Крылов Виктор Александрович
Горе-злосчастье

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Драма в пяти действиях.

   

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ

Виктора Крылова.
(Александрова).

   

ТОМЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Г. Шредера, Гороховая, 49.
1888.

   

ОТЪ АВТОРА

   Меня всегда преслѣдовала мысль о драматичности человѣческаго равнодушія. Что такое равнодушіе?-- это не порокъ, не зло, въ банальномъ смыслѣ этихъ словъ; равнодушіе никого не позоритъ, за равнодушіе общество не караетъ, быть неравнодушнымъ къ ближнему не есть еще строго установленная моралью человѣка обязанность, долгъ, какъ тѣ принципы нравственности, которые легли въ основу десяти заповѣдей. Равнодушіе въ общежитіи завоевало себѣ до нѣкоторой степени право существованія. Ничто меня не обязываетъ быть внимательнымъ къ судьбамъ ближняго, если эта судьба меня не касается; больше того, найдутся люди, которые за это осудятъ, не даромъ-же выработалось походя повторяемое выраженіе: не соваться не въ свое дѣло.
   А въ сущности что можетъ быть ужаснѣе, злѣе равнодушія? гдѣ почва самому жестокому злодѣянью, горю, розни, слабости человѣческой, какъ не въ равнодушіи другъ къ другу. Бѣднякъ ищетъ работы, -- онъ обращается къ вамъ, къ другому, третьему; развѣ вы обязаны принять въ немъ участіе?-- нисколько. У васъ своихъ заботъ много, у васъ своя семья, надъ вами тяготѣетъ, васъ связываетъ, иногда даже вопреки всякой вашей симпатіи, право крови, право родства. Чужой бѣднякъ побьется, побьется, и пуститъ себѣ пулю въ лобъ. Развѣ вы въ этомъ виноваты?-- а все-таки въ это убійство вы свою лепту положили. Рядомъ съ вами злодѣй губитъ невинную жертву: вы видите это ясно, вы возмущаетесь, и много много что съ негодованіемъ отходите отъ позорнаго зрѣлища. Кто скажетъ вамъ, что вы не смѣли этого сдѣлать? что вы поступили порочно?-- вы даже въ достоинство себѣ поставите свое брезгливое фарисейство; слава богу, что хоть глаза закрылъ. А злодѣй загубилъ свою жертву въ конецъ. Развѣ вы не сообщникъ?-- Горячій юноша возстаетъ противъ очевиднаго зла и встрѣчаетъ гадкую насмѣшку жалкаго завистника, которому, судя по себѣ, въ каждомъ хорошемъ порывѣ чуется желаніе выдвинуться, а не искреннее стремленіе ко благу. Вы все это сознаете, вы сочувствуете юношѣ; но васъ смѣшитъ насмѣшка, -- вы улыбаетесь. И юноша, видя улыбку тамъ, гдѣ ждетъ слова ободренія, падаетъ духомъ, теряетъ энергію, гаситъ огонь творчества и дарованья. Развѣ не вы тому причина?-- Тысячами гибнутъ люди, тысячами мечутся среди мученій и пытокъ, физическихъ и нравственныхъ,-- неужели эти толпы страдальцевъ являются жертвами такой-же толпы злодѣевъ? неужели такъ много злодѣевъ на свѣтѣ? неужели такъ много людей, которымъ злодѣяніе можетъ быть радостью? Нѣтъ. Равнодушіе человѣческое, этотъ родной братъ эгоизму -- вотъ тотъ гигантъ злодѣй, который, какъ легендарный силачъ, однимъ взмахомъ уничтожаетъ тысячи благихъ начинаній, талантовъ, милліонъ жизней человѣческихъ и оттого-то Дантъ у самаго входа въ свой адъ помѣщаетъ людей равнодушныхъ, беззаботныхъ къ добру и злу ближняго.
   Хорошо, скажутъ мнѣ, но какой-же выводъ изъ этого? нельзя-же въ самомъ дѣлѣ всякому думать только о томъ: не нуженъ-ли онъ кому нибудь на послугу. Жизнь общественная такъ сложна, такъ разнообразна; по единичнымъ, выхваченнымъ изъ нея фактамъ, нельзя себѣ составить законы своихъ дѣйствій. Но это и не нужно. Дѣло не въ фактахъ, а въ принципахъ; задача не въ томъ, чтобы предписать себѣ программу поступковъ и неуклонно по ней слѣдовать, задача въ выроботкѣ воззрѣній, которыя-бы направляли наши дѣйствія, куда-бы обстоятельства и жизненныя столкновенія насъ не бросили. Такимъ образомъ, если разъ сознаешь, что равнодушіе такой-же порокъ и преступленіе, какъ кража, если будешь проводить въ жизнь это убѣжденіе, -- взаимныя отношенія между людьми сдѣлаются несомнѣнно и мягче и плодотворнѣе. И это не только въ дѣлѣ взаимной помощи, но въ цѣлой массѣ повседневныхъ столкновеній, въ этомъ деликатномъ вниманіи къ чужому горю и радости, къ чужому труду и надеждамъ, которое ярко характеризуетъ порядочность человѣка, безъ котораго самый добродушный эгоистъ можетъ сдѣлать грубѣйшее злодѣяніе.
   Таковъ выводъ изъ драмы "Горе-злосчастье", хотя я его дѣлаю теперь, смотря на пьесу объективно, чужимъ человѣкомъ, и хотя не думалъ о такой задачѣ лѣтъ десять назадъ, когда пьеса зарождалась. Вотъ вамъ передъ глазами медленное убійство мелкаго, но хорошаго человѣка. За что? кѣмъ? почему? Никому изъ своихъ мучителей зла онъ не сдѣлалъ напротивъ, передъ каждымъ старался быть угодливымъ и покорнымъ. Или попалъ онъ подъ гнетъ такимъ людямъ, у которыхъ злодѣянье въ крови, которымъ оно душевная потребность?-- нисколько. Въ сущности разберите этихъ злодѣевъ; они очень добродушные и недурные люди. Помѣщикъ позаботился о чужой ему дѣвушкѣ, поставилъ ее на ноги, выдалъ замужъ, устроилъ; начальникъ казенной палаты позаботился о трудящемся чиновникѣ; не будь глупой ссоры на свадьбѣ, они бы оба не злодѣями были, а благодѣтелями. Помирившись первымъ дѣломъ бѣгутъ они на помощь погибающему, забывая его сцену оскорбленія. Даже эта свора мелкихъ чиновниковъ, которые щиплютъ героя и подготовляютъ трагическій моментъ его негодованія, они злобы противъ него не чувствуютъ, -- немножко зависти, можетъ быть, но не злобы. Самый сухой изъ нихъ, экзекуторъ, въ послѣднемъ дѣйствіи, обижается, что не даютъ ему показать участіе къ судьбѣ несчастнаго, хотя онъ самъ въ числѣ другихъ причина этого несчастья. Чиновница, пускающая (въ 3 дѣйствіи) сплетню, которая служитъ ближайшимъ поводомъ ко всему разгрому драмы, дѣлаетъ это почти изъ любви къ герою драмы; чиновница эта воспитала его, она привыкла направлять его шаги, ей больно, что онъ ушелъ изъ ея рукъ; она убѣждена, что это къ добру не поведетъ. Почему-же такое жестокое цреслѣдованіе, такая травля на убой добродушными людьми безвиннаго человѣка, къ которому они даже не особенно злобно относятся? Почему-же иначе, какъ не по равнодушію и невниманію къ чужой жизни, къ чужимъ нравственнымъ интересамъ и воспріимчивости? каждый въ минуту злодѣянья думаетъ только о своемъ настроеніи: начальникъ раздраженъ мелкими непріятностями, чиновница обижена въ мелочномъ самолюбіи, товарищи вторятъ начальнику, чтобъ подслужиться, и всѣ вмѣстѣ, изъ-за своихъ мелкихъ побужденій, не видятъ какое страшное, крупное горе готовятъ другому. Равнодушіе и невниманіе къ чужому лишаетъ ихъ способности взвѣшивать: что ничтожно, что важно,-- и свое ничтожное для нихъ сильнѣе чужаго важнаго. Каждый думаетъ: что-же такого особеннаго мы сдѣлали? начальникъ нѣсколько разочаровался въ своемъ чиновникѣ и повернулъ ему спину; развѣ это не его право?-- ну да, можетъ быть, тутъ были и постороннія причины, но начальникъ всегда имѣетъ возможность ихъ оправдать въ своихъ глазахъ. Еще Богъ вѣсть, скажетъ онъ себѣ, можетъ быть благосклонность. къ чиновнику, изъ дружбы къ его покровителю, была болѣе несправедлива, чѣмъ сухость изъ-за вражды. Правда, они всѣ пошпыняли бѣднягу на счетъ покровительственныхъ отношеній помѣщика къ его супругѣ, но, вѣдь это шутка, другой бы отшучиваться сталъ; вольно-же ему было подниматься на дыбы. А между тѣмъ, самое благодѣяніе начальника сдѣлало его послѣдующія распоряженія еще больнѣе. Поднять человѣка для того, чтобы потомъ его незаслуженно сбросить внизъ, конечно хуже, чѣмъ вовсе не поднимать. И всѣ эти поступки и всѣ эти жестокія шутки совершаются совсѣмъ не по злобѣ, а такъ, потому что никто не думаетъ какія послѣдствія могутъ они вызвать, по одному равнодушію къ чужой жизни, которое однако здѣсь является величайшимъ злодѣйствомъ. Такимъ то образомъ, даже лучшіе люди, хорошіе и добрые люди дѣлаются убійцами и мучителями, сами того не желая, и еслибъ они только строго усвоили себѣ принципъ, хоть нѣсколько думать о томъ положеніи, въ которомъ находится тотъ, къ кому такъ или иначе относятся, много-бы горя исчезло на землѣ.

Викторъ Крыловъ

   

ГОРЕ-ЗЛОСЧАСТЬЕ.

ДРАМА ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ.

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Силантьевъ, Петръ Филиппычъ,-- богатый помѣщикъ, сильное и вліятельное лицо въ губерніи.
   Короваевъ, Валерій Николаичъ,-- его пріятель и однокашникъ, управляющій губернской казенной палатой.
   Служащіе въ губернской казенной палатѣ
   Пустошкинъ,-- начальникъ отдѣленія.
   Кашкинъ,-- экзекуторъ.
   Срѣтенскій, -- столоначальникъ.
   Горошкинъ, Прохоръ Лукичъ, -- 65-лѣтъ.
   Петровъ.
   Сельдереевъ.
   Иванъ Алексѣичъ Рожновъ.
   Первый чиновникъ.
   Второй чиновникъ.
   
   Рожнова, Ольга Павловна, -- жена Ивана Алексѣича.
   Егоровна,-- ея мать, нянька у Силантьева.
   Марьюшка,-- дѣвочка лѣтъ 16-ти, сестра Рожнова.
   Чурягина, Анна Васильевна,-- вдова-чиновница.
   Пересыпкинъ,-- купецъ.
   Шаферъ,-- изъ чиновниковъ.
   Первая дѣвица.
   Вторая дѣвица.
   Третья дѣвица.
   Офиціантъ.
   Сторожъ,-- казенной палаты.
   Курьеръ.

Гости обоего пола, офиціанты.

Дѣйствіе происходитъ въ губернскомъ городѣ.

   

ПЕРВОЕ ДѢЙСТВІЕ.

Гостинная въ квартирѣ, отдаваемой въ наймы для торжественныхъ случаевъ. Аляповато-трактирная обстановка. Освѣщеніе съ претензіей,-- канделябры. Двери въ сосѣднія комнаты растворены. Снуютъ офиціанты. Входитъ Горошкинъ; навстрѣчу ему офиціантъ съ бутылкой, подносомъ и бокаломъ.

Горошкинъ.

   Погоди, постой, слушай...
   

Офиціантъ.

   Что вы?
   

Горошкинъ.

   Отчего у васъ люстра не зажжена?-- что это за распорядки?
   

Офиціантъ.

   Мнѣ какое дѣло! хозяинъ не велѣлъ зажигать,-- и не зажгли.
   

Горошкинъ.

   Зачѣмъ же она у васъ виситъ, мотается; коли се не зажигать?
   

Офиціантъ.

   Обойдутся и такъ; не важное дѣло: не купеческая свадьба, -- чиновника жените.
   

Горошкинъ.

   Въ силу какихъ же это правъ ты смѣешь грубіянить?
   

Офиціантъ.

   Что-жь я такого сказалъ?
   

Горошкинъ.

   Не важное дѣло -- чиновникъ!.. Дозволено тебѣ такъ противъ правительства говорить? противъ властей предержащихъ?-- или ты захотѣлъ возмездіе получить?
   

Офиціантъ.

   Что вы привязались?-- есть у меня время съ вами... какое тамъ правительство?..
   

Горошкинъ.

   Погоди. Коли ты дуракъ и дурацкія рѣчи говоришь, такъ ты слушай науку. Если чиновникъ* присягу принимаетъ передъ царемъ, значитъ -- онъ* Богу отвѣтственъ...
   

Офиціантъ.

   И пущай его отвѣчаетъ.
   

Горошкинъ.

   Шш!!.. слушай науку!.. Въ томъ онъ и отвѣтственъ Богу, чиновникъ, что онъ правитъ дѣла государственныя. Министръ -- великій человѣкъ, а кто-жъ онъ, какъ не чиновникъ?.. И губернаторъ, и фельдмаршалъ -- всѣ чиновники, всѣ ту же статью ведутъ, что и канцелярскій столоначальникъ; только, какъ звѣзды въ небѣ, -- оная большая, оная малая, и какъ твердь небесная звѣздами держится, такъ отечество чиновниками.

Въ глубинѣ появилось нѣсколько гостей.

Офиціантъ.

   Отстаньте, -- вонъ гости уже изъ церкви наѣзжать стали...
   

Горошкинъ.

   Какъ же ты говоришь: чиновникъ -- не важное дѣло?
   

Офиціантъ.

   Денегъ у него мало, -- заплатить нечѣмъ.
   

Горошкинъ.

   Такъ ты уважай его за это.

Чурягина вошла.

Офиціантъ.

   Эхъ, привязались!-- изъ-за люстры... Мнѣ что?-- не мое дѣло: хозяинъ не зажегъ, -- вотъ и все... а но мнѣ -- хоть весь домъ сожгите, такъ мнѣ все равно.

Уходитъ.

Горошкинъ.

   Лакей, больше ничего!-- Лакей... (Увидавъ Чурягину.) Ахъ, Анна Васильевна!.. Покончили обрядъ вѣнчанія?
   

Чурягина -- садясь.

   Кончаютъ. Сейчасъ всѣ сюда пріѣдутъ.
   

Горошкинъ.

   Смотрю я кругомъ, Анна Васильевна: куда мы идемъ? и что это будетъ на свѣтѣ?-- непостижимо!.. Никакого почтенія, никакого уваженія... Служишь ты государю и отечеству, и каждый лакей тебѣ говоритъ: "чиновникъ!" -- словно обругать тебя хочетъ...
   

Чурягина.

   Того ли еще дождетесь, -- погодите...
   

Горошкинъ.

   Будь ты мужикъ, сиволдай начесанный, награбилъ ты, наворовалъ,-- тебѣ почетъ; а долгъ передъ своимъ отечествомъ,-- это въ ничто.
   

Чурягина.

   Сами, батюшка, виноваты,-- не на кого пенять. Сами чиновники себѣ цѣны не ставятъ, такъ имъ и по-дѣломъ.
   

Горошкинъ.

   Какъ это съ?
   

Чурягина.

   Что-жь теперь, позвольте спросить, эта свадьба, -- мы пировать собрались?.. одна только единственная продажа и фальшь.
   

Горошкинъ.

   Почему же-съ?
   

Чурягина.

   Я Ивану Алексѣичу, еще мальчишкой онъ былъ, вихры трепала. При мнѣ онъ росъ, мой мужъ-покойникъ его и на службу опредѣлялъ; а родители его померли, такъ я его къ себѣ въ нахлѣбники взяла. Сколько лѣтъ жилъ у меня. Дуру его сестру, Марьюшку, грамотѣ учила и въ школу гоняла...
   

Горошкинъ.

   Это намъ все извѣстно.
   

Чурягина.

   Вы думаете, Прохоръ Лукичъ, мало это: коли иной разъ сахару не хватаетъ, одолжишь кусковъ пять, или чаю заваришь, или тамъ огурчиковъ, селедку купишь,-- вѣдь всѣмъ дѣлишься... Сосчитайте, за пять то лѣтъ, что это выйдетъ! Даже вареньемъ его не обходила... А я что же?-- вдова-чиновница, пенсіей живу... и добродѣтель какую кому сдѣлаешь, не всегда благодарность получишь....Такъ съ одной-то пенсіи, за пять лѣтъ,-- подсчитайте...
   

Горошкинъ.

   Какъ его подсчитать!
   

Чурягина.

   Лучше родныхъ я ему была; даромъ, что онъ съ сестрой -- сироты., и вдругъ, что же?-- слышу, мой Иванъ Алексѣичъ женится... Деликатно онъ со мной поступилъ, какъ вы понимаете?
   

Горошкинъ.

   Что-жь вѣдь, коли это ему отъ Господа -- судьба.
   

Чурягина.

   Нѣтъ, такъ не скажите. И вся судьба его въ томъ, что онъ на деньги польстился, да на связи... единственно!.. Да вы разсудите: на комъ онъ женится?-- на крестьянкѣ женится... Какъ же?-- ея мать крестьянскаго сословія, и по-сейчасъ у помѣщика Силантьева въ нянюшкахъ, за дѣтьми ходитъ... А Силантьевъ -- господинъ богатый, ну, прислугой доволенъ,-- на свой счетъ дѣвчонку училъ у насъ тутъ въ пансіонѣ; какъ ихній благодѣтель, онъ же ее и пристроилъ за Ивана Алексѣича... Силантьевъ.
   

Горошкинъ.

   Значитъ, все-жь-таки судьба.
   

Чурягина.

   Вѣдь вотъ какъ это случилось-то; мнѣ потомъ все обстоятельно разсказано. Пристала къ Силантьеву нянька, -- найди, молъ, ея дочери жениха! А Силантьевъ -- пріятель нашему начальнику, попросилъ его рекомендовать изъ чиновниковъ, кто на хорошемъ счету. Вотъ и дали Ивану Алексѣичу отпускъ на двѣ недѣли, послали къ Силантьеву въ деревню,-- будто что для какой-то переписки... а тамъ эта дѣвчонка: закрутили, закрутили молодчика...
   

Горошкинъ.

   При ея красотѣ, да при его юности, обсахариться недолго.
   

Чурягина.

   Вернулся онъ,-- я -- какъ чужая, мнѣ ни словечка: все со своей дурой, Марьюшкой, шептался... Та затряслась, радоваться стала, послѣдній умишко растеряла... а тутъ ужь и женихъ, а вотъ теперь и обвѣнчали...
   

Горошкинъ.

   Опять-таки -- судьба.
   

Чурягина.

   Заладилъ: судьба, судьба!.. По-тебѣ, коли кто и пьянъ напьется, такъ и то все судьба...Говори, -- не судьба, а корысть у него: Силантьевъ ей въ приданое три тысячи подарилъ; они на эти деньги домъ купили; да еще тряпья всякаго... начальникъ ему за эту свадьбу протекцію обѣщалъ...
   

Горошкинъ.

   И слава Богу.

Гости прибываютъ; между прочими, Пересыпкинъ въ мундирѣ.

Чурягина.

   Когда еще будетъ слава Богу-то: надо пожить, да и пожить, тогда и скажемъ... а покамѣстъ -- корысть, такъ ужь корысть и есть.
   

Горошкинъ.

   Это въ васъ обида.
   

Чурягина.

   Неужто-жь не обижаться?.. онъ меня за мать почитать долженъ. Думала, хоть благословлять попроситъ, икону вымѣнила,-- да нѣтъ; старыхъ друзей-благодѣтелей въ лоханку, новые завелись теперьче... Вонъ лабазникъ ходитъ, пѣтухомъ одѣлся: этой ейный родственникъ... И нечего вамъ чваниться,-- сами кумиру златому поклоняетесь; лакей обругалъ, не прогнѣвайся.
   

Пересыпкинъ -- подойдя къ ней.

   Дозволяете спросить?
   

Чурягина.

   Спрашивайте.
   
   Пересыпкинъ.
   Какъ же это тамъ музыка въ прихожей постановлена? нешто здѣсь танцовать будутъ; а не въ залѣ?
   

Чурягина.

   А ты тоже танцовать собрался?
   

Пересыпкинъ.

   Куда намъ танцовать,-- мы не умѣемъ.
   

Чурягина.

   Такъ на что тебѣ знать?
   

Пересыпкинъ.

   Точно-съ, что барышей оттого никакихъ нѣтъ... такъ-съ, для разговору.
   

Шаферъ -- въ дверяхъ.

   Какъ только у дверей появятся, сейчасъ и играйте маршъ.

Входятъ Сельдереевъ, Петровъ и еще два чиновника.

Первый чиновникъ.

   Андрей Спиридонычъ! гдѣ закуска приготовлена?
   

Шаферъ.

   Оставьте! мнѣ некогда!
   

Горошкинъ.

   А, щелкоперы!.. налетѣла саранча!-- первымъ дѣломъ объ водкѣ освѣдомляются.
   

Первый чиновникъ.

   Кому что, дѣдушка: ты вотъ къ дамамъ сортируешься, а мы -- къ водкѣ.
   

Срѣтенскій -- который только-что вошелъ, подходя къ группѣ.

   А что, господа, не слыхали,-- въ карты будутъ играть?
   

Сельдереевъ.

   Какъ-же-съ, тамъ ужь и столы разставлены; только попозднѣе, когда господинъ начальникъ уѣдутъ.
   

Петровъ.

   Я, господа, просто очнуться не могу: кто бы думалъ? Ванька Рожновъ!.. что онъ?-- жимолость канцелярская, мальчишка; ни роду, ни племени, ни даже физіономіи представительной... вдругъ, такая партія, розанъ этакій достается пышный!..
   

Второй чиновникъ.

   Я давно видѣлъ, что онъ жениться собирается.
   

Срѣтенскій.

   Вы видѣли?!.. откуда же вы это видѣли?
   

Второй чиновникъ.

   Видѣлъ!.. Помните, въ прошломъ году бухгалтеръ умеръ?
   

Срѣтенскій.

   Ну?
   

Второй чиновникъ.

   Еще съ аукціона его вещи продавали... Иванъ Алексѣичъ шляпу купилъ, почти-что совсѣмъ новенькую, цилиндръ... Ну, я еще тогда запримѣтилъ: на что ему шелковая шляпа? къ чему франтить? не иначе какъ жениться хочетъ.
   

Срѣтенскій.

   Вотъ пустяки, ему тогда и во снѣ не снилось этакое счастье.
   

Первый чиновникъ.

   Все съ-разу: жена красавица, и приданое, и протекція у начальства...
   

Сельдереевъ.

   Онъ теперь по всей формѣ въ дураки произведемъ; потому -- однимъ дуракамъ такое счастье.
   

Петровъ.

   Только ужь, будь я теперь его начальникомъ,-- вотъ хоть бы на мѣстѣ вашего генерала,-- что бы я съ нимъ сдѣлалъ! Боже мой, что бы я съ нимъ сдѣлалъ!..
   

Другіе чиновники.

   Ну, что? ну, что?
   

Петровъ.

   Потѣшился бы.
   

Первый чиновникъ.

   Да говорите.
   

Петровъ.

   Сейчасъ бы я его со свадьбы призвалъ къ себѣ.-- и засадилъ бы за работу... да такъ-то бы его до утра и проморилъ.
   

Сельдереевъ.

   Всю ночь?
   

Петровъ.

   Всю напролетъ.
   

Первый чиновникъ.

   А молодая жена жди да пожди?-- ахъ, вы, шельмецъ!
   

Сельдереевъ.

   Онъ еще не то,-- онъ и въ церкви на невѣсту ротъ разинулъ; все земные поклоны клалъ, башмачки разсматривалъ.
   

Первый чиновникъ.

   Шельмецъ! ужь не сдобровать вамъ когда-нибудь...
   

Петровъ.

   Что вы, господа!-- ахъ, право... Тутъ ужь гдѣ намъ? когда такое покровительство: и начальство, и Силантьевъ, помѣщикъ богатѣйшій... Нѣтъ, Ванька-то каковъ? Ванюшка-то нашъ?.. ай-да Иванъ Алексѣичъ...

Гости прибываютъ.

Горошкинъ.

   Охъ, вы, зубоскалы!-- полно зубоскалить то, не въ трактирѣ собрались.
   

Сельдереевъ.

   Заворчалъ дѣдъ, немазаная телѣга...
   

Петровъ.

   При немъ, господа, объ Рожновыхъ ни-ни: дѣдушка влюбленъ въ сестрицу молодого.
   

Первый чиновникъ.

   Въ дѣвчонку-то? въ Марьюшку? ха, ха, ха!..

Общій смѣхъ.

Горошкинъ.

   Какая ты, сударь мой, барабошка пустая!-- больше ничего... прямая барабошка, истинная -- что говорить.

Общій хохотъ. Горошкинъ отходитъвъ глубинѣ появляются дѣвицы.

Петровъ.

   Господа! барышни, барышни!..

Чиновники перешептываются между собой.

Пересыпкинъ,-- который долго мялся подлѣ Чурягиной,

   Можно говорить?
   

Чурягина.

   Говорите.
   

Пересыпкинъ.

   Долго очень не ѣдутъ.
   

Чурягина.

   Фу, Господи!-- я думала, и впрямь что нужное Ну, бѣги за ними въ церковь, коли тебѣ невтерпёжъ дожидаться.

Отходитъ отъ него.

Пересыпкинъ.

   Зачѣмъ-же-съ бѣжать?.. а все-жь таки...

Три дѣвицы выходятъ на авансцену.

Первая дѣвица.

   Нѣтъ-съ, извините,-- еслибъ она кольцо уронила во время вѣнчанья, такъ это дѣйствительно примѣта дурная -- къ несчастью; а сморкаться при вѣнчаньѣ можно.
   

Вторая дѣвица.

   Сколькія невѣсты подъ вѣнцомъ плачутъ,-- какъ же не сморкаться? это ничего.
   

Третья дѣвица.

   Но ужь женихъ, я вамъ скажу,-- нѣтъ, никогда бы я за этакого не пошла.
   

Вторая дѣвица.

   Говорятъ, добрый и трудящій.
   

Третья дѣвица.

   Ужь не знаю... сморчокъ какой-то!.. изъ чиновниковъ есть гораздо привлекательнѣе.
   

Петровъ -- товарищамъ.

   Въ нашъ огородъ.
   

Первый чиновникъ.

   Держи карманъ.
   

Первая дѣвица.

   Вы какой танецъ предпочитаете?
   

Третья дѣвица.

   Вѣдь это съ кѣмъ танцовать: съ офицеромъ, такъ легкіе танцы,-- польку, вальсъ...
   

Первая дѣвица.

   Я до страсти вальсомъ увлекаюсь!
   

Третья дѣвица.

   А со статскимъ гораздо интереснѣе кадриль, потому-что разговаривать можно.
   

Петровъ.

   Приглашаютъ.
   

Сельдереевъ.

   Ну-ко, суньтесь.
   

Петровъ.

   А то нѣтъ? на васъ, что-ли, погляжу? на это запрещенія не положено
   

Сельдереевъ.

   Суньтесь, суньтесь!..
   

Петровъ.

   Да сейчасъ.

Идетъ къ дѣвицамъ, раскланивается и разговариваетъ.

Сельдереевъ -- ему вслѣдъ.

   Семенъ Андреичъ! Семенъ... ахъ! ахъ!.. ахъ, глядите, глядите, Петровъ-то... вотъ бестія?..
   

Пересыпкинъ -- который снова подошелъ къ Чурягиной.

   Спросить разрѣшаете?
   

Чурягина.

   Что еще?
   

Пересыпкинъ.

   Правда, сказывали, будто ихъ главный начальникъ, управляющій казенной палатой, сами на свадьбу пожалаютъ?
   

Чурягина.

   Обѣщалъ пріѣхать.
   

Пересыпкинъ.

   А у нихъ есть звѣзда?
   

Чурягина.

   Есть.
   

Пересыпкинъ.

   И лента есть?
   

Чурягина.

   Коли звѣзда, такъ и лента, разумѣется.
   

Пересыпкинъ.

   Что-жъ, они въ лентѣ пріѣдутъ?
   

Чурягина.

   Для васъ, что-ли, наряжаться?.. Экъ вамъ не Надоѣстъ разговаривать!.. (Отходя, чиновникамъ.) Возьмите его, ради Христа, что онъ все ко мнѣ вяжется?
   

Шаферъ -- вылетаетъ изъ боковой двери.

   Кажется, пріѣхали!

Убѣгаетъ въ среднюю дверь. За сценой музыка: торжественный маршъ. Многіе группируются у двери.

Первая дѣвица.

   Что-жь они нейдутъ?
   

Петровъ.

   Должно-быть, поздравлять стали.
   

Сельдереевъ -- товарищамъ.

   Смотрите, смотрите, такъ и увивается... вотъ бѣдокуръ!
   

Чурягина.

   Скажите, какіе парады сочиняютъ, -- фу!..
   

Шаферъ.

   Разступитесь, господа: молодые!

Музыка громче. Гости разступаются; влетаетъ офиціантъ, у него въ одной рукѣ крошечный подносъ аплике, на немъ бокалъ, въ другой -- бутылка шампанскаго. За нимъ молодые, Рожновъ и Рожнова, подъ-ручку; за ними Марьюшка и Егоровна; потомъ еще гости. Музыка смолкаетъ. Офиціантъ наливаетъ вино въ бокалъ и подаетъ поочередно то тому, то друг му гостю, постоянно повторяя: "За здоровье Ивана Алексѣича и Ольги Павловны?" Гость пьетъ и поздравляетъ, молодые кланяются; за ними слѣдуя, постоянно кланяется и Марьюшка. Гости поздравляютъ и Егоровну; на Марьюшку никто не обращаетъ вниманія. Когда очередь доходитъ до Петрова, онъ говоритъ молодой: "Вашей красотѣ сіять и радовать!" -- послѣ чего мимическая сцена; первая дѣвица недовольна, онъ ее уговариваетъ. Чурягина, выпивая, говоритъ: "Ну. что-жь, -- будьте счастливы, коли ужь такъ, дѣлать нечего!.." выпиваетъ, потомъ цѣлуетъ Егоровну и съ ней разговариваетъ Офиціантъ подходитъ къ Пересыпкину.

Офиціантъ -- подавая бокалъ.

   За здоровье Иванъ Алексѣича и Ольги Павловны!
   

Пересыпкинъ -- взявъ бокалъ.

   Честь имѣю проздравить, и чтобы много лѣтъ въ благоденствіи и...
   

Офиціантъ.

   Извольте кушать, не задерживайте.
   

Пересыпкинъ.

   Ни чего-съ.

Выпиваетъ Офиціантъ боротъ бокалъ и быстро отходитъ къ другимъ гостямъ; съ этой церемоніей процессія уходитъ въ другую комнату.

Петровъ -- который уже помирился съ дѣвицами.

   Эта коза чего сзади прыгаетъ?
   

Вторая дѣвица.

   Какъ вы такъ выражаетесь?-- это сестра молодаго.
   

Петровъ.

   Ахъ, дура, дура!-- она думаетъ, что и ей надо со всѣми раскланиваться.
   

Первая дѣвица.

   Вотъ вамъ дама, а насъ оставьте.
   

Петровъ.

   Нѣтъ, ужь позвольте...

Продолжаетъ разговаривать.

Первый чиновникъ.

   Что-жь, господа, пойдемте закусывать!..
   

Второй чиновникъ.

   Погоди,-- что ты...
   

Чурягина -- усаживаясь съ Егоровной.

   Какъ вамъ не радость! пристроили дочку, вамъ слава Богу... за благороднаго, за чиновника.
   

Егоровна.

   Что ужь тамъ благородство, -- былъ бы человѣкъ.
   

Чурягина.

   Да-съ, это первѣе всего.. Ну, что-же!-- Иванъ Алексѣичъ со мной былъ невѣжа и злодѣй, а вообще онъ хорошій человѣкъ.
   

Егоровна.

   Что-жъ онъ вамъ такое сдѣлалъ?
   

Чурягина.

   Ну ужъ тамъ, -- я прощу... Человѣкъ онъ смирный, всегда скажу; сестра у него, Марьюшка,-- дура, а онъ -- работящій и толковый.
   

Егоровна.

   Не пьющій...
   

Чурягина.

   Не пьетъ, никогда; этого за нимъ не водится. Вотъ яблоки очень любитъ, такъ точно, -- до яблоковъ очень охочъ.
   

Егоровна.

   Яблоки -- ничего...

Вбѣгаетъ канцелярскій сторожъ.

Сторожъ.

   Гдѣ молодые?-- генералъ пріѣхалъ!..

Убѣгаетъ въ другую дверь. Общее оживленіе, слышны возгласы: "генералъ пріѣхалъ!" Все встало. Черезъ минуту молодые выбѣгаютъ, забывъ всякій этикетъ; за ними Марьюшка. Въ дверяхъ разступаются: входитъ Короваевъ, за нимъ экзекуторъ Кашкинъ. Офиціантъ съ бутылкой подъ мышкой наскоро вытираетъ бокалъ.

Короваевъ.

   Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте... Не толпитесь, господа.
   

Кашкинъ.

   Подальше, господа, подальше, -- вы совсѣмъ стѣснили его превосходительство...
   

Офиціантъ -- подавая бокалъ

   За здоровье Ивана Алексѣича и Ольги Павловны!
   

Короваевъ.

   Ну, давайте, давайте, выпьемъ за здоровье Ивана Алексѣича. (Пьетъ; потомъ, замѣтивъ Егоровну.) -- А! Егоровна, поздравляю...

Егоровна кланяется. Короваевъ протягиваетъ руку, чтобъ отдать недопитый бокалъ. Кашкинъ беретъ у него бокалъ.

Кашкинъ.

   И мнѣ, Иванъ Алексѣичъ, позвольте поздравить...
   

Короваевъ.

   Замѣчаете вы: вино какое-то непріятное, горечью отзываетъ?
   

Кашкинъ.

   Совсѣмъ горькое-съ, ваше превосходительство, какъ горчица.
   

Рожновъ -- растерявшись, офиціанту.

   Ты что же это подаешь? какое вино?
   

Офиціантъ -- улыбаясь, тихо.

   До насъ не касается, порядки забываете: поцѣловаться должны.
   

Рожновъ.

   Ахъ, я ду... Олинька... начальству угодно...

Жадно цѣлуетъ ее.

Короваевъ.

   Однако, онъ смирёнъ, смирёнъ, а цѣловаться умѣетъ.
   

Кашкинъ.

   Въ тихомъ омутѣ, ваше превосходительство...

Въ это время Марьюшка поцѣловала въ плечо Рожнова.

Короваевъ.

   Это кто?
   

Рожновъ.

   Сестра моя; ваше превосходительство.
   

Короваевъ.

   Ахъ, да, помню,-- васъ только двое; вы вѣдь сироты? другой родни нѣтъ?
   

Марьюшка.

   Нѣтъ-съ.
   

Короваевъ.

   Ну, вотъ теперь будете трое; да еще Егоровну прихватите, такъ и всѣ четверо... Ну, рады, что-ль?
   

Марьюшка.

   Очень-съ! очень-съ!..
   

Рожновъ.

   Я, ваше превосходительство, не смѣю, какъ и благодарить... Я всей жизнью моей теперьче вамъ обязанный... и невѣстой моей, и счастье этакое...

Марьюшка цѣлуетъ Ольгу.

Ольга.

   Марьюшка, довольно.
   

Короваевъ -- садясь.

   Подарка я вамъ на свадьбу не привезъ... а вотъ какой я вамъ привезъ свадебный подарокъ: я васъ назначаю помощникомъ столоначальника въ недоимочный столъ моей канцеляріи.
   

Голоса.

   Ого!.. поди-жь ты!.. т-сс!!.
   

Рожновъ -- бормочетъ.

   Ваш... превосх... ваш... пр...
   

Короваевъ.

   Я знаю: вы молоды, вы всего три года, какъ на службѣ, и воспитанье получили мизерное, въ уѣздномъ училищѣ; но для меня тутъ большого грѣха нѣтъ...
   

Срѣтенскій.

   Бывали у насъ, ваше превосходительство, и ученые, да службу не лучше насъ понимали.
   

Короваевъ.

   Кто говоритъ,-- всякое ученье полезно и весьма; но, имѣя въ виду наше спеціальное дѣло, чиновное...
   

Срѣтенскій.

   Именно, ваше превосходительство,-- службу...
   

Кашкинъ.

   Тсс!..
   

Короваевъ.

   Пускай меня зовутъ консерваторомъ и отсталымъ, -- я нахожу, что чиновникъ прежде всего долженъ быть чиновникомъ; это такой-же спеціалистъ, какъ всякій другой: какъ медикъ, какъ инженеръ. Если ты машинистъ на желѣзной дорогѣ, я съ тебя требую, чтобъ ты умѣлъ вести локомотивъ... Знаешь ты при этомъ, кто былъ Людовикъ XIV,-- хорошо,-- не знаешь, не бѣда. Такъ и у насъ: главное -- опытъ и знаніе спеціальное,-- знаніе нашего дѣла, а не ботаника тамъ какая-нибудь или антропологія... такъ-ли я говорю, господа?
   

Голоса.

   Точно такъ, ваше превосходительство!..
   

Короваевъ.

   Гдѣ-же можно это пріобрѣсти?.. исключительно, у насъ же, на службѣ; только-бы человѣкъ обладалъ способностью и усидчивостью, усидчивостью и способностью... Вильямь Шекспиръ былъ великій писатель, а я его къ себѣ въ столоначальники не возьму; Моцартъ -- замѣчательный музыкантъ, а въ бухгалтеры къ намъ не годится... Вотъ, напримѣръ, Горошкинъ...
   

Горошкинъ -- выступая.

   Что прикажете, ваше превосходительство?
   

Короваевъ.

   Знаете-ли вы, что написалъ знаменитый ученый, философъ Спиноза?
   

Чурягина.

   Какъ онъ назвалъ?
   

Горошкинъ.

   Кто такой-съ?
   

Короваевъ.

   Я говорю: что Спиноза написалъ? еврейскій философъ Спиноза...
   

Горошкинъ.

   Жидъ, ваше превосходительство, что-жь онъ путнаго можетъ написать? мошенничество какое-нибудь.
   

Короваевъ.

   Нну, оставимъ... а можете-ли вы мнѣ тотчасъ-же сдѣлать справку о сбавкѣ оброчной подати съ крестьянъ извѣстнаго уѣзда, волости и селенья за прошлый годъ?
   

Горошкинъ.

   Отчего-жь не сдѣлать, ваше превосходительство? У насъ эти дѣла хранятся въ шкафу, что въ канцеляріи, на второй полкѣ, гдѣ еще этакая трещинка... тутъ потоньше-то дѣло -- это третьяго года, а потолще -- прошлогоднее..
   

Короваевъ.

   Благодарю. Теперь я всѣхъ спрашиваю: что для насъ на службѣ важнѣй? Я либерала спрашиваю: что важнѣй?-- чтобъ почтенный Горошкинъ зналъ про Спинозу, или про трещинку на второй полкѣ канцелярскаго шкафа?
   

Чурягина.

   Вотъ мой покойный мужъ, ваше превосходительство, говаривалъ тоже..
   

Кашкинъ -- вполголоса Чурягиной.

   Позвольте, будьте вѣжливы...
   

Короваевъ.

   Есть еще другая черта, господа, которую мы въ чиновникѣ цѣнимъ,-- это почтительность къ начальству и, скажу не обинуясь, даже нѣкоторое подобострастіе... Конечно, литература подсмѣивается надъ этимъ; но, господа, развѣ это не верхоглядство?.. мы желаемъ подобострастія не для себя, а для дѣла. Административная механика -- та-же армія, начальникъ отдѣльной части -- тотъ-же полководецъ. Безъ субординаціи нѣтъ единства, безъ единства нѣтъ правильности дѣйствія. Я, напримѣръ, составляю средоточіе казенной палаты; я приказываю -- вы повинуетесь, все изъ меня и все ко мнѣ!.. Литература обратила въ насмѣшку слово "трепетъ передъ начальствомъ", -- но не будетъ трепета, не будетъ и послушанія; а чтобъ машина двигалась, нужно послушаніе безпрекословное. Такъ-ли я говорю, господа?
   

Голоса.

   Точно такъ, совершенно справедливо, ваше превосходительство!...
   

Короваевъ.

   Вотъ почему, любезнѣйшій господинъ Рожновъ, я васъ отличаю... въ васъ есть способность, въ васъ есть усидчивость и подобострастіе къ начальству, изъ васъ можетъ выработаться хорошій спеціалистъ. Оттого я, въ примѣръ другимъ, вамъ даю повышеніе, гдѣ вы можете выказать себя, такъ-сказать, идти впередъ. Теперь вы не проходимецъ какой-нибудь, пролетарій, и не мальчишка, -- вы обзавелись семьей, вы гражданинъ общества со всѣми его правами... поддерживайте достоинство этого званія и трудомъ, и порядочностью, и всѣмъ...
   

Рожновъ.

   Ваше превосходительство! что-же бы я былъ за свинья, еслибъ не понималъ всѣхъ благодѣяній, которыя... теперь, ваше превосходительство... да пока не тресну, ваше превосходительство, я всей душой... ночи на пролетъ за работой...
   

Короваевъ.

   Ну, ну, хорошо... вѣрю, вѣрю, дай вамъ Богъ и благослови васъ!... Что же танцы? начинайте танцовать, господа, веселитесь!... (Общее оживленіе, говоръ: "музыка! танцы!" Онъ подходитъ къ Ольгѣ и беретъ ее за обѣ руки.) Вотъ вы, Оленька, теперь и дама, чиновница... молоденькая, хорошенькая чиновница...
   

Ольга.

   Ахъ, ваше превосходительство...
   

Егоровна.

   Не конфузься, душенька, -- ничего, генералъ шутятъ.
   

Короваевъ.

   Держите мужа въ рукахъ, строго, чтобъ не баловался, чтобъ служилъ прилежно, да въ гору бы шелъ, въ гору.
   

Марьюшка.

   Ваше превосходительство, мой братъ не такой... онъ самъ... онъ...
   

Короваевъ, не слушая ее, уходитъ.

   За нимъ молодые, Егоровна и многіе гости.
   

Чурягина -- Марьюшкѣ.

   Что ты суешься? охъ, глупая, ей-Богу!-- тебѣ ли учить начальство?

Марьюшка уходитъ за всѣми.

Пересыпкинъ.

   А генералъ-то вашъ!...
   

Чурягина.

   Что?
   

Пересыпкинъ.

   Уменъ.
   

Чурягина.

   А ты думалъ, даромъ чины даются.

Уходитъ.

Пересыпкинъ -- Горошкину.

   Я сказываю про генерала: уменъ вашъ генералъ! что говорилъ-то!...
   

Горошкинъ.

   Да ужь!...

Пересыпкинъ уходитъ.

Второй чиновникъ.

   Каково, дѣдушка, Ивану Алексѣичу повезло!
   

Горошкинъ.

   Заслужилъ, такъ и повезло.
   

Сельдереевъ.

   Чѣмъ это? скажите, не слыхали.
   

Горошкинъ.

   Примѣрнымъ поведеніемъ.
   

Сельдереевъ.

   Черезъ женскіе глазки, черезъ бабью власть! Видывали мы эти штучки, понимаемъ... щенокъ подворотный, -- вдругъ этакое мѣсто! мы старше его, да обойдены.
   

Первый чиновникъ.

   Пойдемте, господа, закусывать.
   

Срѣтенскій.

   Эхъ, вѣдь вамъ не терпится... разворошите закуску, потомъ къ ней генерала подводи.

Уходитъ; за нимъ Сельдереевъ и первый чиновникъ.
Входитъ Силантьевъ.

Силантьевъ.

   Ишь ты, дымъ столбомъ!.. балъ въ полномъ разгарѣ... А, дѣдушка, здравствуй... что, Валерій Николаичъ здѣсь?
   

Горошкинъ.

   Какъ же-съ, его превосходительство въ той залѣ: пошли на танцы взглянуть
   

Силантьевъ.

   Ну, я туда не пойду, мнѣ и здѣсь жарко. Ступай-ка, дѣдъ, скажи ему, что я пріѣхалъ. Зови его сюда и жениха съ невѣстой.
   

Горошкинъ.

   Слушаю-съ.

Уходитъ.

Силантьевъ -- второму чиновнику.

   А ты, Стрючкинъ, что тутъ даромъ торчишь? Слетай, братецъ: въ моей коляскѣ тамъ три бутылки шампанеи, я привезъ, -- прикомандируй ихъ сюда, да стаканчиковъ спроворь.
   

Второй чиновникъ.

   Тотчасъ, Петръ Филипычъ.
   

Егоровна -- возвращаясь.

   Слышу, Петръ Филипычъ пріѣхалъ... ахъ, родноя нашъ, благодѣтель, что-жь въ церковь-то не пожаловали?
   

Силантьевъ.

   Что я -- попъ, что-ли? не мнѣ ихъ вѣнчать... вотъ къ бутылкамъ дѣло подошло, такъ мы тутъ какъ тутъ, а ваши церемоніи -- не наша статья. Гдѣ-жь молодые?
   

Егоровна.

   Сейчасъ идутъ, батюшка... да вотъ они, и генералъ съ ними.

Вбѣгаетъ Рожновъ.

Рожновъ.

   Петръ Филипычъ! извините-съ, не встрѣтили...

Входитъ Короваевъ, Ольга, Чурягина и другіе гости.

Короваевъ.

   Опаздываешь, братъ, опаздываешь! здравствуй.
   

Силантьевъ.

   Ну? окрутили голубчиковъ?
   

Рожновъ

   Что-жь шампанскаго не даютъ Петру Филипычу? Офиціанта позовите скорѣй!..
   

Силантьевъ.

   Ну тебя къ черту съ твоимъ шампанскимъ! Еще, пожалуй, кислятины какой поднесешь, московскаго аптечнаго производства; я своего привезъ... да что тамъ Стрючкинъ какой-то не несетъ?
   

Второй чиновникъ -- принося вино и стаканы.

   Иду, Петръ Филипычъ, откупоривали.
   

Силантьевъ.

   Ставь сюда.-- (Наливаетъ стаканъ).-- Ну вотъ, по здравляю, и будьте счастливы... а теперь убирайтесь всѣ вонъ. Ваше превосходительство, садись, мы съ тобой кутить будемъ.
   

Короваевъ.

   Ступайте, господа, танцуйте, веселитесь...
   

Силантьевъ.

   Эй, господинъ шаферъ, поди-ка сюда!.. выпроводи-ка ихъ, голубчикъ, и двери затвори, чтобы намъ не мѣшали.
   

Шаферъ.

   Пожалуйте, господа, въ залу.
   

Короваевъ садясь.

   Веселитесь, веселитесь...

Гости постепенно уходятъ, выправаживаемые шаферомъ.

Силантьевъ.

   А молодую мы себѣ оставимъ, она у насъ вмѣсто хозяйки будетъ... такъ и раздѣлимся: мужу тѣхъ гостей отдадимъ, а тебѣ, Олинька, насъ.
   

Рожновъ.

   Какъ прикажете-съ. Господа, въ залу пожалуйте.

Выправаживаетъ гостей.

Чурягина.

   Петръ Филипычъ! можно и мнѣ къ вамъ?
   

Силантьевъ.

   Нѣтъ, нѣтъ, спрячьтесь, спрячьтесь... намъ хорошенькихъ не надо.
   

Шаферъ.

   Пойдемте же, не сердите...
   

Чурягина.

   Я вѣдь только спросила, что-жь?..

Всѣ уходятъ, кромѣ Силантьева, Короваева, Егоровны и Ольги.

Силантьевъ.

   Ну, наливай намъ, хозяюшка, и потчуй...
   

Егоровна.

   Да благодари Петра Филипыча, за всѣ его милости, ручку поцѣлуй.
   

Силантьевъ.

   Ты глупѣй-то ничего выдумать не могла?
   

Егоровна.

   Какъ-же, Петръ Филипычъ!-- вы ей ближе отца... ростили ее, баловали; теперь замужъ выдали., шутка-ли!-- и приданое подарили, и домъ...
   

Силантьевъ.

   Ну, затянула панихиду!.. мы вотъ молодиться хотимъ, можетъ -- пріударить за ней, какъ жёномы, а ты насъ покойниками дѣлаешь... ручку цѣлуй!.. ты бы сказала -- въ губки...
   

Егоровна.

   Это какъ хочешь, родимый, твоя воля.
   

Силантьевъ.

   Поди-ка, Ольгунька... (цѣлуетъ ее).-- Такъ-то лучше. Ишь ты, генералъ-то нашъ... смотри... ишь его, старый котъ, какъ надулся, -- завидно небось?
   

Короваевъ.

   Ты, должно быть, Петръ Филипычъ, сегодня плотненько пообѣдалъ?
   

Силантьевъ.

   Да таки взводика три позаложили.
   

Короваевъ -- показывая на голову.

   То-то у тебя въ чердакахъ-то дымокъ гуляетъ.
   

Егоровна.

   Ваше превосходительство! вѣдь онѣ шутятъ, у нихъ карахтеръ такой...
   

Силантьевъ.

   А ты тутъ что толчешься?-- пошла!... тебя никто не оставляя ь.
   

Егоровна.

   Какъ изволишь, батюшка, уйду.

Уходитъ.

Силантьевъ.

   Ты на него, Олинька, не смотри, что онъ такой степенный да важный,-- онъ волкъ!.. ты его остерегайся, къ себѣ не пускай.
   

Ольга.

   Нѣтъ, что-же въ нихъ,-- они всегда такіе вѣжливые ко мнѣ...
   

Силантьевъ.

   Я тебѣ говорю, не довѣряй... Ты думаешь, что онъ генералъ, такъ у него чорта не сидитъ за плечами?
   

Короваевъ.

   Удивительное дѣло, Петръ Филипычъ: старый ты человѣкъ -- и не можешь себя удержать, чтобъ не нализаться! Прилично-ли въ твои годы этакъ разсудокъ терять и этакій пошлости...
   

Силантьевъ.

   Пожалуйста, ужь не притворяйся тихоней, святоша какой!.. а что ты третьяго дни нашептывалъ мадамъ Обринской?.. Ты меня вотъ пьянымъ называешь,-- ну, положимъ, я пьянъ; а вѣдь ты не былъ пьянъ...
   

Короваевъ.

   Петръ Филипычъ!
   

Силантьевъ.

   Хочешь, скажу, что ты нашептывалъ мадамъ Обринской?
   

Ольга.

   Когда имъ непріятно, зачѣмъ вы...
   

Силантьевъ.

   Онъ вѣдь, Оливка, съ дѣтства такой бѣдовый. Мы съ нимъ вмѣстѣ въ гимназіи были и въ университетѣ; всегда вотъ этакій-же важный и спокойный, а за угломъ такую пулю отольетъ, ухъ!.. да чтожъ ты? видишь, стаканы пусты; что-жь ты не подливаешь?
   

Ольга -- наливъ стаканы.

   Пожалуйте...
   

Силантьевъ.

   Одинъ разъ, что съ нимъ было! -вотъ мы смѣялись-то... какъ его отдули...
   

Короваевъ -- раздраженно.

   Мнѣ не наливайте, -- я не хочу больше.
   

Силантьевъ.

   Чего ты сердишься, -- вѣдь это давно было, и синяки всѣ зажили. Были мы тогда, Ольгунька, еще мальчишками: сорванцы страшные?.. и поѣхали за городъ, въ деревню, на чистый воздухъ дебоширствовать; пирогъ съ грибами захватили, вина краснаго... только вдругъ, смотримъ: нашъ тихоня пропалъ... гдѣ онъ? куда дѣвался?..
   

Короваевъ.

   Какъ это тутъ свѣчи только по стѣнамъ... потрудитесь, Ольга Павловна, огня мнѣ приказать, закурить сигару...
   

Ольга.

   Я сейчасъ за спичками сбѣгаю
   

Короваевъ.

   Пожалуйста. (Ольга уходитъ). Петръ Филипычъ! это, наконецъ, невозможно! ты долженъ же все-таки помнить, что она жена моего подчиненнаго, мелкаго чиновника... вѣдь мы не равные и субординація...
   

Силантьевъ.

   Ахъ, святители небесные! какъ хватилъ.
   

Короваевъ.

   Ты видишь: и ей неловко, и мнѣ неловко... что это за халатность такая!-- ты на долженъ забывать положеніе, въ которое я поставленъ и...
   

Силантьевъ.

   Ну! еще что скажешь?
   

Короваевъ.

   Скажу, что я, наконецъ, требую, чтобъ ты велъ себя прилично; иначе я тутъ одной минуты не останусь.
   

Силантьевъ.

   Ахъ, какъ я люблю, когда ты сердишься!
   

Короваевъ.

   А я этого совсѣмъ не люблю.
   

Силантьевъ.

   Постой, погоди,-- ну, куда? вонъ она тебѣ спички принесла.

Вошла Ольга.

Ольга.

   Извольте-съ.

Зажигаетъ спичку; Короваевъ закуриваетъ сигару.

Короваевъ.

   Merci.
   

Силантьевъ.

   Ну, Олинька, что мнѣ тутъ за тебя досталось!.. Это онъ нарочно тебя за спичками отправлялъ, чтобъ мнѣ выговоръ сдѣлать. Онъ, должно быть, за тобой приволокнуться хотѣлъ, а я его на свѣжую воду вывелъ.
   

Короваевъ -- вспыливъ.

   Я вижу, съ вами сегодня рѣшительно разговаривать нельзя.

Хочетъ взять свою шляпу, но Силантьевъ выхватываетъ ее изъ-подъ рукъ.

Силантьевъ.

   Не пущу.
   

Короваевъ.

   Отдайте шляпу.
   

Силантьевъ.

   Ну, погоди, ну, постой, душенька, поцѣлуемся.... да перестань же сердиться, ну тебя къ шуту. Олинька! вѣдь онъ не дуренъ, когда такъ -- въ азартѣ...
   

Короваевъ.

   Я васъ покорнѣйше прошу не продолжать вашихъ глупыхъ шутокъ и отдать мнѣ шляпу.
   

Силантьевъ.

   Только вотъ одно: зачѣмъ онъ волосы краситъ?.. я сколько разъ ему говорилъ... зачѣмъ ты волосы красишь?
   

Короваевъ.

   Что же? силой, что-ли, мнѣ у васъ шляпу отнимать?
   

Ольга.

   Петръ Филипычъ, перестаньте...
   

Короваевъ.

   Я не желаю здѣсь больше оставаться; кажется, ясно вамъ говорю?
   

Силантьевъ.

   Ну на, бери свою шляпу и убирайся, коли ужь впрямь прогнѣвался.
   

Ольга -- испуганно.

   Какъ же такъ, ваше превосходительство? я мужа позову проводить.
   

Короваевъ.

   Сдѣлайте одолженіе, не безпокойтесь, -- не надо.
   

Ольга.

   Какъ же можно такъ...

Убѣгаетъ.

Силантьевъ.

   Погоди ты, скажи: что-жь это ты серьёзно ссориться хочешь?
   

Короваевъ.

   Я, Петръ Филипычъ, неоднократно замѣчалъ, что съ вами запросто вести себя нельзя... я не привыкъ къ такому кабацкому обращенію, и потому вы мнѣ сдѣлаете большое одолженіе, если совсѣмъ меня знать не будете.
   

Силантьевъ.

   А мнѣ очень нужно! посмотрѣлъ я, что ты управляющій казенной палатой!.. да хоть вѣкъ не встрѣчайся, очень радъ.

Боковая дверь растворяется. На сцену врывается Рожновъ, за нимъ Ольга и толпа гостей, изъ коихъ большая часть остается въ дверяхъ.

Рожновъ -- испуганно.

   Ваше превосходительство... ваше превосходительство...
   

Короваевъ.

   Я сказалъ что, проводовъ не нужно.

Уходитъ.

Силантьевъ.

   И провались онъ совсѣмъ!.. ну! чего вы остолбенѣли? музыку, танцы!.. за здоровье молодыхъ! урра!!...

Пьетъ. Остальные въ нѣмомъ ужасѣ. Картина.

-----

Между первымъ и вторымъ дѣйствіями проходитъ около двухъ мѣсяцевъ.

   

ВТОРОЕ ДѢЙСТВІЕ.

Бѣдная, но чисто убранная комната у Рожнова.

Рожновъ во фрачныхъ брюкахъ и жилетѣ разбираетъ и записываетъ какія-то бумаги у стола справа. Слѣва Ольга, празднично одѣтая, приглаживаетъ щеткой шляпу-цилиндръ. Фракъ бережно положенъ на стулъ.

Ольга.

   Это ужь я не знаю какъ: будто нѣтъ другихъ чиновниковъ: все тебѣ да тебѣ... На службѣ пишешь, пишешь, да еще дома, жить-то когда же?
   

Рожновъ.

   Это ничего, Олинька; это что!.. это временно,-- начальство испытать хочетъ.
   

Ольга.

   И мнѣ-то какъ-то обидно: теперь я совсѣмъ дама, свой мужъ у меня, и все онъ за бумагами да на службѣ, а я все одна, да одна.
   

Рожновъ.

   Вотъ сегодня вмѣстѣ будемъ, -- на весь годъ навеселимся.
   

Ольга.

   Ты теперь отъ службы-то ужь и худѣть сталъ; пожалуй, еще захвораешь, -- вотъ одолжишь!
   

Рожновъ -- подходя къ ней.

   Это что -- работа!-- не въ этомъ сила... а вотъ, Олинька, что меня больше тревожитъ: не угодишь ему никакъ.,
   

Ольга.

   Кому?
   

Рожновъ.

   Генералу нашему, управляющему. Прежде, бывало, отъ тебя такъ отечески позоветъ и наставленье скажетъ, и все, -- теперь никогда и не спроситъ, и не поздоровается... идетъ мимо, словно какъ по голому полю, не видитъ никого и головой не кивнетъ.
   

Ольга.

   А ты бы къ нему на дорогу подсунулся, да раскланялся, чтобъ онъ замѣтилъ.
   

Рожновъ.

   Зачѣмъ? хотѣлъ замѣчать, такъ замѣчалъ, насильно не заставишь. Съ самой свадьбы мнѣ слова не сказалъ; а вѣдь благословлялъ, и все-жь-таки участье было. Только чрезъ начальника отдѣленья вышлетъ; шваркнутъ тебѣ дѣло подъ-носъ: управляющій, молъ, приказалъ, да управляющій сдѣлалъ замѣчаніе. Сердится онъ, чти-ли?.. ужь, кажется, стараешься, изъ кожи лѣзешь, -- не понять, что такое.

Опять берется за работу. Вбѣгаетъ Марьюшка съ женскимъ воротникомъ въ рукахъ.

Марьюшка.

   Вотъ, сестрица, извольте: и вымыть успѣла и выгладила. Тутъ вотъ пятнышко, сестрица, это не выведешь; тутъ что-нибудь должно-быть попало... да ничего, въ складкахъ не замѣтно. Позвольте, я вамъ надѣну.
   

Ольга.

   Ну, надѣнь. (Мѣняетъ воротничекъ.) Сзади-то пришпиль, чтобъ незамѣтно было.

Марьюшка -- поправляя ей воротничокъ и пришпиливая его.

   Сейчасъ къ намъ просвирня приходила отъ Вознесенья. Я глажу воротникъ, а она входитъ, кухаркѣ объ ея сынѣ говорить... разсказывала... церква-то какъ разъ насупротивъ Силантьева, такъ они все знаютъ, что тамъ дѣлается... сестрица! какой пиръ готовится у него сегодня, страсть!
   

Ольга.

   Обыкновенно, какъ каждый годъ имянины справляетъ.
   

Марьюшка.

   Цыплятъ, говоритъ, однихъ сорокъ паръ передушили. Три повара наняты; всѣ въ бѣлыхъ колпакахъ, -- такъ ножами и стукаютъ, такъ и стукаютъ... Пирожковъ слоеныхъ сколько надѣлали, Боже мой!.. Мороженое, сестрица, будетъ трехъ сортовъ: вишневое, земляничное и фисташки...
   

Рожновъ.

   Ты -- "фисташки"... ты сама-то что не одѣваешься? скоро вѣдь пора идти.
   

Марьюшка.

   Я поспѣю, братецъ, поспѣю. Позвольте вотъ, сестрица, тутъ волоски у васъ размотались. (Причесываетъ Ольгу.) Музыка будетъ полковая, и за обѣдомъ будетъ играть: всѣ ѣдятъ, а музыка играетъ; и все въ мундирахъ, все желтой тесьмой обшиты. А вечеромъ будетъ иллюминація. Я видѣла сегодня фонарь большущій протащили, должно-быть -- туда же... и фейверокъ.
   

Ольга.

   Я вижу, Марьюшка, ты рада, что съ нами къ Силантьеву на имянины пойдешь?
   

Марьюшка.

   Ахъ, сестрица, прямо скажу: ужь какъ рада, такъ это просто ужасти!.. Я и въ прошломъ году въ этотъ день у нихъ подъ заборомъ изнывала, -- знаете, гдѣ у нихъ частоколъ старый, -- мы его расшатали и смотрѣли, какъ гости веселятся. Господи! думала, хоть-бы въ садъ-то пустили погулять, хоть-бы поглядѣть, какъ другіе-то тѣшатся!.. Вдругъ и я теперь сама тамъ буду гостья, и угощать меня будутъ, и гуляй тамъ, гдѣ хочешь... Ахъ, что же вѣдь это!.. и все вы, сестрица; вотъ это черезъ васъ какія намъ удовольствія.
   

Рожновъ.

   Иди ты одѣваться.
   

Марьюшка.

   Да что мнѣ? одна минута... еще дѣдушка долженъ придти, васъ смѣнить; безъ дѣдушки не уйдете. Ахъ, что я попрошу... братецъ, сдѣлаете вы для меня.
   

Рожновъ.

   Что тамъ?
   

Марьюшка.

   Станьте вы теперь подъ ручку съ Олинькой, какъ вы входить будете... тамъ-то я, пожалуй, въ толпѣ не разгляжу, такъ хоть здѣсь на васъ полюбуюсь.
   

Рожновъ.

   Вотъ выдумала!
   

Марьюшка.

   Голубчикъ, братецъ, пожалуйста... вотъ фракъ, надѣвайте фракъ. (Надѣваетъ ему фракъ.) Какіе эти господа странные, что не носятъ они фраковъ со свѣтлыми пуговицами, -- гораздо красивѣе... все какъ-будто немножко военнаго прибавляетъ.
   

Ольга.

   Болтушка ты какая.
   

Марьюшка.

   Ну-ка, ну-ка, какъ вы подъ-ручку? ну?
   

Рожновъ.

   Ахъ, глупая, глупая!.. ну, вотъ... ну, вотъ такъ!

Беретъ Ольгу подъ-ручку. Ольга смѣется.

Марьюшка.

   Чудо какъ безподобно!.. какіе вы оба красавцы: и сестрица красавица, и вы красавецъ!.. Стойте, стойте, стойте!.. вотъ-бы вамъ, братецъ, такъ вмѣстѣ сняться, портретъ, фотографію.
   

Рожновъ.

   Олинька! а что ты думаешь? можетъ когда деньги будутъ, -- если къ Рождеству наградныя дадутъ...
   

Ольга.

   Такъ не такъ -- надо, а вотъ какъ: ты чтобъ сидѣлъ, а я тебѣ на плечо руку положу. Садись.-- (Онъ садится. Она ему кладетъ руку на плечо) Вотъ какъ надо; такъ всегда снимаются.
   

Марьюшка.

   Такъ еще будетъ превосходнѣе!..
   

Рожновъ -- быстро вскакивая.

   Да нѣтъ! куда же это годится! ты должна сидѣть... губернаторша моя ненаглядная, какъ я смѣю передъ тобой сѣсть?!. Садись, садись, садись же -- (Насильно усаживаетъ ее и начинаетъ жадно цѣловать въ лицо и шею.) Ахъ, Оля моя...
   

Ольга.

   Оставь! что ты? съ чего это? Ванюшка! отстань, баловникъ!..

Марьюшка смѣется и хлопаетъ въ ладоши. Входитъ Чурягина.

Чурягина.

   Фу, страсти какія!-- въ нѣжности влопалась, извините.
   

Рожновъ -- отходя отъ жены и посмѣиваясь.

   Ничего-съ.
   

Марьюшка.

   Анна Васильевна, посмотрите, какіе они душечки!
   

Чурягина.

   И то что-то больно разукрасились.
   

Марьюшка.

   На имянины идемъ, къ Силантьеву, -- и я иду.
   

Чурягина.

   Какъ же безъ тебя? безъ тебя и праздникъ не въ праздникъ. Что, маменька-то у васъ все еще тамъ служитъ?
   

Ольга.

   Все тамъ.
   

Чурягина.

   Въ нянюшкахъ.
   

Ольга.

   Да, при дѣтяхъ.
   

Чурягина.

   Что-жь вы ее къ себѣ не возьмете?.. Своя семья у старушки, а она по. чужимъ людямъ въ прислугахъ живетъ.
   

Ольга.

   Трудно еще намъ пока и тѣсно: полъ-дома жильцамъ отдаемъ. Да маменька сама не хочетъ, не тяготится, -- свыклась тамъ. Вотъ, Богъ дастъ, разживемся, такъ...
   

Марьюшка.

   Ну, я одѣваться пойду.
   

Рожновъ.

   Давно тебя гонятъ.
   

Марьюшка.

   Что вы мнѣ, сестрица, обѣщали-то...

Машетъ рукой, растопыря пальцы.

Ольга.

   Перчатки?-- сейчасъ, хорошо.
   

Марьюшка.

   Какъ я сегодня расфранчусь, Анна Васильевна, посмотрите-ка!

Убѣгаетъ.

Чурягина.

   Чистая полоумная!
   

Рожновъ.

   Олинька! принеси же водку то.
   

Ольга.

   Да, да.

Уходитъ.

Чурягина.

   Кому это водку? ужь не мнѣ ли?
   

Рожновъ.

   Нѣтъ-съ; я знаю: вы не пьете. Дѣдушка Горошкинъ обѣщалъ придти сегодня за меня поработать. Навалили на меня, Анна Васильевна, недоимочную вѣдомость составлять; очень много работы, да еще торопятъ. Мы-то сегодня на имянины собрались, вотъ дѣдушка и посидитъ пока; у него бумаги-то подъ руками, какъ живыя ходятъ.
   

Чурягина.

   Вижу, вижу, что ты, какъ блинъ въ сметанѣ, тутъ облизываешься... средь бѣла дня расцѣловывается,-- Палестины какія себѣ устроилъ.
   

Рожновъ.

   Я точно, Анна Васильевна, что какъ-будто задурѣлъ: никогда въ жизни того не думалъ, что можетъ такое счастье быть, какъ вотъ теперь мое.
   

Чурягина.

   Очень ужь жена по вкусу пришлась?
   

Рожновъ.

   Да вотъ какъ: вѣдь я знаю, что и она человѣкъ, и грѣхи у нея должны быть, какъ же безъ грѣховъ? а мнѣ все кажется, что это невозможно, что особенная она какая-то, небывалая. Умница -- послушали бы, какъ она намъ разсказывать начнетъ!.. въ домѣ хлопотушка: все знаетъ, все устроитъ... красоты такой!.. Вотъ вѣдь вы смѣетесь, а мнѣ иной разъ видится, словно она и не ходитъ,-- такъ, какъ-будто, по воздуху... а цѣловать станетъ!..
   

Чурягина.

   Ишь тебя оплели: заговариваться сталъ. Оттого ты и глупости дѣлаешь, и вредъ себѣ наносишь...
   

Рожновъ.

   Какой это-съ?
   

Чурягина.

   Ты думаешь, это хорошо, что ты передъ помѣщикомъ Силантьевымъ юлой юлишь?
   

Рожновъ.

   Откуда вы берете?
   

Чурягина.

   Какъ откуда? иначе то развѣ бы онъ сталъ вамъ такую честь дѣлать: самъ сюда заѣзжать?.. Господи!-- да мало этого: къ нему первыя лица губерніи на имянины собираюся, а онъ и твою дуру, Марьюшку, пригласилъ.
   

Рожновъ.

   Онъ намъ благодѣтель.
   

Чурягина.

   А неизвѣстно тебѣ, что этотъ благодѣтель съ твоимъ начальникомъ въ ссорѣ состоитъ?
   

Рожновъ.

   Повздорили маленько тогда еще, на свадьбѣ.
   

Чурягина.

   Не маленько,-- совсѣмъ разругались. Вражда такая -- слышать другъ о другѣ не могутъ. Ты думаешь, начальство не вникаетъ, къ кому его чиновники льнутъ и съ кѣмъ водятся.
   

Рожновъ.

   Позвольте. Анна Васильевна, я-то тутъ причемъ же: ссорятся они промежъ себя или нѣтъ? я человѣкъ маленькій, въ зависимости живу; коли я свое дѣло правлю въ точности да въ акуратности...
   

Чурягина.

   Ахъ, ты, чиновникъ, чиновникъ!.. какой ты чиновникъ, коли я, баба, больше твоего службу понимаю?.. Гдѣ же это видано, чтобъ служащій во всемъ съ начальствомъ не соображался?-- нѣтъ, коли хочешь ты служить по настоящему и впередъ идти, ты служи всей своей душой, всѣмъ существомъ и помышленіемъ. Начальникъ глядитъ направо -- и ты гляди, начальникъ дрыгнулъ головой -- и ты дрыгай,-- чего: узналъ ты, что начальникъ квасъ любитъ, а ты все пилъ кислые щи, и брось ихъ, и самъ квасъ пей,-- по крайности, всегда начальникъ про тебя скажетъ, что ты вкусъ имѣешь настоящій.
   

Рожновъ.

   Вѣдь и примѣняешься, коли что можно.
   

Чурягина.

   У меня мужъ покойникъ, знаешь, какъ служилъ: ходитъ за управляющимъ-то да и выглядываетъ его сверху до низу до каждой крапиночки... и бакенбарды себѣ такъ подбривалъ, какъ управляющій, и хохолокъ дѣлалъ. Одинъ разъ какъ было: замѣтилъ мой мужъ, что у управляющаго заплаточка на сапогъ положена; такъ онъ на новые сацоги заплатку нашилъ... и замѣтили,-- бережливымъ назвали. Такъ ты вотъ какъ служи!
   

Рожновъ.

   Поди вотъ узнай, чего они хотятъ.
   

Чурягина.

   Въ томъ-то твоя и задача, что узнай. Я къ тебѣ не съ вѣтру пришла, я нарочно... зла твоего не помня, нарочно пришла наставить тебя и остеречь. Были у меня вчера кое-кто изъ чиновниковъ -- и экзекуторъ, и намеки такіе про тебя нехорошіе пускаютъ. Вишь ли, будто ты богатый, въ своемъ домѣ живешь, и жена у тебя красивая, и покровитель у нея богатѣйшій,-- изъ-за жены тебя всячески за уши тянуть станетъ...
   

Рожновъ.

   Болтать-то имъ нечего, скотамъ, вотъ и врутъ. Польстились на мой домъ, что есть навѣсъ отъ дождя прикрыться.
   

Чурягина.

   Тебѣ, молъ; за женой, какъ у Христа за пазухой, оттого ты и службой пренебрегаешь...
   

Рожновъ.

   Я пренебре... когда же это я пренебрегалъ? Господи!
   

Чурягина.

   Они говорятъ: мнѣ почемъ знать? я съ тобой не служу.
   

Рожновъ.

   Да кабы во всей казенной палатѣ такъ-то пренебрегали... за четверыхъ службу-то несешь: и тамъ работаешь, и дома...
   

Чурягина.

   Ты не кипятись...
   

Рожновъ.

   И поясницу ломитъ, и глаза ввалились... Жена отвертываться стала, какъ отъ пугала... маешься, маешься, чтобъ зарекомендовать себя, -- а тутъ -- пренебрегаю... Господи!
   

Чурягина.

   Въ этомъ и выходитъ глупость твоя: ты работать-то, побалуй, меньше работай, да начальству угодливъ будь.
   

Рожновъ.

   Всадили вы мнѣ ножикъ въ сердце, нечего сказать!
   

Чурягина.

   А ты благодари, что тебя наставляютъ.

Входитъ Горошкинъ.

Горошкинъ.

   Э! да у тебя гости... Аннѣ Васильевнѣ...
   

Чурягина.

   Здравствуйте.
   

Рожновъ.

   Послушай-ка, что она, эта гостья-то, говоритъ. Карасемъ на сковородѣ запрыгаешь отъ этакихъ-то вѣстей.
   

Горошкинъ.

   Лѣшаго, что-ли, гдѣ повстрѣчала, али домовой ночью душилъ?
   

Чурягина.

   По старой памяти, да по дружбѣ...
   

Рожновъ.

   Вишь ли, чиновники наши ей говорили, что я службой пренебрегаю... я пренебре... Господи!!
   

Горошкинъ.

   Что вы малолѣтка пужаете?-- у него разсудокъ крохотный, сразу раздавить можно.
   

Рожновъ.

   Все, вишь, изъ-за того, что зачѣмъ Силантьевъ, Петръ Филипычъ, намъ благодѣтельствуетъ. Онъ къ намъ, какъ къ роднѣ, а мы къ нему будь невѣжей... скоро отъ родителей бѣгать прикажутъ...
   

Чурягина.

   Коли ужь начальству кто не милъ, отъ того всегда сторонись.
   

Горошкинъ.

   Ну что вы. пустое разносите... чиновники говорятъ!.. охъ, ужь эти чиновники, господа Пописухины, слушайте вы ихъ!.. Что съ меня можетъ начальникъ взыскивать, когда я свои дѣла справилъ въ надлежащемъ порядкѣ?... вѣдь я ему тоже нуженъ, начальнику-то -- вы какъ считаете? все прихвостня-то у него одна будетъ, -- кто жь цифирь то провѣритъ?.. чѣмъ Иванъ Алексѣичъ не оправдалъ себя? чѣмъ онъ замаранъ?-- Полноте.
   

Чурягина.

   Не замаранъ, а мѣста обѣщаннаго, вотъ два мѣсяца не получаетъ.
   

Горошкинъ.

   И получитъ, погодите; все придетъ.
   

Чурягина.

   Да, вотъ ты всю жизнь все ждалъ, -- чего дождался?
   

Горошкинъ.

   Я-то?-- я въ казенной палатѣ первое лицо, Отъ меня и грубости терпятъ, хотите вы это?знать?.. потому я необходимый человѣкъ: у меня цѣлый архивъ въ головѣ. Ушелъ я, -- не къ кому будетъ и за справкой обратиться; безъ меня имъ пропасть надо...
   

Чурягина.

   И выслужилъ же за пятьдесятъ-то лѣтъ, первое лицо, семь рублей тридцать копѣекъ пенсіи.
   

Горошкинъ.

   Что-жь? я сытъ, одѣтъ, обутъ, -- что мнѣ?.. обидѣлъ кто меня, такъ ему отъ Господа взыщется. За то я никому не поклонюсь; еще мнѣ другой поклонится... и сейчасъ: рюмочку выпью да за цифирь сяду, -- гляди, какъ дѣло-то у меня затрещитъ.

Входитъ Ольга съ подносомъ, на которомъ водка и огурцы.

Ольга.

   Что-жь вы, дѣдушка, запаздываете: намъ вѣдь ужь и отправляться пора.
   

Горошкинъ.

   Вотъ и угощенье. Ставь-ко, сударыня, въ уголокъ, къ сторонкѣ, чтобъ не очень на виду, не зазорно было. Какъ это у насъ надъ бумагой силы падать будутъ, такъ мы и за подкрѣпленье. Гдѣ-жь у тебя дѣла-то?
   

Рожновъ.

   Въ погребѣ.
   

Горошкинъ.

   Боишься, прокиснутъ?
   

Рожновъ.

   Въ домѣ какъ ихъ держать: сохрани Господи, пожаръ,-- потомъ какая отвѣтственность; а погребъ-то у меня землей покрытъ и дерномъ. Что имъ на погребицѣ? ничего не сдѣлается, сухо.
   

Горошкинъ.

   Ну, пойдемъ ихъ сюда таскать. Чай, много этой библіи.
   

Рожновъ.

   Штукъ двѣнадцать будетъ. Пойдемъ.

Оба уходятъ.

Чурягина.

   Ну что-жь? прощенья просимъ... мое было бы сказано, -- не хотятъ моего участья видѣть, пускай пропадаютъ.
   

Ольга.

   Кто это пропадаетъ?
   

Чурягина.

   Вы, госпожа, извините меня, что я всей моей душой къ Ивану Алексѣичу, жалѣя... Вы помните: святыя вы клятвы давали передъ Господомъ-Богомъ при вѣнчаньѣ.
   

Ольга.

   Для чего же это вы?..
   

Чурягина.

   Конечно, вы красавица и къ роскоши пристрастье имѣете, -- да вѣдь онъ мужъ законный. Богомъ данный... передъ Судьей небеснымъ отвѣчать будете, коли подъ непріятность его подведете, да подъ гибель...
   

Ольга.

   Или я безтолкова, или вы темно говорите.
   

Чурягина.

   Яснѣе скажу Силантьевъ, Петръ Филипычъ, можетъ вамъ и другъ какой закадычный, а горя изъ-за него хлебнете не мало.
   

Ольга.

   Что?
   

Чурягина.

   Я не стану, сударыня, эти разводы разводить, какъ другіе, что будто онъ васъ спихнуть хотѣлъ Ивану Алексѣичу, что Иванъ Алексѣичъ тутъ какъ для прикрышки, я только...
   

Ольга.

   Анна Васильевна!.. вы,-- коли угодно къ намъ ходить, -- ходите; а гадости хотите разносить, такъ и ходить не зачѣмъ.
   

Чурягина.

   Вотъ какъ?.. значитъ: пошла вонъ!.. благодарю... даже вспыхнули... Гадости это? такъ вѣдь ужь вамъ лучше знать, какія тутъ гадости и отъ кого онѣ происходятъ.
   

Ольга.

   Вы гадости говорите, больше ничего тутъ нѣтъ,-- никакія дружбы, ничего нѣтъ... какія ваши тамъ выдумки!..
   

Чурягина.

   Я вѣдь этого ждала, я впередъ видѣла, что такъ будетъ... Иванъ Алексѣичъ и добръ и глупъ; завертѣть его легко... (Входитъ Петровъ.) Скажите, -- изо всей казенной палаты первый красавецъ къ вамъ.
   

Петровъ -- раскланиваясь.

   Я по дѣлу-съ.
   

Чурягина.

   Все, батюшка, дѣла,-- только не всѣ богоугодныя.
   

Петровъ.

   Ивана Алексѣича нѣту-съ?
   

Ольга.

   Дома. Подождите, сейчасъ придетъ. Онъ на погребъ пошелъ.
   

Чурягина.

   Прощайте. Вамъ съ молоденькимъ-то мужчинкой попріятнѣй будетъ, чѣмъ со старой-то брюзгой... оставляю васъ, оставляю... что ужь тамъ, матушка, не спорьте, Богъ съ вами... прощайте.
   

Ольга.

   Прощайте, прощайте...

Чурягина уходитъ.

Петровъ.

   Экой языкъ у этой... что говоритъ?... Ахъ, Ольга Павловна!
   

Ольга.

   Какъ вы вздыхаете.
   

Петровъ.

   Удивительно вы сегодня красивы!.. такъ разодѣлись пышно и...
   

Ольга.

   Я въ гости иду.
   

Петровъ.

   Конечно, для какихъ-нибудь счастливцевъ,-- не для домашняго же обихода.
   

Ольга.

   Сдѣлайте одолженіе, безъ этихъ закорючекъ... ужь и такъ съ меня довольно, что вотъ эта ваша старая салопница сплетничаетъ.
   

Петровъ.

   Ахъ, Ольга Павловна!-- я читалъ въ одной ученой книгѣ, что красота женщины это ея первый врагъ. Красота возбуждаетъ страсти и помыслы... какъ же не быть сплетнямъ?..
   

Ольга.

   Я замужняя дама,-- можно меня, кажется, въ покоѣ оставить.
   

Петровъ.

   Точно такъ-съ, вы замужняя... но, по совѣсти, Ольга Павловна, неужели-жь вы кого-нибудь увѣрять станете, что по любви вышли замужъ?.. Не сердитесь, пожалуйста... Разумѣется, его превосходительство, тогда, рекомендуя вамъ жениха, могъ осчастливить, кого хотѣлъ... онъ для васъ выбралъ Ивана Алексѣича, потому что Иванъ Алексѣичъ червь пресмыкающій, передъ начальствомъ унижается...
   

Ольга.

   Вы не смѣете такъ про моего мужа...
   

Петровъ.

   Виноватъ. Но, Ольга Павловна, неужели же онъ такое совершенство, что во всей казенной палатѣ лучше его не нашлось?.. И образованнѣе его есть, и красивѣе, и, можетъ быть, всякій счастливѣе его оцѣнилъ бы радость быть вашимъ супругомъ. Позвольте, я вамъ докажу, что вы его не любите.
   

Ольга.

   Вотъ еще!..
   

Петровъ.

   Позвольте-съ. Я по моей философіи буду разсуждать. Если я кого-нибудь люблю, я имъ горжусь; я хочу, чтобы свѣтъ видѣлъ, какъ я имъ горжусь!.. а вы что-жь? вы обвѣнчаны, правда; но кто-жь теперь видитъ, что вы замужемъ?.. Онъ, какъ будто, самъ по себѣ, вы сами по себѣ: ни на гуляньѣ вы подъ ручку не пройдетесь, ни въ магазинѣ васъ вмѣстѣ не встрѣтишь... Право, кто не былъ на вашей свадьбѣ, можетъ подумать, что вы дѣвица.
   

Ольга.

   Потому что ваша проклятая палата ему даетъ столько работы...
   

Петровъ.

   Ольга Павловна, мы всѣ дѣломъ обременены. Но вы не можете вашимъ супругомъ гордиться въ публикѣ потому...
   

Ольга.

   Какъ это, я не могу?-- ошибаетесь: онъ мнѣ очень нравится.
   

Петровъ.

   Можетъ быть, оттого, что смиренъ... Ахъ, Ольга Павловна, нѣтъ-съ, -- вы рождены не для нашего брата, мелкаго чиновника; конечно, только люди высшихъ слоевъ общества могутъ осмѣлиться бросить на васъ смѣлый взоръ, и кто же на мѣстѣ господина Силантьева не сталъ бы такъ же...
   

Ольга.

   Вы сговорились, что ли, сегодня меня моимъ благодѣтелемъ попрекать?!
   

Петровъ.

   Ольга Павловна... когда одна ваша улыбка можетъ заставить человѣка броситься въ пучину!..
   

Ольга.

   Если вы... послушайте... если вы впередъ что-нибудь такое станете говорить, я мужу пожалуюсь, -- и онъ совсѣмъ не такой смирный, какъ вы думаете.
   

Петровъ.

   Простите, -- я не полагалъ, что вамъ можетъ быть такъ обидно...
   

Ольга.

   Еще бы не обидно!

Входитъ Рожновъ, за винъ Горошкинъ; оба тащатъ нѣсколько толстыхъ тоновъ дѣловыхъ бумагъ.

Рожновъ.

   Ой, дѣдушка, не разроняй... А, Семенъ-Андреичу!
   

Петровъ.

   Я къ вамъ по дѣлу-съ.
   

Рожновъ -- укладывая бумаги.

   Пожалуйте-съ.
   

Петровъ.

   Меня Павелъ Ксенофонтьичъ къ вамъ прислали, экзекуторъ, съ порученіемъ отъ его превосходительства, господина управляющаго.
   

Рожновъ.

   Что имъ угодно?
   

Петровъ -- вынимая бумаги.

   Дѣльцо эсть этакое, спѣшное... У его превосходительства затѣвается домашній театръ, такъ нужно пьесу переписать.. вотъ вамъ и приказали отдать для переписки.
   

Рожновъ.

   Пьесу?.. позвольте, какъ же это? я и такъ изъ работы не выкарабкаюсь... одну выборку недоимочныхъ суммъ сдѣлать -- такъ тутъ... вонъ вѣдь сколько дѣловъ, помилосердуйте.
   

Петровъ.

   Что же вы мнѣ то говорите, Иванъ Алексѣичъ?-- я только посыльный: мнѣ приказано передати, я и передаю.
   

Рожновъ.

   Когда же поспѣть?
   

Петровъ.

   Приказали, къ завтрему непремѣнно чтобъ было переписано... тутъ всего листовъ семь будетъ.
   

Горошкинъ.

   Онъ завтра вѣдомость долженъ представить, -- начальникъ отдѣленія безпремѣнно велѣлъ. Что-жь вы, въ самомъ дѣлѣ, хотите, чтобъ треснулъ человѣкъ?
   

Петровъ.

   Я-то что тутъ? дѣдушка, Христосъ съ тобой!
   

Рожновъ.

   Какъ же мнѣ быть?..
   

Горошкинъ.

   Бѣги къ экзекутору, объясни.
   

Петровъ.

   Экзекутора теперь не застанешь: онъ на пять дней въ деревню уѣхалъ.
   

Рожновъ.

   За что же такъ все на меня наваливаютъ? другіе чиновники гуляютъ.-- все я, все я...
   

Петровъ.

   Вѣроятно, Иванъ Алексѣичъ, это особое вниманіе его превосходительства къ вамъ. Они вамъ довѣряютъ, что вы хорошо перепишете. Вы вѣдь особеннымъ расположеніемъ пользуетесь у его превосходительства.
   

Рожновъ.

   Особеннымъ!
   

Петровъ.

   Они вамъ отецъ посаженный, женили васъ... вонъ Сельдереевъ изъ-за васъ прямо обойденъ, вамъ прямо его мѣсто обѣщано.
   

Рожновъ.

   Господи!..
   

Петровъ.

   Только на меня вы, Иванъ Алексѣичъ, не сердитесь... Мнѣ вѣдь все равно, я такъ говорю,-- я посыльный и больше ничего. До свиданья-съ... прощай, дѣдушка... Ольгѣ Павловнѣ...

Кланяется и уходитъ.

Горошкинъ.

   Прощай, прощай, проваливай... Франтъ, коровьи ноги, -- разлетѣлся!
   

Рожновъ.

   Что же мнѣ теперь? какъ же теперь? поди-ка, ослушайся... самъ... самъ его превосходительство приказываетъ... Мало имъ казенной работы, -- пьесы театральныя переписывай! тьфу!!. Дѣдушка, да научи что дѣлать?
   

Ольга.

   Развѣ къ самому начальнику сходить, къ генералу? поклониться, попросить отсрочки?
   

Горошкинъ.

   Ну, къ генералу!-- путнаго не будетъ... думай не думай, все одно выходитъ: садись, ты переписывай, а я буду вѣдомость составлять,-- больше то ничего не выдумаешь.
   

Ольга.

   Какъ же? вѣдь мы должны на имянины?
   

Горошкинъ.

   Вы на имянины, а мы на строчилы,-- строчить почнемъ.
   

Рожновъ.

   Стало-быть, Олинька, ужь видно такое мое несчастье: ступайте однѣ.
   

Ольга.

   Какъ однѣ?
   

Рожновъ.

   Ты съ Марьюшкой иди. За меня извинись, я писать буду. Вонъ её до двухъ часовъ ночи не одолѣешь, тетрадищу-то.
   

Ольга.

   Ни за что я одна съ Марьюшкой не пойду,-- вотъ выдумалъ!.. что мнѣ Марьюшка? ты мнѣ мужъ...
   

Рожновъ.

   Коли мужу нельзя...
   

Ольга.

   И не пойду, и ни за что безъ тебя не пойду,-- лучше дома останусь. Довольно мнѣ попрековъ-то слушать, что совсѣмъ я какъ-будто незамужняя дама, будто я и не горжусь тобой. Я хочу тобой гордиться, чтобъ всѣ видѣли, что настоящій мужъ у меня есть, по закону...
   

Рожновъ.

   Оля... Олюшенька... Оля! да выслушай, ради Христа?.. ну, что-жь дѣлать-то?-- ты умница: ну, скажи сама, приказывай... у начальника тоже подъ гнѣвъ себя подвести, знаешь, какую непріятность нажить можно... завтра вѣдь требуютъ, завтра, -- пойми, Олюша.
   

Ольга.

   Не пойду и не пойду!.. Сейчасъ раздѣнусь и лягу въ постель плакать...
   

Рожновъ.

   Отчего не идти? что-жь тутъ постыднаго, что однѣ? у тебя мужъ не въ острогѣ сидитъ, не завертѣлся, -- дома сидитъ, работаетъ... вы вдвоемъ, родственно, со сестрицей... и Марьюшкѣ-то такая радость... безъ тебя вѣдь и она идти не можетъ.
   

Ольга.

   Не уговаривай; ни за что, ни за что!.. я не затѣмъ замужъ шла, чтобъ, какъ отверженная какая, вездѣ одной... (Плачетъ.) Не хочу я, чтобъ на меня указывали... да колкости...
   

Рожновъ.

   То есть, дѣдушка, взялъ бы я теперь эту тетрадь и сочинителя проклятаго съ ней вмѣстѣ и куда-бы ужь я ихъ только закинулъ, -- и не знаю!
   

Горошкинъ.

   Пустое болтаешь
   

Рожновъ.

   Скажи ты мнѣ, что же это такое, какъ не однѣ прижимки и несправедливости?... Его превосходительство господинъ управляющій доканать хочетъ человѣка... за что? чѣмъ я виновенъ!
   

Горошкинъ.

   Разбирай еще! такъ, къ носу прибрело.
   

Рожновъ.

   Нѣтъ, -- тѣмъ я виновенъ, что въ хорошую компанію принятъ: наушничаютъ ему, да чернятъ меня, своя же братія, чиновники, всѣмъ я имъ поперегъ горла сталъ моей женитьбой да благополучіемъ. Вонъ онъ принесъ, кинулъ тетрадь, еще издѣвается, покровительствомъ попрекаетъ... не можетъ человѣкъ видѣть чужаго счастья; мелкая ты сошка, Полисухинъ, туда же ты жить хочешь, какъ люди!-- нѣтъ же тебѣ, не подымай рыла! въ грязь его, въ грязь топчи, чтобъ изъ нашей лужи не вылѣзалъ!
   

Горошкинъ.

   Расходился.
   

Рожновъ.

   Въ кои-то вѣки, въ этой сабачьей жизни, женѣ да сестрёнкѣ удовольствіе сдѣлать хотѣлось, такъ и то нѣтъ.-- не моги... Не плачь хоть ты-то, Олинька, ей-Богу-ну!.. вѣдь что-жь мнѣ дѣлать!!

Вбѣгаетъ Марьюшка.

Марьюшка.

   Ну, всѣ-ли готовы? (Показываетъ перчатки на рукѣ.) А у меня-то что? сестрица перчатки подарила, совсѣмъ еще почти новенькія... вотъ здѣсь немножко были широки, я подшила, -- ничего?
   

Ольга.

   Напрасно разрядилась: мы дома остаемся, на имянины не идемъ.
   

Марьюшка.

   Что такое случилось?
   

Рожновъ.

   Мнѣ вонъ еще новую работу принесли: пьесу какую-то переписывать велѣли, а Олинька безъ меня идти не хочетъ.
   

Ольга.

   Мнѣ гордость не позволяетъ.
   

Марьюшка.

   Разумѣется, братецъ, какъ-же ей теперь безъ расъ можно!-- её всякій осудитъ. Вотъ грозаГ Господи, -- нежданная...
   

Ольга.

   Такія ужь мы незадачныя на свѣтѣ: когда и можно повеселиться, такъ препятствуютъ. Дай мнѣ только встрѣтиться съ вашимъ генераломъ, а ему скажу, я все скажу...
   

Марьюшка.

   Да что переписывать-то, братецъ?-- покажите, гдѣ?
   

Рожновъ.

   Оставь, Марьюшка, ужь не раздражай меня; уйдите вы лучше обѣ, -- легче будетъ.
   

Марьюшка.

   Вѣдь это такъ, -- пьеса театральная?
   

Горошкинъ.

   Тебѣ говорятъ -- уйди.
   

Марьюшка.

   Не могу ли я?..
   

Рожновъ.

   Что?
   

Марьюшка.

   Переписать за васъ... Я вѣдь не хуже васъ пишу; помните: въ прошломъ годѣ прошенье переписывала?
   

Рожновъ.

   Пишешь-то ты хорошо... да какъ же такъ?-- тутъ очень уже много: семь листовъ.
   

Марьюшка.

   Ну, что-жь, семь листовъ?-- сейчасъ сяду, все и буду писать, пока не кончу; хоть до поздней ночи, -- завтра отосплюсь.
   

Рожновъ.

   А на имянины-то ужь тебѣ тогда нельзя.
   

Марьюшка.

   Все равно: поѣдете вы -- нельзя, не поѣдете вы -- нельзя; по-крайности, хоть вы-то... меня въ будущемъ году возьмете.
   

Ольга.

   Вѣдь и то, Иванъ Алексѣичъ: одну ее туда не пустятъ...
   

Марьюшка.

   Надѣвайти шляпку, сестрица, и пальто. Я сейчасъ при братцѣ начну. Вы, братецъ, мнѣ скажете, такъ ли. Дѣдушка, отвернись,-- я курточку сниму.

Снимаетъ курточку и на голыя плечи на-крестъ повязываетъ платокъ.

Горошкинъ.

   Снимай тамъ, -- что мнѣ?

Въ глубинѣ Ольга надѣваетъ пальто и шляпу.

Марьюшка -- устраиваетъ столъ для писанья и садится.

   Вотъ такъ. Въ четвертушечку тетрадку сложить?
   

Рожновъ -- надѣваетъ пальто, которое ему подаетъ Ольга.

   Какъ тамъ, такъ и ты.
   

Марьюшка.

   Ну, вотъ. (Пишетъ.) "Дѣйствіе первое... театръ представляетъ роскошно иллюминованный садъ"... (Говоритъ.) Вотъ какъ у васъ тамъ будетъ... (Подошедшему въ ней брату.) Смотрите: хорошо ли?
   

Рожновъ.

   Хорошо, чудесно.
   

Марьюшка.

   Ну, вотъ такъ и все будетъ.
   

Ольга.

   Пойдемъ, пора.-- и то задержались.
   

Марьюшка -- цѣлуя брата.

   До свиданья, братецъ... вы мнѣ оттудова...
   

Рожновъ.

   Что?
   

Марьюшка.

   Шеколатную... конфетку принесите... одну хоть только... шеколатную.
   

Ольга.

   Я тебѣ цѣлый платокъ всякихъ угощеній принесу.
   

Марьюшка.

   Ахъ, милочка сестрица!..

Цѣлуетъ ее.

Рожновъ.

   Прощай, дѣдушка.-- спасибо.
   

Горошкинъ.

   Ну, тебя! спуталъ... цифру потерялъ; вотъ теперь за*ново считай!
   

Ольга.

   Что ты топчешься?-- ну же...
   

Рожновъ -- въ глубинѣ оборачиваясь.

   У насъ какая канцелярія открылась: старый да малый.
   

Ольга -- тихо.

   Пойдемъ, пойдемъ.-- не мѣшай.

Оба тихо уходятъ.

Горошкинъ -- кладетъ на счеты.

   Тысяча-семьсотъ-восемьдесятъ-три рубля сорокъ-девять копѣекъ... девятьсотъ-двадцать рублей одиннадцать копѣекъ...

Марьюшка вся отдалась перепискѣ, пригнувъ голову близко къ бумагѣ.

-----

Третье дѣйствіе происходитъ на другой день послѣ втораго

   

ТРЕТЬЕ ДѢЙСТВІЕ.

Одна изъ комнатъ казенной палаты. Въ глубинѣ, вмѣсто стѣны, двѣ арки, за которыми стоитъ длинный столъ, съ двумя-тремя чиновниками. Двери на-право и на-лѣво. Надъ правой дверью надпись: "Присутствіе". По бокамъ -- шкафы съ дѣлами. На аванъ-сценѣ, справа -- конторка столоначальника: слѣва -- столъ начальника отдѣленія.

При поднятіи занавѣса Горошкинъ, Сельдереевъ и еще два чиновника сидятъ за столомъ въ глубинѣ. Входитъ сторожъ, подаетъ одному изъ чиновниковъ пакеты; этотъ принимаетъ ихъ, росписывается въ книгѣ и идетъ разложить пакеты на столы, на аванъ-сценѣ. Сторожъ все время остается въ глубинѣ, то появляясь, то скрываясь.

Чиновникъ.

   Прохоръ Лукичъ! тутъ вотъ изъ министерства...
   

Горошкинъ.

   Ну, начальнику отдѣленія положите... Господи! до сихъ поръ не выучились.

Входитъ столоначальникъ Срѣтенскій, съ бумагой въ рукахъ.

Срѣтенскій.

   Что вы?.. а! да, почта пришла. Хорошо.

Чиновникъ садится на свое мѣсто, а Срѣтенскій за свою конторку и разбираетъ бумаги.

Срѣтенскій.

   Прохоръ Лукичъ! (Горошкинъ идетъ къ нему.) Опять отъ губернатора запросъ.
   

Горошкинъ.

   Что, я вамъ говорилъ?-- не нужно было отвѣчать.
   

Срѣтенскій.

   Какъ же не отвѣчать, когда начальникъ намъ приказываетъ.
   

Горошкинъ.

   Незаконно это. Пускай статью укажутъ, на какомъ основаніи,-- такъ не указать: нѣтъ ея, статьи-то. Я на этихъ отношеніяхъ да на запросахъ зубы съѣлъ. Видимое дѣло, что губернаторъ намъ все придирочки да прицѣпочки подводитъ. На это у насъ одинъ долженъ быть отвѣтъ: васъ, молъ, не касается.
   

Срѣтенскій.

   Когда нашему начальнику угодно...
   

Горошкинъ.

   Вольно же потакать! Прежде намъ такихъ запросовъ не дѣлали. Все помѣщика Силантьева штучки: онъ, какъ самъ поссорился съ нашимъ генераломъ, и губернатора поссорилъ. Вотъ теперь и взъѣлись на казенную палату: то давай, да это... а намъ что въ нихъ заискивать?-- больно ужь боязливо начальство-то наше.
   

Срѣтенскій.

   Вы вотъ что, Прохоръ Лукичъ: вы себѣ очень много позволяете.
   

Горошкинъ.

   Правду говорю. Позволяете!-- что-жь мнѣ за это будетъ? со службы гнать, что ли, станете?-- такъ вѣдь тутъ безъ меня пропадете!.. Небойсь, коли справку какую, али что, все: "Прохоръ Лукичъ, гдѣ"? да: "Прохоръ Лукичъ, какъ?.." Гоните, пожалуй; я вторую службу служу,-- съ меня будетъ; я и самъ въ отставку пойду.. Что мнѣ!-- въ богадѣльню поступлю...
   

Срѣтенскій.

   Полноте ворчать; что у васъ за манера, право...
   

Горошкинъ.

   Пригрозили тоже!.. По мнѣ не законно дѣлаютъ намъ запросы,-- вотъ и не стану отвѣта писать; что хотите со мной, то и дѣлайте.

Отходитъ и садится на свое мѣсто.

Срѣтенскій -- сквозь зубы.

   Ишь, старый!.. (Зоветъ). Господинъ Сельдереевъ! (Сельдереевъ подходитъ). Взгляните на эту бумагу: можете отвѣтъ составить?
   

Сельдереевъ -- поглядѣвъ бумагу.

   Могу-съ
   

Срѣтенскій.

   Попробуйте-ка, набросайте черновую.
   

Сельдереевъ.

   Я все могу-съ, Митрофанъ Савичъ; мной только начальство пренебрегаетъ, а то бы я.
   

Срѣтенскій.

   Вы опять про старое?
   

Сельдереевъ.

   Митрофанъ Савичъ! вѣдь и живой человѣкъ: дайте дышать-то, дышать-то мнѣ дайте, хоть разокъ вздохнуть... За что же, помилуйте, оттираютъ меня? за что? Творецъ милосливый!.. Рожновъ -- мальчишка... что ему, молокососу, тамъ жену подсунули съ помѣщичьяго двора, такъ ему даютъ штатное мѣсто, помощникомъ столоначальника дѣлаютъ... эхъ!
   

Срѣтенскій.

   Ну, это мѣсто ему либо дадутъ, либо нѣтъ...
   

Сельдереевъ.

   Я и самъ смотрю. Можетъ, его превосходительство только сгоряча ему это на свадьбѣ обѣщалъ. Ужь гляди -- два мѣсяца съ тѣхъ поръ, а опредѣленія этого все еще не состоялось; мѣсто все еще не занято. Хоть бы вы, Митрофанъ Савичъ, за меня походатайствовали. Дайте жить человѣку, Митрофанъ Савичъ! не хуже Рожнова, пускай меня испытаютъ. Вотъ дали ему недоимочный реестръ составлять,-- путается онъ, до сихъ поръ ничего не представилъ, я бы давно представилъ.
   

Срѣтенскій.

   Какъ вѣдь свыше приказано.
   

Сельдереевъ.

   Это до свадьбы, Митрофанъ Савичъ, ему его превосходительство покровительствовалъ, а теперь, сами видите, тю-тю... теперь-то можно бы, Митрофанъ Савичъ, мнѣ-то посодѣйствовать.
   

Срѣтенскій.

   Я-то что же?
   

Сельдереевъ.

   Вы, съ своей стороны, тому-другому подскажите... Это дѣло какъ шарикъ: только подтолкни его немножко, само покатится. Я вамъ, знаете, какой слуга...
   

Срѣтенскій.

   Вы экзекутора просите; ему генералъ очень довѣряютъ.
   

Сельдереевъ.

   Просилъ,-- они ужь обѣщали... и вы свое словечко.
   

Срѣтенскій.

   Я пожалуй... (Рожновъ вошелъ и беретъ изъ шкафа дѣло.) Такъ набросайте черновую и покажите мнѣ потомъ.
   

Сельдереевъ.

   Слушаю-съ.

Идетъ на мѣсто.

Срѣтенскій.

   Иванъ Алексѣичъ! что-жь реестръ недоимокъ?
   

Рожновъ.

   Отдѣлъ по департаменту неокладныхъ сборовъ сегодня подамъ-съ.
   

Срѣтенскій.

   Когда же это -- сегодня?.. если къ ночи, такъ ужь это будетъ не сегодня: ночью нельзя будетъ ничѣмъ распорядится,-- ни послать, ни...
   

Рожновъ.

   Сейчасъ кончу-съ; только вотъ еще одну справку сдѣлать и итоги подвести.
   

Срѣтенскій.

   Я ужь и не знаю... дали вамъ это дѣло, копаетесь вы, копаетесь...

Входитъ экзекуторъ Кашкинъ.

Кашкинъ.

   Здравствуйте, Митрофанъ Савичъ!.. А! любезнѣйшій Иванъ Алексѣичъ!-- васъ-то мнѣ и нужно. Вы мнѣ утромъ доставили вашу работу.
   

Рожновъ.

   Рукопись, что его превосходительство приказали приготовить къ сегодняшнему утру.
   

Кашкинъ.

   Вотъ вамъ ваша рукопись: приказали назадъ отдать. Какъ же вы такъ? знаете, что это театральная пьеса, по ней лучшіе гости его превосходительства будутъ разучивать, и доставляете такое безобразіе: половина одной рукой писана, половина другой. Какъ это васъ угораздило двумя разными руками написать?
   

Рожновъ.

   Большую-то часть сестра переписывала; я только дописалъ конецъ.
   

Кашкинъ.

   Сестра?.. вы, что же?-- хотите и ее къ намъ въ чиновники опредѣлить?
   

Срѣтенскій.

   Теперь женскій трудъ поощряется.
   

Рожновъ.

   Я думалъ, коли чисто да четко...
   

Кашкинъ.

   То-то, вы все по-своему думаете, не такъ, какъ вашему начальству требуется. Извольте обратно получить вашу рукопись. Вамъ не угодно было услужить его превосходительству, такъ и не нужно; можете вашу работу въ печкѣ сжечь.
   

Рожновъ.

   Какъ же такъ -- въ печкѣ?.. за что же сестра вчера весь вечеръ... даже руки окостенѣли...
   

Кашкинъ -- не слушая его.

   Впрочемъ, вы вѣдь въ полномъ своемъ правѣ: это вѣдь не служебное дѣло, частное. Его превосходительство взыскивать съ васъ не можетъ; они просили, вы не хотѣли.
   

Рожновъ.

   Гдѣ же, я не хотѣлъ!?
   

Кашкинъ.

   Вы на балъ поѣхали, на имянины къ господину Силантьеву... тамъ съ барышнями... это, конечно, веселѣй, чѣмъ переписывать пьесу. Завидное ваше житье, ей-Богу, завидное: пируете, ликуете...
   

Рожновъ.

   Напрасно вы такъ, Павелъ Ксенофонтьичъ...
   

Срѣтенскій.

   Коли по баламъ да по обѣдамъ шляетесь, такъ что мудренаго, что не кончили реестра.
   

Рожновъ.

   Митрофанъ Савичъ, ей-Богу, сейчасъ кончу. Много-много на полчаса работы, и доставлю-съ.

Уходитъ.

Срѣтенскій.

   Вы отъ его превосходительства?
   

Кашкинъ.

   Да. Какой сердитый сегодня, просто не подступайся, все не по немъ.
   

Срѣтенскій.

   Ну, да ужь въ послѣднее-то время мы его веселымъ-то да милостивымъ и не видимъ.
   

Кашкинъ.

   Нѣтъ, это что!-- сегодня его и не узнаете. Еще пріѣдетъ-ли въ палату. Я думаю, онъ какую-нибудь крупнѣйшую непріятность получилъ.
   

Срѣтенскій.

   Павелъ Ксенофонтьичъ, по секрету сказать: не слѣдовало ему съ Силантьевымъ ссориться. Силантьевъ сильный человѣкъ въ губерніи и много народу отъ его превосходительства отшатнулъ. Тутъ не одна непріятность,-- каждый день какая-нибудь каверза... Глядишь: куда-нибудь въ благотворительные члены не позвали, или кто сухо поклонился, вѣдь все это точетъ... знавши то, что прежде, куда онъ ни взглянетъ, тамъ и улыбка. Отъ одного губернатора сколько подковырокъ получаемъ.
   

Кашкинъ.

   Гадостей дѣлаютъ много, это что говорить... Только нѣтъ: сегодня вѣрно что-нибудь особенное., меня вислоухимъ назвалъ,-- слышали вы это отъ него когда-нибудь?.
   

Срѣтенскій.

   Нѣтъ. Сгоряча одинъ разъ хотѣлъ сволочью обругать, да и то сказалъ только "свол!.." а конецъто и замялъ какъ-то.
   

Кашкинъ.

   Что-нибудь да есть, что-нибудь да есть,-- какъ хотите.

Появляется въ дверяхъ Чурягина.

Чурягина.

   Павелъ Ксенофонтьичъ! заступитесь: притѣснительство чинятъ. Я пенсіонную книжку затеряла...
   

Кашкинъ.

   Пожалуйте, пожалуйте, устроимъ; для васъ все устроимъ, пожалуйте.
   

Чурягина -- входя.

   Сюда вѣдь нашу сестру не пускаютъ.
   

Срѣтенскій.

   Другому нельзя, а Анну Васильевну мы такъ ститаемъ, какъ будто у насъ она на службѣ состоитъ. Садитесь.
   

Чурягина

   Что-жь, вы тутъ болтливаго департамента разговорный столъ устроили?
   

Срѣтенскій.

   Дѣло не волкъ, въ лѣсъ не убѣжитъ.
   

Чурягина.

   Опасаешься сегодня-то, какъ бы на вашего начальника не наскочить; чай, рветъ и мечетъ?
   

Кашкинъ.

   А вы почемъ знаете, что онъ сердитъ?
   

Чурягина.

   Какъ же не сердиться послѣ вчерашняго!
   

Срѣтенскій.

   Что такое вчера было?
   

Чурягина.

   Откуда вы пріѣхали? неужто не слыхали, какую ему пулю преподнесъ Силантьевъ у себя на имянинахъ?
   

Кашкинъ.

   Разскажите, разскажите, это очень интересно!
   

Чурягина.

   Да, знала я, что Силантьевъ мужикъ неотесанный; но чтобъ въ этой степени могъ себѣ позволить...
   

Кашкинъ.

   Что такое? разсказывайте же: вѣдь это для насъ весьма важно.
   

Чурягина.

   Первое ужь и то гадко, что не пригласилъ онъ его на имянины. Не вѣкъ же грызться. Мы всѣ думали, что Силантьевъ этимъ воспользуется для примиренія. Говорятъ даже, что полиціймейстеръ нарочно къ нему съ этимъ ѣздилъ, и будто бы Силантьевъ прямо ему бухнулъ: не нужно мнѣ, молъ, итого хламу.
   

Срѣтенскій.

   Тсс... полноте...
   

Чурягина.

   Это бы еще что, -- вы вотъ разсудите. Ну, идетъ у него пиръ горой, всѣ именитые люди города и губернаторъ, и всѣ; разумѣется, сейчасъ въ глаза всѣмъ бросилось, что его превосходительства нѣтъ. Какой-то тамъ пострѣлъ и съостри: "что же это у васъ, Петръ Филипычъ, ныньче казенной палаты нѣтъ?.." А Силантьевъ, не будь глупъ, встаетъ, беретъ нашего Рожнова за руку... ходилъ-таки дуракъ этотъ, Иванъ-то Алексѣичъ, на имянины,-- съ женой ходилъ... беретъ за руку, выводитъ на середину: "вотъ,-- говоритъ, у меня представитель казенной палаты!.." Видятъ всѣ, -- мухортикъ какой-то, Пописухинъ; ну, смѣхъ, шумъ, урра! шампанскаго!.. за здоровье Ивана Алексѣича Рожнова!.. и посыпались на нашего начальника всякія насмѣшечки, да брань, да мерзости...
   

Горошкинъ -- который въ это время незамѣтно, съ бумагой въ рукѣ, подошелъ къ разговаривающимъ.

   Вы что же?-- подъ окнами, что ли, стояли, подслушивали?
   

Чурягина.

   На рынкѣ объ этомъ разговариваютъ, чего тамъ подслушивать. Говорятъ, ужь и самому генералу это извѣстно.
   

Горошкинъ.

   Нашлись добрые люди, донесли.

Уходитъ.

Срѣтенскій -- Кашкину.

   Вѣрно вѣдь вы угадали, что гнѣваются они не безъ причины.
   

Кашкинъ.

   Я думаю, тамъ у Силантьева, за-одно ужь и за госпожу Рожнову пили, за Ольгу Павловну. Она вѣдь у нихъ въ домѣ въ родѣ какъ будто и хозяйки.
   

Срѣтенскій.

   Силантьевъ женатъ, что вы...
   

Чурягина.

   Онъ насчетъ женскаго пола очень распущенъ; женой-то не слишкомъ стѣсняется: она старуха. Для чего же нибудь онъ деньги давалъ на эту Ольгушку-то, расходовался,-- не задаромъ же... она и красавица, и его прислуги дочь; станетъ съ ней чиниться такой гулёна, какъ Силантьевъ. Я вѣдь ей самой въ глаза это сказала.
   

Срѣтенскій.

   Что вы?
   

Кашкинъ.

   Обидѣлась?
   

Чурягина.

   Смолчала, проглотила. Да по мнѣ обижайся, пожалуй,-- мнѣ кто закажетъ говорить?... Это вы, мужчины, коли ужь очень что, такъ со зла другъ въ друга въ пистолеты стрѣляете, а я -- баба, съ меня не взыщутъ? много -- что сплетницей назовутъ. И зови,-- я молчать не буду; не могу я видѣть, что она моего бѣднаго Ивана Алексѣича такъ подводитъ, изъ за своихъ капризовъ да изъ-за пошлостей бѣду накликаетъ ему.

Входитъ Петровъ.

Петровъ.

   Господа! что я сейчасъ видѣлъ!.. Ахъ, Анна Васильевна...

Здоровается со всѣми.

Кашкинъ.

   Это ты только теперь на службу приходишь?
   

Петровъ.

   Погодите, дядюшка...
   

Кашкинъ.

   Чего погодить? чтобъ тебя со службы выгнали?-- и то жду. Не будь я тебѣ дядюшка, давно бы тебѣ салазки показали. У меня скоро терпѣнья не хватитъ за тебя заступаться
   

Петровъ.

   Да перестаньте вы все съ вашими выговорами. Слушайте-ка. Иду я сейчасъ по Московскому переулку, вижу: этакая стройненькая, хорошенькая бабеночка въ шляпѣ плыветъ передо мной Я, конечно, перегоняю, чтобъ заглянуть, кто такой-съ...
   

Чурягина.

   Только тебѣ и дѣда, что передъ бабами крендели выводить.
   

Петровъ.

   Вдругъ, что же оказывается?-- мадамъ Рожнова! Я было въ разговоръ; вижу, какъ-то смущается, неловкость какая-то... Ну, что-жь стѣснять женщину?-- я сейчасъ въ отставку. Кланяюсь; шагъ на задъ, два назадъ, трахъ!-- кучеръ Силантьева и съ двумя корзинами. "Что ты, голубчикъ, несешь?" -- Да вотъ за барыней.-- "Что такое?" -- Такъ отъ вчерашнихъ отъ имянинъ всякихъ остаточковъ; и пирожки, и фрукты, и вино... Ей-Богу, три бутылки, я самъ ощупалъ въ корзинкѣ.
   

Кашкинъ.

   Чесались руки-то?
   

Петровъ.

   Это она ужь съ утра тамъ побывала, у своей маменьки. (Оглядываясь.) Понятно, у маменьки; не Къ барину же она ходитъ... ей тамъ и надавали, для домашняго услажденія, муженька угощать, -- чтобъ ему слаще жилось.
   

Чурягина.

   Видите: мои слова то какъ оправдываются; она и сама не скрываетъ.
   

Петровъ.

   Господа! надо съ Рожнова спрыски. Неужто онъ будетъ одинъ съ женой угощаться и товарищей забудетъ?-- онъ долженъ и насъ попотчивать: у него двѣ полныхъ корзины всякаго добра.
   

Кашкинъ.

   Ты пуще всего на бутылки-то позарился.
   

Петровъ.

   Нѣтъ-съ, ужь еслибъ мнѣ выбирать, я бы лучше взялъ жену... она этакій ананасъ!..
   

Чурягина.

   Вьюнъ, вьюнъ!-- высоко забираешь., у нея и получше тебя мужчиночки найдутся.
   

Петровъ

   Я вѣдь знаю, я смѣюсь... куда ужь намъ! ха, ха!.. я знаю...
   

Кашкинъ.

   Тише ты, болтомазъ...

Указываетъ головой на входящаго Рожнова. Рожновъ входитъ и ставитъ обратно въ шкафъ дѣло. За Рожновымъ вошелъ Горошкинъ и сѣлъ на свое мѣсто. Присутствующіе на авансценѣ перемигиваются.

Чурягина.

   Поздоровайся, по крайности, Иванъ Алексѣичъ; кажется прежде бывали знакомы.
   

Рожновъ.

   Здравствуйте.
   

Чурягина.

   Что ты, хворый, что ли, или не протрезвился со вчерашняго кутежа?-- лица на тебѣ нѣтъ.
   

Рожновъ.

   Анна Васильевна, правда, вотъ дѣдушка говоритъ, вы разсказывали, будто его превосходительству извѣстно на счетъ вчерашняго у Силантьева: какъ за мое здоровье пили и все это...
   

Чурягина.

   Не въ подпольѣ вы тамъ безобразничали-то, у всѣхъ на глазахъ. Разумѣется извѣстно.
   

Рожновъ -- Кашкину.

   Павелъ Ксенофонтьичъ! они, конечно, гнѣваться изволятъ, его превосходительство, -- но я-съ, ей-Богу... я не виноватъ. Что же такого?-- я пошелъ, потому-что жена...
   

Петровъ.

   Зачѣмъ вы, дорогой Иванъ Алексѣичъ, извиняетесь? что-жь тутъ дурного, что за ваше здоровье пьютъ? давайте намъ вина, и мы выпьемъ.
   

Кашкинъ.

   Да, да, скупяга вы порядочный; для товарищей, для сослуживцевъ: нѣтъ, чтобы этакъ на вечеринку пригласить.
   

Петровъ.

   А, кажется, есть чѣмъ угостить...
   

Кашкинъ.

   Правда, говорятъ, у васъ на дому господинъ Силантьевъ свои черствыя имянины будетъ справлять!
   

Петровъ.

   Позовите насъ.
   

Рожновъ.

   Откуда это? какія имянины?
   

Петровъ.

   Я сейчасъ видѣлъ: Силантьевскій кучеръ вамъ на квартиру двѣ корзины всякой провизіи понесъ и вина.
   

Рожновъ.

   Мнѣ ничего неизвѣстно.
   

Кашкинъ.

   Неужели это жена тайкомъ отъ васъ?
   

Рожновъ.

   Что тайкомъ?
   

Чурягина.

   Вотъ и выходишь ты, извини меня, глупъ: не знаешь, что твоя жена у тебя за спиной дѣлаетъ. Какой же ты мужъ?
   

Рожновъ.

   Какъ не знаю? я все знаю.
   

Кашкинъ.

   Такъ это съ вашего согласія? въ такомъ случаѣ оно...
   

Петровъ.

   Какой же вы добрый, да сговорчивый, Иванъ Алексѣичъ...
   

Рожновъ.

   Я-съ не понимаю, что вы хотите... и вообще: какое дѣло тутъ до моей жены и до моего дома? это къ службѣ совершенно не причастно. Скажите: вонъ выслѣживаютъ, что, можетъ-быть, какую-нибудь бутылку вина принесли. Я хотѣлъ бы, чтобъ разговору этого, чтобъ не было... въ особливости про жену... Совсѣмъ это не канцелярскій разговоръ.
   

Горошкинъ -- подойдя.

   Вѣрно вы сказали, Анна Васильевна, что онъ глупъ. Ему надо вѣдомость кончать, а онъ тутъ со вздоромъ бобы развелъ. Глупъ, глупъ -- я бы еще съ тебя взысканье назначилъ за твою дурацкую болтовню.
   

Рожновъ.

   Да, да, дѣдушка, да.

Уходитъ.

Чурягина.

   Ты что же, дѣдъ, -- ему въ губернантки нанялся? ты бы ужь кстати и жену его взялся учить, чтобъ хвосты не распускала, да скромнѣй жила.
   

Горошкинъ.

   Павелъ Ксенофонтьичъ! зачѣмъ у насъ женщины въ канцеляріи?
   

Чурягина.

   Ахъ! испугалъ.
   

Горошкинъ -- ворча.

   Еще экзекуторъ, за порядкомъ смотритъ...

Идетъ на свое мѣсто.

Кашкинъ.

   Прохоръ Лукичъ!.. постойте же!.. Прохоръ Лукичъ!
   

Горошкинъ -- остановись.

   Прохоръ Лукичъ, Прохоръ Лукичъ!-- я шестьдесятъ лѣтъ все Прохоръ Лукичъ, -- дальше-то что?... допускаете вы тутъ... намъ или дѣло дѣлать, или клубы затѣвать.
   

Кашкинъ.

   Вы здѣсь въ управляющіе, что ли, назначены, что позволяете себѣ замѣчанія дѣлать?
   

Горошкинъ.

   Ничуть я вамъ замѣчанія не дѣлаю, а порядковъ этихъ никто не похвалитъ. У насъ государственная служба, письмо, -- не мудрено и ошибку сдѣлать подъ разговоръ-то.

Садится на свое мѣсто.

Чурягина.

   Уйду, уйду, не ворчи, хрѣнъ!

Входитъ начальникъ отдѣленія, Пустошкинъ, Петровъ ушелъ.

Пустошкинъ -- все время говоритъ скороговоркой.

   Ахъ, батюшки, батюшки, запоздалъ... что, генералъ здѣсь?
   

Сторожъ.

   Никакъ нѣтъ, ваше высокоблагородіе.
   

Пустошкинъ.

   Ну, слава Богу, слава Богу... портной задержалъ; такой, право, -- не кстати пришелъ... Господа, нельзя такъ располагаться... зачѣмъ вы здѣсь, сударыня? пожалуйте, здѣсь постороннимъ воспрещено; сейчасъ пріѣдетъ его превосходительство.
   

Чурягина -- кланяясь и отступая въ глубину.

   Я-съ только тутъ вотъ справиться...
   

Кашкинъ.

   Подождите меня въ пріемной.
   

Чурягина.

   Хорошо-съ. Мерси!

Скрывается.

Пустошкинъ -- Кашкину, здороваясь съ нимъ.

   Не позволяйте этого пожалуйста...

Идетъ къ Срѣтенскому и съ нимъ тихо разговариваетъ. Въ это время Сельдереевъ, который со входа Пустошкина всталъ съ своего мѣста и слѣдилъ за Кашкинымъ, подходитъ къ нему.

Сельдереевъ.

   Павелъ Ксенофонтьичъ, позвольте попросить... я давно жду васъ...
   

Кашкинъ.

   Что такое?
   

Сельдереевъ.

   Дайте жить человѣку!..
   

Кашкинъ.

   Не здѣсь, не здѣсь... пойдемте, мы здѣсь мѣшаемъ.
   

Пустошкинъ.

   Павелъ Ксенофонтьичъ! вы у его превосходительства были?
   

Кашкинъ.

   Сердитъ онъ, ужасно сердитъ сегодня.

Уходитъ съ Сельдереевымъ.

Пустошкинъ.

   Плохо, плохо, плохо, -- худо, худо, худо... (Садится за свой столъ. Разбираетъ бумаги и распечатываетъ пакеты). Ахъ, батюшки! да гдѣ же это у меня черновыя отношенія въ управу... (Ищетъ). Такъ и есть, забылъ, -- дома забылъ... Позвать мнѣ курьера. (Сторожъ уходитъ). А все портной!, пришелъ не вовремя, пошли эти примѣрки, вынулъ изъ кармана... ахъ, грѣхи, грѣхи, грѣхи... (Входитъ курьеръ). Бѣги, братецъ, какъ можно скорѣй, какъ можно скорѣй, ко мнѣ домой, -- жену спроси: въ кабинетѣ на столѣ бумаги оставилъ... Живо, слышь!
   

Курьеръ.

   Слушаю-съ.

Уходитъ.

Пустошкинъ -- раскрывъ пакетъ и пробѣжавъ его.

   Митрофанъ Савичъ, опять понужденіе изъ министерства.
   

Срѣтенскій.

   Что-съ?
   

Пустошкинъ.

   Что же у насъ реестръ недоимокъ?-- Изъ министерства опять запросъ. Помилуйте, это намъ, наконецъ, на видъ поставятъ
   

Срѣтенскій.

   Говорилъ Рожновъ, что сегодня онъ по неокладнымъ сборамъ подастъ.
   

Пустошкинъ.

   Просто измучили вы меня съ этими реестрами!
   

Срѣтенскій.

   А мнѣ-то что-жь? вольно же вамъ, -- кому поручили такое дѣло. На это нуженъ человѣкъ умѣлый; Рожновъ развѣ что можетъ смыслить? безъ году недѣлю служитъ и сидѣлъ-то до сихъ поръ все въ расходномъ столѣ; гдѣ же ему возиться съ недоимками.
   

Пустошкинъ.

   Не я ему назначалъ,-- его превосходительству угодно было..
   

Срѣтенскій.

   Словно нѣтъ у насъ чиновниковъ, которые и старательные и со смысломъ. Дайте Сельдерееву, давно было бы сдѣлано.
   

Пустошкинъ.

   Сегодня-то, по крайней мѣрѣ, представитъ-ли?
   

Срѣтенскій.

   Обѣщалъ, а кто его знаетъ?.. да еще какъ сдѣлалъ, Богъ вѣсть; можетъ, еще все напуталъ, наново передѣлывать придется.
   

Горошкинъ.

   Это ужь будьте покойны: сдѣлано, чего нельзя аккуратнѣй; я самъ слѣдилъ, отъ меня ни одна цифра не убѣжитъ.
   

Пустошкинъ -- въ дверь.

   Позовите мнѣ, пожалуйста, господина Рожнова.
   

Срѣтенскій -- подойдя къ Пуст шкину.

   Какъ вы тамъ хотите, а я бы совѣтывалъ... его превосходительство теперь не поспорятъ... все-жъ-таки протекція протекціей, -- дѣло дѣломъ... коли Рожновъ сегодня не представитъ реестра, прямо предложите, чтобъ все передать Сельдерееву. Сельдереевъ аккуратный чиновникъ...
   

Пустошкинъ.

   Мнѣ, кто бы ни дѣлалъ, все равно, было бы сдѣлано (Входитъ Рояновъ.) Что-жь вы, милостивый государь, когда же вы намъ реестръ доставите?
   

Рожновъ.

   Я докладывалъ Митрофанъ-Савичу, по неокладнымъ сборамъ кончаю.
   

Сельдереевъ -- входя.

   Его превосходительство!

Садится писать. Всѣ принимаютъ дѣловой видъ. Входитъ Короваевъ, за винъ Кашкинъ; оба молча проходятъ въ присутствіе. Чиновники, при проходѣ Короваева, встаютъ; сторожъ остается подлѣ двери въ присутствіе до конца дѣйствія.

Пустошкинъ -- по уходѣ процессіи.

   Мы вотъ изъ-за васъ запросы да непріятности получаемъ изъ министерства... такъ служить нельзя. Если работа вамъ не по силамъ, вы бы не брались, мы бы другому отдали.
   

Рожновъ.

   Позвольте, Аѳанасій Захарычъ, ей-Богу, никто бы скорѣе не кончилъ. Посмотрите, сколько однихъ дѣловъ пересмотрѣно да перерыто. Ни одной ночи раньше двухъ часовъ не ложился.
   

Пустошкинъ.

   Позвольте ужь это намъ знать, могъ ли кто сдѣлать скорѣе или нѣтъ.
   

Рожновъ.

   Да вы только извольте заглянуть, что тутъ работы.
   

Пустошкинъ.

   Мнѣ не для чего заглядывать, я знаю... Я самъ передѣлалъ за свою службу, можетъ быть, сотни такихъ дѣлъ,-- не вамъ меня учить.
   

Рожновъ.

   Развѣ я смѣю, помилуйте, Аѳанасій Захарычъ.. я съ только...

Звонокъ Короваева. Сторожъ заглядываетъ въ дверь, потомъ быстро выходитъ.

Сторожъ -- Пустошкину.

   Васъ требуютъ.

Пустошкинъ, быстро подобравъ бумаги, уходитъ въ присутствіе.

Горошкинъ -- подойдя къ Рожнову.

   Что опять ротъ разинулъ?-- иди: позовутъ, когда надо будетъ.
   

Рожновъ.

   Дѣдушка... не знаю, что такое... нездоровится мнѣ, что-ли... или что... Жарко такъ, жжетъ всего...
   

Горошкинъ.

   Нѣжности какія!
   

Рожновъ.

   Дѣдушка! скажи ты мнѣ, какъ Богъ святъ: что это они тутъ говорили?
   

Горошкинъ.

   Кто?
   

Рожновъ.

   Всѣ они тутъ... про Ольньку что-то говорили... что такое?-- скажи, дѣдушка.
   

Горошкинъ.

   Про какую Олиньку!
   

Рожновъ.

   Про жену мою... и гадко такъ, скверно говорили... все подзудить меня хотѣли...
   

Горошкинъ.

   И то ужь, не пьянъ-ли ты со вчерашняго!
   

Рожновъ.

   Ты не отлынивай, дѣдъ, ты не прячь отъ меня. Я хочу знать все... что они могутъ такое?..
   

Горошкинъ.

   Очень мнѣ нужно слушать всякое вранье да привиранье,-- еще про бабу!.. и ты-то сущій оселъ, о чемъ спрашиваетъ... Ты спроси лучше, какъ вотъ тебя его благородіе отрекомендовывалъ начальнику отдѣленія.
   

Рожновъ.

   Что?
   

Горошкинъ

   Поблагодари, поблагодари. Скажи: спасибо, молъ, Митрофанъ Савичъ, за доброе заступничество.
   

Срѣтенскій.

   Полно вамъ людей-то мутить, Прохоръ Лукичъ, полно... я никакихъ лицепріятій, ничего такого... я о службѣ радѣю... когда дѣло не дѣлается...
   

Горошкинъ.

   Не хорошо, не хорошо, Митрофанъ Савичъ, что вы тамъ ни разсказывайте; ужь этотъ реестръ скорѣе сдѣлать никакой возможности нѣтъ,-- это я вамъ говорю... онъ молодой болванъ, благо трудящъ...
   

Срѣтенскій.

   Пускай его трудится, я не препятствую.

Пустошкинъ показывается въ дверяхъ,

Пустошкинъ.

   Митрофанъ Савичъ, пожалуйте-ка сюда.
   

Срѣтенскій -- подходя.

   Что-съ?
   

Пустошкинъ.

   Его превосходительство изволили приказать. чтобъ вы сейчасъ же отобрали у господина Рожнова составленіе реестра недоимокъ.
   

Рожновъ.

   Отобрать!!..
   

Пустошкинъ.

   И прикажите ему все передать Сельдерееву; пускай Сельдереевъ кончаетъ. Сію же минуту, пожалуйста, и безъ всякихъ объясненій.

Скрывается.

Горошкинъ -- Срѣтенскому

   Вотъ ваша рекомендація и подѣйствовала?..
   

Срѣтенскій.

   Что вы въ самомъ дѣлѣ, пристали?.. какая рекомендація? коли начальство находитъ нерадѣніе, стало быть, оно дѣйствительно...
   

Рожновъ.

   Какъ же такъ, Митрофанъ Савичъ?.. я вѣдь мѣсяцъ цѣлый трудился, теперь всю работу отдай, словно какъ-будто я тутъ ничего и не дѣлалъ; вѣдь это изорвать легче.
   

Срѣтенскій.

   Не я у васъ отнимаю, не меня и просите.
   

Горошкинъ.

   Понялъ?-- ну, и дѣйствуй сообразно; чего бояться?.. ты видишь, Митрофанъ Савичъ тутъ руки умываетъ; проси самого генерала, языкъ не отвалится, въ Сибирь не сошлютъ.
   

Срѣтенскій.

   И лучшее дѣло, -- къ нимъ и обращайтесь.
   

Горошкинъ -- тихо Рожнову.

   Что-нибудь да генералъ на тебя имѣетъ; безъ эстаго не стали бы они тобой такъ пошвыривать... чуютъ они его немилость.
   

Рожновъ.

   Что же я сдѣлалъ такое? что такое?.
   

Горошкинъ.

   Вотъ и объяснишься... такъ и скажи, молъ, ваше превосходительство, весь животъ, молъ, всю душу и все вниманіе... и замѣсто этого взыскиваютъ... приказывайте, молъ, ваше превосходительство, а самъ я, молъ, не знаю, въ чемъ моя провинность. Они скажутъ: ты ничего, на прямоту иди.
   

Рожновъ

   Я, дѣдушка, словно пришибленный сталъ, вотъ что... голова кругомъ идетъ...
   

Горошкинъ.

   Поросенокъ ты, больше ничего.

Дверь отворяется; выходитъ Короваевъ, за нимъ Пустошкинъ и Кашкинъ. Горошкинъ садится на свое мѣсто.

Короваевъ.

   Это ужасно неудобно: изъ-за такихъ пустяковъ у насъ вѣчная путаница. Этотъ столъ долженъ быть переведенъ ближе къ канцеляріи.
   

Кашкинъ.

   Извольте сами посмотрѣть, ваше превосходительство, гдѣ его поставить.

Идутъ. Рожновъ останавливаетъ ихъ.

Рожновъ.

   Ваш... Ваше превосходительство!..
   

Короваевъ.

   Что такое?.. что вамъ угодно?
   

Рожновъ.

   Извините, ваше превосходительство... ради Создателя небеснаго... простите, что осмѣлился потревожить... силъ моихъ нѣтъ... ей-Богу-съ...
   

Короваевъ.

   Ну, ну, что такое?-- говорите; только, пожалуйста, поскорѣй.
   

Рожновъ.

   Я Господу Богу, ваше превосходительство, всегда за васъ молился и молюсь... за всѣ ваши милости щедрыя... я чувствую, понимаю, что-жь? я мошка маленькая... вы меня изволили приподнять, на службу приняли, благоволеніе оказывали...
   

Короваевъ.

   Безъ онёровъ -- къ дѣлу...
   

Рожновъ.

   Я чувствую и вижу, ваше превосходительство, что вы на меня гнѣвъ имѣете... извините.. Правда, не стою я, червякъ, и гнѣва вашего, -- все-жьтаки прежде имѣлъ счастье пользоваться лаской вашей., и все такое...
   

Короваевъ.

   Ну съ? такъ что же?
   

Рожновъ.

   Были же вы добры ко мнѣ, ваше превосходительство, такъ добры... такъ... прежде-то, -- за что же теперь...
   

Короваевъ.

   Мнѣ такъ сдается, любезнѣйшій, что теперь вамъ моя доброта и не нужна, и безъ нея обойдетесь.
   

Кашкинъ.

   Я не понимаю, что вы безпокоите его превосходительство?-- еслибъ вы еще отъ службы зависѣли...
   

Рожновъ.

   Какъ же иначе-то-съ?
   

Кашкинъ.

   У васъ такой богатѣйшій покровитель, помѣщикъ Силантьевъ; онъ вамъ по цѣлымъ корзинамъ провіантъ доставляетъ. Я даже не понимаю, Иванъ Алексѣичъ, зачѣмъ вы служите: вамъ никакой нѣтъ надобности въ службѣ.
   

Рожновъ

   Какъ никакой?
   

Короваевъ.

   Неужели-же, въ самомъ дѣлѣ, этомъ вашъ благодѣтель не дастъ вамъ пятнадцати рублей въ мѣсяцъ, которые вы здѣсь получаете?
   

Рожновъ.

   Мнѣ-съ?
   

Короваевъ.

   Ну не вамъ, такъ вашей женѣ.
   

Рожновъ.

   За что же съ?
   

Короваевъ.

   Ахъ, милѣйшій мой, вы думаете, мнѣ очень интересно знать, какія тамъ отношенія у вашей жены съ господиномъ Силантьевымъ.
   

Рожновъ.

   Какія-съ отношенія?... воспитана имъ...
   

Кашкинъ.

   Вотъ задерживаете вы его превосходительство изъ-за такихъ пустяковъ...
   

Рожновъ.

   Кому пустяки, а мнѣ -- жизнь!-- жизнь моя тутъ вся!.. Господи! это ужь... Жена вѣдь она мнѣ, и люблю... что-жь она этому Силантьеву?
   

Короваевъ.

   Однако вы наивны, -- еще спрашиваетъ!.. догадайтесь сами... вонъ васъ тамъ какъ чествовали у него на имянинахъ, -- чѣмъ вы это заслужили?. Зная распущенность Петра Филипыча Силантьева, кому же не ясно, какую роль вы тутъ играете. Только ужь если вы на то пошли, онъ долженъ васъ лучше награждать.
   

Кашкинъ.

   За любовь такой красавицы, какъ ваша супруга, Иванъ Алексѣичъ, вы еще мало съ него тащите.
   

Рожновъ.

   За любовь!.. постойте, постойте... извините... позвольте сказать -- извините., какъ же такъ?.. Замъ извѣстно, ваше превосходительство, я сидѣлъ тутъ въ углу, за шкафомъ, какъ тряпка брошенная; ни Силантьевъ, никто не зналъ, что есть на свѣтѣ такой Иванъ Алексѣичъ Рожновъ... вы меня поднять изволили, вы меня послали къ Силантьеву, вы меня съ Олинькой познакомили...
   

Короваевъ.

   Что это вздумалось вамъ разсказывать исторію вашего сватовства?
   

Рожновъ.

   Позвольте съ...
   

Короваевъ.

   Говорите, говорите, это насъ позабавитъ.

Садится.

Рожновъ.

   Вы меня съ Олинькой познакомили, -- съ дѣвицей благонравной... вы её и Силантьева прежде меня знали... когда я вернулся отъ нихъ къ вамъ, вы меня на этотъ бракъ благословили, -- и хвалили вы Олиньку тогда... и одобряли, что я ее полюбилъ, и все... если-жь теперь она такая -- негодящая.. и знали вы это... какъ же вы, ваше превосходительство, совѣтовали мнѣ жениться на ней? какъ же вы-то сами сводили меня съ ней?
   

Короваевъ

   Ха, ха, любезнѣйшій мой!-- ужь, конечно, не для того, чтобъ вы потакали разгульнымъ нравамъ господина Силантьева.
   

Рожновъ.

   Нѣтъ-съ, ваше превосходительство, не то... тогда вы были ему пріятель, а вотъ теперь, какъ вы на него гнѣваетесь, на мнѣ вымѣщаете... какъ назвать все это?
   

Короваевъ -- встаетъ.

   Что? вы очумѣли?!
   

Рожновъ.

   Ну, ужь по службѣ какую угодно пакость, куда ни шло, -- теперь даже гадкимъ словомъ готовы про мою семью, про жену мою; что я тварь мелкая,-- потому?.. да вѣдь, ваше превосходительство, и крысу поганую станете ногой шпынять, она въ сапогъ вцѣпится, а я человѣкъ, по образу Божію и по подобію...
   

Короваевъ.

   Извольте выдти вонъ! удалите его!
   

Кашкинъ.

   Ступайте, ступайте...
   

Рожновъ.

   Троньте только, -- драться буду! драться!-- убью! шелохнитесь только... За жену мою я вступаюсь, ваше превосходительство, чего мнѣ нѣтъ дороже на свѣтѣ, за что я и службу къ чорту готовъ и все-съ... и всякому скажу, кто такъ-то, какъ вы, про нее говорите... гадко это, очень гадко!... мерзко это!-- не честно.
   

Короваевъ.

   Господинъ экзекуторъ! вы забываете ваши обязанности.

Быстро уходитъ.

Кашкинъ.

   Сторожей сюда! сторожей!!

Бѣжитъ въ глубину.

Горошкинъ -- который въ это время подошелъ къ Рожнову.

   Ахъ ты, сквернословъ! что ты надѣлалъ?!.

Рожновъ тихо уходитъ, среди всеобщаго недоумѣнія и ужаса.

-----

   Между третьимъ и четвертымъ дѣйствіемъ проходитъ около трехъ недѣль.
   

ЧЕТВЕРТОЕ ДѢЙСТВІЕ.

Садикъ передъ домомъ Рожновыхъ. Одноэтажный домикъ стоитъ справа такъ, что уголъ его приходится почти по срединѣ сцены, близко къ аванъ-сценѣ. Одна стѣна его почти параллельна рампѣ; въ ней окно, подъ которымъ кустъ и скамья. Другая стѣна идетъ въ глубину сцены нѣсколько влѣво, и оканчивается выдающимся крылечкомъ съ выходомъ прямо въ садъ; въ этой стѣнѣ тоже окно. Много густыхъ деревьевъ и кустовъ. На аванъ-сценѣ слѣва скамьи и столикъ.

За столомъ Егоровна и Ольга пьютъ чай. Марьюшка пьетъ, стоя подъ окномъ и держа чашку въ рукахъ.

Егоровна.

   Выпей еще чашку.
   

Ольга.

   Нѣтъ, маменька, не хочется.
   

Егоровна.

   Право, выпей,-- лучше освѣжишься.
   

Ольга.

   Нѣтъ, маменька, и одну-то силкомъ проглотила.
   

Егоровна.

   Что ты все плачешь? малодушная! коего шута ты плачемъ возьмешь?
   

Ольга.

   Слезы приходятъ, такъ не остановишь же ихъ... и нельзя мнѣ не плакать, когда я, можетъ быть, на цѣломъ божьемъ свѣтѣ самая пренесчастная женщина, безвинная страдалица... За что мнѣ это?-- Господи!
   

Егоровна.

   Не ропщи.
   

Ольга.

   Какая моя теперь жизнь!-- на улицу показаться не смѣй, всякій меня про моего мужа спроситъ; а мужъ глазъ домой не кажетъ... пятеро сутокъ, маменька, почти недѣлю цѣлую! этакъ еще онъ никогда не пропадалъ... и гдѣ шляется?..
   

Марьюшка.

   Лавочникъ сказывалъ, будто братца въ соборѣ видѣлъ, въ прошлое воскресенье.
   

Егоровна.

   Въ какомъ это?-- въ соборѣ нечестивыхъ, надъ которылъ ёлка торчитъ?
   

Марьюшка.

   Нѣтъ-съ, не въ кабакѣ, а въ церкви: Богу молился.
   

Егоровна.

   Ну тебя, заступница за безпутнаго. Допивай свой чай, благо тебя еще кормятъ, да убирай все отсюда. Аблакатъ какой выискался!.. (Марьюшка ставитъ свою чашку на подносъ, подхватываетъ одной рукой самоваръ, другой -- подносъ съ посудой и ворчливо уходитъ въ домъ черезъ крылечко. Ей вслѣдъ.) Что тебѣ, лѣнь что ли, два раза-то обернуться, -- чашки расшибешь!.. еще ворчитъ за даровой-то хлѣбъ.
   

Ольга.

   Думаю я, думаю, маменька, не могу я этого придумать: что такая за язва на этихъ мужчинъ, сейчасъ на водку кидаться... кажется бы, голову прозакладала, что никогда Иванъ Алексѣевичъ не сдѣлается пьяницей.. Въ шутку, бывало, ему эту водку предлагали, такъ отплевывался...
   

Егоровна.

   Бѣсъ-отъ силёнъ: самъ не знаешь, гдѣ ему поработаешь.
   

Ольга.

   Мнѣ впервой и не въ-домёкъ было. Вернулся онъ послѣ этого скандала, какъ начальство обругалъ, -- молчалъ да пыжился; я думала -- боленъ, бузиной его поить хотѣла; а это онъ тогда ужъ заворотъ заливать сталъ. Вдругъ -- на утро протрезвился -- что оказывается; какъ разсказалъ онъ... святители!..
   

Егоровна.

   Изъ-подъ тихони да какой разбойникъ выскочилъ.
   

Ольга.

   Дальше-то зачѣмъ хуже-то дѣлать?.. Коли ужь сдѣлалъ гадость, -- ну, остановись, поправь. Вѣдь что мы спорили первый-то день, -- все утро... ревьмя ревѣла, и приказывала, чтобъ онъ у генерала прощенья просилъ, чтобъ въ ногахъ валялся, пока не простятъ; онъ ушелъ, -- да ужь и совсѣмъ пьяный напился. Напугать его хотѣла, говорю: къ Петру Филиповичу жить уйду... и всего то вѣдь два дня у тебя ночевала; а онъ, чѣмъ одуматься-то, -- пуще да пуще... по цѣлымъ суткамъ пропадать сталъ,-- теперь вотъ ужъ и недѣля...
   

Егоровна.

   Не плачь, -- перемелется.
   

Ольга.

   Гдѣ ужъ перемелется... я его бояться стала: придетъ пьяный, огрызается. Спасибо хоть ты-то пришла погостить, а то этакій разгромъ въ домѣ. Кухарку отпустили: сами безъ жалованья живемъ,-- чѣмъ ей платить?.. Я всякое чувство понятія теряю...
   

Егоровна.

   Эхъ, какая!-- не плачь... временемъ-то обомнется, все оботрется... Петръ Филипычъ насъ не оставитъ.
   

Ольга.

   Не оставитъ!-- вонъ, гляди, ужь скоро стемнѣетъ, а онъ за-свѣтло хотѣлъ непремѣнно быть. Нѣтъ, ужь теперь все отъ насъ отступается.
   

Егоровна.

   Калиткой стукнули, -- не онъ ли?

Ольга быстро вскакиваетъ, дѣлаетъ нѣсколько шаговъ въ глубину и останавливается. Входитъ Горошкинъ.

Ольга.

   Нѣтъ, это дѣдушка.
   

Горошкинъ.

   Я къ вамъ съ новостями, -- вотъ что... съ новостями. Что шатунъ-то вашъ еще не вернулся?
   

Егоровна.

   Совсѣмъ запилъ, загулялъ.
   

Ольга.

   Я думала, -- вы его гдѣ встрѣтили.
   

Горошкинъ.

   Гдѣ мнѣ его, безпутнаго, встрѣтить!-- я на службу хожу, а онъ, чай, гдѣ-нибудь въ канавѣ валяется, коли ему желѣзная дорога на рельсѣ еще горла не переѣхала.
   

Егоровна.

   Фу, ты! скажетъ... наше мѣсто...
   

Горошкинъ.

   Что вы, Петра Филипыча просили?
   

Ольга.

   Была я сегодня утромъ, -- еле дорвалась до него.
   

Горошкинъ.

   Ну, что? ну, что?
   

Ольга.

   У него теперь сенаторъ гоститъ какой то петербургскій, -- не пускали... такъ я въ садъ кинулась; въ саду его изъ бесѣдки вытащила... навзрыдъ передъ нимъ плакала, людей не постыдилась.
   

Егоровна.

   Нужда стыдъ выбьетъ.
   

Ольга.

   И чего мнѣ теперь стыдиться, когда у меня мужъ пьяница!
   

Горошкинъ.

   Что же Силантьевъ-то вамъ сказалъ?
   

Ольга.

   Тамъ и разговаривать не хотѣлъ, прогналъ... обѣщалъ въ послѣобѣденное время къ намъ сюда зайти, да вотъ все нѣтъ; ждемъ его... Вѣрно ужь не придетъ, -- отвилять хотѣлъ, должно быть
   

Егоровна.

   До насъ ли ему теперь съ петербургскимъ гостемъ, да еще съ сановникомъ... пережди маленько, -- все перемнется.
   

Горошкинъ.

   Эко дѣло, право, -- какъ его теперь достать?.. Штука-то такая чудеснѣйшая...
   

Ольга.

   Говорите, -- чего вы мнете?
   

Горошкинъ.

   Вѣдь вотъ оно что выходитъ: встрѣтилъ я сейчасъ нашего экзекутора съ письмомъ, -- ищетъ Петра Филипыча Силантьева по всему городу. Окапывается: Силантьевъ, какъ пообѣдали, со всѣми гостями и съ петербургскимъ сенаторомъ компанія большая -- поѣхали на лодкѣ кататься куда-то...
   

Ольга.

   Ну, что же экзекуторъ?
   

Горошкинъ.

   Съ письмомъ къ Силантьеву... Отъ кого письмо-то?-- отъ генерала, отъ нашего генерала, отъ начальника... Поняли, какова штука?.. Должно полагать, невтерпёжъ ему стала эта ссора; теперь же у Силантьева сенаторъ петербургскій гоститъ; генералу нашему тоже этотъ сенаторъ нуженъ, и никакъ къ нему помимо Силантьева не подступишься. Тѣмъ пахнетъ, что это письмо на миръ клонитъ.
   

Ольга.

   Что вы?.. Господи!-- вотъ бы счастье!
   

Горошкинъ.

   Сенаторъ завтра уѣзжаетъ, экзекуторъ-то и бѣгаетъ съ генеральскимъ письмомъ; онъ мнѣ это не нарочно проболтался... Вотъ вы и пользуйтесь, пользуйтесь этимъ...
   

Ольга.

   Какъ пользоваться? Петръ Филипычъ и думать забылъ объ насъ.
   

Егоровна.

   Ты, чѣмъ плакать-то, лучше бы накинула платочекъ, да и вышла бы на улицу... Коли по рѣкѣ поѣхали, такъ безпремѣнно гдѣ-нибудь, недалече пройдутъ.
   

Горошкинъ.

   Правда, правда -- ступайте...
   

Ольга -- кличетъ.

   Маша!

За сценой говоръ и шумъ.

Егоровна -- прислушиваясь.

   Не надо, не надо! бѣги такъ, -- вонъ они...
   

Ольга.

   Петръ-то Филипычъ отсталъ отъ другихъ... къ намъ кажется.
   

Егоровна.

   Ты бы, дѣдъ, спрятался, -- лучше безъ народу-то.
   

Горошкинъ.

   Я уйду, -- прощайте.

Идетъ направо.

Силантьевъ -- за сценой.

   Эй, вы, дурынды!-- гдѣ вы тамъ? въ саду, что ли?
   

Егоровна.

   Пожалуйте, Петръ Филипычъ, милости просимъ...

Силантьевъ входитъ.

Силантьевъ -- Горошкину.

   Ты чего, старая песочница, въ кусты хоронишься? Не бойся, не съѣмъ, -- не вкусенъ.
   

Горошкинъ.

   Я-съ, тутъ -- на лавочку...
   

Ольга.

   Совсѣмъ ужь я не надѣялась, что вы пожалуете.
   

Силантьевъ.

   И то было не пришелъ... на лодкѣ катались всей гурьбой, да отъ моста идти пѣшкомъ вздумали, такъ мимо тебя, -- и вспомнилъ... Что-жь ты, Ольгунька, передо мной не ревешь? Ты реви да причитывай: "каково-то мнѣ теперь, бѣдненькой сиротинушкѣ, жить! съ мужемъ да съ пьяницей!.."
   

Ольга.

   Вамъ шутки, а мнѣ-то каково? подумайте...
   

Силантьевъ.

   Балаганъ какой у меня устроила, для петербургскаго гостя: реветъ на весь домъ... даже кучера собрались послушать, что за пѣснопѣніе. Дѣлать нечего, самъ къ тебѣ пришелъ, чтобъ ты меня на дому не тревожила.
   

Егоровна.

   Прости ты ей, Петръ Филипычъ, -- она не въ себѣ теперь
   

Силантьевъ.

   Самъ пришелъ... Ну, вотъ и сѣлъ, и слушаю: говорите, что вамъ отъ меня надо?-- только, чуръ, не ревѣть: станете ревѣть, -- уйду.
   

Егоровна.

   Позволь мнѣ сказать, Петръ Филипычъ, -- она безъ слезъ не можетъ.
   

Силантьевъ.

   Говори.
   

Егоровна.

   Одно у насъ дѣло, Петръ Филипычъ, одно горе, запилъ, запилъ, совсѣмъ спился Иванъ Алексѣичъ.
   

Силантьевъ.

   Это онъ умно: лучше пьянствовать, чѣмъ съ глупыми бабами плакаться; на то онъ и мужчина.
   

Ольга.

   Сгубилъ онъ себя!..
   

Силантьевъ.

   Вотъ еще погибель какая, скажите!.. я, бывало, какъ запивалъ: одинъ разъ за мертвеца приняли, въ гробъ уложили и монашенку читать поставили... чихнулъ да очнулся, вотъ и по сю пору какой.
   

Ольга.

   Петръ Филипычъ! не терзайте меня... куда-жь мнѣ теперь!-- со службы выгнали, пьяный...
   

Егоровна.

   Вся наша надежда теперь на васъ, Петръ Филипычъ.
   

Силантьевъ.

   Ну! коли ужь серьёзно съ вами обо всемъ этомъ говорить, -- жаль мнѣ васъ обѣихъ, старуха; потому-что Ванюшка вашъ оказался преестественный негодяй и мерзавецъ.
   

Егоровна.

   Негодяй, батюшка, Петръ Филипычъ, вѣрно вы сказали
   

Силантьевъ.

   Скажите, помилуйте, какія претензіи явились!-- обижаться смѣетъ... чѣмъ?-- что сказали ему, будто мнѣ его жена по вкусу пришлась!.. Да еслибъ и въ самомъ дѣлѣ это правда была, что за обида такая для него? что онъ такое? и генеральскія жены грѣшатъ... Меня обидѣли этимъ словомъ, меня, а не его. Еслибъ онъ съ умомъ былъ, онъ долженъ бы ко мнѣ придти и пожаловаться, а не ругаться съ начальствомъ.
   

Егоровна.

   Такъ, такъ, вѣрно, родной, -- что-жъ вѣдь съ нимъ?
   

Силантьевъ.

   Тогда бы я всегда за него и вступился. Теперь что я для васъ могу сдѣлать?-- еще благодарите, что его до сихъ поръ въ острогъ не посадили.
   

Ольга.

   Въ острогъ?!
   

Егоровна.

   Вѣрно вы, Петръ Филипычъ, правильно говорите, да вѣдь не вернешь этого больше. Теперь ужь намъ надо только впередъ смотрѣть... вотъ мы и надумали...
   

Силантьевъ.

   Воображаю!
   

Егоровна.

   Думаемъ мы, Петръ Филипычъ, что можетъ, Богъ дастъ, Иванъ Алексѣичъ въ прежній порядокъ придетъ и блажь свою пьяную броситъ, коли мѣсто получитъ... на службу поступитъ...
   

Силантьевъ.

   Ужь опять не въ казенную-ли палату?
   

Егоровна.

   О казенной палатѣ и думать нельзя. Мы три раза къ генералу ходили и письмо жалостное писали.-- никакого отвѣта.
   

Силантьевъ.

   Кто его теперь возьметъ!
   

Егоровна.

   И въ другихъ-то мѣстахъ тоже: дѣдушку вонъ посылали... и въ губернскомъ правленіи, и въ земской управѣ, всюду одинъ отвѣтъ: хоть-бы онъ даже и хорошій былъ чиновникъ, Иванъ Алексѣичъ, все же его принять нельзя, потому принять его -- значитъ, генерала, управляющаго казенной палатой, обидишь... только и слышно вездѣ, что буянъ да вольница.
   

Силантьевъ.

   Что же вы надумали-то?
   

Егоровна.

   Да надумали васъ просить, Петръ Филипычъ: помиритесь вы съ нашимъ генераломъ, голубчикъ, тогда вы его уговорить можете, онъ намъ проститъ. Хоть не къ себѣ возьметъ, такъ препятствовать не будетъ въ другихъ мѣстахъ.
   

Ольга.

   Помиритесь вы, добрый, родной! вамъ ничего не стоитъ... вѣдь изъ-за этого только Ивану Алексѣичу никуда сунуться нельзя!
   

Силантьевъ.

   Что-жъ, и мнѣ тоже прикажете жалостное письмо писать и на поклонъ къ нему идти?
   

Егоровна.

   Что вы, что вы!-- да онъ самъ спитъ и видитъ съ вами помириться.
   

Силантьевъ.

   Ты ужь и объ этомъ разузнавала?
   

Егоровна.

   Живешь промежъ людей-то, слышишь. Мало-ли народу-то изъ-за васъ отъ него отъѣхало... Далеколи ходить: на третьей недѣлѣ ему деньги понадобились, у купца Сѣркова кредитоваться хотѣлъ, -- наотрѣзъ ему отказали... не прежнее, молъ, время: тогда Силантьевъ за васъ ручался
   

Силантьевъ.

   Да ты никакъ въ полицію служить поступила?
   

Егоровна.

   А отъ губернатора-то что ему достается, а въ обчествѣ...
   

Силантьевъ.

   Ну, ну, довольно. Ты, я вижу, сплетни-то со всѣхъ концовъ набрала. Попридержи языкъ, -- не твоего ума разсужденья.
   

Егоровна.

   Не моего, не моего, родной, я знаю... что я такое?-- мразь подподошвенная... я только докладываю. что ужь очень имъ хочется съ вами мириться, такъ коли вы-то... да вотъ дѣдушка сейчасъ говорилъ...
   

Горошкинъ.

   Вамъ поясняютъ, чтобъ вы лишняго не врали, -- она все свое... Вы просьбу изложили и ждите резолюціи: благоволятъ принять ее или нѣтъ.. а вы все со вздоромъ.
   

Силантьевъ.

   У! приказная крыса, ты меня не заговаривай... что ты такое тутъ разсказывалъ?
   

Горошкинъ.

   Ничего-съ, право, -- вотъ такія-же все пустыя сплетки да пересуды наши мелкотравчатыя; вамъ и слушать не стоитъ.
   

Силантьевъ.

   Говори, я приказываю.
   

Горошкинъ,

   Ей-Богу-съ, ничего... такъ... (Оглядываясь.) Ахъ, вонъ они, -- господинъ экзекуторъ къ вамъ... (за сцену.) Пожалуйте, здѣсь Петръ Филипычъ, здѣсь...

Входитъ Кашкинъ.

Силантьевъ.

   Вы развѣ ко мнѣ?
   

Кашкинъ.

   Точно такъ-съ.
   

Силантьевъ.

   А ты, старый, почемъ зналъ, что онъ меня ищетъ? У васъ тутъ заговоръ какой-то... (Кашкину). Что вамъ отъ меня нужно?
   

Кашкинъ.

   Я сейчасъ у васъ былъ на-дому; мнѣ сказали; что вы здѣсь, я и осмѣлился...
   

Силантьевъ.

   Что же вамъ надо? я васъ спрашиваю.
   

Кашкинъ.

   Я съ порученіемъ-съ... и такое... хе, хе!-- немножко таинственное... Позвольте вамъ однимъ...
   

Силантьевъ -- всѣмъ остальнымъ.

   Ну-ка вы всѣ -- маршъ въ кусты!

Всѣ отходятъ въ глубину, кромѣ Силантьева и Каіикина.

Кашкинъ.

   Петръ Филипычъ! позвольте напрямки говорить. Вы человѣкъ простой, честный, великодушный, -- къ вамъ нечего съ экивоками подъѣзжать...
   

Силантьевъ.

   Что? небось начальникъ прислалъ? отъ Валерія Николаича?
   

Кашкинъ.

   Отъ его превосходительства.
   

Силантьевъ.

   Понялъ, наконецъ, что со мной ссориться невыгодно... Давно бы пора прислать повинную, давно... Я вѣдь видѣлъ, что онъ къ этому клонитъ; такъ зачѣмъ тутъ полиціймейстера подсылать, да разную околесную подводить, -- или прямой дорогой.
   

Кашкинъ.

   Не столько изъ выгоды, Петръ Филипычъ, сколько потому, что съ дѣтства другъ вамъ и по любви...
   

Силантьевъ.

   Больно онъ своей любовью-то сегодня вдругъ заторопился, потому-что мой сенаторъ завтра уѣзжаетъ.
   

Кашкинъ.

   Отчасти и это-съ, но главное -- по любви, извольте письмо прочитать, что вамъ пишетъ его превосходительство.

Подаетъ письмо.

Силантьевъ -- вскрываетъ письмо и читаетъ про себя, бормоча.

   "Разсчитываю на твою прежнюю дружбу... въ наши годы такія глупыя ссоры..." Гм... ну, да ужь чувствую. Богъ съ нимъ, я не злопамятенъ... бѣги ты сейчасъ къ нему и скажи: коли хочетъ, чтобъ я представилъ его моему гостю, пускай черезъ часъ ко мнѣ пріѣзжаетъ, чай пить... по-прежнему... Богъ съ нимъ! все это забыто и...
   

Кашкинъ.

   Петръ Филипычъ, осмѣлюсь сказать: это примиреніе всему обществу нашему радость и торжество.
   

Силантьевъ.

   Отправляйся.
   

Кашкинъ.

   Бѣгу во мгновеніе ока... (раскланиваясь.) Мое почтеніе... Ольгѣ Павловнѣ мое почтеніе.

Уходитъ. Егоровна боязливо подступаетъ къ Силантьеву.

Егоровна.

   Что же, драгоцѣнненькій, видно смирилея нашъ генералъ передъ вами, пардону запросилъ?
   

Силантьевъ.

   Ты кто такая, что смѣешь объ немъ такъ разсуждать? брысь подъ лавку!
   

Егоровна.

   Прости, родной, ужь больно намъ радостно... теперь, можетъ, по милости своей заступитесь за насъ.
   

Силантьевъ.

   Ольгунька! или сюда... Ну вотъ, и твоему вытью t конецъ. Черезъ часъ будетъ у меня вашъ тиранъ гонитель; присылай ко мнѣ своего скота.
   

Ольга.

   Ивана Алексѣича прислать?
   

Силантьевъ.

   Для тебя онъ -- Иванъ Алексѣичъ, а для меня онъ -- скотъ.
   

Ольга.

   Да вѣдь нѣту его у насъ.-- недѣлю цѣлую не знаемъ, гдѣ пропадаетъ.
   

Силантьевъ.

   Ахъ вы, бабьё, бабье!-- чего же вы просите? можетъ, его и въ живыхъ нѣтъ.
   

Егоровна.

   Видѣли его, Петръ Филипычъ, -- въ гавриловскую волость пошелъ. Намъ знакомый становой приставъ обѣщалъ безпремѣнно его сыскать, хоть связаннаго да предоставить.
   

Ольга.

   Мы его къ вамъ сейчасъ и пришлемъ, какъ сыщется... ужь тамъ дѣлайте съ нимъ, что угодно.
   

Силантьевъ.

   Только не пьянаго, -- я пьянаго за ворота вышвырну. Ну! прощайте, бабье!.. (Обнимаетъ Ольгу).-- Глупая ты, глупая, разревѣлась! по комъ?-- рафинадъ какой потеряла!.. Ну, ну, ничего, поправлю вамъ его, починю... Я вѣдь добрый, -- видишь, какой добрый: самъ къ тебѣ пришелъ...

Идетъ на лѣво, обнявши Ольгу. Начинаетъ темнѣть постепенно, вплоть до послѣдней сцены.

Егоровна -- провожая ихъ.

   Ужь и благодарность-то наша. Петръ Филипычъ, какая!..
   

Силантьевъ.

   Ахъ, бабы, бабы!.. бѣда съ вами...

Уходитъ, утѣшая Ольгу. Егоровна ихъ провожаетъ. Между тѣмъ Марьюшка появилась въ лицевомъ окнѣ дома.

Марьюшка.

   Дѣдушка! (Горошкинъ оглядывается.) -- Ты не уходи, пожалуйста... хочу я тебѣ сказать... важное.
   

Горошкинъ.

   Вишь ты какъ нонече.
   

Марьюшка.

   Одну минуточку, не пожалѣй... а то мнѣ некому сказать... очень хочется сказать, дѣдушка...

Ольга и Егоровна возвращаются.

Ольга.

   Вотъ, маменька, теперь все пойдетъ по-прежнему, теперь слава Богу. Петръ Филипычъ съ генераломъ помирятся, простятъ Ивана Алексѣича, мѣсто ему дадутъ... поскорѣй бы только его сыскать да образумить.
   

Егоровна.

   Поди еще, пожалуй, уламывать придется...
   

Ольга.

   Нѣтъ, маменька, все-жь я ему законная жена, и онъ меня любитъ, и не захочетъ дольше срамить... маменька-душечка, слава Богу, слава Богу!.. такъ-ли, дѣдушка? слава Богу!..

Марьюшка въ окнѣ зажигаетъ свѣчку и садится шить.

Егоровна.

   Ишь вѣдь какой у тебя карактеръ!-- вонъ какъ тебя бросаетъ: то ты самая пренесчастная, а то вдругъ радость такая, хоть и нѣтъ ничего.
   

Ольга.

   Все теперь будетъ, маменька, какъ надо. Вотъ что я сдѣлаю: схожу я завтра утромъ къ становому и снесу его женѣ подарокъ; онъ тогда еще лучше постарается сыскать Ивана Алексѣича. Пойдемъ ка пороемся въ комодѣ, что ей лучше выбрать: платочекъ какой или манишку...

Входить въ крылечко.

Горошкинъ.

   Прощайте.
   

Ольга.

   Прощайте, дѣдушка.
   

Егоровна.

   Марья! ты что это свѣчи за даромъ жжешь?.. Коли у тебя работа есть, ты съ утра справляй, вставай раньше; а свѣчей не жги, -- не даровыя.
   

Марьюшка -- тушитъ свѣчу.

   На-те, -- потушила.
   

Егоровна.

   Да грубить-то нечего.
   

Ольга.

   Иди-же, маменька.
   

Егоровна.

   Иду... вертитъ тебя, какъ волчокъ. (Входитъ на крылечко. Ольга вошла въ домъ.) -- Ты, дѣдъ, калитку-то запри, какъ пойдешь, не забудь... опять чтобъ собакъ не напускать, по намеднишнему.

Уходитъ въ домъ.

Горошкинъ -- Марьюшкѣ.

   Ну, говори свое важное.
   

Марьюшка.

   Дѣдушка! я вѣдь подслушала, что баринъ-то говорилъ: у косячка притаилась... какъ же теперь ждать дѣдушка? будетъ все это хорошо? сладится?
   

Горошкинъ.

   Захочетъ твой братецъ въ разсудокъ придти, такъ сладится, а не захочетъ... да ты что спрашивать то хотѣла?
   

Марьюшка.

   Скажи мнѣ, дѣдушка, какъ по-твоему: онъ большой грѣшникъ?
   

Горошкинъ.

   Кто?
   

Марьюшка.

   Братецъ.
   

Горошкинъ.

   Большой.
   

Марьюшка.

   Что жь онъ такое особенное сдѣлалъ?
   

Горошкинъ.

   Пьяница, тунеядецъ, Богу угоднымъ не можетъ быть.
   

Марьюшка.

   А если молиться за него?
   

Горошкинъ.

   Молись, кто тебѣ мѣшаетъ.
   

Марьюшка.

   Я и молюсь, я все молюсь... я по двадцати поклоновъ земныхъ кладу утромъ и вечеромъ. Замолю я его грѣхи?
   

Горошкинъ.

   Почемъ я знаю, -- я не угодникъ Божій.
   

Марьюшка.

   Я думаю, что замолю.. Вотъ баринъ приходилъ, -- можетъ, это моя молитва услышана.
   

Горошкинъ.

   Безпремѣнно твоя, какъ-же... вотъ такъ важное сказала!
   

Марьюшка.

   Нѣтъ, дѣдушка, у меня важное другое: то дѣйствительно важное.
   

Горошкинъ.

   Что же такое?
   

Марьюшка.

   А вотъ что важное: я обѣтъ дала.
   

Горошкинъ.

   Обѣтъ?
   

Марьюшка.

   Если все это кончится такъ хорошо и братецъ опять исправится, будетъ по прежнему ходить на службу, и такъ все это чисто, аккуратно... тогда я, -- знаешь что?... я въ монастырь пойду.
   

Горошкинъ.

   Чего-о?
   

Марьюшка.

   Монахиней сдѣлаюсь, буду Христу-Господу служить.
   

Горошкинъ.

   Эва!
   

Марьюшка.

   Что-жь, другія дѣлаются монахинями, отчего я не могу?
   

Горошкинъ.

   И то: посмотрѣлъ бы я на тебя въ монашеской-то скуфьѣ! вотъ, чай, какъ коровѣ сѣдло!
   

Марьюшка.

   Отчего-же?.. сперва буду крылошанкой, псалмы святые пѣть, а какъ состарюсь, ноги разболятся, и я буду степенная.
   

Горошкинъ.

   Монахиня тоже, ишь ты!
   

Марьюшка.

   Все равно, вѣдь никто меня замужъ не возьметъ, такъ, no-крайности я за всѣхъ молиться буду... и ужь какъ я буду молиться, -- рыдать буду на колѣняхъ, каждый день... вы хоть никогда и въ церковь не ходите, я за всѣхъ, за всѣхъ буду одна молиться.
   

Горошкинъ.

   Городи, городи...
   

Марьюшка.

   За братца, и за сестрицу, и за... и за тебя, дѣдушка.-- ты хоть ругатель, а ты не злой.
   

Горошкинъ.

   Прощай... мудрованья-то твои всю ночь не переслушаешь.
   

Марьюшка.

   И то правда, дѣдушка, -- ступай домой... я вѣдь такъ, безтолочь болтаю, -- какая тебѣ забота!-- ты отвернись да уйди... ступай.
   

Горошкинъ -- мнется.

   Я вѣдь что?.. дѣло у меня теперь есть; а говорить говори, пожалуй, -- что-жь, я буду слушать, это не деньги платить... тебѣ тоже хочется поболтать-то.-- съ кѣмъ тутъ?... ты вотъ что: какъ тебѣ очень ужъ загорится бесѣдовать-то, ты ко мнѣ и прибѣги... ну, и болтай... я буду слушать... прощай... ложилась бы лучше спать.
   

Марьюшка.

   Нѣтъ, дѣдушка, я долго не усну; я каждый вечеръ братца жду, -- придетъ же когда-нибудь.
   

Горошкинъ.

   Такъ забѣгай... я буду слушать.

Уходитъ налѣво. Марьюшка глядитъ ему вслѣдъ; потомъ вдругъ вздрагиваетъ, выпрямляется и присматривается. Справа изъ кустовъ появляется Рожновъ. Онъ нѣсколько хмѣленъ; проходитъ сцену и издали заглядываетъ въ боковое окно. Марьюшка, узнавъ брата, высовывается изъ окна.

Марьюшка -- кличетъ шопотомъ.

   Братецъ!..
   

Рожновъ.

   Кто тамъ? а! Марья.
   

Марьюшка.

   Погодите, братецъ, я къ вамъ въ окошко вылѣзу.

Становится на косякъ окна, потомъ на сучокъ, потомъ на лавочку и спрыгиваетъ на сцену.

Рожновъ

   Зачѣмъ ты? куды?
   

Марьюшка.

   Милый, дорогой!.. пришли-таки... здравствуйте.

Обнимаетъ его.

Рожновъ.

   Не висни ты на мнѣ; ты видишь, я ослабъ, ты меня уронишь.
   

Марьюшка.

   Братецъ, пойдемте сюда, подальше отъ дома-то, не у слыхали-бы...
   

Рожновъ.

   Ольга дома?
   

Марьюшка -- отводя его къ авансценѣ.

   Гдѣ-жь имъ больше быть? и маменька ихъ теперь здѣсь гоститъ. Пойдемте вотъ на лавочку, -- что съ ними встрѣчаться, на брань. Лягутъ онѣ, тогда и васъ я тихохонько уложу; проспитесь, завтра повидаетесь. Садитесь сюда.
   

Рожновъ.

   Хорошо, хорошо... пускай...

Садятся на авансценѣ.

Марьюшка.

   Гдѣ это вы сколькое время пропадали?.. что ужь я за васъ не передумала!..
   

Рожновъ.

   Какая мнѣ радость сюда-то ходить!-- опротивѣлъ мнѣ домъ, бѣжалъ бы отъ него... и теперь-то пришелъ только злобу свою дразнить.
   

Марьюшка.

   Зачѣмъ злобу, братецъ?
   

Рожновъ.

   Марья, ты одна имъ не потатчица! ты ихъ подлостей покрывать не станешь.-- кромѣ тебя я во всѣхъ извѣрился... больно ужь, думалъ я, счастье то мое велико: жить хотѣлъ лучше всѣхъ людей, жить въ своемъ семействѣ... вотъ мнѣ гордость-то и обрѣзали: омерзили, оплевали...
   

Марьюшка.

   Вы на людей не смотрите, коли кто-нибудь...
   

Рожновъ.

   Эхъ! люди что!.. Жена. Ольга, Олинька моя, -- вотъ отъ кого... На какого дьявола она къ своему барину бѣгаетъ? ночи гоститъ, грязную славу пускаетъ объ себѣ, на какого дьявола!? Загрубѣлъ я изъ за нея, совсѣмъ загрубѣлъ, -- жалость понимать пересталъ... третьяго дни, на пожарѣ, кошка металась, такъ еще смѣюсь: гори, сволочь, гори! все огнемъ гори!
   

Марьюшка.

   Братецъ, успокойтесь... отдохнете, забудете... хотите покушать?-- я вамъ вынесу; у меня всегда для васъ припасено.
   

Рожновъ.

   Покушать... легко тебѣ Марья на свѣтѣ жить, потому что какъ есть ты круглая дура, -- вонъ какъ воробей: прыгъ, прыгъ!.. что ты чувствовать можешь?
   

Марьюшка.

   Я хоть и дура, братецъ, чувствую я одно: что вы грѣху поддались. Обратитесь къ Господу...
   

Рожновъ.

   Съ грѣхомъ-то легче... лежишь пьяный гдѣ-нибудь подъ воротами, ничего не смыслишь, какъ мертвецъ... и очнешься.-- голова такъ у-тебя трещитъ, что и думать некогда. Тяжелѣе оно, когда думать можно, когда вспомнишь свое счастье пропавшее, мысли свои золотыя, -- куда тяжелѣе'., грѣхомъ спасаешься.
   

Марьюшка.

   Позвольте, братецъ, что я вамъ скажу: зачѣмъ вы на сестрицу сердитесь? Эти оговоры всѣ, это, ей-Богу, напрасно... злые люди вамъ сплетничаютъ; вы плюньте, ей-Богу плюньте...
   

Рожновъ.

   Марья...
   

Марьюшка.

   Братецъ, можетъ быть, я глупая и не умѣю замѣтить, да вѣдь не совсѣмъ-же я слѣпая, -- живу же съ ними... любитъ она васъ по закону и какъ должно, жена... ей-Богу!

Яркое лунное освѣщеніе до конца дѣйствія.

Рожновъ.

   Любитъ... Жена!.. да лучше бы она въ самомъ дѣлѣ другому на шею бросилась!.. Видишь-ли, Марья, что тутъ ужасно: ну, полюби она другого, брось меня, скажи мнѣ, -- не милъ ты, Иванъ Алексѣичъ, ступай!-- горько было бы мнѣ, жутко; но что дѣлать!-- несчастье; со всякимъ случается... Ѣхалъ на лодкѣ, вѣтромъ кувырнуло, попалъ въ глубь, утонулъ... но вотъ -- когда на твое на дорогое чувство грязной ногой наступили, и не выдержалъ ты, и окрысился; а жена-то любимая говоритъ: это вздоръ, такъ и быть должно!-- когда изболѣло твое сердце, а жена тебя же посылаетъ прощенья просить, -- вотъ что ужасно, Марья.
   

Марьюшка.

   Вѣдь сестрица тоже...
   

Рожновъ.

   Проклятые мы съ тобой люди, Марья, что родились въ бѣдности да въ ничтожествѣ, а пониманіе чувства у насъ Господомъ-Богомъ не отнято. Кто глядитъ на насъ, какъ на людей? кто думаетъ, что и насъ можно обидѣть?.. гдѣ?.. какая намъ обида?-- коли твои же близкіе ея не видятъ и тебя же за нее корятъ... когда всѣмъ помысломъ ты только и умѣешь, что гнуться передо всякимъ, и отъ пощечины щека у тебя не горитъ.

Кашляетъ.

Марьюшка.

   Что это вы, братецъ, какъ... простудились, должно быть, -- руки-то какія у васъ горячія...

Егоровна появляется на крылечкѣ.

Егоровна.

   Марья! ты что-ль тамъ разговариваешь? кто тамъ?
   

Марьюшка.

   Ахъ ты!.. вотъ вѣдь услыхали... Я тутъ съ братцемъ, -- братецъ вернулись.
   

Егоровна.

   Ольга, слышишь? пришелъ нашъ брилліантъ... какъ воръ, ночью подкрался. Здравствуй, милости просимъ.
   

Ольга.

   Гдѣ онъ? гдѣ?.. ну, слава Богу!.. нашатался вдосталь? вспомнилъ объ женѣ-то, объ несчастной?.. злодѣй ты мой, пьяница!..
   

Рожновъ.

   Ольга! коли ты ругаться вышла...
   

Егоровна.

   Хвалить, что-ли, тебя за такую-то жизнь? Жена глазъ на улицу показать не смѣетъ со стыда да со сраму за тебя, негодяя...
   

Рожновъ.

   Ты, мать, не серди меня...
   

Ольга.

   Оставь его, маменька, -- какія въ немъ деликатности искать! Благо, что вернулся... Измучилъ ты меня въ конецъ, Иванъ Алексѣичъ, слезами да горемъ накормилъ меня свыше мѣры, -- пожалѣй меня хоть немножко!
   

Егоровна -- ворча.

   Захотѣла жалости отъ разбойника пьянаго.
   

Ольга -- Рожнову.

   Богъ съ тобой, о прошломъ ужь и говорить не стану, -- Богъ съ тобой, все забуду, -- только хоть впередъ-то меня пожалѣй... Господь надъ нами смиловался, все къ лучшему: вотъ и пришелъ ты кстати и пьянъ не очень... вспомни ты, какъ любилъ меня, какъ ты клятвы разныя сочинялъ, -- возстанови ты мою честь поруганную!..
   

Рожновъ.

   Какъ, Ольга?
   

Ольга.

   Пуще прежняго буду ласкать тебя, и любить, и холить, -- вернись ты къ прошлой жизни, къ порядочной, чтобъ не въ позоръ былъ мнѣ мой мужъ передъ людьми... голубчикъ, Иванъ Алексѣичъ...
   

Егоровна.

   Ужь и размякла совсѣмъ; говори, не бойся, -- что ты, словно виноватая?
   

Ольга.

   Счастье наше, Ваничка, -- далъ Богъ, помирился Петръ Филиппычъ съ нашимъ генераломъ... и мнѣ онъ обѣщалъ, что за тебя будетъ просить, чтобъ опять тебѣ мѣсто...
   

Рожновъ.

   Силантьевъ?
   

Ольга.

   Да, Петръ Филипычъ; самъ сейчасъ здѣсь былъ, самъ заѣзжалъ, такой добрый, милый... И теперь, слышишь-ли?-- теперь генералъ нашъ у него, и прямо Петръ Филипычъ сказалъ, чтобъ ты сейчасъ къ нему шелъ... да что ты, какъ будто не слышишь?-- чтобъ ты къ Силантьеву шелъ, тамъ у генерала прощенья попросишь и все устроится. Ваничка, душенька...
   

Рожновъ.

   Чтобъ я шелъ?-- чтобъ... или вы тутъ всѣ съума посошли, или я спятилъ...
   

Ольга.

   Ты не хочешь?
   

Рожновъ.

   Что же это? Творецъ небесный!.. одинъ баринъ про тебя сказалъ, что ты съ другимъ бариномъ, какъ скверная баба, связалась, -- обиду кровную сдѣлали намъ; а я къ нимъ же все или да кланяйся!.. или ужь и точно ты барской ласки добиваешься, что хочешь меня этимъ навозомъ кормить!
   

Егоровна.

   Что, я тебѣ говорила?
   

Рожновъ.

   Нѣтъ, Олинька, нѣтъ... и ты жалость имѣй, -- ужь не ко мнѣ, такъ хоть къ себѣ самой... Кабы ты мнѣ сказала: поди землю копать, къ анаѳемѣ жиду подрядчику, на желѣзную дорогу... кабы ты сказала: въ Сибири подъ землей руду ищи,-- съ радостью бы, Олинька, пока на издохъ бы надъ лопатой!-- но къ Силантьеву идти просить -- не пойду.
   

Егоровна.

   Ты объ немъ заботишься, ты объ немъ печалишься, какъ святая, ни на кого не глядишь изъ-за этого чудища, а онъ смѣетъ...
   

Ольга.

   Такъ-то ты за мою честную жизнь? изъ-за сплетень подлыхъ...
   

Рожновъ.

   Вѣрю, Олинька, что ты честная!-- такъ и будь честная, совсѣмъ честная, и въ мысляхъ своихъ... Съ голоду не умремъ, поденщиками работать станемъ, -- провались они, эти обидчики-благодѣтели!
   

Егоровна.

   Вотъ ужъ сморозилъ! еще чиновникъ... ты ее ужь въ горничныя отдай, полы мыть,-- чиновницу-то!
   

Рожновъ.

   Уйдите вы отъ меня...
   

Ольга -- внѣ себя.

   Сей часъ-же къ Петру Филипычу ступай! слышишь?.. сейчасъ!.. Нѣтъ, маменька, не любилъ онъ меня, никогда не любилъ.
   

Рожновъ.

   Я не любилъ?.. да еще стоишь-ли ты такой-то любви?.. Когда тебя сквернымъ словомъ охаяли, я на стѣну полѣзъ, -- я убить былъ готовъ обидчика, и не разсуждавши, что, можетъ, мнѣ самому несдобровать... и ни на кого не поглядѣлъ-бы, въ огонь за тебя бы пошелъ... а ты?-- чѣмъ бы радоваться на меня, ты ругать принялась; и по сю пору гонишь прощенья просить... холопская ваша кровь!-- Чиновница!.. весь вашъ чинъ, что хвосты да банты навязываете, а подлости въ васъ даже слишкомъ много.
   

Ольга.

   Онъ совсѣмъ пьяный, маменька, онъ бить меня станетъ!..
   

Рожновъ.

   Ольга... Олинька... подумай только, подумай..
   

Ольга.

   Я ужь думала, передумала, плакала, переплакала, -- ты не хочешь одуматься и передъ людьми меня оправдать, -- мнѣ нечего думать... махнулъ ты на меня рукой, такъ и убирайся, куда глаза глядятъ, и не возвращайся ко мнѣ! я тебя къ себѣ и пускать не буду!
   

Егоровна.

   И не пускай...
   

Рожновъ.

   Куда это?
   

Ольга.

   Мой домъ-то, не твой; на мое имя купленъ... не можешь ты..
   

Егоровна.

   Вотъ связалъ Богъ на горе!
   

Ольга.

   Кабы я одна-то была, безъ этой обузы-то, безъ мужа -- такъ-ли бы я жила!.. да не разведутъ вотъ теперь.

Рыдаетъ.

Егоровна.

   Хоть-бы ты съ-пьяна-то потонулъ гдѣ! въ рѣку бы угодилъ... она-бы хоть при вдовствѣ осталась.
   

Рожновъ.

   Ладно, ладно!-- будешь одна... и зачѣмъ я вернулся? зналъ вѣдь... твой домъ, и будешь одна, ладно...
   

Ольга.

   Ой, маменька, что онъ со мной дѣлаетъ!!
   

Егоровна -- унимая ее.

   Уймись, уймись, -- полно!
   

Рожновъ.

   Будешь одна, ладно... (Идетъ налѣво. Марьюшка, которая все время пряталась въ кустахъ, захватила наскоро изъ окна платокъ, накинула на себя и идетъ за нимъ.) Марья! ты не смѣй за мной ходить!.. не смѣй!

Уходитъ. Марьюшка быстро слѣдуетъ за нимъ. Ольга рыгаетъ на груди у матери.

-----

   Между четвертымъ и пятымъ дѣйствіями проходитъ около двухъ съ половиной недѣль.
   

ПЯТОЕ ДѢЙСТВІЕ.

Квартира Горошкина. Бѣдная комната. Слѣва кожаный диванъ, столъ, стулья, кресло. Двѣ двери въ глубинѣ: входная и справа.

Марьюшка выходитъ изъ двери справа, снимаетъ съ гвоздика пальтишко и платокъ и надѣваетъ ихъ. Входитъ экзекуторъ Кашкинъ.

Кашкинъ.

   Экъ у нихъ въ сѣняхъ-то сколько кадокъ понаставлено, -- всѣ ноги себѣ переломаешь... А! барышня, и вы здѣсь проживаете?
   

Марьюшка.

   Я здѣсь... при братцѣ-съ.
   

Кашкинъ.

   Здравствуйте... очень радъ васъ видѣть, любезнѣйшая барышня... Ну, что у васъ дѣется? что вашъ романтикъ?
   

Марьюшка.

   Кто-съ?
   

Кашкинъ.

   Братецъ вашъ, -- его провѣдать пришелъ... Романтикъ онъ, то есть самый злѣйшій романтикъ... какъ-же: утопиться хотѣлъ! ишь вѣдь какой герой, -- въ воду кинулся!
   

Марьюшка.

   Извините, пожалуйста...
   

Кашкинъ.

   Да еще ночью, подлѣ плотины, глубь какая... этакъ вѣдь и въ самомъ-дѣлѣ могъ утонуть.
   

Марьюшка.

   Извините-съ, меня братецъ послали... я тороплюсь...
   

Кашкинъ.

   Ступайте, милая барышня... А мнѣ вашего братца можно видѣть?-- скажите ему, что я здѣсь.
   

Марьюшка.

   Они... они очень ужь нездоровы, больно плохи..
   

Кашкинъ.

   Вѣроятно простудился, какъ въ водѣ тонулъ.
   

Марьюшка.

   Съ тѣхъ поръ все хуже да хуже... совсѣмъ расхворались.
   

Кашкинъ.

   Докторъ-то посѣщаетъ-ли васъ?
   

Марьюшка.

   Сегодня въ первый разъ позвали; и сейчасъ онъ тутъ... все братецъ ни за что не хотѣли, все отмахивался... только сегодня обѣщалъ, что будетъ лечиться. Тутъ они, рядомъ, и дѣдушка съ ними тутъ, Прохоръ Лукичъ.
   

Кашкинъ.

   А супруга его?
   

Марьюшка.

   Сестрица у себя въ домѣ.
   

Кашкинъ.

   Неужто все до сихъ поръ въ ссорѣ? не помирились.
   

Марьюшка.

   Они не ссорились, а только... дома у себя сестрица.
   

Кашкинъ.

   Какъ не ссорились?-- въ городѣ разсказывали, будто онъ изъ-за этого и топиться хотѣлъ, что у него съ женой перебранка вышла: осыпали другъ друга упреками, и будто жена его такъ оскорбила, что онъ не выдержалъ и бросился въ рѣку.
   

Марьюшка.

   Братецъ были немножко выпивши, такъ отъ разсѣянности... Олинька ничего-съ.
   

Кашкинъ.

   Ахъ, барышня, -- какая вы преданная имъ слуга, -- похвально... затуманить хотите это происшествіе... Трудно это, барышня, -- мы всѣ знаемъ, какъ было дѣло... даже какъ вы его спасли.
   

Марьюшка.

   Я не спасла; я за братцемъ побѣжала, вижу, что они не въ себѣ... какъ въ воду-то бросились, кричать стала, -- мужики вытащили; откачивали... сюда, къ дѣдушкѣ, принесли... мы и остались.
   

Кашкинъ.

   Слышалъ, слышалъ.-- похвально барышня.
   

Марьюшка.

   Только ужъ братецъ отъ этого до того больны, до того больны!-- ужасти какъ страшно.. Право, лучше-бы въ другой разъ вы-бы пришли... некогда мнѣ-то теперь, -- имъ тоже плохо такъ...
   

Кашкинъ.

   Ишь вы, любезная барышня, гнать меня хотите... Рѣдкостная вы ему сестрица, и все-таки не подсказало вамъ ваше сердечко, что я, можетъ быть, къ вамъ съ хорошими вѣстями пришелъ.
   

Марьюшка.

   За это благодарствуйте-съ; да вѣдь, вотъ простите... некогда.
   

Кашкинъ.

   Вашъ братецъ писалъ письмо къ господину Силантьеву...
   

Марьюшка -- испуганно.

   Вы знаете!?
   

Кашкинъ.

   Просилъ прощенья и рекомендаціи къ его превосходительству.
   

Марьюшка.

   Ради Создателя. Павелъ Ксенофонтьичъ, -- вы этого никому не разсказывайте... братецъ мнѣ строго запретили... пуще всего дѣдушкѣ: дѣдушка ничего не знаетъ.
   

Кашкинъ.

   Кто-же ему писалъ? вѣдь не его рукой писано...
   

Марьюшка.

   Я писала-съ... это третьяго дня было-съ, вечеромъ... дѣдушки не было дома; братецъ лежалъ, все думалъ, все думалъ... вижу плачетъ: слезы катятся по щекамъ... говоритъ: Олиньку очень хочется видѣть... они дѣйствительно, коли-вы ужь знаете, въ разладѣ... да-съ, Олиньку видѣть... Олинька, говоритъ, не придетъ, пока я не смирюсь... и все плакалъ, и все плакалъ... ну, и... смирился.
   

Кашкинъ.

   Такъ-съ.
   

Марьюшка.

   Самъ онъ говорилъ, что писать, я и писала... и письмо носила я же; а отъ дѣдушки скрываетъ. Совсѣмъ онъ, братецъ, теперь опять другой сталъ. До тѣхъ-то поръ все доктора недопускалъ, все умереть хотѣлъ, сердился, что вытащили изъ воды; меня какъ бранилъ!-- страшно глядѣть было; а теперь все хочетъ жить, самъ за докторомъ послалъ... главное, Олиньку-то ему видѣть... вотъ я и бѣгу теперь за ней.
   

Кашкинъ.

   Стало-быть, бросилъ свои фантазіи.
   

Марьюшка.,

   Вы ужь не говорите объ этомъ, Павелъ Ксенофонтьичъ, съ дѣдушкой-то... и братцу тоже не очень: онъ хоть смирился, а временемъ все плачетъ... забранится иной разъ... вотъ поправится, тогда... Теперь-то, ради Господа, отъ дѣдушки-то скройте.
   

Кашкинъ.

   Жаль... Мнѣ было хотѣлось его порадовать одной вѣсточкой.
   

Марьюшка.

   Что такое-съ?
   

Кашкинъ.

   Я еще обстоятельно то не имѣю права говорить, сами желали эту радость принести... мнѣ только предупредить хотѣлось... Вчера Силантьетъ съ его превосходительствомъ у госпожи Обринской вмѣстѣ пиршество устраивали, и былъ у нихъ объ Иванѣ Алексѣичѣ разговоръ...
   

Кашкинъ.

   И такъ, безъ всякой злобы, -- надо думать даже съ расположеніемъ къ несчастіямъ Ивана Алексѣича. Вы подумайте только, любезная барышня, какъ намъ не цѣнить его превосходительства.-- какая у нихъ великая душа: министру лично знакомъ, въ Петербургѣ прекрасно аттестованъ, -- и этакому-то лицу вашъ братъ какія дерзости говорилъ!
   

Марьюшка.

   Конечно-съ.
   

Кашкинъ.

   При свидѣтеляхъ!.. А его превосходительство себя-же упрекаютъ: я говоритъ неловко ему сказалъ. Сколько смиренія и честности въ этомъ человѣкѣ. Случись ему, кажется, встрѣтиться съ супругой Ивана Алексѣича, онъ извиняться сталъ-бы, ей-Богу, -- въ своемъ неосторожномъ словѣ... При этакой то власти!
   

Марьюшка.

   Все жь-таки... Павелъ Ксенофонтьичъ, лучше-бы подождать -- говорить-то... видѣли-бы вы братца... такъ я за нихъ дрожу: въ чемъ душа держится... позвольте, ужь я ему, улучу минутку, -- сама скажу.
   

Кашкинъ.

   Да я и ничего. такъ, въ общемъ смыслѣ говорю, чтобъ ободрить больного... что начальство болѣе благосклонно, -- и все, Богъ дастъ, къ лучшему...

Входитъ Горошкинъ.

Горошкинъ.

   Марьюшка! гдѣ у насъ еще подушонка была махонькая?
   

Марьюшка -- подаетъ подушку.

   Вотъ-съ она.
   

Горошкинъ.

   Гость нежданный!-- ишь ты...
   

Кашкинъ.

   Вольныхъ недугующихъ посѣщаемъ, законъ Господень соблюдаючи.
   

Марьюшка.

   Дѣдушка, ужь теперь не отлучайся, пожалуйста.
   

Горошкинъ.

   Куда я пойду.
   

Марьюшка.

   То-то, я не замѣшкаюсь; не отлучайся до меня то.

Убѣгаетъ.

Горошкинъ.

   Откуда этакія чудеса?-- и вы до нашихъ вертеповъ снизошли.
   

Кашкинъ.

   Не вамъ однимъ въ рай хочется. Страннопріимный домъ у себя устроили, такъ и возгордились. Мы тоже добродѣтелью не пренебрегаемъ, къ страданью ближняго со слабостью душевной.
   

Горошкинъ.

   Зачѣмъ себя безпокоите!-- видали мы вашу добродѣтель, знаемъ. Идите вы лучше, гдѣ что ни на есть выслужить можно, -- тутъ вамъ не начальство.
   

Кашкинъ.

   Вы меня хотите разсердить, Прохоръ Лукичъ,-- это вамъ не удастся. Я знаю, что по-вашему всѣ мы мерзавцы.
   

Горошкинъ.

   Зачѣмъ вы пришли?.. неужто самого совѣсть зазрила? или по приказанію, справиться, весь-ли мальчишка этотъ въ землю вколоченъ?
   

Кашкинъ.

   Ну, да,-- вѣдь вы готовы сразу хоть всю казенную палату опозорить.
   

Горошкинъ.

   Сударь вы мой!.. выкладки-то эти всѣ передъ моими глазами на счеты прикидывались. Безвинно, по несчастію одному, онъ подъ гнѣвъ начальства попалъ, -- и обрадовалась ваша свора подхлестовъ, пошли его трепать... да еще какъ?-- повадка-то ваша извѣстна: начальство едва покосилось, а ужь вы какъ собаки, на него накинулись... при мнѣ эта травля-то происходила.
   

Кашкинъ.

   Прохоръ Лукичъ!
   

Горошкинъ.

   Зачѣмъ вы пришли? зачѣмъ?.. ну, смотри на него, какъ онъ теперь дохнетъ, коли нравится, радуйся!
   

Кашкинъ.

   Прохоръ Лукичъ, вы очень сердобольны, но не заходите слишкомъ далеко.

Входитъ докторъ.

Докторъ.

   Не нужно подушки, я его такъ уложилъ.
   

Кашкинъ.

   Господинъ докторъ!-- мое почтенье... ну, какъ вы находите больного?
   

Докторъ.

   Да нехорошъ.
   

Кашкинъ.

   Зайти къ нему нельзя?
   

Докторъ.

   Нѣтъ, ужь не тревожьте его лучше, благо немножко успокоился.

Закуриваетъ сигару.

Кашкинъ.

   Хорошо, хорошо... Однако, какъ вы скажете: вы все-таки надѣетесь?
   

Горошкинъ.

   Что вы пристали, право... и безъ васъ кутерьма!. не приставайте вы...
   

Кашкинъ -- иронически улыбаясь.

   Всякія справки воспрещены?-- виноватъ-съ. Въ чужой монастырь со своимъ уставомъ не ходятъ. Прощайте-съ; я приду, Прохоръ Лукичъ, когда вы будете въ лучшемъ расположеніи духа.

Беретъ шляпу и уходитъ.

Горошкинъ.

   Что-же это значитъ: не хорошъ?-- очень?
   

Докторъ.

   Очень нехорошъ, скоротечная чахотка, умираетъ; какъ-будто вы не видите... до вечера едва-ли доживетъ.
   

Горошкинъ.

   Пишите что-нибудь, -- рецептъ... пишите...
   

Докторъ.

   Говорятъ вамъ, до вечера не доживетъ, -- какое тутъ лекарство?.. дайте ему покой, чтобъ безъ тревоги умеръ.
   

Горошкинъ.

   Умеръ!-- да ты про что говоришь? опомнись!.. Жизнь человѣческая кончается, а онъ закурилъ сигарку... умеръ!.. такъ не по чемъ горевать...
   

Докторъ.

   Что-же мнѣ?..
   

Горошкинъ.

   Медики!.. охъ, вы, медики, доктора.
   

Докторъ.

   Я не Богъ, чтобъ мертвыхъ воскрешать.
   

Горошкинъ.

   Какъ не быть лекарству?-- есть оно, -- должно быть... и тутъ, чай, подъ рукой, да не знаетъ никто, которое... Ахъ вы, доктора, -- ученые!.. за что-жь ему теперь помирать?-- ему и срокъ не приспѣлъ, молодой еще онъ...
   

Докторъ.

   Такъ вѣдь...
   

Горошкинъ.

   Ну, и дай ему лекарство... дай, найди... неужто, какъ щенка паршиваго, бросить... Эхъ вы!!.. ну, дорогое лекарство пропиши... спроси, сколько нужно,-- найдемъ деньги, найдемъ... все заплатимъ, помогай только... помогай!-- не оставлять-же его такъ!..
   

Докторъ.

   Себя-то ты береги, старикъ... его не спасешь, а себя уходишь.

Вбѣгаетъ Марьюшка, таща за собой Ольгу.

Марьюшка.

   Вотъ она!.. вотъ она, наша милочка сестричка... на крылечкѣ ее поймала, -- въ церковь шла. (Ольгѣ.) -- Погодите, ангелъ небесный, погодите, -- я ему сперва скажу понемножку, что вы здѣсь.

Убѣгаетъ направо.

Ольга.

   Неужели онъ, въ самомъ дѣлѣ, такъ плохъ, Прохоръ Лукичъ?.. отвѣчайте же!.. Дѣдушка, ужь и отвѣчать мнѣ не хотите?
   

Горошкинъ.

   Что отвѣчать? сами сейчасъ увидите.
   

Ольга.

   Докторъ, какъ же теперь? чѣмъ ему помочь?... Извините, не поздоровалась.
   

Докторъ.

   Я Прохору Лукичу все сказалъ, что нужно; вечеркомъ опять зайду... Прощайте пока, до свиданья.

Уходитъ.

Ольга.

   Дѣдушка, что-жь вы такъ ко мнѣ? сердиты что-ли?.. Я не виновата! ей-Богу, я не виновата... что-жь я такое сдѣлала?-- въ сердцахъ побранила его да выгнала... такъ вѣдь живой я тоже человѣкъ, разболится душа, не мудрено и вспылить. Всегда онъ отъ меня только ласку да угожденіе видѣлъ, -- а хотѣла я, чтобъ нашихъ благодѣтелей уважалъ; такъ вѣдь въ міру живемъ, какъ же безъ этого? ни за нимъ, ни за мной милліоновъ нѣтъ,-- какъ же намъ безъ благодѣтелей, коли прилично жить!
   

Горошкинъ.

   Кто васъ винитъ?
   

Ольга.

   А онъ въ воду кинулся!.. что-жь онъ этимъ показать хотѣлъ?-- что у него жена -- дьяволъ какой, или сатана, что онъ отъ нея въ омутъ?.. пуще пьянства своего ославилъ по всему городу.
   

Горошкинъ.

   Что за исповѣдь такая?
   

Ольга.

   А то хорошо онъ сдѣлалъ, что до сихъ поръ не пускалъ меня къ себѣ? я два раза приходила... И вы-то: знаете, въ какомъ онъ положеніи, -- какъ сейчасъ не оповѣстить? словно я ему чужая. Я же вамъ покажу, что не чужая: что меня Марья остановила? какіе тутъ доклады? она ему не ближе жены, -- и я хочу къ нему...

Дѣлаетъ шагъ, ей навстрѣчу Отворяется дверь справа и выходитъ Рожновъ, опираясь на Марьюшку.

Горошкинъ.

   Что ты выдумалъ? куда ты?!
   

Ольга.

   Иванъ Алексѣичъ!.. Ваня!!

Бѣжитъ къ мужу; онъ падаетъ къ ней съ рыданьемъ на грудь, усиленно дыша, послѣ чего разражается кашлемъ.

Рожновъ.

   По... посадите меня... охъ!!..

Его усаживаютъ въ кресло. Во время слѣдующихъ сценъ его рѣчи время отъ времени прерываются кашлемъ.

   

Горошкинъ.

   Что тебѣ не лежалось!-- можно было и къ тебѣ придти.
   

Рожновъ.

   Охъ!.. какъ я разнемогся... силъ нѣтъ... Ольга Павловна... какъ мнѣ оцѣнить... отблагодарить вашу милость большую ко мнѣ... что не погнушались пьяницей, самоубійцей негоднымъ... пришли.
   

Ольга.

   Что ты? что ты?
   

Рожновъ.

   Вѣдь я проклятый, я утопиться хотѣлъ... меня бы хоронить не стали; какъ падаль, зарыли бы... а вы, красавица... чистая... пришли.
   

Горошкинъ.

   Тьфу! мелетъ человѣкъ.
   

Марьюшка.

   Отдохните немножко, братецъ.-- что вы все разговариваете: вамъ тяжело.
   

Рожновъ.

   Нѣтъ... не хочу... я выскажу сперва... у меня хватитъ силъ.. я выскажу... Дѣдушка, передъ тобой только стыдно, -- уйди... или нѣтъ... все равно узнаешь, -- останься... къ Силантьеву я писалъ, прощенья просилъ.
   

Горошкинъ.

   То-то... вѣрно не къ рылу спѣсивъ былъ.
   

Рожновъ.

   Гдѣ мнѣ?.. куда я гожусь? что за воинъ?.. смерть не беретъ, -- жить опять стало хотѣться... какъ бы ни жить, лишь бы жить... и чтобъ Олинька моя... простите, позвольте васъ по-прежнему такъ называть.
   

Ольга.

   Разумѣется, называй.
   

Рожновъ.

   Дѣйствительно, вѣдь чего обижаться?.. видно ужь какъ Богу угодно, чтобъ мы принижались и чтобъ надъ нами, мелкими людьми, все позволено было. Коли всѣ на свѣтѣ этому покоряются, коли сами то вы не обижены. Олинька... какъ же мнѣ смѣть?.. не буду обижаться... пускай бьютъ, кто хочетъ...
   

Марьюшка.

   Братецъ!..
   

Рожновъ.

   И ты бей, дѣдъ... скажи: вотъ свинья, туда же съ людьми себя ровнять хотѣлъ... дали, болвану, жену-красавицу... коли ужь блаженство такое ласка ея, ну, сиди съ ней, пользуйся... такъ нѣтъ, еще гордость его незатрогивай!.. скажи, дѣдъ, все снесу... теперь только бы Олинька...
   

Марьюшка.

   Не тревожьте себя, братецъ, сестрица васъ очень любятъ.
   

Рожновъ.

   Простите мнѣ, Ольга Павловна, что я, мужикъ пьяный, васъ сдѣлалъ несчастной... вамъ не зачѣмъ мнѣ въ душу глядѣть, что тамъ копошится... вы, барышня ненаглядная... теперь, какъ прикажете: пускай бранятъ, пускай смѣются, какъ прикажете... простите меня.
   

Ольга.

   И Богъ прощаетъ, такъ намъ-то ужь и подавно. Я вѣдь не гіена злющая... конечно, прощаю, Богъ съ тобой. Пьянствовать больше не будешь?
   

Рожновъ.

   Какое ужь пьянство!-- только бы въ живыхъто, въ живыхъ-то бы только остаться!
   

Ольга.

   Если даешь слово, то не будешь пьянствовать, Богъ тебѣ проститъ.
   

Рожновъ.

   Спасибо... спасибо...
   

Ольга.

   Въ такомъ случаѣ, что коли, ты винишься и мы помирились, -- что-жь тебѣ здѣсь у дѣда оставаться, когда есть свой домъ. Тебя надо сейчасъ перевезти къ намъ.
   

Горошкинъ.

   Что вы выдумали?!
   

Рожновъ.

   Ольгушенька моя!!..

Съ рыданьемъ припадаетъ къ ея рукѣ и снова разражается сильнымъ кашлемъ.

Ольга.

   Дайте ему чего-нибудь, помогите...
   

Марьюшка -- подаетъ чашку.

   Вотъ... тепленькаго чайку.
   

Рожновъ -- успокоившись.

   Довольно... легче теперь... да, Олинька, домой, къ тебѣ...
   

Марьюшка, -- цѣлуя Ольгу.

   Милочка -- сестрица!
   

Горошкинъ.

   Ну, куда вы его повезете? онъ умретъ дорогой... пускай отдохнется немножко.
   

Рожновъ.

   Нѣтъ, дѣдушка, пусти меня къ ней, не держи... нѣтъ, мнѣ лучше будетъ.
   

Горошкинъ.

   Убирайся, коли здѣсь не хорошо.
   

Рожновъ.

   Очень здѣсь мнѣ хорошо, спасибо за все... только ужь очень мнѣ въ домъ-то къ намъ хочется.
   

Марьюшка.

   Я за извощикомъ сейчасъ.
   

Ольга.

   Нѣтъ, -- ты съ нимъ оставайся, я сбѣгаю.
   

Горошкинъ.

   Эхъ, вы, торопыги... не такъ же его везти, рухлядь этакую... сегодня сыро на улицѣ, -- осень... Погодите, я свою зимнюю шинель, ватную, выну.
   

Ольга.

   Ну, ты за шинелью, а я -- за извощикомъ.

Ольга и Горошкинъ уходятъ.

Рожновъ.

   Маша... помоги мнѣ лечь на диванъ... съ чего Я такъ усталъ... (Марьюшка помогаетъ ему лечь на диванъ.) Да не дергай меня такъ, дрянная дѣвчонка... больно вѣдь... уфъ!!.. Маша, не обижайся на меня, что я, подлый, все тебя браню... ты праведница святая... дай мнѣ ручку твою поцѣловать
   

Марьюшка.

   Что вы, братецъ... у меня грязныя.
   

Рожновъ.

   Дай, дай!.. Марья, не серди меня.
   

Марьюшка.

   Ну, вотъ, извольте.

Протягиваетъ руку.

Рожновъ цѣлуетъ.

   Другую! (Цѣлуетъ другую руку.) Теперь ладошку... другую... (Цѣлуетъ). Ты на меня не обижайся.
   

Марьюшка.

   Ишь вы что скажете!
   

Рожновъ.

   Коли живъ буду и все справится, я тебѣ платье куплю, -- шерстяное, красное... купить?
   

Марьюшка.

   Хорошо, братецъ.
   

Рожновъ.

   Ты что-жь говоришь такъ -- хорошо, точно тебѣ все равно.
   

Марьюшка.

   Нѣтъ-съ... А вотъ что я смотрю, братецъ: пожалуй, дѣдушка-то и правду говоритъ, -- какъ вамъ теперь ѣхать? обождать бы ночку-другую, чтобы въ силы войти.
   

Рожновъ.

   Нѣтъ, Марьюціка, поскорѣй бы, поскорѣй къ Олинькѣ... правда, какая она красавица... и доброты...
   

Марьюшка.

   Сестрица?-- очень хорошія.
   

Рожновъ.

   И вѣдь она моя... моя... и ничья больше... да, да вотъ эта самая, что сейчасъ отсюда вышла... она жена мнѣ... опять сюда придетъ... Жена... я съ ней въ церкви на одной розовой тафтѣ стоялъ... я и она... такъ вѣдь?
   

Марьюшка.

   Конечно, братецъ, -- при вѣнчаньи.
   

Рожновъ.

   И вѣнцы надъ нами держали, а въ рукахъ у насъ свѣчи... и цѣловала она меня и я ее цѣло* валъ... Господи! за что мнѣ такое счастье!
   

Марьюшка.

   Какъ за что? вы, братецъ, ея очень даже стоите.
   

Рожновъ.

   Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ... не смѣй такъ говорить... вонъ она до чего заботится обо мнѣ: сама за извощикомъ... для меня вотъ... для Ивана Алексѣича... Фу! дышать тяжело.
   

Марьюшка.

   Погодите, Я васъ на спинку положу. (Поворачиваетъ его.) Что съ вами?... братецъ!.. братецъ!.. что вы такъ... смотрите?.
   

Рожновъ -- вздыхаетъ.

   А!.. ничего... такъ вдругъ, затмѣнье... пройдетъ, все пройдетъ.
   

Марьюшка.

   Страшно какъ вы посмотрѣли.
   

Рожновъ.

   Опять хорошо заживемъ... Силантьевъ мѣсто выхлопочетъ... пускай смѣются, пускай ругаютъ... а я надъ ними буду смѣяться... съ женою вмѣстѣ... сыто... тепло... весело...
   

Марьюшка.

   Только бы поскорѣй выздоровѣли.
   

Рожновъ.

   Дѣдушку позовемъ, -- ему водочки... нѣтъ, и ему не дадимъ... она не позволила.. чайку.
   

Марьюшка.

   Чай лучше.
   

Рожновъ.

   Съ вареньемъ.. Оличка будетъ разливать... Ольгушечка.. Оля... Оля... щечки какія у ней розовыя, нѣжныя... Никто не запретитъ мнѣ цѣловать... мужъ... я мужъ...

Задыхается.

Марьюшка.

   Что съ вами?
   

Рожновъ.

   Тяжело..
   

Марьюшка.

   Уснули бы вы, что-ли... я васъ прикрою... вотъ такъ (Прикрываетъ его своимъ платкомъ и вглядывается.) Братецъ! братецъ!.. что вы такъ тяжело дышете?.. тепленькаго глотните... (Присматривается къ нему. Входитъ Горошкинъ съ шинелью.) Засыпаетъ.
   

Горошкинъ.

   Я же говорю, нельзя его везти... тронь его только, онъ весь разсыплется.
   

Марьюшка.

   Пускай немножко поспитъ... сномъ-то, можетъ, отдохнетъ, поокрѣпнетъ.

Вбѣгаетъ Ольга.

Ольга -- громко.

   Мнѣ Петръ Филипычъ на улицѣ встрѣтился....(Марьюшка машетъ на нее рукой и говоритъ: тсс!І указывая на спящаго. Она быстро мѣняетъ тонъ. Шепотомъ). Петръ Филипычъ... Они такъ добры, свою коляску предлагаютъ, чтобы перевезти Ивана Алексѣича. Они сюда идутъ и его превосходительство съ нимъ, Валерій Николаичъ.
   

Горошкинъ.

   Сюда идутъ?
   

Силантьевъ -- растворивъ дверь.

   Ишь, канальи? еле доберешься до нихъ... еще чиновники!-- въ какой грязи живутъ.

Входитъ съ Короваевымъ.

Марьюшка -- встрепенувшись.

   Тише, ради Бога, -- онъ уснулъ.
   

Силантьевъ.

   Экое событіе!-- уснулъ... успѣетъ еще проспаться десять тысячъ разъ. Буди его скорѣй; гляди, какого я гостя къ нему привелъ.
   

Марьюшка.

   Крѣпко спитъ: -- дайте ему отдохнуть, съ силами собраться.
   

Силантьевъ.

   Пустяки! сейчасъ встрепенется, скажи-ка ему только.;, мы ему мѣсто принесли, помощникомъ столоначальника его зачислили, -- и бумага готова.
   

Короваевъ.

   Да, я ему все прощаю... да.
   

Ольга.

   Дѣдушка! я боюсь, -- ужь очень онъ тихо спитъ.
   

Горошкинъ -- присматриваясь и прислушиваясь къ Рожнову.

   Постойте-ка, постойте... что это?.. да онъ не дышетъ!
   

Короваевъ.

   Умеръ?
   

Марьюшка.

   Врешь ты, дѣдка... съ ума сошелъ!.. Братецъ! проснитесь... проснитесь, братецъ! что они врутъ, проснитесь!!.

Теребитъ Рожнова.

Ольга.

   Ваня! Ваничка!
   

Горошкинъ.

   Зови!-- теперь не докличешься... докторъ правду сказалъ: до вечера не доживетъ... эхъ!.. скончался...
   

Ольга.

   Ваничка!..

Припадаетъ къ трупу и плачетъ.
Марьюшка, какъ обезумѣвшая, молча глядитъ на брата, грѣетъ его руки дыханьемъ и оттираетъ ихъ.

Горошкинъ -- Силантьеву и Короваеву.

   Что-жь, милостивые господа, вы стоите?-- пожалуйте... вы съ благодѣяніемъ въ нашу конуру удостоили, мѣсто ему дать хотѣли... а онъ, замѣсто благодарности, взялъ да вотъ и умеръ... сейчасъ бабы выть начнутъ, что вамъ наше горе слушать?.. пожалуйте... благодаримъ покорно за коляску.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru