Федор Крюков. Накануне. В час предрассветный. Статьи и очерки.
М.: "АИРО-XXI". 2021 г.
Разрушители
Было это в Риме минувшим летом. Группа русских учителей, учительниц, экскурсантов, осматривала развалины Колизея. Догорел жаркий день, спустились короткие южные сумерки, звезды зажглись в синей черни неба. И в черных стенах вставали воспоминания, вереницами плыли из седой мглы веков картины, полные трагического ужаса и величавой красоты: державные артисты мучительства, кровожадная толпа тунеядцев, голодные звери, ряды рабов, идущие на смерть... Ave, Caesar! Morituri te salutant... мученики за веру, святая кровь во имя религии любви и братства.
Робким и сереньким русским туристам, благоговейно настроенным ко всем чудесам чужих краев, казалось, что среди этих грандиозных развалин нет камушка, не политого святой кровью. Немая, но красноречивая и трогательная тайна реяла в сгущающемся сумраке вечера над местом великого греха и великих страданий, и падал тихий говор, замирал... В одном месте, где-то на утонувших в серой тьме ступенях, еще журчала мягкая русская речь: учительница из вологодских дебрей рассказывала лектору, как осенью ей приходится в мужицких сапогах пробираться до волости, чтобы выпросить дров для школы у старшины, какое невероятное количество грязи приносят ребята на ногах и на своих фантастических костюмах, -- на какой-нибудь этакой кофте с материнских плеч или отцовской жилетке на вате...
Погасла и эта речь. Сумерки... Величавое молчание развалин. Таинственное веяние отошедшего в вечность древнего мира с его кровавым блеском и подвигами страдания, -- и мысли о далекой родине... И вот, сперва робко и тихо, под римским небом, среди немых громад, занимаются звуки русского пения... ширятся, растут, будят звучную тишину черных стен и каменных ступеней...
... Хвалите имя Господне...
Хвалите, рабы, Господа...
Учителя и учительницы русской школы, -- этой разрушительницы веры и национальных устоев, -- на месте мученических страданий во имя братства и любви растроганность и умиление сердец своих выразили, прежде всего, хвалой Богу, песнопением, взятым из убогого храма земли родной, -- "храма воздыханий, храма печали"...
Атеисты и разрушители...
Сколько от них беспокойства порядочным людям... Постоянно и неизменно выплывающий в речах этих благородных господ вопрос об обуздании этого "третьего элемента", -- "армии зараженных нигилизмом интеллигентов", читающих Иоанна Моста, но незнакомых с Иоанном Богословом, -- забота об установлении самого всестороннего и тщательного надзора за их антирелигиозной и антигосударственной агитацией при помощи букваря и книжек для первоначального чтения, внушают к ним невольный почтительный трепет... С виду-то они скромны, тусклы, робки, плохо кормлены... А копни их хорошенько, -- анархисты по меньшей мере... В Бога не веруют, постов не соблюдают, в церкви стоят, не крестясь... Опаснейшие люди... Ничего кроме революционной пропаганды и разрушения в головах их нет...
Вспоминается мне из "Деревенского дневника" Г. И. Успенского один такой разрушитель. Автор застал его за странным занятием: он ходил на четвереньках по какой-то разноцветной простыне и был окружен чашками с клеем, обрезками разноцветной бумаги и проч.
-- Вот вензель... "А". Видите? -- пояснил он автору. -- Аким Иванычу в день ангела. Нельзя... член... А у меня -- план: хочу перейти в деревню Болтушкино, там у жены -- домик, огород. Жалованье то же, что и тут, а расчет... Ну, а Аким Иваныч меня не пускает, потому я хором здесь дирижирую. Ну, вот я ему и хочу сюрпризик...
А когда зашла речь, не об агитации, нет! -- а о том, что бывшие ученики школы почти не умеют читать и еле понимают прочитанное, как бы ясно оно ни было, учитель добродушно воскликнул:
-- Э, батюшка! Хотите вы от них, чтобы читали и понимали... Слава богу, хоть на экзаменах-то не срамят... Посмотрите-ка, как наедут к нам из города надзиратели, да смотрители, да попечители да как начнут загвазживать разные вопросы, один хитрей другого, так тут только держись за "грядки", точно на перекладной мчат... "Что такое Святой Дух?", "Почему заутреня раньше обедни?", т. е. не приведи Бог! "Что такое Святой Дух?" Позвольте узнать, что такое? Скажи: третье лицо Святыя Троицы; это им мало! Надо и им чем-нибудь отличиться, недаром они -- ревизоры. Озадачить нашего брата -- для них первое удовольствие... Ну и налаживаешь ребят на этакие фокусы, оболваниваешь... И нельзя как-нибудь: у меня семья на плечах!
За четыре десятилетия, прошедшие со времени написания "Деревенского дневника", существование "разрушителя" очень усложнилось. Подготовка к экзамену, вопросы о том, что такое Святой Дух, почему утреня раньше обедни, -- уже не единственная его забота. Всякого рода начальствующие лица, опекающие школу и посторонние ей, могут ныне самого старательного, самого благонамеренного сельского педагога перевести из бытия в небытие по самым разнообразным и непредвиденным поводам.
Разучил я со своими ребятами "Спаси, Господи, люди Твоя", "Царю Небесный", "Боже, Царя храни", -- рассказывал мне один из таких "нигилистов", -- в совершенстве разучил, месяца два бился. Думаю: приедет инспектор, есть чем щегольнуть, -- доволен останется... А он выслушал и говорит: "Ну, теперь "Коль славен". Отвечаю: "Коль славен" не разучили". -- "Что же вы? Один гимн выучили, а на другой пороху не хватило? В следующий раз чтобы знали и "Коль славен"... Непременно!"...
Требования стали, -- не приведи, Господи! С одной стороны -- свое начальство, непосредственное, с другой -- общее. Это, пожалуй, еще страшнее... Вдруг циркуляром этаким оглушит, который иной раз весь из одних придаточных предложений состоит, а главного нет, но чувствуется угрожающий перст в каждом слове... Исполнить мудрено: где же понять такой ураган? Не исполнить, -- гибель неминучая... Проклинаешь день и час своего рождения, повторяешь вместе с Иовом многострадальным: "Доколе не отойдешь от меня? Доколе не дашь мне проглотить слюну мою?"... Да и ясный циркуляр не всегда вместишь. Вот, например, прислали для руководства... Извольте прислушаться:
"По праздникам и воскресеньям водить детей в церковь. В церкви дети должны держать себя чинно, шапки держать "на молитву". Проходя мимо церкви, снимать шапку и осенять себя крестным знамением. То же самое делать при прохождении мимо кладбищ, крестов, часовен и выставленных икон"... Так-то оно так, да где же уследить за всем? Далее:
"Уметь титуловать чины"... И целый ряд начальников, которых надо уметь титуловать, -- особый курс приходится вести, чуть не университетский. Далее:
"Развивать между детьми чувства уважения и любви друг к другу, в обращениях друг к другу называться ласкательными именами: Гриша, Петя, Коля и т. п."... И в следующей же строке: "Поощрять товарищескую борьбу и маневры партией на партию"... Они и без того, шельмецы, так на кулаке и ходят, а тут поощрять маневры... Да тут за одну одежду родители съедят... Пока все это изучишь, приведешь хоть в кое-какое соображение, -- сон потеряешь от тревоги!..
Да тут еще сторона, скажу вам хорошая! Хоть циркуляры, а дышать можно, -- чистая Америка... А вот в Пензенской я служил; меня за чтение газеты прогнали со службы. А тут выписываю, -- и ничего... Мало того. Увидел у меня инспектор "Семь повешенных". "А-а, -- говорит,-- почитываете?" Похолодел я от страха, а он: "Говорят, любопытная штучка; дайте почитать"... Почитал, вернул и говорит: "Ловко написал, собаки его ешь!" И мне даже ни звука... А будь это в Пензенской...
Я далек от идеализации учителей нашей народной школы, менее всего склонен думать, что на избрание тернистого учительского пути их (в массе) толкает искание подвига; знаю немалое количество таких, которые охотно уходят из учительства в другие, лучше оплачиваемые профессии (не исключая и службы в полиции). Но, тем не менее, жизнь русского учителя и учительницы, путь их считаю сплошным подвигом,-- подвигом даже независимо от желания его. И этот путь их, и их работа, как бы старательно ни выказывали они свою лояльность, благонамеренность и даже церковное усердие, все равно будет в глазах утробных патриотов работой разрушительной. Ибо работа их -- работа света,-- пусть скудного, -- и сознания. И вера их -- не такая, какая требуется для укрепления нынешних устоев, -- вредная вера, вдохновляющаяся созерцанием места мученических страданий и подвига во имя любви и братства. И любовь к отечеству -- в высшей степени подозрительная, ибо лишена съестного элемента и вместо него связывается с идеей, подлежащей изъятию, -- с идеей самопожертвования и служения на пользу ближнего...
Посему, если в ближайшем будущем и предстоит какое-либо изменение в быте учительском, то, прежде всего оно выразится в приумножении скорпионов, ныне в недостаточной якобы степени сопутствующих существованию народного учителя...