Приват-доцент Генрих Иванович Нольде прикрыл за собою дверь и нащупал ногами ступеньки: одна-две-три. Позади за дверью глухо копошились слова. Знакомый голос точно стучал ими изнутри о плотно прикрытую створу: "Страница истории переворачивается, господа... мы присутствуем при событии... мы впишем новую страницу... страница"... Приват-доцент Нольде поморщился: дома на столе его ожидали самые обыкновенные бумажные, в четвертушку листа, страницы его работы о сервитутном праве. О них-то и хотелось говорить Нольде, а между тем за дверью... Приват-доцент сделал еще четыре шага и ступил на улицу. Шум голосов позади оборвался. Перед ним молчала одетая в сине-белые лунные пятна ночная улица.
В конце марта 1917 года ночи были (помните?) ветровые. И Нольде шел, осторожно ступая по лунно-белой плоскости земли и слушая шумы весеннего ветра. Нагие еще деревья, перегнувшись через забор, стряхнули с ветвей вниз на землю свои сине-черные тени: тени шевелились на белой плоскости у ног, точно самописные чернильные знаки на колоссальном бумажном листе. Секунда затишья. И вдруг зашумело: вначале где-то далеко, потом ближе и ближе, внятнее и громче: белая плоскость у ног ("Как странно", -- подумал Нольде) будто качнулась, дрогнула, и всё -- и самая плоскость, прижатая к подошвам ног, и лунный диск там, вверху, и деревья, и стены, и сам Нольде, недоуменно остановившийся и выронивший трость, и дома, столпившиеся вокруг, -- всё, как-то странно качнувшись, стало, медленно-медленно дыбясь, запрокидываться неизвестно куда, выгибая свою белую поверхность. Нольде закрыл глаза. Знакомое уху долго жившего среди книг человека острое потрескивание и шелест переворачиваемой страницы, усиленное, точно микрофоном каким-то, в мириады раз, звучало все ближе и ближе, со страшной быстротой придвигаясь к нему: шелест превращался в шум, шум в гул, а гул в грохот урагана. Вот -- загудело под ногами. Боясь разжать стиснутые веки, Нольде лишь слышал все, но слышал ясно: вот -- дома, поднятые навзничь, падают на свои крыши; вытряхнутые из постелей и снов люди кричат, расплющиваемые спавшимися каменными стенами; коротким медным воплем ударили и стихли колокола, погребаемые под кирпичными грудами рухнувших колоколен. Вот леса хрустят, как растоптанные гигантом кучи валежника; озера -- плеснулись вон из берегов; горы, прогудев обвалами, пали на свои вершины. Грохоты и гуды. Безумея, человек прильнул к стене, цепляясь за ее выступы: но стена качнулась, загрохотала и рухнула на него всеми своими камнями: сознания не стало.
Сначала это было смутное ощущение холода. Затем давление неизмеримой толщи, навалившейся сверху. Ни шороха, ни звука. Может быть, секунды, может быть, столетия то, что было когда-то, кажется, Нольде, отдавалось странному чувству безбытийности: былоинет.Итолько. Диковинен был лишь самый факт сознания: казался чем-то лишним и ненужным. Затлевала -- тухла -- опять затлевала мысль: какя,мысль,есьм. Затем смутно обозначилось и медленно крепло ощущение своего тела: тело лежало где-то там, далеко внизу, сплющенное толщей.
Сначала возможность движения казалась фантазмом. После забрезжило: а если?.. Решимость росла, оплотневала, -- внезапно там, где толща и тело соприкасались, начало происходить нечто чудесное: будто обмен тяжестями: толща делалась легче и легче -- тело тяжелее и плотнее. Вдруг толща дрогнула и поползла куда-то вбок, возвращая расплющенное в плоскость тело в прежнее трехмерье. Возник бледный блик. Где возник? У глаза. Чьего глаза? Какого-то Нольде, да, Генриха Нольде... да, да, приват-доцента Генриха Ивановича Нольде. Пытались старые опрокинутые вертикали распрямиться и стать на свои места. Приват-доцент Нольде тоже попробовал подняться на локте: вокруг молчали, сросшись стенами, дома. Нольде повел рукой -- ткнулась в дерево: это был сбитый из досок ставень, прикрывший ему голову и грудь. Откуда это? Нольде стряхнул с себя ставень и осмотрелся: рядом с заколоченными окнами блестело обнажившееся окно какой-то витрины, очевидно и уронившей на него, Нольде, ставень, оторванный ветром.
Нольде поднялся на чуть дрожащих ногах, отыскал на земле трость и потрогал ею безобидный, из деревянных щелевок сбитый ставень.
-- Изумительная иллюзия, -- пробормотал он. Теперь все было ясно, кроме...
Нольде еще раз огляделся вокруг: было тихо. Лишь издалека близились чьи-то мерные шаги. Так же белела гигантской лунно-белой страницей с кляксами и странными знаками пляшущих черных теней на своей широко развернутой плоскости земля.
-- Редкий пример иллюзии, -- сказал уже смелее приват-доцент, -- я где-то читал, кажется, у Лацаруса, о подобного рода феноменах. Если не ошибаюсь, в его "Исследованиях о...".
И Нольде зашагал по белой странице, тщательно прижимая подошвы к ее неподвижной поверхности. Теперь ему было все ясно, кроме...