Крашевский Иосиф Игнатий
Твардовский. Повесть, взятая из польских народных преданий. Іосифа Игнатия Крашевского

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Твардовскій. Повѣсть, взятая изъ польскихъ народныхъ преданій. Іосифа Игнатія Крашевскаго. Перевелъ съ польскаго Сергѣй Побѣдоносцевъ. Санктъ Петербургъ. 1847. Двѣ части. Въ 8-ю д. л. 102 и 74 стр.
   Крашевскій, въ небольшомъ циклѣ современныхъ польскихъ писателей, составляетъ одно изъ самыхъ яркихъ свѣтилъ, одну изъ самыхъ отрадныхъ надеждъ упадающей литературы. Имя его глубоко уважается въ Польшѣ и ставится наряду съ именами Джевускаго, Грабовскаго и другихъ знаменитостей нынѣшней польской литературы. Дѣйствительно, писатель съ несомнѣннымъ талантомъ, прекрасно образованный, начитанный, Крашевскій испробовалъ почти всѣ роды литературы. Дѣятельность его изумительна. Его повѣсти, драмы, сочиненія ученыя, мелкія политическія и историческія статьи, бѣглыя критическія замѣтки въ періодическихъ изданіяхъ составятъ, можетъ-быть, болѣе пятидесяти томовъ.
   Въ Россіи, впрочемъ, почти вовсе неизвѣстны его сочиненія, конечно, потому-что вообще мы мало знакомы съ литературой нашихъ сосѣдей. Кромѣ Мицкевича, едва-ли найдутся еще два, три польскіе писателя, извѣстные хотя по слуху нашимъ читателямъ. Кто жь виноватъ въ этомъ? Виноваты господа-переводчики романовъ. Не руководствуясь строгимъ эстетическимъ вкусомъ, не соображаясь съ требованіями современнаго духа, они передаютъ намъ что попало, да притомъ еще въ переводахъ, большею частью искажающихъ подлинникъ. Возьмите любую литературу, съ которой они брались насъ знакомить; съ какими произведеніями они насъ ознакомили? Какой-нибудь -- Мертвый Оселъ и Обезглавленная женщина, созданіе празднаго воображенія; какой нибудь Господинъ Трупа и его дочь или Белѣвильская красавица, романы простодушнаго Поль-де-Кока, -- романы непереводимые ни на какой языкъ въ свѣтѣ, романы, исключительно принадлежащіе парижскому обществу средняго класса и даже болѣе: романы дня, минуты, -- и все это переведенное на скорую руку, дубовымъ, безграмотнымъ языкомъ, изданное сѣро, неопрятно, съ тысячами граматическихъ ошибокъ, неизбѣжныхъ представителей изданій такъ называемой сѣробумажной литературы -- вотъ образчики дѣятельности нашихъ неутомимыхъ переводчиковъ.
   Не будь у насъ періодическихъ изданій, мы едва-ли бы имѣли какое-нибудь понятіе о литературахъ Французовъ, Нѣмцевъ, Англичанъ. Кто познакомилъ насъ съ Жоржемъ Зандомъ, Диккенсомъ, Сю, Сулье, Бальзакомъ? Все наши журналы.
   Но, спрашивается, зачѣмъ же г. Побѣдоносцевъ перевелъ "Твардовскаго", а не другое какое-нибудь произведеніе Крашевскаго? Что такое "Твардовскій"? Сказка, осмысленная изображеніями отжившихъ предразсудковъ и обветшалыхъ преданій. Нечего искать здѣсь картинъ, недостатковъ или добрыхъ свойствъ современнаго общества, его мелкихъ, поминутныхъ потребностей, его маленькихъ неудачь, или подъ часъ высокаго, гордаго стремленія къ совершенству. Какой же интересъ можетъ имѣть подобная сказка въ настоящее время? Будь это просто историческій сборникъ народныхъ преданій, составленный безъ претензій на художественное созданіе, и вы прочли бы эту книжку, можетъ-быть, съ жадностію археолога, или по-крайней-мѣрѣ съ тѣмъ же любопытствомъ, съ какимъ слушали нѣкогда, въ темные вечера, сказки объ Ильѣ Муромцѣ или Бабѣ-Ягѣ, разсказанныя говорливою няней. Но каково вамъ, при настоящемъ вашемъ совершеннолѣтіи, слушать то же самое, разсказанное съ претензіей на снисканіе вашего сочувствія?
   Твардовскій -- лицо невымышленное. Во времена Сигизмунда II, Твардовскій былъ профессоромъ въ Краковскомъ Университетѣ. Это былъ человѣкъ глубоко-ученый, и, какъ многіе ученые того времени, занимавшійся всѣми извѣстными въ ту эпоху науками. Онъ былъ въ одно время математикъ и философъ, медикъ и физикъ, теологъ и астрологъ. Таинственные аттрибуты, которыми тогдашніе ученые любили окружать себя, придавали Твардовскому тотъ мистическій характеръ, изъ котораго народная фантазія создала наконецъ таинственное лицо, нѣчто въ родѣ того, что сдѣлали Нѣмцы изъ Фауста. И дѣйствительно, Твардовскій тотъ же Фаустъ, съ тѣмъ же могучимъ стремленіемъ разгадать тайны мірозданія, съ тѣмъ же энергическимъ духомъ, томившимся въ своей тѣлесной оболочкѣ, наконецъ такой же гуляка, какъ Фаустъ. На однихъ и тѣхъ же условіяхъ съ Фаустомъ, онъ продалъ свою душу чорту.
   Что сдѣлалъ изъ этого лица г. Крашевскій? Въ первой половинѣ своей повѣсти, онъ довольно-удачно развилъ въ Твардовскомъ эту ненасытимую жажду знаній, которая такъ томила и гётева Фауста и байронова Манфреда. Но далѣе, Твардовскій дѣлается какимъ-то чернокнижнымъ шутомъ, гаеромъ, чѣмъ то въ родѣ сказочнаго Черномора. Его Ангелика -- ничтожное, безхарактерное лицо, безъ жизни, безъ физіономіи. Естественно, что ничего не могло выйдти поэтическаго изъ столкновенія подобнаго Фаусту человѣка съ такимъ пустымъ созданіемъ, какова Ангелика. Дьявола Крашевскаго нечего и сравнивать съ Мефистофелемъ Гёте: это самый простой, самый вульгарный чортъ народныхъ сказокъ.
   Вотъ основные элементы повѣсти. Ясно, что изъ нихъ не могло выйдти художественнаго цѣлаго, и если "Твардовскій" и имѣетъ какое-нибудь достоинство, то развѣ только какъ собраніе старинныхъ народныхъ преданій Польши.
   Переводъ г. Побѣдоносцева со стороны языка составляетъ пріятное исключеніе изъ обыкновеннаго порядка вещей въ мірѣ русскихъ переводовъ. Пожелаемъ, чтобъ на будущее время самый выборъ его былъ удачнѣе.

"Отечественныя Записки", No 5, 1847

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru