"Донскиеведомости",No 84. 11/24 апреля 1919. С. 1-2
Визитка от Арона Бибера
Чудное качество - простота. Простота души, ясность и доверчивость. В детях оно особенно трогательно - бесхитростное, открытое отношение к миру, к людям, скотам и зверям, доверчивый отклик на голос родной матери и на мягкий шелест гада ползущего.
И русской народной душе оно очень свойственно. Не плохая душа: честная, широкая, и... простоватая. Сколько остроумных поговорок и смешных рассказов об этой простоватости русского человека сложено! О том, как рязанцы или тамбовцы соломой огонь тушили, огурцом телушку резали, а пошехонцы в трех соснах блуждали.
Все это свидетельствует не то что о темноте нашей, а о нашем бесхитростном ротозействе, о склонности доверчиво и всерьез прислушиваться к мошенническим посулам, кидаться на приманки и попадаться на удочку в мало-мальски сложных и запутанных отношениях жизни. Порой это бывает смешно. Но больше - обидно и огорчительно.
Житейская практика на протяжении тысячелетней истории много раз жестоко учила слепо доверчивый народ русский. Дорого платил он за эту науку. И все-таки не научился мерить и взвешивать, вдумываться и вглядываться в тех, кто сулит голодному хлеб и рыбу, а дает змею и камень.
Но никогда, кажется, такой дорогой ценой не приходилось расплачиваться за доверчивую слепоту и ротозейство, как ныне, в полосу углубленной революции. Советское владычество и коммунистические опыты развалили великое наше отечество, залили кровью все его углы, самые отдаленные, глухие и смирные, оголодили, оголили, всех уравняли - и стариков и младенцев - горем горьким и слезами. Живешь в нынешней кровавой мгле - окаменело сердце от обилия горя и страдания, живешь - не живешь, тоскливо озираешься кругом, неведомо кого вопрошаешь: что же это за будущее, что за беспросветная и бескрайняя темь? В чем ее вековечная тайна? В какой глубине таятся ее могучие корни?..
И невольно мыслью обращаешься назад. В прошлом, пережитом ищешь ответа и объяснения. Помню, это было лет шесть назад, до войны. В теплый апрельский день копался я в саду, а мой приятель Агафон Синицын, швец и шерстобит по ремеслу, безземельный гражданин Шацкого уезда, но родившийся на Дону (ныне запропал где-то в Царицынской коммуне), сидел на пне старой груши и читал обрывок старой газеты. Читатель он был неторопливый, серьезный, солидный, а в газете одинаково интересовало его все: и политический отдел, и статья о театре, и объявление о продаже породистых щенков. В то время нельзя было очень распространяться насчет того рая на земле, о котором сейчас так много говорят разные советские "Известия", "Борьбы", "Правды" и "Коммуны". Писалось тогда больше о разных житейских случаях, веселых и печальных.
- Самоубийство... ново... новобрачного, - прочтет с запинкою Агафон и задумается. Под весенним солнышком хорошо сидеть неподвижно и не спеша обмозговывать события большие и малые.
- Гм... что же это ему не понравилось? - соображает вслух Агафон.
Поле для догадок просторное. Мимоходом - глядишь - завернет еще станичник-другой, и идет себе мирная, неспешная беседа в звенящей тишине весеннего дня.
Помню, в этот день был нашим собеседником еще Тихон Семибратов. Послушал он о самоубийстве новобрачного и обратился ко мне с вопросом:
- Вы про Арона Бибера читали?
- Нет.
- Да про него во всех газетах пишут.
- Впервой слышу.
- Про Арона Бибера?!
- Ей-Богу, впервой. Каюсь в своем невежестве, но не читал.
- Да во всех газетах! У него в Варшаве собственный дом. Пятиэтажный.
- А кроме дома, чем знаменит Арон Бибер?
- Чем знаменит?
Семибратов немного запнулся, задумался.
- Как видать, знаменит брехней. Чистой брехней. Описывает он в газетах про себя такую публикацию: "За четыре рубля девяносто девять копеек высылаю пятьдесят предметов"... Пятьдесят предметов! Часы-будильник, дюжину иголок, дюжину конвертов и разные другие вещи... бруслеты, броши, цепки, гармонью... За 4 руб. 99 копеек.
- Не дорого.
- Цифра-то дешевая, да на поверку выходит чистейшее мошенничество, жульничество, словом сказать...
- Неисправно высылает?
- И высылает без задержки, но только предметы - одна видимость... жульничество.
Догадался я, что Арон Бибер, вероятно, - один из королей варшавско-лодзинской рекламы, и отчасти подивился, как глубоко, в какие девственные, глухие степные уголки проникла известность его при содействии печатного слова. Ведь, пожалуй, действительно во всех газетах писалось, что у Арона Бибера пятиэтажный дом в Варшаве и в доме этом склад "предметов", высылаемых по первому требованию сотнями и полусотнями за такую оригинальную сумму, как 4 руб. 99 коп., - ни больше, ни меньше. А я по лености мысли и отсутствию любознательности никогда не взглянул в тот отдел печати, где процветает литература Аронов Биберов.
- Догадываюсь, что поднадул вас Арон Бибер на пятидесяти предметах? - смеясь, говорю своему станичнику.
- Никак нет, не на пятидесяти предметах. Я визитку от него выписывал.
- Визитку?
Поглядел я, признаться, не без удивления на Тихона Семибратова, на его ватный потитух, сооруженный не очень искусной иглой Агафона Cиницына, нa чирики, солидными своими размерами напоминавшими дредноуты английского флота, запыленные и выпачканные дегтем шерстяные чулки. Взглянул на почтенную пегую его бороду с былками соломы в ней - самый хуторской, простецкий облик... И визитка от Арона Бибера. Фасон как будто не к лицу.
- Визитку, говорите?
- Сказать даже - не одну визитку, а всю тройку: при визитке - жилетка и брюки. За семь целковых полный кустюм. И публиковал Арон Бибер так, что - из чистого чевиота... - Дешевка...
- То-то вот. Цена-то дюже подходящая для нашего кармана, ценой-то и скружил голову. Выписал я визитку, жилет, словом - всю тройку... Ко Святой. И концы в концов вот... самый наш природный пиньжак на вате отвечает и зиму, и весну... Вот тепло Господь посылает, а я все в нем хожу... для прилику...
- А визитка?
- А визитка - жульничество, больше ничего. Первым долгом публиковал в газетах Арон Бибер, что визитка из чистого чевиота, а колер - какой кому угодно. Приказал я Лукьян Григоричу написать: колер наподобие офицерского сукна-трика. Концы в концов присылает - полосатую... До того страмно, что ребятенки вследки шумели: "зебра полосатая! зебра!" По улице нельзя было пройтить... Ну, это бы не в счет, перенесть можно. А вот: на третий день попал под дожжик, и визитка моя тут же вся пятнами пошла, а через неделю расползлась врозь, как мочало, - прелая оказалась... Голос?
- Н-да...
Помолчали мы, задумались. Ловкий плут Арон Бибер, да ведь очень уж прост и Тихон Семибратов. Даже не жаль: дураков учить надо, а за науку обычно плату берут... Вслух этого мы с Агафоном Синицыным не сказали Тихону, а после между собой в этом смысле перекинулись словцом.
- А нельзя ли будет его к ответности притянуть? - прервал молчание Семибратов.
- Кого?
- Арона Бибера.
- Да как же вы это сделаете?
- Нельзя? А почему мои семь целковых - трудовые! - должны пропадать, когда у него дом о пяти этажах? Чистейшей брехней набрехал и то, и это... разве это можно допускать?
Долго-таки судили-рядили мы: нельзя ли при наличности у Арона Бибера дома о пяти этажах стянуть с него трудовые семь целковых Тихона Семибратова? Визитка-то ведь явно недоброкачественная... Агафон Синицын, положим, приводил в интересах беспристрастия и то соображение, что "в товар не влезешь". Но Тихон Семибратов возражал на это резонно и с формальной стороны: был указан цвет шевиота "наподобие офицерского сукна", а визитка выслана была до неприличия полосатая.
Все это было резонно, и все-таки, в конце концов, пришли мы к неутешительному выводу, что семь целковых пропали: скользка, как угорь, порода Аронов Биберов, ничем не ухватишь ее...
- Носи, брат, потитух на вате, свой, природный, - сказал Агафон Синицын, - тижаловат, да надежен, а визитка от Арона Бибера - она, конечно, может, по журналу сделана, да не по нашим костям...
На том и порешили.
Вспомнил я этот случай с визиткой от Арона Бибера и думаю: как будто недавно было это и как давно все-таки... Сколько событий, сколько перемен - печальных и горьких... Сгинул где-то Агафон Синицын - увлекся керенками, пошел в Царицын. Сменил Арона Бибера Леон Троцкий и новую визитку напялил на доверчивого казака Тихона Семибратова. И знаю: кается уже мой простоватый станичник ныне и проклинает и гнилую визитку, и Леона Троцкого, и свою слепую доверчивость простофили. Тоскует по своему казачьему бешмету и чекменю, прочному, уютному, веками обношенному и сердцу милому...
И в чем тайна обаяния той паскудной визитки Арона Бибера, спрятавшегося, может быть, под псевдоним этого самого Льва Троцкого (право, не умею я отличать эти распространенные русские фамилии - Нахамкесов[1], Биберов, Кацов, Бронштейнов, - путаю, кому какая принадлежит)? "Мир без аннексий и контрибуций"? - "Интернационал"? - "Циммервальдская программа"? - "Российская коммунистическая федеративная республика?"
Все это - визитка от Аронa Бибера, сшитая, может быть, "по журналу", но гнилая, полосатая и негодная для плеч казацких...
И нам дорого пришлось заплатить за эту визитку... Заплатить великой родиной-матерью Россией, растерзанной на куски, заплатить потоками родной крови казачьей, морем слез казачьих осиротелых семей... Подлый мир "без аннексий и контрибуций" заключен был лишь для того, чтобы разжечь братоубийственную гражданскую войну, опустошить страну, оголить доверчивых пошехонцев "советской республики". От свободы осталась одна "стенка": хочешь - лицом становись, хочешь - спиной, это свободно допускается перед отшествием к праотцам... Вместо старого, не очень совершенного порядка - новый, и никогда еще мир не видел такого бесшабашного казнокрадства, грабежа, бесследной расточительности, как при советском правительстве...
Не могу выразить всей беспредельности своего горя, когда думаю, зачем мой сородич-казак и станичник, простой, хороший, трудящийся, ходивший в привычном казацком платье, в чекмене, в бешмете, дубленом тулупе, вздумал напялить на свои казацкие плечи гнилую, расползающуюся визитку от Арона Бибера, он же - Леон Троцкий? Обидно до слез. Горько без конца.
Но верю: поймет все-таки казак и уразумеет, что его родной чекмень и прочней, и уютней, и благородней гнилой лодзинской визитки. И вернется к национальному своему облику...
[1] Нахамкес - фамилия видного меньшевика, участника революции 1917 г., редактора "Известий" Ю.?М.?Стеклова (1873-1941). После октября 1917-го перешел к большевикам и проводил пропаганду классовой борьбы и ненависти. Его имя в те годы стало нарицательным.