Крюков Федор Дмитриевич
Впечатление

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Федор Крюков. Накануне. В час предрассветный. Статьи и очерки.
   М.: "АИРО-XXI". 2021 г.
   

Впечатление

   Случайное совпадение дат, вполне естественно, будило воспоминания и вызывало сопоставления: 27-е апреля тогда и теперь, разделенные промежутком в пять лет. Про нынешнее 27-е апреля газеты написали: большой день. Но этот большой день при воспоминании о первом 27-м апреля с многотысячными толпами перед Таврическим дворцом, с его всенародным энтузиазмом столь же похож на первый великий парламентский день, как буря на море, которую за кулисами, гремя листом жести, производит мужичок с воробьиным лицом, походит на подлинную бурю с грозой и молнией...
   Какие-то внешние черты: многоголосое жужжание на хорах, тесно заполненные ложи дипломатического корпуса, Государственного Совета, министров, сенаторов... И день такой же яркий, солнечный... Но ни прежнего блеска, ни подъема. Вот, как и за стенами дворца, в саду: тогда тут был такой изумрудно-яркий газон, такие чудесные цветы... А сейчас рабочие с граблями и тачками бродят по черной взрыхленной земле...
   Но день, несомненно, большой: хоры переполнены, жужжат пестрыми голосами, в воздухе чувствуется напряжение любопытства, предположений, неопределенного ожидания: "кто устоит в неравном споре?" Героические имена перелетают из уст в уста:
   -- Пуришкевич... смотрите, вон он...
   -- Где? Который?
   -- Вон... вон -- голая голова... с желтым портфелем...
   -- А этот, в лиловой рубахе, не Челышев ли? Вот тот, в поддевке?
   -- А кто это в ложе министров -- на спящую сову похожий? Кассо? Ка-кой чернобровый!..
   -- Столыпин... Столыпин... Тшшш...
   Родзянко с манерой уже искушенного звонаря мотает колокольчиком. Длинное шипение пробегает вверху, внизу, по ложам, креслам и стульям. Стихает зала. Лишь грустно изумленным далеким звоном гудит где-то электрический вентилятор.
   Все напряженно ждут. Неужели опять Шпигель, Глатцер, Нейгер и "целая плеяда"?
   -- Гг. члены Государственной Думы!..
   Голос высокопоставленного оратора как будто немножко новый, с неведомыми прежде интонациями отменной любезности, как будто не тот, который возглашал не в очень еще отдаленную эпоху "не запугаете!" и разные другие "quosego"!.. Мягкий, исполненный приязни и приятности тенорок... Ни Шпигель, ни Глатцер на этот раз потревожены не были, -- одна "плеяда" вскользь мелькнула в виде "авторитетного мнения науки". Очевидно, не пропал втуне благодушный совет М. М. Ковалевского "присяжным информаторам" насчет цитат из иностранных авторов.
   Формальная сторона как-то особенно легко, быстро, почти мимоходом определена была "безукоризненной". Правда, немножко чувствовалась логика щедринского градоправителя, майора Прыща: "Стараюсь наблюсти, чтобы законы были на своем месте, а не валялись по столам-с"... Но спокойная убежденность в правильности этого взгляда на закон была внушительна и как-то невольно передавалась слушателю...
   В дальнейшем течении речи были раза два места патетического подъема, -- там, где дело касалось "прочности государственных устоев", "обоюдного усиления", "укрепления нашей государственности". Но пафос быстро потухал. Лучше удавалось tremolo -- при упоминании о возможном отчаянии "более 10-ти миллионов русских по духу и по крови людей из-за трения в государственной машине", о семенах "новых русских политических начал", рост коих надлежит увидеть будущим поколениям... И совсем хорошо вышла слеза "о пути тернистом и тяжелом под свист насмешек и гул угроз", о гвоздях, вбиваемых в новое сооружение России, и о великом счастье ответственности...
   К сожалению, конец произвел двойственное впечатление: уверение, что акт 14-го марта укрепил права молодого русского представительства, встречено было аплодисментами с одной стороны и откровенным хохотом -- с другой. Несколько ранее так же приблизительно реагировала думская зала и на кивания в сторону реакционного Государственного Совета, и на обещание примкнуть к радикализму Думы.
   Оратор кончил. Сошел с кафедры. Несколько мгновений напряженной тишины. Впечатление?.. Тусклое, невеселое... Даже странно...
   
   Расписаны были кулисы пестро,
   Чтоб он декламировал страстно...
   
   А серый тон безнадежной уверенности, что суждено на сей раз не столько сражаться, сколько быть сражаемым, расползался по всей речи, от первых слов ее до веселого заключения насчет укрепления представительного строя...
   И точно, последующие ораторы дружно, едко и остроумно разбили фортецию, воздвигнутую П. А. Столыпиным, искрошили оба фланга ее -- и юридический и политический. Даже жалко стало, что от столь старательно изготовленного сооружения остался один мусор...
   -- И все на личной почве... Все на личностях! -- горестно шептала сидевшая рядом со мной старушка с нераскрывающимся левым глазом.
   -- Все-таки правильно, matante, -- возражал ей лицеист: -- жалко, но... справедливо...
   -- Ни капли справедливости! Одна брань... личные счеты... Я уважаю Петра Аркадьича за его деятельность...
   -- Я сам уважаю, matante, но... ничего не поделаете: Маклаков правильно...
   -- Я уважаю Петра Аркадьича! -- сердито и настойчиво повторила старуха, утирая нос.
   Но похоже было, что она одинока в своем преданном преклонении. Кругом во время перерыва звучал веселый смех, похвалы, оживленный, одобрительный говор, гул голосов, но, по-видимому, похвалы, одобрения и сочувствие доставались в удел не председателю совета министров. "Неужели закатывается звезда?" -- думалось мне...
   Еще недавно, недели две назад, я был свидетелем громкозвучной славы, выросшей вокруг имени премьера.
   -- Вот они как, наши саратовцы-то! -- хвастливо повествовал в вагоне железной дороги загорелый старичок, земский фельдшер, подвыпивший по случаю праздников: -- Столыпин-то... слыхали? 87-ю статью отменил!..
   -- Откуда вы это?
   -- В "Биржевых" читал. Сам получаю. Эх, и молодец!.. Недаром мужики говорят: пример-министр! Наш, саратовский... Молодец! Наш, саратовский! У нас не очень дальновиден был, а вот выбрался на простор, -- пошел!.. Пошел и пошел...
   Фельдшер восторженно взмахивал руками вверх, изображая орлиный полет своего бывшего губернатора, весь сияя бескорыстным восхищением. В вагоне была духота, грязь, вонь, теснота. Не столько подвигал он нас вперед, сколько тряс. В восторгах фельдшера чувствовалась лишь пьяненькая жажда излияний, но все-таки для прославления он выбрал не кого иного, как премьер-министра, окружил его героическим ореолом, -- очевидно, взял самую заметную фигуру настоящего момента...
   А теперь... Что-то скажет теперь восторженный балашовский фельдшер?..

"Русские ведомости". No 98. 30 апр. 1911.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru