили и уже только немного спустя, придя къ своимъ матрацамъ, разосланнымъ по полу длинными правильными рядами, они стали сходиться въ кучки и горячо заспорили о только что слышанномъ отъ японско-русскаго священника; имъ было чуждо и непонятно тамъ почти каждое слово, почти всѣ мысли не были схвачены и многое, что они поняли. было имъ тяжело и оскорбительно... Эти простые русскіе мужики, собранные съ медвѣжьихъ угловъ нашей обширной Россіи, эти неуклюжіе бородатые и простоватые солдаты, безропотно подставлявшіе свои здоровыя деревенскія груди подъ японскія пули, теперь тутъ, въ зависимости отъ непріятеля и въ его власти, уже нѣсколько разъ возмущались, выражали свои мнѣнія крупными и долгими спорами, иногда коллективно принятыми рѣшеніями...
   На этотъ разъ только спорили и возмущались.
   -- Эхъ, не говорилъ бы уже ничего лучше, обидно слушать даже... учить насъ христіанству вздумалъ, японскіе приказы въ проповѣдяхъ читать... тьфу!-- Сдыхалъ? за японскую микаду Богу молиться?., да нѣшто мы японцы, што-ли, прости Господи!..-- Ишь ты про дохтуровъ нашихъ сказываетъ, письма нашли... и письма то безъ нихъ на родину послать нельзя; а вѣдь доктору, знамо дѣло, въ нашей тягости пособить хотѣлось. Другой пожалѣлъ бы, а онъ еще попрекаетъ, а батюшка! священникъ!-- Какой онъ священникъ передъ японцами ходуномъ ходитъ, пятки да все такое прочее лижетъ; только что одеждой напоминаетъ священника, а такъ, какъ, значитъ, былъ японцемъ, японцемъ и остался...
   -- Да ты не думай такъ... вѣдь онъ и дѣло говорилъ, ему тоже трудно; японцы воли не даютъ; ка-бы дали воли, думаешь онъ такой былъ? безъ солдата и шага сдѣлать не даютъ; передъ солдатомъ то во какъ раскланивается...
   И долго, долго еще говорили солдаты и о японцѣ священникѣ, и о его рѣчи, и о слезахъ полковника М., и о споемъ житьѣ горемычномъ, и о своихъ деревняхъ, и о своихъ ранахъ.
   И были ихъ рѣчи просты, искренни и сердечны, потому что простъ, искрененъ и сердеченъ русскій народъ...
   Не то происходило въ офицерскомъ баракѣ. Зз общимъ столомъ, у коего торжественно соединились по случаю великаго дня всѣ офицеры (въ обыкновенное время они обѣдаютъ и ужинаютъ -- лѣвый баракъ у себя, правый у себя;-- сегодня обѣдали вмѣстѣ) было тоже шумно и много возмущались, говорили и спорили, сидя за вкусными и хорошо приготовленными (опятъ-таки по случаю такого торжественнаго дня) блюдами... Спорили о... бутылкѣ шампанскаго, исчезнувшей куда-то, и цѣлые потоки негодованія сыпались на головы "негодяевъ денщикомъ", безъ сомнѣнія нахально ее выпившихъ.-- Старикъ М. со слезами на глазахъ кричатъ, что ему совѣстно; хорунжій (хозяинъ стола, т.-е. хозяйства, и главное непремѣнное и самое громкое лицо во всѣхъ спорахъ) съ улыбкой нескрываемаго презрѣнія и негодованія извинялся передъ М. отдѣльно и передъ всѣми вмѣстѣ. Всѣ твердили -- да это безобразіе, это ужасное безобразіе, до чего опустился и развратился въ плѣну русскій солдатъ, и всѣ вспоминали про другія безобразія солдатъ и денщиковъ, совершенно позабывъ будто про торжественность дня и этого обѣда.
   10 минутъ тому назадъ всѣ эти люди въ патріотическомъ экстазѣ пѣли гимнъ, громко кричали "ура", поднимая стаканчики съ шампанскимъ (М. не нашелъ бокаловъ. а нашелъ стаканчики изъ очень толстаго стекла, въ чемъ онъ извинялся передъ собраніемъ) и, казалось, всѣ были исполнены самыхъ горячихъ, высокихъ и глубокихъ чувствъ.

0x01 graphic

   

ОЧЕРКЪ II-Й.

Двое тяжкихъ страдальцевъ.-- Похороны и оставшаяся жизнь.

   Въ правой половинѣ второго барака давно томились двое тяжко страдающихъ больныхъ; одинъ изъ нихъ Федоръ Чернелецкій (стрѣлокъ) съ перебитымъ пулей спиннымъ хребтомъ и потому полнымъ невладѣніемъ половины туловища и ногъ; уже болѣе 10 мѣсяцевъ онъ томится отъ ранъ, пролежней, отъ невозможности встать и пошевелиться по желанію (теперь его уже нѣтъ въ живыхъ). Напротивъ Федора Чернелецкаго съ забинтованной головой долго лежалъ Степанъ; его голова, пробитая пулей въ лобъ и навылетъ въ затылокъ, сильно болѣла; онъ почти ничего не ѣлъ и исхудалъ такъ, что когда солдаты увидятъ Степана безъ рубахи, то будто въ ужасѣ какомъ-то отшатнутся бывало, и начнутъ шептаться, вздыхать и креститься, а уже чего, кажется, не видѣли солдаты, попавшіе въ плѣнъ -- какихъ труповъ, какихъ ранъ, какихъ ужасовъ не наглядѣлись они, таскаясь по крутымъ сопкамъ полъ непріятельскимъ огнемъ, и послѣ, плѣна на японскихъ станахъ, въ японскихъ походныхъ госпиталяхъ... Дѣйствительно, положеніе несчастнаго Степана было ужасно: исхудавшій настолько, что казался скелетомъ (безо всякаго преувеличенія, почему такъ тяжело было видѣть его солдатамъ), съ огромными черными, блестящими глазами, въ которыхъ, казалось, непрерывно читали всѣ, даже не муку, даже не горе, а какой-то паническій ужасъ... Если бы смерть воплощалась когда-нибудь въ человѣческій образъ, то Степанъ былъ бы самымъ удачнымъ, самымъ близкимъ и ужаснымъ ея воплощеніемъ.. Собственно тѣла у него было такъ мало, что отъ каждаго движенія длинныхъ безпомощныхъ ногъ и рукъ во время перевязокъ сестрами его безконечныхъ глубокихъ пролежней будто слышался стукъ костей...
   Нагана-санъ, одна изъ самыхъ добрыхъ, небрезгливыхъ и терпѣливыхъ сестеръ, ухаживала за этимъ несчастнымъ, какъ можетъ ухаживать за своимъ единственнымъ сыномъ горячо любящая его мать, тоскующая отъ одной мысли о возможности его смерти. Степанъ почти ничего не говорилъ, почти не выражалъ никакихъ желаній; онъ терпѣливо ждалъ смерти, которая будто свѣтилась въ его большихъ, широко открытыхъ и блестящихъ темныхъ глазахъ; но смерть все не приходила. Доктора даже пытались спасти его и сдѣлали ему операцію, послѣ которой онъ сдѣлался еще слабѣй и безнадежнѣй, одинъ глазъ совсѣмъ пересталъ закрываться, и продолжалъ блестѣть даже по время забытья... Его молодое, прежде очень красивое, лицо, омертвѣло въ лѣвой части; ротъ открывался съ трудомъ и слова, изрѣдка вылетавшія изъ правой половины высохшихъ безцвѣтныхъ губъ, слабо и чуть слышно звучали всегда однимъ какимъ-то настойчивымъ леденящимъ душу тономъ. "Накрой меня!", "повeрни меня!", "больно мнѣ", "холодно мнѣ", "пить дай", и выздоровѣвшіе солдаты, сосѣди его покрывали, поворачивали, глядѣли со слезами на глазахъ на изможденное лицо, совершенно юное, почти дѣтское (ему было всего 23 года), приходила заботливая сестра и, становясь на колѣни возлѣ его матраца на полу, поправляла подушку, голову, давала лекарство и питье...
   Онъ мучился долго и много; кажется физической возможности не было болѣе худѣть, а онъ похудѣлъ и ослабѣлъ еще; все рѣже сталъ произносить слова; болѣе все лежалъ въ забытьи съ однимъ открытымъ, а другимъ закрытымъ глазомъ; когда товарищи и сестры къ нему подходили, они буквально не знали, спитъ онъ или нѣтъ. Однажды вечеромъ, уже послѣ молитвы, одинъ изъ солдатъ, проходившій мимо Степана. приблизился посмотрѣть на его лицо; ему показалось, что это лицо мертвое, но подошелъ другой солдатѣ и разсѣялъ его недоумѣніе словами, что, дескать, всегда у Степана лицо такое, а какъ самъ подошелъ и захотѣлъ поправить сползшую его голову, такъ поблѣднѣлъ и отшатнулся. Черезъ нѣсколько минутъ уже около мертвеца стояла молчаливая и грустная толпа; многіе крестились; Степанъ лежалъ все въ той-же позѣ, но уже не страдалъ совсѣмъ, такъ какъ былъ настоящимъ трупомъ; напрасно докторъ пытался найти признаки пульса въ худой и страшной, побѣлѣвшей кисти руки. Напрасно сестра пальцами открывала другой глазъ и трогала зрачки; лишь только она отводила руку, глазъ опять закрывался, а зрачекъ былъ твердъ и безжизненъ. Степанъ умеръ такъ-же тихо, безропотно и незамѣтно, какъ тихо, безропотно и незамѣтно страдалъ онъ три мѣсяца на этомъ матрацѣ.
   Сестры омыли его, расправили руки и ноги, покрыли марлей лицо и оставили на ночь одного, переселивъ сосѣда къ другимъ... На третій день были назначены похороны...
   За бараками у покойницкой близъ самаго забора, отдѣляющаго рисовое поле отъ госпитальнаго двора, поросшее теперь вытоптанной и пожелтѣвшей травой, сходились солдаты въ халатахъ; крестясь они тѣснились вокругъ гроба, покрытаго парчою; тутъ-же стоялъ священникъ и ломанымъ русскимъ языкомъ заунывно восклицалъ установленныя слова. Въ воздухѣ пахло ладаномъ, и этотъ знакомый, немного одуряющій запахъ будто размягчалъ душу и прибавлялъ печали раздумью... Стройный и выдержанный хоръ пѣлъ безнадежныя унылыя слова молитвъ безутѣшныхъ, какъ законченное человѣческое страданье; мотивъ пѣсней былъ созданъ для смерти и въ немъ не было ни капли жизни; люди, стоявшіе кругомъ, были молчаливы и сосредоточены... Надъ всѣмъ этимъ съ высоты сіяло ярко, свѣтя и грѣя, безпечное солнце; за заборомъ, вдоль рисового поля, останавливались любопытные японцы и японки, заинтересованные большой толпой русскихъ, пѣвшихъ пѣсни, совершавшихъ какіе-то свои обряды... Солдатъ собралось много; со всѣхъ помѣщеній для здоровыхъ (а ихъ было тогда 5 для солдатъ и 2 офицерскихъ) были приведены сюда желающіе; нѣсколько японскихъ солдатъ съ ружьями и ранцемъ за плечами; толпа любопытныхъ японцевъ за заборомъ, нѣсколько полицейскихъ въ бѣлыхъ перчаткахъ съ бѣгающими во всѣ стороны глазами. Заунывно, уныло дрожатъ голоса пѣвцовъ въ безвѣтряномъ воздухѣ, сильно согрѣтомъ еще жаркимъ осей нимъ солнцемъ... Невыразимая грусть, помимо воли закрадывается нѣжно и тихо въ сердца всѣхъ, волнуя все тѣми-же мечтами и думами этихъ покинутыхъ на далекой чужбинѣ людей.. Заупокойная литургія кончена; переводчикъ, маленькій юркій, черноглазый японецъ Я., служившій еще въ дни мира приказчикомъ въ мануфактурномъ магазинѣ во Владивостокѣ и теперь попавшій на высокій постъ "переговорщика" (какъ его называютъ солдаты) -- вершителя судебъ военноплѣнныхъ, этотъ самый Я, говоритъ распоряжающемуся пѣвчими У., что всѣ желающіе могутъ идти за гробомъ и капит. У. кричитъ зычнымъ голосомъ: "Отойдите, братцы, въ сторону, кто хочетъ идти за гробомъ!" -- Почти всѣ отошли въ сторону. Вдругъ является японскій унтеръ изъ госпитальнаго караула и о чемъ-то долго говоритъ съ Ясимото (переводчикъ), въ то время, какъ четыре японца съ красными крестами на спинахъ приготовляютъ гробъ для несенія; слышенъ стукъ молотка и японскій говоръ. Я. сконфуженно говоритъ наконецъ У., что начальство не позволяетъ идти госпитальнымъ, исключая пѣвчихъ; тотъ возмущенъ и споритъ, ругаетъ японскіе порядки и въ результатѣ обращается къ солдатамъ: "Идите, господа, по баракамъ; не позволяютъ идти провожать покойнаго", затѣмъ упрекаютъ безотвѣтнаго и смиреннаго священника, что онъ самъ, трактующій о нашемъ христіанскомъ отношеніи къ обрядамъ, не можетъ повліять на своихъ соотечественниковъ...

0x01 graphic

   Священникъ робѣетъ и мнется, говоритъ о чемъ-то съ другимъ японскимъ священникомъ, пріѣхавшимъ изъ Токіо посѣтить плѣнныхъ и sua sponte присутствовавшаго на служеніи;-- но изъ этого разговора тоже не выходить ничего, по причинѣ весьма понятной -- распоряженіе, полученное видимо сейчасъ свыше, здѣсь присутствующіе отмѣнить не могутъ... Болѣе двухсотъ человѣкъ все-таки идутъ за гробомъ, безъ шапокъ, печальные, худые, они длинной лентой растянулись по дорожкамъ между рисовыхъ полей и бѣгущихъ ручьевъ; впереди важно и значительно шествуютъ 2-е часовыхъ съ ружьями, сейчасъ-же за ними два русскихъ солдата, несущіе деревянный крестъ съ дощечкой и надписью на ней (имя и фамилія покойника); за ними идетъ хоръ, за хоромъ колышется гробъ на плечахъ четырехъ нашихъ солдатъ, а далѣе длинная, длинная вереница головъ; будто огромная змѣя растянулась между полей. На поляхъ работаютъ поселяне: японки въ огромныхъ соломенныхъ шляпахъ съ лицами наполовину закрытыми платками; японцы съ бритыми однообразными физіономіями, на которыхъ написаны любопытство и крайнее удивленіе. Стройное шествіе и пѣніе привлекаетъ всѣхъ; мальчишки и дѣвченки бѣгутъ по сторонамъ съ веселымъ гамомъ, прохожіе останавливаются и прекращаютъ работу земледѣльцы.
   Путь до кладбища недалекій; тамъ на горкѣ, среди зелени видны бѣлые кресты: это и есть мѣсто послѣдняго жительства въ неволѣ умершихъ русскихъ; тамъ уже стоитъ до 20 крестовъ; они рѣзко обозначаются на зеленомъ фонѣ горы. Медленно процессія поднимается на крутую горку, огибаетъ буддійскую пагоду и двигается еще выше среди густой зеленой листвы кругомъ растущихъ деревьевъ и папоротниковъ самыхъ причудливыхъ формъ; пѣсни звучатъ нестройно и какъ-то негромко, прорываются будто съ трудомъ сквозь зеленую чащу и рыдающими аккордами несутся къ небу... Все, что наболѣло въ сердцахъ живыхъ людей, идущихъ теперь за гробомъ умершаго, все, чѣмъ намучились души за эти безконечно тяжелые, томительные дни неволи кажется въ звукахъ печальныхъ этихъ пѣсенъ рвалось на полю и неслось къ небу... На зеленомъ пригоркѣ свѣтлые холмики песку и земли съ деревянными крестами на нихъ, кое-гдѣ уже поломанными и покосившимися; на краю пригорка неглубокая яма; въ ней, кряхтя и отдуваясь, копаются полуголые японцы, добрасывая со дна послѣдніе комки рыхлой сырой земли.
   Тѣсной толпой окружаютъ плѣнники яму и скромный деревянный ничѣмъ не украшенный гробь на краю. Опятъ возгласы, пѣніе, рвущее сердце на части безутѣшно скорбными нотами, новая печаль и новое раздумье. А крутомъ дѣйствительно дивная картина: городъ, предмѣстья, разноцвѣтные квадратики полей, блестящія струи ручьевъ, фанзы разбросанныхъ всюду деревушекъ, влѣво бѣлыя строенія русскихъ бараковъ, а впереди огромная гора съ причудливыми очертаніями каменнаго замка на зеленомъ фонѣ вершины..
   Гробъ опустили на веревкахъ въ яму; гробъ засыпали землей; высокимъ ровнымъ бугромъ она легла на крышку гроба, навѣки скрывшаго отъ всего живого блестящіе темные глаза Степана; не видалъ ли онъ въ горячечномъ воображеніи своей прострѣленной головы эту безмолвную земляную насыпь и не потому-ли его взоръ былъ полонъ паническаго ужаса?.. Нѣтъ тогда не было-бы ужаса -- всѣ безвольные, столпившіеся здѣсь въ одинъ голосъ закричали бы намъ нѣтъ, тогда не было бы ужаса... Онъ свободенъ, свободенъ и навѣрное счастливѣе невольниковъ Невольники стали расходиться; японскіе офицеры выстраивали во фронтъ русскихъ солдатъ въ двѣ шеренги и долго, неувѣренно коверкая имена и фамиліи, какъ бы конфузясь, дѣлали перекличку, а русскіе офицеры проходили мимо, какъ чужіе и посторонніе люди, даже не глядя въ блѣдныя лица солдатъ, быть можетъ частей своихъ. Не удивляйся, читатель, тому, что они не смотрѣли даже на лица выстроившихся солдатъ; всѣ, кто давно уже въ плѣну, давно привыкли къ тому, что прежде на свободѣ казалось имъ невозможнымъ, оскорбительнымъ Можетъ быть и теперь немногимъ многое кажется оскорбительнымъ и невозможнымъ; но... обстоятельства оказываются сильнѣе даже убѣжденій и взглядовъ одинъ за другимъ таетъ убѣжденный взглядъ на вещи, потому что убѣжденіе безсильно въ одиночествѣ. потому что жестокая дѣйствительность сильнѣе мечтаній!...
   На койку Степана положили потомъ другого тяжело раненаго, и безнадежно больной Ѳедоръ Чернелецкій, лежа, какъ разъ противъ него, съ тяжелой тоской въ глазахъ смотрѣть на новаго страдальца...
   Къ своему страданію онъ будто приникъ давно, за 10 мѣсяцевъ лежаніи въ жалкомъ, безпомощномъ положеніи на глубокихъ болѣзненныхъ пролежняхъ съ отнявшимися ногами и недѣйствующей половиной туловища.
   Добрая, нѣжили сестра милосердія Кавагуци не ухаживаетъ за нимъ, какъ прежде, не просиживаетъ дни и ночи напролетъ у его изголовья, спѣша исполнить каждое его желанье; уже нѣсколько недѣль онъ не видитъ ее. Она простудилась, получила воспаленіе легкихъ к сильно болѣетъ теперь; доктора японскіе и подруги ея, сестры милосердія, говорятъ, что ея положеніе опасно... Неужели переживетъ ее Ѳедоръ, смерть котораго ожидаютъ со дня на день, вотъ уже 10 мѣсяцевъ; но онъ не пережилъ даже ея болѣзни; когда она выздоровѣла и пришла въ госпиталь, Чернелецкаго давно уже не было...

0x01 graphic

0x01 graphic

ОЧЕРКЪ III-й.

Ночь.-- Разговоры.-- Штабсъ-Капитанъ Т.

   Когда наступаетъ длинная холодная ночь и осенній вѣтеръ въ свирѣпой ярости потрясаетъ деревянными сараями, въ которыхъ живутъ раненые русскіе плѣнники, на душѣ становится особенно жутко, холодно, одиноко... Зловѣщее завываніе вѣтра проникаетъ въ самую душу, переворачиваетъ мучительно и дерзко все, что накопилось въ ней, что залежалось и давитъ, и гнететъ; сонъ не идетъ; неугомонная мысль, тупо дремавшая цѣлый длинный и пустой день вдругъ проснулась, задрожала, зашевелилась, затрепетала... эта мучительная мысль: лучезарная мечта о свободѣ. Пусть невозможна свобода теперь: сегодня, завтра, послѣ-завтра, но когда-нибудь будетъ-же она достижима, возможна. Все, что принадлежало прошлой свободной жизни, все, что можетъ послѣ когда-то принадлежать будущему, все это шевелится и живетъ въ глухую ночь подъ соломенными крышами японскихъ сараевъ на узкихъ жесткихъ койкахъ, гдѣ лежатъ полузабытые своей родиной, оставшіеся живыми по волѣ слѣпого случаи, искалѣченными, или невредимыми русскіе плѣнные. Въ сараяхъ солдатъ тишина: изрѣдка кашляетъ хриплый и слабый голосъ, изрѣдка сестра, склонившись къ больному, чуть слышно говорить что-то; электрическія лампочки, закутанныя въ бумажки, горятъ тускло; если и не спитъ кто здѣсь, то не спитъ тихо, про себя и для себя и о его безсонныхъ грёзахъ не знаетъ холодная молчаливая ночь только. Ичи-барако еще не угомонилось; изъ офицеровъ, кто спитъ, громко храпя, кто споритъ, судитъ, рядитъ, кто громко умоляетъ кончить и спать... За одной перегородкой слышатся многозначительные возгласы: "пасъ", "два безъ козырей", "пасъ", "пасъ" и вдругъ взрывъ горючаго спора, горячаго негодованія, недовольства: не той-ли каргой пошелъ кто-то, не ту-ли масть назвалъ, но издалека непривычному къ ночнымъ звукамъ человѣку кажется, что рѣчь идегъ о чемъ-то чрезвычайно важномъ, серіозномъ, значительномъ. потому что люди всѣ полны вниманія, протеста и недовольства другъ другомъ
   Этотъ мѣсяцъ все кричатъ громко, гуторятъ ночью и днемъ; тема одна, злободневная и всѣхъ одинаково захватывающая: недавно прибывшій шт.-капитанъ Т. и странная, взбудоражившая всѣхъ химера созданія отдѣл. Россійск. Общ. Краснаго Креста въ Японіи, въ Мацуямѣ, обезкураживающая всѣхъ рѣшимость, дѣятельность, энергія и самые эксцентричные его поступки возмущаютъ, тревожатъ, волнуютъ и мутятъ всѣхъ. Объ этомъ стоитъ разсказать подробно, это безпорно интересная страница изъ жизни военно-плѣнныхъ.
   Когда въ одинъ изъ скучныхъ, длинныхъ вечеровъ пронеслась вѣсть, что пріѣхали новые офицеры, всѣ двинулись въ лѣвую половину барака, куда помѣтили вновь прибывшихъ. Съ первыхъ-же словъ выяснилось, что въ особенности страненъ и любопытенъ Т.; его большая, плотная фигура, съ толстымъ, краснымъ лицомъ сразу привлекла всеобщее вниманіе; его голосъ, зычный и громкій звучалъ громче и значительнѣе всѣхъ, покрывая всѣ остальные звуки. Его поспѣшили угостить остаткомъ ужина и сѣли тѣсной толпой вокругъ стола въ надеждѣ услышать послѣднія интересныя новости, конечно болѣе всего отъ него, такъ какъ онъ говорилъ болѣе всѣхъ. Онъ велъ себя очень вызывающе и развязно, часто поминая крѣпкія русскія слова, ругая начальниковъ, пѣхоту, судьбу, японцевъ, ужинъ, погоду, солдатъ и въ концѣ концовъ сказалъ полковнику М. необдуманную и дерзкую фразу о старыхъ выжившихъ изъ ума дуракахъ, назначаемыхъ въ высшіе начальники и портящихъ дѣло. М. имѣлъ полное право обидѣться, всѣ тоже обидѣлись и судьба Т. была рѣшена въ тотъ же вечеръ: на его сторонѣ не было буквально ни одного; даже тѣ, которые долго послѣ говорили съ нимъ, говорили исключительно иль любопытства; Т. былъ дѣйствительно очень любопытенъ и для всѣхъ совершенно въ равной степени. Имъ занялись cъ тѣхъ поръ всѣ до одного, о немъ заговорили, и, правда, говорить было о чемъ; это было крупное явленіе на фонѣ жизни плѣнныхъ... Его смѣлые замыслы были, хотя явно химеричны, но обставлены настолько дѣльно, дальновидно, умно и обдуманно, что, хотя и явно говорили о его ненормальности, тѣмъ не менѣе будоражили всѣхъ и вся.

0x01 graphic

ОЧЕРКЪ IV-й.

Обмѣнъ плѣнныхъ.-- Честное слово.-- Русскія запрещенныя изданія.-- Разоблаченіе.-- Новыя правила.-- Постановленіе о карѣ бѣглецамъ.-- Тяжелое изложеніе.-- Русская печать о плѣнныхъ.

   Разговоръ объ обмѣнѣ плѣнныхъ прекращенъ повсюду окончательно; консулъ французскій уже давно разсѣялъ всѣ сомнѣнія по этому вопросу и разбилъ жестоко всѣ надежды плѣнниковъ: размѣна не будетъ; это уже извѣстно окончательно и даже военно-плѣнные, вообще склонные вѣрить всему, что улыбается имъ, надѣяться на все, чего имъ хочется, даже военноплѣнные болѣе не вѣрятъ въ размѣнъ, не надѣются и не говорятъ о немъ... Тьма еще болѣе сгустилась надъ головами обездоленныхъ, и вотъ, на развалинахъ разрушенныхъ надеждъ, выростаетъ быстро и неожиданно новая, и, всѣмъ кажется, прочная опора надеждамъ и толкамъ: консулъ разсказалъ о полученной отъ русскаго правительства нотѣ, въ которой туманно изложено, что военноплѣннымъ позволено, въ случаѣ предложенія со стороны японцевъ: ихъ освободить, взявъ честное слово, что не будутъ сражаться дать это слово; русское правительство со своей стороны заявляетъ, что не обяжетъ освобожденныхъ на слово нарушитъ это слово, а наоборотъ будетъ считаться съ нимъ. Тонъ ноты крайне уклончивый; сказано, что военно-плѣннымъ предоставляется самимъ рѣшить, возможно или нѣтъ принять такое предложеніе, ежели оно будетъ... Самимъ рѣшить!.. легко написать это, да непривычно русскимъ людямъ, служащими правительству, рѣшать самимъ хотя ничтожную мелочь, касающуюся ихъ служебнаго быта. А при такихъ исключительныхъ обстоятельствахъ, когда быть можетъ строгая кара ждетъ давшихъ драгоцѣнное слово... Можно-ли прямо, солидарно и радостно рѣшиться?.. Имѣетъ-ли право офицеръ даже въ плѣну обѣщать, что не будетъ сражаться противъ войскъ державы, съ которой воюютъ войска его отечества?.. Разумъ подсказываетъ, что не сражаясь, а, положимъ, занявъ мѣсто въ Россіи, уѣхавшаго въ дѣйствующую армію офицера, вернувшійся изъ плѣна, гдѣ онъ вынужденъ томиться тяжело въ бездѣйствіи и гдѣ онъ лишенъ свободы необходимой для всякой жизни разумъ подсказываетъ, что можетъ быть нуженъ и полезенъ такой вернувшійся изъ плѣна... Пищи спорамъ и толкамъ, хотъ отбавляй; всѣмъ хочется свободы, какъ-бы ее ни дали, но позоръ могущей быть дѣйствительности останавливаетъ многихъ проговорить согласіе; каждый ищетъ особаго смысла въ туманныхъ словахъ ноты и каждый будто боится произнести окончательное сужденіе, будто опасается, что можетъ поспѣшить со своимъ рѣшеніемъ, отступленіе отъ котораго въ такомъ случаѣ будетъ отрѣзано. Еще японцы и не думали дѣлать плѣннымъ никакихъ подобныхъ предложеній, а споры дни и ночи не кончаются... Всѣмъ хочется много и долго говорить объ этомъ, потому что всѣмъ хочется на что-нибудь надѣяться; утопающій хватается за соломинку, такъ человѣкъ, лишенный прочной надежды на хорошій исходъ тяжелаго положенія тщетно копается въ чувствахъ и мысляхъ, желая поймать неуловимую и необходимую надежду, хотя тонкую и ничтожную, какъ соломинка.
   Проходятъ дни, недѣли, всѣ мучительно одинаковые и безжалостно пустые, а японцы и не думаютъ дѣлать никакихъ предложеній... Нѣсколько офицеровъ уже не выдержали подали сами прошеніе: обязуются не сражаться и просятъ свободы; на прошенія нѣтъ никакого отвѣта... И все-таки на что-то надѣются неудачно оставшіеся въ живыхъ и брошенные сюда на произволъ законнаго насилія, быть можетъ и храбро и самоотверженно сражавшіеся русскіе офицеры... И только немногіе, очень немногіе не надѣются на произволъ японскихъ законовъ и временныхъ правилъ о плѣнныхъ, а на себя самихъ, на собственныя силы, умъ, смѣлость, изобрѣтательность то-есть другими словами: только немногіе надѣются на побѣгъ. Правила издаются за правилами, торжественно въ скверномъ русскомъ переводѣ передаются военно-плѣннымъ, и по всему видно, что отношеніе японскаго правительства къ насильно опекаемымъ русскимъ, дѣлается строже и натянутѣе каждую недѣлю. Правда, было одно обстоятельство, которое послужило особенно сильнымъ толчкомъ къ рѣзкой перемѣнѣ фронта японскихъ властей. Это событіе въ сильной степени характерно и поучительно во всѣхъ отношеніяхъ. Съ самаго перваго появленія русскихъ плѣнниковъ въ Японіи, среди различныхъ жертвуемыхъ иллюстрированныхъ заграничныхъ изданій, попадались въ изобиліи присылаемые изъ Штутгарта и Женевы наши русскіе органы нелегальной печати (Революціонная Россія, Освобожденіе, прокламаціи различныхъ русскихъ партій) и прокламаціи даже японскаго происхожденія, которыя, между прочимъ, часто попадались къ Манджурской арміи. Солдаты, конечно, набрасывались на русское печатное слово, но мало понимая серьезныя статьи революціонныхъ изданій, они, конечно, не отдавали должнаго вниманія этой печати и чаще всего сильно вооружались противъ прокламацій именно за рѣзкость тона, за крайнюю тенденціозностъ, за прямо противоположныя ихъ понятіямъ взгляды. Можно было думать, что Японія, получая изданія непосредственно отъ русскихъ и заграничныхъ издателей, умышленно посылала ихъ къ плѣннымъ въ цѣляхъ, всѣмъ ясно понятныхъ. Офицерство, какъ и подобаетъ истиннымъ слугамъ престола и правительства, боролось при случаяхъ съ этими изданіями, сжигало ихъ, если они попадались имъ въ руки, (конечно по прочтеніи, такъ какъ очень всѣмъ этимъ интересовались) или громко и долго возмущалось въ безконечныхъ спорахъ, разговорахъ и толкахъ по этому поводу. Всѣмъ было ясно, что это дѣлается японскими властями, что брошюры и прокламаціи появляются среди англійскихъ иллюстрацій не случайно, и русскіе патріоты, искренно возмущаясь, честили японцевъ самой отборной руганью; все-таки почти по всѣхъ помѣщеніяхъ для солдатъ такія изданія были. Въ госпитали попадали они рѣже, но все-таки попадали и притомъ почти всегда совершенно незамѣтно для офицеровъ. Однажды у солдатъ видятъ въ массахъ революціонныя изданія: листы "Освобожденія", различныя прокламаціи, самые номера журналовъ. "Гдѣ взяли?" "откуда?" "что это?" напали на солдатъ обыкновенно очень мало говорящіе съ ними офицеры; солдаты, конечно, съ любопытствомъ разсматривавшіе листки, прямо обалдѣли отъ суровыхъ окликовъ, полныхъ самаго неподдѣльнаго возмущенія; имъ непонятно было оно, т. к. они не знали еще весь тайный смыслъ этихъ тоненькихъ, мелко исписанныхъ страницъ. Конечно, робко и покорно они стали отдавать офицерамъ; отдавали поштучно, приносили и цѣлыя кучи, уже потомъ, увидѣвъ, что принести важно, и офицеры требуютъ -- солдаты даже раскусили, въ чемъ дѣло, и прибавлять стали: "Намъ все равно ни къ чему, вѣдь мы што! народъ темный, читать плохо можемъ не то что непозволительное, а наше позволенное; это намъ ни къ чему".
   Хорунжій В, и капитанъ У. особенно ретиво принялись за розыски и нанесли въ первый баракъ цѣлыя стопы революціонныхъ изданій; съ нескрываемымъ презрѣніемъ и торжествомъ они передавали объ ихъ раздачѣ солдатамъ черезъ сестеръ и о возмутительной подлости японцевъ, пустившихся на такія штуки.
   И съ цѣлой кипой журналовъ подъ мышкой, рѣшительно и смѣло явился прямо къ полк. М., мирно раскладывавшему пасьянсъ въ своей фанзѣ. На морщинистомъ обрюзгшемъ лицѣ стараго воина изобразилось заразъ: испугъ, отчаяніе, готовность сдѣлать все, что потребуетъ разсудокъ, что захотятъ офицеры, всѣ вообще вмѣстѣ, и хорунжій В, въ частности. Ему было все подробно и умѣю доложено и онъ рѣшилъ дѣйствовать, рѣшилъ не дремать, а "ковать желѣзо, пока горячо", выводитъ "крамолу", защитить солдатъ отъ посягательствъ врага, коварнаго и подлаго, на самое священное: на присягу, на воинскую честь, на военное званіе. Рѣшимость М. увидѣли всѣ сразу; даже незнавшіе въ чемъ дѣло и тѣ поняли, почему полковникъ М, всегда обыкновенно невинно расхаживающій по корридору съ руками заложенными за спину, теперь вдругъ, значительно глядя всѣмъ въ глаза, зашагалъ энергично и порывисто, бережно держа подъ мышкой листы и прикрывая ихъ другой рукой, чтобы они какъ-нибудь нечаянно не разлетѣлись. Когда окончились первые порывы возмущенія, полковникъ М. подъ видимымъ давленіемъ хорунжаго В. собралъ экстренный совѣтъ всѣхъ бывшихъ на лицо офицеровъ; даже моряки, обыкновенно спорящіе обо всемъ совершенно отдѣльно, были приглашены на засѣданіе по случаю чрезвычайной важности назрѣвшаго вопроса.
   М. заявилъ категорически: "японцы сдѣлали подлость, чтоже дѣлать намъ?" Тутъ всѣ ждали, что онъ скажетъ всѣмъ, что именно надо дѣлать и благоговѣйно молчали, но онъ положилъ на лѣвое ухо свою огромную лѣвую ладонь и замолкъ, весъ, очевидно, обратившись въ слухъ и вниманіе (какъ я говорилъ уже, слышалъ онъ плохо). Стали слышаться вопросы, начались споры, и, какъ кажется, засѣданіе собственно торжественно начавшееся (В. самъ лично приглашая по одиночкѣ всѣхъ офицеровъ особенно подчеркивалъ слова: "важный вопросъ" и "содѣйствіе офицеровъ") кончилось ни такъ, ни сякъ, опредѣленнаго рѣшенія вынесено не было; слышались отдѣльныя мнѣнія, кто говорилъ о жалобѣ консулу, кто ратовалъ за обструкцію японцамъ, кто стоялъ за немедленное уничтоженіе бумагъ, кто за предъявленіе коллективнаго протеста японцамъ.
   Листковъ еще никто не читалъ, и врядъ-ли вообще кто изъ присутствующихъ видалъ ихъ когда-либо, но всѣ ругали и глупость, и безсмыслицу, и нелѣпость, и чушь, и абсурдъ на абсурдѣ, которые тамъ напечатаны.
   Вечеромъ по всѣмъ фанзамъ офицеры занимались чтеніемъ безсмысленныхъ этихъ брошюръ и, видимо, очень даже интересовались ими. Было рѣшено, что всѣ брошюры будутъ возвращены полковнику М, и торжественно уничтожены на зло и страхъ японцамъ, и на славу и процвѣтаніе русскихъ законовъ и постановленій. Несмотря на это рѣшеніе, утромъ можно было видѣть офицеровъ, еще не вставшихъ со своихъ кроватей, дѣятельно и съ сердцемъ что-то рвавшихъ на постеляхъ; съ сознаніемъ правоты своей и своего подвига, они молчаливо и значительно глядѣли другъ на друга. Утромъ вообще люди или странно молчаливы, или странно и необыкновенно разговорчивы. На это утро русскіе плѣнные офицеры были долго странно молчаливы; о солидарномъ молчаніи этого утра каждый дѣлалъ про себя самыя подходящія предположенія. "Вѣроятно прочитавъ, онъ и говоритъ даже не можетъ!". "Вѣроятно, увидѣвъ, что я читалъ, онъ и говорить со мною не хочетъ". "Вѣроятно, оскорбленный дѣйствительно глубоко, глубже, чѣмъ я. онъ задумалъ какой-нибудь особенный, коварный и жестокій планъ отмщенія японцамъ". "Вѣроятно, что-нибудь въ прочтенномъ вчера на ночь задѣло его за живое и потому онъ даже говоритъ не хочетъ". Словомъ, молчаніе каждымъ по своему было понято и вовсе не удивительно. Въ тотъ же день В. было сочинено громкое воззваніе къ японцамъ подписанное полковникомъ: торжественно и настоятельно оно подносилось каждому изъ офицеровъ, и тономъ не допускающимъ и тѣни возможности отказа, говорилось: "Вы согласны подписать рѣшеніе офицеровъ по поводу вчерашнихъ подпольныхъ изданій?" -- Конечно всѣ спѣшили подписывать и не подписалъ, кажется, одинъ штабсъ-капитанъ Т., по причинѣ явной своей ненормальности.
   Когда-же пріѣхалъ консулъ, ему было оффиціально донесено было о новомъ важномъ событіи и былъ и явленъ протестъ, консулъ обѣщалъ передать послу для сообщеніи о случившемся Россіи и другимъ державамъ. Стали ходить слухи, что хорунжаго В., какъ самаго дѣятельнаго участника и даже иниціатора обструкціи, японцы желаютъ жестоко и примѣрно наказать. Конечно, кому не пріятно реально пострадать за правду. Но В. было пріятно даже слышать, какъ говорятъ, что онъ пострадаетъ за правду, и какъ его жалѣютъ и какъ еще болѣе возмущаются. Надо отдать справедливость В., что онъ ловко устроилъ дѣло; только когда консулу заявили о возможности несчастія со смѣлымъ хорунжимъ, тотъ попросилъ назвать того, кто говорилъ это. Автора не нашлось и онъ отказался датъ дѣлу законный ходъ. Злые языки утверждали, что В. былъ очень огорченъ этимъ и сильно желалъ бы сѣсть подъ арестъ, терпѣть за правду. Послѣ оказалось, что источникъ слуховъ былъ онъ самъ. Многіе отъ души смѣялись: дѣйствительно онъ былъ заразъ храбръ и трусливъ; вѣрнѣе онъ былъ трусливъ въ своей очевидной храбрости. Нѣсколько дней послѣ этого В. былъ особенно серьезенъ и задумчивъ и особенно часто говорилъ на ухо полковнику что-то, таинственно подходя къ нему при всѣхъ...
   Изъ деликатности никто не спрашивалъ ни В., ни М., но, Боже мой, сколько дали бы они оба за одни вопросы о томъ, что ихъ безпокоитъ такъ сильно... Все это надо понять и простить; въ плѣну было слишкомъ тяжело и скучно! Какъ можно было ожидать, японское правительство отказалось отъ какихъ-либо разоблаченій на тему о раздачѣ изданій. Кооно заявилъ консулу, что дѣйствительно разослалъ изданія дли раздачи и, дѣлая это по приказанію изъ Токіо, заранѣе требовалъ, чтобы оно было исполнено; рвать-же ихъ офицерамъ не слѣдъ; они розданы по баракамъ, а кто будетъ ихъ читать, это японскихъ властей не касается; если очень хотятъ читать офицеры, пусть читаютъ, для Кооно это безразлично. Слѣдствіемъ всего было постановленіе: никакія заявленія, скопомъ плѣнными офицерами подаваемыя,-- приниматься не будутъ т.-к. даже въ Россіи заявленія не дозволены. Пришлось молчаливо покориться. Между тѣмъ постановленія и узаконенія рождались и подносились одинъ за другимъ и самаго неожиданнаго содержанія. То запрещается курить въ коридорахъ и на улицѣ (какъ у насъ въ Россіи гимназистамъ). То запрещается просить прогулокъ и солдатъ для нихъ тѣ дни, для прогулокъ неназначенные и объявляется расписаніе дней недѣли и куда можно идти; въ понедѣльникъ утромъ въ городъ, черезъ день въ сѣрный источникъ, черезъ день въ одно и въ другое помѣщеніе для здоровыхъ офицеровъ. Всякое уклоненіе отъ правилъ (предложенныхъ всѣмъ дли подписи) становилось невозможнымъ. Но среди всѣхъ постановленій самое интересное, важное и суровое было новое правило о карѣ бѣглецамъ. Привожу дословно параграфы правилъ въ виду особаго ихъ интереса. Было много толковъ: подписывать-ли правила? и въ концѣ концовъ, конечно. правила подписали всѣ.
   Вотъ эти правила въ подлинномъ видѣ: "Высочайшій Указъ о наказаніяхъ военноплѣнныхъ. (Переводъ и изданіе Справочнаго Бюро о военноплѣнныхъ. Токіо. 1904 г.)".
   "Признавъ крайне необходимымъ и выслушавъ мнѣніе тайныхъ совѣтниковъ, согласно 8 ст. Имперской Конституціи, мы утверждаемъ и повелѣваемъ обнародовать о наказаніяхъ военноплѣнныхъ." Имя и печать Государя Императора. 25-го октября 37-го Мейдэи. Подписи министровъ.
   "Высочайшій указъ No 225.
   1) Военноплѣнные, оказавшіе сопротивленіе или буйное дѣяніе надзирающимъ, наблюдающимъ или конвоирующимъ, подвергаются тяжелому заключенію въ тюрьмѣ, а болѣе легкіе по преступленію легкому аресту свыше шести мѣсяцевъ и не дольше пяти лѣтъ.
   2) Когда военноплѣнные совмѣстной массою совершаютъ дѣяніе предшедшей статьи, то главари ихъ подвергаются смертной казни, прочіе срочной ссылкѣ, а болѣе легкіе по преступленію -- тяжелому заключенію въ тюрьмѣ.
   3) Когда военноплѣнные совмѣстною массою совершаютъ побѣгъ, то главари ихъ подвергаются срочной ссылкѣ, а болѣе тяжелые по преступленію -- смертной казни, прочіе, тяжелому наказанію въ тюрьмѣ, а болѣе легкіе -- легкому аресту свыше шести мѣсяцемъ и не больше пяти лѣтъ.
   4) Когда военноплѣнные, отпущенные на честное слово, нарушаютъ его, то они подвергаются тяжелому наказанію въ тюрьмѣ и когла они, нарушивъ слово и, взявшись за оружіе, сопротивляются, то -- смертной казни.
   5) Когда военноплѣнные, давшіе честное слово не попытать побѣга, нарушаютъ это слово, то они подвергаются тяжелому заключенію въ тюрьмѣ, я прочіе, нарушившіе слово, легкому аресту.
   6) Постановленія въ статьяхъ 13 не примѣняются къ прежнимъ преступленіямъ, совершеннымъ вновъ взятыми въ плѣнъ военноплѣнными въ бытность ихъ въ плѣну.
   Дополнительное положеніе, настоящій указъ входитъ въ силу со дня его обнародованія". Таковы наказанія за побѣгъ...
   Чѣмъ дальше, тѣмъ ощутительнѣе тяжесть плѣна, люди нервничаютъ, мельчаютъ все болѣе и болѣе. Какъ ни привыкли мы въ Россіи къ стѣсненіямъ свободы и къ опекѣ, здѣсь эти стѣсненія стать значительны, эта опека такъ невыразимо несносна, что раздражаетъ каждое лишнее доказательство отчаянной зависимости и жалкаго безправія военноплѣнныхъ.
   Кромѣ всего этого яснаго каждому, кромѣ сознанія безволья, безправіе, беззащитности и глубокой безсмысленности положеній, плѣнные страдаютъ тоской по родинѣ, которую они покинули. Обычная обстановка жизни, быть можетъ скучной и неинтересной, но нынѣ утраченной, вспоминается съ болью и тоскою.
   Прежнее дѣло, можетъ-быть, и не было по сердцу, но оно было дѣломъ, а теперь вынужденное бездѣлье невыносимо томительно. Поэтому хотѣлось хоть что нибудь слышать и знатъ о той жизни, о Россіи, о родныхъ...
   А газетъ не было, русскія газеты получать запрещено, французскія и даже нѣмецкія тоже; разрѣшены англійскія и то немногія, японскаго происхожденія; туманныя ихъ свѣдѣнія вносятъ въ головы плѣнниковъ еще болѣе незнанія и непониманія того, что происходитъ на далекой аренѣ военныхъ дѣйствій. Изрѣдка кому-нибудь удавалось получить нѣсколько старыхъ русскихъ газетъ (были завернуты папиросы, или что-либо другое, присылаемое отъ близкихъ, японцы почему-то, вѣроятно не замѣтивъ ихъ,-- пропускали; хотя были случаи, что они пропускали завѣдомо старыя русскія газеты, (послѣ тщательнаго просмотра, конечно), изорванныя, растрепанныя, въ клочкахъ, эти газеты обходятъ всѣхъ и читаются всѣми отъ первой до послѣдней строчки. Въ октябрѣ и ноябрѣ мы получали газеты отъ іюля и августа, находили тамъ множество интереснаго, животрепещуще интереснаго, отголоски жизни, отъ которой такъ жестоко надолго оторваны, волновали всѣхъ и даже мелочи были полны интереса, не говоря уже объ извѣстіяхъ чисто военныхъ. Съ любопытствомъ искали въ печати хотя что-нибудь о плѣнникахъ Мацуямскихъ, изрѣдка встрѣчали небольшія замѣтки, въ большинствѣ случаевъ блѣдныя и неточныя. Эти замѣтки приводили въ уныніе всѣхъ. Извѣстіе, что русскіе отлично содержатся, пользуются полной свободой и живутъ припѣваючи -- особенно тяжело было плѣнникамъ. Главной вѣчной зудящей болью была въ ихъ головахъ мысль: какъ на нихъ посмотрятъ послѣ плѣна? Какъ встрѣтятъ? Не позорно-ли ихъ пребываніе здѣсь? Не виноваты-ли они въ томъ, что не были убиты, а, случайно оставшись живыми, были захвачены окружившимъ ихъ непріятелемъ? Нигдѣ, рѣшительно нигдѣ, даже въ заграничной печати, не встрѣчалось настоящихъ извѣстій; японская цензура не допускала конечно многихъ описаній истинныхъ картинъ изъ жизни русскихъ въ Мацуямѣ, и Россія пребывала въ невѣдѣніи.
   Изрѣдка доносились отъ японцевъ слухи о томъ, что творилось въ Россіи. О побоищахъ, о стачкахъ, забастовкахъ, отдѣльныхъ убійствахъ съ "политическими подкладками", о продѣлкахъ министровъ и прочихъ сановниковъ... Изъ иностранныхъ газетъ узнавали порою о новыхъ указахъ нашего царя, все это, повидимому, должно было бы говорить о новой эрѣ въ жизни нашей родины, но люди, выкинутые сюда войною, были увѣрены, что ихъ родина живетъ войною и только войною.
   

ОЧЕРКЪ V.

Утро.-- Визитъ графа Мацуката.-- Японскія телеграммы о войнѣ.-- Отправленіе нашихъ солдатъ изъ Мацуямы.-- Прощаніе со своими офицерами.

   Ясный солнечный день только что начался; въ свѣжемъ утреннемъ воздухѣ чувствуется не только прохлада утра, но и холодъ осени, наступающей быстрыми шагами. Зелень горъ пріобрѣла новые странные тоны; какого цвѣта листвы не встрѣтишь, гуляя взоромъ по густо заросшимъ горнымъ откосамъ желтый, фіолетовый, ярко-красный и нѣжно-розовый, и темно-синій, и изумрудно-зеленый, и шоколадно-сѣрый; во многихъ мѣстахъ уже виднѣются голые прутья; холодъ ночей погубилъ ихъ листву, и смелъ ее подъ гору въ кучи безжалостный порывистый и холодный осенній вѣтеръ. Солнце ярко блещетъ; на голубомъ прозрачномъ небѣ ни облачка; только вдали, гдѣ нѣжныя очертаніи горъ сливаются съ небесами, будто бѣлымъ саваномъ лежитъ окутавшій вершины колеблющійся, тающій туманъ. Городъ давно уже проснулся, давно уже живетъ своей особенной яркой, бьющей въ глаза жизнью Востока...
   Всюду трещатъ рикши и деревянныя дощечки туфель; рожокъ наигрываетъ на разные лады съ крѣпостного вала; ребятишки съ неистовыми вскрикиваніями дѣлаютъ гимнастику за заборами школъ, училищъ и гимназій; рысью, мѣрно и сильно бѣгутъ гуськомъ сосредоточенные носильщики продуктовъ, неся на плечахъ повѣшенныя на палкахъ огромныя громоздкія корзинки; голыя ноги широко и размашисто шагаютъ, почти не приподнимая тѣло носильщика и его ношу, и плавно и ровно неся ихъ впередъ.
   Въ самыхъ разнообразныхъ кимоно взрослыя обитатели Мацуямы медленно задвигались по улицамъ, направляясь по своимъ дѣламъ между рѣзвящихся и кричащихъ ребятишекъ; солдаты заходили взадъ и впередъ по улицамъ; разносчики принялись за свое монотонное выклиакніе товаровъ: словомъ -- зажилъ городъ, потому что насталъ день.
   Въ сараяхъ, гдѣ русскіе раненые плѣнники, царитъ невообразимая кутерьма; бѣгаетъ прислуга съ метлами; суетятся сестры, врачи, бойки; по сту разъ обѣгаютъ больныхъ, лежащихъ и гуляющихъ, по сту разъ смотрятъ на мѣстахъ ли журналы болѣзней -- тоненькія тетрадочки, исписанныя красивыми японскими каракулями, на мѣстахъ ли все у кроватей, на мѣстахъ ли кровати, на мѣстахъ-ли и въ порядкѣ-ли сами больные?... Сегодня пріѣзжаетъ графъ Мацуката, предсѣдатель японскаго Об-ва Краснаго Креста; какъ говорили о немъ, большой противникъ войны, очень образованный и интеллигентный старикъ, носящій древнюю и знатную японскую фамилію. Ждали его еще вчера и такая-же кутерьма царила чуть-ли не четыре часа; но ожиданія были тщетны, онъ не пріѣхалъ изъ-за дождя; сегодня же прибудетъ непремѣнно На русскихъ позаботились надѣтъ чистые халаты и пояса, сами сестры были въ платьяхъ и колпакахъ, бѣлѣе снѣга; русскіе хихикали, подсмѣивались надъ суетящимися японцами, но и сами, видимо, съ интересомъ и даже нетерпѣніемъ ожидали торжественнаго пріѣзда этого невѣдомаго "большого капитана Мацуката", какъ его благоговѣйно называли сестры на вопросы: "кто-же пріѣдетъ?"...
   И графъ Мацуката появился; его издалека увидѣли на улицѣ японцы; выбѣжали его встрѣчать, помогли сойти съ рикши. Скоро изъ оконъ своихъ сараевъ русскіе увидѣли настоящее торжественное шествіе: впереди шелъ старикъ съ узкими, но живыми глазами. съ сѣдыми усами, повисшими надъ ртомъ, какъ у всѣхъ усатыхъ японцевъ; его небольшая, но важная фигурка въ черномъ штатскомъ сюртукѣ рѣзко выдѣлялась отъ кучки офицеровъ, почтительно шествовавшихъ за нимъ; поддерживая руками въ бѣлыхъ перчаткахъ свои бренчащія и блестящія неуклюжія сабли, они двигались чинно и медленно, будто по взаимному единогласному соглашенію глядя всѣ въ одну и ту же точку впереди; эта точка былъ затылокъ графа Мацукаты. Наконецъ, блестящая компанія появилась на порогѣ "Ичи-барако", гдѣ уже царила напряженная тишина всеобщаго вниманія. Вдоль отдернутыхъ занавѣсокъ стояли плотными шпалерами русскіе плѣнные офицеры. Въ бѣлыхъ японскихъ халатахъ, въ сѣняхъ были выстроены фельдшера и сестры; на важный или театральный поклонъ японскаго графа, вѣжливо и почтительно стали склоняться русскія и японскія головы. Одни безмолвно и значительно, другія съ неизмѣнными специфическими "за". Старикъ полковникъ М. мялъ въ рукѣ листъ бумаги съ написаннымъ на ней привѣтствіемъ (по приказанію Коно по телефону черезъ старшаго переводчика (Іёшикаву); остановившись, на минутку со всей свитой и выслушавъ нѣсколько словъ, сказанныхъ М. переводчикомъ Іёшикавой, Мацуката, тряхнувъ плечами, громко заговорилъ что-то на японскомъ языкѣ, побѣдоносно озирая почтительно стоящихъ на вытяжку русскихъ офицеровъ. Когда онъ кончилъ говорить, подскочилъ Іёшикава (сухощавый, нервный, очень хитрый, и очень добрый японецъ, которому страшно надоѣли русскіе плѣнники) и по заготовленному, видимо, ранѣе русскому тексту прочелъ обращеніе къ русскимъ, содержащее въ себѣ, и сожалѣніе графа при видѣ плѣнныхъ, и радость графа, при видѣ выздоровѣвшихъ раненыхъ, и пожеланія графа скорѣйшей полной поправки... Привѣтствіе же М., который стремительно протискался впередъ изъ шпалеръ офицеровъ, когда показалось шествіе заключалось въ немногихъ словахъ, имъ заранѣе твердо выученныхъ наизусть: "Ваше сіятельство! Съ особеннымъ удовольствіемъ привѣтствуемъ васъ мы, русскіе офицеры, т. к. въ лицѣ насъ можемъ благодарить японское об-во Краснаго Креста, за тотъ уходъ и заботы, которыми оно окружило и окружаетъ русскихъ раненыхъ Напоминаю его сіятельству тотъ радушный пріемъ, который ему былъ оказанъ въ 1901 году въ Россіи".
   Послѣ этихъ обмѣновъ словами и листками, шествіе двинулось вдоль "фанзъ", но скоро повернуло обратно; Мацуката изрѣдка взглядывалъ на какое-либо лицо, обращался къ нему съ вопросомъ, черезъ переводчика, о состояніи здоровья; получивъ благодарность и почтительный поклонъ съ отвѣтимъ, что здоровье хорошо, графъ искренно радовался черезъ переводчика и медленно лишался дальше, чтобы остановиться кое-гдѣ для точно такого же вопроса... Такъ Мацукатасо свитой обошелъ всѣ бараки и, проходя по двору мимо операціонной, остановился, чтобы его сняли, нѣсколько японскихъ аппаратовъ щелкнули сбоку: Іёшикава засуетился, приглашая офицеровъ, было заранѣе предложено сняться съ графомъ въ группѣ. Группу быстро смастерили и увѣковѣчили на бумагѣ.
   Между тѣмъ жаркій день царилъ надъ всѣми; группы халатовъ грѣлись на солнцѣ, бродя по двору. Быстро и рѣшительно пронесся къ канцеляріи, очевидно, догоняя Мацукату, "ненормальный" шт.-кап. Т.
   -- Опять пошелъ! Смотрите опять пошелъ заговорили кругомъ въ безпокойствѣ офицеры и, съ любопытствомъ остановившись, глядѣли, куда и какъ пошелъ "ненормальный" Т. Онъ самая излюбленная тема для разговоровъ; старое переговорено и надоѣло, а говорить очень хочется; это лицо доставляетъ постоянно новый матеріалъ для толковъ, волнуя праздные полусонные умы скучающихъ, просто гибнущихъ отъ бездѣлья русскихъ плѣнниковъ.
   Скоро пригласили къ завтраку и всѣ обрадованы возможностью заняться интереснымъ, пріятнымъ дѣломъ. Быстро направились къи"столовой" (одной изъ "фанзъ", гдѣ стояли столы для ѣды). Завтраки и обѣды являлись, дѣйствительно, единственнымъ, кажется, развлеченіемъ и необходимымъ и пріятнымъ занятіемъ плѣнныхъ офицеровъ. Читали мало, до и нечего, а больше что дѣлать? Сплетничать, судитъ, рядить, спорить, въ карты играть это дѣлали охотно и постоянно по очереди и безъ очереди, просто такъ по инерціи, что послѣ чего придется!...
   Между тѣмъ время идетъ, идетъ; безостановочно, уныло тянутся дни, безцвѣтные, похожіе одинъ на другой. Англійскія газеты безъ зазрѣнія совѣсти, противорѣчатъ себѣ на каждомъ шагу; даже легковѣрные плѣнники перестали имъ вѣрить; японскія телеграммы, переводимыя изучающими японскіе гіероглифы. порою содержатъ самые смѣлые и фантастическіе вымыслы; изрѣдка лишь можно предполагать долю истины въ невѣроятныхъ извѣстіяхъ съ войны.
   Можно заключить, что флотъ подвигается, и всѣ вѣрятъ, что Артуръ простоитъ до того времени. Изъ сѣверной арміи, изъ Россіи нѣтъ извѣстій! Что творится тамъ и какъ, объ этомъ можно лишь догадываться; высказываютъ самыя файтагтичсскія предположенія... Въ частныхъ письмахъ, изрѣдка получаемыхъ, конечно, общественные вопросы не затрогиваются.

0x01 graphic

   А на фонѣ внутренней жизни въ убогомъ мірку военноплѣлныхъ шевелятся, живутъ и растутъ, пуская глубокіе корки, убогіе интересы, по преимуществу злободневнаго характера. 200 солдатъ изъ здоровыхъ помѣщеній и четверыхъ вольноопредѣляющихся переселяютъ изъ Мацуямы въ какое-то мѣстечко "Нагойя" на Ниппонѣ Извѣстіе эти неожиданно и родитъ безплодные пересуды -- жалко четырехъ мальчиковъ вольноопредѣляющихся, вихремъ войны выброшенныхъ въ плѣнъ, во власть японцевъ... Тяжела была имъ непривычная обстановка боевой жизни тамъ, въ Манчжуріи, но еще тяжелѣе здѣсь, безъ свободы, безъ дѣла, въ обществѣ скучающихъ солдатъ (офицеры не приняли ихъ въ свое общество и только потомъ въ госпиталѣ, благодаря хлопотамъ, удалось ихъ размѣстить въ офицерскихъ "фанзахъ", а въ помѣщеніяхъ для здоровыхъ они живутъ по прежнему съ солдатами и, вѣроятно, также будутъ томиться въ Нагойѣ, какъ томились въ Мацуямѣ). Очевидно, вольноопредѣляющихся переводятъ потому, что не считаютъ ихъ надежными. Они ланималксь обученіемъ солдатъ грамотѣ, солдаты довѣряли имъ, относились съ извѣстнымъ почтеніемъ, и вотъ "элементъ этотъ", какъ выразился однажды переводчикъ, оказался вреденъ для солдатской массы, и его рѣшили отдѣлить. Рѣшеніе было объявлено почти наканунѣ отъѣзда, и никакія просьбы и заявленія не могли принести удачныхъ послѣдствій...
   Хотя небезынтересно замѣтить, что японцы съ своей стороны старались способствовать ученію среди нашихъ солдатъ, и даже раздавали въ нѣкоторыхъ помѣщеніяхъ азбуки, книжки, печатанныя въ Японіи, многіе японцы утверждали, что эти книжки изданы спеціально для плѣнныхъ.
   Подполковникъ Б., усиленно хлопотавшій уже давно о посѣщеніи здоровыхъ помѣщеній, получилъ наконецъ желаемое разрѣшеніе, хотя довольно курьезно это вышло: полковнику Кооно, хитрому и политичному "начальнику военно-плѣнныхъ" заявленіе было подано письменно; долго не было на него отвѣта, наконецъ Кооно является самъ въ "Ичибанчо", гдѣ живетъ подполк. Б., и говоритъ ему: "Прошеніе ваше получилъ; могу разрѣшить вамъ посѣтить только Мацуямскія помѣщенія и то съ условіемъ, что мы разскажете, о чемъ говорить хотите". Ю. ІО. Б., конечно, отказался передавать, о чемъ предполагаетъ говорить съ солдатами, и все-таки посѣтить всѣхъ нижнихъ чиновъ въ Мацуямѣ ему было разрѣшено...
   Передъ отъѣздомъ партіи, предназначенныя къ отправленію, будто на смѣхъ были приводимы къ помѣщеніямъ офицерскимъ прощаться, когда и не здоровались и не видѣлись никогда, за исключеніемъ принадлежащихъ къ одной части. Грустно было смотрѣть на выстроившихся русскихъ мужиковъ, обросшихъ неуклюжими бородами, похудѣвшихъ, блѣдныхъ отъ отсутствія воздуха и моціона, безропотные, покорные, какъ всегда, послушные и безотвѣтные, они теперь не были даже встревожены; Богъ знаетъ, что перетерпѣвъ за это время, они привыкли не безпокоиться о себѣ самихъ и не треножиться, такъ какъ ихъ безпокойство и тревога не въ силахъ все равно измѣнить то, что не отъ нихъ зависитъ. Словно проданные кому-то въ непосредственное и полное владѣніе, они лишены были самихъ себя, и на всѣхъ лицахъ ихъ можно было во всякую минуту читать слѣпую, тупую покорность судьбѣ, случаю, минутѣ. И было обидно, больно видѣть въ нормальныхъ, сильныхъ молодыхъ людяхъ полное отсутствіе личности, интереса къ своей судьбѣ, полную апатію ко всѣмъ своимъ желаніямъ, полный упорный индифферентизмъ къ перемѣнѣ жизни...
   И думалось, глядя на нихъ, стоящихъ шеренгой по улицѣ скажите имъ: "вы свободны!" они обратятся въ живыхъ людей, эти будто уснувшіе страшнымъ сномъ, блѣдные, высокіе, бородатые русскіе люди.
   

ОЧЕРКЪ VI.

Смерть Ѳедора Чернелецкаго и похороны.-- Шт.-кап. Т. продолжаетъ чудить.-- Безпокойство офицеровъ.-- Инциденты за инцидентами.-- Отношеніе офицеровъ къ "дѣятельности" Т.

   Только что кончилась длинная молчаливая ночь, только что просыпаться стала неугомонная японская прислуга и забѣгали, подметая, моя, убирая не дежурившія эту ночь сестры милосердія по второмъ солдатскомъ баракѣ раненые зашевелились и заговорили раньше времени: "Кто умираетъ?" "Правда умираетъ?" "Кончается?" Слышался сдержанный говоръ кѣмъ-то раньше времени разбуженныхъ солдатъ. Въ самомъ дальнемъ углу было тихо, группа халатовъ столпилась у матраца, гдѣ уже восемь мѣсяцевъ лежалъ Ѳедоръ; блѣдное, всегда безжизненное лицо его будто не измѣнилось и не похудѣло больше, такъ какъ не было физической возможности похудѣть болѣе живому человѣческому тѣлу; глаза его были полуоткрыты и мутны, грудь едва подымалась и длинные страшные пальцы лѣпой руки дрожали подъ одѣяломъ, конвульсивно сжимаясь и корчась, какъ лапки подстрѣленпаго голубя. Было видно по всему, что Чернелецкій умираетъ; хотя много разъ онъ пробовалъ умирать, да все отходило: сдѣлаютъ въ грудь впрыскиваніе камфорой отдышится, отлежится, отоспится и завтра опять говоритъ, проситъ папироску, водочки, рыбки, глядя широко открытыми глазами на бѣлый маленькій ящикъ съ бутылками лекарствъ на немъ, стоящій у изголовья.
   8 мѣсяцевъ онъ былъ предметомъ такихъ заботъ, такого ухода, такого вниманія и даже такой любви, ну, быть можетъ, привычки многихъ, что странно какъ-то было понять, что Чернелецкій умираетъ. Хоть не жилецъ онъ быль на этомъ свѣтѣ, по всему видно, съ перебитымъ спиннымъ хребтомъ, съ недѣйствующей всей половиной туловища отъ пояса до пятъ, съ глубокими пролежнями можно было прожить и нужно было прожить.. Но такова уже натура человѣка! Жалѣетъ онъ не того больше, кто силенъ, потому что не страдалъ, а того больше, кто обезсиленъ и изнемогъ отъ страданій, и жалели всѣ умирающаго Ѳедора, обезсиленнаго и вконецъ изнемогшаго отъ страданій. Умиралъ онъ долго отъ разсвѣта до 2 часовъ дня продолжалась томительная, безконечная агонія... Когда послѣдніе признаки жизни исчезли, когда перестали дрожать длинные костлявые пальцы и неподвижно угомонилась хрипѣвшая грудь... на тѣло стали всѣ сразу смотрѣть иначе; ему не нужно было теперь, ни заботъ, ни утѣшеній, ни вниманія, онъ былъ уже ненужнымъ органическимъ отброскомъ, который беззастѣнчиво и безосторожно стали поворачивать въ разныя стороны сестры, обливая и утирая никому ненужный страшный, уродливый трупъ.
   Часъ спустя въ другомъ баракѣ умеръ еще больной, но умеръ какъ-то болѣе незамѣтно, потому что прибылъ недавно и никто еще не зналъ его... Хоронили ихъ вмѣстѣ... Опять запѣли унылыя печальныя пѣсни среди столпившихся у двухъ деревянныхъ гробовъ блѣдныхъ и печально молчаливыхъ солдатъ, опять длинной змѣей растянулось между полей медленно двигающееся печальное шествіе... Опять надъ открытыми двумя ямами вздыхая толпились плѣнники и спѣшили засыпать могилы скорѣе руками, бросая на крышки гробовъ комки твердой высохшей земли: она стучала, разсыпалась о крышки; стукъ этотъ все дѣлался глуше и глуше, наконецъ замирая совсѣмъ и вмѣсто двухъ живыхъ страдающихъ людей осталось два пригорка рыхлой земли.
   Опять разошлись по своимъ баракамъ, а черезъ нѣсколько дней совершенно также хоронили еще кого-то, совершенію также, какъ этихъ... А послѣ еще и еще. Но одинъ разъ похороны вышли не какъ всѣ предъидущія. Звучали унылыя пѣсни: гробъ уже стоялъ на краю вырытой свѣжей могилы.
   Русскіе тѣснымъ кольцомъ обступали гробъ.
   Вдругъ выдвинулась коренастая фигура Т. съ поднятыми вверхъ руками. Его зычный голосъ покрылъ сразу пѣніе хора.

0x01 graphic

   -- Замолчите, говорю вамъ, братцы. Это не покойникъ, не умеръ онъ; живой онъ. Именемъ Христа встань! Тебѣ говорю -- встань. Встань и живи!
   Хоръ замолкъ. Тишина повисла надъ всѣми, священникъ дрожалъ, ничего не понимая, никто не рѣшался подойти къ Т. и какъ нибудь увести его, а Т. сильными руками сбросивъ деревянную крышку еще незабитаго совсѣмъ гроба, сталъ поднимать покойника, худого, желтаго, пахнущаго. Тѣло не поддавалось, выскальзывало у него изъ рукъ, но послѣ недолгихъ усилій онъ поднялъ его на воздухъ, заключивъ въ свои объятія, сталъ цѣловать мертвое, ужасное лицо... Никто уже не слышалъ, что говорилъ Т. Всѣ были въ какомъ-то страшно тягостномъ оцѣпененіи. Только нѣсколько минуть спустя послышались возгласы: "Довольно, довольно, довольно!". Въ этихъ крикахъ были слезы, мольба и паническій ужасъ. Послѣ солдаты не выдержали, начались всхлипыванія, рыданія; толпой набросились на Т, и вырвали силой у него изъ рукъ мертвое тѣло. Т. сопротивлялся.
   Тогда уже солдаты поняли, что Т. сумасшедшій. Послѣ того случая и послѣ еще нѣсколькихъ инцидентовъ Т. быль заключенъ японцами въ клѣтку, да, въ настоящую клѣтку, куда надо было входитъ сгибаясь, гдѣ высокій человѣкъ не могъ во весь ростъ лечь и стать -- клѣтка была не болѣе 2 арш. въ кубѣ. Три дня просидѣлъ онъ тамъ Т., конечно, болѣзнь въ такой обстановкѣ пошла впередъ быстрыми шагами; двое приставленныхъ къ Т, деньщиковъ измучились. ухаживая за нимъ день и ночь. Онъ жевалъ бумагу и тряпки, рвалъ въ клочки одѣяло, одежду, подушки, царапалъ обручальнымъ золотымъ кольцомъ на стѣнѣ телеграммы своей женѣ въ Харбинъ. Нельзя было безъ слезъ смотрѣть на него...
   Три дня я усиленно хлопоталъ, чтобы Т. освободили, и только, когда пріѣхалъ секретарь французскаго посольства изъ Токіо и мы съ нимъ вмѣстѣ посѣтили Т., лишь благодаря настоянію секретаря, добраго любезнаго г. Понафье, полковникъ Кооно разрѣшилъ взятъ Т, изъ клѣтки. "Только уже разъ Купчинскій на этомъ настаиваетъ, то пусть и отвѣчаетъ за все, что произойдетъ". Я сказалъ Кооно, что у меня на попеченіи есть уже одинъ сумасшедшій офицеръ сотникъ С., и что одинъ молодой офицеръ поручикъ П, вызвался раздѣлить со мной тяжесть попеченія за обоими. И его перевезли въ госпиталь къ намъ. За три дня Т, измѣнился такъ, что его нельзя было узнать. Среди нижнихъ чиновъ начинались тоже случаи сумашествія. Нелѣпая, безсмысленная жизнь, тяжелая своей безсодержательностью, тупой тоской по свободѣ, отсутствіемъ надеждъ на что-либо лучшее быстро, быстро съѣдала людей, они хирѣли, морщинами покрывались лица, весь человѣкъ опускался и, если не сходилъ съ ума, то очень близко подходилъ къ чертѣ, отдѣляющей живой, здоровый духовный организмъ отъ духа разбитаго и искалѣченнаго жизнью.
   Наступала зима -- сырая, холодная съ вѣтрами, дождями и безрадостнымъ тусклымъ свѣтомъ солнца сквозь тучи.
   Дни проходили медленно, мѣрно, одинаково, какъ капли воды... одинъ за другимъ.
   Поведеніе Т. было вообще и до этого настолько странное и настолько громкое, что офицеры русскіе, да и японцы буквально не знали, что съ нимъ дѣлать. Русскимъ офицерамъ, въ особенности, не нравились его причуды; хотя они и мало общаго имѣли съ солдатами, но они говорили, что болѣе всего безпокоились о солдатахъ, дѣйствительно сбитыхъ совершенно съ толку его странными разговорами. Онъ занималъ деньги и покупалъ солдатамъ бисквиты, какао, красное вино и торжественно заявлялъ, что это отъ Краснаго Креста русскаго, коего онъ состоитъ представителемъ Вставая рано утромъ, раньше всѣхъ, онъ прежде всего отправлялся гулять по баракамъ;-- здоровается и обязательно передастъ каждый разъ какую-нибудь самую неожиданную новость: то онъ называетъ себя тайнымъ лазутчикомъ Куропаткина; нарочно онъ сдался въ плѣнъ по его распоряженію, дабы убѣдиться, какъ держать себя здѣсь, въ плѣну офицеры и солдаты; то онъ пространно и долго разсказываетъ солдатамъ о своей женѣ, ѣдущей, или уже пріѣхавшей въ Maцуяму, то учитъ солдатъ плясать въ одномъ изъ помѣщеній барака, къ вящему ужасу трусливыхъ и подозрительныхъ японцевъ.
   Злоба и недовольство на шт.-кап. Т. расло въ офицерахъ русскихъ не по днямъ, а по часамъ, всѣ кричали, что онъ сумасшедшій, явно и безусловно помѣшанный. совершенно дико и даже опасно ненормальный, всѣ кричали это, а между тѣмъ всѣ негодовали и возмущались этими признаками его ненормальности и судили ихъ, какъ поступки совершенно обыкновеннаго здороваго человѣка, отъ коего необходимо требовать нужной всѣмъ дли жизни послѣдовательности. Каждый день, каждый вечеръ рождались и переходили изъ устъ въ уста разсказы о новыхъ причудахъ и выходкахъ Т. Недовольства и нескрываемое возмущеніе противъ дерзкаго нарушителя спокойствія военноплѣнныхъ, развилось и параллельно развивалось въ обѣихъ половинахъ перваго барака -- т. е. среди сухопутныхъ, также какъ и среди моряковъ, но особенно выражалось среди сухопутныхъ офицеровъ. И шт.-кап Т., какъ человѣкъ умный и проницательный, это чувствовалъ, видѣлъ и не ходилъ безъ нужды въ другую половину барака; когда-же случалось ему входить туда, онъ всегда избиралъ кого-нибудь одного объектомъ своего обращенія и съ мѣста въ галоппъ начиналъ дѣловымъ и нѣсколько высокопарнымъ языкомъ, излагать какое-нибудь самое странное предложеніе, приглашая собесѣдника быть его сотрудникомъ по дѣламъ организаціи русскаго Краснаго Креста въ Японіи, въ Мацуямѣ, помогать собирать деньги съ плѣнныхъ-же для этой цѣли, издавать вмѣстѣ книгу, содержащую его путешествіе до Мацуямы на пароходѣ Краснаго Креста и обязательно говорилъ исключительно одинъ, прямо рта не давай открытъ въ конецъ ошеломленному собесѣднику. Выходятъ изъ этого, что въ баракѣ все замолкаетъ; послѣ громкихъ мнѣній о рѣшеніи прекратить наконецъ это безобразіе и дать понятъ этому гадкому, нахальному, скверному и еще Богъ знаетъ какому Т., что они. офицеры, сумѣютъ заставитъ его прекратитъ нелѣпыя компрометирующія выходки, послѣ долгихъ, долгихъ, крикливыхъ обмѣновъ самыхъ рѣзкихъ мнѣній по этому вопросу съ приходомъ Т, все замолкаетъ сразу и его сильный зычный голосъ царитъ въ мертвой тишинѣ и разносится нахально и смѣло во всѣ углы барака, долетаетъ до всѣхъ ушей. Положеніе злосчастнаго собесѣдника хуже всего: съ олной стороны онъ не хочетъ быть любезнымъ съ этимъ господиномъ, дабы не пойти противъ товарищей; съ другой стороны онъ не имѣетъ ровно никакого повода ни къ чему придраться и, конечно, долженъ быть, если не такъ же вѣжливъ, какъ Т, то развѣ лишь нѣсколько суше... И вотъ, на основаніи вышеизложенныхъ психологическихъ соображеній порою выходили очень оригинальныя и комичныя сцены, которыя свидѣтелю, безучастному и нейтральному, могли даже являться любопытнымъ разнообразіемъ въ массѣ безинтсресныхъ одинаковыхъ дней. Бесѣды Т. со злосчастнымъ избранникомъ кончались разно. Однажды, когда этимъ избранникомъ былъ, капитанъ У., наканунѣ какъ разъ всѣмъ заявившій, что рѣшилъ наказать примѣрно дерзкаго безумца, чтобы не сказать больше, который смѣетъ во всеуслышаніе ругать, какъ ему передавали, его и другихъ офицеровъ "послѣдними словами", такъ вотъ, когда разъ былъ избранникомъ Т. кап. У., вышло довольно занятно.
   Среди шумныхъ споровь (о томъ же) вдругъ является Т. съ биноклемъ на шеѣ, какъ всегда, съ планшетками для съемокъ на бедрѣ (съ тѣхъ поръ, какъ онъ пріѣхалъ, онъ не разстается ни съ биноклемъ, ни съ планшетками, что очень смѣшитъ всѣхъ, прилагаю даже его фотографическій снимокъ въ этомъ видѣ. Входитъ онъ стремительно, съ палкой въ рукѣ, съ шапкой на головѣ, съ очками на носу, съ краснымъ лицомъ, съ головой, поднятой кверху и съ порога еще непринужденно и зычно кричитъ:
   "Гдѣ капитанъ У.? мнѣ надо видѣть капитана У.".
   Говорившіе моментально умолкаютъ и поры всѣхъ устремлены на вошедшаго; кто-то даже, по инерціи, указалъ пальцемъ на занавѣску и сердито проговорилъ: "Вотъ У.", только послѣ, когда получитъ, отвѣть "спасибо" и недовольные взоры всѣхъ, онъ раскаялся, что сказалъ, гдѣ живетъ У.
   Когда тучная фигура скрылась за бѣлой занавѣской, всѣ желали бы громко выразить свое негодованіе на такую дерзость: приходъ въ ихъ отдѣленіе, несмотря на явное нежеланіе всѣхъ,-- но всѣ, наоборотъ, затаили дыханіе въ стремленіи услышать, что произойдетъ за занавѣской, и наступила тишина, которой собственно и не требовалось, т. к. голосъ Т. звучалъ, какъ всегда, не давая возможности раздаваться продуктивно въ то же самое время никакому другому звуку.
   "Я пришелъ къ вамъ, говорилъ Т. безъ приглашенія садясь на подвернувшійся студъ, проситъ васъ, какъ ктитора".
   "Я не...", началъ было сильно разсерженный на него У., но ему не дали докончить.
   "Пожалуйста не прерывайте меня! Просить васъ, да, какъ ктитора, потому что и вижу всегда васъ при всѣхъ богослуженіяхъ, помочь мнѣ устроить слѣдующее: для болѣе успѣшной дѣятельности русскаго Краснаго Креста, коего, какъ вамъ извѣстно, я состою представителемъ необходимыя средства, пока еще не получены мною большіе переводы въ нѣсколько тысячъ рублей изъ банковъ, средства мои ничтожны, мнѣ необходимо организовать сборъ среди нижнихъ чиновъ; надѣюсь, что вы не откажетесь мнѣ помочь въ этомъ, такъ какъ дѣло общее и несомнѣнно хорошее".
   "Во первыхъ, г капитанъ, я не ктиторъ,-- повышеннымъ тономъ началъ У.,-- хожу я на богослуженіе..."
   "Ну да, вы ходите на богослуженія, это все равно, вотъ и къ вамъ и обращаюсь".
   "Да. позвольте, гдѣ же это видано, безъ разрѣшенія Св. Синода, или архіерея дѣлать сборы; вѣдь это недозволено!"
   "Ахъ! недозволено, имъ печать надо, документальное разрѣшеніе, вы право разсуждаете, какъ настоящая институтка!"
   Если бы капитану У, не сказали этого слова, все обошлось бы благополучно, и, Богъ знаетъ, бытъ можетъ тоже совершенно мирно; но сравненіе съ институткой У. перенести не могъ;
   Это въ конецъ оскорбило его офицерское самолюбіе; онъ выпрямился во весь ростъ, стремительно сдѣлалъ дна крупныхъ, злыхъ шага къ занавѣскѣ, и поднявъ ее широко, до уровня головы своей, красивымъ, нѣсколько напыщеннымъ театральнымъ жестомъ, ясно, отчетливо, громко произнесъ:
   --.Господинъ капитанъ, я прошу васъ выйти вонъ, тотчасъ же выйти вонъ изъ моей комнаты!., ну-съ!..
   И Т. вышелъ, не торопясь, какъ бы удивленный такимъ неожиданнымъ исходомъ; столпившіеся офицеры, до сихъ поръ молчавшіе и тихо слушавшіе діалогъ, заволновались. зашевелились, глухо зароптали: "да какъ же! помилуйте, онъ еще къ намъ приходить будетъ, да насъ еще ругать будетъ! нахалъ! вотъ нахалъ-то -- дуракъ... идіотъ."
   Слова звучали чаще и громче:
   "Вонъ отсюда, сейчасъ же нонъ! Какое безобразіе"
   Говорили au fond возмущенные офицеры и храбро двинулись на Т. сомкнутымъ строемъ (этотъ родъ атаки вообще практикуется у нихъ очень рѣдко и потому до извѣстной степени замѣчателенъ). Затравленый Т, въ первую минуту растерялся; сдѣлалъ видъ, что не затронутъ нисколько и даже вошелъ къ одному раненому подпоручику въ противуположную фанзу, но услышавъ приближающіеся голоса, счелъ за безопасное удалиться, пустивъ по адресу возмущенной компаніи: "Эхъ дурачье, дурачье... увидимъ послѣ, кто правъ былъ, увидимъ послѣ.". Долго послѣ царило и висѣло надъ всѣми самое неудержимое и законное возмущеніе; Т. поносили на чемъ свѣтъ стоить и укоряли другъ друга, что плохо его.отдѣлали, что слѣдовало бы ему хорошенько того, дать понять, что его раскусили.
   "Вотъ ко мнѣ бы подошелъ, я бы показалъ ему!"
   "Я удивляюсь, какъ у капитана У. хватило терпѣнія говоритъ съ нимъ такъ долго!"
   А капитанъ У., очевидно очень довольный, что попалъ въ надлежащій тонъ, самодовольно оправдывался: "Извините, господа, я, какъ офицеръ, не могъ перемести отъ этого проходимца; конечно я рѣзко сказалъ, но я не могъ вынести! помилуйте -- институтка!-- я 18 лѣтъ въ офицерскихъ чинахъ служу, а онъ: институтка! да это хоть кого разъяритъ., ничего! больше не сунется... по дѣломъ! пусть разбираетъ съ кѣмъ говоритъ... впередъ урокъ будетъ... Скажите пожалуйста: сегодня одна рука завязана, завтра другая; ходитъ солдатъ мутитъ кого-то изъ себя разыгрываетъ, деньги у всѣхъ беретъ,-- да на что это похоже. Я не знаю, до какихъ поръ господинъ полковникъ терпѣть будетъ!"
   И господинъ полковникъ М., уже давно пришагавшій на шумъ, подошелъ вплотную къ У. и наклонилъ на бокъ голову съ огромной жилистой рукой на одномъ ухѣ (онъ всегда въ торжественныхъ случаяхъ подходилъ вплотную и наклонялъ голову съ рукой на ухѣ).
   -- А?.. что? что онъ сказалъ? одинъ день одна рука, другой -- другая?
   -- Да. помилуйте, господинъ полковникъ, вѣдь издѣвательстпо просто какое-то.
   -- Что съ нимъ дѣлать? я вотъ на него донесу, онъ у меня будетъ знать. Сумасшедшій какой-то! да раненъ ли онъ вообще-то?
   Тутъ всѣ стали отвѣчать хоромъ, ясно слышались слова: "кто его знаетъ: одинъ день одна рука, другой другая, вѣдь всѣ видѣли". Долго еще не прекращались возгласы и группа стояла у фанзы громче всѣхъ кричавшаго У., всѣ глядѣли въ ту сторону, куда ушелъ Т., и всѣ были сильно увѣрены, что болѣе его ноги не будетъ въ этомъ баракѣ. Увѣренность на это была непрочна, такъ какъ никто дѣйствительно еще не зналъ хорошо Т.
   И еще потомъ Т. приходилъ къ ту половину барака много разъ и, кажется, ни одного разу не обходился его видеть безъ событій. Японская администраціи и медицинскія власти предполагали въ немъ сумашествіе, но въ томъ увѣрены не были; никто не могъ сопоставитъ выдающійся умъ его, сквозящій въ каждомъ отвлеченномъ мнѣніи, знанія, начитанность, какую-то особую духовную энергію, которая изъ 40-лѣтняго человѣка дѣлала двадцати-лѣтняго, экзальтированнаго юношу, съ явно дикими, несбыточными проектами, съ поступками, странными и мутившими всѣхъ, на нихъ-то, собственно, основываясь и говорили, что онъ сумасшедшій. Интересно, что онъ самъ разсказывалъ о себѣ, что былъ нѣкогда обитателемъ желтаго дома и именно поэтому всѣмъ не хотѣлось вѣрить, что онъ дѣйствительно помѣшанный, одни говорили онъ корчитъ изъ себя безумца, чтобы его отпустили! другіе: онъ просто ловкій тертый плутъ!.. Кто бы онъ тамъ ни былъ, говорили третьи, необходимо дать ему понять, что мы много ему позволять не намѣрены.

0x01 graphic

   Но несмотря на это послѣднее смѣлое и самоувѣренное заявленіе, никто не могъ, или не хотѣлъ дать понять Т, всю неловкость его громкаго поведенія, компрометирующаго всѣхъ; бытъ можетъ онъ и понималъ эту неловкость и видѣлъ ее, но просто не желалъ подчиняться остальнымъ, вполнѣ справедливо считая свою натуру несравненно болѣе сильной, чѣмъ всѣ остальныя натуры его окружавшихъ людей. И дни шли и crescendo возростало недовольство Т, на ряду съ массою другихъ мелкихъ и крупныхъ недовольствъ; на ряду съ холодомъ въ баракахъ, съ "глупостью и азіатствомъ японцевъ", съ отсутствіемъ денегъ, съ тяжестью отсутствія свободы и невозможности писать своимъ, на ряду съ крупнымъ и основнымъ недовольствомъ всей жизнью въ плѣну. А Т., будто игнорируя твердо и смѣло всѣхъ враговъ своихъ, каждое утро, вставъ раньше всѣхъ, обходитъ аккуратно всѣ бараки, здоровается съ солдатами, говоритъ имъ о своей женѣ, которая на дняхъ пріѣдетъ, о Куропаткинѣ, который послалъ его, какъ лазутчика, и велѣлъ сдаться въ плѣнъ, о японцахъ и новыхъ извѣстіяхъ съ войны; приноситъ солдатамъ "отъ русскаго Краснаго Креста" какао, бисквиты, вино, купленныя на гроши, добытыя съ трудомъ взаймы у кого придется. О женѣ своей онъ говорилъ всѣмъ часто и много; онъ называлъ ее женщиной врачомъ и такъ твердо былъ увѣренъ въ скоромъ ея пріѣздѣ, строилъ такія планы о жизни съ ней въ Мацуямѣ, что просто больно было смотрѣть на него и слушать его. Одно было ясно и несомнѣнно: онъ сильно любилъ ту женщину, которую называлъ своей женой, и разлука съ этой женщиной была очень горька и тяжела ему, когда ему случалось достать крупную сумму денегъ онъ немедленно посылалъ ей длинныя телеграммы.

0x01 graphic

ОЧЕРКЪ VII.

I.
Новые.-- Переводчикъ.-- Разговоры.-- Тюремщикъ.-- Дого.

   Маленькій живописный провинціальный городокъ Мацуяма, расположенный въ сѣверо-западной части красиваго гористаго острова Сикоку, съ первыми партіями прибывающихъ плѣнныхъ сталъ оживляться все болѣе и болѣе. Огромныя толпы людей въ дни прибытія партій съ утра тѣснились близъ маленькаго желѣзнодорожнаго вокзала Мацуямы, гдѣ маленькій, игрушечный поѣздъ привозилъ съ морского берега Такагамы большихъ, бородатыхъ, загорѣлыхъ и измученныхъ русскихъ солдатъ и офицеровъ.
   Въ оборванныхъ остаткахъ форменныхъ одеждъ своихъ, сдержанно мѣняясь короткими фразами, сосредоточенные, обезпокоенные неизвѣстнымъ будущимъ, изрѣдка изподлобья поглядывая на толпу людей, на легкіе красивые домики, на рикшъ,-- шли прибывшіе по большой площади мацуямскаго вокзала къ своимъ новымъ невѣдомымъ жилищамъ. Офицеровъ сажали на рикшъ, а солдатъ долго еще выстраивали японскіе унтеръ-офицеры, провѣряли списки перекличкой. Японскій переводчикъ и офицеръ садились тоже на рикши и ѣхали за плѣнными офицерами русскими сквозь тѣсный строй молчаливой любопытной густой толпы пестрыхъ кимоно.
   He простившись съ группой выстроенныхъ на площади своихъ русскихъ солдатъ, съ тупой болью въ сердцахъ, съ мрачными мыслями двигались офицеры по узкимъ улицамъ; все, что видали они кругомъ, какъ-то сразу, мелькомъ, много заразъ и почти безъ впечатлѣній скользнуло передъ глазами.

0x01 graphic

   Мысли о предстоящей жизни не сулили покоя, необходимаго для вниманія; что-то неясно сулило имъ безчисленную вереницу темныхъ дней тоски, неизвѣстности, бездѣлья; они не знали, какая будетъ ихъ жизнь. Японцы въ большинствѣ случаевъ были вѣжливы, тактичны, корректны, въ особенности офицеры, но какъ-то странно тяжело подозрительны и педантичны. Толпа любопытныхъ на улицахъ была удивительно сдержанна, молчалива, прилична; не только взрослые, и дѣти даже, маленькія. хорошенькія дѣти съ блестящими черными глазенками, въ огромныхъ деревянныхъ туфляхъ съ дощечками тихо, сдержанно, съ нескрываемымъ любопытствомъ смотрѣли на фигуры сидящихъ на рикшахъ; не было слышно ни громкихъ возгласовъ., ни рѣзкаго крика; не вѣрилось, что эта толпа принадлежала "некультурной, азіатской" Японіи, какъ много лѣтъ называли эту страну въ далекой Россіи. Маленькіе черноусые полицейскіе въ синихъ чистенькихъ курточкахъ съ бѣлыми пуговицами, воротниками, въ фуражкахъ съ бѣлыми околышами, поддерживая руками маленькія блестящія сабли, жестами, чуть замѣтными жестами руководили толпой, то позволяя придвинуться, то отодвигая ее; толпа была послушна, какъ умный ребенокъ у разумнаго воспитателя...
   Мелькали кимоно, одинаковыя женскія нарумяненныя лица, физіономіи усатыхъ, желтыхъ, черноглазыхъ мужчинъ, лавки съ разложенными пестрыми товарами, уличные торговцы съ длинными коромыслами на плечахъ, балконы легкихъ игрушечныхъ домиковъ, причудливо изогнутыя крыши, деревья, изящно подстриженныя, маленькіе, зеленые изгибы каменныхъ воротъ.... Какъ могло-бы все это быть интересно; какъ хорошо было-бы познакомиться со всѣмъ этимъ, погулять по этимъ страннымъ улицамъ, но... теперь зависимость, неволя... вѣдь мы невольники, военноплѣнные,-- думалось офицерамъ, когда рикши, быстро бѣгущіе мѣрной неутомимой рысью хорошихъ извозчичьихъ лошадей, везли ихъ по улицамъ Мацуямы.
   И повторяя въ умѣ слово "невольники", слово "военноплѣнные". они будто хотѣли пріучить себя къ пониманію смысла этихъ словъ; тщетно припоминалось ими все, что всегда понималось прежде подъ этими словами,-- всѣ прежнія мысли объ этомъ,-- прежнія старыя мысли о значеніи этихъ словъ -- были мыслями свободныхъ незаинтересованныхъ этимъ людей и были неясны, поверхностны; новое, что-то совершенно новое надвинулось, неожиданно охватило, сдавило; неясная, инстинктивная тревога дремала въ сердцахъ новыхъ невольниковъ.
   Рикши остановились у высокихъ воротъ; они вели во дворъ; передъ воротами стоялъ у будки часовой и салютовалъ ружьемъ японскому офицеру. Послѣ минуты ожиданія повели ихъ по небольшому двору прямо къ входу довольно изящнаго, почти европейскаго двухъ-этажнаго деревяннаго домика. Это было зданіе общественнаго городского управленія, уступленное плѣннымъ русскимъ офицерамъ; оно называлось "Кокайдо"; его окружалъ небольшой садикъ съ прудомъ. съ зелеными деревьями, пригорками, съ валомъ и рвомъ за маленькимъ деревяннымъ заборомъ. Повидимому, это было на краю города, такъ какъ за заборомъ проходило полотно узкоколейной желѣзной дороги и начинались зеленыя рисовыя поля, хижины, тропинки, канавы, ручьи и холмы.
   Домъ былъ сверху до низу набитъ плѣнными офицерами, въ обоихъ этажахъ шли ряды перегородокъ, раздѣлявшихъ домъ на комнаты", верхнюю и нижнюю залы, покрытыя циновками. Группа денщиковъ, русскихъ солдатъ, довольно хорошо одѣтыхъ и выглядѣвшихъ вполнѣ довольными, нѣсколько поразила вновь прибывшихъ.
   ...Новые плѣнные поднимаются по лѣстницѣ куда, забѣгая впередъ, стараясь быть услужливымъ и вѣжливымъ, ведетъ ихъ переводчикъ, повторяя на плохомъ русскомъ языкѣ то, что твердилъ всю дорогу. "Вамъ будетъ очень хорошо здѣсь, здѣсь очень хорошо живутъ ваши русскіе; они совершенно довольны; мы имъ дѣлаемъ все, что они хотятъ; здѣсь есть маркитантъ, вы можете у него покупать все, что вамъ вздумается; вы можете ходить гулять; солдаты японскіе будутъ сопровождать васъ только для того, чтобы охранять въ случаѣ чего отъ толпы, а полицейскіе, чтобы помочь въ случаѣ чего въ переговорахъ, въ иномъ чемъ; вы можете посѣщать сѣрные источники. Долго, купаться тамъ, питъ пиво, отдыхать; вамъ будетъ очень хорошо въ плѣну, а послѣ, очень скоро, васъ отпустятъ совсѣмъ, потому, что будетъ обмѣнъ плѣнныхъ; это навѣрно извѣстно". Со всѣхъ сторонъ показались фигуры старыхъ плѣнныхъ; еще съ тюренченскаго боя они живутъ тутъ; нѣкоторые попались на развѣдкахъ, были ранены и вылѣчены въ японскихъ госпиталяхъ... Начались знакомства, первые горячіе вопросы: "Какъ на войнѣ?.. Гдѣ взяты?..." Забрасывать стали прибывшихъ вопросами; тѣ сильно желали бы тоже спросить о многомъ, но ихъ удерживала какая-то скромность, какое-то стѣсненіе, какое бываетъ у гостей къ хозяевамъ... Прибывшимъ отвели "комнаты", одну на троихъ, на четверыхъ; съ перваго взгляда какая-то спокойная надежда на благополучную жизнь коснулась ихъ сердца; знакомыя русскія лица хотя незнакомыхъ, но родныхъ русскихъ товарищей, повидимому, уютная обстановка жизни, садъ, приличный домикъ, корректное обращеніе японцевъ, а главное: ихъ обѣщанія, что жить будетъ хорошо, ихъ разсказы о прогулкахъ все это успокоило тревожныя опасенія, настроило на болѣе оптимистическій ладъ.
   Прежніе военноплѣнные, тѣснымъ кольцомъ обступивъ новоприбывшихъ, засыпаютъ ихъ вопросами; новые плѣнные не успѣваютъ отвѣчать; переводчикъ ежеминутно входитъ и обращается съ вѣжливыми словами; то онъ приноситъ какой-то листъ:
   -- Извините, пожалуйста, что я васъ безпокою. Вы напишите здѣсь, пожалуйста: ваше имя, отчество, фамилію, ваше званіе, чинъ, должность и какого полка, и сколько лѣтъ; это надо...
   Или:
   -- Извините, пожалуйста. Мнѣ необходимо записать еще отдѣльно, гдѣ вы взяты въ плѣнъ? какъ вы были взяты? ранены-ли? и еще надо сказать ваше имя и какой вы части...
   -- О, они всѣ тутъ засыпаютъ своими вѣжливыми вопросами; дотошные они, эти японцы. Удовлетворите ихъ поскорѣй -- не привыкли вы къ нимъ, видно сразу,-- говорятъ старые плѣнники и новые совершенно не понимаютъ, почему недовольны русскіе: японцы такіе вѣжливые!
   -- А вы не встрѣчали въ арміи такого-то?
   -- Онъ убитъ... какъ-же. я его зналъ...
   -- Убитъ?.. А въ Россіи, что новаго? Вѣдь у насъ никакихъ извѣстій, вѣдь письма получаемъ на третій мѣсяцъ, да въ добавокъ цензура такая, что не приведи Богъ!..
   -- Въ Россіи безпорядки, забастовки... войной недовольны, неуспѣхами.
   -- А какъ вы думаете, теперь мы сильны?
   -- Трудно сказать,-- отступленіе отъ Ляояна, конечно, не послѣднее; Куропаткинъ говоритъ, что не можетъ наступать, но, впрочемъ, мы надѣялись...
   -- А какъ вы попались въ плѣнъ, голубчикъ?-- слышится хриплый, отчетливый старческій голосъ... Это говоритъ старый полковникъ, командиръ 4-го В. С. стрѣлковаго полка М.; его полная фигура нагнулась вся къ прибывшимъ, рука поднесена къ плохо слышащему уху и на дрябломъ болѣзненномъ старомъ лицѣ, обрамленномъ сѣдыми баками, изображенъ вопросъ, полный вниманія.
   -- Это полковникъ. это полковникъ,-- шепчутъ новые товарищи,-- онъ старшина среди плѣнныхъ...
   -- Видито-ли, господинъ полковникъ, моя рота отступала и подъ огнемъ противника должна была карабкаться на высокую крутую сопку; мы раненыхъ не могли подбирать; кто измучится, тоже останется... Нельзя было и трудно было... Большинство было переранено, конечно; я какимъ-то чудомъ не раненъ. Кончилось тѣмъ, что мы были окружены...
   -- А кто у васъ полковой командиръ?
   -- Полковникъ такой-то..
   -- А батюшки мои, я его знаю! великолѣпно знаю, мой родной братъ его товарищъ по училищу; моложе меня, а говорятъ. скоро генорналомъ будетъ... Ну, какъ же онъ? Значитъ, въ вашемъ полку подполковникъ такой-то? Полковникъ, не давая болѣе спрашивать никому, быстро задавъ самъ вопросы, называя фамилію, вслухъ вспоминалъ; кругомъ раздавались вполголоса искренніе возгласы удивленія великолѣпной памяти полковника.
   Смеркалось. Вечеръ опускался надъ полемъ, вдали стало какъ-то темно и уныло; первый жгучій интересъ къ прибывшимъ прошелъ; многіе разошлись и лишь по нѣскольку человѣкъ сидѣло у "новыхъ"...
   Шли разспросы "новыхъ" о порядкахъ и нравахъ въ плѣну. Невеселыми днями рисовалась будущая жизнь по этимъ разсказамъ, да не вѣрилось какъ-то... До сихъ поръ были всѣ такъ милы, любезны, старались ни въ чемъ не отказывать... Правда, пока въ арміи были, трудно было; попадали на бурбоновъ и хамовъ; кормили плохо; а здѣсь, въ мирной Японіи, кажется все совершенно инымъ.
   Вечеромъ повсюду играли въ карты; скоро о "новыхъ" забыли, и они сидѣли одни, глядя въ окно; шумъ голосовъ разсѣивалъ тревожныя и печальныя мысли; голоса шумѣли, безпрепятственно разносясь надъ перегородками и сливаясь въ какой-то громкій непрерывный гулъ Издали этотъ гулъ казался стономъ, глухимъ, унылымъ стономъ сдавленной человѣческой жизни; не смотря на то, что звучалъ онъ порой и отдѣльными громкими живыми звуками, именно такое впечатлѣніе производилъ онъ на прибывшихъ. Рано легли они спать, но, не смотря на усталость, и шумъ голосовъ, мысли не давали долго возможности забыться сномъ.
   На слѣдующій день плѣннымъ дали по денщику изъ солдатъ, русскихъ плѣнныхъ. Лица приведенныхъ изъ помѣщеній для плѣнныхъ солдатъ были блѣдно-землистаго цвѣта, съ кругами подъ глазами, и невольно "новые" стали спрашивать ихъ: "Какъ насъ держать? Кормятъ хорошо?.. Много васъ тутъ"?..
   Мялись солдаты, пока отвѣтили, грустно глядя тусклыми глазами: "Такъ что, наше в-родіе, очень даже плохо; главное, что скучно очень, тоска, дѣла нѣтъ, не знаемъ ни про что, гулять мало даютъ, а пища-то ничего, да не въ пищѣ дѣло. Такъ радъ, что въ денщики выбрали; въ денщикахъ все веселѣе, и работа, и господа офицеры близко, а тамъ ухъ, плохо, ваше в-родіе".

0x01 graphic

   Обыкновенно, т. е., въ большинствѣ случаевъ, послѣ такого разсказа, новый плѣнный офицеръ вздохнетъ и подумаетъ:
   Не буду больше разспрашивать, послѣ все равно узнаемъ, а можетъ быть и правда такъ тяжело, что и говорить ему трудно, да вѣдь разговорами не поможешь. И, въ большинствѣ случаевъ, на этомъ первомъ разговорѣ прекращались разспросы о жизни солдатъ... Потомъ, конечно, рождалась другая психологическая причина: точно неловко какъ-то былому слышать офицерамъ про унылую жизнь солдатъ, главное про страшную разницу жизни... Сознаніе безсилія помочь, невозможность измѣнить положеніе слишкомъ на лицо. И только очень немногіе, разспрашивая подробно, всѣ усилія употребляли, чтобы такъ или иначе повліять на улучшеніе жизни солдатъ.
   Скоро новые плѣнные узнаютъ подробности жизни въ Мацуямѣ военноплѣнныхъ. Узнаютъ, что есть огромный госпиталь, гдѣ около тысячи раненыхъ русскихъ солдатъ, и около 30 офицеровъ, что есть еще помѣщеніе для здоровыхъ офицеровъ "Ичибанчо", гдѣ тоже человѣкъ 25 офицеровъ моряковъ и сухопутныхъ
   Въ извѣстные опредѣленные дни можно видѣться съ другими плѣнными; ходить къ нимъ разъ въ двѣ недѣли на часъ, чтобы попить вмѣстѣ пива, поговорить о слухахъ, скудныхъ новостяхъ оттуда со свободы, чтобы обмѣняться жалкими блѣдными новостями этой однообразной жизни
   Изрѣдка можно пойти съ часовымъ, или съ переводчикомъ, съ жандармомъ, съ офицеромъ, въ городъ за покупками.
   Въ назначенные дни можно было съѣздить къ горячимъ сѣрнымъ источникамъ "Дого", что въ одной верстѣ отъ Мацуямы; тамъ, даже, говорятъ, есть хорошенькія японки, которыя прислуживаютъ и очень мило относятся къ плѣннымъ... Въ общемъ видно, что еще не преждевременны-ли эти мрачныя думы, опасенія, тревога?
   Жизнь можетъ бытъ устроена, такимъ образомъ, вполнѣ сносно.
   Почему-то всѣ ругаютъ начальника военноплѣнныхъ, полковника Коно; говорятъ, что онъ и хитеръ, и плутоватъ, и лживъ, и жестокъ съ плѣнными...
   Буквально ничего нѣтъ подобнаго: видѣли его вновь прибывшіе (онъ приходилъ къ нимъ на другой же день вмѣстѣ съ адъютантомъ); былъ онъ очень милъ, обѣщая исполнятъ всѣ просьбы, улыбался, говорилъ вѣжливости. Не можетъ быть, чтобъ онъ былъ жестокимъ.
   Онъ вполнѣ походитъ на европейца...
   Такъ думали вновь прибывшіе плѣнные русскіе офицеры послѣ первыхъ 2-хъ лней своего прибытія въ Мацуямѣ. Они уже послали телеграммы споимъ роднымъ. И теперь ихъ. собственно, тревожилъ единственный вопросъ, деньги. Какъ они получатъ деньги?
   

II.
Ичибанчо.-- Письма.-- "Терпите".

   Первое же посѣщеніе госпиталя произвело тяжелое, удручающее впечатлѣніе. Легкіе деревянные сараи съ соломенными крышами были биткомъ набиты израненными плѣнными солдатами; они лежали на матрасахъ прямо на полу длинными рядами: офицеры лежали на кроватяхъ и по-двое, по-трое были отгорожены занавѣсками и легкими деревянными перегородками. На небольшомъ дворикѣ у бараковъ кучками ходили плѣнные въ бѣлыхъ халатахъ съ красными крестами на рукавахъ; маленькія сестры милосердія, всѣ въ бѣломъ, съ огромными колпаками на головахъ, ходили съ озабоченнымъ видомъ по деревяннымъ настилкамъ. Тутъ-же суетились доктора, бои, солдаты японскіе, какіе-то японцы въ кимоно. Здѣсь было не болѣе 30-ти офицеровъ, почти всѣ уже выздоравливали. Прежде физическая боль спасала ихъ отъ моральныхъ мученій, а теперь все существованіе было пропитано духовнымъ томленіемъ; это было видно по всему: по блѣднымъ, нервнымъ лицамъ, по тусклымъ, унылымъ глазамъ, по всей обстановкѣ жизни -- скучной, неинтересной.
   Лучше бы я былъ тяжело раненъ, по крайней мѣрѣ возился бы со своими ранами, съ болью, съ леченіемъ; некогда было бы томиться... а теперь что дѣлать? Ну что дѣлать. Читать? Нечего... Для писанія нужно спокойствіе духа... Играть въ карты? Пить? Ну, играемъ и пьемъ... И когда это кончится?.. такъ говорили офицеры госпиталя новымъ товарищамъ, пришедшимъ съ ними познакомиться изъ помѣщенія "Кокайдо". Я разсказывалъ о времени, когда еще Артуръ не былъ сданъ, и общее количество плѣнныхъ во всей Японіи не простиралось и до 3.000.
   Жившіе въ госпиталѣ русскіе офицеры преимущественно были участники Тюрсенченскаго боя. У товарищей по оружію, случайно столкнувшихся въ несчастіи, было много интересныхъ разсказовъ, воспоминаній, но даже въ первый разъ, въ первое свиданіе надъ разговорами, надъ вопросами, разсказами, улыбками, казалось, царила какая-то давящая, злая сила, это была безпросвѣтная скука, висѣвшая тяжелымъ гнетомъ надъ всѣми и всѣмъ; ее сразу разгадали, какъ-то неясно почувствовали новоприбывшіе; она испугала ихъ, и они вернулись домой унылые и безрадостные.
   Посѣщеніе "Ичибанчо" еще болѣе испугало "новыхъ".
   -- Это тюрьма!.. Настоящая тюрьма! И какъ могутъ жить тамъ люди?.. Въ нѣсколько мѣсяцевъ съ ума сойти можно... говорили "новые", возвращаясь домой послѣ, низита въ "Ичибанчо".
   Помѣщеніе "Ичибанчо" (названное такъ по имени улицы: ичи -- первый, бан(чо) -- улица, было передѣлано для плѣнныхъ европейцевъ, изъ какой-то японской канцеляріи. Пркблизительный планъ этого помѣщенія прилагаю.

0x01 graphic

   Дворъ въ серединѣ малъ, узокъ, съ намеками на зелень, съ качелями, похожими на висѣлицу. Комнаты, отдѣленныя одна отъ другой легкими перегородками изъ дерева и бумаги (также, какъ и въ "Кокайдо"), помѣщаютъ по 3--4--5 офицеровъ. Не только громкій разговоръ слышенъ повсюду, но даже шепотъ легко распространяется и дѣлается достояніемъ всѣхъ остальныхъ. По узкому двору мимо оконъ, мимо балкона, узкимъ корридоромъ, амфитеатромъ, огибающимъ дворъ, днемъ и ночью, стукая по деревяннымъ настилкамъ, бродятъ часовые; у входа, у заборовъ наружныхъ -- всюду солдаты; во дворѣ у входа -- караулъ; у входа на улицѣ будка съ часовымъ. Все помѣщеніе обнесено высокой крѣпкой деревянной стѣною.
   Офицеры постоянно бродягъ по двору внутри, по корридорамъ, по сту разъ въ день встрѣчаются другъ съ другомъ, и такъ эти встрѣчи надоѣли, что отъ однѣхъ этихъ встрѣчъ одурь беретъ...
   Дежурные переводчики цѣлыми днями тоже тутъ...
   Тоска сухой, однообразной, безсмысленной жизни лежитъ на всемъ; ее сразу почувствовали новоприбывшіе. Не болѣе часу пробыли они въ "Ичибанчо", но отъ самихъ стѣнъ вѣяло какой-то невыразимой словами тоскою; дворикъ былъ весь, какъ на ладони, не болѣе 40--30 шаговъ ширины и шаговъ 50--55 длины, унылый, истоптанный, съ бродящими фигурами часовыхъ и плѣнныхъ... "Новые" увидѣли только обстановку жизни и по ней угадали многое изъ самой жизни, хотя не знали еще этой жизни; встревоженные уходили они из "Ичибанчо" и шли по чистой улицѣ подъ конвоемъ японскихъ солдатъ, возвращаясь обратно въ "Кокайдо". Передъ глазами стояли вялыя физіономіи старыхъ плѣнниковъ съ тусклыми глазами, испитыми лицами, съ печатью безсмысленнаго существованія, которое не радуетъ, а только тяготитъ; въ ушахъ носились обрывки рѣчей, особенно сильно ударявшихъ по сердцу, какъ бичемъ по обнаженному живому тѣлу... Японцы надоѣли, товарищи надоѣли; одинъ другому надоѣлъ; видѣть одному другого не хочется, а видишь каждыя пять минутъ; комната своя надоѣла; читать нечего; ходить по двору опостылѣло... Или повѣсишься тутъ въ одинъ прекрасный вечеръ на этихъ качеляхъ, или умрешь съ тоски, или съ ума сойдешь... да и есть уже сумасшедшіе... Гулять нельзя, когда хочешь. Со всѣми обо всемъ давно переговорено... Только пьянствовать, да въ банкъ играть и осталось!
   Вѣдь это ужасно, просто ужасъ беретъ!... Есть сумасшедшіе! Да кто же? и гдѣ они?..-- думалось "новымъ", когда уже были пройдены улицы и стали подходить къ воротамъ "Кокайдо". Хотѣлось спросить о сумасшедшихъ, да отложили почему-то; точно отраднѣе было успокаивать себя иллюзіями. Нѣтъ, просто не умѣютъ люди устроиться; намъ хорошо будетъ въ "Кокайдо"; мы будемъ изучатъ японскій языкъ, книгъ выпишемъ, письма писать будемъ, вести дневникъ, а хандрѣ-то, конечно, не стоитъ предаваться; да и въ "Кокайдо", повидимому, лучше гораздо, есть садикъ, помѣщеніе больше, дворъ большой и часовые меньше замѣтны; часовые тоже гуляютъ по саду близъ забора, но въ зелени они какъ-то меньше видны. И новоприбывшіе погрузились въ жизнь: вставали утромъ поздно и пили, у себя въ комнатахъ чай изъ японскаго чайника; выписали газеты и ждали ихъ полученія, написали письма и ждали переводчика, чтобы предъявить чрезъ него въ цензуру. Письма посылаютъ даромъ, но нельзя ихъ запечатывать: надо писать, какъ предупредили японцы: "возможно короче, стараясь не огорчать родителей разборчиво и не очень много; самое главное"... Условія немного стѣснительны, но, вѣроятно, это такъ на словахъ, въ общемъ же трудно создать такія рамки болѣе опредѣленнымъ образомъ! Днемъ ходили по садику и разговаривали или разсказывали что-нибудь старымъ плѣннымъ, или слушали ихъ разсказы про житье-бытье здѣсь, въ плѣну.
   Вотъ,-- говорили имъ, видите эту рѣшетку и дверцу въ ней, она историческая! Черезъ нее офицеръ одинъ нашъ плѣнный, Святополкъ-Мирскій, бѣжалъ: ночью тихонько; мы его провожать вышли; не совѣтовали ему этого дѣлать; да онъ не послушался. Сильно свободы хотѣлось; конечно, не удалось; поймали и въ тюрьмѣ онъ сидитъ теперь...
   -- Какой ужасъ!..
   Намъ разсказывали японцы и прибавляли еще, что онъ повторяетъ все время: "Еще убѣгу", и слова честнаго дать не хочетъ, что не будетъ пытаться бѣжать... Они разсказываютъ, что потому и держатъ его полъ строгимъ надзоромъ... Конечно, они къ нему жестоки, но вѣдь и онъ непонятенъ: сколько мы его уговаривали, записки ему посылали, просили: "ну дай слово, опомнись!.. тогда выпустятъ тебя и будешь съ нами жить"...-- Нѣтъ ни за что!..
   -- И что же, съ нимъ плохо обращаются?
   -- Ихъ нѣсколько человѣкъ; обращаются отвратительно. Мы пищу отъ себя имъ черезъ нашихъ же денщиковъ посылаемъ, такъ эти денщики печальныя вещи разсказываютъ. Мыться, говорятъ, не даютъ, свѣту мало; совсѣмъ никуда не пускаютъ, даже за естественной нуждой; "параша" тутъ же стоить, и вонь, конечно, невообразимая... Мы еще о нихъ похлопочемъ; быть можетъ, и выйдетъ что-нибудь, а пока что -- нечего дѣлать, сами виноваты!.. Эту бесѣдку видите?.. Тутъ обѣдаемъ мы; не всегда, а когда очень жарко: для разнообразія... Всѣ почти японскій языкъ изучаемъ...
   -- А и мы хотимъ непремѣнно... А какъ здѣсь съ пищей?..
   -- Да японцы выдаютъ продуктами, а поваровъ мы сами здѣсь держимъ изъ нашихъ-же плѣнныхъ солдатъ; они очень рады занятію; вѣдь тамъ скучно у нихъ въ помѣщеніяхъ, а мы вдобавокъ и деньги платимъ: въ складчину, сколько на каждаго придется... Немного выходитъ; даже продуктовъ прикупаемъ; здѣсь очень дешевы они; въ общемъ на выпивку остается... Вотъ пьютъ здѣсь много; и тѣ, которые никогда-то прежде не пили, пить быстро выучиваются, и каждый день, каждый день... впрочемъ, это особенно въ "Ичибанчо" процвѣтаетъ!..
   -- А деньги какъ тутъ?.. Вы получаете жалованіе? Какъ намъ устроиться, чтобы жалованье получать?
   -- Здѣсь французскій консулъ въ опредѣленные дни каждый мѣсяцъ пріѣзжаетъ и выдастъ по 50 іенъ штабъ-офицерамъ, по 30 іенъ оберъ-офицерамъ, а солдаты всѣ по 50 центовъ въ мѣсяцъ получаютъ; унтеръ-офицеры по 3 руб., а кромѣ этого, конечно, вамъ не возбраняется и изъ дому сколько угодно получать; деньги очень нужны здѣсь; безъ денегъ еще безпросвѣтнѣе, и такъ-то жизнь чертъ знаетъ на что похожа... Каторга лучше, потому что физическій трудъ есть...
   Кажется, рѣшительно все должно было разочаровать плѣнниковъ, только что пріѣхавшихъ въ Мацуяму: и собственныя наблюденія, и разсказы старыхъ товарищей, и догадки, а они все-таки старались бодро думать о будущемъ, не поддаваться, не довѣряться, а попробовать устроиться такъ, чтобы день былъ закятъ чѣмъ-нибудь и тогда нее будетъ благополучно.
   Это происходило оттого, что "новые" еще не погрузились въ жизнь, полную сухой, безсодержательной, мертвой прозы, потому что имъ еще не приглядѣлись окружающія лица, не надоѣли одинаковые дни и японскіе порядки, потому что даже что-то интересное казалось первое время въ новыхъ условіяхъ совершенно новаго, необычнаго существованія.
   Скоро болѣе близкое соприкасаніе съ дѣйствительностью дало новый сильный ударъ изъ рѣшимости не поддаваться тенденціознымъ разсказамъ старыхъ плѣнникомъ, а надѣяться и не терять присутствія и силы духа...
   Какъ-то явился переводчикъ и заявилъ съ любезной улыбкой: "Ваши письма посланы; вы не стѣсняйтесь, конечно пишите, только немного, и о войнѣ ничего нельзя писать". Черезъ какой-нибудь часъ, придя въ канцелярію по какому-то дѣлу, удивленные "новые" увидали свои письма на столѣ... Какъ же?.. а вы намъ сказали, что они посланы? Нарочно вы приходили зачѣмъ же они еще здѣсь? Уже шесть дней прошло, какъ мы ихъ сдали; что-же они не пойдутъ? Переводчикъ замялся:
   -- Право, я не знаю! Это, вѣрно, ошибка, а можетъ быть, вы написали что-нибудь недозволенное? Напримѣръ, нельзя у насъ по правиламъ !огорчать своихъ родныхъ и знакомыхъ", а можетъ быть, вы про войну написали.
   -- Зачѣмъ же вы говорили, что они были посланы?
   -- Вѣрно не ваши были посланы.
   -- Такъ вы отдайте намъ письма.
   -- О, нѣтъ, не стоитъ, быть можетъ, они еще пойдутъ.
   -- Но они прочтены?
   -- Кажется... вы не безпокойтесь; мы вамъ скажемъ.
   -- Какъ тутъ не безпокоиться? Мы хотимъ поскорѣе нашихъ увѣдомить. Можно-ли много изъ телеграммы понятъ? Вы ужъ. будьте добры, письма-то пошлите. Когда они пойдутъ? А то мы другія напишемъ.
   -- Сегодня пойдутъ. Тутъ, видите, еще отмѣтки нѣтъ; ихъ, значитъ, не переводили; вѣдь мы каждое письмо переводимъ на японскій языкъ и полковнику Кооно представляемъ, а онъ уже отсылаетъ въ "Бюро для военноплѣнныхъ" въ Токіо, а тамъ по адресамъ и, кажется, еще новая цензура бываетъ.
   -- Такъ, значитъ, мы не можете сами отвѣтить, пойдутъ-ли эти письма.
   -- Конечно, это трудно. На всякій случай надо осторожно писать.
   Вздохнули "новые" и ушли изъ канцеляріи
   Отъ неопредѣленности положенія почтовыхъ сношеній съ родными новая тревога и какая-то тяжесть овладѣли сердцами. "Будемъ читать, будемъ учиться японскому языку; ничего, можетъ быть, обмѣнъ будетъ, а то и война кончится",-- утѣшали себя "новые". Человѣческая душа не можетъ жить безъ надеждъ и утѣшеній.
   Дѣйствительно, объ обмѣнѣ говорили много.
   Кто-то получилъ отъ кого-то какую-то телеграмму
   Обмѣну вѣрили, на него надѣялись и стали поневолѣ, вѣрить и надѣяться на обмѣнъ также и "новые".
   А жизнь становилась все тяжелѣе и тяжелѣе.
   Есть вещи въ жизни, къ которымъ привыкаешь и они дѣлаются необходимыми; есть дни, люди, есть обстановка жизни, къ которымъ привыкаешь и они надоѣдаютъ, дѣлаются непосильными, потому что противны всему существу.
   Таково было все въ плѣну. Дни быстро надоѣли и будущая жизнь изъ темноты грядущихъ одинаковыхъ дней смотрѣла на нихъ тусклыми глазами; въ нихъ что-то зловѣщее, темное, гнетущее читали плѣнники и горькой безысходной тоской сжимались ихъ сердца... Неужели для того они рисковали своими молодыми жизнями, чтобы томиться, быть можетъ, нѣсколько лѣтъ? Это-ли награда за самоотверженное исполненіе долга?.. Гдѣ же справедливость?..
   Книгъ и газетъ французскихъ и русскихъ газетъ выписывать не разрѣшаютъ, выходить на улицу, когда хочется, нельзя, а когда и ведутъ, то тутъ и солдатъ, и переводчикъ, и офицеръ... ухъ... плохо, плохо, а когда кончится неизвѣстно!
   "Но будемъ терпѣть и крѣпиться!".
   Они терпѣли и крѣпились. А между тѣмъ, почти ежедневно доносились извѣстія о скандалахъ то въ томъ, то въ другомъ помѣщеніи; новые примѣры некультурности японцевъ, невоздержанности и вспыльчиности офицеровъ... Тяжелая жизнь тяжело отзывалась на характерахъ, калѣчила живую человѣческую тушу; люди падали, деморализировались, и изнывая отъ бездѣлья, невыясненности положенія, мертвой, глухой, сплошной тоски...
   Единственное преимущество этой жизни состояло въ возможности много и долго думать о пережитомъ; эти мысли приносили много неоцѣненной пользы людямъ.
   

ОЧЕРКЪ VIII-й

Настроеніе плѣнныхъ офицеровъ.-- Note, concernant les liberations eventuelles sur parole.-- Дальнѣйшая судьба ш.-кап. Т. Сотникъ С. и другіе сумасшедшіе.

   Чтобы вполнѣ уяснить настроеніе плѣнныхъ офицеровъ и чтобъ болѣе справедливо отнестись къ нимъ, принимая даже но вниманіе, что они часто были несправедливы въ своихъ гоненіяхъ на шт.-кап. Т. необходимо поговоритъ немного о той обстановкѣ жизни, которая доводила людей до состоянія, близкаго къ умопомѣшательству
   Буду говорить хотя-бы только пока о госпиталѣ, жизни котораго я являлся непосредственнымъ участникомъ и свидѣтелемъ; читателю могутъ показаться странными эти разсказы про травлю Т. про уничтоженіе революціонныхъ изданій, про полное отсутствіе желанія сноситься съ солдатами. Но tout comprendre, c'est tout pardonner? Надо понять тѣ исключительныя условія жизни, въ которыя поставлены невольники, чтобы простить имъ многое. Множество людей молодыхъ и старыхъ, болѣзненныхъ и здоровыхъ собрано въ одно помѣщеніе, можно сказать, въ одну большую комнату (отдѣлены другъ отъ друга, лишь легкими невысокими перегородками и занавѣсками изъ полотна); не говоря уже о вѣчномъ шумѣ, гамѣ, о постоянной улицѣ, нѣтъ никакой возможности исполнить самое простое желаніе, нѣтъ никакой свободы и никакого, буквально никакого тѣла. Одинъ хочетъ спать, другой рядомъ желаетъ громко споритъ, третій пѣть, четвертый больной проситъ покоя, а за стѣнкой кричать благомъ матомъ всю ночь неугомонные картежники; все это обращаетъ въ адъ человѣческую жизнь, и, если ее въ продолженіи двухъ-трехъ недѣль можно вынести безнаказанно, безусловно черезъ два, три мѣсяца такая жизнь даже изъ здороваго, нормальнаго человѣка сдѣлаетъ развинченнаго, нетерпѣливаго, нервно разстроеннаго и совершенно непригоднаго къ нормальнымъ отправленіямъ законныхъ человѣческихъ требованій.

0x01 graphic

   Жизнь убогая, жалкая, безсодержательная, пустая, несносная, сумрачная, больная, тупая, безпросвѣтная жизнь военноплѣнныхъ отучаетъ людей разумно, послѣдовательно и серіозно относиться къ дѣйствительности; мелочи, коими наполнены до верху безсмысленные дни, наконецъ проникаютъ внутрь людей, и ими пропитываются люди, какъ губки и дѣлаются сами несносными и дотошными, какъ эти одинаковые дни, которымъ нѣтъ счета, кажется, въ прошломъ, и нѣтъ конца въ будущемъ. Что дѣлать въ такой обстановкѣ? куда бѣжать отъ всего этого надоѣвшаго ужаса ежедневныхъ полузамѣтныхъ некричащихъ и безкровныхъ трагедій? Некуда... рѣшительно некуда! Сцѣпить зубы, крѣпиться и держаться, сколько возможно, а какъ не хватитъ силъ -- махнуть рукой на все и на всѣхъ, на себя, на прошлое, на будущее и окунуться по уши въ болото мелкой и ѣдкой повседневной пыли и грязи... Такъ и дѣлаетъ большинство; такъ и вправѣ, такъ и должно дѣлать большинство. Ну а вотъ болѣе тоньше организованное, болѣе нѣжное и болѣе чуткое меньшинство много, много перемучится, пока окунется, пока порветъ связи съ благоразумной порядочной интеллигентностью, и станетъ выхватывать изъ пустыхъ, скучныхъ дней хотя что-либо нужное для будущаго... Мнѣ вспоминаются сѣрыя будни жизни нашихъ захолустныхъ провинцій, вѣчно осмѣиваемое и всегда трагичное томленіе уѣздныхъ и губернскихъ барышень и дамъ, безъидейность и тоска по дѣятельности, гибнущая невозвратимо молодость полная силъ и стремленій. Тамъ тоже некуда бѣжать, тоже цѣпи, (хотя и не физическія), желаніямъ и стремленіямъ и даже если кто порветъ ихъ, то прежде чѣмъ создастъ себѣ идейное существованіе, измучится, истомится въ конецъ и упадетъ на землю съ обожженными или обезсиленными крыльями... Но тамъ есть исходъ; трудный, но есть; а здѣсь некуда уйти, некуда спастись отъ всѣхъ окружающихъ, отъ обстановки, отъ себя самого... Проникнитесь этимъ, читающій, поймите весь ужасный смыслъ этихъ словъ: некуда бѣжать! нѣтъ исхода!.. и вы поймете, почему гибнутъ морально въ такой обстановкѣ чуткія лучшія натуры и почему вовсе деморализуются среднія и быстро приспособляющіяся натуры ниже среднихъ, сразу окунаясь во все, сразу падаютъ и сразу пошлѣютъ и въ конецъ обезличиваются. Грустно наблюдать въ живыхъ человѣческихъ душахъ подобное быстрое движеніе къ регрессу, къ отбрасыванію всего, что дорого куплено душой у жизни, чѣмъ гордиться долженъ человѣкъ и возвышаться надъ всѣмъ живымъ.
   Но принявъ по вниманіе все это, болѣе участливо, съ большимъ вниманіемъ и вдумчивостью можемъ мы отнестись ко всему, что здѣсь быть можетъ не въ пользу этихъ людей говорится мною; повторяю, что нее понявшій, все проститъ, а кому же простить, какъ не имъ! Если были на свободѣ виноваты эти люди, мнѣ кажется, что плѣнъ, не только страданіемъ и томленіемъ своимъ какъ-бы искупаетъ ихъ вины, но и отнимаетъ справедливую возможность обвинитъ и карать того, кто долженъ лѣчиться или, по крайней мѣрѣ, обновляться, и не дни, не недѣли, а цѣлые мѣсяцы.
   На скамью подсудимыхъ нельзя посадить признаннаго больнымъ, ибо тогда судъ открытый и гласный будетъ равенъ заочному; заочныя осужденія, и вообще только осужденія невозможны въ жизни; надо взвѣсить, понять и проститъ.
   Уже упоминалось мною о толкахъ и пересудахъ относительно ноты русскаго правительства, присланной черезъ французское посольство для свѣдѣній военноплѣннымъ. Привожу дословно ея знаменательное содержаніе; оно говоритъ достаточно ярко о безучастіи русскихъ властей къ военноплѣннымъ.

NOTE, CONCERNANT LES LIBÉRATIONS ÉVENTUELLES SUR PAROLE.

   La noie ci apres résume la maniéré de voir, adoptée par le Gouvernement Russe sur la question de la libération éventuelle sous serment des officiers et soldats de l'Armée Russe Impériale, détenus au Japon à la suite des opérations de la guerre actuelle, dans l'hypothèse. où le Gouvernement Japonais jugerait important, à un moment donné, d'autoriser une semblable mesure. Celte note doit être considérée, comme officielle: "Le Gouvernement Impérial estime que c'est aux prisonniers seuls et en dehors de toute intervention de sa part ou de celle de scs agents, qu'il appartient de se décider à prendre des engagements en vue d'obtenir une libération, qui leur serait offerte sous conditions, ou de s'у refuser. Solvant lui. il résulterait. d'ailleurs, de l'article II de l'annonce à la Convention de la Haye, que la libération sous serments constitue une transaction privée entre le prisonnier et l'état en possession du quel il se trouve. Or le Gouvernement Russe entend rester dans les limites des dispositions de la dite Convention. Cette attitude n'implique en aucune faèon de la part du Gouvernement Impérial l'intention de ne pas compter de la parole donnée.
   Il est, au contraire, bien décidé à appliquer les dispositions de l'article 10 de la Convention de la Haye, suivant les quelles, un Gouvernement ne doit ni exiger, ni même accepter des prisonniers, libères sur parole, aucun service, contraire au serment, qu'ils ont prèle.
   А Kobé, 1904. 5 Novembre.
   Consul de France, chargé des intérêts Russes à Kobé.
   de Lucy Faussaricux.

НОТА, КАСАЮЩАЯСЯ ВОЗМОЖНАГО ОСВОБОЖДЕНІЯ НА ЧЕСТНОЕ СЛОВО.

   Нота, указанная ниже, резюмируетъ взглядъ, принятый русск. правит. относительно вопроса о возможности освобожденія на честное слово офицеровъ и нижнихъ чиновъ Императорской Россійской арміи, находящихся въ Японіи, взятыхъ въ плѣнъ во время операцій настоящей войны, на случай, если Японское правительство найдетъ своевременнымъ въ данную минуту утвердить такую мѣру.
   Эта нота должна признаваться оффиціальной:
   "Русское императорское правительство признаетъ, что только самимъ плѣннымъ, безъ посредничества, какъ со стороны самого правительства, такъ и его агентовъ, принадлежитъ право рѣшиться принять обязательства ввиду полученіи свободы, которая имъ можетъ быть предложена, или отъ нея отказаться Согласно съ этимъ однако слѣдуетъ по пункту II приложенія Гаагской конвенціи, что освобожденіе подъ честное слово составляетъ частную сдѣлку между плѣннымъ и государствомъ, во власти котораго онъ находится. Русское-же правительство желаетъ оставаться въ предѣлахъ постановленій вышеуказанной конвенціи. Изъ этого положенія никакимъ образомъ не слѣдуетъ, чтобы императорское правительство имѣло намѣреніе не считаться съ даннымъ словомъ; напротивъ, твердо рѣшилось признавать установленія § 10 приложенія къ Гаагской конференціи, слѣдуя которой правительство не должно ни требовать, ни даже принимать отъ освобожденныхъ на честное слово плѣнныхъ, никакой службы, противной данному слову. Подпись:
   Кобе. 1904 г. 5 ноября.
   Французскій консулъ Люси Фоссарье.
   Такое дипломатическое постановленіе нашего правительства естественно создало милліоны споровъ, въ концѣ концовъ. если прекращенныхъ, то лишь потому, что правительство японское, не только не заикалось о возможности уѣхать плѣнникамъ домой на честное слово, но даже и ничего не отмѣчало на прошенія многихъ уволитъ ихъ подъ это условіе "не сражаться". Когда сдѣлалось очевиднымъ, что тщетны ожиданія и надежды на этой почвѣ, прекратились разговоры объ этой нотѣ. Между тѣмъ положеніе штабсъ-капитана Т. становилось все болѣе и болѣе серіознымъ; уже были очевидны явные симптомы умопомѣшательства, быть можетъ временнаго и потому не столько серіознаго, какъ казалось на первый взглядъ, но по всякомъ случаѣ грустнаго и тяжелаго.
   Онъ цѣлые вечера чудилъ, волнуя все населеніе офицерскихъ бараковъ, заходя и къ солдатамъ; то читая вслухъ Евангеліе или молитвенникъ, то являясь торжественно съ предложеніемъ со всѣми христосоваться. Однажды вечеромъ, послѣ цѣлаго ряда всѣхъ взволновавшихъ выходокъ, онъ вдругъ объявилъ, что идетъ въ Дого купаться (въ 10--11 ч, вечера-то!) и пошелъ прямо черезъ дворъ; сломалъ легкій бамбуковый заборъ, и зашагалъ по тропинкѣ. Минуты черезъ четыре невообразимая кутерьма поднялась въ баракахъ; солдаты забѣгали по корридорамъ съ фонарями и ружьями; сестры, переводчики, доктора, чиновники нее это, сильно обезпокоенное и взволнованное просто не знало, что предпринять. "И какъ это въ самомъ дѣлѣ! на глазахъ взялъ и ушелъ!" Ночь была темная, Т. ушелъ довольно далеко и даже говорилъ послѣ, что въ него стрѣляли, прежде чѣмъ поймать; въ общемъ, черезъ три четверти часа его торжественно провели подъ руки двое полицейскихъ и онъ былъ на всю ночь запертъ при канцеляріи. На другое утро японскія власти рѣшили убрать его, и онъ былъ увезенъ изъ госпиталя куда-то "въ помѣщеніе при управленіи плѣнныхъ", какъ успокоительно объявилъ переводчикъ съ добавленіемъ, что ему тамъ будетъ лучше".
   Долго меня не пускали навѣститъ его; его деньщикъ сообщалъ мнѣ, что барину жить не хорошо, что баринъ сидитъ въ клѣткѣ и чувствуетъ себя очень плохо.
   Наконецъ я получилъ разрѣшеніе увидѣть Т.
   Пройдя черезъ огромный дворъ японскаго военнаго госпиталя для случайныхъ больныхъ на высокой горѣ, я подошелъ къ небольшому домику, гдѣ на порогѣ увидѣлъ солдата, деньщика Т., сильно похудѣвшаго и поблѣднѣвшаго.
   -- Ну, что, какъ? спрашиваю
   -- Да плохо, очень плохо, просто изъ силъ выбился. Вотъ тутъ японцевъ нѣсколько помогаютъ, вѣдь сильный, просто не удержать, какъ выйдетъ изъ клѣтки-то. Вчера вотъ всю посуду въ прудъ побросалъ. Еле уняли!..
   Я увидѣлъ въ сѣняхъ двухъ сморщенныхъ старыхъ японцевъ за чайникомъ...
   -- Гдѣ-же Т: спрашиваю.-- Гдѣ-же клѣтка?-- Вотъ сейчасъ направо! Я открылъ маленькую низкую дверь и просто отшатнулся: въ комнаткѣ очень маленькой и низкой, была выстроена изъ толстыхъ брусьевъ короткая узкая клѣтка съ дверцей не болѣе, если не менѣе, полутора аршинъ высоты; на дверцѣ висѣлъ огромнѣйшій замокъ... Съ трудомъ взялъ я себя въ руки и, подойдя къ брусьямъ вплотную, разсказываю, что пришелъ освободить его, твердо рѣшивъ тутъ-же во что бы то ни стало потребовать отъ японцевъ его освобожденія. Т., сидѣвшій на матрацѣ въ разорванномъ платьѣ, съ разбитыми очками на носу, съ разбитыми часами въ рукахъ, былъ сильно возбужденъ, взволнованъ; увидѣвъ меня, онъ вскочилъ съ матраца и, протянувъ мнѣ обѣ руки, взволнованнымъ голосомъ сталъ говорить, что ему невыносимо сидѣть въ этой тигровой клѣткѣ; онъ, какъ и прежде, то говорилъ нормально, то начиналъ заговариваться
   Я съ трудомъ добился, чтобы отперли клѣтку; она была открыта съ тѣмъ условіемъ, чтобы я же и уговорилъ его войти послѣ назадъ въ нее. Посидѣвъ съ Т. на дворѣ у пруда, я заявилъ японцамъ, что не буду говорить Т., ничего о необходимости ему опять вернуться въ клѣтку, и хотѣлъ идти, но мнѣ сказали, что не позволятъ уйти отсюда, пока Т не будетъ въ клѣткѣ; я повторилъ сказанное мною, простился съ Т. и пошелъ со двора, меня долго не пропускалъ караулъ; я сказалъ, что желаю видѣтъ полковника Кооно. Придя къ нему, я сказалъ, что возмущенъ тѣмъ, что видѣлъ... Онъ отвѣтилъ, что не можетъ помѣстить Т. иначе...
   Скоро въ Мацуяму пріѣхалъ французскій консулъ съ секретаремъ посольства М-r de l'anaticu
   Я разсказалъ имъ объ обращеніи съ Т.; мнѣ было разрѣшено съѣздить къ нему вмѣстѣ съ М-r de Panaficu.
   Результатомъ этого визита и хлопотъ любезныхъ представителей Франціи было предложеніе со стороны японцевъ взять Т. на поруки въ госпиталь мнѣ и еще одному офицеру; за всякое приключеніе съ Т., вина падала на насъ обоихъ. Не смотря на наши ожиданія крупныхъ недоразумѣній, не смотря на сильное нежеланіе офицеровъ, чтобы Т. жилъ въ госпиталѣ, онъ смирно, тихо приводилъ тамъ ночи и дни; онъ даже сталъ поправляться, и часто долгіе вечера мы проводили съ нимъ въ интереснѣйшихъ бесѣдахъ.
   Но, не долго продолжалось выздоровленіе; скоро условія жизни, тяжелой, безсмысленной и унылой опять стали вліять на него, и снова Т. сталъ портиться...
   Было грустно видѣть этого умнаго, образованнаго, развитого, далеко не молодого человѣка въ состояніи полнаго невладѣнія всѣми своими дарованіями.
   Болѣзнь стала быстрыми шагами возвращаться; его отдѣляли, увозили, его, и вязали, и уговаривали, и стращали клѣткой и всякими ужасами онъ ни на что не обращалъ вниманія и велъ себя такъ, что было чрезвычайно тяжелъ для всѣхъ, солдатъ, и офицеровъ.
   Во всѣхъ, кругомъ онъ видѣлъ враговъ и недоброжелателей. Однажды онъ кинулся на врача японскаго, и тотъ обнажилъ кортикъ... Кончилось тѣмъ, что его вновь заперли въ клѣтку, гдѣ онъ и находится, вѣроятно, до сихъ поръ.
   Шт.-капит. Т. не былъ единственной жертвой плѣна.
   Въ польской командѣ сошелъ съ ума молодой солдатикъ и въ жалкомъ страшномъ видѣ былъ привезенъ въ госпиталь, гдѣ сталъ поправляться медленно и, вѣроятно, не надолго.
   Другой солдатъ, изъ выздоравливающихъ больныхъ въ одномъ изъ бараковъ уже нѣсколько мѣсяцевъ лишился разсудка и производилъ на всѣхъ больныхъ самое удручающее впечатлѣніе; онъ часто по ночамъ будилъ всѣхъ, крича невѣроятныя вещи, путалъ евангельскія цитаты съ площадной руганью, съ нечеловѣческими проклятіями японцамъ и русскимъ...
   Но и это еще не все.
   Офицеръ сотникъ С., помѣщавшійся въ помѣщеніи "Кокайдо", выбрасывается въ одинъ прекрасный день изъ окна второго этажа и повреждаетъ серіозно себѣ ногу; когда съ нимъ заговорили, оказалось, что онъ ненормаленъ... Его привезли въ госпиталь и тамъ, сначала онъ сталъ были поправляться, а послѣ быстро его состояніе ухудшилось.
   Онъ лежалъ совершенно одинъ въ пустомъ баракѣ; рѣдко кто заходилъ къ нему и было тяжело его видѣть. Онъ лежалъ, всегда закрывшись буркой и ни съ кѣмъ не разговаривалъ, кто-бы съ чѣмъ къ нему не обращался; въ рѣдкихъ случаяхъ онъ отвѣчалъ на вопросы.

0x01 graphic

   Передъ моимъ отъѣздомъ его настроеніе измѣнилось; цѣлые мѣсяцы не мѣнялъ онъ бѣлья и не ѣлъ почти ничего; вдругъ, когда я сказалъ, что онъ обязанъ перемѣнить бѣлье, потому что иначе ему перемѣнятъ силой, онъ объявилъ мнѣ, что переодѣнется самъ, и дѣйствительно сдѣлалъ это. Каждую ночь онъ сталъ совершать путешествія по баракамъ, заходилъ за занавѣски нашихъ комнатъ... все искалъ враговъ своихъ и послѣ нѣсколькихъ нападеній на спящихъ онъ былъ (уже послѣ моего отъѣзда) отвезенъ куда-то, къ шт.-кап. Т.
   Вотъ нѣсколько жертвъ этой ужасной жизни; но я беру и упоминаю не о всѣхъ жертвахъ, а только о болѣе выдающихся; ихъ было много, много. Потому надо понять и простить многимъ многое!

0x01 graphic

ОЧЕРКЪ IX-й.

Проза жизни.-- Отъѣздъ 60-ти офицеровъ изъ Сидзоока.-- Вечеръ, ночь и утро въ госпиталѣ невольниковъ.-- Переходъ въ другія бараки

I.

   Послѣ многихъ событій, о коихъ лишь вскользь упоминалось въ настоящемъ краткомъ изложеніи, и которыя, бытъ можетъ, были угаданы читателемъ, наступило затишье, какой-то вѣщій и даже зловѣщій сонъ Шевелить безконечными разговорами и спорами желанную несуществующую надежду будто надоѣло всѣмъ. опротивѣло, осточертѣло и потому даже рѣзко измѣнился характеръ споровъ, ставшихъ теперь и рѣдкими, и болѣе вялыми. Вѣдь отъ всего устаетъ человѣкъ и все надоѣдаетъ человѣку!
   Сегодня трое военноплѣнныхъ подъ бдительнымъ надзоромъ: офицера, солдата, жандарма, полицейскаго сыщика и переводчика идутъ къ горячимъ источникамъ Дого, чтобы окунутыя въ дымящуюся воду, пропитанную сѣрой, чтобы попить чай съ бисквитами и лечь на мягкой циновкѣ, невинно поболтать съ добродѣтельной и вѣжливой старой дѣвой Нее-санъ...
   Завтра трое другихъ офицеровъ идутъ "въ городъ за покупками" подъ такимъ же надзоромъ, съ такими же вялыми физіономіями, съ такими же пустыми разговорами. Каждый день кто-нибудь идетъ куда нибудь, съ усиліемъ созданъ не обходимость, жалкую и блѣдную, какъ каждый переживаемый день. Отъ утра до завтрака, отъ завтрака до обѣда, отъ обѣда до ночи и сна, медленно и жестоко безсмысленно тянутся часы жизни, топкой, вязкой, ровной и сонной, какъ болото... И, Боже мой какъ рады каждому ничтожному пузырю на этомъ болотѣ! даже тогда, когда онъ лопнетъ и наполняетъ атмосферу удушливыми газами!

0x01 graphic

   На кухнѣ японскій солдатъ поссорился и подрался съ выпившимъ русскимъ поваромъ, къ вящему удовольствію сбѣжавшихся отовсюду раненыхъ; и происшествіи говорятъ послѣ много и долго, осуждаютъ русскаго выпившаго повара, негодуютъ на дерзость японскаго солдата и, совершенно основательно, предполагаютъ, что вѣрно, и тотъ былъ пьянъ. Раненый военноплѣнный солдатъ, не отдалъ чести раненому военноплѣнному офицеру, не далъ ему дороги, когда они повстрѣчались на мосткахъ госпитальнаго корридора между бараками, такъ какъ съ трудомъ передвигался на костыляхъ, а тотъ шелъ легко, потому что выздоровѣлъ уже отъ легкой, быть можетъ, раны; происшествіе рождаетъ нескончаемые споры, толки, взрывы негодованія, даже ссоры, одинъ осуждаетъ офицера и оправдываетъ солдата, другіе наоборотъ, третьи обвиняютъ обоихъ, четвертые обоихъ оправдываютъ, пятые изрекаютъ цѣлые ворохи самыхъ невѣроятныхъ умозаключеній, будто бы безпощадно ясно вытекающихъ изъ наблюденій надъ солдатами нашими въ плѣну.

0x01 graphic

   Не перечислить всѣхъ пузырей, то здѣсь, то тамъ вскакивающихъ на поверхности болота жизни несчастныхъ военноплѣнныхъ.
   Въ серединѣ декабря мѣсяца, послѣ слуховъ и толковъ продолжавшихся всего нѣсколько дней, всѣхъ облетѣла уже оффиціальная вѣсть, что часть офицеровъ, въ количествѣ 60-ти человѣкъ, будутъ черезъ два-три дня отправлены въ городокъ Сидзоока на Нипонъ (недалеко отъ Токіо).
   Естественно и вполнѣ понятно, что толкамъ по этому поводу не было границъ: одни хотѣли ѣхать, но японцы не включили ихъ въ число отбывающихъ, и они были недовольны; другіе ѣхать изъ Мацуямы въ Сидзооку не хотѣли по многимъ причинамъ, но были включены въ число отъѣзжающихъ и потому тоже были недовольны. Но въ общемъ опредѣленнаго желанія, кажется, не имѣлъ никто; кто могъ, мѣнялся судьбой; нѣкоторые по много разъ мѣняли свои рѣшенія и по нѣскольку разъ пытались хлопотать, то объ ихъ отправкѣ, то объ ихъ оставленіи.
   Противъ обыкновенія лишь 2--3 дня продолжались споры и сборы; откладываній и замедленій, которыхъ такъ; любятъ японцы, не было.
   Въ назначенный день опустѣли съ утра шумныя многолюдныя помѣщенія офицеровъ "Кокайдо" и "Ичибанчо"; ихъ обитатели отправлялись почти всѣ цѣликомъ; только нѣсколько человѣкъ осталось въ Мацуямѣ, по особымъ соображеніямъ начальства. Огромныя толпы русскихъ плѣнниковъ, въ потрепанныхъ офицерскихъ пальто и тужуркахъ, собрались на маленькомъ грязномъ вокзалѣ; нѣкоторые въ неуклюжихъ штатскихъ пиджакахъ, нѣкоторые въ "казенныхъ" японскихъ курткахъ чернаго и желтаго цвѣтовъ; отъѣзжающіе солдаты -- деньщики толпились тутъ-же; навьюченные съ головы до ногъ всевозможнымъ скарбомъ, они стояли у чемодановъ и корзинокъ своихъ господъ, поглядывая по сторонамъ съ молчаливо сосредоточенными физіономіями.

0x01 graphic

   Японское "начальство" было налицо: и полковникъ Кооно, усатый маленькій начальникъ военноплѣнныхъ, и полковникъ Мацуй, мѣстный комендантъ, съ лицомъ, сморщеннымъ, какъ печеное яблоко, съ какими-то тусклыми, истрепанными, засаленными и почернѣвшими японскими орденами, какой-то худой, тощій офицеръ съ обгрызками сѣдыхъ висящихъ усовъ, съ физіономіей, величиной въ японскій кулакъ. Многое множество никому невѣдомыхъ, небольшихъ японскихъ поручиковъ и лейтенантовъ, съ самыми разнообразными черными тужурками и совершенно одинаковыми усами, глазами, манерами и саблями чинно ходило, почтительно поглядывая на своихъ старшихъ и совершенно не замѣчая будто русскихъ, хотя они ради нихъ сюда и прибыли. Когда подкатилъ поѣздъ, спеціально назначенный для доставленія русскихъ къ Токогаму (конечная станція у моря), гдѣ ждали два парохода, оживленіе и говоръ усилились: пожеланія остающихся, отрывочныя фразы разныхъ разговоровъ, окрики деньщиковъ и японскій говоръ,-- все это сливалось въ одинъ общій гулъ, напоминавшій издали шумъ морского прибоя. Какъ и можно было ожидать, тѣ, которые ѣхали, опять завидовали теперь остающимся, а кто оставался, съ нескрываемой завистью и огорченіемъ, смотрѣлъ на увозимыхъ; поистинѣ, хорошо тамъ, гдѣ насъ нѣтъ. Поѣздъ тронулся; вагоны были биткомъ набиты русскими, даже площадки и тѣ были заняты; изъ остающихся многіе провожали уѣзжающихъ товарищей до пароходовъ и ѣхали поѣздомъ вмѣстѣ до пристани Токогамы.
   Маленькіе вагончики, полные оживленнаго русскаго говора, понеслись между обнаженными рисовыми полями, среди канальчиковъ съ звенящими ручьми, помчались вблизи нихъ и надъ ними, полетѣли по туннелямъ подъ горами и по берегу спокойнаго блестящаго моря, въ двухъ-трехъ саженяхъ отъ его играющихъ волнъ.
   Скоро прибыли въ живописную Токогаму, густо населенную и всегда одинаково оживленную. Толпы русскихъ высыпали на маленькій вокзальчикъ, привлекая сотни любопытныхъ японскихъ физіономій; офицеры и переводчики японскіе стали торопить плѣнниковъ идти къ пристани, гдѣ уже давно дожидаются два огромныхъ парохода-транспорта. Какъ всегда водится, въ послѣднія минуты передъ разлукой, случайные товарищи по несчастью ея, трудомъ искали темъ для разговоровъ. Кто былъ сумраченъ, кто разсѣянъ, кто словоохотливъ, но невнимателенъ; въ общемъ какой-то неуловимый гнетъ, какое-то необъяснимое тяжелое чувство лежало въ настроеніи всѣхъ; отъѣзжающіе завидовали провожающимъ и наоборотъ; слышались фразы, полныя ироніи по адресу важно стоявшаго на палубѣ одного изъ пароходовъ маленькаго начальника военноплѣнныхъ, полковника Кооно; онъ ѣхалъ сопровождать и устраивать въ новомъ мѣстѣ переселенцевъ, ему ввѣренныхъ. Скоро раздался звонокъ; гулко и пронзительно отвѣтили ему свистки обоихъ пароходовъ; переводчики стали просить скорѣе садиться, при чемъ не путать свои мѣста: одинъ пароходъ предназначался для помѣщенія "Кокайдо", другой для "Ичибанчо". Пароходы медленно повернули и отплыли отъ дамбы, увозя нашихъ товарищей по неволѣ въ новыя невѣдомыя мѣста.
   Всѣ были печальны и задумчивы, возвращаясь домой... Недѣли черезъ двѣ я получилъ письма отъ нѣкоторыхъ солдатъ и офицеровъ; они описывали свое путешествіе до Сидзоока, говорили о встрѣчахъ на вокзалахъ, окрикахъ, и въ пользу и не въ пользу плѣнныхъ, и объ угощеніяхъ на вокзалахъ. Про условія жизни въ Сидзоокѣ,-- насколько дозволяла цензура японская, уже извѣстно читающему эту книгу, сколько допускала цензура, они жаловались на тѣсноту помѣщеній, на новыя стѣсненія, жалѣли, что не остались въ Мацуямѣ и утверждали, что тамъ было несравнѣнно лучше.
   

Il

   Стоитъ декабрь мѣсяцъ, но небо, голубое, прозрачное, безбрежное небо востока ясно, безоблачно. На западѣ, куда медленно тянется солнце, озаряя краснымъ отблескомъ деревья, дома, горы и долины, на западѣ блеститъ ярко въ лучахъ заходящаго свѣтила спокойное молчаливое море. Оно не бьется, не плещется, не трепещетъ, не дрожитъ даже; оно нее слилось съ небомъ въ пурпуровомъ блескѣ лучей своими сверкающими струями; оно будто отдѣлилось отъ земли и въ сліяніи съ лазурью небесъ обрѣло желанный миръ и драгоцѣнное счастье молчанія.
   Наступаетъ вечеръ; фигуры въ халатахъ умыло бродятъ по темнѣющему двору госпиталя, и сдержанный гулъ ихъ голосовъ звучитъ въ тишинѣ; слышатся отдѣльныя слова и возгласы; если веселый радостный человѣкъ прислушивался бы долго къ ихъ разговорамъ, какъ бы онъ ни былъ доволенъ жизнью, онъ ушелъ бы печальный и разстроенный, унося невыразимую тяжесть въ своемъ сердцѣ. Природа кругомъ засыпаетъ чуткимъ красивымъ сномъ востока; огромная гора съ замкомъ на вершинѣ вся залита послѣдними лучами солнца, и кажется, будто этотъ старый замокъ, прожившій много столѣтій, участливо прислушивается къ говору людей у подножія горы. Остренькіе тоненькіе листы бамбуковъ не колышатся на склонахъ горъ, неподвижны широколистые бананы и древовидные папоротники, темно-фіолетовой массой обнявшіе горы. Смѣлые, фантастичные, извилистые контуры стараго замка рѣзкими линіями. Обозначаются на небѣ; высоко налъ горнымъ замкомъ, купаясь въ золотыхъ лучахъ солнца, стая свободныхъ птицъ летаетъ широкими кругами. Триста лѣтъ назадъ они такъ-же носились въ лучахъ этого солнца, надъ стѣнами этого замка, надъ этой горой, надъ этимъ моремъ. И тогда также, какъ теперь, безчисленныя человѣческія сердца сильно, горячо бились въ томленіи невысказанныхъ. едва уловимыхъ чувствъ въ ярко-пурпуровомъ сіяніи такого-же нѣжнаго, молчаливаго задумчиваго вечера. И жизнь, тяжело, безостановочно и неудержимо несясь впередъ, наступала на нихъ своей тяжелой пятой и топтала ихъ; но создавались другія жизни, чтобы томиться мгновеніе, чтобы стремиться познать тайну мірозданія, чтобы быть растоптанными тяжелой пятой жизни на краю пониманія и исчезнутъ безслѣдно для этой земли, для этого моря, для этого неба... Каждый вечеръ бродятъ русскіе у подножья горы; сердца этихъ печальныхъ людей, оторванныхъ отъ родины, мчатся, плача, къ прошлому. Ихъ мечты, ихъ души рвутся далеко, далеко, не туда, гдѣ, пурпуромъ сіяющее море неуловимо сливается съ небомъ, а еще дальше, за грань ихъ сліянія. Никто не знаетъ, не видитъ и не слышитъ, какая горячая мольба дрожитъ порою на устахъ этихъ людей къ невѣдомому Творцу вселенной: вернутъ былое, вернуть былое!
   Что имъ чуждая красота этихъ небесъ, этихъ горъ и моря, когда тамъ далеко, покинуты ихъ осиротѣлыя семьи... Тамъ, далеко, тамъ, гдѣ все любимо и знакомо: каждый клокъ соломы на крышѣ, каждое деревцо на узкомъ заставленномъ дворѣ, каждое маленькое горе, каждый тихій, ясный часъ въ рабочемъ быстромъ и простомъ днѣ.
   За что оторвали ихъ отъ любимой раковины и бросили сюда въ эту ненужную имъ Мацуяму, гдѣ будто червь какой-то сосетъ день и ночь ихъ сердца. За что? за что?
   Безмолвно сіяетъ яркимъ пурпуромъ тихій вечеръ странной декабрьской осени и величественной сказочной красотой своей не даетъ отвѣта горькимъ думамъ...
   Надъ горнымъ замкомъ, по прежнему, стая птицъ кружится высоко; сливаются съ небомъ и темнѣютъ на склонахъ горъ широколистные бананы и древовидные папоротники, обнимая горы... Уже небо темнѣетъ, горы темнѣютъ; первая звѣзда, мигая, дрожитъ надъ замкомъ; такъ дрожала она и триста лѣтъ тому назадъ, сіяя съ дальняго неба на чуждую ей землю! Наступаетъ ночь, полная мира; изъ густой чаши темной листвы блестятъ огоньки фанзъ; тамъ живутъ свободные и счастливые люди; бдительный, неспящій, бездушный и молчаливый часовой не слѣдитъ за ними, не глядитъ въ ихъ окна, не прислушивается къ спокойному говору: они свободны! И въ двухъ шагахъ отъ этой свободы, отъ этихъ привѣтливыхъ тусклыхъ огней фанзъ, спрятанныхъ въ темной зелени,-- длинный рядъ электрическихъ фонарей, цѣлая улица одинаковыхъ деревянныхъ сараевъ съ соломенными крышами; патрули часовыхъ быстрыми шагами холятъ въ разныя стороны по пустыннымъ улицамъ этого маленькаго печальнаго города плѣнныхъ; останавливаются, прислушиваются къ малѣйшему шороху, зовутъ другъ друга, условно перекликаясь, заглядываютъ въ окна и безцеремонно громко стучатъ большими башмаками по деревяннымъ настилкамъ. Каждую ночь! Каждую ночь!

0x01 graphic

   До самаго утра сотни сердецъ бьются несбыточными, неутолимыми желаніями воли; только невольникъ можетъ понять муки этихъ желаній и каждому свободному человѣку не снились никогда такія мученія. Въ сараяхъ солдатъ холодно, холодно; вѣтеръ свободно забирается сквозь тысячи щелей въ стѣнахъ. сквозь неплотно придвинутыя рамы съ папиросной бумагой вмѣсто стеколъ; вѣтеръ гуляетъ между ранеными, какъ по улицѣ, забирается подъ одѣяла, гудитъ и стонетъ гдѣ-то подъ крышей... Тщетно кутаются съ головой лежащіе на матрасахъ, холодъ все-таки добирается до ихъ тѣлъ и зловѣщій, душу томящій стонъ вѣтра доносится до ушей ихъ, усиливая муки все тѣхъ-же несбыточныхъ желаній драгоцѣнной, утерянной воли.

0x01 graphic

   Свѣтъ лучей утренняго солнца гонитъ куда-то унылыя думы; свѣтъ солнечныхъ лучей говорить ярко о жизни своимъ живительнымъ сіяніемъ и въ глубинѣ измученныхъ сердецъ просыпается убогая радость. Это мимолетные проблески той могучей радости жизни, которой дышитъ, движется и сіяетъ все живое...
   Начинается день такой-же, какой былъ вчера, какихъ было многое множество и которыхъ никто не знаетъ, сколько ихъ ждетъ впереди...
   Въ концѣ ноября весь офицерскій баракъ, т. е. живущіе въ немъ, были переведены въ другой съ штукатуренными стѣнами; этихъ новыхъ сараевъ съ штукатуренными стѣнами было выстроено 16 паралельнымъ рядомъ со старыми. Этого перехода ждали давно, т. к. всѣ жаловались на холодъ по ночамъ; но въ новыхъ сараяхъ врядъ-ли было особенно теплѣе, такъ какъ двери были, напримѣръ, такого же устройства, какъ въ старыхъ, безъ настилокъ надъ ними (только послѣ уже стали устраивать потолки, потому что холодъ былъ страшный). Изъ офицеровъ перешли всѣ въ новый сарай, исключая больного сотника С., оставшагося однимъ въ прежнемъ баракѣ. Солдатъ переселили лишь сильно бальныхъ, занявъ ими всего днѣ пары новыхъ бараковъ, такъ что остальные оставались свободными, солдаты положеныя на кроватяхъ, а не на полу, какъ въ прежнихъ. Офицеры старались размѣститься свободнѣе, т. к. вкусивъ уже всю прелесть тѣсноты, желали спать возможно дальше другъ отъ друга и поспѣшно занимали отдѣльныя "фанзы"; конечно многимъ такъ и не пришлось занять отдѣльныя стойла и они помѣстились по старому, по-двое.
   Читателю неинтересно это? А этими бѣдными интересами, этимъ жалкимъ содержаніемъ наполнялось существованіе плѣнниковъ!..

0x01 graphic

0x01 graphic

ОЧЕРКЪ X.

Слухи объ Артурѣ.-- Побѣгъ.-- Взятіе оружія у пріѣхавшихъ въ добровольный плѣнъ артурскихъ героевъ.-- Наказаніе виновныхъ.-- Плѣнные генералы въ Нагоѣ.

   Казалось, японцамъ доставляло особенное удовольствіе мучить солдатъ,-- военноплѣнныхъ самыми невѣроятными разсказами о положеніи дѣлъ на войнѣ; мало вѣрили невольники этимъ разсказамъ, но все-же они давали пищу толкамъ и волновали полусонные умы заключенныхъ въ неволѣ.
   Впечатлѣніе, которое произвела на нихъ вѣсть о взятіи Артура, было неописуемо; они долго не вѣрили, долго сомнѣвались, пока взятіе Артура не сдѣлались для всѣхъ несомнѣннымъ.
   На улицахъ начинались празднества, безпрерывныя красивыя шумныя процессіи обходили улицы города и останавливались передъ воротами и заборами жилищъ военноплѣнныхъ; а они все не вѣрили, все не хотѣли вѣрить.
   -- Сколько умирало, такъ держались долго, весь городъ кровью облили, теперь генералы сдали?.. Кабы бились они на фортахъ, кабы ихъ кровь лилась, умерли бы они, какъ мы умирали, а не сдали бы Артура!.. Обманывали, все время обманывали солдата!..-- Такъ говорили невольники, когда извѣстіе о сдачѣ крѣпости сдѣлалось несомнѣннымъ; но они не знали, что Артуръ сдалъ лишь одинъ начальникъ укрѣпленнаго раіона генералъ Стессель, противъ воли и скрытно отъ генерала Смирнова, коменданта крѣпости и отъ всего гарнизона.
   Тяжелое впечатлѣніе произвела на солдатъ эта вѣсть; надолго прекратился шумъ и смѣхъ въ баракахъ... На грустномъ лицѣ каждаго невольника всякій могъ бы прочесть вопросъ, полный томительной неувѣренности: "правда-ли это?" Стали прибывать раненые изъ крѣпости; съ утра до ночи кучки раненыхъ стали толпиться у ихъ матрасовъ, слушая печальные разсказы печальной трагедіи Артура и надолго дни томительнаго плѣна наполнились разговорами, мыслями, разсказами; въ этихъ разговорахъ простыхъ людей, всей душой любящихъ свою родину, не было, ни лжи, ни фальши, ни рисовки; и было безконечно грустно понимать истинное горѣ этихъ истинно честныхъ людей.
   Въ ночь съ 23 на 24 декабря изъ госпиталя бѣжало шесть человѣкъ: сотникъ Святополкъ-Мирскій (бѣжавшій уже третій разъ), штурманъ дальняго плаванія, не успѣвшій еще сдать экзамена на прапорщика флота П. спасенный съ "Рюрика" и четыре казака. Съ запасами провизіи дней на 15, въ японскихъ кимоно, надѣтыхъ на европейское платье, они около половины 11-го ночи вышли изъ ограды госпиталя и, благополучно миновавъ часовыхъ, направились въ горы; дней черезъ 6--7 они думали дойти до моря и, захвативъ у берега одно изъ мелкихъ рыбачьихъ суденъ, пойти на немъ по направленію къ какому-нибудь международному порту или къ мѣсту постояннаго прохожденія французскихъ или германскихъ пароходовъ. Бѣглецы были снабжены картами, планомъ острова, компасами, ножами; шансовъ на успѣхъ было очень мало и только страстное желаніе воли могло создать рѣшимость уйти изъ невыносимыхъ условій этой жизни тѣмъ, кому не улыбалась уже никакая другая надежда на близкую свободу. Только 25-го декабря днемъ былъ обнаруженъ побѣгъ и въ тотъ-же день они были пойманы въ горахъ, верстахъ въ 17 отъ города военноплѣнныхъ. Святополкъ-Мирскій упалъ со скалы и сильно расшибленный не могъ двигаться дальше; они были обнаружены японской полиціей и приведены назадъ уже не въ госпиталь, а къ тюрьму. Долго держали ихъ въ неизвѣстности, долго тянулся судъ; уже нѣкоторые стали распространять слухи о томъ, что Святополкъ-Мирскій, какъ вторичный бѣглецъ будетъ разстрѣлянъ, даже повѣшенъ... Только здѣсь, уже послѣ моего освобожденія, я получилъ отъ французскаго консула изъ Кобе извѣстіе, что они приговорены къ долгосрочной тюрьмѣ -- Святополкъ-Мирскій къ 15-ти годамъ, остальные меньше.
   Уже послѣ вѣсти о мирѣ, когда необходимо было установить, будутъ-ли освобождены эти осужденные, я много разъ поінимллъ вопросъ о нихъ въ печати Меня поражало странное безучастіе главнаго Штаба къ ихъ судьбѣ. Военный министръ Сахаровъ, въ разговорѣ со мною, подалъ надежду, что по заключенію міра ихъ конечно помилуютъ и вернутъ въ Россію. Неужели они, не жалѣвшія жизни своей для завоеванія себѣ свободы, не имѣютъ правъ на нея?

0x01 graphic

   Позже, въ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ дали прочную надежду на ихъ амнистію, и послѣ по всѣмъ газетамъ были разосланы циркуляры о томъ, что правительствомъ сдѣлано все для ихъ спасенія.
   Послѣ этого тяжелаго событія многое измѣнилось въ жизни невольниковъ. Начались усиленныя провѣрки во всѣхъ баракахъ, каждое утро и каждый вечеръ; множество стѣсненій и строгостей со стороны японскихъ властей должны были являться возмездіемъ всѣмъ и безпокойство и опасенія, причиненныя бѣглецами.
   Когда стали прибывать портъ-артурскіе офицеры, первый вопросъ плѣнниковъ имъ былъ: почему вы съ оружіемъ? У васъ не отобрали оружіе? и плѣнники услышали гордый отвѣтъ: "Намъ сохранено оружіе по пункту 7 положенія о капитуляціи, въ воздаяніе особыхъ заслугъ храбрымъ защитникамъ Артура, мы въ плѣнъ пріѣхали добровольно, чтобы раздѣлить участь съ солдатами". И плѣнники, уже долгіе несносные мѣсяцы томившіеся въ неволѣ, грустно задумывались и позволяли выражать нѣкоторое недовѣріе къ тому, что японцы "въ воздаяніе особыхъ заслугъ" будутъ иначе относиться къ нимъ. Они слишкомъ хорошо знали плѣнъ, чтобы отнестись критически къ надеждамъ легковѣрныхъ новоприбывшихъ. Среди мелкихъ событій, не замедлившихъ разыграться у добровольныхъ плѣнниковъ, одно крупное недоразумѣніе имѣло мѣсто во многихъ помѣщеніяхъ вновь прибывшихъ; подробно разскажу о томъ, что мнѣ извѣстно относительно этихъ происшествій.
   Немного спустя послѣ прибытія первой партіи артурскихь плѣнныхъ, начались разговоры о томъ, что японцы намѣрены отобрать у прибывшихъ оружіе, несмотря на знаменательный 7-й пунктъ капитуляціи; офицеры не вѣрили и возмущались даже тѣмъ только, что распространяютъ подобные слухи. Между тѣмъ однажды является полковникъ Кооно въ помѣщеніе Кокайдо и объявляетъ, что японское правительство постановило отобрать у прибывшихъ офицеровъ холодное оружіе, не смотря на 7-й пунктъ капитуляціи; оружіе будетъ пока спрятано въ цейхгаузъ, а послѣ плѣна вновь возвращено офицерамъ, какъ ихъ законная собственность; здѣсь-же, въ плѣну имъ не разрѣшается имѣть оружія.
   Офицеры заволновались.
   Какъ отдать оружіе? да какъ они смѣютъ? обманщики, мы добровольно пріѣхали въ плѣнъ, намъ сохранено оружіе, мы не отдадимъ пустъ берутъ силой.
   Полковникъ Кооно, увидѣвъ такой громкій и солидарный протестъ, удалился и протелеграфировалъ въ Токіо, "что дѣлать?"; послѣдовалъ отвѣтъ: "Руководствуйтесь 10-мъ пунктомъ правилъ о содержаніи военноплѣнныхъ, гдѣ ясно указано, что нелыя военноплѣннымъ имѣть при себѣ оружіе".
   Интересно, какъ-же забыло японское правительство этотъ пунктъ и создало 7-й пунктъ капитуляціи, "въ воздаяніе заслугъ храбрыхъ защитниковъ"?..

0x01 graphic

   Съ неточнымъ отвѣтомъ и съ туманными инструкціями, чуя недоброе для своей карьеры и, вѣроятно проклиная въ умѣ и войну, и русскихъ плѣнниковъ и ихъ оружіе, полковникъ Кооно, вновь являлся къ офицерамъ, но результаты были тѣ же это заставило его послать новый запросъ въ Токіо, откуда опятъ послѣдовалъ отвѣтъ, прямо выражавшій желаніе властей, но не выражавшій никакихъ инструкцій: "для спокойствія военноплѣнныхъ необходима сдача оружія въ депо; дайте понятъ русскимъ офицерамъ, что имъ необходимо подчиняться правиламъ для военноплѣнныхъ и покорно сдать свое оружіе".

0x01 graphic

0x01 graphic

   Но въ виду того, что офицеры вновь энергично отказались сдать свое оружіе. Кооно на слѣдующій день вызвалъ караулъ и приказалъ японскому офицеру, завѣдующему "Кокайдо" снять со стѣнъ оружіе и доставить его въ депо, что и было, по возможности, исполнено; но многіе опять категорически отказались сдать сабли и приходъ Кооно встрѣтили возгласами и криками самаго угрожающаго значенія; многіе на его глазахъ стали ломать свои шашки вмѣстѣ съ ножнами, топтать ногами и бросать на землю.
   Это послѣднее обстоятельство дало случай Кооно включитъ въ тюрьму многихъ "зачинщиковъ" бунта и заточить самымъ жестокимъ способомъ, о коемъ я упомяну ниже.
   Въ другомъ помѣщеніи: "Ичибанчо" отобраніе оружія обошлось безъ приключеній. Во вновь приспособленномъ дли офицеровъ помѣщеніи "Міеонджи", почти всѣ офицеры поломали свое оружіе въ присутствіи японскихъ офицеровъ, за что трое и были посажены въ тюрьму.
   Между прочимъ одинъ молодой прапорщикъ подвергся оскорбленію: у него японскій офицеръ сорвалъ знакъ ордена св. Георгія и топталъ его ногами; онъ былъ разсерженъ неповиновеніемъ плѣннаго
   Во вновь приспособленномъ для офицеровъ помѣщеніи "Конденша", офицеры, поголовно отказавшись сдать оружіе, внушили тревожныя опасенія японскому начальству. Кооно, на основаніи полученныхъ инструкцій, не могъ сдѣлать ничего иного, какъ заявитъ, что будетъ стрѣлять, разъ русскіе не хотятъ подчиняться правиламъ, и было передано въ отвѣтъ на это заявленіе черезъ старшаго офицера полковника С., что офицеры уступаютъ лишь физической силѣ и констатируютъ всю возмутительность японской неправоты, а русскіе правы возмущаться, разъ никакихъ подобныхъ разговоровъ не было въ Артурѣ и даже въ Дальнемъ. Кооно предложилъ старшему офицеру С, взять у офицеровъ оружіе и передать ему, это онъ написалъ на нѣмецкомъ языкѣ и записку передалъ полковнику С.; записка была выброшена на его глазахъ. Вопросъ не разрѣшался, а затягивался и обострялся; офицерство шумѣло, полковникъ С, говорилъ пространно о необходимости заявитъ письменно, что нужно сдавать оружіе и по какимъ мотивамъ, дабы послѣ можно было найти защиту и справедливость въ оффиціальномъ вмѣшательствѣ незаинтересованныхъ лицъ. Кооно, все время бывшій крайне нерѣшительнымъ вдругъ стремительно и сердито вошелъ въ зало храма (гдѣ находились офицерскія койки) и сталъ съ адъютантомъ обходить всѣ постели по очереди и снимать со стѣнъ оружіе. Какъ ни странно, оружіе было сдано все по очереди тихо, смирно, безъ инцидентовъ и словопреній со стороны нашихъ офицеровъ; увидѣвъ рѣшительность Кооно (правда проявившуюся довольно поздно) -- они поняли свое безсиліе и покорились обстоятельствамъ; 80 сабель были на лицо; въ тотъ-же день это оружіе было переслано въ депо военноплѣнныхъ. Двѣсти человѣкъ офицеровъ, прибывшихъ потомъ изъ Артура и, за неимѣніемъ помѣщеній, расположенныхъ въ пустыхъ баракахъ госпиталя,-- отдали свои шашки, сабли и кортики по первому требованію безо всякихъ осложненій.
   Шесть офицеровъ за бунтъ и неповиновеніе были посажены въ тюрьму. Въ тѣсной и темной каморкѣ они должны были мерзнуть на голомъ полу день и ночь; холодный вѣтеръ безпрепятственно врывался въ неплотно задвигаемыя окна, три одѣяла (отбиравшіяся съ ранняго утра), не могли спасти отъ холода
   Кромѣ стужи наказанные мучились отъ темноты и отъ отсутствія возможности спать, т. к. матрасы съ утра тоже убирались. Тутъ же вблизи, въ сосѣдней комнатѣ., томился сотникъ Святополкъ-Мирскій за третій побѣгъ и ждалъ суда; ему вовсе не давали одѣяла и онъ часто приходилъ погрѣться къ сосѣдямъ. Воды для умыванія не было, бѣлья перемѣнять было нельзя; сидѣли въ грязи, темнотѣ, холодѣ и вони. Хлопоты французскаго консула объ ихъ освобожденіи или облегченіи наказанія не увѣнчались успѣхомъ; Кооно отвѣтилъ, что не можетъ измѣнить наказанія, т. к. не имѣетъ на то никакихъ указаній изъ Токіо.
   Въ такія-же условія послѣ была брошена наказанная группа штабъ и оберъ-офицеровъ за отказъ принять генерала Нейсо (исторія съ подполк. Л., о которой ниже упоминется).
   Скажу теперь нѣсколько словъ о жизни въ плѣну нашихъ портъ-артурскихъ генераловъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Они помѣщены въ городкѣ Нагое въ храмѣ Будды: "Хигаши-Бетсуви"; тамъ живутъ ген. Фокъ, команд. 4-й дивизіи, артиллеристъ Никитинъ, ген. Ирманъ и команд 4-й арт. бригады генералъ Мехмандаровъ.
   Въ обширномъ храмѣ отдѣлено каждому генералу по двѣ комнаты и кромѣ того одна большая общая въ видѣ столовой. Эта комната выходитъ на веранду чисто японскаго стиля съ циновками, шириною около 4 аршинъ Меблировка состоитъ изъ столовъ. стульевъ, желѣзныхъ кроватей и хибачей, на эти хибачи генералы жалуются, говорятъ, "что они плохо пахнутъ и что лучше имъ сидѣть въ шубахъ, чѣмъ дышаать непріятными газами этихъ.печей".
   Затѣмъ еще плѣнные генералы жалуются на невозможность быть одинокими, когда хочется; черезъ "шози" {Шози -- бумажныя окна.} и "харатрами" {Харатрами -- рамы ихъ.} слышенъ всякій разговоръ; онъ дѣлается общимъ; для людей въ ихъ возрастѣ это не удобно. Если бы они знали, какъ помѣщены не только многіе офицеры, но сотни и тысячи солдатъ, ради которыхъ они пошли въ плѣнъ, мнѣ кажется, что они бы не стали жаловаться на такія неудобства, разъ имѣютъ по двѣ комнаты на человѣка. Генералы всѣ единогласно утверждаютъ объ удивительномъ отношеніи японцевъ, о всюду подносимыхъ цвѣтахъ во время пути до Мацуямы, и о всемъ пути, который произвелъ на нихъ самое отрадное впечатлѣніе. Полковникъ отъ кавалеріи Хигаши, поставленный завѣдующимъ плѣнными этого помѣщенія, по мнѣнію французскаго консула, стоитъ на высотѣ этой, въ сущности, трудной задачи. По правиламъ, напримѣръ, онъ поможетъ говорить съ плѣнными безъ присутствія офицеровъ и переводчиковъ депо, но тѣмъ не менѣе во все время пребыванія консула въ Нагоѣ, онъ гулялъ въ саду съ переводчикомъ консульства Гассекавой и предоставилъ консулу полную свободу говорить съ плѣнными генералами; это свидѣтельствуетъ о большомъ тактѣ, тѣмъ болѣе, что полковникъ Хнгаши говоритъ по-французски.
   Удивительна разница въ обстановкѣ жизни этихъ генераловъ по сравненію съ условіями, какими японцы обставили плѣнъ другимъ генераламъ Смирнову и Бѣлому, которые живутъ въ роскоши чисто европейскаго стиля: мягкая мебель, ковры, обширныя комнаты, нѣсколько денщиковъ въ ихъ распоряженіи...
   Всѣхъ плѣнныхъ въ Нагоѣ 1011 солдатъ, они размѣщены въ храмахъ и не такъ тѣсно, какъ въ Мацуямѣ; по 100 въ храмахъ Шосизи и Васюзи и въ другихъ; въ Нагоѣ много моряковъ.
   Кромѣ Мацуямы, гдѣ 2329 плѣнныхъ и Нагои, гдѣ 1023 плѣнныхъ, русскіе невольники распредѣлены еще въ слѣдующихъ городахъ Японіи (привожу данныя, относящіяся къ серединѣ февраля мѣсяца):
   
   Хирошима -- 3.000
   Фукуджіама -- 906
   Ниношима -- 2,630
   Осака -- 17.597
   Химеджи -- 2,194 (моряки).
   Маругама -- 350
   Сидзоока -- 60 солд. и 60 офиц.
   Дайри (Moджи) -- 1,000
   Фукуока -- 1000
   
   Въ пути еще находилось 600 человѣкъ, кажется, предназначавшихся для Хирошимы.
   Въ общемъ получается сумма, Превышающая 10 тысячъ; но она въ дѣйствительности больше, такъ какъ существуютъ, видимо, еще помѣщенія, которыя держатся въ тайнѣ. На грустныя думы наводятъ эти цифры прибавитъ къ этой суммѣ еще мукденскихъ, цусимскихъ и сахалинскихъ плѣнныхъ.-- получится цѣлая армія!..
   Но во что обратятся люди, послѣ долгой жизни въ мной описанныхъ условіяхъ?-- предоставляю судить прочитавшему эту книгу... Въ ней лишь десятитысячная частъ той ужасной трагедіи, которая именуется плѣномъ; но если читавшій былъ внимателенъ, онъ согласится со мною, что плѣнъ есть чудовищное. Жесточайшее и несправедливѣйшее недоразумѣміе войны? Можно лишь утѣшаться тѣмъ, что онъ принесъ несомнѣнную пользу, разбудивъ у ста тысячъ солдатъ пониманіе пережитаго, научивъ ихъ критически относиться къ дѣйствительности... заставивъ много и долго думать о военной жизни
   Война не знаетъ пощады; у нея всѣ виновны: у нея нѣтъ правыхъ!..

0x01 graphic

ОЧЕРКЪ XI

Послѣдовательная перемѣна отношеній японскихъ властей къ плѣннымъ.-- Конфликтъ съ группой Портъ-Артутрскихъ офицеровъ.-- Подполковникъ Л.-- Отношеніе японскихъ медицинскихъ властей къ русскимъ больнымъ.-- Порядки госпиталя.

   Съ паденіемъ Артура огромное количество новыхъ плѣнниковъ наполнило Мацуяму; когда я уѣзжалъ оттуда (3 февр. нов. ст.), общее количество плѣнныхъ было: 2329 человѣкъ, включая 522 офицера съ ихъ денщиками. Множество людей, совершенно не понимавшихъ значеніе плѣна и совершенно не привыкшихъ къ условіямъ жизни въ Мацуямѣ, сразу сбили съ толку все мацуямское начальство; недоразумѣній, недовольствъ, заявленій, протестовъ, просьбъ, возмущеній, нарушеній правилъ и скандаловъ хоть отбавляй; это не замедлило отразиться на отношеніи ко всѣмъ плѣннымъ со стороны всѣхъ представителей властей, кончая переводчиками и даже солдатами; всѣ недоразумѣнія съ русскими отражались на нихъ въ видѣ непріятностей по службѣ, и они даже, быть можетъ, были правы выражать всѣмъ обращеніемъ съ русскими свое недовольство ими. Описанный рядъ скандаловъ съ оружіемъ, гдѣ офицеры русскіе показали себя, съ одной стороны рѣшительными и безстрашными, съ другой стороны непослѣдовательными и совершенно безсильными и безпомощными, далъ понять японскому начальству, "что чѣмъ мягче мы будемъ обращаться съ русскими, тѣмъ болѣе будетъ недоразумѣній, суровое и и энергичное е преслѣдованіе за неисполненіе всѣхъ правилъ будетъ единственной прочной мѣрой, обезпечивающей спокойствіе среди невольниковъ. Прибавлю столь драгоцѣнное для побѣдителей.

0x01 graphic

   Слова въ кавычкахъ прямо, почти буквально, перевожу изъ пространнаго циркуляра, выражающаго "мнѣніе тайныхъ совѣтниковъ" и разосланнаго для руководства соображеній ближайшихъ властей. Конечно, болѣе всего перемѣна отношеній отразилась на нашихъ солдатахъ, уже совершенно въ сторонѣ стоявшихъ отъ всѣхъ событій среди офицерства. Случаи наказанія за самые пустяки и наказаній строгихъ, даже жестокихъ -- участились. Прежде тоже были инциденты въ солдатскихъ помѣщеніяхъ, но обыкновенно заканчивались они довольно благополучно по сравненію съ инцидентами среди офицеровъ. Для иллюстраціи приведу нѣсколько происшествій съ солдатами плѣнниками
   1) Въ такъ называемомъ "заразномъ баракѣ", расположенномъ нѣсколько отдѣльно отъ остальныхъ (объ этомъ баракѣ я еще упомяну ниже) раненый солдатъ, не могущій передвигаться безъ костылей, былъ избитъ служителями (въ томъ баракѣ нѣтъ сестеръ) его же собственными костылями за то, что вышелъ во дворикъ, куда выходить не дозволялось; а онъ, между прочимъ, получилъ разрѣшеніе отходить не далѣе семи шаговъ отъ барака. Послѣ этого случая онъ, конечно, не вставалъ съ постели.
   2) Одного солдата (унтеръ-офицера) за поздніе разговоры вечеромъ въ баракѣ, какъ старшаго, наказали стояніемъ "смирно" у дверей канцеляріи. Когда послѣ долгаго терпѣливаго стоянія, онъ сталъ протестовать, то былъ битъ японскимъ унтеръ-офицеромъ и запертъ въ каморку почти до утра; когда я, случайно напавшій на сцену его влеченія въ каморку (онъ дѣйствительно сопротивлялся) и сталъ протестовать противъ такого безобразія, мнѣ было сказано, что русскій пьянъ, а съ пьянымъ нельзя поступать иначе; я утверждаю, что пьянъ онъ не былъ. Весь баракъ сильно и громко возмущался по этому случаю; было забрано еще нѣсколько человѣкъ и наказано; баракъ не спалъ почти до самаго утра.
   3) Одинъ солдатъ былъ наказанъ стояніемъ у двери въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ (съ раненой незажившей ногой) за то, что мылъ казенную рубашку въ горячей водѣ бани, несмотря на запрещеніе мыть бѣлье въ горячей водѣ; но бѣлье мѣнялось такъ рѣдко, что случаи когда 1 1/2 мѣсяца солдатъ лежитъ въ той-же рубашкѣ -- очень нерѣдки.
   4) Въ одномъ изъ помѣщеній для здоровыхъ солдатъ караульный напалъ на русскаго солдата и. ударяя прикладомъ по ногамъ, кричалъ, чтобы онъ не подходилъ такъ близко къ забору; ему въ помощь послѣ подбѣжалъ полицейскій и ударами кинжала сильно изранилъ русскому руку; послѣ это происшествіе было объяснено такъ: солдата, собирался бѣжать и его во время открыли.
   Солдата судили и посадили подъ арестъ на неопредѣленное время; не смотря на просьбы товарищей, чтобы его отправили въ госпиталь и тамъ оставили, японцы не согласились; его лишь приводили въ госпиталь, чтобы сдѣлать перевязку, раны были довольно глубокія и болѣзненныя. Было еще нь сколько случаевъ въ родѣ этихъ; всѣ эти происшествія сильно настраивали плѣнныхъ противъ ихъ тюремщиковъ и въ одинъ прекрасный день какая-нибудь новая исторія можетъ закончиться крупнымъ возмущеніемъ и серіознымъ конфликтомъ
   Японцы говорили сами, что у нихъ нѣтъ достаточнаго количества служебнаго персонала для столькихъ плѣнныхъ; это конечно справедливо и вполнѣ понятно: они не ожидали такъ много плѣнныхъ и имъ было крайне трудно справляться съ ними. Многіе переводчики и офицеры были переведены въ другіе города, гдѣ тоже понаѣхало множество русскихъ

0x01 graphic

   И во всемъ, буквально во всемъ, чувствовалось, какъ мало-по-малу все болѣе и болѣе сурово начинаютъ относиться къ военноплѣннымъ побѣдители, не смотря на торжество своихъ побѣдъ, не смотря на большое количество военныхъ добычъ въ видѣ воиновъ, взятыхъ живьемъ. Все это объяснялось крайней трудностью сторожитъ, кормить, одѣвать, а потомъ и учитъ -- нѣсколько десятковъ тысячъ людей, не понимающихъ, ни языкъ, ни обычаи.
   Уже послѣ моего отъѣзда огромный скандалъ разыгрался въ одномъ изъ помѣщеній офицерскихъ, безусловно въ немъ виновны и русскіе, но по всякомъ случаѣ поступокъ полковника Кооно заслуживаетъ глубокаго негодованія.
   Однажды является въ помѣщеніе, гдѣ жили портъ-артурскіе офицеры, вновь назначенный комендантъ, генералъ Окаба Цейсо, въ сопровожденіи Кооно и нѣсколькихъ офицеровъ.
   Когда вся компанія пошла въ зданіе, генералъ замѣтилъ, что не видитъ старшихъ офицеровъ и попросилъ ихъ позвать черезъ переводчика, но тѣ отказались выйти къ японскому генералу и имъ самъ пошелъ къ нимъ разсерженный, конечно, этимъ отказомъ; сильно жестикулируя руками, онъ сталъ говоритъ что-то офицерамъ, ко тѣ громко заявили, чти просятъ его не кричатъ и не жестикулировать, а говорить вѣжливо.
   Богъ знаетъ, какъ были переведены эти слова переводчикомъ, но полковникъ Кооно заявилъ офицерамъ, что они держатъ себя хуже солдатъ и съ ними нельзя обращаться какъ съ офицерами На эти слова къ нему подскочилъ подполковникъ Л, и съ раздраженіемъ и возмущеніемъ, присовокупляя крѣпкія русскія слова, заявилъ, что ихъ офицерами сдѣлалъ ихъ русскій царь, а не японскій микадо, и что онъ не въ правѣ говорить такъ... Тутъ-то и произошла отвратительная сцена: Кооно набросился на Л. и сталъ наносить ему удары саблей, не вынимая ее изъ ноженъ; онъ билъ его долго, по ногамъ, по туловищу, по головѣ; въ то время вбѣжали солдаты и стали выталкивать вонъ изъ комнаты другихъ офицеровъ.
   Ихъ всѣхъ отправили въ тюрьму. Л. былъ такъ сильно избитъ, что не могъ идти самъ и его почти несли на рукахъ; японцы не позволили взять рикшу
   Если бы офицеры наши не были немного подъ вліяніемъ Бахуса, они конечно не сдѣлали бы первоначальной ошибки (демонстративное нежеланіе выйти къ генералу); собственно это было не болѣе какъ бравированіе; вѣдь должны же они были понимать, что японцы въ такомъ случаѣ конечно что-нибудь подобное устроятъ для поддержанія своего престижа. Кооно поступилъ отвратительно и ему нѣтъ оправданія; генералу японскому тоже стыдно было допустить подобное безобразіе; но нельзя также оправдать и нашихъ старшихъ офицеровъ
   Передаю эту исторію со словъ врачей, выпущенныхъ изъ плѣна.

0x01 graphic

   Даже въ госпиталѣ при огромномъ стеченіи русскихъ трудно было японцамъ сохранить прежнее отношеніе къ больнымъ; медицинскій персоналъ не измѣнился и не прибавился, а его было безусловно недостаточно для количества больныхъ, увеличившагося вдвое. Сестры милосердія просто сбивались съ ногъ и буквально не имѣли минуты свободной, диктора тоже настолько бывали завалены послѣднее время работой, что физически не могли удѣлять больнымъ столько времени, сколько удѣляли раньше. Между тѣмъ наступали большіе холода; жилища, не приспособленныя для европейцевъ, привыкшихъ жить въ теплѣ дома, не были снабжены печами и (въ особенности по ночамъ) температура бывала очень низкая (въ февралѣ мѣсяцѣ температура въ баракахъ доходила до 1о тепла ночью и во всякомъ случаѣ не превышала maximum 12о по Реомюру). Многіе солдаты простужались и кашляли, надо отдать справедливость японцамъ, что одѣялъ они давали имъ въ достаточномъ количествѣ; каждый солдатъ въ баракѣ, кромѣ пяти красныхъ толстыхъ одѣялъ, имѣлъ еще по ватному очень теплому. Офицеры часто спали одѣтые. Печи, поставленныя японцами (по 3 или 4 въ баракѣ), не выдерживали никакой критики, т. к. не топились, а грѣлись лишь углями; жаръ давали ничтожный, да вдобавокъ, еще во избѣжаніе пожара, или ради экономіи, въ 8 ч. вечера угли заливались и новыхъ не выдавалось; холодъ-же какъ разъ въ это время начиналъ усиливаться. Нѣкоторые офицеры имѣли собственные хибачи {Хибачъ -- чугунный горшокъ, куда кладутся угли.}, но они убирались въ 8 ч. вечера, иногда больные офицеры, какъ гимназисты {Тайно отъ начальства.}, должны были прятать хибачи подъ кровати и одежду, чтобы согрѣться ночью. Потолковъ въ баракахъ госпиталя не было и съ крышъ вѣчно сыпалась пыль отъ соломы: она падала на ѣду, на кровать, на головы, на спящихъ. Офицеры завѣшивали свои "фанзы" полотномъ, чтобы спастись отъ падающей пыли; уже послѣ моего отъѣзда стали въ офицерскихъ помѣщеніяхъ строить потолки.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Бѣлье для больныхъ было въ очень и очень ограниченномъ количествѣ; и прежде: рѣдко оно мѣнялось, я когда нахлынули массы артурскихъ плѣнныхъ, его стало не хватать и многіе лежали по мѣсяцамъ въ страшной грязи. Французскимъ консуломъ были спеціально предоставлены суммы дли снабженія солдатъ госпиталя нижнимъ бѣльемъ; подштанниковъ солдатамъ не выдавали; халаты больничные были на ватѣ; но этого безусловно было недостаточно. Подъ руководствомъ капитана Шастина и хорунжаго Вейсберга всѣ нуждавшіеся въ нижнемъ бѣльѣ удовлетворялись по мѣрѣ возможности; среди плѣнныхъ больныхъ были выбраны портные, была пріобрѣтена машина и шитье продолжалось съ утра до вечера. Необходимо упомянуть еще объ одномъ совершенно непонятномъ явленіи. Пріѣзжавшіе артурскіе раненые почти всѣ имѣли бѣлье, но оно сейчасъ-же отбиралось послѣ ихъ прибытія и, чтобы его получить изъ цейхауза, надо было тратить всегда множество хлопотъ, просьбъ, разговоровъ; въ кучѣ солдатскихъ вещей отыскать что-либо было крайне трудно и сплошь и рядомъ солдаты теряли свое имущество. Затѣмъ, когда количество больныхъ возросло почти 2000, трудно было имъ давать разную пищу и всѣ имѣли одинаковый столъ, исключая тѣхъ, кто не имѣть никакого стола изъ кухни, а получалъ лишь молоко и яйца; при такомъ размѣщеніи настоящей діэты бытъ не могло, что, конечно, въ госпиталѣ являлось большимъ дефектомъ. Говоря о всѣхъ этихъ недостаткахъ. отнюдь не желяю обвинять японцевъ къ сознательной беззаботности по отношенію къ нашимъ раненымъ плѣнникамъ.
   Надо отдать справедливость нашимъ врагамъ, что если и есть много дефектовъ въ жизни больныхъ съ медицинской точки зрѣнія, безусловно японцами дѣлается все, что они въ силахъ, и я держусь того мнѣнія, что они прилагаютъ несравненно болѣе стараній, чтобы госпиталь былъ удовлетворителенъ, чѣмъ многіе наши русскіе, завѣдующіе госпиталями своихъ-же соотечественниковъ. Говорю это на основаніи долгихъ наблюденій надъ жизнью въ госпиталѣ; я могу ошибиться, такъ какъ я не спеціалистъ, но надо считаться съ фактами. Почти всѣ заявленія, касающіяся внутренней жизни, японцами оставлялись безъ послѣдствій, но все-же заявляемое относительно тѣхъ или иныхъ медицинскихъ улучшеній принималось во вниманіе, если тутъ не замѣшивалось чувство самолюбія докторовъ. Разъ я оговорился, то позволю себѣ еще упомянуть о нѣкоторыхъ дефектахъ.

0x01 graphic

   Я уже упоминалъ о заразномъ баракѣ, гдѣ предполагалось, что помѣщены заболѣвшіе эпидемической болѣзнью; въ дѣйствительности, когда не было таковыхъ больныхъ (а ихъ почти всегда не было; только въ самомъ концѣ января помнилось нѣсколько случаевъ) въ эти бараки переводились наказанные изъ другихъ бараковъ; тамъ они были изолированы и, пользуясь несравненно меньшей свободой, несли этимъ наказаніе. Тамъ, конечно, было болѣе произвола въ отношеніяхъ къ больнымъ; мнѣ передавали, напримѣръ, что пища, приносимая изъ кухни русскими носильщиками и сдаваемая японскимъ служителямъ, часто разбавлялась ими, потому что имъ хотѣлось тоже имѣть солдатскую пищу, а на нихъ не варили.

0x01 graphic

   Какъ санитары японцы очень плохи; когда началась оспа, они тотчасъ-же изолировали больныхъ, прервали сообщеніе между офицерскими и солдатскими помѣщеніями, но прервали очень наивно: прислуга (бойки) продолжали ходитъ и въ заразный баракъ и въ остальные, чѣмъ съ успѣхомъ могли разносить заразу. По отзывамъ нашихъ русскихъ врачей, способы лѣченія многихъ болѣзней оставляли желать лучшаго. Такъ, напримѣръ указывали мнѣ на слѣдующіе случаи.
   У одного офицера былъ острый ларингитъ (простуда голосовыхъ связокъ и осиплость); ему были прописаны горячія ингаляціи (дышать паромъ съ содовымъ растворомъ) по два раза въ день; примѣненіе такого лѣченія при температурѣ ниже 12о Реомюра было не только рискованнымъ, но прямо опаснымъ. Затѣмъ, когда у него вполнѣ оправились голосовыя связки, его долго еще заставляли продолжать это, опасное въ такой температурѣ, лѣченіе.
   Затѣмъ, съ другимъ офицеромъ было слѣдующее. Онъ поступилъ съ ясными признаками брюшного тифа, а его все время лѣчили, сначала отъ инфлюэнцы, а послѣ отъ воспаленія легкихъ; несмотря на постоянныя заявленія нашихъ, что это брюшной тифъ, его даже не отдѣляли, и лишь благодаря случайности онъ выздоровѣть самъ и никого не заразилъ
   Когда среди плѣнныхъ появилась оспа, японцы сейчасъ-же приступили къ привитію тѣмъ, кто еще не былъ застрахованъ.
   На каждую пару бараковъ полагалось по домику, гдѣ устроены бани съ деревянными (очень плохими въ санитарн. отнош.) ваннами. Вода въ этихъ баняхъ, какъ часто жаловались солдаты, бралась японскими служителями, вѣроятно, прямо изъ канавъ, а не изъ колодцевъ (тутъ же устроенныхъ; впрочемъ, тамъ часто не хватало воды); вода часто бывала очень грязна, съ апельсинными корками, съ окурками папиросъ и другими отбросами.
   Тѣмъ не менѣе множество тяжело раненыхъ плѣнниковъ успѣшно лѣчилось, оперировалось, выздоравливало и переводилось въ помѣщенія для здоровыхъ, въ огромныя, заброшенные старые буддійскіе храмы, гдѣ обрушивалась на нихъ новая гнетущая тоска, новая скука, новой безсмысленной жизни, бездѣльной, пустой, одинаковой. Не японцы были виноваты въ этой тоскѣ плѣнныхъ... Бытъ въ чужой странѣ врядъ-ли могъ быть инымъ...
   За тяжкое недоразумѣніе безумной войны люди платили своей свободой...

0x01 graphic

0x01 graphic

ОЧЕРКЪ XII.

Окрестности Мацуямы: Токагами, Мидзугамма, Дого.-- Отношеніе мѣстнаго населенія къ военноплѣннымъ.-- Разрѣшеніе пріѣзда женъ къ плѣннымъ.-- Сестра милосердія Богданова.-- Дѣти военноплѣнныхъ.-- Плѣнные въ Уджинѣ.-- Финансовый вопросъ у плѣнныхъ

I.

   Раннее утро, а городъ шумитъ и живетъ уже; въ его движеніи и шумѣ чувствуется жизнь, какъ чувствуется она и въ блескѣ солнечныхъ лучей, ярко сверкающихъ съ неба. Облитыя солнечнымъ сіяніемъ, окруженныя прозрачной дымкой неровнаго тумана, горы, дальнія снѣжныя, и ближнія селенія просыпаются отъ сна ночи... На однообразныхъ безбрежныхъ рисовыхъ поляхъ долинъ видны тысячи работниковъ; чуть взошло солнце, они уже принялись за дѣло: удобряя ничтожное количество земли, которое должно прокормить ихъ съ многочисленными семьями; работаютъ женщины, работаютъ и дѣти: солнце жжетъ и они надѣваютъ на головы платки, безразлично: мужчины и женщины, или прикрываютъ головы огромными соломенными шляпами. Въ городѣ шумъ, суета, копоть, пыль, хотя и поливаютъ улицы; самыя разнообразные запахи, самые разнообразные крики. На поляхъ тихо, мирно, красиво, на поляхъ жизнь природы, жизнь, которую по праву эксплоатируютъ люди, въ городѣ жизнь людей, надоѣдая намъ своимъ немолчнымъ шумомъ, своей суетою, своимъ движеніемь. Длинные, ровные, какъ стрѣлы, легли канальчики, полные бѣгущей воды, между полями; цѣлая сѣть изумительно правильно расположенныхъ каналовъ, покрывая поля, обезпечиваетъ орошеніе рисовымъ нивамъ, которыя такъ любятъ влагу. Кое-гдѣ шумятъ мельницы; фанзы разбросаны повсюду, и кучками, и поодиночкѣ; безъ насыпи, безъ ограды, совершенно незамѣтная издали, проходитъ линія узкоколейной желѣзной дороги; фанзы, поля, прилегаютъ близко къ полотну, отъ рельсовъ до риса не болѣе аршина и когда несется маленькій, игрушечный поѣздъ, кажется, что онъ бѣжитъ по рисовому полю.

0x01 graphic

   Кое-гдѣ между полями и каналами проходятъ длинныя, ровныя дороги, утоптанныя, гладкія, какъ тропинки, по нимъ двигаются навьюченныя лошади, тачки, рикши, пѣшеходы съ ношами на коромыслахъ, пѣшеходы безъ ноши, въ легкихъ кимоно, въ деревянныхъ стучащихъ туфляхъ, женщины съ дѣтьми на тачкахъ, нарядныя молодыя дѣвушки, дѣти, солдаты и всадники; изрѣдка попадаются костюмы европейца; мелькнетъ полное лицо со свѣтлой растительностью, свѣтлая шляпа, желтая куртка, тросточка и непремѣнно сзади солдатъ, офицеръ, жандармъ. Вотъ идетъ военноплѣнный русскій и не одинъ, а нѣсколько; вѣрно они вышли вмѣстѣ, но кто остался, кто поспѣшилъ; за каждымъ слѣдуетъ не одна пара внимательныхъ глазъ, замѣчающихъ каждое движеніе.

0x01 graphic

   Эта дорога, на которой болѣе всего движенія и гдѣ мы замѣтили русскихъ, ведетъ къ цѣлебнымъ источникамъ Дого; горячая сѣрная вода дѣйствительно можетъ считаться очень цѣлебною; доктора въ особенности хвалятъ лѣченіе этими источниками накожныхъ заболѣваній.
   До Дого не болѣе полутора верстъ отъ Мацуямы; это довольно густо населенное предмѣстье; улицы, магазины, (хотя и плохіе), рикши, движеніе и говоръ. Огромное изящное зданіе построено въ чисто японскомъ стилѣ съ драконами на изогнутой легкой крышѣ съ башенками и разноцвѣтными фигурками самыхъ фантастическихъ очертаній. Внутри чисто красиво: циновки, легкія, нѣжныя шози, картины; есть общіе бассейны для дешевыхъ гостей, есть болѣе дорогія, отдѣльныя помѣщенія для купанья: одѣтые въ гранитъ маленькіе бассейны съ проточной и потому почти всегда свѣжей водой, нанять на одинъ часъ такую ванну стоитъ 1 іенъ 50 центовъ, но такъ какъ тамъ часъ дѣлать буквально нечего, то 5 человѣкъ, по очереди посѣщая басейнъ, могутъ заплатить всего по 30 центовъ. Раздѣваться вы будете въ комнаткѣ, гдѣ безплатно вамъ подадутъ чай съ печеньемъ и хорошенькая японка также безплатно будетъ разливать этотъ члй. улыбаться, болтать и прислуживать. За ничтожную плату вамъ принесутъ разнообразныя угощенія: бисквиты, орѣхи, миканы (мандарины, каки, (плоды сочные, мягкіе и сладкіе до приторности), пирожное съ каштанами, пиво, сладкое красное вино (булосси) и все что еще вамъ вздумается. Здѣсь ежедневно бываютъ плѣнники, всѣ здѣсь вполнѣ привыкли къ русскимъ, научились объясняться съ ними на томъ странномъ русско-японскомъ нарѣчіи, которое выработалось въ госпиталѣ и во многихъ магазинахъ города, гдѣ часто бываютъ русскіе. Приходятъ они сюда группами, большей частью по утрамъ, располагаются въ комнаткахъ вмѣстѣ съ японскимъ офицеромъ или унтеръ-офицеромъ или переводчикомъ (полицейскій ждетъ, обыкновенно, внизу). Это. собственно говоря, единственное развлеченіе военноплѣнныхъ, развлеченіе, уже успѣвшее основательно надоѣсть всѣмъ старымъ плѣнникамъ.

0x01 graphic

   Иногда партіи плѣнныхъ офицеровъ ѣздятъ по желѣзной дорогѣ въ Ммдзу и Такагаму; тамъ лѣтомъ чудное морское купанье; великолѣпные виды горъ, моря, живописнаго густонаселеннаго берега съ тысячами джонокъ, рыбацкихъ лодокъ даютъ разнообразную и пріятную пищу взорамъ.
   Населеніе, какъ въ самомъ городѣ, такъ и въ окрестностяхъ, удивительно корректно, вѣжливо относится къ плѣннымъ врагамъ своей родины; было множество случаевъ, когда народъ даже высказывать свои симпатіи; быть можетъ оно было на почвѣ состраданія, но во всякомъ случаѣ это замѣчательно. Нѣсколько разъ устраивали представители города въ ресторанахъ угощенія плѣнникамъ; однажды компанія мѣстной желѣзной дороги безплатно предоставила русскимъ поѣздъ для поѣздки куда-то на прогулку, множество разъ жители Мацуямы жертвовали плѣннымъ: папиросы, миканы; папиросы раздавались солдатамъ и офицерамъ, преимущественно госпиталя. Госпиталь очень часто посѣщался; въ этомъ, конечно, нельзя еще усмотрѣть особаго добраго вниманія къ невольникамъ; бытъ можетъ, эта была лишь дань простому любопытству; но посѣтители порою черезъ переводчиковъ выражали по отношенію къ русскимъ много хорошихъ чувствъ. Около забора госпиталя вѣчно любопытные: больные и раненые русскіе, гуляющіе по зеленому двору, играющіе въ бабки, привлекаютъ вниманіе прохожихъ; нерѣдко начинаются переговоры, больше знаками и руками; лишь только одинъ изъ многочисленныхъ часовыхъ начинаетъ замѣчать эти переговоры, онъ приближается и. увидѣвъ идущаго часового, любопытные японцы-прохожіе разбѣгаются.

0x01 graphic

   Передъ моимъ отъѣздомъ изъ Мацуямы пронесся слухъ о томъ, что скоро будетъ разрѣшено женамъ семейныхъ плѣнныхъ пріѣхать къ ихъ мужьямъ; этотъ слухъ послѣ, былъ оффиціально подтвержденъ французскимъ консуломъ и уже въ концѣ февраля стали прибывать въ Мацуяму нѣкоторыя дамы, главнымъ образомъ жены моряковъ. Жить вмѣстѣ супругамъ, конечно, разрѣшено не было; жены остановились въ гостинницѣ, а мужья по прежнему существовали въ тѣсныхъ мрачныхъ храмахъ и другихъ помѣщеніяхъ; женамъ было разрѣшено не чаще 1--2 разъ въ недѣлю посѣщать мужей для непродолжительныхъ разговоровъ въ присутствіи переводчиковъ въ "канцеляріи" при помѣщеніи.
   Японцы обѣщали, что послѣ это дѣло обставится гораздо совершеннѣе и мужья навѣрное будутъ жить со своими пріѣхавшими женами.
   Нѣтъ ничего удивительнаго, что русскія дамы, пріѣхавшія свободными къ плѣннымъ мужьямъ своимъ, изображающимъ японскую военную добычу, стали до нѣкоторой степени и сами плѣнницами, т, к.. съ одной стороны какъ русскія подданныя, съ другой стороны, какъ близкія лица къ плѣннымъ, онѣ могли признаваться опасными и даже подозрительными, требовали неусыпнаго надзора полиціи и должны были подчиняться многочисленнымъ японскимъ временнымъ правиламъ и указамъ.
   Какъ утверждаютъ многіе, количество дамъ, желающихъ пріѣхать, довольно большое; конечно, если ихъ будетъ много и если, чего добраго, пожалуй, онѣ будутъ солидарнѣе и энергичнѣе мужей своихъ, онѣ добьются для послѣднихъ совершенно другихъ условій жизни.
   

II.

   Одна русская сестра милосердія, Богданова, храбро и самоотверженно работавшая всю осаду крѣпости на линіи огни, въ самыхъ опасныхъ мѣстахъ, при самыхъ тяжелыхъ условіяхъ (даже ранена осколкомъ) -- не захотѣла покидать солдатъ послѣ сдачи Артура, солдатъ, которые привязались къ ней и сильно любили въ ней добраго самоотверженнаго человѣка; въ солдатскомъ платьѣ она выступила изъ крѣпости, когда части направлялись къ знаменитому, отнынѣ историческому "мѣсту для клятвы", 16 дней она -- хрупкая, маленькая женщина, выносила вмѣстѣ съ привыкшими ко всему, солдатами тяжести похода, ночевки въ фанзахъ китайцевъ и подъ открытымъ небомъ,-- оскорбленія, или говоря мягче: строгое третированіе офицеровъ, порою не желавшимъ видѣть въ ней женщину и ругавшихъ ее за неотданіе чести, и т. под., какъ полагается на военной службѣ ругать солдата.
   Когда уже невозможно было скрываться далѣе отъ японцевъ (изъ русскихъ всѣ знали, что она не солдатъ) ей пришлось открыться и она прямо объявила, что желаетъ ѣхать съ плѣнными въ Мацуяму, чтобы поступитъ сестрой милосердія въ японскій госпиталь. Японцы прежде всего, конечно, встревожились; имъ тотчасъ-же показалась эта вся исторія крайне подозрительной; въ концѣ концовъ Богдановой было объявлено, что ѣхать въ Мацуяму и быть сестрой милосердія въ русскомъ госпиталѣ она ни въ какомъ случаѣ не можетъ, т. к. тамъ есть японскія сестры милосердія. Ее сдали подъ покровительство французскаго консула въ Кобе, гдѣ она и поселилась временно въ гостинницѣ, ожидая отвѣтовъ на по данныя въ Токіо прошенія разрѣшитъ ей хотя бы жить въ Мацуямѣ, чтобы такъ или иначе быть полезной плѣннымъ. Отвѣты японскихъ властей были осторожны, уклончивы, не точны; переговоры долго тянулись, въ концѣ концовъ пріѣхать было разрѣшено, но съ цѣлымъ ворохомъ стѣсняющихъ условій.

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

   Какъ уже мною упоминалось, нѣсколько дѣтей пріѣхало въ плѣнъ изъ Артура со своими родителями, добровольно ставшими плѣнниками, чтобы раздѣлитъ участь солдатъ. Дѣтей, конечно, не коснутся тяжести плѣна; они останутся внѣ этой жизни, т. к. ихъ запросы меньше, уже, исполнимѣе и т. к. вообще къ нимъ японцы съ первыхъ же шаговъ, стали относиться великолѣпно, постоянно лаская и даже исполняя всякіе капризы.
   Вообще тяжесть плѣна не для всѣхъ одинакова; тоньше организованныя, богаче одаренныя натуры томятся болѣе другихъ и сильнѣе другихъ; почему я такъ долго останавливался на штабсъ-капитанѣ Т.? Я знаю: теперь онъ сидитъ въ клѣткѣ съ толстыми брусьями, въ полумракѣ, въ безуміи, но изрѣдка, находитъ на него полное сознаніе и новыя мученія быстро его затемняютъ: въ минуты сознанія онъ понимаетъ все и такъ глубоко, вѣрно, чутко понимаетъ, какъ быть можетъ немногіе изъ здоровыхъ плѣнныхъ... На моихъ глазахъ этотъ человѣкъ весь посѣдѣлъ; лицо постарѣло, по крайней мѣрѣ, лѣтъ на двадцать въ нѣсколько мѣсяцевъ и изъ сильнаго сохранившагося 45 лѣтняго мужчины онъ обратился въ 65-лѣтняго старика съ сѣдыми, какъ лунь, волосами и бородой... А онъ въ плѣнъ попался героемъ! Когда были всѣ перебиты, орудія разстрѣляны и онъ съ двумя людьми остался при нихъ. Т. отослалъ людей, самъ сдѣлалъ въ непріятеля послѣдніе выстрѣлы, раненый, истекающій кровью, вынулъ замки изъ всѣхъ орудій и быль взятъ почти безъ сознанія.. Въ этой несчастной ошибочной войнѣ, гдѣ мы только теряемъ и теряемъ; жизни людей и золото рабочаго народа и внѣшніе займы -- въ этой неудачной войнѣ у насъ были герои и ради нихъ потомъ можетъ быть не стыдно русскимъ будетъ вспомнить печальныя и губительныя пораженія!
   По всей Японіи разселены взятые въ плѣнъ русскіе, но повсюду живутъ они далеко не одинаково; все зависитъ отъ того ближайшаго начальства, которому поручены непосредственныя заботы о невольникахъ.
   По многимъ даннымъ можно утверждать положительно, что плѣнные солдаты въ Уджинѣ живутъ несравненно лучше, чѣмъ въ Мацуямѣ. Въ Уджинѣ, какъ уже мною упоминалось, около 3000 плѣнныхъ (теперь даже больше). Они помѣщены въ деревянныхъ баракахъ на краю города на берегу моря; въ баракахъ просторно и хотя свѣжо, но нѣтъ сквозниковъ, какъ въ мацуямскомъ госпиталѣ, потому что система построекъ совсѣмъ иная. Пища у нихъ отличная (выдается по 3 фунта хлѣба въ день и по 1 1/2 ф. мяса), свободы больше, отношеніе какъ-то совсѣмъ другое и солдаты менѣе скучаютъ, хотя условія жизни въ смыслѣ отсутствія дѣла тѣ-же... Положимъ они еще недавно пріѣхали.
   Уджина большой городъ и, хотя существуетъ всего десять лѣтъ, но благодаря тому, что служитъ всѣ десять лѣтъ важнымъ пунктомъ для военныхъ приготовленій, сильно разросся за этотъ небольшой срокъ; огромные интендантскіе склады наполняютъ городъ, какъ центральный пунктъ отправленія войскъ на театръ войны, всегда многолюдный, шумный; вѣчно прибываютъ и отбываютъ все новыя и новыя части и всюду: на улицахъ, у миря, на морѣ, на вокзалахъ движеніе, шумъ, лихорадочная жизнь для войны и войною.
   Скажу нѣсколько словъ о положеніи денежнаго вопроса у плѣнныхъ. Офицеры, какъ извѣстно, получаютъ отъ консула въ счетъ русскаго жалованія по 30 іенъ въ мѣсяцъ оберъ-офицеры и заурядъ-прапорщики; по 50 іенъ штабъ-офицеры. (Іена почти одинъ рубль) Кромѣ этого офицерамъ разрѣшается дѣлятъ единовременные займы у консула, тоже въ счетъ будущаго жалованія русск. правительства. Эти займы могутъ доходить до нѣсколькихъ сотъ рублей и не должны превышать суммы долга русскаго правительства данному офицеру.
   У солдатъ, нѣсколько иначе; унтеръ-офицеры и фельдфебеля получаютъ отъ консула по 3 іена въ мѣсяцъ; простые солдаты и матросы по 50 центовъ.
   Денегъ этихъ, при той мучительной тоскѣ бездѣйствія, въ которую они повержены очень недостаточно; ихъ едва хватаетъ на папиросы.

0x01 graphic

   Черезъ руки французскаго консула проходили слѣдующія пожертвованія для солдатъ; назову ихъ въ порядкѣ поступленія и раздачи.
   1) отъ Варшавскаго об-ва 129 руб. (роздано матросамъ "Варяга"). 2) Отъ одной дамы Л. П. 102 руб. 08 к (тоже). 3) Отъ Рыльской думы 194 руб. 09 к. (солдатамъ госпиталя). 4) Отъ Греческой Королевы 3.066 руб. 37 к. (на одежду нижн. чинамъ и на покупку піанино). Отъ Императрицы Александры 3.116 руб. 11 к. (роздано всѣмъ нижн. чинамъ по 1 руб.). 6) Отъ С.-Петербургск. думы 128 руб. 60 к (остается въ резервѣ). 7) отъ О. К. 100 руб. (на одежду нижн. чинамъ). 8) Отъ неизвѣстнаго общества 773 руб. 21 к. (на солдатъ съ "Рюрика").
   Общая сумма 7,608 руб. 76 к. Таковы были пожертвованія до февраля мѣсяца 1905 г.
   Кром, того были пожертвованія вещами. папиросами, книгами; но направляемыя не черезъ консула, они постоянно мдерживалмсь японцами.
   Кромѣ того, какъ уже я упоминалъ, консулъ отпускалъ особыя суммы для бѣлья и одежды нижнихъ чиновъ госпитали, для обуви и другихъ надобностей.

0x01 graphic

0x01 graphic

Городъ Мацуяма и его окрестности.

   Прежде -- лѣтъ 200 тому назадъ городъ представлялъ изъ себя небольшое селеніе землепашцевъ; надъ бѣдными неказистыми фанзами, въ безпорядкѣ разбросанными вокругъ высокой зеленой горы, возвышался на ея вершинѣ старинный замокъ графа Мацуямы, владѣтеля этого острова, его безграничныхъ рисовыхъ полей, его горъ, ручьевъ и долинъ.
   Происходя изъ знатнаго рода японскихъ самураевъ, графы передавали владѣніе замкомъ и землями отъ предковъ къ потомкамъ; но скоро условія жизни стали мѣняться въ имперіи и вліяніе нѣкогда могущественныхъ самураевъ стало блѣднѣть, какъ передъ лицомъ двора микадо, такъ и передъ лицемъ жизни.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Городъ росъ и разростался, наполнялся красивыми японскими строеніями разбогатѣвшихъ землелѣльцевъ, украшался изящными домиками состоятельныхъ торговцевъ... Огромный замокъ съ безконечными башнями, бойницами на нихъ, съ безчисленными порогами, двориками, казематами. залами, верандами, каморками, темными подвалами съ толстыми желѣзными дверями -- огромный старый замокъ сталъ утрачивать свой смыслъ; безчисленная нѣкогда его прислуга стала уменьшаться, дѣлаясь мирными земледѣльцами и забрасывая ненужныя, заржавѣвшія сабли и кинжалы. Башни и стѣны замка стали заростать травой и кустами, а городъ кругомъ все разростался и разростался. Скоро остатки древняго рода графовъ Мацуяма удалились изъ замка, оставивъ его на попеченіи нѣсколькихъ семействъ; теперь на зеленыхъ дворикахъ, между грозными стѣнами съ большими и высокими башнями безпечно играютъ японскія дѣти; замокъ весь полонъ воспоминаніями и живетъ прошлыми годами былого величія и теперь у него нѣтъ жизни. Зато кругомъ всюду жизнь, горячая лихорадочная, суетная жизнь востока; улицы полны движенія: рикши, разносчики, верховые, прохожіе, цѣлыя процессіи; и день и ночь жизнь бьетъ ключемъ и нѣтъ такой силы, кажется, которая могло бы остановить ее, есть только событія, которыя усиливаютъ жаръ и горячность біенія ея пульса.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Съ каждой улицы видны чудныя панорамы горъ, кое-гдѣ окаймленныхъ на верху бѣлой пеленой снѣга; причудливыя очертанія холмовъ, пригорковъ, скаль, поросшихъ зеленью, дарятъ наслажденіе любоваться безъ конца вѣчно мѣняющимися въ блескѣ солнечныхъ лучей картинами природы. И природа здѣсь дѣйствительно великолѣпна; кажется, она одна могла бы утѣшить и унести печальныя, всегда одинаковыя думы о волѣ заброшенныхъ русскихъ изгнанниковъ, но они не могутъ наслаждаться этими картинами; изрѣдка удается прогуляться за городъ, но полицейскіе, жандармы, часовые, переводчики и офицеры, вѣчные, надоѣдливые спутники, не даютъ возможности забыться ни на мгновеніе.

0x01 graphic

   Недалеко отъ города есть красивый живописный водопадъ; между скалами, крутыми, голыми и черными, между камнями, мертвыми, какъ покойники, бѣжитъ играя, смѣясь и плача, пѣнясь и бурля, какъ молодость, какъ жизнь -- бунтующая вода. Изрѣдка плѣнникамъ удавалось пойти туда; чудный видъ живой природы ненадолго разсѣивалъ ихъ грустныя думы, вдыхая что-то похожее на жизнь въ ихъ сѣрые безпросвѣтные дни. Окрестности Мацуямы дѣйствительно прекрасны, какъ прекрасна вся природа Японіи. Причудливая растительность; красивыя группы фанзъ, раскинутыхъ по склонамъ горъ, изумрудная зелень полей безмолвно говорили плѣннымъ о счастьѣ свободной жизни на лонѣ вѣчно прекрасной природы!..
   

Торжество побѣдителей

   Ярко блещутъ съ неба радостные лучи солнца и озаряютъ живописную картину побѣдныхъ торжествъ.
   Японцы празднуютъ взятіе Артура въ городѣ, гдѣ столько трофеевъ ихъ войны, гдѣ такъ много русскихъ плѣнныхъ въ Мацуямѣ. Торжества не прекращаются, ни днемъ, ни ночью. Все, что накопилось за длинные мѣсяцы осады, и горечь утратъ, которыхъ не возвратить, и страстное пламенное желаніе обладать этимъ городомъ и горячее нетерпѣніе и сильная вѣра въ храбрость своего войска -- все сливается теперь въ могучіе клики радости и счастья. Безчисленные флаги Восходящаго Солнца развѣваются надъ разноцвѣтными кимоно мужчинъ и женщинъ; огромные драконы самыхъ причудливыхъ очертаній колыхаются надъ толпой въ видѣ сказочныхъ чудовищъ; чучела враговъ-русскихъ, въ какихъ-то странныхъ разноцвѣтныхъ мундирахъ, несомыя на длинныхъ шестахъ... огромные флаги съ надписями, отъ которыхъ бы отшатнулся русскій, если бы прочелъ ихъ и понялъ смыслъ все это образуетъ пеструю, сказочную движущуюся картону.
   Крики "банзай", "Люзингоу" {Люзингоу -- по-японски Портъ-Артуръ.} сливаются съ звуками трубъ и барабановъ, со тономъ мѣдныхъ тарелокъ съ громкими ударами хлопушекъ. Музыканты разряжены въ самые фантастическіе костюмы, цѣлыя вереницы напудренныхъ, разрисованныхъ, нарядныхъ гейшъ; цѣлое море цвѣтовъ, цѣлая пучина звуковъ.
   Столько времени народъ терпѣливо ждалъ этихъ дней торжества, столько времени, глядя на встрѣчныхъ плѣнныхъ, говорилъ: "подождите, подождите, не много осталось", и вотъ, наконецъ дождался!.. Японія обладаетъ Артуромъ второй разъ, страна Восходящаго Солнца празднуетъ обладаніе имъ; конечно, теперь уже никто не отниметъ у ней Артура'

0x01 graphic

0x01 graphic

   ...Но особенно интересны, эфектны и величественны эти празднества ночью, когда все оно блеститъ тысячами разноцвѣтныхъ огней всевозможныхъ величинъ и оттѣнковъ; огни, какъ живые, движутся, исчезаютъ, снова появляются, мѣняютъ направленіе, переплетаются. перемѣшиваются въ какой-то огромный дрожащій и живой букетъ. Шумъ, звонъ, крики раздаются до самаго утра. Почти всегда эти процессіи останавливались у помѣщеній военноплѣнныхъ и тутъ устраивали такой содомъ, что, всѣ просыпались; часто обезумѣвшая отъ прилива патріотическаго фанатизма толпа дѣлала всѣ усилія ворваться по дворъ госпиталя или другихъ помѣщеній. Въ одномъ старомъ храмѣ Будды, гдѣ жили русскіе солдаты, произошелъ даже однажды слѣдующій инцидентъ: манифестанты долго кричали у порога, бросали на дворъ апельсины, палки, комки земли и, наконецъ, дойдя до полнаго изступленія, рѣшили взять приступомъ заборъ; не смотря на крайне энергичное противодѣйствіе караула и сбѣжавшейся полиціи, нѣкоторые уже успѣли перелѣзть черезъ заборъ; русскіе солдаты повыскакали изъ своихъ помѣщеній и тутъ вышла бы Богъ знаетъ какая свалка, но во время пріѣхалъ японскій офицеръ и энергичными распоряженіями толпа была усмирена (но въ толпу не стрѣляли, конечно). Солдаты плѣнники долго послѣ не могли успокоиться и я увѣренъ, что если бы еще случилось что-нибудь подобное, они устроили бы такую потасовку изступленнымъ патріотамъ, что были бы на обѣихъ сторонахъ и раненые и убитые.
   Впрочемъ такіе случаи были крайне рѣдки, какъ исключеніе, въ общемъ-же отношеніе японскаго общества и голпы къ русскимъ было корректно и сдержанно...

0x01 graphic

Дни невольниковъ госпиталя.

   Въ скучные, длинные дни солдаты находятъ себѣ развлеченіе; на площадкахъ между бараками весь день въ хорошую погоду толпятся раненые плѣнники, они то играютъ въ карты, то просто, лежа на одѣялахъ, разговариваютъ, то играютъ на музыкальныхъ инструментахъ, добытыхъ гдѣ-нибудь случайно или сдѣланныхъ собственноручно. Пусть не думаютъ, что имъ очень хорошо и весело, такъ какъ ихъ лица смѣются, имъ тяжело жить цѣлыми днями, недѣлями, мѣсяцами безъ лѣта, безъ надежды на свободу, безъ вѣстей съ родины Если вы подойдете къ нимъ и будете говорить съ ними о родинѣ и о Россіи, они будутъ такъ молчаливы, такъ взволнованы и встревожены, что вы поймете, какъ тяжки имъ эти думы о далекой родной сторонѣ. Никакая другая жизнь, не можетъ сравниться съ жизнью человѣка, лишеннаго свободы и извѣстности относительно его будущаго. Конечно, будущее скрыто почти всегда, но свободный знаетъ, въ какой степени онъ можетъ вліять на будущее свое, а это уже много; у плѣнника нѣтъ этого. Это первый ужасъ плѣна, онъ непонятенъ тѣмъ, кто не жилъ въ плѣну, и это не есть субъективное освѣщеніе, это неясно, глухо, тупо, безъ словъ испытываетъ каждый плѣнный.
   Вотъ, такъ глупо, пусто, безсмысленно проходить день; его смѣнитъ ночь, полная грезъ о далекой родинѣ, а завтра опятъ тоже самое. Нѣтъ ничего тяжелѣе для жизни человѣческой, какъ смыслъ словъ: тоже самое!
   Въ Россіи, въ далекой Россіи многіе и "на свободѣ" томятся тѣмъ-же томленіемъ... но издалека, вѣдь, нее кажется иначе, лучше!

0x01 graphic

Сестры милосердія.

   Эти женщины въ большихъ бѣлыхъ колпакахъ въ одеждахъ Краснаго Креста: это добрыя, самоотверженныя японскія сестры милосердія. Безо всякихъ прикрасъ, безъ преувеличеній можно сказать, что онѣ ангелы-утѣшительницы нашимъ солдатамъ; онѣ какъ за родными ходятъ за ними; заваленныя работой дни и ночи, онѣ всегда готовы сдѣлать все что надо плѣннымъ раненымъ, и никто никогда не видѣлъ на ихъ утомленныхъ лицахъ ни тѣни раздраженія или нежеланія исполнить какю-нибудь услугу. Съ такой же доброй, привѣтливой улыбкой онѣ перевязываютъ, какъ ничтожныя легкія раны, такъ и труднѣйшія пролежни и раны самыхъ ужасныхъ больныхъ. На нихъ лежитъ буквально все въ госпиталѣ: онѣ и моютъ полы, и дѣлаютъ массажъ, ставятъ электрическія машины, перевязываютъ, моютъ бинты и бѣлье солдатъ, уже послѣднее контрабандой, между дѣломъ, просто по добротѣ сердца, потому что въ госпиталѣ, бѣлье раненымъ мѣняется лишь тогда, когда изъ бѣлаго оно превратится въ темнобурое. И не смотря на то, что онѣ завалены работой, онѣ находятъ время, и читать солдатомъ газеты на томъ русско-японскомъ воляпюкѣ, который даетъ возможность вполнѣ, объясняться, и расточать солдатамъ мелкія, безчисленныя заботы; эти заботы ярко говорятъ о томъ, что не по одной обязанности онѣ относятся такъ, а по тѣмъ глубокимъ причинамъ, которыя вызваны именно настоящимъ военнымъ временемъ... Словно всей душой своей, доброй, чуткой и нѣжной, каждая изъ нихъ хочетъ загладить то невѣроятное, жесточайшее зло войны, которое создавая убійства за убійствами, родитъ убійцъ изъ добрыхъ и мягкихъ людей. Въ каждой нѣжной заботѣ объ этомъ раненомъ и плѣнномъ врагѣ своего народа, конечно горячо ею любимаго, живетъ и нѣжно выражается то желаніе загладить чье-то зло, побѣдить кроткимъ участіемъ несправедливость, называемую войною... то желаніе, которое быть можетъ и не сознается ясно ими, но которое является даже помимо нихъ самихъ голосомъ возмущенной природы, инстинктивнымъ стремленіемъ искупить такъ чью-то ужасную вину. Среди этихъ сестеръ есть, конечно, разные характеры, но всѣ онѣ одинаковы въ основныхъ чертахъ своихъ по отношенію къ плѣннымъ раненымъ: онѣ чутки, заботливы, добры, терпѣливы такъ, что имъ бы позавидовала, конечно, любая мать любого капризнаго больного ребенка. Доктора: Доя и Хонда честно, добросовѣстно и старательно лѣчатъ раны нашихъ невольниковъ; солдаты любятъ ихъ, вѣрятъ имъ и относятся съ глубокимъ уваженіемъ. Они тоже научились немного объясняться съ солдатами и часто удачно разговариваютъ о необходимомъ безо всякаго переводчика. Солдаты снимаются съ сестрами и докторами, послѣ покупаютъ карточки и дарятъ ихъ сестрамъ милосердія и докторамъ съ самыми трогательными надписями. Я видѣлъ нѣкоторый изъ нихъ; въ немногихъ слонахъ онѣ говорятъ о многомъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

На измятой травѣ между сараями.

   Двѣ картинки изъ жизни мацуямскаго госпиталя. Каждую недѣлю изъ бараковъ выносятся, если хорошая погода, всѣ раненые, съ матрасами к подушками; выводятъ тѣхъ, кто можетъ ходить самъ, и выносятъ на носилкахъ тѣхъ, кто не можетъ передвигаться самостоятельно. Носилки несутъ двѣ сестры милосердія; какъ это ни странно, японскія медицинскія и административныя власти госпиталя совсѣмъ не жалѣютъ этихъ неутомимыхъ и добросовѣстнѣйшихъ труженицъ; на нихъ взвалена вся черная работа, и онѣ, кромѣ непрерывныхъ чисто медицинскихъ работъ, должны исполнять обязанности судомоекъ и санитаровъ. Онѣ сами вытряхаютъ одѣяла и матрасы, выносятъ ихъ съ помощью выздоровѣвшихъ солдатъ, на дворики между бараками, сами моютъ полы, сметаютъ пыль со стѣнъ и перекладинъ потолка; изъ солдатъ, кто выздоровѣлъ. помогаетъ имъ, но находятся и такіе, которые говорили, что не будутъ работать на японцевъ и, будучи здоровыми, сидятъ сложа руки и глядятъ на помогающихъ товарищей съ упреками во взорахъ; положимъ, такихъ немного. Вообще относительно этого постоянные нескончаемые споры; трудно солдатамъ самимъ рѣшить, кто изъ нихъ правъ.

0x01 graphic

Еще о сестрахъ милосердія

   Спокойные мирные жители Мацуямы и не думали, и не гадали никогда, что такое множество русскихъ людей будетъ жить въ ихъ городѣ, гулять по ихъ улицамъ, покупать въ ихъ магазинахъ, купаться въ ихъ источникѣ "Дого". Жестокая, кровожадная и злая война, порвавшись въ мирную спокойную жизнь народа, принесла съ собою тысячи новыхъ струй; народъ зажилъ новостями войны и каждый день на фонѣ обыденной мирной жизни стали вставать одна за другой картины войны, ужасы и смерти, и такой новой жизнью, полной войны. ужъ болѣе года живутъ, обливаясь кровью два сосѣднихъ народа. Городу Мацуямѣ, кромѣ ежедневныхъ вѣстей войны, какъ и по всей Японіи, выпало на долю ежедневно видѣть плѣнныхъ русскихъ, большихъ, бородатыхъ, толпы дѣтей весело кричатъ имъ "конинчива" {"Коничива" -- здравствуй!} и бѣгутъ радостно, стараясь подольше поглядѣть въ самое лицо "страшнаго" русскаго, прохожіе обыватели глядятъ съ любопытствомъ и вниманіемъ на враговъ своего народа, былъ можетъ съ гордостью, быть можетъ только съ сожалѣніемъ и только самые фанатичные патріоты -- съ негодованіемъ. Русскіе живутъ здѣсь уже столько времени, что обыватели уже привыкли къ нимъ и все съ меньшимъ удивленіемъ глядятъ на нихъ; я увѣренъ, что теперь уже они не находятъ ихъ такими страшными, какими были первое время пріѣхавшіе русскіе для обывателей Мацуямы.
   Какъ живутъ русскіе въ Мацуямѣ, что они думаютъ о японцахъ, Японіи и о войнѣ, чѣмъ наполняютъ скучные однообразные дни своего плѣна, объ этомъ лучше не буду говорить; если читатель привыкъ думать надъ жизнью и надъ людьми, онъ самъ нарисеутъ себѣ приблизительными чертами жизнь русскихъ здѣсь.
   Но я скажу о другомъ. Пусть внимательно прочтетъ меня читатель, потому что все, что я буду сейчасъ говоритъ, относится къ чести японскаго народа Именно теперь, когда еще не замолкло зловѣщее бряцаніе окровавленныхъ сабель и непонятная вражда между двумя сосѣдними народами, разжигаемая войною, все больше внѣдряется въ сердца особенно пылкія и въ головы менѣе разсуждающія, именно теперь интересно должно быть самимъ японцамъ выслушать то, что мнѣ хочется давно сказать о японскихъ сестрахъ милосердія, такъ самоотверженно, вотъ уже около года, ухаживающихъ за ранеными врагами своего народа -- за плѣнными русскими
   Мы почти никто не знали: ни Японіи, ни японцевъ, когда привезли насъ сюда изъ шумной, кровавой войны; эти израненные бородатые русскіе солдаты не знали, что ждетъ ихъ въ огромныхъ деревянныхъ сараяхъ госпиталя, куда принесли ихъ на носилкахъ въ глухую темную ночь... Оторванные отъ любимой родины, отъ дорогихъ семей своихъ, думали-" они найти на далекой чужбинѣ, среди враждебнаго народа, теплую ласку, нѣжную заботу, вниманіе, участіе, что стали расточать имъ, огрубѣвшимъ и очерствѣвшимъ на войнѣ, добрыя, нѣжныя и ласковыя японскія сестры милосердія.
   Во всей жизни плѣнныхъ это единственное яркое свѣтлое пятно, и его не можетъ омрачить тьма горькихъ слезъ, незамѣтныхъ, невидимыхъ, лишь понимаемыхъ всѣми глубоко которыя ночью и днемъ льются непрерывной волной тоски, скорби, печали и страданій.

0x01 graphic

0x01 graphic

Казиміръ.

   Онъ уже давно теперь отпущенъ на волю... но онъ долго, долго томился въ тюрьмѣ и для него тюрьма плѣна была ужаснѣе, чѣмъ всѣмъ инымъ, потому что онъ былъ слѣпецъ; пуля прошла въ одинъ високъ и вышла въ другой; онъ выздоровѣлъ, но навѣки лишился радостнаго сіянія солнца... Всѣ доктора, сестры, всѣ плѣнники знали его по имени, обходились съ нимъ всегда нѣжно и ласково, называли его по имени, подолгу разговаривали съ нимъ, помогали сходить съ барака и направляли его. если онъ заблудится; всѣ понимали, что онъ не могъ бы найти утѣшеніе въ себѣ самомъ, и всѣ, какъ могли, старались его утѣшить. Онъ такъ привыкъ холить по настилкамъ корридора между бараками, съ помощью палки нащупывая дорогу, что никогда не ошибался, всегда находилъ и свой баракъ, и постель свою... Ему вставили искусственные глаза, но онъ не любилъ надѣвать ихъ, говоря, что это должно быть очень непріятно видѣть, что живой человѣкъ имѣетъ мертвые глаза, которыми не можетъ смотрѣть, и онъ почти никогда не надѣвалъ ихъ.

0x01 graphic

Помѣшанные.

I.

   Въ одномъ изъ лѣтнихъ офицерскихъ бараковъ мацуямскаго госпиталя (лѣтніе "холодные" бараки въ сущности мало отличались отъ "теплыхъ" зимнихъ {Въ теплыхъ зимнихъ баракахъ были стеклянныя окна, плотная пригонка дверей, тогда какъ въ холодныхъ баракахъ были бумажныя окна, и вѣтеръ гулялъ безпрепятственно внутри бараковъ. акъ зимніе, такъ и лѣтніе бараки были населены раненными.}); лѣтніе были прежде выстроены и въ нихъ помѣшались первоначально прибывшіе русскіе раненые плѣнные), въ такъ называемыхъ "Ичи-барако" {Ичи -- одинъ, "Ичи-барако" -- первый баракъ.}, нѣсколько мѣсяцевъ лежалъ сошедшій съ ума русскій плѣнный офицеръ, сотныхъ Сѣриковъ.
   Онъ жилъ прежде въ помѣщеніи "Кокайдо", и тамъ заболѣлъ сначала легкой меланхоліей, а послѣ сталъ выказывать явные признаки ненормальности. Однажды онъ выбросился изъ окна второго этажа и сильно повредилъ себѣ ногу; когда къ нему сбѣжались офицеры, онъ говорилъ тяжелыя вещи и окружающіе поняли, что онъ сошелъ съ ума. Послѣ всѣ стали припоминать, какъ онъ уже давно и ни съ кѣмъ не ралговаривалъ, и бродилъ часами по дорожкамъ маленькаго сада, и дико смотрѣлъ на окружающихъ, и не отвѣчалъ на задаваемые вопросы.
   Сѣрикова отвезли въ госпиталь и положили въ одно ил офицерскихъ отдѣленій. Первое время онъ будто сталъ поправляться, къ нему заходили товарищи, онъ самъ ходилъ по баракамъ, навѣщая другихъ, разговаривалъ и, хотя былъ странно настроенъ, не проявлялъ особенно тяжелыхъ признаковъ болѣзни. Это продолжалось недолго; было видно по всему, что этотъ страдающій человѣкъ надломленъ, что еще нѣсколько недѣль такой-же безсмысленной жизни и онъ начнетъ чахнуть, разрушаться и разрушаться страннымъ образомъ Послѣ пятиминутнаго разговора съ Сѣриковымъ становилось ясно, что онъ не долго пробудетъ такимъ, что его быстро побѣждаетъ тяжелая болѣзнь...
   Скоро всѣ увидѣли, что болѣзнь его побѣдила; онъ совершенно пересталъ разговаривать, подозрительно, даже злобно глядя въ лицо навѣщавшихъ его порою товарищей, къ нему въ отдѣленіе стали заходить нее рѣже и рѣже и, въ концѣ концовъ, прекратили посѣщать его вовсе; всѣмъ товарищамъ очень тяжело было его видѣть, онъ боялся входившаго къ нему и не отвѣчая на вопросы, смотрѣлъ на посѣтителя недовѣрчиво и сердито, даже не разъ бросалъ чѣмъ-нибудь въ вошедшаго...
   Болѣзнь принимала все болѣе и болѣе странный оборотъ; Сѣриковъ не сходилъ съ постели, ни съ кѣмъ не говорилъ ни слова, почти ничего не ѣлъ; дни и ночи лежалъ онъ, то закутавшись съ головой въ бурку, то облокотившись на подушку и уставившись тупо въ одну точку сѣрыми выкатившимися глазами. Лицо его страшно похудѣло; на всѣ мольбы денщика перемѣнить тѣльное бѣлье и простыни, которая чуть не гнили полъ нимъ. онъ рѣшительно моталъ головой, а когда помимо его желанія пробовали снимать съ него бѣлье -- онъ дико сопротивлялся. Когда плѣнныхъ офицеровъ госпиталя перевели изъ холоднаго барака въ теплые, я остался вдвоемъ съ Сѣриковымъ въ старомъ баракѣ. Каждый день пробовалъ я говорить съ нимъ, онъ рѣдко отвѣчалъ и смотрѣлъ на меня, то странно грустно, со слезами, то жестко, злобно; два казака-денщика день и ночь дежурили вблизи него. Это было установлено послѣ того, какъ однажды ночью онъ вышелъ тихонько изъ своего отдѣленія и пробовалъ утопиться въ огромной кадкѣ съ водой, стоявшей въ сѣняхъ барака, за нимъ стали внимательно слѣдить, оказалось, что каждую ночь онъ совершаетъ какія-нибудь экскурсіи; стали препятствовать его выходу изъ барака; какъ только послышится къ пустомъ баракѣ медленный стукъ костыля {Съ тѣхъ поръ, какъ Сѣриковъ поступилъ въ госпиталь съ вывихнутой ногой, онъ не могъ двигаться иначе, какъ съ костылемъ.}, заснувшій денщикъ вскакиваетъ и тихонько крадется за нимъ; бывало, что отъ Сѣрикова силой отбирали кухонный ножъ или другой предметъ, которымъ онъ пытался причинить себѣ вредъ. Время все шло; психически разстроенный, послѣ сошедшій съ ума штабсъ-капитанъ Т. переведенъ былъ въ нашъ баракъ, за нимъ тоже слѣдило двое денщиковъ день и ночь; за этимъ слѣдить было труднѣе.

0x01 graphic

   Ночью въ госпиталѣ тихо, только вѣтеръ свиститъ подъ крышей да стучитъ по доскамъ часовой Все спитъ, но не сномъ мира и отдыха, а какимъ-то лихорадочнымъ, короткимъ забвеньемъ.
   Почти каждую ночь происходили тяжелыя сцены, при одномъ воспоминаніи о нихъ до сихъ поръ странная тяжесть точно камнемъ ложится на душу. Вдобавокъ въ сосѣднемъ баракѣ сумасшедшій солдатъ всю ночь напролетъ кричалъ громкимъ голосомъ дикія, несвязныя слова, пугая раненыхъ, больныхъ товарищей; въ тишинѣ ночи хриплый и страшный голосъ солдата разносился далеко подъ деревянными сводами...
   Товарищи уговариваютъ кончить, просятъ, умоляютъ, но онъ не унимается... произноситъ угрозы, проклятія, мольбы, стихи и слова изъ молитвъ, проситъ у кого то прощенія, то пощады или смерти и только на разсвѣтѣ, охрипшій, усталый, засыпаетъ, разметавшись на своемъ узкомъ матрасѣ., и сестры на цыпочкахъ проходить мимо него, стараясь не стукнуть и не разбудить его неосторожнымъ шумомъ. Въ это время вдругъ проснется штабсъ-капитанъ Т. и тихонько выйдетъ изъ нашего барака, усталый, задремавшій денщикъ проглядитъ и черезъ нѣсколько минутъ раздается мощный зычный голосъ въ солдатскомъ баракѣ: "Друзья, проснитесь!.. Христосъ воскресе!.. Что спите! проснитесь... Солдаты проснитесь" -- или "скорѣй, скорѣй вставать всѣмъ... вставать"... Зашевелятся солдаты, многіе побѣгутъ съ перепугу куда попало... Прибѣгутъ денщики, уговариваютъ лечь. Онъ не слушается, иногда начнетъ драться; были случай, когда его съ трудомъ силой выволакивали изъ бараковъ; онъ отчаянно сопротивлялся, кричалъ, будилъ всѣхъ... Иногда ему удавалось выбѣжать; онъ набиралъ камней, становился за уголъ и бросалъ въ каждаго, кто проходилъ мимо... Заснувшій сумасшедшій солдатъ опять просыпался и начиналъ выкрикивать... Сѣриковъ безпокойно шевелился за перегородкой; сестры бѣгали съ фонарями, часовые выбѣгали сонные, полуодѣтые выскакивали дежурные фельдшера, переводчики и бойки.
   Однажды днемъ я подалъ Сѣрикову письмо, полученное отъ его родныхъ. Онъ письмо это долго не распечатывалъ, уже вечеромъ его денщикъ пришелъ и разсказалъ мнѣ:
   -- Прочли письмо ихъ благородіе, плакали много и долго, долго на бумагу смотрѣли, очень имъ плохо, и не знаешь, какъ бы помочь!
   Въ тотъ-же день въ одинъ изъ бараковъ поступилъ еще психически-разстроенный солдатъ изъ помѣщеніи для поляковъ и евреевъ {Поляки и евреи японцами почти съ самаго начала были помѣщены отдѣльно.}.
   Красивый, нѣжный, молодой, совершенно мальчикъ онъ сразу завоевалъ себѣ сочувствіе всѣхъ солдатъ; около него дежурило днемъ и ночью по пяти человѣкъ его товарищей. Сначала онъ былъ очень плохъ; лежа на матрацѣ, глядѣлъ впередъ безумными расширенными зрачками, иногда набрасывался на кого-нибудь изъ окружающихъ; послѣ онъ сталъ поправляться, блѣдное, похудѣвшее, осунувшееся лицо оживилось; онъ даже сталъ отвѣчать на вопросы, смотря въ лицо большими свѣтлыми глазами какъ-то вопросительно и недоумѣвающе. Въ день поступленія въ баракъ этого новаго психически больного я вернулся къ себѣ въ отдѣленіе почти на разсвѣтѣ; Т., видимо, спалъ; денщики дежурили; у Сѣрикова было тихо. Утомленный днемъ, я легъ и уснулъ, кажется, моментально; еще съ войны выработалась у меня какая-то привычка спать чутко, просыпаться отъ каждаго малѣйшаго стука и даже шороха.
   Знакомый стукъ костыля вблизи меня заставилъ проснуться, открываю глаза: приподнявъ полотняную загородку, стоятъ Сѣриковъ съ всклокоченной бородой на худомъ, блѣдномъ лицѣ, въ грязномъ казенномъ больничномъ халатѣ, съ костылемъ въ рукахъ; сухія, безцвѣтныя губы его трясутся и что-то громко мнѣ шепчутъ; онъ весь наклонился ко мнѣ и широко открытыми глазами глядитъ на меня съ негодованіемъ и злобой. Зачѣмъ вы это дѣлаете, Филиппъ Петровичъ?.. зачѣмъ вы всѣхъ насъ мучаете?..-- слышу я въ мертвой тишинѣ громкій шопотъ, и отъ этихъ словъ, отъ всей этой фигуры, что-то тяжелое и ужасное поднимается въ груди...-- Успокойтесь,-- говорю я ему,-- сядьте сюда на стулъ и разскажите мнѣ, чѣмъ вы на меня недовольны?
   Но Сѣриковъ стоитъ въ то и же позѣ, протянувъ ко мнѣ и опустивъ немного внизъ большую всклокоченную голову; на худой маленькой фигурѣ она кажется будто приставленной и не настоящей; руки его трясутся и весь онъ дрожитъ. Стараюсь снова его успокоить; говорю съ нимъ, насколько могу спокойно, и чувствую, что противъ воли въ груди моей все растетъ тяжелое и тягостное чувство... Сдѣлавъ еще два шага ко мнѣ и громко стукнувъ деревяннымъ костылемъ по полу, онъ тихонько озираясь, вытащилъ изъ-за пазухи грязнаго своего халата то письмо, что я ему передалъ наканунѣ; опять зазвучалъ его громкій шопотъ, болѣзненно поражая уши и нервы.
   -- Что ни притворяетесь?.. Вѣдь, вотъ я же узналъ... Это письмо отравлено; вы отравили эти письмо... Новый способъ, ха, ха, ха... знахомыя строчки и написаны знакомой рукой, а въ нихъ отрава, настоящій ядъ; вы отравили эти строчки, эту бумагу, этотъ конвертъ, даже самыя слова и буквы вы отравили.. Зачѣмъ вы отравили это письмо; для васъ нѣтъ ничего святого?

0x01 graphic

   Онъ уже не шепталъ, а выбивался изъ послѣднихъ силъ, потрясая костылемъ, кричалъ нервнымъ, хриплымъ, захлебывавшимся шепотомъ и замахнулся костылемъ, но силы его не выдержали и онъ грузно сѣлъ на мою постель, къ моимъ ногамъ, безсильно опустивъ поднятый костыль.
   Что за страшная мысль, какими разлагающимися извилинами мозга зашла она ему въ голову? Порой безуміе его было поистинѣ творческимъ и прямо поражалъ логическій ходъ мыслей, безумныхъ по существу.
   Онъ былъ жалокъ и страшенъ, когда онъ молчалъ, было еще тяжелѣе; кругомъ всѣ спали, все молчало; не шевелился Т. измученный своимъ безуміемъ; угомонился сумасшедшій солдатъ въ сосѣднемъ баракѣ; бодрствовавшіе до сихъ поръ, уснули денщики, утомленные вниманіемъ въ продолженіе всей ночи. Въ молчаніи напряженной тишины безумный шепотъ Сѣрикова былъ невыносимъ. Я медленно сталъ вставать съ постели и вновь попытался подѣйствовать на него спокойными словами; съ трудомъ, молча, утомленный въ конецъ, всталъ Сѣриконъ и, стуча костылемъ, вышелъ изъ моего отдѣленія, слабый, качающійся, хрипло шепча мнѣ какія-то безумныя угрозы... Я пошелъ разбудить его денщика и велѣлъ ему по самаго дня внимательно слѣдить за своимъ бариномъ. Сѣриковъ ворочался и возился весь остатокъ ночи. Когда я засыпалъ усталый отъ всего, уже день начинался и за стѣной раздавались громкіе возгласы проснувшагося Т...
   Сѣриковъ неоднократно послѣ приходилъ ко мнѣ, выбравъ глухую ночь, когда засыпали утомленные денщики; однажды онъ, тихо прокравшись въ мое отдѣленіе, взялъ со стола кухонный ножъ и, спрятавъ его къ себѣ, нѣсколько дней не хотѣлъ возвращать; когда онъ ночью послѣ пришелъ опятъ ко мнѣ. этотъ ножъ у него отняли силою; неоднократно пытался онъ лишить себя жизни.
   Почти не было ни одной спокойной ночи въ госпиталѣ, нѣтъ возможности передавать подробно всѣ печальныя выходки всѣхъ жертвъ войны, но уже разсказаннаго достаточно, чтобы имѣть болѣе или менѣе точное представленіе о дѣйствительности.
   

III.

   Изъ Токіо пріѣхалъ разъ одинъ извѣстный въ Японіи психіатръ, профессоръ токійскаго университета Судзо Кюре; онъ былъ у Сѣрикова въ моемъ присутствіи, разспрашивалъ о его жизни, внимательно и долго смотрѣлъ на него; Сѣриковъ отказался наотрѣзъ подвергнуться изслѣдованію. Послѣ этого профессоръ долго сидѣлъ у меня и увѣрялъ, что сумасшествіе не можетъ никогда явиться отъ условій жизни и зависитъ только отъ причинъ, кроющихся въ самомъ организмѣ; наблюденія за русскими плѣнными, сошедшими съ ума въ плѣну еще болѣе убѣдили его въ этомъ.
   Множество солдатъ и офицеровъ, уже много мѣсяцевъ томившихся нелѣпой унылой жизнью, называемою "плѣномъ", заставляли меня съ грустью и тревогой думать: "скоро и васъ ждетъ такая-же участь!" нервность, раздражительность, невѣроятно повышенная чувствительность, полное тяжелое потрясеніе организма и психики сказывалось во всемь, а дни все тянулись, тянулись, медленно, назойливо, изъ нихъ не замѣтно составлялись недѣли, мѣсяцы...
   -- Господи! и когда это кончится!.. говорили мнѣ порой солдаты, и глухая человѣческая тоска, которой не было исхода, сквозила въ каждомъ словѣ
   -- Лучше на каторгу, въ Сибирь, лучше опять на сопки Манчжуріи на морозъ, на жаръ, на голодъ, чѣмъ жизнь эта проклятая...
   И на потемнѣвшихъ худыхъ лицахъ, въ тусклыхъ глазахъ, на ввалившихся щекахь я видѣлъ слезы...
   -- У меня жена есть, много разъ повторилъ мнѣ одинъ солдатъ,-- смирная она такая, уцѣпилась въ меня, когда на поѣздъ въ Питерѣ насъ сажали. "Не пущу, говоритъ, не пущу, что безъ тебя?.. куда я безъ тебя дѣнусь?.." И не плакала она, а стонала... такимъ стономъ стонала, что до сихъ поръ стонъ ея, какъ живой, слышу... Полиція оттащила... Я и не отвѣчалъ,-- что отвѣчать? Самъ знаю. погубилъ ее, что оставилъ... молодая была, смирная, хорошая. лучше бы померла ужъ... Не могу я забытъ ея... Зачѣмъ я сижу здѣсь? тамъ, чтобы съ голоду не помирать, съ другими житъ будетъ, а я сижу здѣсь... Зачѣмъ и сижу здѣсь?
   Это быль молодой еще запасной. у него не было ноги. Когда я, отъ лица и плечъ переводилъ глаза на ненужный обрубокъ, торчавшій подъ халатомъ вмѣсто ноги, просто не хотѣлось вѣрить, что онъ калѣка, на всю жизнь несчастный, зависящій отъ другихъ, калѣка.
   И мнѣ чудилась его жена, молодая и смирная, которая вцѣпилась въ него на платформѣ въ Питерѣ и пускать не хотѣла...
   А другой солдатъ -- мальчикъ съ голубыми ясными глазами и вывернутой, недѣйствующей рукой -- все вспоминалъ свою деревню...
   -- Ахъ, тихая была, хорошая была жизнь, малые братья и сестры у меня остались; большая семья у отца моего, а работникомъ только я одинъ и былъ, отецъ съ печи не слѣзалъ; теперь, знать, мать всю работу несетъ; у ней еще и тогда чахотка была... не стерпитъ работу то, сдадутъ въ аренду мужику и будутъ грошъ получать... только на оброкъ и хватитъ... боюсь, пойдутъ по-міру... а что я сдѣлаю? Ну, что я сдѣлаю?.. И писалъ я туда,-- отвѣта нѣтъ: всѣ ночи не сплю, думаю... Да что пользы думать то: отъ думы только что плакать хочешь!..
   И онъ безнадежно смотрѣлъ на свою изуродованную руку.
   Еще былъ одинъ солдатъ въ госпиталѣ; его привезли въ Мацунму худого, страшнаго; онъ все молчалъ и только вопросительно и странно обводилъ всѣхъ большими карими глазами. Онъ былъ тоже очень молодъ, и, глядя на его лицо, казалось, что ему не болѣе 17--18 лѣтъ, пуля пробила ему черепъ; рана зажила, но какая-то медленная жестокая сила медленно высасывала изъ него молодую горячую жизнь; въ его тѣлѣ, въ его страшномъ худомъ тѣлѣ не было жизни; оно было безсильно, состояло все изъ жилъ, костей и кожи, вся жизнь будто перешла въ глаза, въ ихъ блескъ, въ ихъ страшный жгучій вопросъ, которымъ былъ полонъ взглядъ на каждаго...
   Цѣлый мѣсяцъ онъ умиралъ; рѣдко, рѣдко отдѣльныя, отрывочныя слова вылетали изъ его сухого, покривившагося рта... Глаза его дѣлались все больше и больше; изъ нихъ порою, медленно, незамѣтно накапливаясь, вытекали крупныя слезы; и этотъ молчаливый плачъ, и все это нѣмое страданіе собирало вокругъ него сочувствующихъ...
   Никто не могъ узнать, откуда онъ, гдѣ его родина... Онъ умеръ. Его снесли на гору, и крестъ надъ нимъ неподвижно и молчаливо долго будетъ бѣлѣть на горѣ среди другихъ крестовъ надъ умершими въ плѣну русскими мужиками. Послѣ долго солдаты не могли забыть его.
   Какой онъ тихій былъ! Глаза у него какіе были темные и свѣтились; смотрѣлъ онъ на человѣка и будто всего съ душой, съ мыслями видѣлъ, и все будто спрашивалъ что-то и никто ему не отвѣчалъ; никто не зналъ, что онъ спрашиваетъ... Царство ему небесное! Мирный онъ былъ; не воевать ему надо было въ жизни.
   Всѣ. они были мирные, и всѣ они прошли муку кровавой бойни и, выброшенные теперь на далекій чужой берегъ, не могли опомниться, вполнѣ сознать что же съ ними сталось и почему?
   

Остатки артурскаго гарнизона.

   Послѣ длинныхъ томительныхъ мѣсяцевъ осады, когда жизнь человѣческая по цѣнѣ пала настолько, что убитыхъ жалѣли десятками, сотнями, а не каждаго въ отдѣльности, такъ что на каждаго приходилась сотая, много десятая часть обыкновеннаго человѣческаго сочувствія,-- послѣ этихъ дней ужасовъ тысячи спасенныхъ отъ вѣрной смерти людей обречены на жизнь въ такомъ видѣ, когда она въ тягость человѣку. Ихъ лишили самаго драгоцѣннаго въ жизни: свободы, свѣта, дѣла, родины, близкихъ; сейчасъ они валяются на циновкахъ въ ожиданіи поѣзда; но поѣздъ ждутъ японцы, а эти ничего не ждутъ потому, что имъ все равно.
   Потомъ они также будутъ валяться въ тѣхъ храмахъ, куда ихъ набиваютъ кучами. Уже послѣ, въ Шанхаѣ въ первыхъ числахъ марта я узналъ, что солдатъ артурцевъ ни разу не выводили гулять; какъ привезли, такъ закупорили въ храмы и буквально ни одного разу не выпускали никуда. Что они тамъ чувствовали, какъ они прожили все это время, можетъ вообразитъ себѣ хоть немного каждый, а я лишь добавлю, что послѣ они станутъ чувствовать себя еще хуже и съ каждымъ днемъ ихъ положеніе будетъ ухудшаться, потому что не можетъ здравомыслящій и хотя немного здоровый человѣкъ безнаказанно для своего разсудка, духа и физическаго здоровья прожить долго въ такихъ условіяхъ. Эти трофеи японцевъ, эта живая военная добыча вся залита кровью и слезами. Даже въ улыбкѣ молодого лица чувствуется затаенная скорбь.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Офицеры пріѣхали раздѣлятъ участь съ солдатами, съ ними вмѣстѣ лишь солдаты-денщики, которые къ нимъ приставлены; если бы они уѣхали на родину, давъ честное слово не сражаться съ японцами, они могли бы освободить каждый по одному солдату. Это, конечно, пустяки въ сравненіи съ тѣмъ огромнѣйшимъ количествомъ плѣнныхъ, что пріѣхали изъ Артура..
   Итакъ изъ Портъ-Артура они переселились въ Японію, но совсѣмъ, совсѣмъ не такого обращенія они ожидали отъ японцевъ. Героевъ, которымъ даже позволено оставитъ при себѣ оружіе, вдругъ держатъ за рукава японскіе солдаты, понукаютъ ими, кричатъ, считаютъ по пальцамъ какъ товаръ, слѣдятъ неусыпно и зорко, чтобы они того-го не сдѣлали, туда-то не попали, съ этимъ-то не говорили; вѣдь это положительно ужасно! Японцы совершенно не желаютъ понять, что эти русскіе пріѣхали въ плѣнъ добровольно, и что они смѣло могли бы уѣхать въ Россію. Такимъ образомъ въ Мацуяму прибываетъ 500 офицеровъ и столько же денщиковъ. Холодный вѣтеръ ранней весны встрѣчаетъ ихъ суровымъ дуновеніемъ; японцы встрѣчаютъ ихъ съ затаеннымъ сознаніемъ своего торжества, своей гордости побѣдителей, это торжество и эта гордость не только у взрослыхъ, они свѣтятся и въ глазахъ маленькаго мальчишки, что, открывши ротъ, смотритъ съ любопытствомъ и вниманіемъ на пріѣхавшихъ русскихъ. Они еще не знаютъ, какова будетъ эта жизнь, но они уже чуютъ недоброе; многіе видятъ уже по всему, что плѣнъ этотъ не будетъ такъ легокъ, какъ казался имъ издалека послѣ гибели Артура, послѣ всѣхъ этихъ дней трагической аргурской эпопеи. Одинъ путь до Дальняго и отъ Дальняго до Сасебо стоитъ, чтобъ упомянуть о немъ. Люди и офицеры измучились безконечными счетами, мелочностью, тугодумствомъ и педантизмомъ японцевъ: каждый пустякъ родить часовые скучнѣйшіе безплодные переговоры: каждый переговоръ не кончается ничѣмъ, потому что убѣдить въ чемъ-либо японцевъ крайне трудно, и чѣмъ больше начнешь убѣждать, тѣмъ болѣе онъ будетъ бояться повѣрить. А сколько этихъ столкновеній и переговоровъ было! Богъ ты мой! Въ Сасебо (и въ другихъ пунктахъ) артурцевъ дезинфецировали: всѣ вещи, одежду и самихъ людей; было страшно холодно сидѣть голыми въ легкихъ халатахъ и ждать одежды, они протестовали, но никто не понималъ ихъ, или не хотѣлъ понимать; многіе простудились и заболѣли. Вообще нежданно тяжелымъ оказывался этотъ плѣнъ; главное по причинѣ полнаго незнанія языка; буквально порою нельзя было объяснитъ самыхъ насущныхъ требованій.
   У одного офицера пропали деньги и вещи; нѣсколько дней японцы не могли понятъ, что собственно произошло и переговорамъ конца не было.

0x01 graphic

0x01 graphic

Прибытіе артурскихъ раненыхъ.

   Прибылъ транспортъ артурскихъ раненыхъ и больныхъ цынгою, на песчаномъ берегу Мидзугамы на разостланныхъ циновкахъ временно складываютъ японцы свою добычу; публика спокойно и молчаливо наблюдаетъ сбоку. Она уже перестала удивляться такому большому количеству плѣнныхъ и вполнѣ, увѣрена, что передъ храбростью японскаго войска не устоитъ ни одинъ народъ; каждый день прибывающіе плѣнные даютъ японцу полную, спокойную увѣренность въ непобѣдимости храбрыхъ своихъ братьевъ воиновъ. Онъ даже участливо глядитъ на измученныхъ, усталыхъ солдатъ въ большихъ мохнатыхъ шапкахъ и башлыкахъ, кое-какъ лежащихъ и сидящихъ на циновкахъ, въ ожиданіи, пока ихъ понесутъ къ поѣзду, отъѣзжающему въ Мацуиму. Съ шлюпки солдатъ несутъ на бамбуковыхъ носилкахъ къ циновкамъ; здѣсь придется полежать долго, померзнуть на холодномъ вѣтру у моря... поиспытать взоры тысячи любопытныхъ; здѣсь ихъ будутъ считать, считать безъ конца, какъ-то назойливо, непріятно, утомительно. Это какое-то удивительно странное тяготѣніе японцемъ къ частому пересчитыванію. Уже кажется, куда можетъ убѣжать этотъ ослабѣвшій больной солдатъ съ опухшими ногами, съ блѣднымъ измученнымъ лицомъ? Нѣтъ, они особенно разсуждать нелюбители и считаютъ, считаютъ, выводя нашихъ солдатъ изъ послѣдняго терпѣнія Японскіе солдаты съ ружьями, съ патронными сумками, тугъ же на чеку, надо же для такой военной добычи и соотвѣтствующую почетную стражу. Тутъ же и полиція, въ формѣ и тайная; вдругъ кто нибудь попробуетъ передавать что-либо; отъ этого Богъ вѣсть, что можетъ произойти, к они съ лихорадочнымъ вниманіемъ слѣдятъ за каждымъ движеніемъ лежащихъ плѣнниковъ. Ахъ, кабы поскорѣй привезли, думаютъ русскіе, уже много дней мучаютъ этими переѣздами и кажется, нѣтъ имъ конца! Вотъ группа военноплѣнныхъ съ японскимъ офицеромъ и переводчикомъ, здѣсь же маленькая добровольная плѣнница изъ Артура; она, конечно, мало еще вынесла изъ этой жизни, но послѣ, когда будетъ большой, можетъ гордиться всѣмъ, и жизнью въ осажденномъ Артурѣ, и плѣномъ у японцевъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Нѣсколько дней подрядъ все прибываютъ и прибываютъ добровольные плѣнники; японцы буквально потеряли голову и не знаютъ, какъ, гдѣ размѣстить такую огромную добычу войны; набиваютъ офицерами старые храмы, выселяя оттуда русскихъ солдатъ плѣнныхъ, наполняя пустые бараки госпиталя. Офицерамъ сохранено оружіе 7-мъ пунктомъ безсмертной стесселевской капитуляціи, въ воздаяніе особыхъ заслугъ; они носятъ съ гордостью это оружіе, пощаженное врагами, и глубоко сочувствуютъ тѣмъ изъ своихъ товарищей съ сѣвера, которымъ случилось попасться въ плѣнъ и быть обобранными на полѣ брани. Но увы, артурскіе плѣнники добровольцы пока еще не знаютъ, какая жизнь ихъ ждетъ впереди и что ожидаетъ ихъ оружіе!

0x01 graphic

Добровольные плѣнники.

   13-го января стали прибывать первые эшелоны портъ-артурскихъ офицеровъ, ихъ привозили спеціально зафрахтованные военнымъ вѣдомствомъ частные пассажирскіе пароходы, очень помѣстительные и довольно благоустроенные. Какъ извѣстно, офицеры ѣхали въ плѣнъ добровольно, чтобы раздѣлитъ участь солдатъ, какъ гласила Высочайшая телеграмма, но это была лишь фикція, потому что солдатъ отправляли въ другіе города: въ Осоку, въ Уджину, въ Ниношиму, въ Моджи, въ Фукуоку, а въ Мацуяму посылали лишь раненыхъ въ госпитали и больныхъ (преимущественно цынготныхъ). Огромныя толпы народа собирались на улицахъ мацуямскихъ встрѣчать побѣжденныхъ и плѣненныхъ артурскихъ героевъ. Толпа вела себя корректно, сдержанно, не выражая ни вражды, ни симпатій военноплѣннымъ.
   Офицеры, усталые и измученные отъ артурскаго сидѣнья, ѣхали въ плѣнъ съ тайной надеждой отдохнуть и оправиться; они думали такъ, потому что не знали, что такое японскій плѣнъ; вся дорога до Мацуямы заставила уже ихъ немного убѣдиться въ тщетности розовыхъ надеждъ, съ прибытіемъ въ самую Мацуяму, уже стало ясно, что хорошаго впереди мало, но всѣ думали и говорили, что, кажется они устроятся хорошо и въ мирѣ спокойнаго отдыха забудутъ свистъ пуль, шипѣніе гранатъ и стоны умирающихъ.
   Одинъ изъ военноплѣнныхъ пріѣхалъ съ дочкой, славной, хорошенькой дѣвочкой восьми лѣтъ; японцы относились къ ней всегда ласково и съ любовью.

0x01 graphic

На стражѣ.

   У красивыхъ высокихъ береговъ гористаго острова Сикоку, гдѣ находится Мацуяма, городъ русскихъ плѣнниковъ, день и ночь нѣсколько небольшихъ военныхъ судовъ несетъ сторожевую службу охраняютъ военную добычу японцевъ: въ русскихъ плѣнныхъ Эти крейсера постоянно обходятъ Сикоку, зорко слѣдя за его берегами, чтобы не отплыла какая нибудь подозрительная джонка и не подплылъ бы кто нибудь изъ не имѣющихъ права быть въ Японіи. Кромѣ большихъ вооруженныхъ судовъ, плаваютъ и маленькіе безоружные катера; на ихъ обязанности лежитъ доносить о подозрительномъ, и трудно кому-нибудь ускользнуть отъ ихъ внимательнаго ока.

0x01 graphic

Труды японскихъ медиковъ.

   Эти маленькіе кусочки желѣза -- пули, осколки снарядовъ, шрапнель вынуты изъ ранъ русскихъ плѣнныхъ руками японскихъ медиковъ, они собраны и пришиты къ кусочкамъ картона, съ надписями именъ и результатовъ операцій (по японски). Надо отдать полную справедливость японскимъ врачамъ, что они дѣлали часто труднѣйшія и опасныя операціи очень удачно; конечно, бывали неудачные случаи, но ошибки не могутъ быть имъ поставлены въ упрекъ. Часто послѣ изъятія изъ ранъ этихъ постороннихъ элементовъ у больныхъ образовывались аневризмы; часто аневризмы кончались ампутаціей, но и тутъ нельзя винить медиковъ японскихъ; они дѣлали все, что могли.

0x01 graphic

Шестимѣсячный плѣнъ врачей.

   Въ Тюренченскомъ бою, еще въ апрѣлѣ мѣсяцѣ попались среди другихъ плѣнныхъ трое докторовъ: двое военныхъ врачей и врачъ краснаго креста; послѣ присоединился еще врачъ съ "Рюрика".
   Все это время ихъ удерживали въ плѣну и называли "гостями Японіи". Имъ не позволялась никакая медицинская помощь, японскіе врачи относились къ нимъ хотя по товарищески, но частенько обижались, когда они высказывали уже очень много любопытства къ ихъ лѣченію. Раненые солдаты русскіе конечно были рады присутствію русскихъ докторовъ, которые постоянно ихъ посѣщали и, чѣмъ могли, всегда старались помочь и облегчить положеніе. Часто бывая на операціяхъ и часто осматривая больныхъ въ баракахъ, они могли слѣдитъ ха ходомъ болѣзней и за способами ихъ лѣченія; измученный страданіемъ, раненый плѣнный солдатъ съ большимъ довѣріемъ ввѣрялся японскимъ врачамъ для опасной операціи, когда тутъ-же былъ кто нибудь изъ русскихъ докторовъ, ободрявшихъ его словомъ, пока тотъ не заснетъ подъ хлороформомъ. Когда въ ноябрѣ мѣсяцѣ всѣ 4 врача были отпущены съ санитарами и нѣсколькими калѣками, солдаты долго вспоминали ихъ и долго горевали объ ихъ отсутствіи -- не съ кѣмъ посовѣтоваться относительно операціи, некому показать рану, не поддающуюся лѣченію не смотря на всевозможные способы, некому, просто, повѣдать то, или иное недомоганіе; "поговоришь съ докторомъ, и то какъ будто лучше станетъ", говорили солдаты. Я думаю, что эти четыре доктора, пробывшіе столько времени въ плѣну, вынесли достаточно много интереснѣйшихъ наблюденій надъ лѣченіемъ японскихъ врачей, надъ всѣмъ положеніемъ медицинскаго дѣла въ рукахъ японцевъ-врачей и въ частности надъ всѣми порядками въ госпиталѣ, мацуямскомъ; было бы интересно, еслибы они подѣлились съ русской публикой этими наблюденіями.

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

Могилы невольниковъ.

   На высокой зеленой горѣ виднѣется красивый древній замокъ знатнаго самурая графа Мацуямы, владѣтеля этихъ мѣстъ, теперь давно лежащаго въ могилѣ... нѣсколько сотъ лѣтъ.
   У подножья горы раскинулись фанзы и домики; вотъ, двухэтажная гимназія со стеклянными окнами; оттуда по утрамъ слышится такой гамъ, крикъ, шумъ: издалека понятно, что это учебное заведеніе. Нѣсколько лѣвѣе длинные ряды сараевъ изъ деревянныхъ бревенъ это бараки раненыхъ плѣнныхъ, русская небольшая деревня въ двѣ съ половиною тысячи жителей.

0x01 graphic

   А тутъ, впереди фотографіи, кладбище этой деревни невольниковъ, послѣднее убѣжище тѣхъ, кто раньше всѣхъ освободился отъ неволи... Тогда еще только тридцать пять человѣкъ умерло въ плѣну и ихъ кресты на могилахъ стоятъ пока, напоминая живымъ о нѣкогда жившихъ...
   Кресты съ русскими надписями... Когда уѣдутъ плѣнники, эти кресты останутся живымъ воспоминаніемъ, но, навѣрно, не долго просуществуютъ; уже теперь шалуны дѣти разрушаютъ перекладины, ломаютъ кресты, а послѣ, когда некому будетъ к пойти на кладбище, чтобы исправить безпорядки, когда никого уже хоронить здѣсь не будутъ -- навѣрное скоро поразрушатъ эти воспоминанія о жизняхъ, законченныхъ въ неволѣ... Вотъ группа раненыхъ на площадкахъ у бараковъ. Многіе изъ нихъ уже выздоровѣли совсѣмъ, нѣкоторые еле холятъ... Дѣла нѣтъ никакого, книгъ нѣтъ, газетъ нѣтъ, игръ нѣтъ, даже картъ достать трудно, вотъ и бродятъ они по площадкѣ до одурѣнія... И счастливѣе они своихъ здоровыхъ товарищей. запертыхъ въ старыхъ буддійскихъ храмахъ безъ свѣта, безъ воздуха, безъ моціона... счастливѣе они ихъ, а все-таки тяжела ихъ доля...
   Похороны.... Грустнѣе другихъ тѣ похороны въ неволѣ, подъ конвоемъ часовыхъ въ шапкахъ, съ ружьями, подъ присмотромъ полицейскихъ, не спускающихъ глазъ съ нашихъ плѣнныхъ

0x01 graphic

   За гробомъ видна группа офицеровъ; впереди идутъ пѣвчіе; ихъ голоса уныло и безрадостно дрожатъ въ жаркомъ спокойномъ воздухѣ, въ пѣсняхъ смерти нѣтъ ни капли жизни и хотя они созданы живыми людьми, отъ нихъ пышетъ смертью, въ знакомомъ, нѣсколько одуряющемъ запахѣ ладана чувствуется смерть, что то безутѣшное, горестное, больное.
   Рисовыя поля полны работниковъ; поселяне съ любопытствомъ глядятъ на толпу русскихъ, слушаютъ печальныя пѣсни смерти и понимаютъ что они хоронятъ умершаго товарища. Только дѣти еще не понимаютъ этихъ пѣсенъ и веселыя, радостныя, съ крикомъ и гамомъ бѣгутъ, перегоняя процессію; и ихъ молодые, безпечные голоса стройнымъ диссонансомъ сливаются съ пѣснями смерти, что несутся изъ десятка устъ, и таютъ въ чистомъ, ясномъ, спокойномъ небѣ, въ блескѣ лучей яркаго безучастнаго солнца.
   Здѣсь похоронятъ умершаго; рядомъ съ этими двѣнадцатью крестами будетъ и его крестъ изъ дерева, послѣдній подарокъ живыхъ, но и его не надо умершему, онъ нуженъ живымъ. То деревцо, что выросло на краю горки у могилъ -- вѣрнѣе и прочнѣе памятникъ, а крестъ изъ дерева не надолго!
   

У гроба умершаго.

   Вокругъ гроба, покрытаго парчей, тѣсной массой толяптся русскіе плѣнники; вчера умеръ ижъ товарищъ послѣ долгихъ мученій на жесткихъ матрасахъ въ холодкомъ сараѣ-госпиталѣ. Каждый день видѣли они его блѣдное, изнуренное лицо, слышали отрывочныя, съ трудомъ произносимыя слона, полныя страданія, каждый день сестры милосердія съ доброй улыбкой состраданья дѣлали мучительныя перевязки своими нѣжными руками его незаживающимъ ранамъ, но онъ не поправлялся; все хуже, все слабѣе чувствовалъ себя страдалецъ и въ олно утро тихо, незамѣтно скончался, заснулъ спокойнымъ, мирнымъ сномъ безъ страданій, безъ слезъ и белъ боли... Въ голосахъ пѣсни хора, случайно собраннаго изъ поющихъ солдатъ, слышится боль и рыданье. Въ этой прощальной пѣснѣ этому одному умершему отъ ранъ солдату, будто хотятъ товарищи сказать скорбное, согласное и громкое, полное слезъ "прости", всѣмъ тысячамъ, невѣдомо какъ и гдѣ сложившимъ свои головы отъ непріятельскихъ выстрѣловъ; ихъ тѣла валяются по равнинамъ, холмамъ и рвамъ гористой Манчьжуріи, гніютъ въ густыхъ заросляхъ гаоляна, служатъ добычей хищныхъ птицъ и звѣрей... Этому, сравнительно съ тѣми, выпала лучшая, много лучшая доля; онъ умеръ хоти въ неволѣ и послѣ долгихъ страданій, но онъ умеръ окруженный заботами, какихъ не знали тѣ несчастные, павшіе на поляхъ войны; вѣдь не всѣ изъ нихъ умирали сразу!.. Сколько покинутыхъ раненыхъ томилось отъ жажды, отъ голода и не будучи въ состояніи двинуться отъ боли въ искалѣченномъ тѣлѣ, погибли медленной смертью, видя какъ хищныя птицы все смѣлѣй и смѣлѣй подлетали къ нимъ, чуя близкую смерть ихъ.
   Пѣсня дрожитъ, переливается и уносится куда то въ голубую высь, сверкающую золотыми лучами солнца, японскіе солдаты-часовые съ шапками на головахъ громко и безцеремонно разговариваютъ; имъ нѣтъ дѣла до этихъ обрядовъ русскихъ, съ которыми столько возни и изъ за которыхъ такъ много непріятностей отъ начальства.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Вотъ картинка жизни; группа русскимъ плѣнныхъ офицеровъ снимается съ сестрами милосердія, возбуждая большое любопытство собравшейся японской публики
   На группѣ изображены офицеры-моряки, они вообще, какъ-то легче относились къ своей неволѣ, легче, беззаботнѣе переносили плѣнъ... Хотя, конечно, все зависятъ отъ характера и отъ привычекъ, есть характеры, для которыхъ плѣнъ японскій -- медленная мучительная и жестокая казнь, и есть люди, которые утверждаютъ, что отдыхаютъ въ плѣну и чувствуютъ себя вполнѣ удовлетворительно Говорю откровенно, мнѣ жалко такихъ послѣднихъ людей, они лишены главнаго, драгоцѣннаго и святого человѣческаго желанія: проявлять себя въ своей жизни для другихъ, исполнять свои желанія, а не рабски повиноваться обстоятельствамъ, или подвертывающимся случайно сильнымъ морально людямъ. Для такихъ людей, правда, больно всякое насиліе, мучительное всякое оскорбленіе, тяжела даже всякая мелкая неудача, но за то они поймутъ лучше и предадутся беззавѣтнѣе минутамъ радости жизни и всегда будутъ отражать въ блескѣ своихъ глазъ, въ глубинѣ своихъ чувствъ, въ воплощеніи своихъ мыслей, тотъ могучій и радостный блескъ жизненнаго солнца который, и въ минуты горя, и въ минуты радости, живитъ человѣка, потому что онъ есть сама жизнь.
   

Кухня госпиталя.

   Въ кухнѣ мацуямскаго госпиталя нѣсколько русскихъ поваровъ за работой. Столомъ въ госпиталѣ завѣдуетъ русскій казачій офицеръ, хорунжій Вейсбергъ. Солдатамъ къ обѣду и къ ужину варится супъ; въ немъ полагается собственно каждому по ф. мяса, но мясо имѣютъ далеко не всѣ, такъ какъ на порціи, при количествѣ людей, превышающемъ тысячу, дѣлить очень трудно; пища разносится въ кружкахъ по баракамъ; больные окружаютъ носилки съ кадушкой и одинъ изъ носильщиковъ черпаетъ имъ супъ, причемъ первые получаютъ мясо, а на долю послѣднихъ никогда почти его не остается. Картошку долго давали нечищенную, японцы находили, что при очисткѣ напрасно пропадаетъ много картошки, и не позволяли чиститъ; но послѣ многихъ по этому вопросу пререканій, наконецъ было разрѣшено ее подавать солдатамъ въ супѣ очищенной.

0x01 graphic

   Было вообще многое множество курьезовъ на почвѣ японской экономіи. Вѣдь, мало того, что правительство, въ интересахъ вполнѣ понятныхъ, заботится какъ можно меньше денегъ истратитъ на плѣнныхъ; плѣнныхъ много, стоютъ они дорого и такъ. На каждаго военноплѣннаго офицера и солдата (на пищу) положено извѣстное количество центовъ (58 ц. на 1 офиц.), выдается же натурой въ кухню, положимъ, госпиталю, по расчету стоимости продуктовъ сумма несравненно меньшая, и японцы самымъ наивнѣйшимъ образомъ заявляютъ, что надо же завѣдующему офицеру и другимъ служащимъ оставить что-нибудь на орденъ.

0x01 graphic

   -- Какъ на орденъ? спрашиваетъ изумленный собесѣдникъ, если онъ русскій и не вполнѣ знакомъ съ японскими нравами.
   -- Ну да, на орденъ; за и извѣстную экономію лица, ее создавшія получаютъ ордена въ видѣ поощренія; всякому ордень получить лестно, вѣль русскіе-то развѣ не любятъ въ Россіи ордена? На этотъ аргументъ, конечно, что-нибудь отвѣтитъ трудно. Такъ получаютъ японскіе служащіе въ бюро военноплѣнныхъ награды за экономію. Мнѣ передавали объ одномъ начальникѣ военноплѣнныхъ, который даже хвастался русскимъ, что, дескать, уже представленъ къ ордену за большую сумму экономіи, которую ему удалось нагнать, закупая все необходимое для новой партіи плѣнныхъ изъ Артура.
   Кухня госпиталя съ группою поваровъ и русскихъ плѣнныхъ. помогающихъ прислуживать въ госпиталѣ. Помѣщеніе кухни очень маленькое, совершенно не соотвѣтствующее количеству больныхъ, офицерская плита страшно мала, а офицеровъ, которыхъ она пользуется, нѣсколько сотъ человѣкъ.
   У одного изъ бараковъ сценка бритья бороды; этотъ маленькій корявый японецъ, что стоитъ влѣво съ ножницами, посѣщаетъ часто плѣнныхъ, стрижетъ ихъ и бреетъ, порою разсказывая новости про войну и Россію.
   

Переѣздъ плѣнниковъ изъ Мацуямы въ Нагое и Сидзооку.

   Въ небольшомъ и слабомъ въ смыслѣ военныхъ силъ городкѣ Мацуямѣ накопилось уже слишкомъ много плѣнниковъ; японцевъ долго это безпокоило и вотъ они однажды рѣшили переправить, какъ можно скорѣе, возможно большее количество плѣнныхъ солдатъ изъ Мацуямы въ Нагою, непремѣнно включить въ число отправляемыхъ вольноопредѣляющихся, какъ элементъ очень ненадежный, потому что имѣющій на солдатъ большое вліяніе, а по возрасту молодой, слѣдовательно, пылкій и опасный (ниже упомяну относительно ихъ занятій съ нижними чинами). И вотъ двѣсти человѣкъ изъ тѣхъ, кто помоложе, да пошумнѣе снарядили и стали отправлять. Самъ полковникъ Кооно явился со своей хитрой лисьей улыбкой съ переводчикомъ и адъютантомъ къ собраннымъ на дворѣ "Управленія военноплѣнныхъ" солдатамъ; имъ были сказаны рѣчи о необходимости повиноваться начальству японскому въ виду того, что иначе худо будетъ обставлена жизнь военноплѣнныхъ, которые въ полной власти у нихъ, японцевъ. Солдаты, конечно, и такъ это все отлично знали, вздохнули талько да покачали головами: "точно, что въ полной власти!" захотите голову снимете, захотите помилуете. Послѣ рѣчи призвали фотографа и сняли солдатъ русскихъ и изъ японскаго начальника съ приближенными. Солдаты сперва не особенно активно отнеслись къ перемѣнѣ жизни, но послѣ очень даже оживились; вдругъ тамъ лучше жизнь будетъ -- ну, вдругъ?.. Человѣку всегда свойственно ждать лучшее будущее и они жили надеждами на то, что плѣнъ въ Нагоѣ будетъ лучше плѣна въ Мацуямѣ, японцы не разувѣряли ихъ. А наоборотъ, рисовали новую жизнь въ самыхъ розовыхъ краскахъ; все этакъ безопаснѣе и спокойнѣе Между тѣмъ 60 офицеровъ также отправлялись съ 60-тью денщиками изъ Мацуямы въ Сидзооку. Настроеніе ихъ было самое неопредѣленное: они и радовались перемѣнѣ мѣста, и боялись, что какъ бы хуже не было на новомъ мѣстѣ, и волновались отъ всякихъ пустяковъ при долгихъ суетныхъ сборахъ. Въ назначенный часъ назначеннаго дня огромная толпа русскихъ запрудила вокзалъ тутъ были и провожающіе и отъѣзжающіе; всѣ озабоченные, кто не ѣхалъ, жалѣлъ что остается, кто оставался, жалѣлъ, что не ѣдетъ: первые завидовали, какъ полагается, вторымъ, вторые первымъ. По привычкѣ просили писать чаще и больше, хотя въ душѣ отлично понимали, что. собственно, особенно много писать не имѣетъ никакого смысла, такъ какъ написанное и читается, и переводится, и часто конфискуется. Провожали отъѣзжающихъ остающіеся до самаго берега Мацуямы; два огромные парохода откатили отъ набережной и горсть провожавшихъ поѣхали съ какой-то горечью въ сердцахъ; въ чемъ была эта горечь, сказать трудно: быть можетъ въ какомъ-то знаніи, что стало насъ меньше и бороться труднѣе; да, казалось бы такъ, но что грѣха таить? не особенно и въ большомъ-то количествѣ боролись. Солдаты уѣхали тихо, безъ проводовъ, бежъ особыхъ долгихъ предупрежденій. Есть извѣстія, что тамъ имъ немного лучше.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Солдаты русскіе уѣзжали изъ Мацуямы и, конечно, съ какой-то плохо выраженной грустью думали объ остающихся тамъ товарищахъ. Вотъ ихъ сажаютъ на лодки и переправляютъ на пароходъ. Полиція, часовые, переводчики все это дѣятельно, внимательно смотритъ, чтобы не было и намековъ на беззаконіе.

0x01 graphic

   Солнечные лучи, сіяютъ ярко съ неба и блестятъ жизнью и озаряютъ жизнь въ морѣ, въ горахъ, на берегу у людей, всюду въ природѣ, только тамъ въ сердцахъ этихъ плѣнныхъ не будятъ они драгоцѣнную радость жизни; она замерла, остыла, уснула уже давно и если есть даже когда-нибудь улыбка на лицахъ этихъ людей, изображающихъ изъ себя военную добычу, эти улыбки не свѣтятся радостью жизни.
   Не можетъ быть человѣкъ радостенъ, когда его духовно ограбили; не можетъ человѣкъ чувствовать, жить, когда у него отняли все отъ жизни и оставили одно животное существованіе. Они курятъ, смѣются и снимаются съ японскими часовыми, они играютъ въ карты, спорятъ, ѣдятъ, ссорятся, берутъ въ долгъ гроши другъ у друга, спятъ, читаютъ, ежели попадется какой печатанный листокъ, но они не живутъ и болѣзненно глубоко, сильно чувствуютъ, что не живутъ, чувствуютъ это каждый день, каждый часъ; они не умѣютъ только говорить объ этомъ.

0x01 graphic

Полковникъ Кооно.

   Вотъ человѣкъ, отъ котораго зависѣло буквально все въ плѣну; конечно, очень и очень трудна была его громкая и видная роль "начальника русскихъ невольниковъ", но можно положительно утверждать, что онъ могъ бы иначе устроить жизнь плѣнныхъ, иначе относиться къ ихъ нуждамъ и заявленіямъ; предупреждать могущіе произойти скандалы, какъ результатъ крупныхъ и серьезныхъ справедливыхъ недовольствъ, предупреждать столкновенія, подобныя описанному съ подполковникомъ Л., -- было вполнѣ въ его власти. Если бы полковникъ Кооно былъ менѣе хитеръ, и болѣе правдивъ, я увѣренъ, что многія тяжести и безконечно грустныя событія въ жизни невольниковъ были бы устранены имъ, какъ лицомъ, имѣвшимъ возможность и полную обязанность это сдѣлать.
   Я уже достаточно упоминалъ въ этой книгѣ о Кооно и читающій можетъ немного себѣ его представить.
   Мнѣ кажется, что полковникъ этотъ, виновникъ большинства недоразумѣній, такъ плачевно кончавшихся для русскихъ.
   Мнѣ часто приходилось говорить съ нимъ, но я плохо понимая по японски, разговариналъ съ нимъ черезъ переводчика, и не могъ узнать его, какъ человѣка, а судилъ по поступкамъ, по всему тому, что мнѣ выдавало его за человѣка хитраго, неумнаго, неполитичнаго и порою жестокаго. И хотя онъ на карточкѣ своей написалъ мнѣ "на добрую память", говорю откровенно, что не могу сохранитъ о немъ доброй памяти, потому что отношеніе къ русскимъ его, какъ "начальника военноплѣнныхъ" было недоброе, и хотя онъ даже подарилъ мнѣ на память, когда я уѣзжалъ, черный японскій портсигаръ -- я не могъ не высказать ему моего удивленія; чтобы не оскорбить его, конечно, я не отказался отъ этого подарка, но во всякимъ случаѣ этотъ черный портсигаръ не можетъ снять тѣни въ моихъ глазахъ съ его личности, какъ начальника военно-плѣнныхъ.

0x01 graphic

Вечера.

   Скучные, безъинтересные, однообразные дни смѣняются такими-же вечерами, длинные вечера плѣнные офицеры госпиталя проводятъ порой за фисгармоніей, напѣвая и наигрывая знакомые мотивы родныхъ пѣсенъ. Въ деревянныхъ баракахъ холодно и неуютно; вѣтеръ въ ярости потрясаетъ стѣны и крыши, балки скрипятъ и стонутъ что-то въ отвѣтъ на завыванія вѣтра. Звуки родныхъ пѣсенъ уносятъ души плѣнныхъ на родину, гдѣ покинуты близкіе... Никто не знаетъ, сколько еще времени продлится томительная разлука, когда окончится этотъ изнуряющій, разслабляющій плѣнъ, полный мучительнаго бездѣлья, унылыхъ думъ, униженья, неизвѣстности... Раздѣленные отъ солдатъ плѣнные русскіе офицеры не имѣютъ ничего общаго съ ними, не знаютъ ихъ жизни и не видятъ ихъ жизни; рѣдкіе изъ офицеровъ иногда посѣщали помѣщенія плѣнныхъ солдатъ.

0x01 graphic

   А солдаты томятся невыносимо. Кажется на первый взглядъ, что имъ должно быть легче переносить заточеніе, бездѣлье и не такъ, должно быть тяжела имъ та скука, что доступна людямъ развитымъ и интеллигентнымъ, но въ дѣйствительности иначе: они мучатся гораздо болѣе и главнымъ образомъ отъ отсутствія моціона, дѣла и отъ абсолютной неизвѣстности. Ихъ условія жизни настолько рѣзко отличаются отъ условій жизни плѣнныхъ офицеровъ, что дѣлается понятнымъ это, на первый взглядъ странное явленіе. Въ одномъ изъ солдатскихъ помѣщеній, содержались плѣнные
   !!!!!!пропуск 191
   4-ую степень; разсказывая о своемъ прошломъ, о лишеніи наградъ, о бояхъ, онъ заплакалъ и растрогалъ всѣхъ. Вообще всѣ въ плѣну настроены такъ, что малѣйшее подчеркиваніе того огромнаго горя, которое всѣхъ окружаетъ, вызываетъ слезы. На обѣдъ пришли всѣ кавалеры этого ордена изъ госпиталя, кто могъ двигаться, такъ и съ разрѣшенія японцевъ изъ помѣщеній здоровыхъ. Японскіе солдаты ходили и смотрѣли съ большимъ вниманіемъ, имъ было велѣно доложить, если что-нибудь произойдетъ такое, чего японцы боятся. А боятся они большого шума и оживленія; боятся также, и чтобы не выпили лишнее; русскіе такъ это любятъ!

0x01 graphic

0x01 graphic

Поляки и евреи.

   Военноплѣнные поляки и евреи были сразу отдѣлены отъ всѣхъ остальныхъ плѣнныхъ; имъ отведено было, сравнительно, лучшее, нежели другимъ солдатамъ, помѣщеніе. Въ старомъ храмѣ Будды было, хотя также темно, холодно, тѣсно и неуютно, но при помѣщеніи за то былъ садъ, довольно большой, съ прудомъ, съ зеленью. Въ этомъ жилищѣ плѣнниковъ царило совсѣмъ другое настроеніе; не особенно интересуясь войною, они индифферентно относились и къ новостямъ о войнѣ. Получая польскія газеты и въ огромномъ количествѣ революціонныя изданія, они все-таки имѣли представленіе о событіяхъ въ Россіи. Свободы у нихъ было, можно сказать, нѣсколько больше; видимо были инструкціи къ этому помѣщенію относиться немного иначе. Но, конечно, и тамъ было тяжело, томительно, скучно; некуда дѣвать безконечно длинные пустые часы мертвыхъ, безжизненныхъ унылыхъ дней; и тамъ тоже, конечно, были всѣ обитатели блѣдны, нервны, апатичны и производили тяжелое впечатлѣніе. Эти группы сняты въ маленькомъ саду у пруда, гдѣ въ чтеніи, въ разговорахъ, въ грустныхъ воспоминаніяхъ проводятъ печальные дни тѣ, кто жертвовали своими жизнями, заступаясь "за поруганную честь Россіи"... Россіи, которая можетъ быть не была ихъ родиной, ихъ отечествомъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

Японскій Красный Крестъ.

   На пароходѣ Краснаго Креста снята группа сестеръ съ докторами; эти сестры послѣ переведены были въ госпиталь русскихъ въ Мацуяму и сдѣлались первыми, въ эту войну русскихъ съ японцами, друзьями солдатъ, и въ лицѣ ихъ, конечно, всего русскаго народа. То, что постоянно расточалось нашимъ раненымъ плѣнникамъ, тѣ нѣжныя самоотверженныя заботы, тотъ внимательный уходъ, полный желанія сгладить, облегчить тяжесть физической боли и нравственныхъ страданій, все это никогда не можетъ быть забыто. На фонѣ кровавой войны, незнающей пощады и жалости, самоотверженныя заботы о плѣнномъ непріятелѣ этихъ добрыхъ, кроткихъ, послушныхъ, трудолюбивыхъ сердечныхъ японскихъ женщинъ являлись такимъ рѣзкимъ и радостнымъ исключеніемъ. О немъ послѣ должна заговорить Россія... Когда я пишу эти строки, въ госпиталѣ Мацуямскомъ находится уже 2300 солдатъ раненыхъ и больныхъ. Количество докторовъ и сестеръ не прибавили, а работы вдвое больше; сестры страшно устаютъ, но все-таки не убавляется ни ихъ вниманіе, ни ихъ заботы; каждаго, кто нуждается въ ихъ заботѣ и уходѣ, они успѣваютъ и перевязать и поправить старыя повязки, исполнить нее необходимое, съ ласковой привѣтливой улыбкой, которая живитъ и ободряетъ.

0x01 graphic

Двѣ маленькія гостьи госпиталя.

   Я не знаю именъ этихъ двухъ славныхъ маленькихъ дѣвочекъ, которыхъ сестры милосердія часто приводили въ госпиталь, имъ каждой было не болѣе 8, 9 лѣтъ. Сначала онѣ боялись русскихъ, дичились, не подходили близки и плакали, когда тѣ начинали шутить съ ними; послѣ онѣ совсѣмъ привыкли, пѣли пѣсенки, ходили съ сестрами по солдатскимъ баракамъ; солдаты угощали ихъ апельсинами, а онѣ приносили имъ тогда папиросы и гостинцы.

0x01 graphic

Пѣсни неволи.

   Однообразіе и скука печальной жизни плѣнныхъ солдатъ, ихъ горькія думы о родинѣ, войнѣ, своихъ и своей судьбѣ, слагались ими порой въ пѣсни, полныя правды и горячихъ слезъ.
   Въ этихъ нехитрыхъ пѣсняхъ чувствовались тяжкое страданіе одинокихъ, осиротѣлыхъ, оторванныхъ отъ родины, брошенныхъ въ руки врага, на произволъ законнаго безправія. Въ этихъ печальныхъ пѣсняхъ отразилась вся скорбящая, честная, самоотверженная душа русскаго солдата, много, много терпѣливаго, покорнаго, неразсуждающаго, неразмышляющаго, когда начальство не приказываетъ.
   Солдаты много, много говорятъ, думаютъ, вспоминая законы и уставы, хорошихъ и плохихъ офицеровъ, тяжелую службу, тяжелыя лишенія... Выясняется то, что трудно было понять прежде. Выясняется... встаетъ какая-то безпощадно ясная и очевидная страшная рознь съ офицерами, рознь, могущая трагически кончиться послѣ.
   А здѣсь нѣтъ начальства; есть, да мало оно до солдата касается, вотъ и можно волю давать размышленіямъ, горѣкимъ думушкамъ, благо душу злѣсь-то въ цѣпи уже никто заковать не можетъ; только тѣло въ цѣпи будто заковано...

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

"Кокайдо".

(ОДНО ИЗЪ ОФИЦЕРСКИХЪ ПОМѢЩЕНІЙ).

   Это самое многолюдное изъ жилищъ плѣнныхъ офицеровъ нь Мацуямѣ. Зданіе прежде помѣщали общественное собраніе города, но не смотря на такое назначеніе, домъ лишь снаружи, со двора производилъ впечатлѣніе европейскаго зданія; внутри онъ былъ раздѣленъ на узкія клѣтки легкими деревянными перегородками; въ серединѣ, между отгороженными клѣтками было всегда темно, мрачно. Офицеры помѣщались, въ первомъ, и во второмъ этажахъ человѣка по 2, по 3, а то и по 1 въ каждой клѣткѣ. На дворѣ, въ небольшой хижинкѣ безъ стѣнъ находился неусыпно наблюдающій караулъ; за домомъ былъ довольно хорошій садикъ съ прудомъ, каменными мостиками, зеленью, бесѣдками; тамъ плѣнники проводили за книгами, разговорами или бутылками безконечные часы безконечныхъ томительныхъ дней; по саду всегда гуляло нѣсколько часовыхъ и никогда, никогда не могли плѣнники отдѣлаться отъ назойливаго ихъ присутствія... На фотографіи изображенъ дворъ Кокайдо и входъ въ зданіе; тутъ сейчасъ-же направо въ небольшой комнатѣ помѣщалась канцелярія съ офицеромъ, завѣдующимъ помѣщеніемъ; тутъ же вѣчно торчалъ надоѣдливый переводчикъ; тутъ переводились письма, получаемыя и отправляемыя. Настоящая фотографія изображаетъ зданіе со стороны сада; вдоль перваго этажа кругомъ зданія идетъ веранда, въ нее, отодвигаясь, выходятъ двери клѣтокъ -- офицерскихъ комнатъ. По верандамъ вѣчно бродятъ фигуры плѣнниковъ, въ окнахъ наверху тоже всегда ихъ видно; по саду между кустами, въ бесѣдкѣ, вездѣ, вездѣ замѣтны во всякое время дня скучныя фигуры русскихъ плѣнниковъ... Тщетно утѣшаютъ они себя радостными разговорами объ обмѣнѣ или скоромъ окончаніи войны; отъ этихъ разговоровъ, правда, сердце бьется учащенно, но наступаетъ завтра, и еще, и еще завтра, положеніе нисколько не мѣняется, и Богъ вѣдаетъ, когда измѣнится.
   Садъ "Кокайдо" довольно большой; это единственное помѣщеніе для плѣнныхъ, которое обладаетъ такимъ садомъ; онъ весь обнесенъ большимъ валомъ съ заборомъ наверху и рвомъ съ водою. За садомъ тотчасъ-же начинаются рисовыя поля, луга, фанзы мирныхъ земледѣльцевъ, потому что "Кокайдо" находится на самомъ краю города. Изъ этого сада бѣжалъ въ первый разъ сотникъ Святополкъ-Мирскій, за что поплатился долгимъ томительнымъ заключеніемъ въ тюрьмѣ, это не удержало его отъ новаго побѣга... Къ сожалѣнію, тоже окончившагося неудачно; за этотъ послѣдній побѣгъ онъ осужденъ на долгую ссылку... Какъ объявили японцы: на 15 лѣтъ; конечно, она не продолжится долѣе окончанія войны Съ нимъ же томится молодой штурманъ съ "Рюрика" Цыганцевъ и четыре казака... Когда вспомнишь объ нихъ, сердце обливается кровью; за то, что ихъ натуры не могли выдержать ужасной обстановки жизни въ неволѣ они дорого поплатились и никто, рѣшительно никто не могъ помочь имъ!..

0x01 graphic

0x01 graphic

На вокзалѣ Мацуямы въ день прибытія раненыхъ. Путешествіе до госпиталя.

   Прибытіе раненыхъ. Тяжелая для плѣнныхъ картина! На вокзалѣ Мацуямы собралась почетная встрѣча: японская полиція и японскіе офицеры: вонъ они стоятъ въ правой сторонѣ и чувствуютъ себя побѣдителями и властелинами этихъ измученныхъ сѣрыхъ людей въ порванныхъ картузахъ и шинеляхъ и великодушными спасителями этихъ израненныхъ враговъ, лежащихъ пластами на носилкахъ. Ярко блестятъ лучи солнца и не даютъ смотрѣть прямо; кабы скорѣй кончалась эта несносная церемонія встрѣчи, кабы скорѣй вели куда-нибудь! такъ тоскливо, грустно и такъ жарко... Вотъ раненыхъ принесли къ баракамъ госпиталя и безъ конца считаютъ, положивъ въ рядъ носилки; кучка солдатъ изъ здоровыхъ помѣщеній была вызвана въ качествѣ носильщиковъ; они сдѣлали свое дѣло, теперь столпились въ кучи и говорятъ, конечно, о далекой родинѣ, о далекой войнѣ, о томъ, что покинуто, но никогда, никогда не можетъ быть забыто, потому что дорого, любимо, близко сердцамъ. Въ воротахъ виднѣются фигуры сестеръ милосердія; имъ сегодня много хлопотъ: надо размѣстить по баракамъ новоприбывшихъ, выдать имъ бѣлье и халаты, наклеить ярлыки съ названіемъ болѣзней, выдать лѣкарство тѣмъ, кому оно уже назначено, и осмотрѣть приблизительно положеніе повязокъ; кому необходимо перевязать, доложить доктору или самой поправить, переписать съ докторомъ подробности болѣзни и помочь доктору изслѣдовать раны; завтра прибываетъ еще новая партія, но не онѣ будутъ дежурить; а сегодня придется поработать.
   Солдаты очень долго несли своихъ новыхъ раненыхъ товарищей и устали, и остановились отдыхать; фотографъ успѣлъ уже снять ихъ; сегодня ихъ прибыло много, много и все тяжело страдающіе не говоритъ, не двигаются, лежать, какъ живые покойники, изрѣдка чуть-чуть глаза открывая... Столько спросить бы хотѣлось у нихъ носильщикамъ, да какъ-то и говоритъ неловко бодрому, здоровому, только истомленному духовно человѣку съ тѣмъ, кто страдаетъ такъ жестоко... А разспросить хотѣлось бы о войнѣ, о той далекой, страшной, чудовищной войнѣ, что уже около года сосетъ кровь у родины; самое юное, сильное, здоровое, все стремится туда и гибнетъ, какъ въ пропасти въ пасти ужаснаго чудовища войны..
   Что теперь тамъ? Какъ теперь тамъ? Проносятся монотонные, темные дни за днями, бѣгутъ недѣли и мѣсяцы, а они здѣсь за то, что были ближе къ непріятелю, что больше рисковали своей жизнью... Пройдетъ еще много, много времени и все будетъ также... такая же неизвѣстность о томъ, что тамъ, въ Маньчжуріи, и что тамъ въ Россіи, и съ ними, съ ними что будетъ? Каторжникъ знаетъ срокъ каторги своей, а плѣнникъ не знаетъ, когда кончится его плѣнъ. Цѣлая огромная деревня русскихъ, сосланныхъ въ японскую неволю, образовалась въ Мацуямѣ... Не за то сосланы они въ неволю, что убивали и грабили на большой дорогѣ въ темную ночь, а за то, что убивали и грабили среди бѣла дни, долгъ свой жестокій исполняя...

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

Нѣсколько лицъ изъ начальства.

   Въ этой группѣ нѣсколько интересныхъ личностей; у поѣзда, наполненнаго новой партіей прибывающихъ плѣнниковъ, собрались, такъ сказать, "начальство поѣзда": поручикъ Морикава съ веселой, довольной физіономіей (опирающійся рукой на вагонъ) онъ завѣдуетъ госпиталемъ Мацуямскимъ, т. е., конечно въ административномъ отношеніи; онъ говоритъ по-англійски и его непосредственное начальство (Кооно) смотритъ на него косо, онъ очень корректенъ съ офицерами, чрезвычайно нерѣшителенъ и педантиченъ, какъ, впрочемъ, кажется, рѣшительно всѣ японцы. Рядомъ съ нимъ, по правую его руку, переводчикъ (одинъ изъ переводчиковъ госпиталя), онъ сравнительно лучше другихъ говоритъ по-русски, болѣе кротокъ, болѣе безличенъ и вѣжливо конфузливъ въ сношеніяхъ съ офицерами; изъ этого, конечно, извлекали пользу и его болѣе цѣнили Съ бумагой (вѣроятно спискомъ) въ рукѣ, опираясь на свою маленькую блестящую саблю, стоитъ симпатичнѣйшій изъ японскихъ докторовъ, веселый и красивый молодой докторъ Такахаси, это любимецъ всѣхъ русскихъ солдатъ; онъ съ ними и шутитъ, и смѣется, и говоритъ часто (находить способы объясняться), онъ чрезвычайно любовно и заботливо относится къ раненымъ. Вообще это свѣтлая, милая личность съ добрымъ сердцемъ и мягкой, отзывчивой душой, его оцѣнили солдаты. По лѣвую руку поручика Морикава стоить препротивная личность, чиновникъ Краснаго Креста, завѣдующій солдатскимъ платьемъ; онъ часто позволялъ себѣ бить солдатъ: по головѣ, по лицу, обращался вообще грубо и дерзко съ плѣнными; его терпѣть не могутъ солдаты.

0x01 graphic

   

Японскіе борцы въ Мацуямѣ.

   Однажды въ Мацуяму прибыли японскіе силачи и борцы, плѣнникамъ предложили пойти поглядѣть на даваемыя ими въ городѣ представленія
   На огромной площади одной изъ большихъ улицъ города были выстроены изъ бамбуковыхъ жердей высокія легкія! башни, казалось, онѣ должны-бы свалиться отъ каждаго дуновенія вѣтра, но тамъ, наверху, сидѣлъ даже человѣкъ и билъ усиленно въ барабанъ, созывая публику: башня качалась, а онъ нисколько не смущался этимъ Японской публики было множество; издалека привлекали ихъ огромные флаги съ разноцвѣтными надписями и пронзительные, громкіе звуки барабана. Въ огромномъ, наскоро сколоченномъ шалашѣ были устроены сидѣнья для русскихъ и туземцевъ. Вдоль сидѣній были разложены одежды знаменитыхъ борцовъ, ихъ кольчуги и вооруженіе. Въ продолженіи 5-ти минутъ было, пожалуй, немного интересно смотрѣть, какъ возились голыя, бронзовыя, мускулистыя тѣла въ пескѣ и на коврѣ, разостланномъ по серединѣ, но послѣ интересъ истощался и терпѣнія не хватало спокойно сидѣть. Японцы, видимо, съ большимъ любопытствомъ глядѣли на арену, ихъ крики, то порицающіе, то одобряющіе, непрерывнымъ гуломъ висѣли надъ толпой
   Плѣнныхъ офицеровъ водили смотрѣть на борьбу; въ жизни, лишенной интересовъ, и это было цѣнно.
   

Солдатскіе дневники.

   Многіе солдаты ведутъ записки; изъ жизни своей, однообразной, печальной. безсодержательной, берутъ они то, что ярче встаетъ на блѣдномъ фонѣ, что болитъ больнѣе, о чемъ чаще думается. Посмотришь на эти записки, на едва понятныя каракули, образующія слова простыя и говорящія много, посмотришь на эти листки, изцарапанные карандашомъ, и прочтешь даже, все не видишь ничего, ничего тамъ, а какъ вдумаешься, сколько истинной поэзіи, горя, сколько жгучей правды, страданій и безутѣшныхъ слезъ! Безропотно, покорно они отдавали себя цѣликомъ и самостоятельно, отдавали въ жертву войнѣ и теперь, израненные, томящіеся въ плѣну, въ этихъ запискахъ, на клочкахъ бумажекъ, въ засаленныхъ маленькихъ тетрадкахъ, они роптали и жаловались, но не вслухъ, не громко, а тихо, не слышно, про себя въ минуты одинокихъ думъ; въ этихъ жалобахъ, въ этомъ ропотѣ не было ничего, что могло бы очернить ихъ передъ ихъ родиной, передъ ихъ народомъ; о нѣтъ! нѣтъ! въ этихъ жалобахъ лишь чувствовалась какъ они любятъ свою родину и свой народъ, какъ имъ хочется горячо, назадъ въ свои покинутыя семьи, въ свои заброшенныя поля, какъ имъ тяжко бездѣйствіе невозвратимо умирающихъ томительныхъ дней. И были эти пѣсни ропота и жалобы для многихъ лебедиными пѣснями; только здѣсь они ихъ пѣли и только здѣсь они могли ихъ пѣть; жизнь на родинѣ рисовалась туманными, но всегда радужными красками.

0x01 graphic

Мечты о свободѣ.

   Такъ прозябаютъ невольники-арестанты японскаго госпиталя Краснаго Креста. Выносятъ и вывозятъ ихъ изъ бараковъ на дворики каждую недѣлю; сядутъ они ни стоптанную траву и начнутъ при блескѣ яркихъ солнечныхъ лучей печальные однообразные разговоры на старыя избитыя темы. Убогіе, безжизненные вопросы, то глухо дремлютъ, то вдругъ болѣзненно ярко встанутъ на темномъ фонѣ... Польются волнами воспоминанія о невозвратимомъ, сожалѣнія, опасенія. Эхъ, кабы дали свободу. Кабы дали свободу!.. Пусть немного жизни, пусть не будутъ долги дни свободы, но пусть они настанутъ, тогда и солнце иначе будетъ свѣтитъ, и въ каждой ничтожной мысли будетъ отражаться яркій блескъ его... Теперь лучи солнца блестятъ безъ жизни, теперь нѣтъ жизни теперь томленье, мракъ, нравственная смерть и поговорить по душѣ трудно, всюду уши шпіоновъ, доносящихъ, какъ и о чемъ думаютъ плѣнники, не опасны ли ихъ мысли для японскихъ властей, шпіоны эти всюду; они не только бойки, служители, уже понимающіе порядочно по русски, торговцы и переводчики. Каждое возмущеніе выражающее недовольство ими, принимается японцами за сопротивленіе правиламъ и японскимъ уставамъ; ихъ не любятъ, и ихъ боятся.
   Эти условія многимъ напоминаютъ Россію, русскую несвободу, русское шпіонство, произволъ русскихъ властей, строгія кары, тенденціозныя обвиненія. И тяжелый издохъ рвется изъ груди при этихъ воспоминаніяхъ. Можетъ быть черезъ годъ, черезъ два кончится война и будутъ свободны плѣнники... а когда кончится произволъ властей и тяжкій плѣнъ русскаго народа въ рукахъ самодержавія?.. Этого никто не знаетъ!..
   Письмо, письмо кричитъ кто-то... Какъ письмо? кто получилъ? изъ какого города? О, Господи, да неужели письмо? Неужто изъ Россіи? Кто-же счастливецъ такой?.. Гдѣ онъ. получатель-то?.. Слышны возгласы кругомъ и въ этихъ возгласахъ чувствуется заразъ: радость, зависть, скорбь, тоска, желаніе что-нибудь гнать и глубокое, глубокое горе. Вокругъ счастливца, получившаго письмо, тѣсная толпа, письмо холитъ по рукамъ, письмо оживаетъ въ глазахъ несчастныхъ обездоленныхъ русскихъ изгнанниковъ и каждое его простое обыкновенное слово понимается на тысячи ладовъ, лихорадочно, нервно-весело и грустно.

0x01 graphic

0x01 graphic

Везутъ, ведутъ, несутъ.

   Ихъ везутъ, ихъ ведутъ, ихъ несутъ... они идутъ сами и ихъ много, много, жалкихъ, печальныхъ измученныхъ. Окончены длинныя ночи и дни напряженныхъ ужасовъ, ожиданій смерти; кругомъ не убиваютъ, кругомъ не умираютъ, не слышно сбивчиваго, встревоженнаго и поспѣшнаго, нервнаго крика начальниковъ; всюду миръ, спокойная обыденная жизнь трудолюбиваго земледѣльческаго народа; оригинальныя невиданныя картины.
   Но они не интересны, не занимаютъ эти картины; скользятъ по нимъ взоры безъ вниманія и впечатлѣнія; мысли всѣ заняты однимъ: плѣнъ, плѣнъ, мы въ плѣну, мы въ неволѣ, насъ куда-то везутъ, мы военная добыча; какъ собственностью, какъ рабами, владѣютъ нами враги, могутъ оскорблять, унижать, бить, заставлять работать, издѣваться, наказывать, могутъ измучить своими правилами, требованіями, капризами; мы въ ихъ полной власти, потому, что они взяли насъ съ поля битвы съ опасностью для себя, съ отвагой!

0x01 graphic

   Однообразно плавно колышутся носилки, раненый въ бѣломъ халатѣ лежитъ на боку; вмѣсто подушки подъ головой ладонь; ноги забинтованы, но все-таки страшно болятъ отъ каждаго движенія носильщиковъ... Глаза широко открыты и машинально пропускаютъ передъ собой все новыя картины, кругомъ тихо; солдаты-носильщики тяжело дышатъ, сапоги стучатъ по песку и камнямъ; рикша постукиваетъ, гдѣ-то трещатъ дощечки туфель. Какъ все это странно, сердце не можетъ объять пережитое, а умъ уже рисуетъ ярко картины будущаго, оно неизбѣжно, какъ смерть, и безпощадно, какъ казнь преступника. Въ морѣ играютъ волны, блестя и дрожа въ радостныхъ лучахъ солнца, въ волнахъ рѣзвятся крича бѣлыя чайки, листья кустовъ и деревьевъ шелестятъ, шумятъ и трепещутъ. На пескѣ у моря, рядомъ съ шумящими волнами прибоя -- толпы людей, они шевелятся и гудятъ; ихъ говоръ похожъ на шумъ прибоя и сливается съ нимъ. Скорѣе, скорѣе, надоѣли, опротивѣли эти счеты, счеты безъ конца на каждой остановкѣ, дайте хоть вздохнуть. Но японцы не знаютъ пощады; вѣдь они пощадили же разъ, сохранили жизнь, жизнь, вѣдь это такъ много! Это все неумолимо, назойливо, раздражаясь, крича иногда, настойчиво и внимательно провѣряютъ они драгоцѣнные списки военноплѣнныхъ... А солнце такъ хорошо блеститъ, такъ ярко весело свѣтитъ, можно было бы и отдохнуть, и забыться; вѣдь этого не было давно... И что-то говоритъ внутри, что этого долго не будетъ. На большомъ дворѣ, окруженнымъ заборомъ, вновь выстраиваютъ и считаютъ; вдругъ кто-нибудь убѣжалъ въ горы! Отъ русскихъ можно ожидать всего, а тогда не жди пощады отъ начальства. Живо слетишь съ мѣста; лучше уже на всякій случай лишній разъ пересчитать; оно вѣрнѣе! Слышатся возгласы:
   -- А это что тутъ, лѣто? зима? осень?
   -- А какое мнѣ дѣло, кажись, лѣто, разъ солнце печетъ.
   -- А мѣсяцъ то какой нонче?
   -- Мѣсяцъ, ишь чего захотѣлъ! давно позабыто, какіе и мѣсяцы бываютъ?
   -- Это уже въ Рассеи мѣсяцы, а вѣдь здѣсь-то у японцевъ мѣсяцевъ нѣтъ...
   -- Были и ушли мѣсяцы, недѣли, дни были, нее знали, и все растеряли нонче; ничего не знаемъ; видно уже доля наша такая горемычная; эхъ, кабы ужъ пріѣхать поскорѣе!

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

Вечеръ на берегу моря. Раненые прибываютъ и прибываютъ.

   Тихій теплый вечеръ; море не шелохнется; чуть-чуть дрожатъ его живыя серебряныя волны; горы вдали окутаны неясной дымкой тумана. Въ фанзахъ прибрежныхъ селеній уже зажглись огни; рыбаки японцы возятся у челновъ и джонокъ, починяя поврежденія, приготовляя все для завтрашней ловли въ открытомъ морѣ. Рѣзкій свистъ парохода пронизываетъ тишину полусоннаго вечера: прибылъ пароходъ Краснаго Креста и вновь привезъ множество русскихъ раненыхъ плѣнниковъ; быстро лодки отплываютъ отъ низкаго песчанаго берега и, колыхаясь отъ мѣрныхъ толчковъ веселъ, подвигаются къ прибывшему судну. Десять, пятнадцать минутъ работы и движеніе тамъ вдали у парохода; лодка нагружена русскими и возвращается къ берегу. Вонъ они идутъ, съ трудомъ передвигая израненыя тѣла; вонъ ихъ несутъ японцы-лодочники; осторожны и внимательны носильщики, а и то слышатся порою стоны, оханье, сдержанныя невольныя жалобы; есть серьезно раненые; госпиталь ждетъ ихъ; тамъ они должны поправиться и послѣ тяжелыхъ физическихъ страданій заболѣть тоской по родинѣ, неизвѣстностью и скукой бездѣлья -- болѣзнью плѣна. Кто можетъ сидѣть, садится на скамейки въ ожиданіи поѣзда; они покорны, безвольны, молчаливы и грустны эти случайно оставшіеся живыми, случайныя, болѣе счастливыя жертвы войны. Какая-то японка подходитъ къ нимъ и предлагаетъ папиросы; ей стало жалко плѣнниковъ, она вглядѣлась въ ихъ лица, полныя страданія и усталости, и ей захотѣлось показать имъ самимъ, что она подумала о нихъ, что она пожалѣла ихъ; солдаты японскіе глядятъ на эту сцену внимательно и подозрительно; еслибы былъ тутъ полицейскій, онъ навѣрно попросилъ-бы добрую японку оставить плѣнниковъ, такъ какъ они враги и опасны какъ для Японіи, такъ и для каждаго изъ сыновъ ея. Вотъ еще подъѣхали на катерѣ съ парохода русскіе плѣнные; торжественно, какъ преступниковъ, ведутъ ихъ часовые подъ ружьемъ, сбоку переводчикъ шествуетъ важно и значительно, такъ какъ отлично понимаетъ всю важность и значительность своей роли въ данное время. Толпу не пустили на дамбу, не пустили и на вокзалъ, гдѣ подъ сѣнью деревянной платформы расположились отдохнуть и ждать поѣзда прибывшіе Кабы убрали этихъ несносныхъ часовыхъ; они корректны, вѣжливы, но какъ мучительно ихъ надоѣвшее присутствіе! Какъ хотѣлось бы хоть ненадолго ихъ не видѣть! Но нѣтъ; они все тутъ и тутъ; на смуглыхъ, узкоглазыхъ одинаковыхъ лицахъ написано зоркое вниманіе.
   Поѣзда все нѣтъ и нѣтъ; разговаривать не хочется, но душно, уныло и тоскливо; кто отвернулся, кто глядитъ съ равнодушной миной человѣка, у котораго псе, рѣшительно все взяли и болѣе уже нечего отнять; кто тупо смотритъ передъ собой; его мысли въ недалекомъ будущемъ: что ждетъ тутъ? какая жизнь? На войнѣ было столько пережито, но этого недовольно; они еще невправѣ отдохнуть; они могли умереть и теперь жизнь купили страданьемъ и тоскою.

0x01 graphic

Посѣтительница.

   Пріѣхала однажды въ Мацуяму одна дама, представительница американскаго Краснаго Креста; ей захотѣлось посмотрѣть, какъ живутъ русскіе въ японскомъ плѣну. На вокзалѣ была она встрѣчена военными властями и нѣкоторыми изъ мѣстныхъ членовъ Краснаго Креста, и въ госпиталь плѣнныхъ пришла она, предводительствуемая профессоромъ Кекуччи, комендантомъ крѣпости полковникомъ Мацуй, нѣсколькими офицерами и сестрами милосердія, такъ называемыми добровольными. Эти сестры милосердія приходятъ на полъ-дня въ госпиталь и мотаютъ бинты, въ рѣдкихъ случаяхъ онѣ помогаютъ перевязывать. Въ группѣ помѣщенной на стр. 95 сняты вмѣстѣ съ пріѣхавшей, японскіе врачи, сестры и среди нихъ миссъ Palmel, добрая американка, часто посѣщающая русскихъ раненыхъ и приносящая имъ всегда посильную помощь. Послѣ обхода бараковъ, одинаковыхъ церемонныхъ разспросовъ, отвѣтовъ, было предложено офицерамъ всѣмъ сняться; это и было исполнено.
   Японцы чрезвычайно любятъ сниматься; хоть хлѣбомъ не корми, только снимай ихъ каждый день въ разныхъ вилахъ. Многіе посѣтители госпитали, кто поважнѣй, снимались въ группѣ съ плѣнными; русскіе продѣлывали это тоже охотно; тоска бездѣлья заставляла ихъ хвататься за каждую ничтожную возможность чѣмъ-нибудь пополнитъ безконечный досугъ.

0x01 graphic

Безплатное зрѣлище для японской толпы.

   Еще безплатное зрѣлище для любопытной японской толпы -- ведутъ русскихъ раненыхъ подъ руки ослабѣвшихъ, съ трудомъ ступающихъ. Офицеры и переводчики, конечно, занимаются подсчетомъ и энергично записываютъ, вѣроятно въ сотый разъ, наличное количество добычи. Японскіе ребятишки. сдерживаемые двумя полицейскими въ бѣлыхъ, блестящихъ на солнцѣ, костюмахъ, жмутся къ забору какого-то домика и смотрятъ на русскихъ съ животрепещущимъ любопытствомъ, съ другой стороны заборъ тоже трещитъ подъ напоромъ публики: зрѣлище, хотя нерѣдкое, но интересное, а главное, такое радостное, пріятное для вѣрнаго сына своей родины. Ихъ размѣшаютъ по вагонамъ и везутъ на лѣченіе и заточеніе. На улицахъ жарко; японцы въ однихъ кимоно съ вѣерами въ рукахъ, изрѣдка кто-нибудь проберется къ русскимъ и, или угоститъ папироской, или скажетъ ласковое: "коніничива", а то и на ломанномъ русскомъ языкѣ: "здравствуй, русскій". Русскіе солдаты сперва недовѣрчиво къ нимъ относятся, а въ концѣ концовъ, разговорятся такъ мило, что любо-дорого смотрѣть, нѣтъ нужды что не знаютъ общаго языка; въ концѣ концовъ благоразумная полиція, конечно, уводитъ ихъ.

0x01 graphic

Еще четыре врача въ плѣну.

   Когда часть портъ-артурскаго гарнизона, послѣ сдачи крѣпости, была признана плѣнной и направлена въ Японію, по предписанію нашего русскаго начальства эвакуируемыхъ сопровождало въ Японію нѣсколько русскихъ врачей; трое изъ нихъ (воен. вр. Васильевъ, Арузмаповъ и Ярославлевъ), сочли необходимымъ проводить свои партіи до самаго конечнаго пункта, но послѣ карантина, солдатъ отправили въ одни пункты, офицеровъ въ другіе: докторовъ признали необходимымъ отправить въ мацуямскій госпиталь.

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

   Собственно въ какихъ соображеніяхъ они были мѣсяцъ съ лишнимъ продержаны въ качествѣ военноплѣнныхъ, это совершенно непонятно! Работать имъ вовсе не позволили. Японскіе врачи отнеслись къ нимъ далеко не такъ, какъ къ первой группѣ нашихъ врачей, попавшихъ въ плѣнъ; -- обращались съ ними, не по-товарищески, ревниво охраняя свою дѣятельность отъ наблюденія и вмѣшательства русскихъ докторовъ, которыхъ они называли врачами прошлаго столѣтія. Къ этимъ тремъ докторамъ послѣ присоединился морской врачъ Штернбергъ. Онъ на миноносцѣ выѣхалъ въ Чифу, куда доставилъ благополучно важныя донесенія для сѣверной нашей арміи; оттуда онъ попытался на джонкѣ вернуться и везъ множество медикаментовъ для Артура. Выданный китайцами, пытавшимися даже его убить, онъ попался въ плѣнъ; послѣ долгихъ мытарствъ его все-таки признали врачомъ, и хотя отобрали весь перевязочный матеріалъ и медикаменты, лѣчить, или даже помогать врачамъ японцамъ они не позволили.
   На страницѣ 113 изображена группа офицеровъ госпиталя, японскихъ и русскихъ врачей, русскій священникъ (о. Димитрій Тресвятскій, 25 полка изъ Артура), онъ добровольно пріѣхалъ къ плѣнникамъ, но ему не разрѣшили оставаться и онъ былъ отправленъ вмѣстѣ съ врачами, несмотря на хлопоты и заявленія всѣхъ плѣнныхъ. онъ могъ принести огромную пользу солдатамъ въ моральномъ отношеніи и за одинъ мѣсяцъ пребыванія въ плѣну заслужилъ всеобщую любовь.
   Группа плѣнныхъ офицеровъ въ баракѣ. Снятъ баракъ, куда были переведены офицеры, пока строился въ ихъ баракѣ потолокъ. Это помѣщеніе, конечно, было временное, но оно отличается лишь тѣмъ отъ постояннаго, что нѣтъ полотняныхъ занавѣсокъ и легкихъ деревянныхъ перегородокъ, отдѣляющихъ офицерскія "фанзы". На первый взглядъ эта картина говоритъ мало, но подумайте, читающій, каково прожить въ такой обстановкѣ долго!
   На первомъ планѣ видна ясно японская негрѣющая печка съ углями, кое-гдѣ расположены деньщики.
   

Прибытіе плѣнниковъ съ "Рюрика".

   Пароходъ Краснаго Креста прибылъ въ Мацуяму и принялъ раненыхъ плѣнниковъ, спасенныхъ съ "Рюрика". Кто не знаетъ про неравный геройскій бой "Рюрика", "Россіи" и "Громобоя" съ японскимъ флотомъ, про гибель огромнаго "Рюрика" и счастливое спасеніе "Россіи" и "Громобоя"? На первыхъ же порахъ удачнымъ снарядомъ "Рюрику" сбило руль и онъ не могъ управляться машинами, оставалось одно -- биться до послѣдняго издыханія, и они бились до послѣдняго вздоха; ожесточенно. хладнокровно, геройски держались они, пока не были сбиты всѣ орудія, пока палуба не обратилась въ море крови, клочковъ человѣческаго тѣла, изуродованныхъ труповъ и щепокъ. Погибъ командиръ. погибло много офицеровъ, множество людей было перебито, перекалѣчено; тогда взорвали судно и, надѣвъ пробковые пояса, бросались въ море. Искалѣченный, разбитый красавецъ "Рюрикъ", горячо любимый командой и офицерами, тонулъ теперь на ихъ глазахъ отъ ихъ рукъ...
   Когда онъ скрылся подъ волнами, будто по общему сигналу могучее ура прогремѣло надъ волнами, это былъ послѣдній салютъ гибнущихъ погибшему... Японскія шлюпки подобрали плавающихъ, съ судовъ военныхъ переправили на суда Краснаго Креста и вотъ они прибыли въ Мацуяму. На широкой плоскодонной джонкѣ ихъ, подъ непосредственнымъ наблюденіемъ солдатъ, перевозятъ на берегъ и ведутъ мимо любопытной и, какъ всегда, сдержанной толпы. У многихъ дорогой разболѣлись раны, многіе, наоборотъ, поправились дорогой. Здоровыхъ отправили въ Химеджи, а больныхъ въ Мацуяму.

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

Остатки экипажа крейсера "Рюрикъ".

   Эти двѣ группы людей: {Стр. 228, 229.} все, что осталось отъ 976 человѣкъ экипажа! 192 человѣка было убито. 232 ранено и спасено, 3 человѣка умерли въ плѣну въ Сасебо (въ госпиталѣ), 372 человѣка отправлено въ плѣнъ въ Химеджи, 232 раненыхъ были отправлены въ Мацуямскій госпиталь, гдѣ большая частъ ихъ давно уже выздоровѣла, нѣсколько человѣкъ умерло, а остальные быстро поправляются. Молодой вольноопредѣляющійся штурманъ дальняго плаванія Цыганцовъ томится теперь въ плѣну за попытку къ побѣгу
   Изъ состава офицеровъ 9 человѣкъ погибло, 13 человѣкъ спаслись и находится въ плѣну въ Мацуямѣ до-сихъ-поръ; священникъ, докторъ и старый шкиперъ А--овъ отпущены въ Россію.
   На фотографіи (No 144) изображена группа раненыхъ съ "Рюрика", находящихся въ Мацуямѣ. Ввиду сестры и офицеры, наверху матросы.
   Группа снята во дворѣ госпиталя, на кучѣ старыхъ кроватей расположились снимающіеся.

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

Доктора и сестры милосердія.

   Объ обращеніи докторовъ и сестеръ уже упоминалось; они съ рѣдкимъ вниманіемъ и заботой ухаживаютъ за нашими ранеными Въ ихъ самоотверженныхъ заботахъ ярко выражалась настоящая человѣческая любовь, которая свята и безсмертна, которая послѣ проповѣдей философа Христа -- стала называться христіанской. Калѣки съ "Рюрика" были предметомъ особенно внимательнаго, прилежнаго ухода, такъ какъ были первыми піонерами въ плѣну. Надо отдать справедливость японскимъ медицинскимъ властямъ: они дѣлали все, что могли для русскихъ раненыхъ; множество больныхъ требовало такихъ заботъ, хлопотъ и ухода, что остается удивляться терпѣнію, самоотверженности сестеръ и докторовъ. Въ маленькомъ домикѣ, близъ перваго барака, помѣшалась операціонная; особый штатъ сестеръ долженъ былъ слѣдить за чистотой и порядкомъ въ этомъ помѣщеніи; и надо сказать, что порядокъ, и чистота тамъ были образцовые. Каждый день въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ раненые слышали изъ своихъ бараковъ крики и стоны оперируемыхъ: многіе подходили къ окнамъ, но черезъ матовыя ихъ стекла не было ничего видно. Иногда стоны были сквозь наркозъ хлороформа, иногда это были сдержанные вопли тѣхъ, кого рѣзали лишь съ впрыскиваніемъ кокаина, но всегда эти крики страданія дѣйствовали печально на солдатъ, и было бы лучше, если бы операціонная была устроена нѣсколько дальше отъ бараковъ.
   Присутствуя на многихъ операціяхъ, я видѣлъ внимательное и прилежное отношеніе къ каждой мелочи этого акта. Сестры по одному взгляду на сосредоточенное лицо доктора понимали, что надо подать и сдѣлать, и внимательно, ловко дѣлали необходимое
   Важныя операціи производились нѣсколькими врачами, иногда операціи дѣлались самимъ профессоромъ Кекучи, очень хорошимъ хирургомъ, извѣстнымъ своими работами по медицинской литературѣ даже въ европейской медицинѣ. Эти калѣки съ "Варяга" почти первыя жертвы этой войны; они уже давно въ Россіи и, вѣроятно, разсказывали всѣмъ о томъ, какъ заботились и ходили за ними врачи въ плѣну. Теперь, когда огромное количество раненыхъ прибываетъ въ Мацуяму, я рѣшительно не понимаю, какъ поступятъ власти японскія съ медицинскимъ персоналомъ; онъ и теперь крайне недостаточенъ; врачи и сестры, какъ уже упоминалось мною, просто выбиваются изъ послѣднихъ силъ, трудятся не покладая рукъ. Многія сестры серьезно заболѣли изъ-за переутомленія; чѣмъ отблагодарятъ русскіе этихъ самоотверженныхъ тружениковъ?

0x01 graphic

Первый госпиталь русскихъ въ Мацуямѣ.

   Самыя первыя партія раненыхъ еще въ началѣ войны были помѣшены совсѣмъ въ другомъ госпиталѣ, не въ сараяхъ-баракахъ, плохо, наскоро сколоченныхъ, а въ настоящемъ госпиталѣ, построенномъ еще въ мирное время, тамъ огромный дворъ у подножья высокой горы, садъ, тамъ было болѣе свободно, просторно, не такъ пахло тюрьмой и неволей. Но тогда еще было мало плѣнниковъ, когда же ихъ стало больше, то всѣхъ перевели въ бараки. Доктора частью перешли изъ того госпиталя, частью были новые: какъ тамъ, такъ к здѣсь сестры милосердія и врачи были очень дѣятельны. заботливы и сердечны. Конечно, сердечность докторовъ могла лишь выражаться въ усиленномъ вниманіи къ наиболѣе тяжело больнымъ, но сердечность сестеръ милосердія сквозила въ каждой мелкой заботѣ, къ нѣжномъ ласковомъ обращеніи, во всемъ томъ, что такъ грубо выходитъ выраженное словомъ, но такъ глубоко чувствуется, понимается и цѣнится.

0x01 graphic

0x01 graphic

   Тогда русскіе плѣнные были еще въ диковину японцамъ и, конечно, самая жизнь въ плѣну была совсѣмъ иною. Тогда была маленькая кучка людей въ нѣсколько десятковъ; теперь людей много, много. Дни тянутся медленно, скучно, уныло Кажется не легче съ каждымъ днемъ, не привыкаютъ къ плѣну, а наоборотъ, привыкаютъ къ печальнымъ воспоминаніямъ о быломъ. Зря изъ жизни вычеркиваются драгоцѣнные дни невозвратимой молодости. Есть такіе характеры, которымъ не претитъ эта жизнь, которыхъ, какъ ни странно это, не тяготятъ безтолковое состояніе зависимости и лишеніе возможности проявлять желанія самой первой необходимости, самыя законныя, естественныя и привычныя. Японцы хитры и крайне неповоротливы въ своихъ рѣшеніяхъ; ихъ желанія и требованія носятъ порою характеръ вѣжливаго вопроса, какого-то особеннаго, трусливаго, настойчиваго, чрезвычайно тягостнаго для плѣнныхъ. Конечно, говорю о нарождающихся вопросахъ; все, что выдумано и предписано высшимъ начальствомъ, исполняется неукоснительно и педантично; въ важныхъ вопросахъ они всегда руководствуются приказаніями и инструкціями свыше. Важность вопросовъ часто зависитъ просто отъ того тона, которымъ заведешь рѣчь о нихъ; если испугаешь въ пустомъ дѣлѣ серьозностью тона, можно сказать навѣрное, что разрѣшеніе вопроса будетъ не ранѣе нѣсколькихъ дней и, причемъ, въ томъ случаѣ, если идетъ рѣчь о разрѣшеніи чего либо, разрѣшеніе будетъ отклонено.

0x01 graphic

Прибывающіе.

   Новая группа только что прибывшихъ русскихъ плѣнныхъ, лица этихъ людей, властью жестокой войны оторванныхъ отъ родины, говорятъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ, что они невольники, что у нихъ нѣтъ права исполнить самыя невинныя личныя желанія, что они зависитъ отъ приставленнаго солдата, отъ переводчика, отъ офицера и ни одной секунды не зависятъ отъ себя самыхъ. Съ далекихъ захолустныхъ деревень Россіи собрали этихъ мужиковъ-запасныхъ, кормильцевъ семей своихъ, работниковъ быть можетъ, запущенныхъ и заброшенныхъ теперь полей, собрали ихъ и два мѣсяца въ душныхъ тѣсныхъ вагонахъ везли, какъ барановъ, куда-то далеко, далеко, въ Маньчжурію; они ничего не знали про эту страну, они знали, что тамъ война и что тамъ холодно, и слышали, что японцы маленькіе трусы, съ которыми даже не стоитъ долго сражаться, потому что они разбѣгутся отъ одного выстрѣла, а русскій солдатъ, ежели дойдетъ дѣло до рукопашной, самъ одинъ десятокъ голыми руками выпоретъ!.. что ужъ тугъ!.. Но не то было! Вывели ихъ на сопку, по жарѣ тащились они долго, взобрались высоко; только цѣпью раскинулись да вздохнули -- какъ засвиститъ кругомъ что-то: пули, говорятъ всѣ, смотрятъ направо: смотрятъ налѣво; одинъ лежитъ солдатъ, навзничь упалъ, на лицѣ кровь, другой солдатъ отбѣгаетъ, стонетъ, еще кто-то кричитъ; офицеръ на корточки присѣлъ и тоже кричитъ что-то; никто не слышитъ; кто-то храбрый, должно быть стрѣлять куда-то сталъ, и все послѣ спуталось, смѣшалось кровь, голоса, стоны, "банзай" кругомъ, оцѣпили, ружья наставили,-- что дѣлать? Въ плѣнъ, въ плѣнъ! загалдѣли всѣ солдаты, побросали ружья; кто похрабрѣе былъ -- ломалъ ихъ, кто потрусливѣе -- изъ рукъ на землю выпускалъ. Набросились японскіе солдаты, обобрали, и избили малость, не спорили русскіе: гдѣ ужъ тутъ спорить! живыми бы остаться, и остались живыми! Но были конечно всякіе случаи, съ солдатами все болѣе однообразные, а съ офицерами иногда оригинальныя приключенія бывали. Одинъ старый, старый полковникъ, командиръ полка, по собственной просьбѣ, (Государя лично просилъ) по большой охотѣ, японцевъ бить пріѣхалъ,-- жарко очень было, когда ихъ часть отступала, дай, думаетъ, засну часокъ! трубачу и ординарцу караулитъ приказалъ и разбудить, когда отступавшія части пройдутъ -- и заснулъ, части прошли; трубачъ будилъ, будилъ -- не могъ добудиться, а японцы надвигаются, проснулся полковникъ, и не вѣритъ, что кругомъ смѣются японцы, и думаетъ, кажется, такъ обманываютъ русскіе. И привезли его въ Японію... "Итакъ, мы въ плѣну", сказалъ старый полковникъ, обращаясь къ товарищамъ по несчастью, офицерамъ, что ѣхали съ нимъ. Ничего не отвѣтили офицеры, но тяжело вздохнули... "въ плѣну, въ плѣну", подумали они, а что такое плѣнъ, еще мы не знаемъ плѣна, а все, что было до сихъ поръ, уже тяжело и оскорбительно для насъ Тяжело и оскорбительно видѣть, какъ японскіе унтеръ-офицеры и офицеры выстраиваютъ нашихъ соллатъ, кричатъ и распоряжаются съ ними на нашихъ глазахъ, коверкая ихъ имена и фамиліи, дѣлаютъ имъ перекличку и считаютъ, считаютъ безъ конца, боясь ежеминутно потерять хоть одну единицу своей военной добычи. Солдаты покорны, безотвѣтны, апатичны, имъ теперь нее равно кого слушаться, японцевъ или русскихъ, они устали, измучились; имъ досадно и жарко, а ихъ тутъ держатъ безъ конца на солнопекѣ, да еще громко говорить не велятъ... И ни капли жизненной надежды не блеститъ въ запыленныхъ глазахъ русскихъ мужиковъ-солдатъ, изображающихъ военные трофеи японской арміи... Долгая, скучная, безсмысленная жизнь не ясно рисуется предъ ними.
   Здоровые и раненые русскіе плѣнники прибыли на станцію Токогамма и ждутъ поѣзда, который отвезетъ ихъ въ Мацуяму. Прибывшіе съ любопытствомъ глядѣли кругомъ, толпа уже собралась, но держитъ себя чинно и вѣжливо, только дѣти иногда подбѣгаютъ ужь очень близко и слишкомъ громко кричать. Русскіе смотрятъ на ихъ загорѣлыя, здоровыя и веселыя личики и съ улыбкой начинаютъ съ ними шутить, тѣ отвѣчаютъ охотно и вовсе не боятся русскихъ. Въ ожиданіи поѣзда переводчики разсказываютъ прибывающимъ про жизнь, которая ихъ ждетъ, здѣсь расхваливаютъ условія этой жизни, хвалятъ климатъ, воздухъ, природу и порядки, обѣщаютъ частыя длинныя прогулки по тѣмъ горамъ, что синѣютъ въ блѣдной дали, по городу, по окрестностямъ, говорятъ, что японцы не только исполняютъ всѣ желанія плѣнныхъ, но даже всѣ капризы, всѣ прихоти, потому что надо же хоть чѣмъ-нибудь вознаградить храбрыхъ русскихъ, лишенныхъ родины быть можетъ на долгое время...

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

   Говорятъ еще очень много; даже почти всегда, что очень скоро будутъ освобождены всѣ плѣнные, и наивные легковѣрные русскіе вѣрятъ буквально каждому слову хитрыхъ любезныхъ переводчиковъ, свыше получившихъ инструкціи для бесѣдъ съ плѣнными. Главное, не пугать ничѣмъ и все время обѣщать рѣшительно все, что имъ хочется; только этимъ можно купить желанное спокойствіе въ жизни плѣнныхъ.
   Въ маленькихъ, игрушечныхъ вагонахъ узкоколейной желѣзной дороги мѣстной провинціи везутъ русскихъ солдатъ въ мѣсто заточенія. На подножкахъ значительно и важно стоятъ маленькіе солдаты съ ружьями въ рукахъ, съ патронными сумами у поясовъ, они смотрятъ кругомъ зорко, внимательно и строго, ни одно движеніе невольника не укроется отъ ихъ взоровъ, не уйдетъ отъ ихъ вниманія и чуть-что подозрительно, внушаетъ опасеніе, безпокойство громкій рѣзкій и дерзкій окрикъ: "аната", "русски!", "юро сикуней!" и кругомъ вновь все благополучно и вновь порядокъ, что любо-дорого смотрѣть. Вагоновъ мало, а плѣнныхъ много; часть размѣщаютъ на платформахъ, покрывъ ихъ полотномъ или циновками, чтобы не пекло солнце. Вотъ пріѣхали; минутъ двадцать неслись мимо рисовыхъ зеленыхъ полей, съ печатью мира, радости, труда на нихъ, мимо фанзъ съ толпой дѣтей у пороговъ, мимо красивыхъ пригорковъ съ чудными домиками -- виллами зажиточныхъ помѣщиковъ, мирныхъ сыновъ страны Восходящаго Солнца и теперь пріѣхали. Встрѣчаетъ и тутъ толпа, любопытные взгляды, сдержанные возгласы солдатъ пересчитываютъ и провѣряютъ чуть не двадцатый разъ; переводчики озабочены, суетятся, бѣгаютъ, чего-то или кого-то ищутъ. Русскіе видятъ красивые японскіе домики съ балконами, съ любопытными лицами въ отодвинутыхъ дверяхъ, плѣнники садятся на рикши, и глазѣя по сторонамъ, не успѣвая увидѣть все, что хотѣлось бы внимательно посмотрѣть ѣдутъ въ свою невѣдомую тюрьму.
   

Партіи раненыхъ плѣнниковъ прибываютъ на берегу Токагаммы.
(См. рисунки, помѣщ. выше).

   Ярко сіяютъ солнечные лучи съ голубого неба, горы, будто покрытыя дымкой облаковъ, сливаются съ ними, на пескѣ у моря Токагаммы жарко, душно и шумно. Толпа японцевъ встрѣчаетъ русскихъ раненыхъ плѣнниковъ; группа здоровыхъ плѣнныхъ русскихъ куритъ и тихо разговариваетъ у кучи сложенныхъ носилокъ; пароходъ уже стоитъ, но далеко отъ берега; видно, какъ раненыхъ нагружаютъ на лодки и ведутъ къ песку низкаго берега. Японскіе солдаты торопятъ русскихъ, кричатъ бросать папироски и подойти ближе, маленькіе юркіе полицейскіе разгоняютъ любопытную толпу сердитыми и строгими окликами. Русскіе на берегу взволнованны и со вниманіемъ глядятъ вдаль. Лодки приближаются и пристаютъ; сразу дѣлается еще шумнѣе, солдаты здороваются нѣкоторые плачутъ, нѣкоторые безъ толку суетится, приготовляя носилки и вытаскивая изъ лодокъ земляковъ.
   -- Куда-то привезли насъ?
   -- Охъ, Господи, ногу-то, ногу-то, родимый, легче ужъ такъ болитъ, отняли бы сердечную, все легче будетъ.
   -- Что дальше будетъ-то?.. хорошо здѣсь? а? много русскихъ?
   Слышатся отвѣты, они сплетаются съ тысячами вопросовъ, сливаются съ шумомъ большой толпы людей, съ окриками японскихъ унтеръ-офицеровъ и полицейскихъ... Японскіе офицеры торжественно-важно и безмолвно озираютъ картину, опираясь на блестящія маленькія сабли руками въ бѣлоснѣжныхъ перчаткахъ; они не дѣлаютъ никакихъ указаній и приказаній: унтеръ-офицеры и солдаты сами отлично знаютъ, какъ и что надо дѣлать: лишь для большой оффиціальности, для большаго впечатлѣнія на толпу, при высадкѣ прибывающихъ солдатъ всегда присутствуетъ нѣсколько офицеровъ.

0x01 graphic

   Пустыя, плоскодонныя джонки отплываютъ; черезъ полчаса возвращаются снова, нагруженныя доверху русскими: тугъ и здоровые, и раненые, и въ шинеляхъ, и въ курткахъ, и въ мундирахъ, и въ рубашкахъ. Кругомъ десятки лодокъ съ любопытными японцами, открывъ рты отъ желанія увидѣть скорѣе страшныхъ плѣнныхъ непріятелей, они поднимаются во несъ ростъ на своихъ неуклюжихъ лодкахъ и, закрывшись руками отъ жаркихъ солнечныхъ лучей, смотрятъ, смотрятъ безъ конца... Вотъ какіе русскіе! Вотъ они наши враги! и они видятъ изнеможенныя, загорѣлыя, добрыя бородатыя лица нашихъ мужичковъ запасныхъ и эти послѣдніе тоже смотритъ на нихъ съ нескрываемымъ любопытствомъ. Раненые отправлены: здоровые, или больные, могущіе ходитъ, выстраиваются японскими солдатами въ порядокъ, пересчитываются безъ конца долго и надоѣдливо, и, наконецъ, ведутся къ мѣсту заточенія сквозь строй любопытной толпы, сначала они идутъ по дамбѣ пристани, по деревяннымъ помостамъ, по каменнымъ плитамъ. по горячему песку. У многихъ нѣтъ обуви, нѣкторые оборваны, обтрепаны, въ японскихъ шапкахъ, въ рваныхъ испачканныхъ мундирахъ или шинеляхъ; лица у всѣхъ грустныя и измученныя, они не знаютъ, куда ихъ ведутъ, долго ли они проживутъ здѣсь, и какова будетъ ихъ жизнь у враговъ въ чужой, далекой незнакомой сторонѣ... Толпа сдержанно шумитъ, ребятишки бѣгутъ, перегоняя идущихъ русскихъ, заглядываютъ имъ въ лицо, кричатъ имъ "русски!" "русски". Жарко.

0x01 graphic

0x01 graphic

   

Мацуямскій госпиталь русскихъ плѣнниковъ.

   Госпиталь для русскихъ плѣнникъ въ Мацуямѣ, длинные ряды деревянныхъ сараевъ, крытыхъ соломой, помѣщали болѣе тысячи раненыхъ. Здѣсь, выздоравливая отъ тяжелыхъ ранъ своихъ, они заболѣвали новой мучительной болѣзнью, этой болѣзни еще нѣтъ названія, и знаютъ ее только плѣнные: это болѣзнь плѣна;-- страстное желаніе воли, тяжелая тоска о близкихъ и родинѣ, безпомощность и отсутствіе вѣстей, оскорбленіе самолюбія, зависимость отъ каждаго солдата, отъ каждаго переводчика... и много, много другого, что дѣлаетъ человѣка нервнымъ, спутываетъ его мысли, лишаетъ блеска его глаза, дѣлаетъ жалкимъ и апатичнымъ. Въ этихъ деревянныхъ сараяхъ сотни людей томились этой болѣзнью; голубое небо надъ ними, и зелень прилегающихъ горъ вблизи, и чуть ясный силуэтъ далекихъ блѣдныхъ вершинъпся безмолвная природа, всегда невинная, прекрасная, всегда безучастная къ людямъ будто дразнила ихъ, будто еще больше напоминала о волѣ, о родинѣ, о покинутыхъ и о счастьѣ...
   Не похоже-ли томленіе этихъ плѣнныхъ солдатъ на тяжесть того томленія, что уже десятки лѣтъ безпощадно давитъ русскій народъ, какъ-бы живущій подъ гнетомъ плѣна у самодержавныхъ властей?.. Въ далекой родинѣ имъ тоже снится свобода, другая жизнь... Скоро-ли наступитъ она?.. Но она наступитъ. Этого ждутъ, въ это вѣрятъ... Живутъ, дышатъ этимъ
   Огромные пароходы Краснаго Креста возвращались съ войны и везли сотни искалѣченныхъ, израненныхъ, страдающихъ людей; среди возвращавшихся на родину раненыхъ японскихъ солдатъ, и офицеровъ всегда была горсть русскихъ; ихъ везли какъ военную добычу; японскіе солдаты глядѣли на нихъ съ гордостью, съ сознаніемъ своей силы и храбрости; японскій народъ, глядя на нихъ съ любопытствомъ и страхомъ, иногда съ жалостью, предлагалъ имъ папиросы, встрѣчая на пристани и ожесточеннѣе крича "банзай" храбрымъ сынамъ своей родины, раненымъ солдатамъ и офицерамъ, послѣ долгой отлучки возвращавшимся наконецъ къ роднымъ семьямъ.

0x01 graphic

Освобожденіе изъ плѣна.

Мечты о свободѣ.-- Бумага японскимъ властямъ.-- Побѣгъ -- Отвѣтъ изъ Токіо.-- Тревожные слухи.-- Оффиціальное извѣстіе о свободѣ -- По госпитальнымъ баракамъ -- Подписаніе клятвеннаго обѣщанія не сражаться.-- Свобода.

   День за днемъ тянулась скучная жизнь, изматывающая нервы. Мучительное сумасшествіе сотника С., и безуміе Т., все это смѣшивалось со сплетнями, капризами, причудами здоровыхъ, съ ихъ нервознымъ настроеніемъ. Ненормальная жизнь сдѣлала людей ненормальными.
   Въ разговорахъ солдатъ, на ихъ лицахъ, въ ихъ глазахъ всегда я слышалъ, видѣлъ, чувствовалъ, понималъ дорогую желанную мечту о свободѣ. О ней порою было тяжело говоритъ; о ней вмѣстѣ думали и молчали.
   Свободы хотѣли, какъ свѣта солнца во тьмѣ.
   Свободы хотѣли измученные тюрьмой, какъ хотятъ пищи измученные голодомъ.
   Уже прошло больше мѣсяца со дня занятія японцами Артура, а объ обѣщаніи, оффиціально данномъ японцами освободить меня, когда Артуръ падетъ ни слуху, ни духу. Мало-по-малу мнѣ начинаетъ казаться смѣшнымъ это наивное, хотя и слабое довѣріе мое къ обѣщаніямъ японцевъ.
   Полковникъ Кооно въ разговорахъ со мной пожимаетъ плечами на мой вопросъ: "Когда-же исполнятъ японскія власти данное обѣщаніе? Мнѣ объявили, что держатъ въ плѣну, пока держится П.-Артуръ, но разъ онъ отъ насъ взятъ, то пустъ мнѣ объявятъ по какимъ соображеніямъ держатъ меня еще?..."
   -- Я ничего не знаю, утверждаетъ хитрый японецъ; у меня нѣтъ распоряженій изъ Токіо, когда они будутъ, я объявлю вамъ.
   И я уходилъ отъ Коомо еще болѣе увѣренный, что меня не хотятъ освобождать и не освободятъ.
   Побѣгъ, къ которому я готовился уже нѣсколько недѣль, казался мнѣ единственной надеждой на спасеніе отъ этой жизни. Люди, съ которыми я хотѣлъ итти, были рѣшительны и честны; я выдѣлялъ ихъ изъ всѣхъ, которыхъ зналъ въ плѣну.
   Пока, къ сожалѣнію, не могу еще передавать многихъ подробностей этого грустно окончившагося дѣла.
   Все уже было готово для бѣгства: тайно съ трудомъ были накуплены необходимыя вещи: ножи, консервы, компасы и прочее, оставалось только назначить время.
   Я рѣшилъ послать японскимъ властямъ бумагу, приблизительно слѣдующаго содержанія
   "Въ виду того, что японское правительство объявило мнѣ черезъ начальника военноплѣнныхъ полковника Кооно, что я задержанъ плѣннымъ лишь до паденія Артура -- требую моего освобожденія изъ плѣна.
   Со дня паденія Артура прошло уже около мѣсяца и меня удивляетъ, что японскія власти не исполняютъ оффиціально даннаго своего обѣщанія.
   Прошу дать мнѣ отвѣтъ когда исполнятъ данное мнѣ обѣщаніе и когда я буду имѣть возможность считать себя свободнымъ?
   Если черезъ десять дней мнѣ не будетъ данъ отвѣтъ, что я буду освобожденъ съ точнымъ указаніемъ времени, я перестаю подчиняться всѣмъ правиламъ для военноплѣнныхъ и считаю себя въ правѣ не признавать надъ собою законовъ правительства, которое меня обманывало болѣе полгода.
   Такъ-же я поступлю, если мнѣ не будетъ дано никакого отвѣта."
   Я просилъ участниковъ побѣга ждать эти нѣсколько дней, чтобы истекъ мною указанный десятидневный срокъ.
   Но я видѣлъ, что они уже не смотрѣли на меня, какъ на участника они поняли что разъ меня могутъ освободить,-- бѣжать мнѣ безуміе и нелѣпость.

0x01 graphic

   И въ одну темную ночь, когда по улицамъ Мацуямы двигались шумныя, блестящія, побѣдоносныя процессіи, они ушли.
   Мой деньщикъ, который долженъ былъ итти со мною, разбудилъ меня рано утромъ и, блѣдный, грустный, взволнованнымъ шопотомъ сказалъ мнѣ одно только слово:
   -- Ушли!
   Мнѣ принесли провизію, которая осталась отъ нихъ; часть запасовъ для меня и моего деньщика: какая-то тоска охватила меня страшной жгучей волною...
   Удастся-ли имъ?.. Они уже теперь свободны, а мы всѣ по прежнему будемъ еще, быть можетъ, долго и тщетно ждать свободы!
   На третій день бѣглецы были пойманы.
   Всѣ узнали объ этомъ изъ разсказовъ японцевъ. Начались допросы, слѣдствія; надзоръ за плѣнными усилился.
   Черезъ нѣсколько дней я получилъ оффиціальный отвѣтъ отъ военнаго министра о моемъ освобожденіи.
   Мнѣ передали, что освобожденіе состоится на-дняхъ и добавили, что заявленія моего, о коемъ я упоминаю выше, не читали... Радость близкой свободы, свѣтлое захватывающее чувство боролось во мнѣ съ тяжелой думой объ остающихся, главнымъ образомъ, о судьбѣ пойманныхъ бѣглецовъ. Всего два дня были они свободны; на третій день уже они были заключены въ тюрьму и плѣнъ ихъ сдѣлался еще невыносимѣе.
   Плѣнные офицеры различно отнеслись къ этому неудавшемуся побѣгу: одни негодовали на участниковъ за нарушеніе даннаго японцамъ обѣщанія не бѣжать, мотивируя недовольство свое увеличеніемъ надзора за остальными, другіе наоборотъ сочувствовали имъ въ неудачѣ и, жалѣя объ участи бѣглецовъ, восторгались ихъ рѣшимостью.
   ...Черезъ нѣсколько недѣль пріѣхавшій въ Мацуяму французскій консулъ привезъ мнѣ радостную вѣсть о томъ, что на-дняхъ состоится мое освобожденіе
   Грустно было послѣдній разъ обходить бараки раненыхъ солдатъ, съ которыми ежедневно видѣлся въ продолженіе полу-года, которые выздоравливали, мучились, горевали, тужили на глазахъ.
   Съ завистью смотрѣли они въ мое лицо, когда я прощался съ ними; невольно я скрывалъ передъ ними жгучую радость свободы; точно стыдился я показывать ее тѣмъ, кто еще много мѣсяцевъ будетъ томиться въ этихъ баракахъ.
   -- Похлопочите за насъ... позаботьтесь.
   Говорили мнѣ солдаты и глаза ихъ застилались слезами и дрожали ихъ голоса при мысляхъ о далекой родинѣ.
   Мнѣ дали кучи писемъ въ Россію.

0x01 graphic

   Въ день отъѣзда меня пригласили въ управленіе военноплѣнныхъ. Тамъ, послѣ краткаго разговора съ полковникомъ Кооно въ присутствіи французскаго консула и мѣстнаго коменданта генерала Окаба въ остановкѣ искусственной торжественности, меня просили подписать клятвенное обѣщаніе въ томъ, что я не буду въ продолженіи этой войны совершать по отношенію къ японцамъ никакихъ, противныхъ имъ, въ военномъ смыслѣ, актовъ.
   Старшій по чину изъ плѣнныхъ русскихъ офицеровъ флигель-адъютантъ, полковникъ Семеновъ былъ приглашенъ японцами присутствовать при подписаніи бумаги.
   Сначала текстъ клятвеннаго обѣщанія былъ прочитанъ вслухъ на японскомъ языкѣ, послѣ переводчикомъ на русскомъ, мнѣ дали подписать и за мною торжественно стали подписываться свидѣтели.
   Съ этой минуты я быль свободенъ.
   Японское правительство торжественно поздравило меня съ освобожденіемъ.
   Около полу-часа продолжался осмотръ моихъ вещей.
   Меня раздѣвали, внимательно изслѣдуя, не зашито-ли что нибудь въ платье, съ особеннымъ вниманіемъ осматривали рукописи, относительно которыхъ передъ моимъ освобожденіемъ пришлось вести длинные переговоры. Японцы настаивали на томъ, что рукописи должны бытъ переведены на японскій языкъ и подвергнуты цензурѣ, такъ что нѣкоторыя документы и записки мнѣ пришлось запаковывать особеннымъ образомъ. Я залилъ ихъ стеариномъ, въ каменной бутылкѣ кюрасо, сверху наливъ ликера, бутылка, хотя и порождала подозрѣнія, но осмотру не подверглась. По настоянію французскаго консула письма къ родственникамъ плѣнныхъ и прочія мои бумаги не подвергнулись цензурѣ.
   По осмотрѣ вещей меня мною, пригласили къ полковнику Кооно и заявили, что просятъ возвратить "правила для жизни русскихъ плѣнныхъ", которыя я хотѣлъ увезти на память, какъ интересный документъ.
   -- У насъ мало отпечатано экземпляровъ; вамъ не нужна брошюрка, а намъ она очень необходима!-- пришлось отдать.
   Полковникъ Кооно еще разъ поздравилъ меня съ свободой и вручилъ документъ на японскомъ языкѣ, свидѣтельствующій о моемъ освобожденіи. Этотъ документъ долженъ былъ явиться для меня пропускомъ въ японскихъ городахъ, портахъ, на станціяхъ желѣзныхъ дорогъ, и въ гостинницахъ.
   Прилагаю точный снимокъ съ этого документа {Вотъ его переводъ: "Такого-то года, такого-то числа, русскій подданный, такой-то, освобождается изъ плѣна и сдается временно французскому консулу для отправленія на родину, почему выдается настоящій пропускъ, разрешающій безпрепятственно проѣздъ черезъ японскіе города: Мацуяма. Полковникъ Кооно.}.

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

   Когда мы покидали Мацуяму, французскій консулъ сталъ разсказывать мнѣ о Россіи, о волненіяхъ. Только тогда я убѣдился, насколько вѣсти, доходившія до насъ, были туманны и скудны.
   Въ Кобе французскій консулъ разсказалъ мнѣ, что я счастливо избѣгнулъ тюрьмы.
   -- За что? почему?
   -- Черезъ нѣсколько часовъ послѣ нашею освобожденіи изъ Токіо пришла телеграмма на имя полковника Кооно, отъ японскаго военнаго министра, по которой прикалывалось насъ арестовать и держатъ въ тюрьмѣ до конца войны за тайную пересылку писемъ и статей для русскихъ газетъ въ бамбуковыхъ палкахъ...
   -- Какъ-же могли узнать объ этомъ; вѣдь эти статьи были подъ псевдонимомъ?
   -- Въ англійскихъ и японскихъ газетахъ были перепечатки съ указаніемъ, какъ и кѣмъ они посланы... благодарите неизвѣстнаго автора перепечатокъ... Телеграмма изъ Токіо опоздала... но все таки мнѣ пришлось потратить не мало краснорѣчія въ телеграммахъ прежде, чѣмъ мнѣ протелеграфировали, что вашъ проступокъ прощается!.
   Я горячо пожалъ его руку...
   Я былъ свободенъ!

0x01 graphic

ЗАКЛЮЧЕНІЕ

   Среди возвращающихся на родину плѣнныхъ происходятъ волненія...
   Телеграфъ неоднократно приносилъ тревожныя вѣсти...
   Эти возмущенія не явились неожиданностью.
   Его ожидали: этого бунта возвращающихся на родину солдатъ, послѣ долгой жизни въ Японіи.
   Рознь между солдатами и офицерами, рознь, выяснившаяся на войнѣ, въ плѣну приняла рѣзкую, опредѣленную форму.
   Солдаты жили въ плѣну отдѣльно отъ офицеровъ.
   Солдатскій плѣнъ не имѣлъ ничего общаго съ плѣномъ офицерскимъ; солдатъ, и караулили бдительнѣе, чѣмъ офицеровъ, и содержали строже и хуже.
   Офицеры имѣли свои комнаты, прислугу, обстановку, японскихъ часовыхъ для хожденія въ городъ за покупками и на прогулку, деньги, штатское платье, отдѣльныхъ переводчиковъ.
   Солдаты жили огромными партіями въ мрачныхъ сырыхъ буддійскихъ храмахъ, въ спеціально выстроенныхъ холодныхъ баракахъ, рѣдко могли выходитъ на улицы, не имѣли денегъ и часто не имѣли платья. Офицеры вели жизнь, болѣе свободную, и потому менѣе тяжелую; солдаты менѣе свободную, или вѣрнѣе совсѣмъ несвободную и потому болѣе тяжелую.
   Солдаты, попавъ на произволъ врага въ плѣнъ, будто сдѣлались вовсе ненужными и лишними для офицеровъ.
   Рѣдкіе офицеры говорили съ солдатами, рѣдкіе офицеры сносились съ ними, посѣщали ихъ, вліяли на нихъ.
   Очень немногіе офицеры старались сохранить съ солдатами хотя какую-нибудь связь... Большинство относилось къ солдатамъ, какъ къ чужимъ, или даже, какъ къ врагамъ... вызывающе враждебно глядя на нихъ при рѣдкихъ встрѣчахъ на улицахъ, возмущаясь, когда они "не отдаютъ" чести", или "пускаются въ разговоры"...
   И до плѣна, по большей части, солдаты были одиноки, т. к. заботы офицеровъ были больше формальны и казенны, чѣмъ дѣйствительно человѣчны.
   Въ плѣну солдаты стали совершенно одиноки и начальники офицеры, на совѣсти которыхъ лежала большая часть этого одиночества, не хотѣли или не могли понимать это..
   И вотъ результаты!..
   Солдаты, возвращающіеся изъ плѣна, не желаютъ признавать начальниками назначаемыхъ въ эшелонные командиры плѣнныхъ офицеровъ, т. к. эти плѣнные офицеры не признавали ихъ въ плѣну, а позволяли себѣ на ихъ глазахъ пьянствовать и дебоширить.
   Я говорю не о всѣхъ, но я говорю о многихъ.
   Были благородные... "настоящіе", какъ ихъ называли солдаты, и противъ такихъ не возстали бы солдаты!
   Солдаты, не смотря на всю трудность, зорко слѣдили за жизнью плѣнныхъ офицеровъ и отлично знали, кто изъ этихъ послѣднихъ достоинъ любви и уваженія, а кто нѣтъ! Были тутъ и любимчики, коихъ узнали только въ плѣну, но которые тутъ-же въ плѣну держали себя такъ, что ихъ полюбили.
   Такихъ было немного!
   Но то обстоятельство, что они были, уже доказываетъ, что можно было и въ плѣну заслужить уваженіе солдатъ...
   Уже давно заключенъ миръ. Плѣнные возвращаются на родину и возвращаются уже не тѣми безгласными. покорными рабами, какими повезли ихъ на войну, оторвавъ отъ родины, деревни и семьи. Волненія революціи, охватившей властно могучимъ пожаромъ нашу родину, отъ края и до края, перешли на войска. Достаточно вспомнить Севастополь. Одессу, Кронштадтъ, Либаву, Кіевъ... флотъ... Владивостокъ; все это было еще такъ недавно и все это поблѣднѣетъ и стушуется передъ тѣмъ, что можетъ быть впереди, когда вернутъ арміи солдатъ, прозрѣвшихъ на войнѣ, когда вернутся войска изъ Манджуріи и плѣнные изъ Японіи. Среди возвращающихся плѣнныхъ происходятъ волненія; мы еще не знаемъ ихъ подробностей, но мы видимъ ясно, что солдаты возвращаются не такими, какими уѣхали...
   Послѣ многихъ искупительныхъ жертвъ свѣтлая заря новой жизни гражданъ яркими лучами освѣтитъ тьму недавней жалкой жизни рабовъ. Спадетъ вѣковая броня косности, невѣжества, непониманія и грубаго насилія... Пораженіями японской кампаніи, а главное, тяжелымъ трудомъ гонимыхъ создана новая фаза, не только русской освободительной борьбы, но освободительной борьбы всего міра. Борьба вышла на свѣтъ и тѣмъ самымъ революція обратилась въ твердую мощную силу, которая рѣзко выразилась въ жизни всей Европы.
   Россія, конечно, интенсивнѣе всѣхъ другихъ державъ почувствуетъ значеніе этой силы. Побѣды Россіи куплены пораженіями; тѣ, кто волею жизни являлись сами невинными жертвами кровавыхъ пораженій, могутъ особенно оцѣнить значеніе побѣдъ огромной внутренней войны.
   Вернутся изъ Японіи другими солдаты, вернутся и офицеры другими. Многіе изъ нихъ прозрѣютъ и внимательнѣе, сознательнѣе станутъ глядѣть на жизнь, на свои обязанности, на свое начальство, на свою службу; многіе изъ нихъ поймутъ, что сама жизнь рветъ цѣпи прошлаго и безсмысленно, безцѣльно искусственно спаивать эти рвущіяся нынѣ, цѣпи; это будетъ тормазить движенія, создавать тысячи новыхъ ненужныхъ жертвъ и играть въ руку реакціи.
   Слишкомъ долго и стишкомъ жестоко болѣла наша армія старыми недугами, война послужила чѣмъ-то вродѣ піявки... Она высосала много драгоцѣнной крови и тѣмъ самымъ освѣжила организмъ.-- Это -- старый способъ, нынѣ почти непрактикуемый въ медицинѣ... Довольно, и его довольно...
   Да здравствуетъ новая здоровая армія сознательныхъ солдатъ-гражданъ, понимающихъ жизнь и нужды своей родины!...

Ф. Купчинскій.

0x01 graphic

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru