Крюков Федор Дмитриевич
Беспокойство

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Федор Крюков. Накануне. В час предрассветный. Статьи и очерки.
   М.: "АИРО-XXI". 2021 г.
   

Беспокойство

   Экономной рысцой трусит желто-пегая лошадка, подрагивает сутулая спина извозчика, и выше ее мерно качается, утверждая что-то несомненное и грустное, круглая облезлая шапка. Шапка тяжелой глыбой придавила к согнутым плечам небольшую головку, и чуть видно из-под нее худое заветренное лицо с крошечным носом, крошечными глазками и маленьким черным пучком на подбородке.
   Пусть и безлюдны улицы, обычно шумные, а сейчас -- под утро -- странно безмолвные, как таинственные ущелья. Темны огромные дома. Поскрипывает снежок под полозьями. Ласково пощипывает лицо морозный воздух.
   -- Калужский или рязанский? -- от скуки спрашиваю я извозчика.
   -- Калуцкой. А вы как узнали?
   -- По спине видать.
   И мы снова погружаемся в дремотное молчание. Мирно шуршит рысца лошадки, скрипит снежок, темными стеклянными глазами глядят безмолвные каменные громады, где-то далеко звонит колокол. По панели солидно шагает одинокая тяжелая фигура в бобровой шапке и длинной шубе.
   -- Поздненько батя возвращается, -- не без иронии вслух замечаю я.
   -- Никак нет, это -- к заутрене... -- сжатое в кулачок коричневое лицо возницы в бок оборачивается ко мне: -- сейчас зазвонят вот тут, у Михаил-Архангела.
   Из ущелья выпрыгиваем на площадь. Возница приподымает круглую глыбу над плечами и крестится на темную церковь, мимо которой трусим мы рысцой.
   -- Михаил-Архангел, -- говорит он, надвинув снова глыбу на плечи. И помолчав, прибавляет: -- Воин небесный... Читал я о нем книжку.
   Я предпочел бы услышать от него что-нибудь из круга его непосредственных житейских впечатлений и интересов, чем о воине небесном, -- книжки самому немножко надоели, а от настоящей, некнижной жизни отгорожен стенами обыденной суеты. По спине, по плечам, по всему -- даже по этой облезшей круглой глыбе, придавившей маленькую голову, чувствую, что здесь должны быть сведения о жизни -- и именно о современности -- самые подлинные, непосредственные, не газетные, -- значит, особенно веские и ценные. А он -- о книжках... Ну, пусть книжка.
   -- Диковинное дело, какие войны были, -- коричневый игрушечный профиль снова виден мне: -- ведь духи... чего бы им воевать? А бились промежду собой, как бы и мы, грешные... добрые духи Бога и злые духи...
   Он для проформы помахал кнутом над спиной лошадки и снова обернулся ко мне:
   -- И какие войны! Ежели бы нынешня в те времена земля была и нынешнее устройство, то и не осталось бы камня на камне от этих ударов!.. Воля Бога, как он бил своим мечом божьим!..
   Крутит головой в восхищении.
   Сворачиваем опять в ущелье с каменистыми стенами, с бледно-зеленым золотом огней.
   -- Как это понять? -- жестикулируя кнутом, спрашивает мой собеседник: -- написано -- духи... И стал он их бить мечом по головам... Духи... и с головами... какие же у них головы должны быть? А до такой силы удары были, что -- сказано -- будь бы нынешнее устройство мира -- елистричество, дворцы, мосты, трамваи, броненосцы, -- ничего бы от этого не уцелело... под один итог!...
   Я бессилен прийти на помощь его недоумениям, -- по части духов познания мои ничтожны, да и холоден как-то к вопросу о них. Занимает меня больше мысль, чем еще, какими вопросами бывает занята эта маленькая голова под тяжелой шапкой.
   -- Много читаешь, друг? -- спрашиваю.
   -- Не-т! Да где же, некогда. Дня и ночи покою не знаешь... Целые сутки не спишь иной раз, -- на козлах подремлю и опять за работу... Лошадь вот одну поставил, другую запрег...
   Прежний, возвышенно-философский тон его речи незаметно переходит в лирический, ближе к земле и ее более понятным битвам. Вздыхает мужичок и пробует сдвинуть на бок облезшую глыбу.
   -- Семья у меня большая, а жизнь деревенская трудная... Все собрать как-нибудь хочешь, где же читать... Перезабыл все... Шесть детей! И все -- девьё больше... четыре девушки. Двух замуж выдал, третьей -- восемнадцатый доходит...
   Он с грустным хвастовством мигает мне своим пучком на подбородке.
   -- А мальчонки -- они у меня, видишь, последние, помочников-то и нет... Старшему четырнадцатый...
   -- Учил?
   -- Отдам. В Москву отдам, в колбасную.
   -- А грамоте?
   -- А грамоте -- зиму одну походил. Только. И стал читать хорошо, ну -- бедность наша, отдал учиться в колбасную... К зятю. У меня зять приказчиком в колбасной. И девчонку малую ему отдам -- за детьми глядеть...
   И как будто вопрос о трудностях и тесноте жизни не стоит больше продолжительного внимания, мой возница опять возвращается к рассуждениям более возвышенного порядка.
   -- Вот, господин, хочу я все спросить у кого-нибудь... Ну, хорошо, добрые духи Бога одолели, извергли в преисподнюю злых духов, -- почему же нынешнее время такое?
   -- Какое?
   -- А вот какое. Дьявол, когда сила его не взяла, стал придумывать разные хитрости и мудрости... Тут тебе и трамвай, и елекстричество, и например, как под водой плавать, и еропланы всякие... Разные хитрости к концу света выдумал... А жить-то как стали? Бога-то, ведь, забыли!..
   Последние слова он произнес пониженным голосом, как бы по секрету.
   -- Леригию оставляют! -- подтвердил он тверже: -- и насчет Бога пошло -- без внимания, -- вот какой народ нынче... Взять хоть зятька моего, -- ничего, парень самостоятельный, твердый, смирный, -- а уж скоромное нынче без разбору лопает... Да это уж полбеды, а вот насчет леригии... Осенью ехал я из деревни, ну заехал к ним, поночевал. Окружили они меня -- человек их двадцать там, у одного хозяина живет, а хозяин -- богобоязненный человек, он этих пустяков не уважает!..
   Мужик погрозился кнутом на фонарь.
   -- Окружили они меня, до одиннадцати часов ночи не дали уснуть, спор у нас промежду себя зашел. Я им -- про Бога, а они: какой Бог? откуда и зачем? что я заработал -- то и есть, а Бог мне так ничего не даст... и не поможет... "Нет, дескать, ничего, -- какой там Бог"?.. Там такие слова -- волос дыбом становится... -- Ну, а природа? -- "Да и природы никакой нет"... Вре-ешь!..
   Голос моего собеседника внезапно окреп и грозно нахмурились брови на маленьком, коричневом лице.
   -- Вре-ошь! Природа есть! Кабы тебя отец с матерью не сделали, как бы ты на свет появился?.. Смеются. -- Природа есть! -- говорю: -- и должон быть у ей Великий Хозяин... Ведь отколь-нибудь это же все явилось?
   Он помахал кнутовищем в воздухе, -- из ущелья мы выехали на набережную, и лежала перед нами в огнистом золотом ожерелье немая, замерзшая Нева.
   -- Может, тысячу аль две лет назад ничего этого не было, а вот сейчас есть, как же ты можешь говорить: нет Бога, нет Великого Хозяина?
   Он победоносно поглядел на меня и с сожалением усмехнулся. Помолчали.
   -- Ну, и зятек мой тоже туда... Говорю ему: -- ах, Ми-и-ша! не думал я от тебя этого, дитенок? И как ты мог так сказать? Никогда я от тебя этого не думал, дорогой!.. И мальчонке своему наказал: -- Вася, -- говорю, -- ежели и ты так-то будешь про Бога, то легче же мне помереть, чем слышать такие слова о леригии!.. -- "Нет", -- говорит, -- "папаша, я так не буду... Я Бога боюсь"...
   -- Ну, а из тех кого-нибудь убедил, из спорщиков? Или нет? Собеседник мой безнадежно махнул кнутовищем.
   -- Народ аховый! Был там один парень молодой... красивый такой... заступился. -- "Волки!" -- говорит: "волки вы, зверье дикое! заели старичка! Разве ж можно так, по-зверски? А ну-ка у тебя язык отнимется, и руки, и ноги, как ты ответишь перед Богом, какими словами? Что скажешь? Бога нет? Нет, ты, старичок, на них не гляди, ты держись свово!.." Свово, -- говорит,-- держись!.. Красивый такой парень... А зятек мой ему: "Вот", -- говорит, -- "у него земли -- одна душа, а ротов вот сколько... Ты бы", -- говорит, -- "ему путь показал, как бы еще душонку-другую накостить, а Бога-то он все равно не кинет"...
   Опять усмехнулся мой мужичок -- с грустью и сожалением...
   -- А про землю-то он верно сказал? -- спросил я, прерывая длинную паузу.
   Мужичок вздохнул, помахал кнутом над лошадкой и не очень как-будто охотно ответил:
   -- Про землю-то верно, -- земельки одна душа... Трудно... Вот покою и не знаю, день и ночь на козлах... А тоже и о Боге беспокойно...
   Он сдвинул свою облезшую шапку и, слегка подняв голову, поглядел не столько вверх, сколько вдаль, где в белой мгле терялась зыбкая лента белых и золотистых огней...

ОР РГБ Ф. 656. К 1. No 22. Беспокойство. 1902. б. д., 9 лл.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru