Криницкий Марк
Бесплатные обеды

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Марк Криницкий

Бесплатные обеды

   Я поставил моим трем собеседникам (молодому писателю, студенту инженерного училища и студенту - универсанту) вопрос:
   -- Удобно ли студенчеству, с моральной точки зрения, пользоваться в какой бы то ни было форме материальною благотворительною поддержкою тех или других общественных групп или единичных лиц (например, Н. А. Шахов) и, если да, то по какому нравственному праву?
   -- Я лично отношусь к подобному явлению отрицательно,- -- сказал высокий, тщательно выбритый и щеголевато одетый инженер. -- По-моему, это -- распущенность, своего рода избалованность папенькиных и маменькиных сынков, которые имеют неизвестно на чем основанное убеждение, что в столице кто-то обязан их всемерно поддерживать. У них только одна мысль: только бы добраться до университета, а там заплатит дворянство или земство... вообще кто-то заплатит, а обед дадут в столовках, должны дать. Но почему должны и кто должен? Прежде всего кто должен? Общество? Но почему общество должно заботиться непременно обо мне? Получение мною образования есть, прежде всего, мое личное дело. Общество умеет и помимо моих усилий приготовить столько ученых специалистов, сколько ему нужно. Если я стремлюсь попасть в их кадры, то главным образом потому, что это мне выгодно, или подобная деятельность мне нравится. При чем же тут общественная благотворительность? Не понимаю. Ну-ка ты, -- обратился он с усмешкой к универсанту, -- у нас нет бесплатных обедов, а у вас есть, и я знаю, что ты в этакой столовой в прошлом году обедал. Объясни, по какому праву?
   Студент-универсант, в типично-потасканной тужурке и пестрой рубахе-косоворотке, с добродушным, по-русски беспечно-юмористическим настроением в глазах, поднял голову, посмотрел на нас немного с недоумением, с мгновение точно подумал и, махнув рукой, сказал:
   -- А ну его! Разве над этим задумываешься? Кормят -- и ладно.
   Так как мы молчали, то он раздраженно тряхнул курчавою головою, энергично потушил папиросу и продолжал:
   -- Вот пристали. Дайте мне работу, тогда и я не буду пользоваться вашими обедами,
   -- "Дайте работу!" -- сказал инженер. -- Это тоже своего рода ожидание подачки. Ты сам найди.
   -- Научи, пожалуйста.
   -- Сам должен уметь. Я вот взял телефонную книжку и начал звонить. Звоню туда, сюда. Звоню к землемеру. Оказалось, работа есть.
   -- Как это я "должен уметь", когда я завален моею очередною учебною работою. Я должен посещать лекции? Я, вот, скажем, математик. Все эти проекции и проектирования я слышал когда-нибудь? Должен я посещать лекции и следить за курсом? Как по-твоему?
   -- Это общества не касается.
   -- Дает -- значит, касается.
   -- Оно, может быть, не дает, а выбрасывает подачку, потоку что ему мучительно видеть разыгрывающиеся сцены всеобщей давки вокруг стен высшей школы. Приходит на помощь, чтобы только не быть свидетелем этой бойни. Откупается. Совесть свою покупает.
   -- Ну, и я откуплюсь. Оно выбрасывает мне деньги, и я ему выброшу. Стану на свои ноги, коли так, и тоже выброшу. Только нет, ты все-таки не то: у общества есть, конечно, свой идейный смысл. Оно стремится к поддержке знания, это раз.
   -- А два?
   -- Довольно и раза. Конечно, студенчество можно ругать: серая, мол, масса, потасканная тужурка и больше ничего, дармоедство, прихлебательство. Ты ведь так говоришь? Слышали мы это, мой милый, из довольно-таки сомнительных уст слышали. А позвольте вас спросить: откуда берутся все эти Муромцевы, Менделеевы, Захарьины? А! тогда вы кричите: он наш! А как он, быть может, голодный, без обеда, да в рваных сапожишках бегал, это вас не касается. Тут вы готовы привязаться. Благо, легко и для студента конфузно: синий, мол, околыш и все такое, а унижаешься. Черт с вами, в таком случае. Откуплюсь. Только и вы тогда не смейте кричать: наш, наш!
   -- Откупиться ты не можешь, -- спокойно сказал инженер. -- Это общество может от тебя откупиться, от зрелища твоих страданий. А ты -- нет, потому что оно тебе дает не ради твоих прекрасных глаз, а во имя чего-то. Ты сам это признал. По-моему, оно от тебя просто откупается, как откупаются от нищих, чтобы глаза не мозолили. "Помолись за рабу Божию Марфу". Так и ты должен за рабу Божию Марфу молиться.
   -- Какая это "раба Божия Марфа?"
   -- А такая: выходит, старайся на пользу отчизны, всегда помни и благоговей!
   -- Поди ты к черту!
   -- Могу.
   Они оба возбужденно замолчали. Инженер стал пить чай, аккуратно и осторожно помешивая ложечкой в стакане, студент-универсант с шумом, ломая и, бросая спички, закурил.
   Тогда начал говорить молодой писатель.
   -- Шахова ненавижу. Всем существом своим.
   -- За что это? -- боком посмотрел на него универсант.
   -- А хотя бы за эти 10.000 прошений о вспомоществовании, которые сыплются к нему ежегодно.
   Он остро поглядел на универсанта. Его голубые глаза изобразили злобу.
   -- Ведь это же разврат. Как вы не понимаете! Разврат, я вам говорю, и готов об этом кричать. Но у нас не понимают. У нас: если студент просит -- это хорошо: он просит себе на ученье. И если ему дают -- тоже хорошо. Тут не в одной только "рабе Божией Марфе" дело и не в том, что студенты маменькины и папенькины сынки, и не в том, кто дал им это право быть папенькиными и маменькиными сынками, ожидающими себе подачки, а в том, по какому праву, общепризнанному и молчаливому праву всякий, кто бы то ни было, отдельная организация или частное лицо, относительно которого мы не знаем ровно ничего и даже не спрашиваем: кто он? что? откуда и какие у него деньги? -- а просто так, всякий может прийти и кинуть студенчеству свою подачку И студенчество сейчас готово все проглотить... с благодарностью проглотить. Ведь это же позор, национальное бедствие!
   Спор их длился без конца, не склоняя для меня весов ни в ту, ни в другую сторону. Я решил уяснить себе вопрос, так сказать, на месте, и с этою целью отправился в бесплатную студенческую столовую на Малой Бронной, содержимую на средства Ю. И. Базановой и находящуюся в ведении общества для пособия нуждающимся студентам Императорского московского университета.
   Я пришел туда нарочно утром в день предварительной записи и опроса желающих пользоваться бесплатными обедами.
   Уже на улице и во дворе столовой меня охватила атмосфера какой-то пришибленности и неловкости. Чем подвигался я дальше, тем это чувство усиливалось. В приемной, где студенты сидели и стояли тесными группами, это состояние достигало своего наивысшего напряжения. Говорят и держатся обыкновенно, вернее, стараются держаться, но перспектива предстоящего "опроса", видимо, нервирует собравшихся.
   -- Ты, Вася, сам себе произведи опрос, -- советуют кому-то в одной из групп.
   -- Он такое о себе понапишет, -- острят в другом месте. -- Жена вдова, четверо детей, круглые сироты.
   И это освобождает мою душу. Нет, нелегко протягивается рука русской учащейся молодежи за подаянием. Но неужели же нельзя вовсе обойтись без этого?
   Я хочу говорить с секретарем общества Б. С. Шполянским, но он еще не пришел. В комнате, где студенты получают опросные листки, меня пока занимает разговором барышня и предлагает ознакомиться с отчетами общества за десять лет.
   Я раскрываю наудачу один из отчетов и читаю:
   "Среди жертвователей встречаются учащиеся обоего пола средних учебных заведений, студенты и курсистки, педагоги и фармацевты, служащие в торговых фирмах и магазинах, фельдшерицы и сиделки больниц".
   И далее:
   "Жертвуйте, кто что может. Не стесняйтесь размерами пожертвований. Помните, что в ваших руках не только судьба сотен голодающих студентов, но и решение вопроса о демократизации высшего образования в России".
   Правда ли это?
   "Не стесняйтесь размерами пожертвования... фельдшерицы и сиделки больниц"... Это уже не благотворительность. Это сбор на общенародное дело. И тут уже решительно ни при чем теория "откупания от совести". От Шахова до больничной сиделки, которая жертвует "на студентов", разумеется, "не стесняясь размерами пожертвования", жертвует двугривенный или завязанный в уголке платка полтинник серебром, -- "дистанция огромного размера". Тут вопрос ставится именно как всенародное дело, и, получив такой полтинник, от него уже никогда "не откупишься", как мечтал мой вчерашний собеседник, студент-универсант. Откупиться можно от своего обязательства перед банком, погасив вексель, но этого полтинника ничем не погасишь. За него можно только душою заплатить, всею жизнью.
   И передо мною встал вопрос: да осуществляется ли такая выплата "полтинника" на практике и подлинно ли перед нами дело огромного всенародного захвата? Не есть ли это все-таки попросту дело отдельных единиц, которые при помощи поддержки общества делают прежде всего свою личную карьеру? Вот если бы можно было проследить, имеется ли у этих лиц сознание, что на них лежит великий долг перед родиной, перед широкими "демократическими" массами? Действительно ли, приблизило "демократизированное" при помощи полтинника сиделки высшее образование его обладателей к народу?
   И мне вспомнились все эти длинные вереницы врачей, педагогов, инженеров, воспитавшихся на "демократические" и "сиделкины" деньги. И кто их не знает? Пошли ли они "в народ " и "к народу?" Может быть, самый малюсенький процент и действительно взял на себя вериги подвижничества, а остальные (мы хорошо знаем!) без остатка приписались к "барам", свое полуголодное студенчество забыли, как неприятный отдаленный, благополучно миновавший кошмар, поделались "начальниками тяги" и директорами гимназий.
   -- А что, -- спрашиваю я барышню, -- часты случаи, когда ваши бывшие клиенты присылают деньги в возмещение полученных ими в свое время бесплатных обедов?
   Она сделала неопределенную гримаску.
   -- Как сказать... За все семь лет, что я здесь служу, пожалуй, раза три... Да мы за обеды и не требуем. Мы требуем только возвращения единовременных сумм и денег, внесенных в виде платы за учение.
   -- И приходится, на самом деле, "требовать? "
   -- И еще как! Да вы обо всем этом найдете в отчетах.
   Действительно, отчеты дают довольно определенную картину отношения бывших клиентов общества к своим, не говоря уже о моральных, чисто материальным обязательствам перед ним.
   Читаю в разных местах отчетов:
   "Для разыскания адресов должников были по возможности возобновлены все справочные издания. Затем, по установившемуся порядку, посылались должникам первые, а в случае неполучения ответа на таковые, вторые напоминания об уплате долга; первых было послано 1,278... В виду сделанного наблюдения, что некоторые должники из года в год отделываются обещаниями приступить к уплате долга в указанный ими срок, заведена особая книга... В целях более равномерной и постоянной рассылки напоминаний приглашено за плату лицо для постоянной письменной работы [Отчет комитета о-ва для пособия нуждающимся студентам И. М. У. за 1906 г., стр. 9.]".
   "Очевидно, только непосредственное обращение к отдельным должникам, начиная с напоминаний и кончая в случае упорства судебным процессом и взысканием через судебного пристава, единственно и могут повысить цифру поступления долгов; только сведя отношение к должникам на строго-деловую почву, можно достигнуть благоприятных результатов... Поэтому комитет считает себя в праве приступить в предстоящем году к самым решительным мерам по отношению к тем должникам, относительно которых имеются точные сведения об их материальной обеспеченности [Отчет за 1908 г, стр. 13 и 14]".
   "Для получения сведений о подобных должниках посылались запросы к местным полицейским и сословным учреждениям, а иногда и к частным лицам [Отчет за 1911 г., отр. 12.]".
   "Ведение исков против должников, живущих в провинции, сопряжено с большими затруднениями. Местные поверенные не только не принимают исков общества к своему производству, но даже обыкновенно очень неохотно отвечают на запросы о точном адресе должника, о том, какому из городских судей или земских начальников дело будет подсудно, а помимо справки на месте этих сведений получить нельзя [Там же, стр. 12.]".
   "Из исков, предъявленных поверенным общества, представляет интерес иск к врачу З. Ш. Г. о 25 рублях. При первом разборе дела мировой судья Тверского участка г. Москвы за неявкою ответчика заочно удовлетворил исковые требования общества. Г. подал отзыв на заочное решение и ко вторичному разбору дела представил письменное объяснение, в котором просил при разборе дела принять в соображение следующее: "25 руб. были взяты мною у общества в 1883 г., таким образом, после выдачи прошло более десяти лет, т. е. кончилась земская давность, и на основании этого общество потеряло всякое право на предъявление ко мне означенного иска [Отчет о-ва за 1909 г., стр. 21]".
   Очевидно, о существовании морального права Г. даже вовсе и не задумывается...
   В это время вошел Б. С. Шполянский, и меня пригласили к нему в кабинет.
   Я поставил ему свой вопрос о моральном праве учащейся молодежи пользоваться общественной благотворительностью, при этом я подчеркнул ему, что с известной точки зрения достижение высшего образования является прежде всего делом личным ищущего такового образования, и чисто общественная польза от получения такими отдельными единицами, хотя бы и в большом числе, высшего образования весьма отдалена и сомнительна.
   Мой почтенный собеседник нетерпеливо меня перебил, и мне показалось, что он, вероятно, уже слышал нечто подобное.
   -- Я вас понимаю, -- -сказал он, -- но в ответ на ваш вопрос нам может помочь исключительно идейно-историческая точка зрения. Вы представляете себе, конечно, нравственную атмосферу 60 и 70 гг., когда развито было стремление распространить блага просвещения на массы. Эти "хождения в народ", взгляд на роль интеллигенции, труды Лаврова и проч.? Вы представляете себе? У всех тогда было сознание, что высшее образование не должно быть привилегией высших классов, и постепенно создалась, таким образом, практическая потребность в учреждении, аналогичном нашему, где бы представители "демократических" широких масс могли бы находить опору и поддержку в своем естественном стремлении к свету образования. Вы говорите о личной карьере. Но ведь на практике трудно отделить личную карьеру от общественной пользы. Какой-нибудь сын прачки уже одним тем, что он стал интеллигентным лицом, всегда возвратит сторицею то, что было им взято у общества.
   -- Вы убеждены в этом?
   -- - Да, конечно же.
   -- Но на чем основывается ваше убеждение?
   -- Главным образом, на понимании общих условий русской жизни... У нас нет другого выхода... Нам остается верить, и мы верим в русское общество" в его молодежь... Без этой веры нам нельзя жить...
   -- А всегда ли оправдывается ваша вера... хотя бы данными ваших официальных отчетов?
   -- Ах, вы про это?
   Его лицо омрачилось тревожной грустью.
   -- Но ведь это же бывает в каждом большом деле... эти прискорбные исключения... Конечно, вы же знаете, что бедность не всегда связана с хорошим направлением ума и сердца... Но это все- таки не правило, а исключение... И среди тех, кто обращается к нам за помощью даже в данное время, разумеется, есть лица, нуждающиеся в напоминании об обязанностях, налагаемых на человека чувством человеческого достоинства. Это -- контингент так называемых "постоянных просителей". Он будет вам торчать с утра до вечера, не давать никому покою. Таких лиц мы учим человеческой гордости... да, мы учим. Это необходимо. Но, в общем, дело идет, и, вы поверьте, большое, важное, общественное, демократическое дело.
   Мы простились.
   Я шел обратно, протискиваясь через густую толпу "коллег", которые торопливо и смеясь заполняли у столиков и на подоконниках приемной комнаты свои опросные листы.
   -- Необходимо верить... Нам нельзя не верить, -- -стояли в моей душе слова моего" убежденного собеседника.
  

-------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Криницкий, Марк. Припадок [и др. рассказы] -- Москва: Современные проблемы, 1916, 260 с. 18 см. (Библиотека русских писателей).
   Распознание, современная орфография, подготовка текста: В. Г. Есаулов, ноябрь 2015 г.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru