Крестовский Всеволод Владимирович
Букинист

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из сборника "Петербургские типы".

В. В. Крестовский
Букинист

   Утром, часов в девять, у дверей вашей квартиры раздается звонок. Вы, очень может быть, еще находитесь в постели. Входит человек [Человек -- в значении -- слуга] ваш или баба, зачастую в Петербурге отправляющая должность и за лакея и за кухарку, входит и докладывает, что от какого-нибудь вашего знакомого человек пришел к вам.
   -- Что ему нужно?
   -- Не знаю... Сказывал, самих нужно видеть.
   Нечего делать: одеваешься и выходишь. Чаще всего такие посещения выдаются на долю нашего брата-литератора и потому пришедший почти всегда, посылая докладывать о себе, говорит, что он от какого-нибудь литератора прислан, чаще всего от Н.Ф. Щ-ны, М.И. С-го, г-на Г-ди или г-на М-ова [...от Н.Ф Щ-ны, М.И. С-го, г-на Г-ди или г-на М-ова -- Имеются в виду поэт Николай Федорович Щербина (1821-1869), историк Михаил Иванович Семевский (1837-1892), библиограф Г. Н. Геннади и, по-видимому, собиратель и публикатор исторических документов П. Л. Муханов, все -- страстные библиофилы]. Выходишь и видишь человека в синей чуйке, кушаком подпоясанного, с физиономией пронырливо-любознательного свойства и с ворохом книг в довольно обширном, туго набитом мешке. Вообще видно по взгляду, по улыбке, поклону и по манере речи, что пришедший господин принадлежит к породе тертых калачей, сквозь огонь и воду и медные трубы пропущенных.
   -- Что тебе нужно, любезный? -- вопрошаете вы.
   -- Здравия желаем, ваше-скородие! -- с каким-то подергиванием и улыбочкой отвечает пришедший.
   -- Здравствуй... Что же тебе?
   -- От Михаилы Иваныча Синевского [Здесь и в других случаях букинист перевирает фамилии своих "знакомых" литераторов, речь идет о М. И. Семевском] к вашей милости прислан. Позвольте ваших книжечек посмотреть.
   -- Да зачем тебе?
   -- Букинисты-с... Может самим что-нибудь угодно будет приобрести, али обменять... Книжки хорошие-с...
   И, не дожидаясь вашего согласия, он начинает развязывать мешок и вытаскивать из него свои сокровища.
   -- Да мне не надо, любезный, ты не трудись понапрасну. -- возражаете вы.
   -- Ничего-с: что за труд? Эфто опять уложить можно. А вы, собственно, только полюбопытствуйте, -- ублажает букинист, поднося к самому носу вашему несколько книжек. -- Французских не угодно ли? Вот "Листуар деля революсьон франсе" [...листуар деля революсьон франсе -- (здесь и далее транслитерация названий книг на французском языке) "L'histoire r'evolution de la Francaise" ("История французской революции")] -- отменная книга -- оченно одобряют. А то вот роман "Ле мистер-де-пари пар ежен сю" ["Les misteres de Paris" par Eugene Sue ("Парижские тайны" Эжена Сю)] с иллюстрациями-с... Не угодно ли, тоже вот самоновеюшая книжка: "Ле шармет жан-жак-руссо ет мадам де варан"? ["Les Charmettes J.-J.Rousseo et m-m de Warens". Шармет -- название деревни, в которой Руссо посетил мадам де Варане.]
   Все это произносит букинист скороговоркой и залпом, очень скоро и ловко меняя книги и быстро открывая заглавную страницу. Он, очевидно, бьет на то, чтобы ошарашить вас насчет своей образованности: "Вот мы, дескать, какие -- хоша и в чуйках ходим, а по-французскому могим, потому -- произошли". Видя, однако, что вы не поддаетесь ни на прелести шармет и мистеров, ни на познания его во французском языке, он делает несколько таинственную и вместе с тем клубнично-лукавую физиономию.
   -- Может вашей милости другого надо?
   -- Чего другого?
   -- А хоша бы насчет запрещенного? -- (Это произносится, конечно, весьма пониженным тоном).
   -- Покажи, пожалуй...
   -- Вот-с, не угодно ли, самая что ни на есть запрещенная книжка -- иностранная цензура никак не пропущает-с, -- "Лe мемуар де жак казанова" ["Les m'emoires de Jacque Casanova" ("Мемуары Казановы") -- воспоминания Джакомо Казановы (1725-1798), итальянского писателя и авантюриста XVIII в.)], али хоша бы вот "Леконт дролятик" ["Les coutes drolatique" ("Забавные сказки")]... "Декамерон бокас" ["Decameron Boccaccio" ("Декамерон" Боккаччо)] тоже-с.
   -- Нет, брат, спасибо -- этого ничего мне не надо.
   -- Не требуется?.. Очинно хорошо-с! Мы эфто уберем, значит... Может вам философское надо? Так вот-с: "Ла ви де жезю пар ернест ренан" ["La vie de J'esus" par Ernest Renan ("Жизнь Иисуса") -- книга французского писателя и историка религии Эрнеста Ренан (1823-1892), подвергалась гонениям со стороны духовной цензуры] -- самоновеющая книга и притом запрещенная... Али бы вот "Штоф унд крафт" ["Kraft und Stoff" ("Сила и материя") -- книга немецкого естествоиспытателя и философа Людвига Бюхнера (1824-1899), представителя вульгарно-материалистического направления в философии]. Может статься, книгу Штрауса [Штраус Давид Фридрих (1808-1874) -- немецкий теолог и философ, к 1867 г, которым датируется данный очерк, его произведения на русском языке не издавались] желаете получить, или вообще что-нибудь Бюхнера. Малешотт-с? [Молешотт Якоб (1822-1893) -- немецкий философ и физиолог На русском языке выходили его книги "Естествознание и медицина" (Спб., 1865); "Вращение жизни в природе" (Спб., 1867) и др.] С собою теперь не имеется, а если угодно -- достать можем. Вот коли ежели Бокля [Бокль Генри Томас (1821-1862) -- английский историк, автор чрезвычайно популярной в России двухтомной монографии "История цивилизации в Англии" (Спб., 1863-64)] или Джона Стюарта Миля [Милль Джон Стюарт (1806-1873) -- английский философ и экономист, чьи труды активно переводились и издавались в России в 1860-х гг. и имели успех у читающей публики] -- это с собою есть, налицо-с... А то вот тоже взгляньте: "Физиология брака, сочинение доктора Дебе" ["Физиология брака, сочинение доктора Дебэ" -- речь идет о книге французского врача Огюста Дебэ "Гигиена и физиология брака" (М., 1861)] -- утешительная книга-с! В популярном изложении -- большой запрос имеется... А ежели что вам насчет хороших переплетов нужно, так вот-с: "Лефам де библь" [...лефам де библь... -- "Les femme de bible" ("Женщины в библии")] и "Лефам де бальзак" ["Les femme de Balzac" ("Женщины у Бальзака")] -- как есть кипсек выходит, и ежели теперича на стол положить -- отменно-с!
   Выкладывая и развертывая, одно за другими, свои богатства и видя, что вам ничто не по нутру, он опять строит таинственную рожу, только уже не с клубнично-лукавым, а с осторожно-серьезным выражением:
   -- Может вам политическое?.. С собою не имеется, а достать -- отчего ж? Случаем навертывается -- значит можно, потому нашему брату всякое наклевывается: к нашему брату книга ровно как рыба в вершу плывет, -- спешит он оговориться и как бы оправдаться. Впрочем, раза два крякнув после этого, опять вопрошает еще более пониженным тоном:
   -- Так как же-с, ваше-скородие, насчет политического, не требуется?
   -- Не требуется.
   -- Это как вам угодно... я только к слову... Так что же, ваше-скородие, в библиотечку-то? Допустите-с! -- прибавляет он извозщицки-просительным голосом и с ужимкой.
   -- Да я продавать ничего не стану, -- возражаете вы.
   -- Зачем продавать? Продавать не нужно, а может, собственно, поменяться пожелаете-с?
   -- И меняться не желаю.
   -- Это, конечно, как вашей милости угодно будет... А в библиотечку, одначе, допустите-с?!
   -- Да что, друг любезный, у меня и книг-то никаких нет.
   Букинист недоверчиво ухмыляется, как бы говоря этим: ладно, брат, не надуешь.
   -- Никак эфтому быть невозможно! -- произносит он, тряхнув назад волосами.
   -- Почему же невозможно?
   -- Потому -- ваше-скородие литераторы... Как же литератору и вдруг без книг быть? Никак этого нельзя! Теперича вот у Михаилы Ивановича али у господина Генадия [...у господина Генадия -- то есть у Г. Н. Геннади] -- просто страсть сколько книжек -- шкапы лопаются-с! Право слово, лопаются.
   -- Да ведь я уж сказал, что ни продавать, ни менять не желаю! -- возражаете вы.
   -- Все же таки допустите, хоша бы и не желали!.. Уж что вам! Ведь ничего-с, почему не допустить-с?
   -- Да зачем же тебе? Я цели никакой не вижу.
   -- Ах, сударь! Как цели никакой не видите? Да мне бы теперь хоша бы только посмотреть! Взглянуть-то на них, какие такие они у вас книжки-то эти?
   -- А смотреть зачем?
   -- Как же это так сказать можно "зачем"? Страсть, сударь, любовь. Правильно скажу вам: любовь, значит, чувствую! Меня хлебом не корми, а до книжек допусти только! В руках-то их подержать любо мне! Ей-богу-с!
   -- Ну, гляди, пожалуй! -- соглашаетесь вы -- и букинист, необыкновенно довольный вашим позволением, почтительно, но поспешно направляется к вашему кабинету.
   Глаза у него разгораются, и сам он приходит в волнение, когда опытною рукою хватается за хорошую книгу -- и ведь так-таки прямо на нее и целится. С каким любопытством и любознательностью истинного заклятого любителя пробегает он название и оглавление книги! Как поспешно перебирает одну за другою все полки, и глядь: минут через пять у него в стороне из ваших книг отложена целая куча.
   -- Это зачем ты в сторону-то откладываешь?
   -- Уж вы не извольте беспокоиться -- не пропадет! Ничего не пропадет -- будьте благонадежны-с! Все будет сохранно!
   -- Да все это хорошо, только откладывать-то зачем же, я тебя спрашиваю?
   -- А уж так... потому это любезные! -- отвечает букинист, масляно ухмыляясь кошачьей ухмылкой и нежно похлопывая ладонью по отложенной кучке.
   -- Ваше-скородие, а, ваше-скородие! Уступите роман Поль де Кока?! [Поль де Кок Шарль (1793-1871) -- плодовитый французский романист, чрезвычайно популярный в России в 1840-1860-х гг.] "Муж, каких много" -- право уступите-с! Ну куда вам эта книга? Даже можно сказать званию несоответственно! Самая что ни на есть дрянь -- одно слово: дура книга выходит! -- упрашивает он, передергивая от усердной просьбы и головой и плечами и отряхая пыль с вытащенной из захолустья книжонки.
   -- А тебе на что она? Ведь сам говоришь, что дура книга? -- возражаете вы.
   -- Э-эх! Ваше-скородие, все-то бы это вам возражение мне какое сделать! А я вам скажу так: что теперича этот самый Поль де Кок для нашего брата самая подходящая статья, потому летним делом в лагере под Красным пойдешь -- и всю-то эту клубнику господам офицерам сбудешь. Я вам доложу -- идешь этта по линейке и не про свой товар выкликиваешь, а так прямо и кричишь: клубника, мол, садовая! клубника!
   -- Ну и что ж?
   -- Одобряют-с... Потому оченно уж это им смешно... острословием называют, а барыш с этого самого товару получаешь важнеющий... Так уступите-с.
   -- Да бери, пожалуй, даром, коли так хочешь!
   -- Даром?! Благодетель, одно слово благодетель!..
   И затем, отложив Поль де Кока к сторонке, в ту же кучку, он продолжает пересматривать ваши книги. В какие-нибудь двадцать-тридцать минут вся ваша библиотека уже перерыта, пересмотрена и опять уже состоит в надлежащем своем виде и порядке, за исключением отложенной кучки.
   -- Ваша милость! что я вас попрошу!., будьте отцом и благодетелем, уже я сам вам постараюсь!., заслужу -- верьте богу, заслужу!
   -- Ну, чего еще?
   -- Уступите-с! -- Эту фразу произносит он со вздохом, расслабленным голосом, закрыв на мгновение глаза, которые, однако, не позабыл перед этим указательно скосить на отложенную кучку. -- Теперича что я вам скажу: со мною что ни на есть все литераторы знакомы -- к Г-рову или Т-неву хаживали, у Апполон Николаевича зачастую сиживали [...Г-рову или Т-неву хаживали, у Апполон Николаевича зачастую сиживали... -- по-видимому, букинист хвастается "знакомством" с Гончаровым, Тургеневым и Майковым], а что теперича это со Щ-ной али с С-ским этим -- первые друзья и приятели -- без чаю и не отпустят никогда! Верно-с! А что этих рукописей да книг старопечатных к ним перетаскано! Сила! И скольких-то я знавал, и нет-то уж которых и где-то они теперь, голубчики мои? Друзья ведь, все друзья были, благоприятели, потому наше дело такое, что букинист с литератором поневоле друг. Так уж, будьте благодетелем, уступите! Я вам сколько потребуется проферанцу могу дать...
   Букинист наконец до того умасливает и обхаживает вас, что вам становится как-то совестно, неловко сделать ему положительный и резкий отказ, хотя и чувствуете, что это самая пройдошная, самая тонкая и продувная бестия. А он, между тем, не даст вам одуматься и снова старается разговорить вас своими сладкими речами.
   -- Вот ежели бы мне теперича достать логику Бавмейстера [..логики Бавмейстера. -- книга Ф. Х. Баумейстера "Логика", впервые изданная в Москве (в переводе с немецкого) в 1760 г.] и житие Сирина преподобного [...житие Сирина преподобного... -- речь идет о житии богослова и проповедника Ефрема Сирина (IV-V вв.)] -- просто бы никакой фортуны не надо.
   -- Почему же так?
   -- Цену важнейшую в двух местах дают. Просили во что бы то ни на есть, а достать бы Бавмейстера -- барышку одному тут в учение надо, а Сирина купчихе Чернохвостовой -- смерть любит, чтобы ей житии разные читали, а сама сидит да слезами разливается. Оченно уж это ее пронимает -- потому чувствительно, опять же и страх.
   А вот не знаете ли, сударь, где бы мне историю Милота [...история Милота... -- многотомное сочинение французского историка К. Ф. Милло (1726-1785). вышедшее в России в 1785 г. под названием "Древняя и новая история от начала мира до настоящего времени. Сочинение г. аббата Милота"] добыть? В старых библиотеках ей надо б быть, потому оно издание старое. Мне бы ее вот тут к старичку одному почтенному снести -- почтенный старик, в почтамте служит и очень старые книги любит. Какая история это раз вышла! -- продолжает букинист, развлекая вас разговорами, а сам в это время полегоньку перевязывает кучку ваших книг. -- Просто чудеса, что за история -- как то ись наш брат книгу любит! Заказывает мне старичок почтамтский книгу добыть, старинную, прозывается: "Познай себя в естестве испытании, через последователя Трисмегиста Великого изложенное" [..."Познай себя в естества испытании..." мистическое сочинение, приписывавшееся перу вымышленного лица -- Гермеса Трисмегиста, якобы жившего в первом веке новой эры]. Книга осемнадцатого века, мудрец писал. Что тут мне делать? Как быть-то? А деньги обещал хорошие -- уж он на том и стоит, что все жалованье свое на старинные книжки ухлопывает. Долго искал я книгу ту, одначе только все ничем-ничего. Пошел в публичную, чтобы мне там то ись хоша бы глазком одним взглянуть кака така она эта самая книга по виду есть? Выпросил -- показали. Гляжу -- книга степенная, видно сразу эдак, что мудрая книга: на заглавном листе изображение начерчено -- древо стоит, птица летящая, треугольник с циркулом и око. Ну теперь, мол, думаю себе, ты от меня не уйдешь! И точно-с: высмотрел я наконец такую у Шадрина под толкучим. -- "Продай", -- говорю. -- "Не продается". Бестия -- смекнул, видно, что большая нужда есть. "Не хочу, -- говорит, -- с своей рожей калитки есть, потому для тебя не продажная, а меньше как за триста рублев на серебро и думать не моги". Так и ушел ни с чем, и долго опосля того ходил -- тьфу ты, думаю, окаянный. Хоть убей -- не сдается купчина. Стало мне это так нудно, что просто ночи не сплю, а все о книге думаю, и коли ежели заснуть случится -- все ее же и во сне-то видишь перед собою. Вот и надумал. Подговорил это мальчонку одного -- шустрый такой мальчонка-то, как есть заноза, одно слово! Деньгами ведь подговорил. Пошли мы вместе на толкун -- только так, словно бы и не знаем друг дружку; он сам по себе, а я сам по себе. Вошел это я в лавку к Шадрину, книги там разные, перебираю себе, а мальчонка снаружи у прилавка трется, словно картинки разглядывает. Вдруг он, как только это я ему крякнул, цап-царап с прилавка книжку какую-то, да и бежать. Хозяин возопил, да за ним, отымать, значит, вора ловить. А я тем часом Трисмегиста-то в мешочек, да задним ходом из лавки в другой ряд так и подрал незаметно. А мальчонка бежал-бежал (робята-то апраксинские знай хохочут да постаивают кажинный при своем), а Шадрин за ним, вдруг мальчонка как обернется, да книгой-то прямо ему в рыло так и влепил. Как того, значит, ошарашило это самое, он тем часом, не дамши ему опомниться, и удрал. Опосля-то Шадрин догадался, приходит ко мне ругаться -- одначе что же с меня взять? С поличным не пойман, стало быть и не вор. Ищи, мол, ее у меня, где хошь; найдешь черта с два (а она у меня в подполице схоронена)! Только прослышал я, робят собирает -- ломку задавать мне. Ну, думаю, ничего. И точно-с -- ведь не убили же, как сами изволите видеть, хоша и принял на себя оченно много синячищев. Да зато за какую же ведь и книгу претерпел! Это одно сообразить себе надо! Это у меня самая душевная, самая разлюбимая книга стала. От посторонних хороню, да и себя-то гляденьем на нее не очень балую, а так, разве в рассветный час встанешь это тихохонько, откроешь половицу и вынешь ее оттелева: в тряпице она у меня там завернута. Ну и гляжу на изображение, оченно уж строго это самое око-то смотрит там, ровно бы от божественного. Полюбопытствуешь это на нее, положишь, как детище свое родное, да и опять под половицу. И так ведь я теперь ее люблю, что -- верите ли богу -- жисти скорее решусь, чем с этою книгой расстаться, разве что после смерти старичку почтамтскому (буде переживет) по завещанию духовному предоставлю. Так-то-с. И ведь много таких-то промеж нашего брата есть, что любят книгу не ради барыша да продажи, а так, ради самое книги, значит; сами деньги платят, сами для себя покупают. И ведь разное любят. Одни все больше насчет божественного, другой рукописи раскольничьи, третьи просто старопечатные, четвертый все ученые, что фигуры геометрические расчерчены да цифирь разная. Много любителев есть. Случается, что крадут друг у дружки, и много боев из-за этого самого бывает. Так-то-с! Так что же, ваше-скородие, уступите книжечки! Я уж, извините, и бечевочкой связал их! Сделайте божескую милость!
   Умасленный и ублаженный сладкими речами букиниста, не знаешь, как с ним быть; наконец, вспомнишь, что нужны тебе такие да такие-то книги и предлагаешь ему сменяться. Букинист радостно встрепенулся и, поспешно вкладывая кипу в свой мешок, божится и клянется, заверяя честью, что не дальше как к вечеру он доставит требуемые книги. Но проходит вечер, а букиниста нет. Проходит следующий день, а букиниста нет, неделя, месяц проходит, -- а он все не является, даже по сей день, словно взял да в воду канул.
   

-------------------------------------------------------------

   Очерк В. В. Крестовского (1840-1895), печатаемый по его сборнику "Петербургские типы" (Спб., 1867), подготовлен к публикации и откомментирован А. В. Блюмом. Ценные сведения о петербургских уличных букинистах содержатся также в переизданных им очерках П. В. Ефебовского и Н. А. Лейкина, также называющихся "Букинист" (см. в кн.: Очарованные книгой. М., 1982)
   
   Источник текста: Н. И. Свешников. "Воспоминания пропащего человека": ; Москва; 1996.
   
   
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru