В. В. Крестовский
  
                                 Стихотворения
  
  ----------------------------------------------------------------------------
       Поэты 1860-х годов
       Библиотека поэта. Малая серия. Издание третье
       Л., "Советский писатель", 1968
       Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Г. Ямпольского.
       Дополнения по:
       Русские песни и романсы.
       "Классики и современники"
       М.: Художественная литература, 1989
  ----------------------------------------------------------------------------
  
                                   СОДЕРЖАНИЕ
  
       Биографическая справка
       Владимирка
       Из цикла "Весенние ночи"
          "...А весна, как струна, занывает в груди..."
          "...И в саду тишина..."
          "О, взгляни ты: голубые звезды робко блещут..."
          "Что за воздух!.. что за ночь!.. Чего ж бояться?.."
          "...Но боже! как забыть..."
       Перед весною
       Париж, июль 1848
       Из цикла "Xандра"
          "Хандра... опять хандра!.. Уж близко к полуночи..."
          "Осень... спят седые тучи..."
          "Я б ушел от вас на берег моря..."
          "Проклятая!.. И нет ни в чем исхода..."
       Из цикла "Испанские мотивы"
          Auto da fe
          Fandango
          Сан-Яго
          Андалузянка
       Полоса
       Цыганке
       Памяти пятерых
  
                                   Дополнение
  
       "Под душистою ветвью сирени..."
       Ванька-ключник
  
  
       В    начальный    период    своей   литературной   деятельности   автор
  "Петербургских  трущоб"  и  антинигилистических романов Всеволод Крестовский
  был известен и как поэт.
       Всеволод  Владимирович  Крестовский  родился  11  февраля  1840  года в
  имении  своей  бабушки  в  Таращанском  уезде  Киевской  губернии.  Здесь он
  провел   детство.  Десяти  лет  Крестовский  поступил  в  1-ю  петербургскую
  гимназию,  а  по  окончании  ее,  в 1857 году, - на филологический факультет
  Петербургского университета, но учился в университете недолго.
       Первые  литературные  опыты  Крестовского относятся еще к гимназическим
  годам,  а  впервые он увидел свое имя в печати в семнадцатилетнем возрасте в
  журнале   "Общезанимательный   вестник".  Затем  его  стихи  и  проза  стали
  появляться  в  других  тонких  и толстых журналах: "Сын отечества", "Русское
  слово",  "Русский  мир",  "Иллюстрация",  "Светоч",  "Время"  и т. д. Итогом
  поэтической деятельности Крестовского явилось двухтомное издание его стихов,
  вышедшее  в  1862  году.  В  первые  годы,  когда  он был близок к передовой
  молодежи,  в  его  стихах временами звучат темы народного горя и социального
  неблагополучия;  он  пишет  тогда  такие  стихотворения,  как  "Владимирка",
  "Полоса", "Кондрашка", "Париж, июль 1848", поэму "Весенняя смерть" и др.
       В   эти   годы   Крестовский   часто   выступает  в  "Русском  слове" с
  критическими  статьями  и  рецензиями,  в которых довольно ясно выражены его
  литературно-общественные  взгляды. Он пишет о поэзии, фольклоре, педагогике,
  книгах  для  детского  чтения.  В  рецензии  на "Великорусские сказки" И. А.
  Худякова  и  "Сборник  русских  духовных  стихов"  В.  Варенцова Крестовский
  отмечает,  что в последнее время всеми осознана важность изучения народа, но
  "чтоб  изучить  народ  во  всей  полноте  его  свежих  и  нетронутых  сил, -
  утверждает он вслед за Добролюбовым, - надо сперва прикрепиться к его почве,
  вырасти,  воспитаться  на  ней,  сжиться  с его понятиями и верованиями, - и
  тогда  только  можно  узнать  его,  а  это  нелегко".  В рецензии на сборник
  стихотворений  С.  Николаевского  Крестовский  иронизирует над тем, что этот
  "высокий  поэт...  не касается предметов подлых, а воспевает предметы только
  высоких,  высших  и  высочайших  свойств",  над  его  казенным патриотизмом,
  прославлением  "российского  орла"  и  обличением "возмутителей". В статье о
  Некрасове  Крестовский  утверждает,  что  ему присуще "проникновение в самую
  глубокую  сущность  народной  жизни  со  стороны  ее насущных потребностей и
  затаенных,   незримых   страданий",   и   дает   отчетливую   характеристику
  фольклоризма  современной  поэзии.  "В  поэзии  Мея,  -  пишет он, - элемент
  _русского,  народного_  принял  не  социальный,  не  современный, а какой-то
  археологический  колорит.  Во  всех  его лучших вещах этого рода вы невольно
  чуете Русь, и Русь народную; если хотите, Русь вечную, какою суждено ей быть
  в  своем  идеале;  если  хотите,  поющую,  празднующую,  да  только  не Русь
  современного нам народа. Эта последняя только и далась одному Некрасову".
       Одновременно  у  Крестовского  нетрудно обнаружить иные тенденции, иные
  мотивы  -  связанные  с  "чистой  поэзией".  Наиболее  характерными для него
  являются циклы "Весенние ночи" (они послужили объектом для пародий "Искры"),
  "Хандра",  "Испанские  мотивы"  (впрочем,  в этом цикле сосуществуют наивная
  поверхностная   испанская  экзотика  с  антиклерикализмом  и  вольномыслием:
  "Андалузянка"  и  "Fandango",  с одной стороны, "Auto da fe" и "Сан-Яго" - с
  другой).  Крестовский отдал дань и приукрашенному фольклору. Социальные темы
  постепенно  вытесняются из его поэзии; чем дальше, тем все больше он отходит
  от "увлечений молодости".
       В  начале  60-х  годов  Крестовский  принимал  участие и в сатирических
  журналах  -  сначала поместил несколько стихотворений в "Искре" и "Гудке", а
  затем  стал  деятельным  сотрудником "Занозы" и "Осы", где в 1863-1864 годах
  печатал грубые пасквили, направленные против демократического лагеря русской
  литературы и журналистики.
       С  середины  60-х  годов  Крестовский  оставляет  поэзию и в дальнейшем
  весьма редко обращается к стихотворной форме. К тому же после "Петербургских
  трущоб" он решительно перешел на откровенно реакционные позиции.
       Крестовский  переводил Анакреона, Сафо, Горация, Гете, Гейне, Шевченко.
  Многие его стихотворения положены на музыку.
       Умер Крестовский 18 января 1895 года.
  
                             Издания стихотворений
  
       Стихи. Два тома. СПб., 1862.
       Собрание сочинений, т. 4, СПб., <1899>.
  
  
                                   ВЛАДИМИРКА
  
                    Ой, дорога ль ты, дороженька пробойная,
                    Ты пробойная ль дороженька, прогонная!
                    Уж и много на Руси у нас дороженек,
                    Что дорог ли широкатных, поисхоженных:
                    По иным гоняют царских слуг - солдатушек,
                    По иным бредет убогий богомольный люд,
                    От Соловок до Киева, по угодничкам,
                    Что по третьим ли дорожкам шлют красён товар
                    Всё купцы, да молодцы, да володимирцы.
                    Широки ль уж те дорожки да укатисты,
                    А уж шире ль, да длиннее, да утоптанней
                    Нашей матушки Владимирки - не быть нигде!
                    Не одни-то по ней поручни притерлися,
                    Не одни-то быстры ноженьки примаялись,
                    Что и слез на ней немало ли прол_и_вано,
                    А и песен про нее ль немало сложено!
                    Далеко ты в даль уходишь непроглядную,
                    Во студеную сторонушку сибирскую,
                    Ох, дорога ль ты, дороженька пробойная,
                    Ты пробойная ль дорожка володимирская!
  
                    1858
  
  
                            ИЗ ЦИКЛА "ВЕСЕННИЕ НОЧИ"
  
                                     * * *
  
                      ...А весна, как струна, завывает в груди,
                         Завывает и сердце щекочет...
                      Я люблю - а весна всё сулит впереди
                         И несбыточной сказкой морочит.
  
                      А как глянет с весной ночи ясная тень,
                         Поджидать меня выйдет подруга;
                      Загремит соловей, да запахнет сирень -
                         И пойдем мы вдоль сонного луга...
  
  
                                     * * *
  
                             ...И в саду тишина, -
                       Лишь кузнечик в траве заливается;
                             Перламутром луна
                       В стеклах окон скользит-отражается...
  
                             И от сонных цветов
                       Льется влага вокруг ароматная,
                             И ночных соловьев
                       Где-то песня слышна перекатная.
  
                             И раскрыто окно -
                       А в окне том головка влюбленная
                             Загляделась давно,
                       Как играет река осребренная.
  
                             И не знаешь, она ль
                       Эту ночь разожгла сладострастнее, -
                             Иль сквозь белый вуаль
                       Ночь ее озаряет прекраснее!..
  
  
                                     * * *
  
                  О, взгляни ты: голубые звезды робко блещут,
                  Бледно-палевою лентой даль окаймлена...
                  Листья кленов, осребренные, едва трепещут,
                  Осребренные, змеяся, волны робко плещут,
                  Робкой негой молодая ночь истомлена;
  
                  Но той неги обаятельней лилась бы сила,
                  Если б робость детскую ты отогнала прочь,
                  И, откинув занавес, окошко растворила,
                  И, дрожа, безмолвная, стыдливо подарила
                  Тихо, всю в одно лобзанье слившуюся ночь..
  
  
                                     * * *
  
                     Что за воздух!.. что за ночь!..
                                                  Чего ж бояться?
                     Тихо полночь в синей глуби застывает;
                     Только листья, замирая, шевелятся,
                     Да собака за рекою где-то лает...
                     А уж т_е_мнеть! - даже мне в тиши не видно,
                     Как блистают, изнывая, твои глазки -
                     Так кого ж в глухом саду тебе так стыдно
                     За неслышные лобзанья да за ласки?
                     Иль цветы, цветам кивая, нас укажут
                     И в лугу ревниво путать станут ногу?
                     Но не бойся: всё заснуло понемногу,
                     Разве звезды... да и те уж коль расскажут,
                     Так расскажут в чудной сказке... только богу...
  
  
                                     * * *
  
                                      ...Но боже! как забыть
                    Ту ночь туманную, когда в пустой аллее,
                    Склонясь плечом к плечу, мы медленно с ней шли:
                    Какой-то нежный звук едва дрожал вдали,
                    И что-то вторило в груди ему больнее...
                    А поле тусклое в серебряный туман
                    Вдали, как озеро разлившись, уходило -
                    И полная луна сквозь сеть ветвей скользила
                    По бледному лицу... и аромат полян
                    От скошенной травы струился негой зыбкой.
                    Вся ночь - один аккорд, один безмолвный хор!..
                    Мы шли - и теплился ее потухший взор
                    Такою тихою и доброю улыбкой...
                    И так понятен был мне смысл ее речей
                    Стыдливо-искренних, и робких, и тоскливых -
                    О, как бы я тогда в объятьях молчаливых
                    Всю горечь и любовь испил бы вместе с ней!...
                    Мне слез хотелося, и воли, и страданья,
                    Да смеху детского, да песен, да весны,
  -
                    А кто-то всё шептал: ребяческие сны!..
                    Оставь, забудь ее... то глупые желанья!..
  
                    1859
  
  
                                  ПЕРЕД ВЕСНОЮ
  
                           Снег лежит еще на крышах,
                           Искрясь яркой белизной,
                           А уж в воздухе к полудню
                           Отзывается весной...
  
                           Так и тянет всё на солнце
                           Перейти, туда, где тает,
                           Где с морозцем легким ярко
                           Солнце щеки припекает.
  
                           И идешь - идешь и дышишь
                           Острым воздухом вольнее,
                           И на взгляд все лица кажут
                           Как-то лучше и добрее;
  
                           И идешь - и слух щекочет -
                           Будто звуков детских нега -
                           Звонкий шелест резвых капель
                           Хрупко тающего снега.
  
                           1860
  
  
                                ПАРИЖ, ИЮЛЬ 1848
  
                          Мне снился восторженный сон:
                          Гас вечер на небе багровом,
                          И в воздухе грохот и стон
                          Носились в величьи суровом.
                          Вся улица кровью полна,
                          Весь город в смятеньи от страха -
                          И вон уж позорно видна
                          На площади черная плаха.
                          Под ядрами рушится дом,
                          Визжит и взвивается пламя -
                          И веет во пламени том
                          Кровавое красное знамя.
                          Работают дружно штыки,
                          Гремят вдалеке барабаны -
                          И ломятся массой полки
                          К завалам в народные станы.
                          А там уж последний упал -
                          Конец благородной надежде;
                          Но кто-то над павшими встал
                          В сияющей белой одежде:
                          Над облаком дыма, во мгле,
                          Стоял он на той баррикаде
                          С терновым венком на челе
                          И с мукой предсмертной во взгляде.
                          Он руки свои простирал,
                          Гвоздями пробитые руки,
                          И лик его кроткий дышал
                          Блаженством божественной муки.
                          Ветвь мира для мира всего
                          Держал он средь павшего стана,
                          И в правом боку у него
                          Сочилася новая рана.
                          Но тихо народ умирал,
                          Лобзая священные раны, -
                          А вечер во мраке вставал,
                          И били вдали барабаны...
  
                          1860
  
  
                               ИЗ ЦИКЛА "ХАНДРА"
  
                                     * * *
  
                  Хандра... опять хандра!.. Уж близко к полуночи...
                  Ни зги не видно мне, - вся комната мертва...
                  Давно вперяются пытливо в угол очи:
                  Там будто слышатся дыханье и слова...
                  Всё пусто... На дворе и снег идет, и вьюга.
                  Но неотвязчиво там кто-то есть в углу! -
                  Я не один!.. но кто ж? - не ты ль, моя подруга?..
                  Чу!.. ставнем хлопнуло! - то ветер режет мглу:
                  И воет, и хрипит, и плачет он, и стонет...
                  Я болен... слушаю - и чую, как во сне:
                  То сердце вещее кого-то всё хоронит,
                  И кто-то плачет в нем... и плачет обо мне...
  
  
                                     * * *
  
                          Осень... спят седые тучи...
                          В поле сыро и туманно,
                          И в тумане лес и кручи
                          Исчезают беспрестанно.
  
                          Выйду ль в сад - и средь дорожки
                          Всё ищу, с полуистомой,
                          Легкий след какой-то ножки,
                          И родной и незнакомой...
  
                          В сердце смутная забота
                          И тоски залетной жало -
                          Словно жаль ему чего-то,
                          Словно что-то потеряло...
  
                          Не цвести немым долинам:
                          Грезы вешние далеко, -
                          Только астры по куртинам
                          Домерзают одиноко...
  
  
                                     * * *
  
                     Я б ушел от вас на берег моря,
                     Где в раскатных звуках грохот льется,
                     И, созвучьям волн и леса вторя,
                     Всё бы пел, что на душе споется...
                     Я б глядел, как в вечер, над заливом
                     Млея, тает розовое солнце
                     И вдали янтарным переливом
                     Искрит ветхой хижины оконце,
                     Искрит в небе сетку стаи чаек,
                     Быстрый взмах широких, белых крылий,
                     А вблизи, дробясь в росе лужаек,
                     Золотит ковер душистых лилий.
                     Я набрал бы ракушек прибрежных
                     И, из горсти в горсть пересыпая.
                     Заигрался б в трелях ночи нежных,
                     Детский смех вдоль моря разливая...
                     Пусть бы люди проходили мимо,
                     Пусть ребенка звали б сумасшедшим, -
                     Что мне в них!.. зато душа незримо
                     Распростилась бы со злым прошедшим!
                     Надоел мне город ваш бездушный,
                     Ваша чинность, чопорность уборов,
                     Добрый нрав, мещанству лишь послушный.
                     Да и барабанный бой всех споров
                     В вольном духе о российском мире
                     С тайной жаждой теплого местечка
                     Да о том, что "дважды два - четыре,
                     А не стеариновая свечка!".
                     Надоели мне борьба за веру
                     В донкихотские свои затеи
                     И друзей, не выспавшихся в меру,
                     Все трансцендентальные идеи!
  
  
                                     * * *
  
                      Проклятая!.. И нет ни в чем исхода.
                      И здесь мутит с утра и до утра,
                      Всё пошлый сон, всё глупая хандра
                      И гнусная-прегнусная погода...
                      Осенний свет... На слякоть - благодать!
                      Взгляну в окно - старьевщик в лужах бродит;
                      Тоскливо он гнусит: "Старья продать!" -
                      Я продал бы, - товар-то не подходит...
                      А рад бы сбыть всё лишнее старье! -
                      Не купишь ли мечты о днях свободы,
                      Хандру и желчь, и горькое житье.
                      Надежды, скорбь  старые невзгоды,
                      Да заодно и старую любовь?
                      Наскучило мне ждать с таким товаром!
                      Другим глупцам его ты сбудешь вновь,
                      А уж любовь... бери, пожалуй, даром!..
  
                      1860
  
  
                          ИЗ ЦИКЛА "ИСПАНСКИЕ МОТИВЫ"
                                 AUTO DA FE {*}
  
       {* Дело веры (португ.); в средневековой Испании и Португалии публичное,
  торжественное   сожжение еретиков или  еретических  сочинений  по  приговору
  инквизиции. - Ред.}
  
                          Из царствования Филиппа III
  
                                                           Посвящено Л. А. Мею
  
                       Звон в церквах и клики буйной черни
                          Над взволнованным Мадритом...
                       Знать, к святому делу черной казни
                          Дан призыв иезуитом.
  
                       Пред собором, над стеной народа,
                          Встал костер и столб позорный,
                       У костра палач, и крест, и стража,
                          И монах в сутане черной.
  
                       А на двух концах площадки пышно
                          Две трибуны возвышались,
                       И, смирясь о имени Христовом,
                          Там две власти красовались:
  
                       На одной - потупя долу взоры,
                          Бос и скорбен, в ризе бедной,
                       Сам великий инквизитор кротко
                          Восседал, сухой и бледный.
  
                       Запевал он глухо de profundis {*}
                       {* Из глубины (лат.) - название (по первым словам)
                       католической молитвы над умирающим. - Ред.}
                          Меж отшельников суровых,
                       С мрачным хором красных кардиналов
                          И епископов лиловых.
  
                       На другой трибуне, в царском блеске,
                          Стал король с почетной свитой
                       Пред немой толпой надменных грандов,
                          Гордо шляпами покрытой.
  
                       За решетками резных балконов,
                          Меж ковров и флагов - дамы;
                       И хмельно, что праздника и пира,
                          Ждет Мадрит кровавой драмы...
  
                       Всё готово... но к столбу с монахом
                          Не выходит осужденный, -
                       А уж чьим-то грозным приговором
                          Брошен страх в народ смущенный.
  
                       Что-то будет... Тихо инквизитор
                          Поднялся, не двинув бровью, -
                       И палач, с его благословенья,
                          Принял склянку с чьей-то кровью.
  
                       Факел брошен, - миг - и пламя рвется...
                          Кровь преступная пролилась
                       И на углях смрадно зашипела,
                          Потекла и задымилась...
  
                       Распростерся в скорби покаянной
                          Сам король перед распятьем, -
                       И собор ту кровь, во имя божье,
                          Заклеймил святым проклятьем.
  
                       Только тут народ, очнувшись, понял
                          Странной казни той значенье:
                       Вспомнил он, как жид один недавно
                          Шел с синклитом на сожженье;
  
                       Вспомнил он, как был тогда спокоен
                          Лик торжественный и ясный,
                       Как бесстрашно, поступью святого,
                          На костер взошел несчастный.
  
                       Дрогнул весь народ и в смутном страхе
                          Вдруг замолкнул, изумленный, -
                       И король, взирая на страдальца,
                          Тихо вымолвил, смущенный:
  
                       "Суд неправ... И жид не перед нами ль
                          Вышел к смерти без боязни?
                       Лишь одни святые страстотерпцы
                          Так ходили к месту казни!.."
  
                       Но сказал он - отшатнулись гранды,
                          В страхе вдруг прервались хоры,
                       И на дерзкого великий инквизитор
                          Поднял медленные взоры...
  
                       Суд назначен...
                                       В черной зале свечи...
                          Тень скрестилась от распятья...
                       За столом, в зловещем полумраке,
                          Чуть видна босая братья...
  
                       И тогда верховным альгвазилом,
                          В каске с спущенным забралом,
                       Был введен преступник и поставлен
                          Пред священным трибуналом.
  
                       То король был... Осуждался ими
                          Он за дерзкое сомненье
                       В приговоре их непогрешимом -
                          На публичное сожженье.
  
                       Но к костру предстать они не смели
                          Со лжежертвою державной:
                       Он по сану и священству власти
                          Инквизиции был равный.
  
                       И решил великий инквизитор,
                          Всепрощающей любовью,
                       Что король свой грех великий должен
                          Искупить сожженной кровью.
  
                       И тогда палач ему ланцетом
                          Дерзко царственную руку
                       Тронул, и понес ту кровь, с синклитом,
                          На сожженье и на муку...
  
                       Не преданье это и не сказка -
                          Быль: зане, в пылу суровом,
                       Изуверство нагло попирало
                          Всё - о имени Христовом!
  
                       <1860>
  
  
                                    FANDANGO
  
                                                       No vos engria senora
                                                       Ser de alta esfera. {*}
           {* Не хвастайтесь, сеньора, что вы из высокой среды (исп.). - Ред.}
  
  
                           Чуть с аккордом двух гитар
                           Лихо щелкнут кастаньеты -
                           Для фанданго страстных пар
                           Бойче всех мри куплеты.
  
                           И пляшу я - вихрь огня! -
                           Пред окном моей сеноры,
                           Но сенора от меня
                           Гордо прочь отводит взоры...
  
                           Чуть погаснет яркий день,
                           Я - к коню: к сеноре время!..
                           Мигом шляпу набекрень,
                           Плащ за плечи, ногу в стремя -
  
                           И гарцую - вихрь огня! -
                           Пред окном моей сеноры,
                           Но сенора от меня
                           Гордо прочь отводит взоры...
  
                           Эй, сенора! не пугай! -
                           Что за чванство! род твой знают,
                           Но к высоким башням, знай,
                           Тоже лестницы бывают!..
  
                           1860
  
  
                                    САН-ЯГО
  
                            Умер наш патрон Сан-Яго,
                            И предстал патрон пред бога,
                            И сказал господь Сан-Яго:
                            "Я тобой доволен много,
  
                            И за подвиги земные
                            Ты в раю живи средь сада.
                            Что попросишь - всё исполню!
                            Говори, чего же надо?"
  
                            Говорит ему Сан-Яго:
                            "Пусть в Испании пребудет
                            Изобилие и солнце!"
                            - "Успокойся: это будет!"
  
                            "Пусть победы громкой слава
                            У испанцев дух пробудит,
                            Дай им храбрость! Дай им силу!"
                            - "Успокойся: будет! будет!.."
  
                            "Дай им мудрое правленье,
                            Пусть царит оно неложно!"
                            - "Как?.. вдобавок и правленье? -
                            Невозможно! невозможно!..
  
                            Ведь тогда уж будет раем
                            Вся страна твоя родная,
                            И все ангелы, пожалуй,
                            Убегут туда из рая,
  
                            А на небе воцарятся
                            Беспорядок и смятенье, -
                            Нет, уж пусть у вас пребудет
                            Ваше старое правленье!"
  
                            1860
  
  
                                  АНДАЛУЗЯНКА
  
                                                     Но в одной Севилье старой
                                                     Так полны наутро храмы
                                                     И так пламенно стремятся
                                                     Исповедоваться дамы.
  
                                                                     А. Майков
  
                      Андалузская ночь горяча, горяча,
                      В этом зное и страсть, и бессилье,
                      Так что даже спадает с крутого плеча
                      От биения груди мантилья!
  
                      И срываю долой с головы я вуаль,
                      И срываю докучные платья,
                      И с безумной тоской в благовонную даль,
                      Вся в огне, простираю объятья...
  
                      Обнаженные перси трепещут, горят, -
                      Чу!.. там слышны аккорды гитары!..
                      В винограднике чьи-то шаги шелестят
                      И мигает огонь от сигары:
  
                      Это он, мой гидальго, мой рыцарь, мой друг!
                      Это он - его поступь я чую!
                      Он придет - и под плащ к нему кинусь я вдруг,
                      И не будет конца поцелую!
  
                      Я люблю под лобзаньем его трепетать
                      И, как птичка, в объятиях биться,
                      И под грудь его падать, и с ним замирать,
                      И в одном наслаждении слиться.
  
                      С ним всю ночь напролет не боюсь никого -
                      Он один хоть с двенадцатью сладит:
                      Чуть подметил бы кто иль накрыл бы его -
                      Прямо в бок ему нож так и всадит!
  
                      Поцелуев, объятий его сгоряча
                      Я не чую от бешеной страсти,
                      Лишь гляжу, как сверкают в глазах два луча, -
                      И безмолвно покорна их власти!
  
                      Но до ночи, весь день, я грустна и больна,
                       И в истоме всё жду и тоскую,
                      И в том месте, где он был со мной, у окна,
                      Даже землю украдкой целую...
  
                      И до ночи, весь день, я грустна и больна
                      И по саду брожу неприветно -
                      Оттого что мне некому этого сна
                      По душе рассказать беззаветно:
  
                      Ни подруг у меня, ни сестры у меня,
                      Старый муж только деньги считает,
                      И ревнует меня, и бранит он меня -
                      Даже в церковь одну не пускает!
  
                      Но урвусь я порой, обману как-нибудь
                      И уйду к францисканцу-монаху,
                      И, к решетке склонясь, всё, что чувствует грудь,
                      С наслажденьем раскрою, без страху!
  
                      Расскажу я ему, как была эта ночь
                      Горяча, как луна загоралась,
                      Как от мужа из спальни прокралась я прочь,
                      Как любовнику вся отдавалась.
  
                      И мне любо тогда сквозь решетку следить,
                      Как глаза старика загорятся,
                      И начнет он молить, чтоб его полюбить,
                      Полюбить - и грехи все простятся...
  
                      Посмеюсь я тайком и, всю душу раскрыв,
                      От монаха уйду облегченной,
                      Чтобы с новою ночью и новый порыв
                      Рвался пылче из груди влюбленной.
  
                      1862
  
                                     -----
  
  
                                     ПОЛОСА
  
                          Полоса ль ты моя, полоса!
                          Не распахана ты, сиротинка,
                          И тебе не колосья краса, -
                          Не колосья краса, а былинка...
  
                          А кругом-то, кругом поглядишь -
                          Так и зреют могучие нивы!
                          И стоит благодатная тишь,
                          И волнуются ржи переливы.
  
                          Но горька мне твоя нагота,
                          Как взгляну я на ниву-то божью:
                          Отчего ж ты одна, сирота,
                          Не красуешься матушкой-рожью?
  
                          Знать, хозяин-то твой в кабаке
                          Загулял не одну уж неделю
                          Иль от горя - в гробовой доске
                          Отыскал на погосте постелю;
  
                          А быть может и то: в кандалах
                          По Владимирке пахаря гонят;
                          За широкий, за вольный размах
                          Богатырскую силу хоронят.
  
                          И шагает он в синюю даль,
                          Сам шагает, да слезы глотает:
                          Всё-то ниву свою ему жаль,
                          Всё полоску свою вспоминает...
  
                          Зарастай же, моя полоса,
                          Частым ельничком ты да березкой, -
                          И пускай же ни серп, ни коса
                          Не сверкают отсель над полоской!
  
                          1861
  
  
                                    ЦЫГАНКЕ
  
                       Я люблю твои лукавые глаза:
                       Притаилася в них молния-гроза;
                       Как потухнут да посмотрят далеко -
                       Словно в омуте, темно и глубоко;
                       А сверкнут да ярким пламенем взгорят -
                       Много песен про любовь они сулят,
                       Много песен развеселых, удалых,
                       Много звуков и тоскливых, и больных.
  
                       Загорелися лукавые глаза,
                       Расплелася-распустилася коса,
                       Рдеют щеки... губы шепчут: "Не забудь!.."
                       Ходит ходенем под красной шалью грудь -
                       А под гибкою, проворною рукой
                       Завывают струны жгучею тоской...
  
                       Ох, да спой же ты мне, спой же что-нибудь!
                       Надорви ты мне тоской больную грудь!
                       Спой про "Ивушку", хорошая моя!
                       Буду слушать, буду вечно слушать я -
                       Как зеленая-то рощица всю ночь
                       Прошумела, что и спать тебе невмочь;
                       Как ты слушала, что свищет соловей,
                       Целу ночку не смыкаючи очей;
                       Как в слободке молода вдова жила,
                       Как у вдовки дочь хорошая росла;
                       Как в долинушке калинушка стоит -
                       На калинке соловей-птица сидит...
  
                       <1863>
  
  
                                 ПАМЯТИ ПЯТЕРЫХ
  
                    Ой, сложили ж вы, сложили свои головы! -
                    Да неспросту же сложили: за народ честной! -
                    Раным-рано порешили вас в ненастный день;
                    Панафиду вам отпели ветры буйные,
                    Окропил ли святой водой частый дождичек,
                    Схоронила-приняла не мать сыра земля -
                    Схоронило-закачало море синее,
                    Спеленала саваном морская трава,
                    Плакала над вами туча божия -
                    А в хрещеных ли и быль про вас быльем поросла!..
                    Лишь один-то на чужбинушке чужой стороне
                    Горе-молодец родимый, богатырь-голова
                    Небоязно запевает "память вечную!.."
  
                                   ПРИМЕЧАНИЯ
  
       В  сборник  включены  произведения  двадцати пяти второстепенных поэтов
  середины XIX века, в той или иной степени дополняющих общую картину развития
  русской поэзии этого времени.
       Тексты,  как  правило,  печатаются  по  последним прижизненным изданиям
  (сведения  о  них приведены в биографических справках), а когда произведения
  поэта  отдельными  сборниками  не  выходили  -  по  журнальным  публикациям.
  Произведения  поэтов,  издававшихся  в  Большой  серии  "Библиотеки  поэта",
  воспроизводятся по этим сборникам.
       При  подготовке  книги  использованы материалы, хранящиеся в рукописном
  отделе  Института  русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук СССР.
  Впервые  печатаются  несколько  стихотворений  В.  Щиглева,  П. Кускова и В.
  Крестовского, а также отрывки из некоторых писем и документов, приведенные в
  биографических справках.
       Произведения    каждого    поэта    расположены    в    хронологической
  последовательности.  В конце помещены не поддающиеся датировке стихотворения
  и  переводы.  Даты,  не позже которых написаны стихотворения (большей частью
  это   даты   первой   публикации),   заключены   в   угловые   скобки;  даты
  предположительные сопровождаются вопросительным знаком.
  
                               В. В. КРЕСТОВСКИЙ
  
       Владимирка.  Владимирка  -  дорога,  по  которой  отправлялись в Сибирь
  партии закованных в цепи каторжан и ссыльных. Соловки - старинный Соловецкий
  монастырь на одном из Соловецких островов в Белом море. Угодничек - угодник,
  христианский святой.
       Из цикла "Весенние ночи". См. пародии на них Н. Л. Ломана, с. 260-262.
       Париж,  июль  1848.  Подвиг французских революционных борцов, павших на
  парижских  баррикадах  в 1848 г., освящается в стихотворении фигурой Христа.
  Существует  предположение,  что стихотворение Крестовского оказало известное
  влияние  на фигуру Христа в поэме А. Блока "Двенадцать". Ст. 18 печатается с
  исправлением,   сделанным  Крестовским  в  экземпляре,  который  он  подарил
  художнику  М.  О.  Микешину  (Библиотека  Пушкинского  дома).  В хрестоматии
  "Русские  поэты в биографиях и образцах", составленной Н. В. Гербелем (СПб.,
  1873),  напечатана  другая  редакция  стихотворения под заглавием "Последняя
  баррикада", но восходит ли она к авторскому тексту - неизвестно.
       Из  цикла  "Хандра".  Куртины  -  клумбы.  "Дважды  два  - четыре, А не
  стеариновая  свечка!" - перефразированные слова Пигасова из романа Тургенева
  "Рудин", гл. 2.
       Из цикла "Испанские мотивы".
       Auto  da  fe.  Филипп  III  (1578-1621)  -  испанский  король с 1598 г.
  Фактическим правителем был его фаворит, герцог Лерма. Духовенство, служители
  духовных орденов (особенно иезуиты) были в оппозиции к Филиппу III и герцогу
  Лерме.  Внешним  поводом  для разногласий послужило намерение Лермы отменить
  ограничительные  законы против португальских евреев (Португалия находилась в
  это  время  под владычеством Испании) и предоставить им равные с христианами
  права.  Вероятно,  в  связи  с этим возникла легенда, которая легла в основу
  стихотворения  Крестовского.  О  ней историк инквизиции Х.-А. Льоренте пишет
  следующее:  "Не  стану  также  повторять  басню  об  эпитимии, наложенной на
  Филиппа  III  за  то,  что  он проявил жалость к одному осужденному во время
  аутодафе.  Я  слишком  осторожен,  чтобы принимать на веру рассказы, которые
  позволили  себе  выдумать некоторые путешественники, и анекдоты, которые они
  опубликовали,  чтобы  потешить своих читателей". Гранд - испанский дворянин,
  принадлежавший  к  высшей  придворной  знати.  Синклит  -  в  Древней Греции
  собрание  высших сановников; вообще собрание, сборище. Верховный альгвазил -
  судебный пристав в верховном совете инквизиции. Зоне - потому что, так как.
       Fandango.  Fandango  -  фанданго,  испанский  народный  танец. Источник
  эпиграфа не установлен. Сенора (исп. sefiora) - сеньора, госпожа.
       Сан-Яго. Сан-Яго - святой Иаков.
       Андалузянка.  Эпиграф  -  из  стих.  А. Н. Майкова "Исповедь королевы".
  Гидальго   -  испанский  дворянин.  Францисканец  -  монах,  принадлежащий к
  католическому ордену, основанному Франциском Ассизским в XIII в.
       Полоса. Владимирка - см. с. 736.
       Цыганке. "Ивушка" - народная песня "Ивушка, ивушка зеленая моя...".
       Памяти  пятерых.  Речь  идет о повешенных декабристах. Богатырь-голова.
  Вероятно, имеется в виду А. И. Герцен, не раз писавший о подвиге декабристов
  и  много  сделавший,  вместе  с  Н.  П.  Огаревым, для ознакомления русского
  общества с их идеями и произведениями.
  
  
                                   Дополнение
  
                                     * * *
  
                          Под душистою ветвью сирени
                          С ней сидел я над сонной рекой,
                          И, припав перед ней на колени,
                          Ее стан обвивал я рукой...
                          Проносилися дымные тучки,
                          На лице ее месяц играл,
                          А ее трепетавшие ручки
                          Я так долго, так страстно лобзал...
  
                          Погребальные свечи мерцали,
                          В мрачных сводах была тишина,
                          Над усопшей обряд совершали -
                          Вся в цветах почивала она...
                          Со слезой раздирающей муки
                          Я на труп ее жадно припал
                          И холодные, мертвые руки
                          Так безумно, так страстно лобзал...
  
                          1857
  
  
                                 ВАНЬКА-КЛЮЧНИК
  
                              Словно ягода лесная,
                              И укрыта и спела,
                              Свет княгиня молодая
                              В крепком тереме жила.
  
                              У княгини муж ревнивый;
                              Он и сед, и нравом крут;
                              Царской милостью спесивый,
                              Ведал думу лишь да кнут.
  
                              А у князя Ваня-ключник,
                              Кудреватый, удалой,
                              Ваня-ключник - злой разлучник
                              Мужа старого с женой.
  
                              Хоть не даривал княгине
                              Ни монист, ни кумачу,
                              А ведь льнула же к детине,
                              Что сорочка ко плечу.
  
                              Целовала, миловала,
                              Обвивала, словно хмель,
                              И тайком с собою клала
                              Что на княжую постель.
  
                              Да известным наговором
                              Князь дознался всю вину, -
                              Как дознался, так с позором
                              И замкнул на ключ жену.
  
                              И дознался из передней,
                              От ревнивых от очей,
                              Что от самой от последней
                              Сенной девушки своей.
  
                              "Гой, холопья, вы подите -
                              Быть на дыбе вам в огне! -
                              Вы подите приведите
                              Ваньку-ключника ко мне!"
  
                              Ох, ведут к нему Ивашку, -
                              Ветер кудри Ване бьет,
                              Веет шелкову рубашку,
                              К белу телу так и льнет.
  
                              "Отвечай-ко, сын ты вражий,
                              Расскажи-ко, варвар мой,
                              Как гулял ты в спальне княжей
                              С нашей княжеской женой?"
  
                              - "Ничего, сударь, не знаю,
                              Я не ведаю про то!.."
                              - "Ты не знаешь? Допытаю!
                              А застенок-то на что?.."
  
                              И работают в застенке -
                              Только кости знай хрустят!
                              Перешиблены коленки,
                              Локти скручены назад.
  
                              Но молчком молчит Ивашка,
                              И опять его ведут:
                              В дырьях мокрая рубашка,
                              Кудри клочьями встают;
  
                              Кандалы на резвых ножках,
                              А идет он - словно в рай,
                              Только хлюпает в сапожках
                              Кровь ручьями через край...
  
                              Видит - два столба кленовых,
                              Перекладина на них.
                              Знать, уж мук не будет новых,
                              Знать, готовят про других.
  
                              Отведу же я, мол, душу,
                              Распотешусь пред концом:
                              Уж пускай же, князь, Ванюшу
                              Хоть вспомянешь ты добром!
  
                              "Ты скажи ли мне, Ванюшка,
                              Как с княгиней жил досель?"
                              - "Ох, то ведает подушка
                              Да пуховая постель!..
  
                              Много там было попито
                              Да поругано тебя,
                              А и в красне-то пожито
                              И целовано любя!
  
                              В кровати, в волю княжью,
                              Там полежано у нас
                              И за грудь ли, грудь лебяжью,
                              Было хватано не раз!"
  
                              - "Ай да сказка!.. Видно хвата!
                              Исполать, за то люблю!
                              Вы повесьте-ко, ребята,
                              Да шелковую петлю!"
  
                              Ветер Ванюшку качает,
                              Что былинку на меже,
                              А княгиня умирает
                              Во светлице на ноже.
  
                              1861
  
  
                                   Эпиграмма
  
  ----------------------------------------------------------------------------
       Эпиграмма и сатира: Из истории литературной борьбы XIX века.
       М.; Л.: Academia, 1931-1932.
  ----------------------------------------------------------------------------
  
                           Всегда останешься пигмеем,
                           Хотя и корчишь великана,
                           Хотя гордишься, что лакеем
                         Служил у Кушелева рьяно.









Оставить комментарий
Крестовский Всеволод Владимирович
 (yes@lib.ru)
Год: 1863
Обновлено: 12/05/2017. 61k. Статистика.
Сборник стихов: Поэзия










Оценка: 7.13*6


 Ваша оценка: 

шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать








Связаться с программистом сайта.