Крюков Федор Дмитриевич
В далеком углу

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Федор Крюков. Накануне. В час предрассветный. Статьи и очерки.
   М.: "АИРО-XXI". 2021 г.
   

В далеком углу

   От железной дороги -- 50 верст (глухая степная станция), от столиц -- тысячи, от губернского города -- не менее 400 по прямой линии. Кажется, достаточно удаленный от культуры уголок. Глухая станица, населенная старообрядцами. Однако девственности уже нет; на лицо признаки цивилизации: граммофоны, кэк-уок, не менее десятка газет.
   Сравниваю то, что еще не очень давно было, и что сейчас есть. Много нового. И не только в одном внешнем обиходе. Хотелось бы знать: лучше или хуже стало?
   Спрашиваю друзей детства, с которыми три десятка лет назад играл на станичной улице, бегал в местную школу: как живется?
   -- Да живем, -- следует неопределенный ответ, -- за нуждой в люди не ходим, своей много...
   -- Хуже или лучше?
   -- Н-ну, где там лучше! Все в нищету произошло. Вот ярмарка,-- сказать: прежде, бывало, одни железные ряды -- целый квартал, до Андрей Стафича... А кожевники? А краснорядцы? Немцы даже с сарпинкой приезжали!.. А сейчас что? Сидячки одни.
   Ярмарка точно -- неважная. Два-три балагана да несколько торговок мелочью, расположивших свои магазины прямо на земле. Это -- "сидячки". Прежде точно ярмарки были люднее, пестрее, цветнее. Сколько тут было разряженной молодежи и пьяных стариков, толкотни, смеху, песен, ужасной музыки на каруселях; какие великолепные тужурки и цветные рубахи выставляли напоказ, не взирая на трескучий мороз, только что вернувшиеся из полков служивые, какие грандиозные столкновения и драки случались!.. Теперь и молодежь есть, и наряды, но все как будто тусклее, меньше песен и толкотни, а солидного возраста и совсем почти не видать. Не видно и пьяных. Обстоятельство, повергающее в изумление не только меня, но и самих местных обывателей.
   -- Вовсе мало выпитых, -- с горестным изумлением говорят они: -- если бы не Скуриха, то хоть и винополью прикрывай...
   Однако винная лавка со второго разряда повышена в первый, -- значит, отпуск не оскудевает, растет. Поддержала соседняя станица Скуриха. Там в прошлом году приговором закрыли винную лавку, и с тех пор здешняя лавка начала торговать вдвое больше прежнего. Еженедельно, накануне праздников, из Скурихи приходит обоз из особо устроенных телег, специально приспособленных для перевозки посуды: это скуришенские тайные шинкари делают запас для своих сограждан. Не лишено любопытства одно наблюдение: шинкарством промышляют почти исключительно женщины.
   Промысел этот, -- говорят, -- способствует оживлению даже и общей коммерции.
   -- Пахом Маркелыч ныне здорово развил торговлю.
   -- Каким образом?
   -- Да тут у него под видом имеется винцо, водочка, закуску держит подходящую, комнаты предоставил для распивки. Теперь у него в лавочке чего хочешь, того просишь. Кильки даже есть! А раньше всей коммерции на гривенник было.
   В интересах беспристрастия должен засвидетельствовать то, что слышал: власть отнюдь не поощряет тайную продажу, грозит перстом и очень внушительно. Был даже случай, когда заседатель представил к мировому судье старуху Цуканиху, хатенка которой удачно расположена как раз около станичного правления и во время станичных сходов искони собирает десятидворных под свою гостеприимную сень с не меньшим успехом, чем заседания схода. Но мировой оправдал зловредную старуху. Во-первых, она с неопровержимой ясностью доказала, что ей при ее медицинской практике необходимо настаивать "декоки", а какой же "декок" без водки? Во-вторых, -- и это было самое убедительное, -- разлилась старуха слезами и выставила вперед малолетних внучат-сирот, а их было четверо у нее на руках... Извольте карать по закону лицо, которое в сущности лишь споспешествует усилению государственных финансов... С этой стороны куда же рациональнее идея, взлелеянная деп. Челышевым, -- написать на этикетке: "Не пей, это -- яд", -- и делу конец... Просто и сильно.
   Как бы то ни было, но в родном моем уголке пьяных ныне на ярмарке очень мало.
   -- Чем это объяснить? -- спрашиваю.
   -- Свининой не расторговались...
   Торговля битым мясом, -- свининой, бараниной, птицей, -- была нынче точно очень слаба. Ничтожная кучка скупщиков назначила небывало низкие цены (свинина -- от 2-х руб. пуд, пух и щетина -- от 35-ти коп. фунт, тыквенное семя -- 40 коп. пуд и т. д.). В то же время гнилые ситцы, привезенные на ярмарку, не были дешевле 14-ти коп. за аршин, к подошвам и юфти "приступу не было". Одеться и обуться ныне все дороже становится, особенно принимая во внимание, что вкусы и потребности в этом направлении растут, а количество свинины, баранины и пшеницы идет на убыль...
   Как бы то ни было, а народ как будто потрезвел и склонен к разговорам, прежде необычным.
   -- Ну, что там, в Петербурхе у вас новенького? -- обычный вопрос, которым начинает встречный станичник. Стоит остановиться, -- сейчас же круг слушателей.
   -- Что, там ни одна держава нас под бок не ширнула еще?
   Прежде это был почти праздный вопрос людей, прикосновенных к военному ремеслу; теперь за ним кроются какие-то смутные чаяния. Говорят о них ныне осторожно, с оглядкой; это -- тоже явление новое. Свежий опыт научил держать язык за зубами.
   -- Скачкова там нашего не видали?
   -- Какого Скачкова? Не видал.
   -- Бежавший один. Да он -- парень приметный: щербатый, зуба одного в переде нет. От жандармов скрылся...
   -- Зачем он им понадобился?
   -- Да в лагерях ныне у казаков маленькое разнообразие с начальством вышло. А он, Скачков, -- парень с простинкой. Бежит на шум; офицер встречает: "Ты куда, Скачков?" -- "Бунтовать бегу, вашбродь!". Только и слов, а попал вроде как зачинщик. Раз брали, поглядели, поглядели: совсем глупой парень. -- "Сиди три месяца!" Отсидел. Домой вернулся, -- они в другой раз приехали за ним. Ну, он и убег...
   -- А в Хоперском округе, -- так там тоже неудовольствие вышло.
   Повздыхали. Помолчали. Кто-то в виде расспросов сообщил о "бунте" в Петербурге, -- в совершенно невероятных очертаниях дошли сюда слухи о студенческих беспорядках... Фантазия в этом направлении безудержно работает.
   Поворачиваю разговор на более близкие темы: "Почему ярмарка упала?"
   -- Народ стал умнее. Всему цену стал знать, на ярмарках мало берут. Скоро и совсем, может, прикроются ярмарки.
   -- Почему?
   -- Общественную лавку заведем. Вон в Аргаде: приди винт взять, -- 3 коп., а у нас -- 7; подошва -- 35 коп., а у нас -- полтинник пара. Гвоздь, лопата, всякая штука -- раза в полтора дешевле. А что ярмарка? Гнилье привезут, а цену ломят...
   Почему-то мне немножко взгрустнулось по старым ярмаркам. Не по ним самим, а по их песням, широкому шуму, нарядной пестроте, удалому разгулу. Умерли старые ярмарки, умерла старая песня. Вон уже молодежь, всегда шумная, живая, не унывающая, поет "Ухаря-купца", "Поедем, красотка, кататься, -- я волны морские люблю" и глупые частушки. Это даже пением назвать нельзя -- дерут, горланят... Но вон и "Старый капрал" слышен. Мотив изменен, своеобразная степная грусть звучит в нем, и вместе что-то новое, на новую протестующую мысль намекающее:
   
   Выпил я... Кровь заиграла...
   Дерзкие слышу слова...

"Русские ведомости". No 9. 13 янв. 1911.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru