Кулыгин Михаил Николаевич
Люба Ганина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

0x01 graphic

М. Н. КУЛЫГИН

ЛЮБА ГАНИНА

ПЬЕСА В 4-х ДЕЙСТВИЯХ

ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОДПИК
Москва--1930--Ленинград.

   Основному руководителю в моих литературно-художественных начи­наниях -- Всероссийскому Обществу Крестьянских писателей с призна­тельностью посвящаю первый свой труд.

Автор

   

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

   Люба Ганина -- 16 лет.
   Анисим Петрович Ганин -- 60 лет, ее отец, крепкий, кряжистый.
   Матрена -- мать, 50 лет.
   Марья -- 26 лет, Дарья -- 30 лет, сестры Любы.
   Колосова, Александра Петровна -- учительница, в очках, юркая, небольшого роста, лет 35-тй.
   Кузнецов Вася -- комсомолец-избач, 22 лет.
   Губанов -- муж Любы, 18 лет.
   Отец, Мать Губановы.
   Григорий Солдаев -- муж Марьи.

Действие происходит в 1928 году, в глухой рязанской деревне.

   

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Изба Ганиных с чуланом. Обыкновенная крестьянская обстановка. Изба разделена на-двое подтопком от соединения трубы с русской печкой. В углу чулан. В избе чисто. Шкап, стол, лавки и табуретки. В углу иконы. По стенам картины из священного писания. Лампада.

Явление 1-е.

(Вечер. Вад столом горит висячая лампа. Ганин в очках сидит за книгой у стола. Матрена вяжет чуЛок. Некоторое время по поднятии занавеса на сцене тишина).

   Ганин (читает). "Блажен муж, иже не иде на совет не­чистивых и на пути грешных не ста, но в законе его..."
   Матрена. От какой напасти такая молитва, старик?
   Ганин. Это псалом царя Давида; действует, ежели в доме непорядки.
   Матрена (осматриваясь). Вот хорошо, ежели от непо­рядков в доме действует. А какой же от нечистой силы действует?
   Ганин. От нечистой силы действует "Живой помощи" (читает). "Живой помощи вышнего бога небесного водворится, речет господь. Заступник мой и прибежище мое" (подчер­кивает). Слышишь? С ним, с милостивцем, ничего нестрашно.
   Матрена (вздыхает и крестится. Пауза).
   Ганин. А от бесов еще лучше действует "Да воскреснет бог". (Читает наизусть). "Да воскреснет бог и расточатся врази его, и да бежат от лица его ненавидящие его..." Вот, старуха -- нызусь шпарю!
   Матрена. С роду ты был дошлый, старик. А от кого ты больше занялся: от попа или от Кривого Кузьмича?

(Ганин сплюнул).

   Ганин. Попы ныне што! Попам я много не верю, Вот Кузьмич! Учил, так это дело. Будешь сидеть на печке,-- про­читал -- и все тебе готово, все по-твоему.
   Матрена. От непорядков-то, Петрович, побольше, чтоб непорядков в доме не было: как же, чтоб тихо да мирно в доме, чтоб люди завидовали. И меня поучил бы.
   Ганин. Тебя? Больно ты бестолкова.
   Матрена. Знамо так. Ну, все же, чего нибудь заучу.
   Ганин (со снисходительной улыбкой). Что ж, давай, по пробуем. Повторяй за мной... Блажен муж...
   Матрена. Блаженный муж...
   Ганин. Блажен... Говорю, блажен муж...
   Матрена. Блаженный муж.
   Ганин. Фу, бестолковая! "Блажен муж". Говори.
   Матрена. Блажен муж...
   Ганин. "Иже не иде на совет"...
   Матрена. Аже не идет в совет...

(Ганин в сердцах бросает книгу на стол и ходит из угла в угол).

   

Явление 2-е.

Торопливо входит Марья.

   Марья (оживленно). Глазыньки лопнуть, мамынька, вот на месте мне провалиться, придут!
   Матрена. Ты что, Марька, с ума спятила? говори тол­ком--кто придет?
   Марья. Сейчас была у Губановых... Тетка Федора баила: малость уберемся с делами и к вам...
   Ганин (снимая очки). Что у вас там, бабы?
   Матрена. Марька больно хлопочет насчет Любки... Замуж ее хочет выдать за Губановского парня. Видно, сватать ноне придут.
   Марья. Ноне, ноне же мамынька.
   Ганин (озабоченно). К Губановскому Ефиму Григорьевичу? Дом хороший, зажиточный--весь род издавна в почете. Сам он, Ефим Григорьевич, мужик степенный. Баба тоже, видать, не дура. Почему ж, по моему, не отдать? Девка на выданьи.
   Марья. Тятенька, ведь года-то какие -- шестнадцать. Самая пора выдавать, а дом-то какой!
   Ганин. Верно твое, Марька, больно подходящий. (Марье). Это ты, чай, поди все настряпала? Али вместе с матерью?
   Марья. Я, я, тятенька... Дала себе зарок: жива не буду, а Любку за Ваньку выдам. Знаешь, недалеко живем, мне и с руки это: где в поле вместе выйдем, где у колодца встре­тимся. Ну, слово за слово, глядишь -- и разговор пошел!
   Матрена. И мне она не раз калякала про это -- что ж и я не прочь. А сама-то Любынька как?
   Марья. Чай, сама должна понимать свое счастье: выйти в дом, где один сын, да все, что ни есть -- ихнее, мамонька, чай тут любая девка выйдет.
   Ганин. Любка-то не поймет, пожалуй, своего счастья (решительно и твердо сжимает кулаки). В случае чего -- возьму в руки по своему, вот!
   Матрена. Тебе виднее, Петрович. Как знаешь -- так и делай, ты хозяин.
   Марья. Отдавать. Что вы, Христос с вами! Рази можно такого жениха упускать!
   Матрена. Парень-то, бают, не совсем в разуме.
   Марья. А у меня в разуме, знаю его восьмой год.
   Ганин. Войдет в разум, господь даст, всему свое время приходит (решительно). Ежели придут, да все по хорошему, по старинке, то -- с богом! Нечего канителиться! (Пауза). Давай-ка, старуха, ужинать, а то, ежели придут, некогда будет. (Пауза). Ноне, баишь, собираются?

(Матрена идет к шкапу).

   Марья (хлопотливо). Давайте, я приберу у вас в избе (берет веник, метет, убирает избу). Подумают еще -- какая неряха невеста!
   Матрена. Она-то неряха? Согласна пыль с пола сдувать, а не то, что мести.
   Ганин- Любит девка чистоту, неча сказать.
   Марья. Ну, мамынька, на то й свекровь, чтоб сноху хаить, знаю я тетку Федору. (Пауза). А Любка где, аль на улице?
   Матрена. Ох, ох, ох! Знаю и я свекровушек. На улице, Любка, али, может, в избу-читальню пошла. (Длинная пауза).
   Марья. Тятенька, пока сватьев нету, надо обо всем пере­говорить: когда свадьба, сколько приданного, какие подарки.
   Ганин. Об этом, матушка, будем говорить, когда время придет. Когда хлеб, тогда и мера.
   Марья. В кооператив привезли много ситцу, надо захватить, к свадьбе-то, а то расхватят.
   Ганин. Ах, вы, бабы -- все бы вам только тряпки.
   Марья. А какже, тятенька, ведь не на смех же людям будем выдавать -- надо, чтоб все было не хуже людей.
   Ганин. Кто собирается хуже людей? Я -- свою Любку,-- да хуже людей отдать? Ни в жисть!

(Слышен стук в сенях).

   Марья. Не они ли?
   Матрена (Марье). Поди, чай, за Любынькой. С ней бы надо поговорить. Ведь ее...
   Ганин (решительно перебивая). И без нее обдумаем.
   

Явление 3-е.

Входит отец и мать Губановы. Не торопясь, став рядом, долго и усердно молятся. По окончании церемонно кланяются хозяевам.

   Отец. Анисиму Петровичу наше почтенье, Матрене Тимо­феевне тоже.
   Мать. Здорово живете?
   Ганин. Добро пожаловать, Ефим Григорич, добро по­жаловать.
   Матрена. Пожалуйте! }
   Марья. Добро пожаловать! } (вместе, очень приветливо).

(Губановы чинно садятся на лавку).

   Отец. Итак, пришли (со вздохом).
   Ганин. Просим милости, Ефим Григорьевич. Старуха! Ты там распорядись насчет самовара и прочего.
   Мать. У, что вы, Христос с вами! Мы сыты по горло, не беспокойтесь.
   Отец. Не стоило бы утруждать баб, Анисим Петрович. (Притворно). Мы со старухой шли, я и говорю ей: телушечка, слыхать, у Ганиных продажная есть. Ну, и пришли узнать.
   Ганин (также притворно). Хоть продажной телушки и нет, но хорошим людям всегда рады, Ефим Григорьевич.
   Матрена. Как можно, в кой-то раз зашли. Очень рады (гремит самоваром. Марья, схватив ведро, бежит и вскоре возвращается с водой).
   Ганин (садится рядом с отцом). Как поживаете, Ефим Григорьевич, что порабатываете, как вопче дела? Время-то какое непутевое, растрепанное!
   Отец. А ты уж не намекай про время-то, Анисим Петрович, дрожь берет, как вспомнишь про него. (Отмахивается).
   Ганин. Да, да, Ефим Григорьич.
   Отец. Все изменилось, Анисим Петрович. Хлеба сколько одного родилось, а куда девалось? Отчего это, Анисим Петрович? Ты человек постарше, скажи.
   Ганин. Отчего?.. Бога прогневали, бог сбросил нас со своих рук. Сам видишь, какой ныне народ стал. Разве господь милостивый станет поругу такую над собой терпеть? То-то, сам пойми.
   Отец. Да, да, Анисим Петрович (жадно всматриваясь в него). Ты вот скажи-ка мне, ты -- человек книжный. Устоит это время, эта власть? Как там в книгах-то божественных, что написано?
   Ганин. Бабы, поскорее там с самоваром!
   Матрена. Сейчас!
   Ганин (продолжая беседу). Как может устоять, Ефим Гри­горьич? Что ты, мил человек! Это господь бог только нам дает испытание.

(На стол ставят разное угощение: мед, сушки, селедку, яблоки и проч.).

   Мать. Вот какое беспокойствие мы наделали, старик!
   Отец. Что же, старуха, делать? (подмигивает). Хорошим людям рады. Так, Анисим Петрович? (не ожидая ответа).
   Не устоит эта власть. С народом что делается -- в церковь не ходят, не венчаются, ахти!
   Ганин. То-то и есть, а отчего? Прости, господи, как скотина живут. Пророк Давыд сказал: "Вскую шатается языцы". Смотри, мил человек,-- не напрасно в святых книгах написано.
   Отец. Книгам виднее -- люди мы темные!

(На стол ставят самовар и посуду).

   Ганин. Садитесь ка, гости дорогие. Хе-хе, Ефим Григорьич, выпьем, что ли?
   Мать. У хороших людей почему и не выпить?
   Матрена. С хорошими людьми, почему конпанью не водить?
   (Наливает стаканы).
   Ганин. Ну ка, Ефим Григории, во славу божью.
   Отец. Сами, Анисим Петрович, кушайте!
   Ганин (выпив). Эх, какая славная вышла!
   Отец. Чай, сам гнал, Анисим Петрович?
   Ганин. Сам, вместе с Шабром. Аппарат у нас обчий. Так вздумали, на всякий случай. Кушайте на здоровье!
   (Отец пьет, Ганин наливает Губановой).
   Мать (жеманно). Нет уж, как водится, с хозяйкой.
   Ганин (шутливо). Эх, вы, бабы! Как овцы: куда одна, туда и другая (наливает второй стакан). Кушайте!
   Мать (поднимая стакан). Жить, дружиться... да род­ниться бы...

(Все делают вид, будто ничего не поняли).

   Отец. А ведь мы, Анисим Петрович, по большому делу пришли к вам.
   Ганин (рассеянно). Чем богаты, тем и рады, Ефим Григорич!
   Отец. Мы пришли посватать к вам сына. У вас дочка славная. Давайте, с божьей помощью, на радость себе, пород­нимся, а?
   Ганин. Гм... Породниться? Дело хорошее. Но как это, сват, все вдруг? Мы не посоветовались. А дело не шуточное.
   Марья (обиженно). Чай, скажи, сваха, дело на виду, не спрятамшись жили.
   Мать. Ништо.
   Ганин (притворно). Не знаю, Ефим Григории. Давайте денек-другой подумать. Мы родных на думу соберем, как водится -- по старинке, да и дадим вам знать. Место мы не хаим -- место хорошее.
   Отец (настойчиво). Чего откладывать? Мы, по правде говоря, давно со старухой задумали Ванюше взять девку из хорошего дома. Приглядывались, задумывались, людей выспра­шивали. Вот ваша подходит к нашему мленью. Мы, слава те Господи, не на последнем счету, вы --тоже. Хоть И считают за средника, а ежели по правде сказать, и повыше сойдем. Хлебец есть -- пудов сотенки две, скотинкой бог не обидел, всего прочего тоже найдется. Не без деньжонок живем, благо­дарение господу. (Крестится).
   Ганин (нерешительно). Как по твоему, старуха?
   Матрена (кланяется в пояс). Никто из под твоей власти не выходил. И Марьку так выдавали, и Дарьку. Решай, как сам знаешь. Только мой бабский разум,-- надо спросить самое невесту, для порядка, чтоб люди не судили. Нынче время-то какое!
   Ганин (вспылив). Положим, как захочу, так и будет! (с раз­дражением). Верно твое слово -- для вида и ее спросить надо. (Марье). Подй-ка, доченька, найди Любыньку, призови домой.
   Марья. Одним духом слетаю. (Одевается).
   Матрена. Да своего и Дарьку покличь, как же, дело заводим!
   Марья. Ладно. (Уходит)?
   

Явление 4-е.

(Без Марьи).

   Матрена. Сколько вашему пареньку годов?
   Мать. Ване-то? Восемнадцать, милая, минуло, за три дня до Ивана постного родила его. А вашей?
   Матрена. Шестнадцать, милая
   Мать. Молоденькая, а куда держать!
   Матрена (вздохнув). Куда держать! Самое время выда­вания. У нас ведь вон обычай--как завалило за восемнадцать, так девку бракуют. Нет, мы, слава тебе господи, третью вы­даем и все в эти лета.
   Отец. Мяса у меня будет много: вон бык полуторник ждет. Ахну его -- ешь. Мало -- боров пудов на семь кормится.
   Ганин. Насчет мяса и у меня, слава богу, есть чем свадьбу сыграть.
   Матрена. Приданое у нас давно готово. Девка давно собрала, хоть сейчас под венец. Платьев у ней шесть штук, шубки две, всякие кофты, шали, полушалки, постель,-- не на смех людям собираем!
   Мать (с любопытством). Милушка, покажи, ради бога, больно люблю смотреть наряды.
   Матрена. С великой радостью.

(Уходят в чулан и рассматривают одеяла и прочее приданое в сундуках).

   Ганин. Бытто закон такой есть, Ефим Григорыч, по коему девке нельзя выходить до 18 лет, а парню жениться до 20 года. Совецкий, конечно.
   Отец (почесывая затылок). Слышал, а нам что? Мы без Совета. Только обвенчаем. Чай, венец крепче, чем Совет. Чай, мы с тобой христиане, а не басурмане.
   Ганин. Раз можно, так и сделаем.
   Отец. Люди делают, а нам нельзя? Вот у Глазновых, у Ванюхиных, у Терехиных. Схожу к попу--ну, лишний рубль, кусок говядины. За чем дело стало, какой антирес?
   Мать. У Глазковых шесть месяцев девке не хватало до 16-ти, а и то обвенчали.
   Матрена (Ропотом). И нашей пяти недель не хватает, сама к попу сбегаю, уломаю.
   Мать. Вот спасибо, матушка, что сама берешься за это дело. (Пауза). Что-то долго не идут?
   Матрена. Любынька-то у нас грамотница, все с книжками возится, по сю пору. Уж как просилась учиться! Подружки ее учиться ушли и она с ними хотела. А учительница, Александра Петровна, чай, десять раз приходила к нам и уговаривала, от­дайте ее учиться. Вон старик заупрямился.
   Ганин (С досадой). Что пустое толковать! Ежели бы в дому недостатки, али другое, -- тогда, конечно, можно человека и по книжному делу пустить, а у нас что? Недостатки, али женихи не возьмут? Вот тебе, первый жених в селе пришел за ней.
   Мать. А как, свахинька, ноне у вас Марья с мужем живет? Люди калякали, больно не в ладу.
   Отец (перебивая). А как мы, Анисим Петрович, со свадь­бой-то?
   Ганин. Со свадьбой, по моему, тянуть не стоит.
   Матрена. Марья ноне, слава тебе господи, живет хорошо. Знаешь, какой парень-то? Не во всем разуме. Ну, ей,-- такой красавице -- горько век вековать с таким мужем. Придет, бывало, плачет, инда сама коровой наревешься, на нее глядя. Уйти, только и слов от нее. Сам как цыкнет на нее -- "не сметь, байт, знать моего порога, ежели так сделаешь, на глаза больше не кажись мне". Она и капут. Старик страсть какой строгий у нас.
   Отец (Ганину). Тянуть нечего, отделаемся разом. (Хитро). Чай, кладкой не больно будешь прижимать?
   Мать (гостье). Ну что же, что не во всем разуме? Зато всего вдоволь, не шути.
   Матрена. Какже, милая понимаем.
   Ганин (гостю). Кладкой? Гм... По товару и купец. Пудика два мяса, муки на самогон, деньжонок полсотенки.
   Отец (разводя руками). Я, сват, знаю, к кому пришел. Анисим Петрович Ганин-то, ой--ой! мужик умственный! Мно­говато, Анисим Петрович, ослобони.
   Ганин. Сойдемся -- не бойсь!
   Мать (со вздохом). Что-то долго не идет?
   Матрена. Разве в избу-читальню ушла за книжками.
   Отец. Напрасно ее туда пускаешь: там ведь безбожники Слыхал, сосед, когда ходили о флагами и пели: "Долой монахов долой, долой попов, мы на небо залезем, разгоним всех богов"? Это ведь что! Насмешка!
   Ганин. Неужто?! А я и не слыхал про это. Думаю, пускай дочка, мол, побалуется от нечего делать.
   Матрена. Нет, Любынька не такая -- только книжки носит, мы не препятствуем.
   Отец. Да и книжки, сваха, пустое... Разве мы с книжками век прожили? А живем, слава тебе господи.
   Ганин. Конешно, конешно! Я только баю, пускай по глупости побалуется.
   Мать (хвастливо). Нет, наш Ванюшка, слава тебе господи, этими пустячками не занимается,-- работает, в работе -- лошадь!
   Ганин (резко). Мать, больше ей туда не ходить!
   Мать. Конечно, Петрович, и без тебя понимаю.
   Ганин. Понимаешь ли, не понимаешь, а чтоб мой приказ был сполнен!
   Мать. Сейчас и не нужно, а то люди смеяться будут!
   Матрена. Ни-ни! На смех людям сами не дадим.

(Слышен стук).

   

Явление 5-е.

Входят Люба и Дарья.

   Дарья (Любе). Низенько поклонись и скажи: почтенным гостям доброе здоровьице... А когда будут спрашивать, скажи: я тятеньке и маменьке покорная дочь. (Сватьям). Здравствуйте, гости дорогие.
   Люба (церемонно кланяясь). Почтение Ефиму Григорьичу и Федоре Ивановне.
   Отец (важно). Здравствуй, красавица! Видать хорошего отца -- матери.
   Мать. Здорово, моя милая. (Целует).

(Люба уходит в чулан, за ней Матрена, Дарья, Ганин).

   

Явление 6-е.

   Отец (матери). Какая, мать, девка красивая-то! И умная, видать!
   Мать. Плохая, что-ли, девка! Не ровня ей Ванюшка, да ничего, може, бог даст, и уживутся. У них все девки умные. Вон Марья -- век с нелюбимым мужем живет, a живет, не убегает.
   Отец. Род большая вещь. Сам то мужик первеющий. К делу, баба, мы пришли, отдадут. А кладки немного просят: деньгами полсотню, да из мелочи кой чего.
   Мать. Поторгуйся, может трешеньку сбавит. А сколь добра у ней, отец! Обманула сваху--сказала, мол., одеяла только посмотреть, а, хвать, все пересмотрела.
   Отец. Этим не бракуй.
   Мать. Что браковать? Возьми ее голую, да одевай по век. То-то!
   

Явление 7-е.

Входят Марья и муж ее -- Солдаев.

   Марья (мужу). Ты у меня, идол проклятый, не вздумай чего говорить. Сиди лучше и кисни, как кулага. Дома срамота с тобой, а еще на людях стыдиться за тебя.
   Солдаев. Не буду, без твоего спроса ничего не скажу.
   Марья. То-то! (Гостям, любезно). Чай, заждались нас? Он, вон, на мельнице был, за ним пришлось бежать туда. А наши где, аль в чулане? (Угодит в чулан).
   

Явление 8-е.

   Солдаев. Здорово живете! Здорово, дядя Ефим!
   Отец (с оттенком иронии). Здорово, Григорий Кузьмич, как поживаешь?
   Солдаев. Хорошо, дядя Ефим. Мельницу наладил -- сейчас у меня дело пойдет, что ни день -- по два пуда, не шути. По­сватать пришли?
   Отец (также). Ой ли?
   Солдаев. На месте мне провалиться, вон Марька сказывала.
   Отец. Она ж не велела тебе разговаривать.
   Солдаев. Без нее можно. (Садится к столу). Само­гонка? Дай-ка выпью, больно я ее люблю. (Наливает и пьет). Погуляем, дядя Ефим, хе-хе. Свадьбу сделаем на славу!
   Отец (также). Как же видать!
   Солдаев (наливает стакан и пьет). Молнией меня ра­спали, эх, пошла, пошла по жилам!

(Из чулана выглядывает Марья и грозит Солдаеву).

   Солдаев (увидав). Не буду, гром расщеби, не буду.

(Сватьи насмешливо переглядываются).

   

Явление 9-е.

Ганин (выходит из чулана и садится к столу).

   Солдаев. Здорово, тятенька.
   Ганин. Здорово, зятек.
   Солдаев. На думу, значит, собрал?

(Марья грозит, Солдаев замолкает).

   Ганин. Любынька, доченька, поди-ка сюда! (Люба подходит, за ней мать и сестры). Тебя вот добрые люди по сватать пришли, скажи им свое согласие.
   Мать. Милая моя раскрасавица, пойдешь за нашего Ванюшку?
   Люба (кланяется в пояс). Я тятеньке и маменьке покорная дочь, с них воли не снимаю.
   Ганин. Вот и молодец! }
   Отец. Вот так девка! }
   Мать. Ай да умница! } Все вместе.
   Матрена (е восхищении). Ну, она у нас!.. }
   Отец. Ну, сват, чтоб по хорошему, чтоб век друг друга уважать,-- сбрось четвертную.
   Ганин. Нет, сват, много хочешь -- десятку?
   Отец. Мало -- две!
   Ганин. Полторы!
   Отец. Две!
   Ганин. Полторы!
   Отец. Ну, по рукам! (Ударяют друг друга по рукам). Молитесь богу!
   Ганин. Старуха, лампадку, лампадку-то зажги, усерднее помолимся. (Матрена зажигает лампаду).
   Все молятся, потом садятся за стол. Общие радость и возбуждение, осо­бенно радуются отец и мать Губановы. Поочередно целуются вперемежку с выпивкой, пьянеют, шумят.
   Мать (выходя из-за стола, поет и пляшет). Молодка, моло­денькая, головка твоя победненькая.

(К ней присоединяются остальные и некоторое время на сцене пляшут).

   Отец (прерывая пляску). Сватушки, просим милости, к нам, на таких радостях погуляем.
   Мать. К нам, к нам! Собирайтесь сею же минуту. (Любе). А тебе, милая доченька, пришлем сейчас твоего Ванюшку. Он придет с товарищами, позови подружек, погуляйте вечерок, а мы -- у нас, так водится изстари веков.
   Отец. Ну, идемте.
   Ганин. Раз завели дело, надо исполнить.
   Солдаев (жене). Мне можно?
   Ганин. Ты хоть раз без бабьего благословения сделай. Солдаев. Нельзя,-- баба браниться будет.
   Марья (мужу). Раз сказал, да и то не по людски!
   Отец (стушевывая неловкость). Ничего, иди с нами!
   Ганин. Эх, кому я выдал свою доченьку -- Губанову, первеющему жителю!
   Отец. А я у кого беру -- первый мужик в селе.

(Мужчины уходят. Обнявшись, все трое запевают: "Эх, во субботу... да день...").

   

Явление 10-е.

   Мать (Любе). Как я рада, милая, что беру тебя, хорошую, да из хорошего дома. Ванюшка тянул, было, Дуньку Калинкину, знаешь ее? И она шла, да мы не брали.
   Люба. Знаю ее, хорошая девушка.
   Мать. Разве можно связаться с такой гольтяпой, как ее отец, нужно знать порядку, надо пару подбирать и по роду и по дому.
   Дарья. Ладно, сваха, мы сами рады.
   Марья. Чего уж говорить, спали и видели, как бы эту свадьбу сделать.
   Люба. Я ничего не думала, но раз тятенька с маменькой...
   Мать (перебивая и целуя ее). Умница ты моя, накланяемся еще с тобой, а сейчас идемте.

Уходят мать, Марья и Дарья.

   

Явление 11-е.

   Матрена. Вот, милая дочка, и радость к тебе пришла. Прямо в дом счастье привалило. Дорогая моя, как тебе люди будут завидовать! Любая девка за него напросилась бы!
   Люба (судорожно бросается на грудь матери, истерически плачет).
   Матрена. Что ты, ангел с тобой? Ужель не хочешь счастья? Скажи... милая, о чем ты?
   Люба (всхлипывая). Ничего, сама не знаю...
   Матрена. Может быть, жених тебе не нравится? Говори явственно!
   Люба. Не знаю... все как-то вдруг... не собиралась я замуж.
   Матрена. Вон она о чем! Разве мы, бабы, выбираем себе женихов? Пришел -- выходи. Может даже нравится?
   Люба. Видала, так себе, антиресу не представляет. Но как-то все сразу -- взяли, да просватали, словно продали.
   Матрена. Значит, не больно нелюб? Ну и слава тебе, царица небесная! А я боялась, как бы не случилось как с Марькой: мы ее почти насильно отдали. Ух, как от сердца отлегло.
   Люба. Сама не знаю, иду охотой или нет. Раз отдаете, не сопротивляюсь, но диковинно мне все. Росла у вас, делала что хотела и... вдруг чужой будет распоряжаться моей жизнью!
   Матрена. Милая ты мое дитятко, не думай об этом. Такая, видно, наша бабья доля, нужно покориться. Ты еще счастливее других--тебя берет завидный жених.
   Люба (качает головой).
   Матрена (тревожно). Может у тебя на уме другой кто?
   Люба. Нет, мамынька! (Вздыхает).
   Матрена (ласково). Скажи, красное солнышко, больно я наказнилась на Марьку -- боюсь, чтоб и вы в нелюбви не жили, боюсь пуще огня горячего. Скажи, открой свою душеньку.
   Люба (застенчиво). Нравится мне один парень, да не знаю я...
   Матрена (перебивая тревожно). Кто?
   Люба. Вася Кузнецов -- наш избач.
   Матрена. Кузнецов, коммунист? С нами крестная сила, да воскреснет бог и расточатся враги его! Ах, забыла, батюшки! От непорядков в доме забыла. Это, чтоб отдать свою дочь за нехриста!
   Люба. Нет, мама, я не собираюсь за него. Ты спросила -- кто тебе нравится -- я ответила.
   Матрена. Ну, слава тебе, царица небесная, а я уж, не знай, что подумала, до смерти испугалась. Ладно, пойду к сватьям... Жених придет. Присмотрись хорошенько к нему, может по душе будет. Я тебе Марьку пришлю, она пособит угощать гостей. (Одевается и уродит).
   

Явление 12-е.

Люба одна.

   Люба (задумалась. Бесцельно ходит по избе. Садится на лавку, облокачивается на стол и плачет). Кончилась моя девичья жизнь. Отец-то с матерью души во мне не чаяли, а теперь -- замуж. Какова будет замужняя жизнь? Вряд ли будет хороша. Муж? Губастенький, глазастенький, носатый, кривоногий. Кажется, не взлюблю его. Свекор, свекровь -- чужие люди. Надо мной будут командовать. Не итти нельзя -- дом хороший. Ладно, если полюблю мужа, а если нет, как сестра Марья? И весь век так жить? Ух, страшно... Эх, жаль, не пустили тогда учиться! Вон подружки, с которыми училась в школе, скоро будут учительницами. Другие ушли в школу крестьянской молодежи. Чему бы и я научилась там, а теперь... (плачет). Нечего думать -- такая, видно, моя судьба. Любимого жениха, видно, не дождаться. (С улыбкой). Вася?., не отдадут за него. А какой он славный! Так и хочется подойти к нему близко, сказать что нибудь ласковое ему. И он на меня смотрит больше всех, когда в читальне рассказывает. Девченки дразнят: завлечен, говорят, тобой. У, дурочки! Разве можно комму­ниста любить? Фу, что я? Сейчас нужно думать о женихе, о будущей жизни, а у меня другой парень на уме. (Пауза). Жить с мужем будем богато, Скорей за дело, надо пригото­вить угощенье. (Прибирает. В сенях слышны шаги и стук). Никак идут... Нет, это наверно Марька (С задумчивой улыбкой). А, ей богу, Вася лучше Ваньки.
   

Явление 13-е.

Входит Кузнецов.

   Кузнецов. Здравствуй, Люба. Никак одна?
   Люба (удивленно). Здравствуй. Одна.
   Кузнецов. Вот и хорошо, без стариков лучше переговорить.
   Люба. Садись, Вася. О чем поговорить-то.
   Кузнецов. Я давно собирался предложить тебе одно дело, да все боялся -- не согласишься.
   Люба. Что, Вася, что?
   Кузнецов. Я... я хотел, Люба... давно об этом думал, предложить тебе играть в спектаклях. Ты девушка хорошая, годишься для этого дела. У нас сейчас есть задание органи­зовать постоянный театр, набираю исполнителей. Ты не сердишься? Ты того, Люба, не откажись.
   Люба (разочарованно). Это? А я думала другое. Если б раньше, Вася, я с радостью согласилась бы, а сейчас не могу. Меня сегодня просватали.
   Кузнецов (вне себя). Когда? За кого?
   Люба (уныло). Так просватали -- за Ваньку Губанова.
   Кузнецов. За Губанова?! Да что же это такое творится! Люба, ведь я... я тоже хотел, за этим больше всего и пришел!
   Люба. За тебя меня не отдадут.
   Кузнецов. Что же, разве я хуже Ваньки?
   Люба. Не хуже,-- но ты коммунист.
   Кузнецов. Ну, а ты? Пошла бы за меня?
   Люба. Я? Меня не спрашивают.
   Кузнецов. Ну... а все-таки?
   Люба. Не... знаю...
   Кузнецов. Что думаешь?
   Люба (стыдливо). Может, и пошла бы, ежели бы отдали.
   Кузнецов. А без их согласия?
   Люба. Без их согласия? (Пауза. Задумчиво качает головой, улыбается). И хороший ты парень... И тятеньку с маменькой жалко. (Решительно). Нет, пошла бы!
   Кузнецов. Милая Люба, давно люблю тебя. Давно соби­рался посватать. Любишь меня? (Испытующе смотрит).
   Люба. Не знаю, Вася, но мне давно хотелось поговорить с тобой.
   Кузнецов. Знаешь что, Люба? Давай зарегистрируемся без согласия твоих родителей, ни венцов, ни свадьбы -- ничего такого, чтоб напоминало старое.
   Люба. Ой, ой, чего ты захотел.
   Кузнецов. А что? Ведь ты любишь меня?
   Люба. Не знаю -- люблю ли или нет. Только вспомню Ваньку... Брр!.. Холодно мне!
   Кузнецов. То-то...
   Люба. Может быть и тебя не люблю как надо, только ты лучше его, с тобой, кажется, не страшно жить, а с ним... Мороз по коже пробегает...
   Кузнецов. Вот, Люба, я тоже так думаю. Как ты с ним будешь жить? Давай лучше зарегистрируемся.
   Люба. Как можно, большой грех! Просваталась, а потом за тебя!
   Кузнецов. Почему?
   Люба. Как почему? Ну, как я это сделаю? Кроме того, что без отцовского благословенья, да еще невенчанная, без свадьбы. Нет, нет, тятенька с маменькой проклянут,-- век счастья не будет.
   Кузнецов. Ну, тогда прощай, Люба. Я думал, ты по другому думаешь.
   Люба (мечтательно). Что ж, иди... А то погоди, пого­ворим. Мне с тобой приятно разговаривать. Может быть так близко никогда не будем стоять. Когда нибудь, может, издали увижу тебя. За книжками буду ходить, в читальне увидимся.
   Кузнецов. Как же ты будешь жить с нелюбимым чело­веком? Пойми, всю жизнь!
   Люба. Привыкну. Привыкают же люди, почему мне не привыкнуть? У нас редкая девушка выходит за свою симпатию, и мой черед пришел.
   Кузнецов. Почему же не выйти за человека, который нравится? Например, хоть за меня; ведь ты меня любишь?
   Люба. Я тебе сказала, почему.
   Кузнецов. И только?
   Люба. Все.
   Кузнецов. Зачем насиловать себя? Для чего эта жертва? Для кого, во имя чего? Для отца с матерью? Подумай, Люба, за что ты губишь свою жизнь?
   Люба. Не знаю, Вася... (показывая на грудь). У меня там все перевертывается... Ты прав... любить-то я тебя любила и люблю... Поняла это... Ты и Ванька,-- боже мой! Но... страшно мне как-то... не в обычае это. А вдруг с тобой не будет счастья? А там, у Губановых все будет -- по тятинькиному веленью.
   Кузнецов. Люба, ужасно так делать -- любить другого, а выходить по предрассудку. Пойми... как ты с ним... напри­мер, будешь целоваться?
   Люба. Как нибудь!
   Кузнецов. Люба, пойми, так нельзя, зачем ломать жизнь? Голубка моя, день и ночь думаю о тебе... (Подходит к ней, ласково). А? Любушка! решись, завтра же сходим в Совет, а потом ко мне навсегда. Ну, решись! (Обнимает ее).
   Люба. Вася, что ты со мной делаешь? (Отвечает на его поцелуи)- Вася, милый, зачем ты взял мою душу?
   Кузнецов. Любочка, решись, да?
   Люба. Не... знаю... И страшно и хорошо... (Решительно). Да!
   Кузнецов. О, моя дорогая! (Обнимает. Люба прижи­мается к нему).
   

Явление 14-е.

Вбегает Марья.

   Марья (заметно выпившая). Любка, на месте мне прова­литься идут! Гром расщеби, идут! Скорее давай припасать. Жених на дворе. (Увидав). Что это вы делаете? Батюшки!..
   Люба. Ах!.. (отскакивает от Кузнецова).

(Марья окаменела от возмущения).

Занавес.

   

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

После I-го действия прошел месяц. Сцена -- изба Губановых. Обстановка -- стол, печь, лохань. Хорошо убранная кровать. Кругом лавки. На стенах -- численник, зеркало, бумажные цветы. Иконы, лампада. Чисто. Окно на улицу и во двор. Вечер.

Явление 1-е.

(Марья стоит у двери, намереваясь выйти).

   Мать. А ты не торопись, сваха. Погоди, поставлю само­вар, вон селедка у меня есть -- попотчевайся.
   Марья. Нет, свахинька, благодарим. Я только на минутку забегла. Там, чай, дома ребята плачут.
   Мать. Слышу, милая. Спасибо на добром слове. Значит эдак дело?
   Марья. Эдак, милая.
   Мать. Все он виноват.
   Марья. Он. Она что? Она -- ребенок.
   Мать. Ребенок, милая.
   Марья. Посоветуйся с мужиками, что нибудь делайте. Я, по правде сказать, ни тятеньке, ни маменьке не говорила; все, думала, наладится, пойдет по хорошему. Плохо ли бы жить у вас? Все люди завидуют, а тут, поди ты,, ввязался этакий непутевый человек. Народ мы эдакий молчаливый... Да тятенька у нас крутой... Чай и свадьбе не бывать.
   Мать. Через это, милая, через эго, сама понимаю. Плохо ли у нас жить! Чего у нас нет? Все есть! А плохо живут, больно плохо. Она, вижу, сама стыдится этого, всячески хочет скрыть, но меня не проманешь, все вижу.
   Марья. Ну так, сваха, больше не пускайте ее туда...
   Мать. Где уж, милая! Мы с самого первого раза не хотели.

(Пауза).

   Марья. Она там?
   Мать. Там. Убралась. Говорит: "Я, маменька, в читальню схожу, книгу новую надо взять". Я разве могла что подумать? У шла, пора бы вернуться, а ее все нет.
   Марья. Ну, прощай, сваха, приходи в гости.
   Мать. Прощай, приду. Спасибо, что стараешься за нас. (Марья уходит).
   Мать (подходит к окну, смотрит на улицу, с возмуще­нием). Так вон в чем дело! Вон почему сноха плохо с сыном живет! Так, так,-- избач Васька Кузнецов... Подумаем.
   

Явление 2-е.

(Входит Люба с книгами).

   Люба (весело). Заждалась, наверно, маменька? А я видела Александру Петровну, обрадовались обе. Месяца два не видались. Затащила к себе -- поговорили. (Мать сердито мол­чит) А какие, мамынька, она книжки мне дала! Ты, говорит, теперь хозяйка -- тебе необходимо правильно вести хозяйство, перевоспитывать своих домашних (улаживается за стол). Вот, послушай, как нужно правильно ухаживать за коровой. Слу­шай (читает): "Норма кормления коровы". Русский крестья­нин очень много тратит свой труд понапрасну. Если бы он..."
   Мать (из чулана, где возится около квашни, сердито пе­ребивая). Знаем мы и без книжек, век живем, кормим не хуже ваших книжек.
   Люба. Да нет, мама, вот...
   Мать (еще сердитее). Нечего искать и нечего спорить. (Люба удивленно смотрит на свекровь). Чем пустяками зани­маться, лучше бы делом занялась. Поди напой свиней, вон из лохани таскай помои.
   Люба (поспешно). Я, мамынька, сейчас (быстро одевает­ся, берет шайку, наливает помои), с радостью сделаю все, что ты прикажешь.
   Мать. Сама не додумалась? Все пустяки на уме? Пора бросать. Ты ведь не у тятеньки с маменькой, а замужем.

(Люба смущенная выходит из избы).

   

Явление 3-е.

   Мать (выходит из чулана с лукошком, Испачканная му­кой, намереваясь выйти из избы). Знаем мы, какая Александра Петровна! Не проманешь теперь, голубушка. Дома ходит бык-быком, а как оттуда придет -- развеселенькая. Значит, правда. Да, наделил господь сношенькой -- нечего сказать: людям на смех, себе на срам. Погляди ка, где в свободное время себе всякого добра припасть -- шить, прясть,-- а она с книжками возится. Уж как я отваживала -- прятала их и ругала -- посылала за делом, как сядет за книги -- ничего не действует. Вот и бубновый король объявился. Правду говорила ворожея. "Есть, баит, у ней бубновый король"! Васька он. Видится она с ним тайком! Спасибо сваха Марья открыла глаза, разрешила грех. Теперь возжи у меня в руках.
   

Явление 4-е.

(Входит Люба, раздевается).

   Мать. Как напоишь свиней, дай овцам корму. Я пойду муку сеять.
   Люба (услужливо). Хорошо, мамынька. (Мать уходит).
   

Явление 5-е.

(Люба одна).

   Люба (тревожно). Что с ней ныне? Уж и так поедом за­ела, а ныне что-то особенное. Из всех сил выбиваюсь угодить ей, а все не угодишь. (Пауза). Вот месяц как здесь, а уж сколько настрадалась за это время! И все молчу. Да кому сказать? Отцу-матери боюсь, сестры не поверят, только за­видуют, подружкам -- стыжусь. (Незаметно отворяется дверь и входит с мукой мать, вслушивается). Если бы только Васю повидать! Люблю я тебя, милый!
   

Явление 6-е.

   Мать (сердито). Что, замечталась, голубушка, али все пустяки на разуме? Будет, марш на двор убираться! Дай сена овцам, ягнят убери, теленка загони. Ишь, мечтунья какая!

(Люба поспешно выходит).

   

Явление 7-е.

Мать одна.

   Мать. Ну, вот вам, люди добрые. Сама призналась. Так и есть. К нему бегает и через это Ваньку не любит. Гляди ка, что делает! Как же быть? Беда большая стряслась над нашим домом. Как сделать, чтоб остаться чистым? (Подумав). Ноне же пущу слух, что она бесится. Схожу к тетке Домне. Она уж свое дело сделает. Дальше как быть? А не лучше ли как нибудь ее удержать у нас? Правду говоря, вторую то такую жену Ване не скоро найдем. К тому же Ванюша лицом не задался, да глуповатый. А дать Ваньку на смех людям нельзя. Подумаем с мужиками, вот приедут ужотка.
   

Явление 8-е.

Входит Люба.

   Люба (у порога робко). Я, мамынька, все сделала.
   Мать (сурово). Овцы?
   Люба. Овцам дала сена.
   Мать. Теленок?
   Люба. Теленка загнала в хлев, поросят -- в другой.
   Мать. Сходи в погреб, принеси огурцов, капусты, яблоков.
   Люба (услужливо). Сейчас, мамынька. (Уходит).
   

Явление 9-е.

   Мать. Работает за троих. Зря нечего болтать. Только вот это завязалось: не любит мужа, да пустым делом занялась. Позора не хочется принимать и такую работницу жаль упу­скать... Ах, ты, батюшки светы, что делать?
   

Явление 10-е.

Входит Люба с корзинкой.

   Люба. Вот, мамынька.
   Мать. Поди натаскай дров, да затопи подтопок. Вон там, в залавке, рыба, свари уху, мужики придут, поужинают. (Люба быстро убегает на двор и возвращается с дровами).
   Люба (услужливо). Мамынька, лаврового листа и перцу положить? Очень вкусная пища с ними бывает, вон и в до­машней книге написано.
   Мать. Съедим и без ваших перцев, не господа мы.
   Люба. Хорошо.
   Мать. Я схожу к тетке Домне, а ты смотри мужиков не прокарауль, скоро подъедут.
   Люба. Хорошо, мамынька. (Мать уходит).
   

Явление 11-е.

Люба одна.

(Смеркается. Люба некоторое время возится с дровами, ра­стапливает печь. Покончив с дровами и с ухой, берется за веник).

   Люба. Подмести, что-ли! Больно уж свекровь ругается. (Метет, потом останавливается с веником). Так век жить нельзя. Кто бы только заглянул вот сюда (показывает на грудь). Все переныло, все переболело. Главное, к мужу никак не привыкну. Бывает счастье девушкам! Вон, вышла Маня Иванова, Дуня Зубкова -- за своих симпатий, живут себе, не нарадуются. А мне послал господь несчастие. Уйти? Куда? Отец с матерью не возьмут. Скажут, опозорила нас на ста­рости лет. Если б только Вася... ушла бы к нему. Уж с ним была бы счастлива. (Метет). Зачем меня не пустили учиться? Как бы теперь я много знала бы всего. Здесь даже книгу не дают спокойно почитать. Горе мое горькое. Не перед кем выплакать! (Метет). Пойду опять к Александре Петровне. Давеча не посмела сказать, а теперь расскажу. (Пауза). Будь Что будет! (Заканчивает метение пола). Надо почитать Не­красова, сегодня принесла. (Берет кишу и садится на пол около печки, читает при огне в печке). Как хорошо он пишет про нашу бабью долю. (Читает). "В полном разгаре страда деревенская, доля ты русская, долюшка женская". В школе мы пели ее (перелистывает).

(Поет).

   

Явление 12-е.

Входит мать.

   Мать (грозно). Эк ты, матушка, гляди ка на нее! Села, да распелась! Эдак разве хозяйство ведут? Бесстыдница! Нет той догадки чтоб мужиков встретить. Нужно, как солдату, на часах стоять и встречать их, а она поет! Бездомница! Книжки да песни все на уме. Марш на двор! Там мужйки приехали, устали, нужно пособить.
   Люба (в замешательстве и в слезах). Я... мамынька, сей­час! (Убегает на двор).
   

Явление 13-е.

Входит Губанов.

   Губанов. Что это Любка плачет?
   Мать. Хороша твоя Любка. Как узнаешь всю правду, так не таким голосом запоешь.
   Губанов. Заслужила -- так по делом.
   Мать. Сядь, голубчик, разуйся (садится рядом). Беднень­кий мой, что ныне делали?
   Губанов. Так, кой что: лес рубили, в кучи сваживали.
   Мать. Чай, устал?
   Губанов. Устал.
   Мать. Какой ты несчастненький зародился, болит мое ма­теринское сердце за тебя.
   Губанов. Что случилось? Я быдто ничего живу.
   Мать. Случилось, милый.
   Губанов. Со скотинкой что случилось?
   Мать. Скотинушку бог бережет, скотинка вся здорова. (Пауза). Не то... Нехорошее случилось у нас в дому.
   Губанов. Говори скорей.
   Мать. И язык не поворачивается сказать!
   Губанов. Что пугаешь-то! Заладила -- беда, беда, а в чем беда,-- не говоришь!
   Мать. На твою голову беда, да и на весь наш род. Оби­жают тебя злые люди, осмеивают.
   Губанов. Ничего не знаю, мама. Кто обижает? Ей богу, не слыхал.
   Мать. То-то что не знаешь. Все она -- жена твоя.
   Губанов. А чем?
   Мать. Ох-хо-хо, не любит она тебя.
   Губанов. Я, мамка, не понимаю; бытто ничего живет.
   Мать. Вот беда то в том, что не понимаешь,-- скрутили тебя глупенького, да женили.
   Губанов. Сами сказали, жениться тебе нужно, Любку брать, ну и женился. А если б не сказали, лучше Дуньку взял бы.
   Мать. Погнались за хорошим родом, да за богатством, ан вон, что вышло.
   Губанов. Ничего быдто живет, ладно, сойдет?
   Мать. Дурачек ты эдакий, она любит другого.
   Губанов. Как же это так -- живет у нас, а любит дру­гого?
   Мать. А так -- видится с ним тайком, целует его.
   Губанов. Ах, сволочь такая! Чужого целует, а от меня отворачивается. То-то, думаю, люди быдто не так делают. Ах, провалиться бы ей в трисподнию, все волосы выдеру.
   Мать. Поучить надо. Да не в этом дело, люди будут смеяться, на тебя пальцем показывать.
   Губанов. Ах, сука, вот что! А я и не знал. Как же быть, мамка?
   Мать. И беда то в том, что не понимаешь. Если б по­нимал, не случилось бы Ътого.
   Губанов. Ну, научи что сделать,, я сделаю.
   Мать (прислушиваясь). Никак отец идет, вместе и пока­лякаем.
   

Явление 14-е.

Входит отец с хомутом в руках.

   Отец. Калякаете?
   Мать. Все с Ваней тужим.
   Отец. Аль что случилось? Чего же Люба не сказала? (Раздевается, садится на лавку с хомутом). Шлея изорвалась, нужно уделать. Ну, говорите, что у вас?
   Мать. А сноха где?
   Отец. Там, на дворе осталась. Лошадям нужно заме­сить, велел ей.
   Мать. Взяли мы сношеньку из хорошего дома, думали на радость себе, а выходит на посмешище другим. Ох-хо-хо!
   Отец. Бытто больно плохого ничего нет. Бабенка стара­тельная, в работе золото. Как бы зря чего не было? Надо разобраться.
   Мать. Чего разбираться: сама слышала, да ее сестра Марья говорила.
   Отец. Чего?
   Мать (зло). Чего? Язык не повертывается сказывать.
   Отец. Больно пугаешь, говори скорее.
   Мать. Нехорошим делом занимается,-- вот Что!
   Отец. Нехорошим делом? Мотри, верно ли, мать? Как бы понапрасну бабенку не уговорить.
   Мать. Что, не веришь? Своими ушами слышала. Вхожу тихонько в избу, а она стоит у лохани, не видит меня, да сквозь слезы: "Вася... как люблю тебя". Марья и говорит: "В первый, слышь, вечер, как просватали ее, я от вас пошла пособлять ей жениха угощать, а тот поскудник у ней. Стоят да целуются". Нарочно приходила сказывать.
   Отец. Значит верно. А с кем?
   Мать. Слышь, избач Васька Кузнецов. И в читальню,ў слышь, ходит к нему, будто за книжками.
   Отец. Так, дело дрянь.
   Губанов. Я ее сейчас сроду в читальню не пущу.
   Отец. Дело не в этом. Если повадится свинья в огород, так найдет себе ход, как ни загораживай. Плохо дело.
   Мать. Так плохо, что и на разум ничто нейдет.
   Отец. Осрамила шельмовка. Отцу с матерью сказать? Можа они что посоветуют?
   Губанов. Завтра же схожу и поговорю со сватом.
   Мать. Нет, оба вы, мужики, глупы. Тут мой бабский ра­зум нужен.
   

Явление 15-е.

Входит Люба.

   Люба. Тятенька, убрала лошадь, еще никаких делов?

(Все враждебно молчат).

   Мать. Поди сходи к тетке Домне, попроси у ней взайм хлеба на ужин.
   Люба. Есть у нас краюха.
   Мать. Иди, куда посылают!.. (Люба уходит)..
   

Явление 16-е.

   Отец (настоятельно). Поучить, сынок, надо...
   Мать. Поучить то надо, а все этим дело не поправишь.
   Отец. А то как?
   Мать. Ежели бы я была мужиком, не стала бы спрашивать бабу, как делать.
   Отец. Как бы ты сделала?
   Мать. Как? Вон ружье. Оно заряжено. Ночи скоро тем­ные будут.
   Отец (с ужасом). Ее?
   Мать. Зачем ее -- его!
   Отец (качает головой). Большое дело ты Затеяла. Чело века убить -- не курицу.
   Мать. Никакого большого дела нет: подкараулил, да из. за угла и щелкнул -- никто знать не будет.
   Отец. Знать то, можа, никто и не будет, но сам то как?
   Мать. Что ж тому нас позорить? Подумай -- уйдет сама иль прогоним -- какая слава по селу пойдет? Где вторую жену найдем Ванюшке? А тут --раз! и концы в воду. А ее поучить,-- я уж надумала: сказала тетке Домне, что у нас молодая бе­сится. Она свое дело сделает. Люди поверят. А его... (жест прицела из ружья).
   Отец. Трудно, мать, боязно. А ну как слух пойдет?
   Мать, Пойди, поищи кто. А то пошли люди про нас разговаривать, да рядить, пожалуй нас же осудят: сбили молоденькую бабенку, глупенькая еще. Ну, вырости, в свой разум войдет, выходится, в конце концов жизнь у них и на­ладится. Не она виновата, а Кузнецов, его то и надо свести.
   Отец. Правильны твои речи, мать, но дело то большое -- убить человека!
   Мать. Никто не узнает.
   Отец. Ой-ли?
   Мать. Что-ж его (показывая на сына) на позор пустишь? А тут -- раз, и крышка!
   Отец (медленно). Ладно, увидим.
   Мать. Нечего видать. А беспеременно так сделать. А ее, сынок, поучи, да хорошенько!
   Ванька (угодливо).Как маменька с тятенькой.
   Отец. Возьми кнут, да кнутом.
   Мать. Сейчас, сынок, будем ужинать, поговори с ней. При всех, по старинному. Послушаем, что она будет говорить. А завтра заведи ее под сарай и постегай не жалеючи. У, сука!
   

Явление 17-е.

Входит Люба.

   Люба (плачет). Что это, мамынька, тетка Домна говорит мне: "ты, Любка, чай, кусаешься?" Я ей говорю: "чать я не сбесилась?"' А она мне: "люди, бают, на тебя находит". Что я сбесилась, что-ли? Разве можно такую напраслину терпеть? (Плачет).

(Все враждебно молчат).

   Мать. Что мне до того, что думает тетка Домна? Я не ответчица за нее. Садитесь ужинать. Нечего глупости слушать. Я вам уху сварила, поешьте. Чай, проголодались день-деньской. (Истово крестясь, отец и сын садятся за стол. Люба, чув­ствуя какую-то неловкость, несмело топчется на одном месте, потом садится возле мужа. Мать ставит на стол горячую угу. Некоторое время все молча заняты едой).
   Отец. Славная уха.
   Губанов (Любе). Ты зачем, шлюха, к избачу бегаешь?
   Люба (недружелюбно). Я не бегаю к нему, а хожу в чи­тальню за книжками.
   Губанов. Знаем мы за какими книжками ходишь.
   Люба (поняв). Ты что -- белены объелся? С чего это ты выдумал? Тятенка с маменькой, большую напраслину он гово­рит на меня.
   Мать. Так тебе и поверили! А не сама ли ты ноне стояла, да вздыхала, поминала милого?
   Люба. Нет... не так!..
   Мать (перебивая). Не он ли у тебя был в первый вечер, как просватали тебя за Ваньку? Что скажешь?
   Люба (смутилась, выронила ложку). Я, маминька... ни­чего...
   Мать (торжествующе). Попалась, подлая! Думаешь, нет добрых людей открыть нам глаза? Нет, голубушка, знаем все.
   Люба. Право же, ничего нет.
   Губанов. Врешь, Марька сказывала. И сейчас к нему хо­дишь. (Строю). С нынешнего дня не смей в читальню ходить. А ежели пойдешь, подкараулю и на месте убью.
   Мать. Не сметь!
   Отец. Ни ногой, разве мыслимо от законного мужа да ходить к чужому парню?
   Люба (горячо). Тятенька!...
   Отец (топая ногами). Никакого тятеньки нет у тебя. Ежели ты, шкура, дальше будешь позорить мой дом, то я тебя выпорю.
   Люба (отчаянно). Ничего нет!
   Мать. Врешь, шельмовка!
   Губанов. Я сказал -- не сметь ходить, а за прежнее вот тебе! (схватывает чашку с ухой и выливает на Любу).
   Люба. Ой, за что?! (с криком выбегает из-за стола и в отчаянии бросается на кровать).
   Отец. Так и надо.
   Мать. Бывало не так еще учили. По улице водили напо­каз, чтоб другим впример было.

(Встают из-за стола. Пауза).

   Отец. Шлея у меня не доделана. Надо к завтраку почи­нить. (Садится и работает. Мать убирает со стола, возится в чулане. Губанов ложится на кровать рядом с Любой. Мать, покончив с уборкой, берет прялку и садится за нее).
   Мать. Отец, не купить ли нам парочку поросят? Корму хватит. Все, глядишь, на будущий год лишнюю полсотню за них возьмем.
   Отец. Твое дело, гляди, управишься ли?
   Мать. Управимся -- чай, нас две, завтра же схожу к Глаз­ковым и возьму.
   Отец. Бери. (Пауза).
   Мать (смотря на лежащую Любу). Нужно прясть, а она завалилась.
   Отец (топотом). А ты не тревожь -- человек тоже рас­строенный.
   Мать. Всегда так лежит С Ванькой чурбаном.
   Отец. Сам вижу. (Пауза).
   Мать. Много еще в лесу работы?
   Отец. Много. (Пауза. Кладет хомут со вздохом). У делал, надо ложиться. Завтра чуть свет вставать.
   Мать. И мне пора.

(Молятся и ложатся на печку. Тушат огонь. Луна ярким светом освещает избу. Видна кровать, на которой лежат Люба и Губанов. Тишина. Легкий храп отца).

   Голос Губанова (шопотом). Любка, Любк... Обернись ко мне, слышишь, что ли? (тормошит ее, та неподвижна). Любка, чорт эдакий, обернись ко мне! Тебе говорят!.. Невенченного обнимаешь, а меня не хошь? (Насильно хочет обер­нуть ее к себе).
   Голос матери. А ты, сынок, встань, да поленом по ногам-то!

(Любка вскакивает. Схватив одежду убегает из избы).

   Голос Губанова! Убегла!
   

Явление 18-е.

Мать слезает с печи, зажигает огонь.

   Мать. Убегла шлюха-то.
   Отец. Слышу.
   Мать. К нему, наверно, убегла.
   Отец. Може, к Ганиным.
   Мать. Ищите ее, возьмите ружье. Сходите сначала к Га­ниным. Ежели там нет,-- так у Васьки -- больше негде ей быть.
   Отец. Шлюха поганая. Вот наделала делов! Ай-да, Ванька!

(Собираются).

   Мать. А вы ружье-то, ружье-то не забудьте!

(Губанов с отцом выходят с ружьем).

   

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

Сцена -- квартира Колосовой. Обстановка: кровать, кушетка, письменный и чайный столы. Этажерка с книгами. По стенам портреты вождей и несколько фотографий. Две двери. Одна ведет в спальню Колосовой.

Явление 1-е.

Поздний вечер. На письменном столе горит лампа под зеленым абажуром. За столом Колосова и Кузнецов.

   Колосова. Ну, Вася, займемся делом, что у тебя там?
   Кузнецов. Извольте, Александра Петровна (вынимает бумаги).
   Колосова. Что такое? (рассматривает). План? (чи­тает). "План культсекции при Голодявской избе-читальне на первый квартал". Так (читает). "Чтение лекций по обще­образовательным предметам". А какие лекции? Непременно нужно обозначить, без этого У ОНО не утвердит.
   Кузнецов. Я никак не мог добиться, какие лекции бу­дут читаться.
   Колосова. Потребовать! Заставляют читать, а сами не изволят сообщать что читать. Дальше что? Драматическая часть? Интересно, что ты тут настряпал. Как у тебя, кстати, с труппой?
   Кузнецов. Все еще не совсем. Женских ролей мало. Мужских хоть отбавляй, а женских нет.
   Колосова. Непохвально. Нужно торопиться, а то мы опять сядем со спектаклями.
   Кузнецов. Где же я возьму?
   Колосова. Жаль, не взял замуж Любу Ганину. Вот тебе и артистка была бы. Эх, забыла ей сегодня сказать о театре.
   Кузнецов (уныло). Где ей теперь играть!
   Колосова. Что нос повесил? Упустил девку... То-то, го­лубчик, а еще кричишь -- мы мужчины.
   Кузнецов. Говорят, плохо ей живется, притесняют ее.
   Колосова. Не жаловалась. Наверно сплетня. Забыла тебя. Впрочем, не стоит нос вешать, найдешь другую. Давай работать!
   Кузнецов (читает). "Еженедельно спектакли по воскре­сеньям".
   Колосова. Слушай, Вася, по-моему, ничего у вас не выйдет. Труппа слаба, где всем порядочно срепетировать пьесу? Хорошо, если раз в месяц сыграете.
   Кузнецов. Ладно, Александра Петровна, поставлю на обсуждение бюро ячейки.
   Колосова. Ставь. По-моему, лучше меньше, да вернее, Давай дальше.
   Кузнецов (читает). "Репертуар должен быть из совре­менной деревни".
   Колосова. Будь я писательницей, непременно написала бы драму о Любе Ганиной. Партиец влюбляется в девушку, она -- тоже. Родители насильно отдают ее за деревенского парня-кулака...
   Кузнецов. Бросьте, Александра Петровнами без вас кошки скребут, а вы тут еще...
   Колосова. Я без злого умысла, просто хочется говорить на эту тему. Славная Люба, хотелось ей учиться, да не пу­стили родители. (Встает в волнении). Понимаешь, никак не могу помириться с насилием родителей. Как будто, давая жизнь, они имеют право коверкать ее по своему усмотрению. Чорт возьми, какое-то средневековье!
   Кузнецов. Целый месяц хожу сам не свой.
   Колосова. Чего же проворонил тогда? Она, говорил, соглашалась без венчания?
   Кузнецов. Лет ей не хватало для регистрации. Вскоре уехал на курсы, а приехал накануне свадьбы. Узнал, бегу к ним вечерком, а там не пускают. У двора встретил Солдаева. Не пущу, говорит, не велено, а то дубинкой сшибу. Не видал ее с того раза.
   Колосова. Жуткая история, сколько их еще у нас! Ну-с, Люба-Любой, а дело-делом, читай дальше.
   Кузнецов. Александра Петровна, не могу... Ничего не варит сейчас...
   Колосова (полушутливо). Стыдись, Вася, в партийцы попал, а плачешь о девченке. У-y, ну, заплачь. Помнишь, как ты в школе малышей ревел? (Смеется).
   Кузнецов. Хорошо вам, Александра Петровна, шутить, а побыли бы на моем месте, не то бы запели. Знаю, что так не должно быть, а сердце куда денешь?
   Колосова. Что же поделаешь? Надо побороть себя, авось встретишь еще не такую.
   Кузнецов. Как могу забыть Любу!
   Колосова. Чудак. Почему не попытаться переговорить с ней? Может она согласится к тебе перейти?
   Кузнецов. Куда там! Знаете, какие у них взгляды. Раз вышла, значит бог велел. Нет уж, видно, терпеть надо, в руки себя взять.
   Колосова. Так, Вася, это и мой совет.
   Кузнецов. До свиданья. Переделайте сами, зайду.
   Колосова. До свиданья. (Кричит сторожихе). Елена. Голос сторожихи. Что? (Кузнецов уходит).
   Колосова. Запри за Васей.
   Голос сторожихи. Ладно.
   

Явление 2-е.

   Колосова (одна, некоторое время ходит по комнате. Курит). Эх-хе-хе-хе! Разбередил старые раны. И я когда то была влюблена, страдала... (Порывисто садится за работу, оставленную Кузнецовым. Вполголоса) Андрей! Уйди... Не мешай работать. (Внимательно читает). Ага! Вот хорошо -- кружковые занятия по с.-хозяйству. Приятно, все мои ребя­тишки. Сколько я их подняла выше крестьянской среды! (Встает, задумалась). Вот еще Люба... Так жаль ее, а посо­бить нечем. Затащу ее к себе, узнаю все подробности и, если правда, попытаюсь отправить ее в школу... Ох-хо... (Он садится и углубляется в работу).
   Голос сторожихи. Александра Петровна, кто-то сту­чится.
   Колосова. Отопри, не забыл ли чего Вася? (осматри­вает стол. Слышен плач). Что такое? Кто там?
   Голос сторожихи. Александра Петровна, это Люба Ганина.
   Колосова. Как, Люба?
   

Явление 3-е.

С плачем входит Люба.

   Люба. Александра Петровна, пустите, ради бога, ноче­вать!..
   Колосова. Что такое, Люба, в чем дело?
   Люба. Ушла от мужа, невмоготу стало, пустите! К отцу боюсь.
   Колосова. Успокойся, милая, все для тебя сделаю. Са­дись на кушетку (всматривается в ее лицо). Что с тобой, ты вся обожженая?
   Люба. За ужином муж ухой обварил.
   Колосова. Обварена? Сейчас, голубчик (из аптечки до­стает лекарство). Не волнуйся, все устрою. (Смазывает). Ах, варвары, что делают! Давно?
   Люба. С час тому назад.
   Колосова. Почему ж ты раньше не пришла?
   Люба. Сама не помню как до вас добралась! (Плачет).
   Колосова. Не волнуйся, голубчик, сиди смирно. (Рас­сматривает). Ожог не глубокий. Ничего страшного нет, за­бинтую (достает бинт и бинтует). Приляг, отдохни, потом расскажешь.
   Люба. Самой хочется рассказать о своем несчастьи.
   Колосова. Почему ж ты давеча ничего не сказала?
   Люба. Не знаю, все надеялась, стыдилась...
   Колосова. Ах ты глупенькая...
   Голос сторожихи (перебивая). Александра Петровна, там стучат.
   Колосова. Отвори.
   Люба. Не за мной ли?
   Колосова. Наверное Вася забыл книгу.
   Люба. Вот с ним бы поговорила!
   Колосова. Здесь нельзя.
   

Явление 4-е.

Входят Губанов и отец.

   Люба. Ах! (забивается в угол).
   Отец (как бы не замечая её). Здорово, Ляксандра Пет­ровна, прощенья просим, что побеспокоили тебя -- такое дело случилось. (Снохе). Не прячься, голубушка, видим.
   Колосова. В чем дело?
   Отец. Прослышамши, что сноха наша к вам сбежала, пришли за ней. А тут, слышь, и хахаль ее находится.
   Колосова. Какой хахаль?
   Отец. Все этот проклятущий Кузнецов.
   Колосова. Нет его здесь.
   Губанов. Чай, нам девченки сказывали на улице. И ее видали, как она пошла сюда.
   Отец. Такое дело. Семейные непорядки со всеми бывает.
   Колосова. Кузнецова нет здесь. Был, да ушел.
   Отец. Знаем как ушел, укромных то местечек у вас много. Дай-ка погляжу по углам. (Любе). Сноха, иди домой.
   Губанов. Пойдем, Любка.
   Люба. Александра Петровна, не пойду я к ним. (Плак­сиво). Миленькая, не давайте меня на муку!
   Колосова. Слышите?
   Отец. Ничево, бытто стыдно спервоначалу, потом прой­дет.
   Колосова. Не пущу ее.
   Отец. Мало ли бы чего не пустить, правов не имеешь. Здесь ее муж -- законный, венчанный. Он ее хозяин, что захо­чет -- то и делает.
   Колосова. А это что? (показывает на забинтованные места).
   Отец. Всяко бывает. В домашнем быту то ли случается? Все должно быть шито-крыто. А она вздумала нас срамить. По нашему так не полагается. Иди, сноха!
   Губанов. Пойдем, Любка, а то люди смеяться будут.
   Отец. Пока что народ не знает, попросим Александру Петровну помолчать, сами в долгу не останемся: где яичек, где крыночку молока -- тоже понимаем. Пойдем сноха, пока по хорошему.
   Любе. Александра Петровна, не пойду я! Пожалейте хоть вы меня!
   Колосова. Слышите? Чтоб я дала вам ее на новое му­ченье,-- никогда!
   Отец. Не даешь? Ванька, тащи жену за руку!
   Колосова. Что, насильно? Не сметь!
   Отец. Тащи!

(Губанов пытается взять Любку за руку).

   Колосова. Тебе говорят --не подходи, а то народ кликну.
   Отец. Бери, чего глядишь? Бабы испугался? Тащи, а я эту подержу.
   Колосова. Что, насилие? (Подбегает к комоду и выни­мает револьвер). Ну? Троньтесь только!
   Отец (растерянно). Ляксандра Петровна, прощенья про­сим. Мы это так, в шутку. Пойдем, сынок..
   Колосова. Марш отсюда! Мерзавцы!
   Отец (злобно, на пороге). Когда нибудь припомню тебе эти слова. (Шопотом). Ружье-то я спрятал на улице, а то что-бы было. Кто кого!
   Колосова. Марш без рассуждений!
   Губанов (выходя, грозит Любе кулаком). Ладно, шлюха, в ногах у меня наваляешься -- и то не возьму.

(Отец и Губанов выходят).

   

Явление 5-е.

   Люба. Милая, Александра Петровна! Какое вам спасибо сказывать! Что-б они со мной сделали! Измучилась я у них. (Плачет).
   Колосова. Мерзавцы, что выдумали! Насильно застав­ляют жить! Это у нас,-- при наших то свободных законах о браке? Успокойся. Как это так случилось, что ты вышла за него?
   Люба. Как случилось? Сколько тогда слез пролила!
   Колосова. Потом расскажешь, нужно успокоиться, сей­час самовар поставлю, чаем тебя напою, а потом побеседуем.
   Люба. Маму повидать бы.
   Колосова. Хорошо. Елену пошлю за ней, а сама само­вар налажу. (Уходит).
   

Явление 6.

   Люба. Неужто я уже не у Губановых? Неужто дожила до такой радости? Целый месяц носом муж хлюпает... А ра­зум какой? Лезет... брр.. А свекровь... Нет, лучше век замуж­ней не буду, а к ним не вернусь. Что делать? Если б только Вася... Милый, возьми меня -- все забуду. Эх, горькая моя участь! (Плачет).
   

Явление 7-е.

Входит с самоваром Колосова.

   Колосова. Сейчас, Любок, мы с тобой напьемся чаю, ты успокоишься, обсудим твое положение. Ты никак опять плачешь? Брось, все чепуха. Садись... А за матерью я послала.

(Люба садится к столу, глотает чай).

   Колосова. Я валерьянки тебе накапаю (достает из аптечки). И я с тобой чаю попью. Ты, кажется, читать не бросила за то время как жила у Губановых?
   Люба. Нет, Александра Петровна, только книгами и жила.
   Колосова. Кажется, Некрасова сегодня взяла?
   Люба. Да.
   Колосова. Читай его, хороший поэт, наш, крестьянский. Помнишь наши беседы в школе о нем?
   Люба. Как не помнить, век этих бесед не забуду.
   Колосова. Рада за тебя. (Пауза).
   Люба. Что делал у вас Вася?
   Колосова. Мы с ним составляли план культсекции.
   Люба. Про меня ничего не говорил?
   Колосова. Про тебя? Что-то говорил, но так, чуть ли не с насмешкой.
   Люба. О, господи... (Хочет плакать).
   Колосова. Опять плакать? Это о парне? Брось ты глу­пенькая!
   Люба. Как же, Александра Петровна, я день и ночь о нем думаю...
   Колосова. Вот какие новости! Брось, лучше скажи, по­чему ты вышла за Губанова, раз говоришь, любишь Васю?
   Люба. Как водится, тятенька с маменькой велели, просва­тали. В этот же вечер увидалась с Васей. До того дня не знала, что люблю его. А когда поговорила с ним, почувство­вала, что только за него одного я могла бы выйти. Сказала маме -- она отцу. Что было в тот день! С того дня ко мне тайком от людей приставили караульщиков, чтоб не могла увидаться с Васей. Сколько слез пролила! Васи тогда не было: куда то уезжал. Наконец, смирилась. Думала, привыкну к мужу, Васю забуду.
   Колосова. А сегодня, что у вас вышло?
   Люба. Стали приставать ко мне, будто хожу не в чи­тальню, а к Васе.
   Колосова. Что же ты намерена теперь делать?
   Люба. Не знаю, Александра Петровна. Хотела посовето­ваться с вами. Если б только Вася... (хочет заплакать).
   Колобова. Что опять? Знаешь, Люба, иди-ка учиться. Вот тебе мой совет.
   Люба. Александра Петровна, с великой бы радостью.
   Колосова. Лишь было бы твое желание.
   Люба. Вы разве забыли, как я тогда хотела?
   Колосова. И сейчас так?
   Люба. И сейчас!
   Колобова. Понимаю. Вопрос кончен. Завтра же еду в город. Время для поступления в школу Крестьянской Моло­дежи еще не упущено. Схожу в Женотдел, расскажу, попрошу Марью Ивановну. Ух, баба! Семерых мужиков за пояс затк­нет. А тоже, наш брат, мужичка. С ней сходим в приемную комиссию и все устроим.
   Люба (радостно). Голубушка, Александра Петровна, да ведь это новая жизнь. Недавно виделась с подружками -- Верой Ушковой и Маней Кольцовой -- как завидно на них глядеть. Скоро будут учительницами.
   Колосова. Кончишь школу -- перейдешь в педтехникум и будешь такой-же как они.
   Люба. Все думаю, Александра Петровна -- сколько вы выучили нашего брата: Вера, Маня, Гриша, Зина... всех не сосчитаешь.
   Колосова. Вот пустяки какие!
   Люба. Вы тоже из мужиков?
   Колосова. Как-же, сибирячка. Меня тоже хотели выдать, как тебя, насильно замуж. Я возьми, да и уйди из дому. В городе попала к доктору. Потом удалось попасть в школу. Выдержала экзамен на учительницу. С тех пор не ухожу от мужика... Впрочем, не будем об этом говорить...
   Люба. Чай, вы могли бы учить и в городе?
   Колосова. Безусловно. Да кто-же тут мужику будет пособлять? И ты, когда выучишься, не уходи из деревни.
   Люба. И я так думаю.
   Колосова. В этом то и состоит задача выходцев из му­жиков, чтобы не отходить от народа.
   Люба. Понимаю...
   Колосова. Школа, и только школа укрепит в тебе но­вый взгляд, поэтому марш в школу!
   Люба. Кой что я читала, разговаривала с подругами. А сколько я знаю таких, которые хуже меня еще живут. Вон Паша Морозова: в какой она бедности, как она мужа не любит, ребенок родился, а терпит.
   Колосова. Много их Пашей -- сотни, тысячи. И все му­чатся, потому что думают, что им на роду так написано. Советский закон предоставил нашей женщине величайшую свободу, а она не хочет ею воспользоваться из-за предрассуд­ков и невежества. Что особенного -- разойтись с человеком, в котором ошиблась? Ничего! А вот поди ты, втолкуй Паше Морозовой.
   Люба. Где тут! Даже сама я, может быть, осталась бы у Губановых, если бы...
   Колосова. Вот видишь. А когда поучишься, ты не так будешь думать.
   Люба. Никогда я такого рассуждения не слыхала.
   Колосова. Школа -- все, помни это!
   Люба. С великой радостью. О Васе даже думать брошу. Приложу все старания, чтоб стать работницей в школе рядом с вами.
   Колосова. Вот, милая, мне этого только и надо. А теперь спать. Завтра я с тобой пойду к вашим, буду воевать со ста­риками.
   Люба. Мама, может, сюда придет.
   Колосова. Ах, забыла, что за ней, послала. Скажем ей сегодня же про школу, или завтра?
   Люба. Нынче не скажем, вот когда устроите в школу, тогда и скажем, а сегодня она и без того будет плакать.

(Стук в дверь).

   Колосова (прислушиваясь). Не они ли там стучатся? Пойти отворить.
   Люба. Не Вася ли?
   Колосова (идя к двери). Эй, Люба, не забывайся!
   Люба (спохватившись). Ах, не то!
   Колосова (про себя). Если он, выставлю!
   

Явление 8-е.

Люба одна.

   Люба. Будь что будет, а уйду учиться. Будут смеяться, будут ругать, не буду обращать внимания. Если все эти наши деревенские суждения слушать, то так век и проживешь, как у Губановых. Вот только с Васей не знаю как быть. Совла­даю ли с собой? Буду стараться, переломаю себя.
   

Явление 9-е.

Входят Колосова и Матрена.

   Колосова. Просим милости, тетка Матрена. Пойди, по­любуйся на свою доченьку.
   Матрена. Любынька, голубушка моя, ты ли это?
   Люба. Я, мама.
   Матрена. Что с тобой сделали, мое красное солнышко?
   Колосова. Полюбуйся на свое красное солнышко. Такую ли им дала?
   Матрена. Что ты, милая? Чай, у тебя есть муж. (Су­рово). Ты закон приняла! С кем связалась-то?
   Колосова. А ты откуда знаешь?
   Матрена. Сейчас был муж ее с отцом -- целый разбой учинили. Что они говорили -- батюшки-светы! Куда теперь нам глаза-то девать? Позор како-ой... (Плачет).
   Люба. Чего же они говорили?
   Матрена (плача). Говорили, что давно за тобой ка­раулили, а ноньче проследили. Здесь, слышь, постоянно с ним свидывалась. А ноне, баили, застали... Завтра по всему селу расславят...
   Колосова (Показывая на перевязки Любы). А знаешь ли, тетка Матрена, кто это сделал?
   Матрена. Он, он, дурачек. Мы ведь знаем, что он не в полном разуме.
   Колосова. Не он, а вы со своим стариком. Как вы это допустили?!..
   Матрена. Мы? Чуяло мое сердце горе... Что вышло-то! (Падает на пол и истерически рыдает. Колосова и Люба возятся, успокаивают ее. Люба плачет).
   Люба. Мама, не надо, успокойся. Что было, то прошло...
   Матрена. Прошло, милая, сейчас я сама на твоей сто­роне. Сама не пущу к Губановым. Никому не дам. (Садится возле Любы).
   Колосова. Зачем же вы выдавали ее за Губанова, коли знали, что он дурачек?
   Матрена. На то святая воля господня. Не переступишь через закон.
   Колосова. А сейчас можно?
   Матрена. Можно. Раз ушла, на то опять его святая воля.
   Колосова. Ну, может быть, без господней воли обой­демся.
   Матрена. Что хотите делайте, только я свою Любуньку в обиду не дам. Пойдем, милая, домой. Пока совет не при­шел, пойдем. Губановы сказали, что за советом пойдут, с со­ветом уведут. А я тебя не дам.
   Люба. Отца боюсь, бить будет.
   Матрена. Не бойся, моя хорошая -- бить будет -- загорожу своим телом.
   Колосова. Знаешь что, Люба? Мой совет -- иди. Сама видишь, какую грязь вылили на нас Губановы, могут еще хуже выдумать. Оправдывайся после. (Пауза). Если ты боишься отца, я пойду с тобой.
   Матрена. Петровнушка, милая! Пожалей Любыньку.
   Колосова. Успокойся, тетка Матрена. Не только пойду, но заночую у вас--со стариком буду говорить, спорить, ру­гаться, драться -- что хочешь -- а Любу бить не дам. Оде­вайтесь.
   Матрена. Милая ты наша! (Подходит к Колосовой и це­лует ее).

Занавес.

   

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Сцена 1-го действия. Через три дня после третьего действия. Утро.

Явление 1-е.

Люба со следами ожога на лице и шее возится около дорожного мешка, складывает вещи, примеряет его на спину. Тихо напевает песенку. Матрена возится в чулане.

   Матрена (выходит). Так-таки, доченька, уходишь?
   Люба. Ухожу, милая мама.
   Матрена. И тебе не жалко меня?
   Люба. Очень даже жалко, моя дорогая (подходит к ней, обнимает. Мать отвечает тем же).
   Матрена (плача). Зачем же уходишь, если тебе жалко?
   Люба. Жалею, но нельзя не уходить.
   Матрена. Не уходи, послушай меня.
   Люба. Не могу, мама, иду искать себе счастья. Если ты любишь меня (ласкается к ней), не удерживай. Хочешь ведь, чтоб я была счастливой?
   Матрена. Хочу, моя умница.
   Люба. Ну, так и не задерживай.
   Матрена. Не пойму я, зачем тебе учиться?
   Любй. А чтоб, милая, все знать, все понимать, что и как на свете делается. Давно хотела этого; давно просилась у вас. Тогда не пустили.
   Матрена. А что люди скажут? Как они будут смеяться -- скажут: убегла от мужа, да учиться ушла. Куда нам на ста­рости лет глаза девать? Подумай-ка об этом!
   Люба. Пусть их смеются. Так хочется учиться, что все людские разговоры нипочем. Да и что мне делать, не к Гу­бановым же ворочаться?
   Матрена. Сама не пущу тебя к ним, видела твою муку, только молчала. На все, видно, воля господня. (Понижая голос и озираясь кругом). Ну слушай: может отец согласится за коммуниста тебя отдать. Я уговорю его. Ну ладно, не вен­чанные, но что же поделаешь? Отец вчера сам намекнул: если, баит, Губановы не возьмут ее, хоть куда-нибудь с рук свалить.
   Люба. За Васю?.. (задумывается). Нет, не пойду, лет мне не хватает для совета. Коли я ему нужна -- пусть подо­ждет.
   Матрена. Ну, что же мне стобой делать?
   Люба. Обо мне не беспокойся: я иду за новым счастьем.
   Матрена. А ежели ты там намучаешься еще больше, чем у Губановых? (Пауза). Ну, пошла думать, да плакать (садится на лавку возле Любы, ласкается). Положи свою головушку ко мне на колени. Дай я поласкаю тебя, в по­следний раз. (Страстно целует ее и плачет. Заливается (слезами).
   

Явление 2-е.

Вбегает Марья.

   Марья (торопливо). Придет, истинный господь, придет! Не плачь, мама. Опять радость. Слава тебе господи!
   Матрена. Кто придет? Какая радость?
   Марья. Ванька... Сейчас у них была. Прямо от них к вам бегу. Сейскунд придет.
   Матрена. Зачем?
   Марья. За Любкой. Любку опять берут. Уж я, милые мои, два дня уговаривала. Ванька то говорит: для меня, байт, все равно,-- она ли, другая ли, только бы баба была у меня. А сватьям то она больно нравилась в работе. Бают, лучше ее не сыскать. Ладно, слышь, прости на первый раз. Только, миленькая, за книгами тебя больше не пустят. Это уж пер­вый уговор.
   Матрена (спокойно и решительно). Не пойдет она, да и я не пущу, будет!
   Марья. Что вы -- обе с ума сошли, что-ли? Ты что ре­бенка слушаешь? Тебе бы пожурить, да на ум поставить, а она на поди -- не пущу.
   Матрена. Марька, у меня все сердце изболелось глядя на тебя, на то, как ты век мучаешься со своим извергом. Еще другую на поруганье дать? Будет. Ушла, видно господь велел.
   Марья. Ты и впрямь с ума сошла, истинный господь! Одни... всего много. И от всего бежать? А если не любит -- так чорт с ним, дура она!
   Матрена. Чорт с ним? Нет, матушка моя, жизнь бывает раз, молодость тоже. Пройдет -- не вернешь!
   Марья. Пойду тятеньке скажу, что надумано.
   Матрена. Иди сказывай.
   Марья. Какие таки новости, где это вы их набрались? Не у коммуниста-ли, Васьки?
   Матрена. Тебя не спросят где.
   Люба. Не надо спорить. Ей так нравится, пусть она жи­вет по своему. Мне эдак нравится, буду по своему.
   Матрена (решительно). Не пойдет она и все тут. Вон уходит ноне в город. Хочет учиться. (Всхлипывает)... Ну, и Господь с ней.
   Марья. Мамынька, еще этого не хватало! Вот уж дей­ствительно с ума сошли... гром расщеби, побегу за тятенькой. Да видано ли это дело, чтобы от законного мужа уйти учиться? (Хочет уйти).
   

Явление 3-е.

Входит Ганин осунувшийся, смотрит из подлобья, в руках веревка. С его приходом все стихают. Молча прилаживает веревку к крюку и медленно начинает завивать растрепавшийся конец ее. Тягостное молчание.

   Марья (несмело). Тятенька.

(Молчание).

   Марья. Тятенька.
   Ганин (сердито). Ну?
   Марья. Губановы опять Любку берут, а она нейдет.

(Молчание).

   Марья. И маменька за нее. Уговаривает (Ганин грозно посматривает на Матрену. Все съежились).

(Молчание).

   Марья. А Ванька сейчас за ней придет.
   Ганин. Придет, в самдель? Ты не хвастаешь?
   Марья. Глазыньки лопни, не хвастаю.
   Ганин (Любе). Собирайся, и чтобы твоего духу здесь не было, посрамила нас, довольно. (Радостно). Придет, баишь? А я боялся, не придет. Вот оно, значит, пользительный пса­лом. Все эти дни на уме его держал. (Читает). Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста.
   Люба. Я... тятенька... не пойду.
   Ганин. Это что такое?
   Люба. Я... не люблю его.
   Ганин. А прежде где у тебя глаза были?
   Люба. Он и прежде не нравился мне, надеялась привык­нуть. (Пауза). Да разве я шла? Ты разве забыл, как отда­вал меня!
   Ганин. А куда мне на старости лет глаза от твоего позора девать -- ты это чувствуешь?
   Марья. Вот, вот, тятенька, и я это баю.
   Люба. А мне из-за этого в петлю лезть?
   Ганин (насмешливо). Не за коммуниста ли, случаем, вы с матерью надумали?
   Марья. Во, во, тятенька!
   Ганин. Собирайся и не думай ни о каких коммунистах. Я не отдам на пуст ветер свое дите. Собирайся, ни минуты больше держать тебя не стану.
   Люба (твердо). Не останусь, сейчас ухожу в город, там поступлю в школу крестьянской молодежи.
   Ганин. Что, в школу?
   Люба. Да, в школу, в учении буду искать себе счастья. Может быть плохо мне будет, но все лучше, чем у Губано­вых. Александра Петровна открыла мне глаза, похлопотала за меня, все наладила.
   Ганин (кричит). Не заводи сраму, не разговаривай! Свя­занную, а отправлю к мужу.
   Марья. А ты, Любка, подожди, подумай, зачем тебе итти на скитанье? Можешь век прожить за чужим горбом, поду­май-ка!
   Люба. Ты Маша, меня видала, насплетничала на меня, а теперя хочешь снова в петлю загнать. Постыдись!
   Марья. Вот, посудите, люди добрые. Я от всей души стараюсь для нее же, а она меня ругает.
   Ганин. Бросьте пустяки болтать. Без всяких разговоров -- собирайся и иди к мужу.
   Матрена. Нет, Анисим, не дам я ее, не дам! Что хошь со мной делай!
   Ганин. Что?
   Матрена. Не пущу Любку к Губановым.
   Марья. Вот, вот, тятенька, говорила тебе -- сам теперь видишь.
   Матрена. Не пущу! Хоть на месте убивай! Она мучается и я мучаюсь, уж лучше разом.
   Ганин. То-то и я гляжу: одной Любке до этого не доду­маться. Значит, ты ее научаешь? (стаскивает веревку с крючка). Вот тебе! Вот тебе! (безобразно хлещет веревкою Матрену. Люба загораживает собой мать. Ганин бьет Любу. Матрена в свою очередь загораживает Любу -- он бьет Матрену).
   

Явление 4-е.

Входит Губанов, при его появлении драка прекращается.

   Губанов (поклонившись). Тятеньке с маменькой. (Кла­няется, Ганину подает руку).
   Ганин. Здорово, Ванюшенька. Садись, гостем будешь.
   Губанов. Тятенька с маменькой прислали. Я вон за Любкой. Пойдем, Любка, к нам. Мы надумались -- опять тебя берем к себе. Тятенька с маменькой бают, больно ты хорошая работница. Будем жить по хорошему.
   Ганин. Пойдет, не беспокойся.
   Марья (Любе). Говорила тебе, придет, вот и пришел.
   Ганин. Пойдет, не сумлевайся!
   Матрена. Вот что: не пойдет она к вам, и сама не пущу, будет! Помучилась она у вас и -- довольно!
   Ганин. Ты, Ванюша, вот что, не гляди на них --они ведь бабы.
   Губанов. Да я, тятенька, только на тебя и надеюсь.
   Ганин. Пойдет, не беспокойся. (Любе). Собирайся и иди с мужем.
   Люба. Не пойду.
   Губанов. Пойдем, Любка, завтра свинью резать будем. Жирная!
   Люба. Сказала, не пойду, значит, не пойду. Довольно с вас и того, что было.
   Ганин. Я, мотри, высправдой буду говорить: пока еще шучу.
   Люба. Как хочешь говори, а к ним я жить с ним не пойду.
   Ганин (Любе). А веревку видишь?
   Губанов. Пойдем, Любка. Мама велела сказать, завтра блинов напечет, а после завтра свининых кишек с дикушной кашей нажарит -- страсть какие жирные будут.
   Марья. Гляди-ка, парень по хорошему, а она на ко тебе!
   Губанов. По хорошему, знамо, по хорошему! Другую то поди-ка, скоро ли найдешь? Да и закон принимали, в церкви стояли, разорились мы со свадьбой -- ведь она нам двести цел­ковых встала.
   Марья. А ты, гляди-ка, парень то какой умник! Чаво ей надо, а?
   Ганин. Ванюшенька, держись за меня.
   Губанов. Я уж и так, тятенька.
   Люба (Губанову). Уйди, постылый, не пойду. Я без того каюся, что месяц жизни убила с тобой. (Отцу). А тебя, тя­тенька, тоже не боюсь -- ныне законы защищают и нас баб. Ежели не хочешь добром, я через суд пойду.
   Ганин (пораженный). Судом со мной? Срамить меня?
   Марья. Эх, ты, бесстыдница! Отца вздумала страмить. Ты подумай, кто у нас в селе разводится, да учиться уходит? Только ты одна дурища нашлась, а тут еще судом грозишь? Срамница!
   Люба. Я ухожу в город.
   Ганин. Иди с мужем.
   Люба. Не пойду!
   Ганин. Последний раз говорю добром: иди с мужем.
   Люба. Ухожу в город (подходит к одежде и одевается).
   Ганин. Прокляну, слышишь?
   Люба. Не боюсь.
   Ганин. Не пойдешь? Так будь ты трижды...
   Матрена. Старик! Меня, меня, не ее!
   Ганин. Молчи, старая дурища!
   Матрена (плачущим голосом). Ведь я ее сбила. Меня проклинай, на меня, старую дурищу, пусть падут твой про­клятья, а ее не трогай.
   Люба. Хвастает она -- я сама нейду.
   Ганин. Обеим вам надо накласть (снова бьет Матрену, потом бьет Любу, которая защищает мать).
   Матрена (защищая Любу). Блаженный... блаженный... муж... му... иже... блаженный муж... Ух, батюшки! Не знаю наизусть.
   Марья. Что делается! Что делается! (всплескивает ру­ками).
   Люба. Отец, перестань, и на тебя можно найти управу, у нас есть Совет.
   Ганин. Совет хочешь привести? Чтоб меня с родной до­черью совет судил? Так вот тебе! (снова хлещет ее веревкой).
   Матрена (загораживая Любу). Христа ради, старик. Брось! Анисим! Анисим Петрович! Родной мой!
   Ганин (не обращает внимания). Вот я покажу тебе свою власть, не советскую.
   Люба. Побегу в Совет! (вырывается и бросается к две­рям, в дверях сталкивается с Колосовой).
   

Явление 5-е.

Входит Колосова, при ее появлении шум стихает.

   Колосова. Что у вас за шум? Люба! Матрена! Анисим Петрович, в чем дело?
   Матрена (плачет). Матушка ты наша, Александра Пе­тровна! Разбери ты нашу беду большую -- пребольшущую.
   Колосова. Ну?
   Матрена. Забил нас мучитель наш.
   Колосова (увидев Губанова). Не он ли опять за Любой пришел?
   Матрена. Он, милая, отец гонит ее, а она нейдет, я тоже не пускаю. А он, отец, нас обоих бьет.
   Колосова. Не волнуйтесь, не кричите, все разберем по порядку.
   Ганин. Ты что в чужой дом пришла свои порядки наво­дить? Иди к себе в училищу, а здесь я сам распоряжусь. Не знал я третьего дня, а то и тогда тебя турнул бы.
   Колосова. Нет, я не распоряжаться пришла, а пособить Любе. Она обратилась ко мне за помощью, я обязана подать ей ее. Ты что делаешь с ней? Как же ты родную дочь хо­чешь заставить весь век прожить с нелюбимым человеком? Зачем же губить ее? Почему бы ей не поискать себе счастья в другом месте?
   Марья. А вы погодите-ка, послушайте и мово бабского разума. Как же нам, бабам, искать себе счастье? Подумайте своими головушками! Чего ей искать, когда у ней закон есть? Где это писано, чтоб бабе счастья искать в Совете?
   Ганин. Верно, и меня чуть с понталыку не сбила.
   Матрена (грозит кулаком). Марька! Ух ты у меня Марька!
   Колосова. Марья, ты не так рассуждаешь. Если люди до брака ошиблись, то ошибку нужно исправить в Совете.
   Марья (всхлопнув руками). Миленькая ты моя, а на что венчались?! А как люди будут смеяться?
   Колосова. Эх, Марья, не понимаешь!
   Ганин. Понимать ли, мол, с твое. Марш Из моего дома! Вишь ты, пришла смущать добрых людей.
   Колосова. Анисим Петрович! Уйти я могу, конечно, но я хочу Любе счастья, а не беды.
   

Явление 6-е.

Входит Кузнецов.

   Ганин. И ты пришел? Мало тебе зла, еще хочешь?
   Губанов. Все он виноват, Любка не при чем.
   Ганин. Пошел прочь из моего дома, коммунист окаянный.
   Кузнецов. Позвольте, я пришел по делу.
   Ганин. Никакого дела с тобой проклятый не буду иметь!
   Кузнецов. Я, собственно, не к вам. Я, вот, к Любе. Люба, я люблю тебя, мне жаль отдавать тебя опять в те руки, откуда ты ушла. Я слыхал, опять уходишь.. Хочешь расписаться со мной?
   Марья. Ай, батюшки!!
   Матрена. Любынька, голубушка... Может быть пойдешь? Все-таки при месте -- на моих глазах жила бы!
   Колосова. Как тебе не стыдно, Вася?
   Кузнецов. Александра Петровна!.. Я не могу видеть, чтоб она опять мучилась, лучше уж наказанье получить.
   Ганин. Вон из моего дома! За безносого пастуха выдам, а чтоб твоего звания в моем роду не было! Любка! Соби­райся сейсекунд и иди с своим мужем -- венчанным, православ­ным. Ванюша, задай ей хорошенько порку. А вы, шпана, вон из моего дома! С тобой, старая чертовка, я разделаюсь по. своему.
   Люба. Отец! Не грози и не принуждай.
   Ганин. Ах ты щенок, какие от нее слова слышишь!
   Люба. Не такие еще услышишь, ежели будешь так де­лать. Так жить, как вообще мы живем, нельзя. Надо искать другой жизни, изменить ту, что есть, по книжкам, за этим-то и иду в город... в школу...
   Кузнецов. Как, что, в школу?
   Колосова. Как вообще все поступают. Я уже привезла ей все документы, она принята.
   Люба. Вася, милый, я тебя также люблю, но выйти за тебя замуж сейчас не могу: сначало надо выучиться, а потом видно будет, что делать. Спасибо, дорогая Александра Пет­ровна, указали мне дорогу!
   Гагин. Любка проклинаю! Будь ты трижды... (замахи­вается).
   Матрена. Старик, меня, ее не надо!
   Марья. Батюшки, что делается!
   Люба. Пусть буду проклятая, но пойду. (Берет сумку и надевает на плечо).
   Матрена. А я... благословляю (крестит ее). Пусть на мою голову падает его проклятье (читает). Да воскреснет бог... враги его... (беспомощно садится на лавку). Вот бы отвести нужно его проклятье хорошей молитвой, а я не знаю... Ух ты, батюшки!
   Колосова. Иди, Люба, не страшись темных предрас­судков. Ищи прежде всего знаний. Знание осветит твою жизнь и принесет пользу другим и тебе.
   Ганин.. Зять, ты чего глядишь? Жена от тебя убегает, а ты разиня рот сидишь? Надо власть призвать.
   Губанов. Сей минуту за председателем сбегаю (бестол­ково топчется).
   Люба. Не боюсь я ваших председателей.
   Колосова. Люба (пишет), я сейчас записку тебе дам отдай ее заведующей. Иди, желаю вернуться сюда новым че­ловеком и сменить меня (подходит и целует ее). Всего хо­рошего, милая.
   Матрена. И я... и я... (Люба берет сумку, надевает на плечи). Подожди, моя неоцененная, у меня есть полтинничек. Я тебе его (бросается в чулан и через минуту возвра­щается). На-ка, возьми, моя дорогая, а то ведь без копейки идешь. В дороге пригодится. (Анисиму, вызывающе). Что, ви­дал, старый пес?! У тебя украла и ей.
   Ганин. Ах ты, растащиха проклятая, погоди ужотка с то­бой расчитаюсь.
   Матрена (в возмущении). Не боюсь, хоть до смерти забей!
   Люба. Мама, не надо, не хочу, чтобы из-за меня тебя били, дойду без денег. Вот, когда кончу, тогда мы с тобой заживем. Не век же тебе, бедной, страдать. А теперь... про­щай. (Целует мать, обе судорожно рыдают). Прощайте, Александра Петровна, спасибо вам, заходите ко мне.
   Колосова. Непременно; вообще, не выпущу тебя из глаз, пока ты не будешь сменой мне.
   Люба. Спасибо.
   Ганин. О чем они говорят? Дуры или с ума сошли?
   Марья (утирая слезу). Не пойму и я, тятя.
   Люба. Прощай, Вася. Если хочешь ждать, жди.
   Матрена незаметно для Любы кладет ей в карман деньги
   Матрена. Ладно, милая, буду присылать тебе лепешечек, яичек. Прощай, моя хорошая, давай я тебя еще раз расцелую хорошенько, подожди, нагляжусь-ка на тебя.
   Кузнецов. Люба, не ждал я от тебя такой решитель­ности, буду ждать тебя!
   Ганин. Да кто отдаст-то за тебя?
   Люба. Тогда не спрошусь тебя. Прощайте, мне пора.

(Матрена бросается на шею).

   Матрена. Еще разок... еще только один... (причитает). Да моя ты... раз... ми... лая... моя... ты... ы... несчаст...
   Марья (утирает слезы). А ты, любка, потуже платок завяжи, а то ветер пошел.
   Люба. Прощай, тятя... Я не сержусь на тебя. (Идет к двери. Все, кроме Ганина и Губанова, двигаются за ней).
   Ганин. Ты это высправду?
   Люба. Высправду, тятя. Прощай!
   Ганин (читает). Блажен муж, иже не иде на совет не­честивых и на пути грешных не ста. (Не обращая на него внимания все выходят). Врут, вернется.
   Люба (издалека). Не верится!

Занавес.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru