Кристи Иван Иванович
Из чужих краев

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Фрагменты).

   
   Кристи И. Письма к К. Н. Леонтьеву. Статьи
   СПб.: Владимир Даль, 2016. -- (Прил. к Полному собранию сочинений и писем К. Н. Леонтьева: В 12 т. Кн. 2).
   

ИЗ ЧУЖИХ КРАЕВ

(ФРАГМЕНТЫ)

I
Яссы

   Отправляясь в этот раз за границу с юга России, я изменил обыкновенному для этого пути, которому и сам прежде следовал, то есть не поехал на Волочиск в Вену, но направился в Австрию через соседнюю нам Румынию. Выехав около 10 часов утра из Кишинева и проехав часа три по очень живописной, может быть, самой живописной части Бессарабии, мы к часу были на границе. Итак, первое впечатление избранного мною пути самое благоприятное: вместо голой степи мы ехали всё время между горами, для тех мест довольно высокими. То справа, то слева открывались нам покрывающие эти горы густые леса, местами еще не тронутые топором человека; по временам местность представляла из себя сплошные виноградники. Перевалив последнюю большую гору, мы подъехали к Пруту, не широкой, но быстрой реке, которая собственно и составляет границу. После часовой остановки с пограничною и таможенною возней, с разменом денег у услужливого комиссионера-жидка мы поехали уже по Румынской железной дороге, пролегающей по более ровной местности. Тем не менее Ясс и даже их направления нельзя было видеть, так как нужно было обогнуть стоявшую пред нами гору. После этого открывается сравнительно издали вид на Яссы, очень живописно в зелени расположенный город на склоне двух встречающихся гор и у их подножия. Налево видна еще гора и на ней довольно живописно стоит старинный монастырь. В три часа мы были в Яссах. Внешне это очень чистый, хорошо мощеный, недурно построенный городок и производит вблизи такое же благоприятное первое впечатление, как и издали. Но что вам сказать про мое более близкое знакомство с Яссами?
   Кому случалось после долгой разлуки в зрелых годах встретиться с когда-то в детстве близким, родным человеком и почувствовать, что, несмотря на бывшую близость, несмотря на ваше желание, у вас ничего с ним общего нет, что вы пошли по совершенно разным путям жизни, тому знакомо охватывающее при этом чувство смущения, беспричинного раскаяния, сожаления о потере чего-то дорогого. Вот это чувство испытал я при посещении Ясс, хотя и был там в первый раз, при знакомстве с соседними нам румынами. И единая с нами их православная вера, и общность языка с нашим русско-подданным молдавским населением Бессарабии, и русский говор пребывающих здесь русских сектантов, и множество исторических воспоминаний говорят мне, что это родственный нам народ, близкий, если не столько по крови, то когда-то по духу, по единой вере, и между тем силой исторических обстоятельств или исторических ошибок, далеко от нас отторгнутый, совершенно с нами разошедшийся. И не думайте, чтоб я говорил о какой-нибудь национальной ненависти румын, о какой-нибудь неблагодарности; в этом отношении они собственно пред нами не согрешили, и даже интеллигенция их в этом правее в сравнении с интеллигенцией южных славян. Нет, я хочу сказать, что культурно они пошли как-то в другую сторону, что именно духовное родство прекратилось или умалилось до крайней степени. Действительно, не мы ли содействовали освобождению, политическому развитию Румынии? действительно, давно ли не знал молдавский язык другой азбуки, кроме чистой кириллицы? не в начале ли этого столетия служили в молдавских церквах на церковно-славянском языке? Свой церковный язык составляет потребность всякого народа, и против введения румынского языка в церковное употребление ничего нельзя сказать; но не мы ли виноваты, что исчезло наше политическое влияние на Румынию? Куда девалась наша культурная близость? На наших глазах, в конце шестидесятых годов, началась ломка старого молдавского языка, пошло изгнание по возможности всех славянского корня слов, замена их какою-то коверканною итальянщиной. И вошло с тех пор в моду хватание европейских верхушек, и стало быстро развиваться румынское общество в духе Оффенбаховской оперетки, цивилизоваться напоказ, оставаясь в сущности необразованным. И образовались теперь как основные течения жизни два рода "шика", парижский и венский. У кого больше вкусу, больше денег, больше врожденного благородства, кто держится "шика" из одного самолюбия, те являются представителями первого течения; кто же хочет выскочить в "приличные" люди в общем хаосе космополитической демократии, те переносят в Румынию венскую жизнь, и нужно сказать правду, это им удается, и Яссы получают тот же космополитический жидовский вид, как и Вена. Я говорю здесь не о преобладании одной нации, тем менее религии, не о тех настоящих евреях, которые откровенно несут и у нас, и в Австрии все тягости своего исповедания; я говорю здесь о безнациональной, безрелигиозной массе, захватившей здесь, как и в Австрии, всю торговлю и даже финансы, в Австрии даже искусство и печать, в руки, поставившей себе идеалы наживы и охотно всякого, кто им служить хочет, принимающей.
   Православие, Церковь в Румынии в забытьи, в небрежении. Лучшее общество если не отказывается от него в принципе, во всяком случае мало руководится религией в ежедневной жизни, могло бы очень быть обращено, вернее, незаметно переведено в Католичество. Так думается по крайней мере мне, когда вижу представителей этого общества в церкви, когда знаю, что можно встретить в большие праздники в заграничных русских церквах румынских дам, внимательно молящихся по французским книжкам с изложением католической мессы. Остальная интеллигенция, как можно судить по вышесказанному, уже совершенно равнодушна, если не враждебна, к Церкви, а народ, никем не руководимый, дурным примером развращаемый, становится ленивым и небрежным к религии, хотя нужно заметить, что у оставшихся верными заметно еще много наивной веры и смиренного подчинения Церкви и ее пастырям, что составляет отличительную черту, также при некоторой лености, и молдаван, населяющих южную Россию. Мне пришлось быть в Яссах в воскресенье: я пошел к заутрени, которая началась в 8 часов, в главную их церковь, состоящую при митрополичьем подворье и называемую Митрополией. Служба шла очень благолепно; у заутрени пели несколько монахов и несколько любителей на старый молдавский лад, протяжно, в нос, причем главные песнопения, как величание Божией Матери, Великое Славословие, запевал и пел первым голосом престарелый епископ, а остальные ему вторили без слов. Обедню пел нотным пением недурной хор наподобие современного нашего церковного пения. И как пуста была церковь у этой поздней заутрени, и как небрежно относились к службе в противоположность простому народу, собравшемуся в несколько большем количестве к обедне, заходившие туда представители интеллигенции, не снимающие перчаток с правой руки, сидящие даже во время великого выхода! Церковь, про которую я говорю, уже старая, но ничего особенного из себя не представляющая. Но на том же дворе возведена теперь другая церковь, больших размеров, и теперь уже оканчиваются в ней внутренние работы. Здесь опять нельзя не упомянуть о западном влиянии. Кажется, есть достаточно красивые архитектурные образцы для православного храма, но если хотите иметь понятие об этой церкви, то представьте себе длинный ящик с четырьмя башнями на углах, с готической формы окнами. Что касается внутренней части, то она действительно подходит под стиль готических храмов с двумя рядами колонн, поддерживающих боковые хоры, и, надо отдать справедливость, оставляет очень приятное впечатление своею хорошею живописью. Хороши в ней большие стенные образа с золотым фоном, очень красивым оттого, что подражает золотой мозаике старинной византийской работы. Прекрасна также живопись на потолке: конечно, нет ни одной такой грандиозной картины, как в куполе Храма Спасителя, тем не менее живопись поражает вас очень приятно свежестью красок, живописью фигур и вместе с тем православным их начертанием. Кажется, пока румыны не очень интересуются этою постройкой; гораздо больше о ней говорят живущие в Яссах и занимающиеся извощичьим промыслом русские сектанты. Странное явление представляют эти люди: соединение искреннего без фанатической злобы многих сект религиозного чувства с самым упорным невежественным перетолкованием известных мест Писания. С любым из них можно долго говорить по душе, как с русским человеком, и не подозревать, что имеешь пред собой сектанта, пока он себя не выдаст, настолько у них здравы общие религиозные понятия. Конечно, если эта постройка кончится вполне удачно, если освящение церкви будет, как предполагается, торжественно, румыны возгордятся ею и при значительности своего воображения будут величать ее чуть ли не Миланским собором. Они показывают много примеров такого самомнения: есть, например, у них недурная аллея, ведущая в небольшой парк, расположенный на горе, откуда открывается красивый вид; они им очень гордятся и не смущаясь называют его своими Champs Elysés. Та же поверхность, та же подражательность характеризует и политическую жизнь румын. Нигде в маленьком государстве не любят так играть в парламент, как в Румынии. В других странах эта игра обыкновенно имеет какую-нибудь партийную или корыстную подкладку; румыны в большинстве гораздо бескорыстнее: они собирают митинги, подают протесты, громят правительство, лишь для того, чтобы делать митинги, говорить речи, чтоб играть в конституцию. И нельзя сказать, чтоб они хотели более либерального режима; им, кажется, другой свободы не нужно, как права ездить за границу и свободы разводиться, а вместе с тем, если вы раскроете какую-нибудь их оппозиционную газету, то вы найдете в ней такие статьи, такие речи, что подумаете, что уже кипит революция. Так было и со мной: я приехал в Яссы через два дня после большого букурештского митинга, протестовавшего против консульской конвенции, заключенной правительством с Германией. Особенное негодование возбуждали статьи о правах германских подданных приобретать недвижимые имущества и юрисдикция консулов наподобие существующей в Турции. В этом последнем румыны видели признаки неуважения к их нации, непризнания ее за цивилизованную. Я просто не верил глазам, когда читал нападки и угрозы, идущие даже выше первого министра Братиано; но люди знающие, между прочим молодой русский вице-консул, гостеприимно знакомивший меня с Яссами, успокоили меня, сказав, что такие взрывы негодования бывают по нескольку раз в году без дальнейших последствий. Как бы то ни было, теперь румынское общество очень дурно настроено против Германии, а также против Австрии вследствие таможенной войны, дошедшей до того, что австрийцы готовы делать нам разные льготы, например, впускать нашу немытую шерсть, лишь бы повредить Румынии, и теперь как раз время для нашего по крайней мере политического и экономического сближения с Румынией, для возможного еще отрезвления румын. Многие понимают это и в Румынии, и во время моего пребывания в их более серьезных газетах с удовольствием и с похвалой качеству и дешевизне указывалось на первую большую партию русского сахара, привезенного пароходом компании князя Гагарина по Дунаю. К осени должна быть заключена и нами новая торговая конвенция с Румынией, и многое будет зависеть от того, как она будет составлена. Насколько это важно, лучшим доказательством служит тот интерес, который придают этому вопросу австрийские газеты: такая большая газета, как "Neue freie Presse", со злорадством предсказывает неудачу этой конвенции, так как мы, русские, захотим непременно снабжать Румынию нашим керосином, между тем как она поощряет это производство у себя. Но мне кажется, что мы можем найти другие рынки для петролеума и даже нашли такой в Турции, а хороший торговый трактат в том и должен состоять, чтобы не навязывать соседям как раз того, что у них производится и может самостоятельно развиваться, а наоборот, со взаимною выгодой ввозить то, чего у них недостает и что во всяком случае было бы ввозимо кем-нибудь другим. Если заняться этим вопросом, то можно опять завязать более тесную связь с Румынией, связь, которая будет находить свою поддержку как в современном нерасположении румынского общества к двум западным империям, так и во врожденной симпатии к нам родственного нам румынского народа.
   Однако пора кончить. Пока я сводил итоги своих впечатлений о Яссах и делал про себя все эти соображения, курьерский поезд давно уже, свистя и пыхтя, уносил меня в даль от русской границы из Ясс в Австрию к красивой, но коварной Вене.
   

II
Из Гейдельберга

   Я должен был бы описать вам Вену, в которую направился из Ясс, но я не берусь за это, с одной стороны, вследствие кратковременности моего последнего пребывания в ней, главным же образом оттого, что при всех моих посещениях, в те ли раза, когда я посвящал свое время изучению памятников искусства, находящихся в Вене, в те ли раза, когда хотел войти в общий поток беззаботной веселой венской жизни, Вена оставляла во мне одинаковое впечатление, не вполне ясное, не поддающееся никакому анализу, полное противоречий. Говорить нечего, в Вене есть много интересного: множество чудных произведений искусств всех времен, сам город прекрасно распланирован и еще лучше обстроен, в Вене можно слушать прелестную музыку, посещать отличные театры, и этим, конечно, спешит воспользоваться всякий приезжий, но если дело коснется характеристики самой Вены, ее жизни, то ее нельзя назвать столицей искусств, никто не решится дать ей название современных Афин. Здесь искусство не святыня, как это было там, как это теперь в Дрездене, не есть потребность живой артистической натуры человека, с детства привыкшего к красотам природы, к вечно голубому небу, не есть выражение характера целого народа, как это, например, в Италии; здесь искусство не есть цель, ни даже прекрасное средство, возможно, лучшего поклонения Божеству, как это было в Средние Века; нет, в Вене вся эта красота, всё это изящество производит впечатление декорации ее, в сущности, самой утилитарной, самой меркантильной, от всех идеалов добра и красоты удаляющейся жизни. Вся эта обстановка существует как бы только для того, чтобы привлекать больше иностранцев к этой жизни, как богатые декорации в современной бессодержательной пиесе, эти изящные формы для того, чтобы на них остановился глаз кишащего по улицам делового люда, эта музыка для того, чтоб отдыхало ухо космополита банкира, утомленное звоном золота и биржевыми криками. Если турист займется в Вене изучением искусства, если он начнет вам говорить о всех произведениях современной архитектуры, об исторических воспоминаниях, пробуждаемых видом древних храмов, если он станет описывать музеи и картинные галереи, распространяться о чудной опере, об исполнении драматических пиес, он даст вам одностороннее понятие о вынесенном им впечатлении, вы не будете знать об утомляющей его при этих условиях суете венской жизни, еще менее будете вы иметь представление о самой этой жизни, которая, как я сказал, никакой внутренней связи с окружающею обстановкой не имеет и находит себе выражение разве только в одном роде произведений искусства -- в шумных опьяняющих вальсах, в гривуазных оперетках Штрауса. И как у каждого почти человека бывает настроение, когда он с удовольствием пускается в тур вальса, так может и приехавший турист окунуться в водоворот венских наслаждений, несколько времени забыться в ежедневных удовольствиях, но как может он описать вам свои впечатления вальса, и что это за жизнь, которая вся из себя представляет вальс в красивой обстановке, оперетку при декорациях жизненной драмы? Примирить все эти противоречия своих впечатлений я не сумел, оттого не берусь дать верную оценку венской жизни, а перехожу к дальнейшему своему путешествию и остановлю ваше внимание на Гейдельберге, где была моя следующая остановка и куда я приехал в три часа дня при очень неблагоприятной погоде. Гейдельберг -- это мой старый знакомый, дорогой по воспоминаниям город, и увидать его было для меня особенным удовольствием. Какое-то особенное волнение, испытываемое человеком, когда он возвращается в родной уголок, стало охватывать меня еще за два часа до остановки поезда, и тем сильнее было огорчение, причиненное мне проливным дождем и туманом, лежавшим на прелестных окружающих Гейдельберг горах, скрывавших от меня милые очертания знаменитых руин Schloss'a. Гейдельберг, очень старинный, как известно, город южной Германии, и теперь еще очень не велик и состоит собственно из одной длинной улицы, идущей параллельно Некару по его левой стороне и переплетаемой многими небольшими переулками, упирающимися с одной стороны в набережную Некара, а с другой в так называемую Anlage. Это хорошая тенистая аллея у подошвы горы, замыкающей Гейдельберг, по которой расположен ряд новых изящных гейдельбергских зданий, начиная с нескольких больших гостиниц. Существование этой одной улицы еще в древности подтверждается многими историческими известиями и между прочим не так давно найденным и изданным старым планом города, составленным за 300 лет. План этот настолько верно передает общий характер современного Гейдельберга, этого так тесно, но так живописно лежащего между двумя рядами гор городка, что его без труда может узнать всякий знакомый с ним в его современном виде. Но насколько говорят сохранившиеся старые церкви, здания, например замечательный дом теперешней гостиницы "Zum Ritter", а также и архивные данные, город начал свое существование в противоположном конце, против современного вокзала, выше по Некару, более в глубине той лощины, в которой он лежит, под тою горой, на которой высится знаменитый Замок. Потом, разростаясь, он стал выдвигаться вперед к более открытому месту. Конечно, это движение пошло теперь еще далее, и уже теперь есть ряд более проектированных, чем застроенных улиц, расположенных у самого вокзала и которые идут далее направо в перпендикулярном к Некару направлении уже в открытой местности. Между тем и другая сторона Некара со своими постройками и предместиями составляет теперь почти нераздельную часть города и застраивается везде, где есть возможность поставить здание, где не мешает крутизна горы, покрытой виноградником и лесом, между которыми вьется прелестная, знаменитая своими видами дорога Philosophenweg и где за деревьями скрывается в овраге известная своими дуэлями Hirschgasse. Но не столько старинные здания, которых в целости почти не осталось после двукратного нападения французов и произведенных ими пожаров в конце XVII века, сколько весь ход гейдельбергской жизни, мирной, бюргерской, сколько общий вид города с его узкими улицами, высокими крышами придает ему какой-то средневековый характер, делает его особенно симпатичным. При этом нужно заметить одно, что впечатления человека, пожившего в Гейдельберге мирною, но плодотворною умственною жизнью, и впечатления туриста совсем не одинаковы, хотя и те и другие ему очень благоприятны. Зимой Гейдельберг представляет из себя именно тот средневековый университетский город, о котором я говорил, и в этом всё его значение; все интересы посвящены университету и студентам, и за этим чудным пятивековым рассадником наук не замечаешь течений и волнений современной жизни. Совсем другое Гейдельберг летом. Тут он является одним из самых модных мест для посещения туристами, в особенности пациентами из Баден-Бадена и англичанами по дороге с родины в Швейцарию и обратно. С этим меняется и весь характер города и вся обстановка: по улицам усиленное движение, студенты теряются за англичанами с Бедекером под мышкой, на магазинных окнах являются выставки, рекламы, и наконец, многие туристы, останавливаясь на какие-нибудь два дня в почти загородных гостиницах, идут оттуда и ездят на горы, на Замок, на тот берег Некара и таким образом совершенно упускают из виду самый настоящий характер этого уютного и гостеприимного городка, как-то особенно дорогого немцу, особенно милого иностранцу, более всего воспетого немецкими поэтами. Конечно, нельзя не признать некоторой доли поэтического увлечения, когда Гейдельберг в устах Шеффеля становится городом, расположенным Am Neckar und am Rhein, между тем как последний едва различается с высоты соседней горы, но во всяком случае что-то глубоко-национальное, местами общечеловеческое, не чуждое и духу иностранца, представляют из себя все стихи, посвященные этому городу и собранные теперь в один сборник по случаю наступающего университетского юбилея.
   Если, с другой стороны, подвергнуть анализу свое чувство симпатии к Гейдельбергу, если вы постараетесь отдать себе в нем отчет, вы себе ответите, что главный секрет этого чувства -- условие, без которого Гейдельберг не был бы самим собою, заключается в двух его исторических памятниках: во-первых, в Замке, отыгравшем свою историческую роль, но тут же стоящими руинами напоминающем о радостных и печальных прошедших временах; во-вторых, в университете, пять веков служившем развитию Германии, культуре всего человечества и теперь еще цветущем в полноте своего зрелого возраста. Эти два ветерана придавали и придают этому маленькому городку значение когда-то политического и умственного, теперь только умственного центра культурной нации, ныне собранной в одно великое государство.
   

III
Университетский юбилей в Гейдельберге

   Чтобы понять всё значение пятистолетия Гейдельбергского университета, чтоб оценить по достоинству не только его столь долгое, столь стойкое между разными ненастьями существование, но и его столь раннее основание, нужно вспомнить и представить себе, что было здесь 500 лет тому назад, что значило в то время основать университет. То были времена междукняжеских и рыцарских войн, захватов чужих прав и чужой собственности, были времена процветающей схоластики, спора реалистов с номиналистами, наконец это было время раскола на папском престоле, известного "авиньйонского пленения" пап. И вот в этом мраке, когда умственная жизнь была уделом лишь немногих избранных, большею частью далеких от жизни монахов, когда в нем сияли только пять светочей науки, с востока -- Прага и Вена, с запада -- университеты Парижский и Оксфордский и с юга -- Болонский, один из самых воинственных князей Германии, курфюрст Рупрехт I, зажег своею закаленною в боях рукой новый светильник знания в самом лоне Германии. Ведя всю свою жизнь войны, между прочим с собственным дядей, ради нарушенных этим наследственных прав, Рупрехт на 77-м году своей жизни положил основание университету. Это не значит, что он об этом ранее не думал; наоборот, он, по-видимому, лелеял эту мысль несколько времени, он всегда сознавал пользу образования. Хотя он сам себя характеризует в письме к Карлу V Французскому как человека необразованного, Рупрехт обладал самым, может быть, истинным просвещением, которое не позволяет человеку довольствоваться своими знаниями, своим опытом и заставляет искать себе помощи у других. В упомянутом уже письме он высказывает желание иметь просвещенных советников, и еще до основания университета собирались при его дворе ученые и писались по его поручению исторические рассказы. Не подлежит сомнению, что большое влияние в смысле этих вкусов имел на Рупрехта его зять Карл IV Богемский, один из самых образованных князей того времени, и его столица Прага являла добрый пример государственного процветания при помощи университетского просвещения. Наконец, внешнею причиной основать высшую школу в Гейдельберге могло быть положение, принятое Парижским университетом в папском расколе. Между тем как Рупрехт стоял за нарушенные права папы Урбана VI и за него же высказались несколько выдающихся парижских профессоров, между прочим Лангенштейн, явившийся первым в то время горячим поборником идеи собора, и Марсилий из Ингена, большинство Парижского университета, до тех пор немцами очень посещаемого, высказалось за Климента VII. Это привело к удалению недовольных германцев и этих знаменитостей из Парижа. Тогда Лангенштейн занялся устройством Венского университета, а Марсилий стал советами и указаниями помогать Рупрехту открыть несхизматический университет с благословения папы Урбана VI, в противовес Парижу. Этим определяется и весь характер основания университета. Во-первых, разрешение папы, подписанное им в конце 1385 года, до объявления которого не было предпринято ничего официального, во-вторых, смысл указа Рупрехта, конечно, составленного Марсилием, в котором как на идеал устройства указывалось на Парижский университет, наконец, действительно и сам порядок устройства нового университета по избранному образцу. Гейдельбергский университет не развивался из какой-нибудь другой низшей школы постепенно, а вырос совершенно самостоятельно, и этим он обязан более всего Марен - лию, применившему к этому делу всю свою опытность бывшего парижского профессора и ректора. Оттого его по справедливости называют древние источники fundator или initiator universitatis. Таким образом 18 октября 1386 года собрались несколько слушателей и три профессора в церковь Святого Духа, существующую поныне и имеющую важное значение в юбилее, и в присутствии курфюрста отслушали божественную службу, совершенную профессором богословия Регинальдом из Альны. На следующий день было приступлено к чтению лекций: Марсилий читал по логике в 6 час<ов> утра, в 8 часов начал Регинальд свое толкование Послания к Титу, а в 1 час раскрыл профессор университета atrium (филологического) Гейльман Вуненберг из Вормса пред своими слушателями физику Аристотеля. Интересны условия, какими обставил Рупрехт жизнь учащих и учащихся в его университете. Во-первых, -- что в те времена имело громадное значение, -- он обеспечил им личную безопасность в городе и на пути в Гейдельберг; во-вторых, он постарался сделать им жизнь как можно дешевле, в виду чего особая комиссия таксировала квартиры в городе и, наконец, он избавил их от налогов и не только прямых, но и некоторых косвенных: владелец виноградников мог продать до двух подвод с вином без уплаты акциза. Говорить нечего, что плата за лекции была самая незначительная, что жалованье первого профессора Марсилия достигало только 200 флоринов. Как бы то ни было, университет стал расти и развиваться: вскоре после основания в нем прибавился четвертый профессор, студентов скоро набралось до 130. Он имел свои четыре факультета (юридический, богословский, медицинский, артистический), управлялся ректором и советом профессоров, скоро получившим название сената, охранялся своим педелем. Так длилось до реформации, пока университет находился под высшею опекой Церкви и папского престола. Степень этой тогдашней связи университета с Церковью лучше всего видна из следующего аллегорического рисунка, изображенного на старинном университетском скипетре: он представлял из себя вырезанную часовню в готическом стиле, и внутри часовни изображены были четыре ученика и учитель на кафедре. Учитель -- это Божественный Младенец Иисус Христос, а четыре ученика должны были означать четыре факультета.
   Нельзя сказать, чтобы реформация принесла много жизни, много новых сил в университет. Гейдельберг был долго ареной религиозных распрей и притом не только между католиками и протестантами, но и между разными протестантскими сектами. Правда, университет был реформирован в 1558 году Меланхтоном, самым тяжким из немецких реформаторов, но скоро он стал рассадником кальвинизма, что одно говорит не в пользу широкого и многостороннего развития наук. В 1622 году постигла новая катастрофа Гейдельбергский университет: религиозная борьба, перешедшая в Тридцатилетнюю Войну, выбрала, между прочим, и Гейдельберг театром своих действий, и после взятия города в нем были снова водворены иезуиты; город весь пострадал, университет опустел, так что в 1626 году в него записался только один новый студент; наконец была ограблена его драгоценная библиотека Palatina, находившаяся в церкви Св. Духа, и перевезена в Рим.
   Как на один из самых важных моментов из дальнейшей жизни университета нужно указать на происшедшую в нем в 1804 году реформу, давшую ему новые силы, новые физические и материальные средства для развития. Действительно, ничего печальнее нельзя себе представить положения его в конце прошлого столетия: потеря недвижимой собственности, долги до 100 тысяч флоринов, неимение в продолжение десяти лет студентов, число коих не превышало 93 и падало до 37, заполонение кафедр чужеземными, далекими Германии по духу профессорами-французами лазаристами (бывшими иезуитами), вот что представляла из себя Academia Ruperta, когда Гейдельберг перешел к Баденскому герцогу Карлу-Фридриху. Этот последний немедленно взялся за реформу университета: он дал нужные средства, он пригласил знаменитых профессоров, как богослова Дауба, юриста Крейцера, Цахариэ и т. д., он, можно положительно сказать, переосновал университет, который по справедливости ознаменовался его именем, присовокупив оное к имени первого основателя: Ruperto-Carola. С тех пор начался период полного процветания университета. Здесь читали на богословском факультете Эвальд и Неандер, здесь издавались Studien профессорами Даубом и Крейцером, в которых помещались такие работы, как обзор Гримма древне-германской поэзии, статьи Гейзе, Дресслера и др., здесь вел Тибо свою полемику с Савиньи. Первым после реформы прославился юридический факультет, но потом очень возвысились и другие. И теперь славящийся медицинский факультет не так давно был первым в Германии, а естественный факультет, пожалуй, до сих пор не уступит своего первенства. Из умерших знаменитостей за это столетие, кроме упомянутых, можно назвать по юридическому факультету Роберта Моля, Блунчли и цивилиста Рено, умершего два года тому назад, которого я еще помню бодрым стариком, собиравшим на свои лекции немногочисленных, но самых старших сериозных слушателей. На медицинском факультете из знаменитостей, которых помнят еще благодарные пациенты, можно назвать Хелиуса и Фридрейха, между прочим очень любимого русскими и им платившего тою же симпатией. Память о нем живет: он был любим не только как ученый, но и как человек. Его преемник, знаменитый ученик его, Эрб продолжает еще поддерживать его традиции. Есть знаменитости по разным специальностям: хирург Черни, физиолог Кюне и т. д. Наконец, по философии и истории нужно сказать, что Гейдельберг имел профессором два года Гегеля и подолгу Гервинуса и Шлоссера. И если теперь менее бросаются в глаза знаменитые имена, то это является, с одной стороны, признаком общего высокого уровня преподавания, когда известное количество знаменитостей может поддерживать правильный ход университетских занятий, не прибегая к искусственному переманиванию профессоров, чем Гейдельберг никогда не занимался, но от чего всегда страдал; с другой стороны, есть следствие искусственного подъема Берлинского университета, куда ушли из Гейдельберга Дюбуа-Реймон, Целлер, Гельмгольц и историк Трейчке. Но тем не менее здесь еще теперь не то что доживают свой век, но работают с полною энергией такие знаменитости, как химик Бунзен, который, при своих семидесяти пяти летах, очень бодр, жив и весел, хотя плохо слышит, и историк философии Куно Фишер, сочинения которого переведены на все европейские языки и особенно популярны благодаря ясности изложения. По церковной истории здесь известный своими сочинениями Гаусрат, может быть, повредивший сериозности своей репутации, хотя выигравший в популярности своими историческими романами под псевдонимом Тейлора. Своими трудами по сравнительной анатомии известен здесь профессор Гегенбаур, последователь Дарвина. Наконец по политической экономии здесь читает Книсс, сериозный представитель исторической школы. Называя эти имена, я имею в виду неверное суждение, будто Гейдельбергский университет падает, -- суждение, которое высказано было в одной русской газете туристом, причислившим Бунзена к умершим. Особенное достоинство Гейдельбергского университета я вижу в общем строе преподавания и обилии умственных даров, расточаемых им во все стороны Германии. Не мало пользовались и русские от этих даров, и как одного из самых знаменитых ученых, лично здесь занимавшегося и руководившего занятиями молодых людей, назову Н. И. Пирогова, которому предание, между прочим, приписывает мысль основания здесь русской читальни. Эта читальня существует двадцать пять лет под именем Пироговской, конечно, отчасти благодаря любезности некоторых издателей, посылающих свои газеты и журналы безвозмездно, главным же образом благодаря постоянной солидарности здесь русских, умело хранящих это общественное добро. Русская читальня служит для русских сборным пунктом удобных встреч и справок и получила свою самостоятельную физиономию. И теперь, по случаю юбилея, подобно другим домам, благодарные русские вывесили из окон читальни русские флаги, служившие ей три года тому назад во дни Священного Коронования.
   
   Heidelberg.
   31 июля 1886.
   

IV
Юбилей Гейдельбергского университета

   Что касается современной университетской жизни, то Гейдельберг, без сомнения, принадлежит к тем немногим городам, где она сохранила свой первоначальный, чисто национальный характер. Академическая свобода во всех значениях этого слова сохранилась здесь так, как не могла сохраниться в больших городах. Нигде нельзя лучше составить себе программу и порядок изучаемых предметов, как здесь, но с другой стороны, здешнее отсутствие контроля побуждает многих веселящихся корпорационных студентов совсем пропускать первые два-три семестра и брать весь труд работы на последние годы. Много сериозных услуг для поддержания как внешней, так и внутренней дисциплины, для укрепления германского самосознания и патриотизма оказало существование корпораций и буршеншафтов, но вместе с тем в них набирается всё более и более ложного, условного, отжившего свой век и теперь искусственно поддерживаемого. Впрочем, лучше всего расскажу вам подробности здешней университетской жизни, по которым можно иметь о ней ясное понятие.
   Ректором университета с начала этого столетия всегда был тот или другой великий герцог Баденский; проректор, выбираемый на год из числа ординарных профессоров, управляет университетом вместе с советом-сенатом.
   Преподавание ведется по семестрам: летнему -- от конца апреля до конца августа, и зимнему -- от средины октября до марта. Студент иматрикулированный, то есть занесенный в списки студентов, по уплате 20 марок и выслушании главных правил университета, свободен выбирать себе предметы для слушания на всех факультетах. Он ходит с своею тетрадкой от одного профессора к другому, и тот заносит его в списки своих слушателей, за что через квестуру получает с него почасную плату. Случается и так: облюбуешь себе в объявленной программе какой-нибудь курс и едешь к профессору записаться. Он вас любезно принимает и заявляет: "Вы первый пожелали меня слушать; если найдете еще двух охотников, я с удовольствием буду вам читать, а одному нельзя". И говорит он это не конфузясь, потому что он может иметь в другой раз и 40 слушателей и больше, а теперь или предмет выбрал неудачно, или часы назначил неудобные. Срок, когда начнется первая лекция, и аудитория, где будет читаться, обыкновенно объявляется профессором на бумажке, вывешиваемой в передней или в коридорах. Такая же бумажка с любезными извинениями висит на дверях аудитории, если профессор не мог прийти и не предупредил заранее. Входит профессор четвертью часа позже -- academischer Viertel -- назначенного времени; лекция собственно продолжается 3/4 часа. Студенты, при входе его, слегка привстают и вместе с тем пристукивают ногами по полу в знак приветствия. Тем же сопровождается и конец лекции, что не имеет значения аплодисментов. Таковыми можно считать только единодушное ровное топание в такт, начавшееся еще до спуска профессора с кафедры. Иногда эти топания подымают в аудитории целые столбы пыли со старых полов. Как нарушение принятых приличий считаются рукоплескания, а также среди лекции топанье. Некоторым самолюбиям бывают приятны и нарушения, и я сам помню приятные улыбки по этому поводу одного из самых аплодируемых профессоров, Куно Фишера. Есть также способ выражать свое неодобрение профессору, это шаркание ногами. Очень редко, почти даже никогда не случается, чтобы вся аудитория таким образом выразила свое недовольство; чаще шаркание ногами раздается, когда профессор, увлекшись, заговорит или задиктует слишком скоро. Иногда зашаркает отдельное лицо, оскорбившись, например, за свою религию или национальность; я помню, как это сделал поляк на лекции государственного права. Есть профессора, за которыми студенты почти не берутся записывать, например Куно Фишер. Только года, имена философов он диктует и пишет на доске краткую схему философской системы; далее же его речь льется так быстро, что нет возможности записывать. Другие профессоры просто читают медленно, предоставляя слушателям отмечать что они захотят. Есть наконец и такие, которые делят свой курс на параграфы и сперва расскажут своими словами содержание параграфа, а потом диктуют его в кратких, но точных словах. Это очень удачный способ в определениях права. Отношения между профессорами и студентами довольно простые и дружеские, хотя теперь уже не всегда. Некоторые профессоры хотят это поддерживать искусственно, и в мою бытность здесь, я помню, как один профессор, один из самых холодных по природе и гордый своим прусским происхождением и званием члена Баденской палаты, пригласил нас к концу семестра к себе на вечер, кончившийся очень хорошим, но очень чопорным ужином. С другой стороны, бывают очень симпатичные пивные коммерсы, или даваемые в честь отъезжающего профессора, или просто с участием профессоров, на которых легко и свободно течет разговор, где тосты сопровождаются часто очень тонкою пикировкой между учителями и учениками. Я, кажется, не ошибусь, если скажу, что этот обычай более всего уцелел теперь у медиков. Собственно университетские экзамены здесь есть только одного рода, так называемые докторские, если не считать имеющегося у медиков предварительного экзамена physicum. Докторский экзамен далеко не обязателен и даже составляет роскошь в виду своей дороговизны (от 300 до 450 марок), с одной стороны, и отсутствия прав, с другой. Действительно, кроме людей, идущих по ученой карьере и читающих при университете, для которых докторская степень обязательна, это звание имеет лишь почетное значение. Тем не менее его довольно часто домогаются здесь в виду его почетности. Права для службы достигаются здесь только выдержанием государственного экзамена, который по некоторым специальностям проводится даже не здесь, а в самой столице герцогства Карльсруэ. Для допущения к экзамену нужно представить свидетельство о слушании предметов своей специальности во время по крайней мере шести семестров (у медиков 10). Конечно, большинство сериозных профессоров дают такие свидетельства лишь тем студентам, которые постоянно следили за их лекциями, принимали участие в colloquim'ax, семинарах, подавали срочные рефераты, занимались в лабораториях и практиковали в клиниках. Таким образом студенты, которые не сразу собрались заниматься после поступления в университет, проводят много лишних семестров, пока не наберут количество обязательно прослушанных предметов. Но как общий тип теперешнего студента следует видеть не в члене корпорационного буршеншафта, а, напротив, в вольном студенте, очень хорошо умеющем разделять время между лекциями и питьем пива. Они очень усердно посещают по утрам лекции, а по вечерам собираются небольшими товарищескими кружками пить пиво. После некоторого пребывания в университете, когда занятия требуют больше времени, а потребность поделиться мыслями, составить какую-нибудь связь с людьми ваших интересов сказывается сильнее, они устраиваются иначе: присоединяются к одному из существующих здесь научных Verein'oB, где они за кружкой пива или в загородном пикнике соединяют приятное с полезным, дружескую беседу с научными спорами. Совершенно другое впечатление производит на всякого, совершенно другой характер носит жизнь корпорационных студентов. Со внешней стороны их можно сейчас узнать по их форменным шапочкам, по громадным сопровождающим их собакам; их всегда можно встретить группами на улицах, в кондитерских и реже всего в университете. Когда они занимаются сериозно, тогда они уже отдаляются от корпорации, оставаясь лишь почетными членами их, а собственно показная жизнь корпорации совершенно далека от университета и науки. Они имеют каждая своего председателя, который пользуется у них довольно большою властью и председает на их собраниях. День кор-студенты проводят обыкновенно почти весь вместе по заранее определенной программе. В таком-то часу в пивной, в таком-то часу в кондиторской, потом в Hirschgasse упражняются в фехтовании или присутствуют на дуэли; вечером собираются в свое собственное помещение, где опять пьют и поют. Дуэли здесь не опасные, не смертельные; метят около лица, не закрываемого и получающего обыкновенно шрамы. Вот такой шрам и составляет гордость молодого фукса, который им крещен в бурша. Корпорации, которых в данное время в Гейдельберге пять, имеют давнишнее историческое происхождение и имели громадное значение в развитии студенческой жизни. Еще в прошлом столетии был в университете обычай разделяться студентам в отдельные группы по месту своего происхождения. Из этих групп, довольно обширных, стали выделяться меньшие ордена, в которых соединялись некоторые особенно близкие по рождению и убеждениям студенты. Вот эти два рода групп были заменены в начале этого столетия корпорациями, которые соединили в себе начало происхождения со свободным выбором. Старейшая корпорация здесь Швабы, основанная в 1810 году. Но она теперь занимает не первое место, которое принадлежит Саксо-Боруссам, в составе которых более всего прусаков, как указывает уже и имя. Эта самая богатая и самая аристократическая корпорация обязана, вероятно, своим возвышением как этим двум причинам, так и общему возвышению, внутренней и внешней дисциплине прус<с>аков. Всегда более или менее строго аристократический характер корпораций еще с первых времен породил, в противовес им, другие более демократические соединения, получившие название буршеншафтов. В прежние времена корпорации и буршеншафты были официальными представителями студенчества и посредниками между им и начальством. Но теперь, в виду большого количества не причисленных ни в какое общество студентов, это идет иначе. Для официального представительства начальством признаются выборные, в число которых, кроме одного представителя от каждой корпорации, буршеншафта и ферейна, входят по два человека простых студентов. Этот совет выборных играет, между прочим, большую роль в наступающем юбилее: они раздают билеты для входа студентам, принимают почетных гостей, старых членов корпораций, заведуют устройством большого студенческого коммерса и приглашают на него гостей. Завтра начинается официальное торжество юбилея праздничным богослужением и актом в университетской aula, где явятся все депутации с поздравлениями, и потом каждый день идут торжества. Во всем Гейдельберге необычайное оживление, квартиры переполнены, многие принуждены останавливаться в соседних городах и сюда ездят каждодневно. Одно смущает всех и составляет тему всеобщих разговоров, -- это постоянно собирающиеся на небе тучи и перепадающие дожди, которые портят богатые декорации домов и грозят помешать исполнению всей программы.
   

VIII

   <...>
   У нас принято смеяться над немцами, что они ни на одном празднике не могут обойтись без такой исторической процессии, но я нахожу очень симпатичною это привычку. Что может быть лучше, приятнее и поучительнее в день какого-нибудь юбилея, в минуту какого-нибудь современного торжества, как не оглянуться с благодарностью на прошедшее своей жизни со всеми его хорошими и дурными сторонами, прошедшее, генетически создавшее и настоящие условия нашей жизни; что может быть эстетичнее в этой настоящей нашей столь бедной красками жизни, как оживить праздник разнообразными костюмами, орудиями и воскресшими образами своей родной старины?
   Так и Гейдельберг, история которого тесно связана с университетом, устроил по случаю юбилея последнего историческое шествие, изображавшее прошедшие исторические лица и события начиная от основателя университета Рупрехта I и кончая студентами современных корпораций и аллегорическим изображением Германской империи.
   Можно себе представить, сколько вложили гейдельбергцы старания в устройство этого патриотического празднества. <...>
   Шествие длилось 20 минут и представляло большое разнообразие фигур и костюмов, большое количество разных животных, начиная с лошадей и кончая волами и охотничьими собаками, и вообще оставляло все-таки впечатление изящного и интересного.
   Самые разнообразные мысли прошли в моей голове при этой процессии.
   Я невольно сравнивал наш бедный оригинальностью век, современную серую толпу с пестрыми оригинальными костюмами минувшего времени. Я думал о том, какое слабое подражание имеем мы в этой процессии, какое действительное богатство и изящество, какая оригинальность должны были быть в тогдашней действительности, ныне лишь копируемой пред нами жизни. Я думал это, сравнивая впечатление виденных мною за неделю пред тем в северной Германии католических процессий с тою церковною процессией, которая была вставлена в феслщуг. Какая разница между настоящею благоговейно идущею за образом толпой и ее копией, какая роскошь настоящих риз и одежд в сравнении с костюмами праздничного дорого стоящего шествия! Каково должно было быть художественное впечатление настоящих охот Карла-Филиппа, действительного подъема наук и искусств Оттоном-Гейнрихом, действительного первого въезда в город жены Фридриха V Елизаветы Английской. Какая скорбь должна была пройти по стране, какой мрак поселиться в душе каждого в печальные годины Тридцатилетней и французских войн, если теперь на постороннего как-то грустно действовал вид черного рыцаря и черного траурного коня без седока, изображавших эти события.
   Нет, самые небольшие проявления действительной жизни, самые незначительные настоящие следы прошедшего гораздо более говорят человеческому духу, чем всевозможные представления. Оттого сильнее и красноречивее говорят камни и руины Гейдельбергского замка о прошедших временах, яснее представляют все периоды пфальцской истории, чем полный людей фестцуг. Оттого мне больше осталось впечатления на душе, чувств в сердце, раздумий в голове от копотного, шумного, но оригинального и реального факельцуга студентов, чем от стройного и роскошного, но лишь подражательного исторического шествия.
   

IX
Рейн

   Поездка по Рейну от Майнца до Кёльна или по крайней мере до Кобленца представляется чем-то почти обязательным для путешественника, находящегося в этой части Германии. Оттого необыкновенное оживление представляет майнцская пристань каждое утро пред отходом скорого парохода. Множество пассажиров спешат на пароход с вокзала и из гостиниц, занимают поудобнее места на палубе, запасаются панорамами рейнских видов: пред вашими глазами так и мелькают туристы с биноклями через плечо, красные переплеты Бедекера, пестрые дорожные пиджаки и фигуры англичан, их обладателей. К девяти часам наконец всё понемногу успокаивается и пароход трогает вниз по Рейну.
   Странно первое впечатление, испытанное мною в начале такой поездки. Как я выше сказал, поездка по Рейну -- вещь до того обязательная, что красоты его становятся совершенно не в том порядке, как вообще красоты природы. Здесь не природа охватывает вас незаметно своими прелестями, здесь не она действует на вас всеми своими средствами, изяществом форм, пестротой красок, эффектами освещения, ароматичностью воздуха, здесь, как и в некоторых других патентованных местах, как напр<имер> на высоте Риги, вы осматриваете природу как какую-нибудь картинную галерею, вы как бы по каталогу высматриваете и критикуете частности и этим ослабляете общее впечатление. И как та же картина может вам понравиться отдельно где-нибудь в частном доме и показаться слабою и скучною в большой картинной галерее, так и пейзажи Рейна от Майнца до Бингена, очень не дурные сами по себе, не представляют ничего особенно поражающего вас или соответствующего вашим ожиданиям.
   Скажу правду, меня постигло известное разочарование, когда пред нами открылось первое место, имя которого мне приходилось не раз читать в России, хотя, положим, главным образом на прейс-курантах вин, на которое было указание Бедекера и потому устремились все бинокли, я говорю о замке Иоганисберге. Ни здание в архитектурном отношении, ни гора, представляющая довольно правильный усеченный конус, засаженный ровными четыреугольниками винограда, не представляют ничего красивого или оригинального. Название "замка" даже не подходит к этому зданию: это скорее цветущая доходная ферма богатых людей. Впрочем, это мое разочарование оказалось мне очень полезным, я отдал себе скоро отчет в неправильности требований, предъявляемых нами, туристами, к рейнской природе, в неверности точки зрения критика, которую я невольно принял, и решил более не смотреть в указатели, не выискивать по Бедекеру отдельных мест, руин и скал, а непосредственно отдаться впечатлению истории.
   Но прежде чем говорить об этом впечатлении, я хочу упомянуть о памятнике Германии, воздвигнутом на правом берегу Рейна на высоте горы Нидервальда и обращающем теперь на себя всеобщее внимание Памятник этот так крупно сделан, что его довольно ясно можно рассмотреть невооруженным глазом с парохода, а через бинокль можно даже иметь понятие о барельефах, украшающих пьедестал и знакомых мне уже несколько лет по фотографиям. Конечно, это не дает мне возможности, не посетив памятника вблизи, дать вам художественную его оценку, и оттого скажу несколько слов об его общем виде. Он, во-первых, отлично поставлен, его видно очень издалека, и он действительно господствует надо всеми окрестностями. Памятник на высоком и довольно широком пьедестале, на который ведут с четырех сторон ступени и углы которого украшают гении, представляет из себя громадную женскую фигуру с императорскою короной в правой высоко поднятой руке и с большим опущенным мечом в левой. Как Германия, которую она аллегорически изображает, она оставляет впечатление скорее чего-то великого, чем истинно величественного, но главным образом чего-то самоуверенного, гордого, смело глядящего в глаза судьбе.
   Между тем как мы все рассматривали статую Германии, по левую сторону открылся вид на город Бинген, на реке Nahe, впадающей здесь в Рейн, и после этого Рейн сразу значительно суживается и заворачивает влево и сразу приобретает особенную живописность и историческую прелесть.
   Берега сразу становятся крутыми, то там, то здесь спускаются в воду голые скалы странных форм, на горах чернеют густые леса, зеленеют виноградники. Не широким, но быстрым, красивым синим потоком течет Рейн, постоянно заворачивая и огибая препятствия. Здесь же открываются пред вашими глазами во множестве гордо, как орлы, поместившиеся на высоте скал рыцарские замки или вернее их руины, лучшее выражение гордого воинственного духа их обитателей; лучшее также доказательство их глубокого эстетического вкуса.
   Говоря это, я не думаю, что делаю историческую ошибку. Я могу указать на параллельное явление в русской истории. Известно, что старые русские монастыри, которые в некоторых местах, например, в Поволжьи, положили основание русской колонизации, построены по большей части в самых живописных местах края. Как в этом случае историки указывают, что необходимость и расчет заставляли монахов выбирать эти места, с одной стороны, уединенные где-нибудь в лесу, с другой стороны, близко от воды, от реки, так точно нельзя отрицать, что на Рейне строиться побуждали князей и рыцарей многие политические, военные и хозяйственные условия. Можно было строиться на этих крутых берегах ради безопасности во времена постоянных междуусобий, ради грабительских целей, чтобы брать налоги с проезжавших купцов. Но с другой стороны, можно смело сказать, что если современный тактик найдет более подходящее место по Рейну для каких-нибудь укреплений, для засад, то современный эстетик-художник навряд ли сумеет, несмотря на весь прогресс искусства, найти более изящное, более живописное место для жилья по Рейну, чем средневековые замки. Другими словами, я хочу сказать, что как созерцательная жизнь русских монахов, так и живая, деятельная, грубая, но близкая к природе, не знавшая современных быстрых передвижений и развлечений, жизнь рыцарей предъявляла при выборе местожительства и эстетические потребности, искала в природе не только борьбы за существование, не только удовлетворения телесных потребностей, но и известных нравственных наслаждений.
   Но вернемся к рейнским берегам. Вот налево, на небольшом острове, полуразрушенная башня Mausethurm, украшенная легендой о скупом епископе, съеденном мышами, заведшимися в хлебе, собранном им в ряд голодных годов. Вот замок Рейн- штейн, особенно выдающийся своим положением на громадной скале, причем нельзя разобрать, где кончаются природные камни и начинается искусственная стена, вот опять расширяется Рейн, берега то слева, то справа немного опускаются, опять видно больше виноградников, местами пейзаж оживляется небольшими узкими, в одну улицу, деревнями, отражающими свои здания в воде, например, Лорх, Бахарах с прелестною церковью готического стиля, поражающею вас именно замечательною архитектурною красотой, так как не имеет никаких внешних украшений. Вот на высокой горе красуются руины Шёнбурга. Здесь Рейн делает опять два крутые поворота один за другим, так что пароход оказывается в совершенно закрытом горами и скалами пространстве, напоминающем собою озеро, в особенности одну из местностей Фирвальдштедтского озера. Здесь главный выступ образуется громадною скалой или вернее группой скал, как бы становящеюся препятствием правильному и ровному течению Рейна. Это столь известная скала Лорелей, давшая столько пищи человеческому воображению, бывшая поводом без сомнения многих действительных несчастий на Рейне и еще большего количества легенд. За Лорелей следуют с правой стороны один за другим два замка, первый под названием Katze, сокращенное имя его владетелей графов Кацнеленбоген, второй, прозванный Maus гордыми графами первого, намеревавшимися его поглотить.
   Далее берега Рейна становятся ровнее и площе, но нельзя сказать, чтоб они много теряли в красоте: пейзаж становится шире, и это имеет свою значительную прелесть после плавания между двух хотя и прекрасных, но узких стен. Так продолжается до Кобленца, очень интересной и, по-видимому, очень сильной крепостицы, даже после него. Только после Бонна Рейн становится положительно скучным, и все очень рады, когда добрались до Кёльна.
   Отдавая себе уже там отчет о пережитом в этот день, я не мог не сказать, что Рейн представляет много изящного и прекрасного, не мог не сознаться, что я воспринял множество художественных ощущений, но я не вынес из поездки по нему одно глубоко эстетическое чувство, переходящее в известное нравственное настроение, испытываемое человеком при наслаждении прекрасным и так хорошо определенное Лессингом и В. Гумбольдтом.
   Одну причину этой неполноты впечатлений я указал еще в начале письма, но есть еще и другие. Цельности впечатлений на Рейне мешает быстрота их смены, их пестрота и разнообразие картин, доходящее до противоречия. Действительно, вот пред вами дикая поэтическая скала, но с обоих ее боков вы видите отверстия тоннелей и оттуда ежечасно выкатывает с шумом и треском поезд железной дороги. Вот стройный обращик готической архитектуры, а тут же рядом тяжелый кирпичный сарай, здесь вам всякая руина говорит об исторических событиях, а услужливый кел<ь>нер профанирует их, раздражает вам ухо, желая давать вам свои толкования.
   Повторяю, несмотря на множество благоприятных впечатлений, я не испытал по Рейну того охватывающего вас наслаждения, которое говорит всем вашим нервам и которое я испытал на Южном Берегу Крыма, в Швейцарии и в особенности на Босфоре.
   Давая себе отчет во впечатлениях, произведенных на меня Босфором, я отвечал себе, что сила их происходит не вследствие каких-нибудь отдельных выдающихся красот, но что Босфор оставляет одно общее впечатление необычно удачным сочетанием привлекательных свойств. Действительно, более красивую, чем на Босфоре, природу, в особенности в каком-нибудь одностороннем развитии, мне приходилось видеть не раз, например, море в Крыму, горы в Швейцарии и т. п., но что вас поражает на Босфоре, это замечательная гармония всего окружающего, это редкое соединение чудного голубого неба, блестящей растительности живописных берегов, прекрасной воды, быстрой как лучшая горная река, в своем среднем течении бурная как открытый Океан, около входа в Черное Море меняющая цвета как озеро четырех кантонов в Швейцарии. Прибавьте ко всему этому прелестный, какой-то сладостно опьяняющий вас воздух и вы себе представите испытываемое на Босфоре наслаждение. И наслаждение это у вас не уменьшается, а всё увеличивается от обстановки Босфора. Эта оригинальная архитектура, эта живописная уличная жизнь, эта пестрая восточная толпа лишь дополняют вам картину. Такой гармонии не найти нигде в Европе.
   В этом значении Босфора я окончательно убедился после параллели между ним и Рейном. Действительно, напрасно эта изящная природа говорит человеку об эстетических потребностях, напрасно говорят эти старые руины о прошедших временах, о рыцарской борьбе за честь, о непрочности земной славы, напрасно своим строгим видом говорят эти церкви о тщете всего земного, напрасно зовут они его к небу, всем стремлением своих линий, подымая всё выше и выше свои готические башни -- человек не видит всего этого, не понимает этих указаний, не чует этого зова, он задается утилитарными целями, он эксплуатирует всякий уголок этой земли, он отвращает взор от небес и предпочитает углубляться в недра этой земли, прорывая ее тоннелями. Эти телеграфные столбы, эти тоннели, эти вокзалы и рельсы, этот свист и дым, всё это необходимо при современном строе жизни, но это ужасно дисгармонирует с природой и средневековою обстановкой Рейна. Как противоречивы эти две культуры, современная и средневековая, и как странно видеть здесь следы и той и другой, и как печально видеть побежденною культуру более изящную и, следовательно, более родную этим живописным берегам Рейна.
   Правда, и на Босфоре современный прогресс вытесняет восточную культуру, с каждым днем уступает эта последняя важные позиции своему врагу, но с каким спокойствием она это делает, с каким достоинством она доживает свой славный, вечно новый век. Свойственный магометанству, как религии, детерминизм наблюдается на каждом шагу на Босфоре; он проявляется в каждой позе турка, в его спокойных движениях, во всей обстановке его жизни, в самой восточной архитектуре, кажется мне. Действительно, настанет страшный день, придет грозный "москов", турок знает это, но пока Аллах ведает, когда это будет, он так же невозмутимо сидит на берегу синего Босфора, устремляя свой задумчивый взор в даль горизонта, в волны играющего моря, он тем же полным достоинства жестом отвечает, сидя где-нибудь на базаре, на суетливые расспросы европейца. Пусть скоро практика пароходов совершенно вытеснит гребные лодки, пусть дым их закоптит весь небосклон, но пока так же весело и грациозно, без шума, без резких движений, скользят каики по быстрым водам Босфора. Скоро, может быть, зазвонят колокола на высоте Святой Софии, скоро восстанет на ее главе православный Крест, победитель полулуния, но пока мусульманские мечети так же легко и беззаботно устремляют свои белые, тонкие, как бы точеные минареты в невысокое, но заманчивое голубое небо, всё так же точно выкрикивает ежедневно по нескольку раз мулла на их верхушках "Алла", "Алла", сзывая правоверных на молитву.
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: МВед. 1886. 11 июля. No 189. С. 4; 24 июля. No 202. С. 5; 26 июля. No 204. С. 4; 28 июля. No 206. С. 2--3; 30 июля. No 208. С. 5; 31 июля. No 209. С. 4; 3 авг. No 212. С. 3--4; 6 авг. No 215. С. 5; 12 авг. No 221. С. 4; 11 сент. No 251. С. 4.
   Подпись: И. Кристи.
   
   С. 184. Волочиск -- город на левом берегу реки Збруч, притоке Днестра, основанный в 1463 г. (ныне центр Волочиского района Хмельницкой области Украины).
   С. 186. ...величание Божией Матери... -- Перед 9-й песнью канона на утрени поется величание Божией Матери -- евангельская Песнь Богородицы (Лк. 1: 46--55) с припевом "Честнейшую херувим и славнейшую серафим, без нетления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем".
   С. 186. Великое Славословие -- "Слава в вышних Богу...", песнопение в конце утрени, предваряемое возгласом священника "Слава Тебе, показавшему нам свет".
   С. 187. ...такой грандиозной картины, как в куполе Храма Спасителя... -- Главный купол московского храма Христа Спасителя был расписан И. Н. Крамским в 1863--1865 гг.
   С. 187. ...своими Champs Elysés. -- Елисейскими полями (фр.).
   С. 188. ...против консульской конвенции, заключенной правительством с Германией. -- "Конвенция о совместной торговле между Румынией и Германией от 14/26 ноября 1877 г., подписана в Берлине. Граждане обеих стран имели взаимные привилегии в сфере торговли. Стороны не были вправе внести запрет взаимной торговли на определенные товары, взаимность в установлении тарифов по экспорту и импорту товаров" (Деменчук Д., Лупашку З. Торгово-таможенные правоотношения с европейскими странами во время формирования румынского единого государства // Таможенное дело. 2008. No 2. С. 41).
   С. 188. ...русский вице-консул... -- Кто именно принимал Кристи в Яссах, установить не удалось.
   С. 188. ...против Австрии вследствие таможенной войны... -- Торговые отношения с Австрией Румыния восстановила только в 1893 г., новая конвенция вступила в силу 2 (14) июня 1894 г. (Там же).
   С. 188. ...пароходом компании князя Гагарина... -- Имеется в виду пароходство "Торговый дом Князя Юрия Гагарина и Ко".
   С. 188. К осени должна быть заключена и нами новая торговая конвенция с Румынией... -- Новая конвенция была заключена 4 (16) ноября 1886 г.
   С. 188. ..."Neue freie Presse"... -- Ежедневная австрийская газета, выходившая в 1864--1939 гг.
   С. 190. ...знаменитых руин Schloss'a... -- Имеется в виду Старый замок (Altes Schloss) конца XIII -- нач. XIV в., возвышающийся над Гейдельбергом.
   С. 190. ...параллельно Некару... -- Правильно: Неккар (название реки, на которой стоит Гейдельберг).
   С. 190. Anlage -- Кристи жил на этой улице в 1883 г. (см. с. 64).
   С. 191. ...теперешней гостиницы "Zum Ritter"... -- "У Рыцаря" (нем.). Эта гостиница, разместившаяся в здании 1592 г. постройки, существует в Гейдельберге до сих пор. Название происходит от сохранившейся в доме над порталом ренессансной скульптуры св. Георгия, изображающего его на коне в рыцарских доспехах.
   С. 191. Philosophenweg -- Дорога философов (нем.); пешеходная тропа в Гейдельберге с видом на город.
   С. 191. Hirschgasse -- (букв.: Вишневый переулок, нем.) -- старейший, известный еще с 1492 г., гостевой дом с садом в старом Гейдельберге. Во второй половине XVIII -- XIX вв. принадлежал семье Диттеней (Георгу-Адаму, а затем его сыну Йозефу), с 1873 г. владелицей "Хиршгассе" была вдова Э. Диц, дочь И. Диттенея. Здесь была большая зала, в которой студенты устраивали фехтовальные состязания и дуэли; здесь же проходили "коммерши" -- собрания студенческих корпораций (одно из них описано останавливавшимся здесь в 1878 г. М. Твеном в романе "А Tramp Abroad", 1880). "Мензура" (дуэль студентов на рапирах в присутствии зрителей) на Хиршгассе подробно описана Е. А. Штакеншнейдер в неизданном очерке "Гейдельберг летом 1870 года", хранящемся в ИРЛИ. Здание отеля, существующего до сих пор, охраняется в Гейдельберге как памятное здание. См. подробнее: Lorentzen Т. Chronik der Hirschgasse. Heidelberg, 2004.
   С. 191. ...после двукратного нападения французов... -- Имеется в виду война 1688--1697 гг. между Францией и коалицией европейских государств (Война за Пфальцское наследство, война Аугсбургской лиги).
   С. 192. Гейдельберг в устах Шеффеля становится городом, расположенным Am Neckar und am ßhein... -- На Неккаре и на Рейне (нем.); цитата из гимна на стихи Й.-В. Шеффеля "Alt Heidelberg du feine" (1853), положенные в 1861 г. на музыку А. Циммерманом. Кристи не точен, в гимне не говорится, что город стоит на этих двух реках, а лишь замечается, что на обеих ни один город не сравнится с прекрасным и достославным старым Гейдельбергом: "Alt Heidelberg du feine / Du Stadt am Ehren reich / Am Neckar und am Rheine / Kein andre kommt dir gleich".
   C. 193. ...известного "авиньйонского пленения" пап. -- Авиньонским пленением называют период с 1309 по 1377 г., когда резиденция пап находилась в г. Авиньон в Провансе. Последним "авиньонским" папой был Григорий XI, вернувшийся в 1378 г. в Рим. В это время коллегия кардиналов выбрала в Авиньоне другого главу Церкви, что ознаменовало собой начало "великого раскола", когда существовали одновременно папы и "антипапы". Раскол завершился в 1417 г.
   С. 193. ...только пять светочей науки... -- Пражский университет был основан в 1348 г., Венский -- в 1365, Парижский (Сорбонна) -- в 1215, Оксфордский -- в 1249, Болонский -- в 1088-м.
   С. 193. ...с собственным дядей... -- Речь идет об Имп. Людвиге IV, захватившем Пфальц в 1320-е гг.
   С. 193. ...его зять Карл IV Богемский... -- Второй женой короля Карла была племянница Рупрехта I Анна Пфальцская.
   С. 194. ...fundator или initiator universitatis. -- Основатель, инициатор университета (лат.).
   С. 194. ...в церковь Святого Духа... -- Церковь Св. Духа на Рыночной площади, усыпальница Пфальцских курфюрстов, главный храм Гейдельберга.
   С. 194. Вуненберг (Вунненберг) -- в XV в. немецкое название Праги. В "Гражданине" опечатка: "Виненберг".
   С. 194. Флорин (в Германии -- гульден) -- золотая монета весом 339 гр.
   С. 194. Педель (нем. Pedell, от средневек. лат. pedellus) -- надзиратель за студентами в университете.
   С. 195. ...перешедшая в Тридцатилетнюю Войну... -- Война 1618--1648 гг. между двумя группировками европейских государств: Габсбургским блоком, поддерживаемым Католической лигой и Польшей, с одной стороны, и Антигабсбургской коалицией (Голландия, Дания, Франция, Швеция), с другой.
   С. 195. ...после взятия города... -- Гейдельберг был взят в 1622 г. войсками Католической лиги под предводительством графа Тилли, находившегося на службе у курфюрста Максимилиана I.
   С. 195. ...была ограблена его драгоценная библиотека Palatina, находившаяся в церкви Св. Духа и перевезена в Рим. -- Библиотека, открытая в 1430-х гг. курфюрстом Людвигом III в церкви Св. Духа, стала основой Палатинской библиотеки, основанной курфюрстом Отто-Генрихом в 1550 г. В 1623 г. Максимилиан I преподнес гейдельбергское книжное собрание папе Григорию XV, который включил его в Ватиканскую библиотеку. После Венского конгресса, в 1816 г., часть ценных манускриптов была возвращена в Гейдельберг.
   С. 195. Лазаристы (более раннее название -- Конгрегация миссий) -- католическая мужская конгрегация, основанная в 1625 г. св. Викентием де Полем. Название "лазаристы" происходит от монастыря св. Лазаря (Сен-Лазар) в Париже, переданного конгрегации в 1632 г.
   С. 195. ...когда Гейдельберг перешел к Баденскому герцогу Карлу-Фридриху. -- Гейдельберг вошел в Великое герцогство Баденское в 1806 г.
   С. 195. ...пригласил ~ богослова Дауба... -- К. Дауб стал профессором Гейдельбергского университета девятью годами ранее, в 1795 г.
   С. 195. ...юриста Крейцера... -- Ошибка Кристи: Г.-Ф. Крейцер был филологом-классиком.
   С. 195. ...здесь издавались Studien... -- Научный журнал, выпускаемый в Гейдельберге К. Даубом и Г.-Ф. Крейцером в 1805--1811 гт.
   С. 195. ...обзор Гримма древне-германской поэзии... -- Имеется в виду статья В. Гримма "Uber die Entstehung der altdeutschen Poesie und ihr Verhältniß zu der nordischen" ("О возникновении древненемецкой поэзии и ее отношении к северным (поэзиям)"), опубликованной в журнале "Studien" (Bd. 4. Heidelberg, 1808. S. 75--121, 216-- 288).
   С. 195. ...здесь вел Тибо свою полемику с Савиньи. -- В 1814 г. в одном из эссе, вошедшем в книгу "Civilistische Abhandlungen" ("Заметки по гражданскому праву"), А.-Ф.-Ю. Тибо настаивал на необходимости общегерманского кодекса гражданского права. Ф.-К. фон Савиньи полемизировал с ним в работе "Vom Beruf unserer Zeit für Gesetzgebung und Rechtswissenschaft" ("О призвании нашей эпохи в законодательстве и юриспруденции"; 1814).
   С. 196. ...Берлинского университета, куда ушли из Гейдельберга Дюбуа-Реймон... -- Кристи немного неточен: из Гейдельберга в Берлин перешел математик П. Дюбуа-Реймон, однако не в университет, а в Высшую техническую школу. Профессором же Берлинского университета был его брат Э.-Г. Дюбуа-Реймон, никогда не преподававший в Гейдельберге.
   С. 196. ...своими историческими романами под псевдонимом Тейлора. -- Под псевдонимом "Джордж Тейлор" А. Гаусрат опубликовал романы "Antinous" (1880), "Klytia" (1883), "Jetta" (1884) и др. (все выходили в Лейпциге).
   С. 196. ...высказано было в одной русской газете туристом, причислившим Бунзена к умершим. -- Источник не установлен.
   С. 197. ...Н. И. Пирогова, которому предание ~ приписывает мысль основания здесь русской читальни. -- Н. И. Пирогов находился в Гейдельберге с июня 1862 г. и участвовал в организации Русской общественной читальни, открывшейся 20 декабря того же года. Читальня была тесно связана с кругом А. И. Герцена, снабжалась всеми запрещенными в России изданиями. Имя Пироговской читальне было присвоено в честь 50-летия научной, врачебной и общественной деятельности хирурга, в мае 1881 г. В 1920 г. читальня была закрыта, часть книг передана библиотеке Гейдельбергского университета, часть впоследствии оказалась в составе библиотеки Колумбийского университета. См.: О деятельности русской пироговской общественной читальни в Гейдельберге (1862--1920 гг.) // http://www.oldmedik.ru/stati.html.
   С. 197. ...во дни Священного Коронования. -- Имеется в виду коронование Александра III (1883).
   С. 197. ...существование корпораций... -- В Гейдельбергском университете существовало пять корпораций (студенческих объединений, имевших свою символику и уставы) -- швабы, вандалы, ренаны, саксоборуссы, вестфалы.
   С. 197. Буршеншафт (нем. Burschenschaft) -- союз буршей, студенческая община в германских университетах.
   С. 198. ...academischer Viertel... -- Академическая четверть часа (нем.).
   С. 199. ...пивные коммерсы...-- Коммерс (коммерш, нем. Kommers) -- обставленное особенными ритуалами торжественное собрание студенческой корпорации.
   С. 199. Physicum (физикум) -- предварительный экзамен после окончания пятого семестра на медицинских факультетах немецких университетов.
   С. 200. Verein -- общество, союз (нем.).
   С. 200. Кор-студенты -- студенты, принадлежащие к определенной корпорации (нем. Corp).
   С. 200. Hirschgasse -- см. примем, на с. 490.
   С. 201. Aula (от греч. aulh, открытый двор внутри древнегреческого дома) -- актовый зал университета.
   С. 202. Фестцуг (нем. Festzug) -- праздничное костюмированное шествие.
   С. 202. ...французских войн... -- См. примем, на с. 490.
   С. 203. Факельцуг (нем. Fakelzug) -- факельное шествие.
   С. 203. Майнц -- город на левом берегу Рейна, центр земли Рейнлад-Пфальц.
   С. 203. Кобленц -- город на западе Германии, в земле Рейнланд-Палатинат.
   С. 203. ...переплеты Бедекера... -- Популярные путеводители немецкого издательства, основанного К. Бедекером. Их особенностью являлось использование звездочек для указания на наиболее интересные объекты.
   С. 203. ...на высоте Риги... -- гора в Альпах в центральной Швейцарии, на границе кантонов Люцерн и Швиц; высота ее -- 1797 м.
   С. 203. Бинген (Бинген-на-Рейне) -- город в Германии, в земле Рейнланд-Пфальц; с замком Клоп, восходящим к римским постройкам I в. н. э.
   С. 203. ...о замке Иоганисберге. -- Иоганнисберг -- замок и деревня на правом берегу Рейна, знаменитые своим виноделием. Этому месту посвятил стихотворение H. М. Языков ("Иоганнисберг" ("Из гор, которыми картинный рейнский край..."), 1839).
   С. 204. ...о памятнике Германии ~ на высоте горы Нидерваль- да... -- Нидервальд -- парк на горе Рюдерсхаймерберг, в котором на высоте 225 м над уровнем Рейна по проекту И. Шиллинга установлен памятник Германии (1877--1883) в честь создания Германской империи и победы во франко-прусской войне 1870--1871 гг.
   С. 204. ...на реке Nahe... -- Наэ, река в Германии, левый приток Рейна.
   С. 205. ...башня Mausenthurm, украшенная легендой о скупом епископе, съеденном мышами... -- Легенда дала сюжет для баллады Р. Саути "Суд Божий над епископом" и ее перевода В. А. Жуковским.
   С. 205. ...замок Рейнштейн... -- от нем. Reinstein (Рейнский камень), замок, построенный в 900 г.; с конца X в. принадлежал Майнцским архиепископам; в 1825 г. приобретен принцем Фридрихом-Вильгельмом, восстановившим его после запустения.
   С. 205. Аорх -- городок на правом берегу Рейна.
   С. 205. Бахарах с прелестною церковью готического стиля... -- Городок на левом берегу Рейна, известный с IX в., с церковью св. Николая.
   С. 205. ...руины Шёнбурга. -- Замок X в. близ г. Обервезель, с XII в. принадлежавший баронам фон Шёненбергам, в 1689 г. был сожжен французами во время Пфальцской войны. Уже после путешествия Кристи по Рейну руины замка были приобретены немецко-американской семьей Рейнлендеров и на этом месте был выстроен замок в неоготическом стиле, который в 1950 г. был выкуплен городским советом у Рейнлендеров.
   С. 206. ...Фирвальдштедтского озера. -- Озеро четырех лесных кантонов (нем.), Люцернское озеро -- озеро в центре Швейцарии.
   С. 206. ...скала Лорелей, давшая столько пищи человеческому воображению... -- Скала в самом узком месте рейнского русла; воспета К. Брентано (баллада "На Рейне в Бахарахе") и Г. Гейне ("Не знаю, что это значит...")
   С. 206. ...два замка, первый под названием Katze ~ второй, прозванный Maus... -- Кошка, Мышь (нем.).
   С. 206. Кельнер (нем. Keiner) -- официант.
   С. 207. ...озеро четырех кантонов в Швейцарии. -- Люцернское озеро.
   С. 208. Каик -- лодка (тур.).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru