Крюков Федор Дмитриевич
Угасшие мечты

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Федор Крюков. Накануне. В час предрассветный. Статьи и очерки.
   М.: "АИРО-XXI". 2021 г.
   

Угасшие мечты

   Каждая общественная эпоха, пережитая отечеством в последние годы, находила своеобразное отражение в настроениях, речах и действиях моего хорошего знакомого Агафона Синицына.
   Это -- мужичок очень серьезного вида, с взлохмаченными бровями и широкой медной бородой, плотный, но коротенький, не выше двух аршин ростом. Оттого, что всем приходилось смотреть на него сверху вниз, он служил постоянной мишенью бесцеремонных шуток, острот и насмешек, но, незлобливый по натуре, не протестовал и терпеливо выносил колючки и орепьи человеческого острословия и невоспитанности.
   В годы революции он был настроен очень революционно.
   -- Пора, пора равнение сделать, -- говорил он во всеуслышание в лавке Козьмича, -- землетрясение это нам подай, Господи! У меня вон их четверо! В каждом углу -- по дитю, и все кусок просят... Я бы и с милой душой, да где возьмешь?.. А у немца Вебера -- мельница!.. Паровая мельница, земля -- глазом не окинешь... То в этом разе мы лучше соберемся артелью да сделаем ему забастовку...
   И готовил мешки для муки: "забастовочка" представлялась ему в виде этакого беззлобного, полюбовного грабежа, который должен предоставить недостающий кусок его голодным ребятишкам.
   Потом наступило время, когда мечтать вслух о забастовке и "землетрясении" стало не безопасно. Тогда Агафон стал развивать планы насчет переселения в Сибирь. В темные осенние вечера 1906 и 1907 гг. мы собирались на огонек в лавку к Козьмичу и слушали вдохновенные импровизации Агафона насчет вольных земель с вольными лесами, водами, рыбой, дичью и прочими головокружительными чарами. Иногда брало сомнение. Пускались в споры. Но Агафон так твердо был убежден в несомненном существовании этих благословенных земель, что наш скептицизм разбивался об его уверенность как волны об утес.
   -- По пятнадцати десятин на душу дают да триста целковых на первое обзаведение! -- говорил он.
   -- Триста?!
   -- Хворменно! У меня там дядя родной...
   -- Триста... Это имеет свою приятность, -- не без зависти говорил кто-нибудь из слушателей.
   -- А земли-то, -- вдохновенно продолжал Агафон, -- по пятнадцать на душу. У меня четыре сына, сам-пять. Прикинь-ка, сколько это выйдет.
   -- Область!
   -- Область!.. А мне ежели землю, то я с ей такую кадрель разделаю, -- приходи видаться!.. Я ее, матушку, как хороший творог перемну...
   -- К земле надо, брат, силу приложить.
   -- И приложим.
   -- Надо скот, струмент...
   -- Все будет. Триста на обзаведение! Хату-то построить ничего не составляет: лес там вольный. Такой домино взбодрю, -- уйди-вырвусь!
   -- Протяжной или круглый думаешь?
   -- Скруглим! Четыре теплых будет.
   Как ни мало вероятно все это было, но живописно-яркое и соблазнительное в устах Агафона, оно, это неугасимое горение голодных мечтаний временами внушало и нам мысль о возможности такой великолепной перспективы для смирных и смешных Агафонов. Даже завидно становилось. И немножко жаль было нам, вечерним завсегдатаям лавки Козьмича, что Агафон, милый собеседник с цыгаркой в зубах, покинет нас с нашей скудной, серенькой жизнью.
   -- Ведь подумай, Агафон: Сибирь! -- говорил ему старейший из нас, хорунжий венгерской кампании Иван Ильич.
   -- Нам и тут Сибирь, ваше благородие -- резонно возражал на это Агафон.
   И наступил, наконец, такой вечер, когда Агафон Синицын не пришел в лавку Козьмича, -- это было весной 1908 года. Не пришел и на другой день, и на третий. Исчез.
   Шли дни, месяцы. Год прошел. Рябая Макрида, жена Агафона, не то чтобы тужила об исчезнувшем супруге, -- плохой он был добычник,-- но вместе с нами сокрушалась неведением, жив ли он, умер ли. Умер,-- так панихидку бы отслужить следовало, о душе помолиться...
   В конце второго года в наше станичное правление пришел запрос из какого-то сибирского городка вместе с документами Агафона. Спрашивало полицейское управление, точно ли был в нашей станице обыватель, значившийся по прилагаемому паспорту Агафоном Синицыным, 43-х лет, росту 2 арш. 3/8 вершка, без особых примет. Документы найдены у подозрительного человека ростом 2 арш. 11 вершков.
   Решили мы, что Агафон пришит в темной тайге каким-нибудь бродяжкой. Макрида с облегченным сердцем отслужила панихиду, а ребят раздала по добрым людям...
   И вот нынешней весной Агафон неожиданно снова появился в станице, оборванный, босой, отощалый. Изумил всех, точно выходец с того света.
   Мы обрадовались: лишь Макрида была, кажется, огорчена: пришлось ей одевать и обувать своего воскресшего супруга. При встрече она даже слегка поколотила его и при этом причитала:
   -- Другим женам мужья гостинцы приносят со службы, а мой кутек хочь бы горсть песку принес от своих вольных земель...
   Но делать нечего: муж, Богом данный... Стали жить вместе.
   А обычная компания в лавке Козьмича уже при первом свидании с Агафоном, точно изголодавшись по зубоскальству, засыпала его рядом добродушно-насмешливых вопросов:
   -- Ну, что, Агафон, пешком пришел или на мериндияне прилетел? -- спрашивал Козьмич.
   -- На Дальний Восток сходил, теперь на Запад пойдешь? -- смеялся хорунжий.
   -- Это он солдатчину отбывал...
   -- Ну, расскажи, брат, какие же земли ты видал?
   -- Земли такие же, как и тут. Наподобие наших.
   -- Солонцоватые?
   -- Нет, солонцов мало. Больше глина. Ничего, кроме лесу, не растет.
   -- Лесу? Вот добро-то! А у нас лес дорогой... Ну, а много ли верстов прошел?
   -- Тыщ двадцать.
   -- У-у... Да ты бы мог за это награду получить, ежели бы доложить начальству. Вон какой-то офицер на коне десять тысяч проехал, и то,-- говорят, -- удостоился генерала. А ты и вовсе ногами измерял...
   -- Да у меня по пачпорту-то было видно, -- там сколько этих печатей, печать на печати! -- да скрали у меня его... А ежели бы рассказать, сколько я нужды зачерпнул, то не только в генералы, -- в грахвы можно бы наградить!.. Первое дело: ночевать там не пущают. Попросишься ночевать: в правление, -- как у нас, -- игде старшина, писаря... Ан это вовсе в каталажку... тягулевка, по-нашему... Клопа там этого!..
   -- Небось повидал разных народов?
   -- Было. По туннелям ездил. Туннель, это -- вот гора, а в ней диря пробита: въедешь, -- ничего не видать! Вкруг Байкальского озера. А из него текет речка Ангара. Большая речка, а бестолковая: плавать нельзя по ней...
   -- Ну, а хорошо жить там, на вольных землях-то?
   -- Разно живут... Кому какое счастье. Иному пофортунит, -- живет барином. А другой так же, как я, шатается как неприкаянный...
   В голосе Агафона звучит безнадежная грусть. И когда он шаг за шагом развертывает перед нами трехлетнюю эпопею своих голодных скитаний в поисках вольных земель, гаснет веселое зубоскальство слушателей, серая тоска безвыходности, бесприютности, голода и унижений охватывает душу темным пологом... Мы молчим. Мы слушаем его безмолвно, околдованные картиной горького горя, которое Агафон и сам ковшом черпал, и видел, как черпают миллионы других смирных и придавленных Агафонов.
   -- И чем только дуется народ, -- не поймешь! -- говорит Агафон, запуская черные пальцы в нечесаные волосы. До того дошло, что ни в себе, ни на себе, ни кругом себя... А живут... Все ждут, не капнет ли откуда... А где уж дождаться!..
   И безнадежно машет рукой.

"Русские ведомости". No 90. 21 апр. 1911.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru