Крюков Федор Дмитриевич
Сестра Ольшвангер

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из закавказских впечатлений.

   Федор Крюков. На Германской войне. На фронте и в тылу
   М.: АИРО-XXI, 2022.
   

Сестра Ольшвангер

Из закавказских впечатлений

   Расставаясь со своими товарищами по 3-му лазарету Государственной думы, я не без грусти думал, что со многими из них, может быть, никогда уже не встречусь в жизни: судьба разбросает нас по разным углам и закоулкам обширного отечества, и постепенно сотрется в памяти, потускнеет, что было светлого, душевно трогательного в нашей совместной походной жизни, -- тесная близость и братская простота обихода в условиях неведомых раньше лишений и исключительного рабочего напряжения.
   Одно я знал: что не потускнеет самое ценное, самое дорогое, вынесенное из этой кратковременной близости с русской молодежью, -- радостно укрепленная вера в русскую интеллигенцию, в русскую душу, неугасимо горящую огнем подвига и самопожертвования...
   Но никак бы я не мог тогда допустить мысли, что многих моих юных друзей, тепло и ласково меня провожавших, таких веселых, остроумных, жизнерадостных, я не увижу потому, что через какой-нибудь месяц оборвется их молодая жизнь в разгаре самоотверженной работы, что покинут они этот лучший из миров, исполняя завет величайшей любви -- "положить душу за други"...
   Вышло же так.
   Был такой период в ходе военных действий на Кавказском фронте после декабрьского разгрома турецкой армии, когда огромная часть черной медицинской работы и заботы лежала исключительно на думском отряде. В приказе по Кавказской действующей армии от 5 февраля 1915 г. за No 47-м об этом рассказано подробно и обстоятельно. Теперь нельзя и не время касаться некоторых деталей войны. Между прочим и того, до каких пределов может притупиться в обстановке массовых смертей и потоков крови чувство сострадания к человеку, как чудовищно вырастет равнодушие даже там, где ему никак не должно быть места, и как много надо горения в сердце, чтобы не поддаться стихийному одеревенению, не дать "замерзнуть" совести.
   Заслуга думского отряда -- в том, что среди непередаваемых человеческих страданий он отверг практически успокоительное "ничего не поделаешь" и ринулся на борьбу со страданием, не задаваясь вопросом, хватит ли у него сил и средств. Самоотверженные борцы сделали огромное дело, но не одна жизнь сгорела в этой исключительной по трудности борьбе.
   А работа была во всех смыслах черная, -- и по обстановке, и по тягости даже физической, и главным образом по состоянию той массы, которая явилась объектом попечения думского отряда. Это -- наш воистину темный и несчастный враг, голодный, оборванный, обмороженный, невообразимо грязный, обовшивевший, с запущенными ранами и язвами. Неудержимым потоком он сдавался в плен, и едва ли были более потрясающие картины, как пришедшие в стан победителей турки у котла горячей пищи. Толпа бросалась к солдату, державшему чашку, сваливала более слабых, топтала, тянулась руками, умоляла, толкала, бранилась, а из-под ног слышались раздирающие стоны. Рассказывала мне сестра: когда одного такого истоптанного, кричавшего, облитого похлебкой она попыталась было оттащить как-нибудь в сторону,-- а он лежал у самого котла, -- турок замотал головой и глазами умолял не трогать его, оставить возле котла, надеялся, что тут вернее получить глоток горячего...
   В лазаретах, брошенных бежавшими турецкими войсками, напоминающих грязью и вонью что угодно, только не лазареты, вперемежку с живыми, еле слышно от истощения стонавшими людьми лежали уже разложившиеся трупы, которых некому было убирать. "Су!" (пить) -- единственное слово выговаривали запекшиеся уста умирающих в тифозном огне...
   Не все, на ком лежал долг, могли и не все, может быть, хотели победить чувство брезгливости и страха перед заражением, найти в себе достаточно мужества, чтобы не забыть, что это -- люди, несчастные и неповинно страдающие, подойти к ним и омыть их раны...
   Пришел думский отряд. Хрупкие с виду студенты-санитары, юные сестры-студентки без колебаний принялись перетаскивать на своих плечах этих несчастных, остро пахнущих, кишащих насекомыми людей, обмыли, перевязали, накормили. "Эффенди-доктор!" -- со слезами благодарности, умиленно бормотали турки и украдкой ловили руку санитара или сестры и прижимались к ней воспаленными губами.
   А эффенди-доктора по вечерам усердно занимались охотой на насекомых, которые перекочевывали на них с пациентов. И как ни наметался глаз, как ни научился отличать вошь турецкую, -- гигантских размеров и необыкновенной плодовитости вошь,-- от русской, а турецкая сделала свое дело: после двух недель работы некоторые нашли безвременную могилу рядом с братскими могилами героев, живот свой на поле брани положивших...
   Первой сошла в могилу сестра Софья Ольшвангер.
   За время вынужденного безделья в Карсе, где я присоединился к думскому отряду, в среде веселой, шумной, остроумной молодежи Софья Ольшвангер, немолодая, некрасивая, тихая девушка, ничем не вызывала к себе внимания: в меру общительная, не всегда сдержанная в атмосфере тех товарищески фамильярных отношений, которые вошли в обиход в тесноте и скуке бивуачной праздности, она держалась как-то в стороне, в тени. Но когда наступила страдная пора, -- бессонные ночи, дни безотрывной работы в тесноте, холоде и грязи курдских саклей, когда начались переходы по горам в метели, по пояс в снегу, ночевки под открытым небом в 30-градуспые морозы, -- тут тихая девушка со скорбной складкой между бровями выделилась своей исключительной энергией, неутомимостью и безотказностью в работе, как прекрасный голос большого артиста выделяется в хоре менее сильных голосов. Отдать последний свой кусок голодному, взять на себя вне очереди добровольно самую черную, самую тяжелую работу, -- прежде сестры Сони этого никто не мог сделать. Помню, на одной ночевке, когда мне досталось лечь в дверях, в самом коротком соседстве с наружным холодом, сестра Ольшвангер подошла ко мне и стала уговаривать взять ее шубу, чтобы укрыться от холода. "Право же, у меня шаль теплая, мне шуба совсем ни к чему..." Было это смешно и трогательно. Неизменно верна себе была сестра Соня везде и всюду: вся мысль -- о других, менее всего заботы -- о себе...
   Чтобы принести жизнь свою в жертву родине в годину тяжких испытаний, Софье Ольшвангер пришлось пройти через ряд рогаток и препятствии, которыми так обилен тернистый путь сынов и дочерей ее племени. Еврейка. Общины, носящие Красный Крест, не зачисляют в свои кадры евреев. А не зачислившись в такую общину, нельзя получить доступ к работе милосердия. Только настойчивое ходатайство покойного кн. Варлама Геловани помогло Софье Ольшвангер, опытной земской фельдшерице, войти сестрой милосердия в комплект 3-го лазарета Государственной думы. Единственное, может быть, счастье, которым подарила ее родина, скупая на ласку и привет к ней, дочери обделенного правами народа! И зато она, родина, должна была принять чистую жертву бедной падчерицы своей -- ее прекрасную жизнь: и маленький холмик каменистой земли среди величавых гор, за Мерденеком,-- в Ольтинском направлении,-- будет в ряду славных русских могил -- скромная могила сестры Софьи Ольшвангер...
   Рядом с ней выросло потом еще шесть товарищеских могил.
   

Примечания

   Сестра Ольшвангер (Из закавказских впечатлений) -- Сборник "Щит". М., 1915.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru