Козырев Михаил Яковлевич
Покосная тяжба

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эпопея в 4 частях с прологом и эпилогом.

   Михаил Козырев

Покосная тяжба

Эпопея в 4 частях с прологом и эпилогом

   Источник текста: М. Козырев. Пятое путешествие Гулливера и другие повести и рассказы. М.: Текст, 1991, стр. 279 - 288.
   Распознание: В. Г. Есаулов, 7 марта 2010 г.

Пролог

  
   Когда, и уже окончательно, стало известно, что границы покосов останутся в этом году прежними, между деревнями Козлихой и Лепетихой на Дурундеевской пустоши -- пустошь эта некогда принадлежала помещику, господину Дурундееву --
   ну, так вот -- на Дурундеевской пустоши неожиданно пропала граница.

Дело было так:

   Козлихинские мужики Фома Большой (изба от прогона направо) и Фома Меньшой (изба от прогона налево), вы-бранные козлихинским обществом в покосную той же де-ревни Козлихи комиссию, за неделю до Иванова дня по-шли посмотреть, хороши ли на Дурундеевской пустоши травы.
   Трава, надо сказать, выросла куда выше колен, а уж густота, густота -- что те сеянка!
   Ну так вот, посмотрели они на траву и сказали:
   -- Хороша!
   Потом пощупали, помяли в руках, опять сказали:
   -- Хороша!
   Посмотрели на солнце, закурили едкой самосадки, прошли по траве шагов пять, еще раз сказали:
   -- Хороша!
   и направились было в Козлиху, как...
   Вот как было дело: Лепетихинский мужик Ефим Ковалев, брат Егора, кото-рый -- это Егор-то -- изобрел такой аппарат, что самогон вы-ходил не хуже, а даже лучше николаевской, такой самогон, что заборовский дьякон, а ныне секретарь лутошанского нарсуда, никакого другого не пьет, а пьет только этот и притом, когда пьет, обязательно каждый раз провозглашает:
   усладительно! ну, так вот, этот самый -- не дьякон, и не Егор, а Ефим Ковалев, проходя за неделю до Иванова дня мимо Дурундеевской пустоши, ре-шил посмотреть, хороши ли на Дурундеевской пустоши травы. Посмотрел на траву и сказал:
   -- Хороша!-- потом пощупал, помял в руках...
   Надо еще сказать, что Дурундеевская пустошь, как ото-шла она от барина, господина Дурундеева, делилась по равным долям между козлихинским и лепетихинским об-ществами, и надо еще сказать, что и в прошлом году делилась она по равным долям и что в прошлом году поставили даже границу. И стояла эта граница от кривой березы на сто шагов в сторону лепетихинского леса, и были по правую руку покосы козлихинские, а по левую руку -- покосы лепетихинские.
   Так.
   И вот этот самый Ефим Ковалев вдруг заметил, что на том месте, где стояла летось граница, растет трава. И выросла эта трава куда выше колен -- а уж густота, густота
   -- что те сеянка!
   Посмотрел Ефим на траву, закурил самосадки, прошел по траве шагов пять, еще раз сказал:
   -- Хороша!
   но границы и след простыл: будто бы не было!
   Несомненно одно, что это козлихинские мужики, и в частности, Фома Большой и Фома Меньшой, которых Ефим Ковалев и узнал по штанам, границу просто-напро-сто украли...
   Да. Прошли это они шагов сто, Фома Меньшой и говорит Фоме Большому:
   -- Будто бы была здесь граница...
   Тогда Фома Большой посмотрел, посмотрел да и говорит Фо-ме Меньшому:
   -- Будто бы была здесь граница...
   А границы и след простыл, будто бы не было!
   Несомненно одно, что это лепетихинские мужики, и в част-ности Ефим Ковалев, которого Фома Большой узнал по рубахе, эту самую границу просто-напросто украли.
   И не будь этого прискорбного события, не пришлось бы мне преподнести нетерпеливому читателю подробное повествование, претендующее разве на последовательность изложения тех про-исшествий, коих вольным и невольным очевидцем мне дове-лось быть.
  
  

Первая часть

  
   В тот самый час, когда из-за Поповой горы поднялось над Коз-лихой пышное солнце и зажгло серебром капли росы на поко-сах Дурундеевской пустоши, в тот самый час, когда золотом за-жгло оно крест на заборовской колокольне, а в самом Лутошан-ске осветило зеленую крышу лутошанского кооператива --
   в этот самый час, надо сказать, из-за лепетихинского леса тоже взошло солнце.
   Вышли тогда из деревни Козлихи: Фома Большой, и Фома Меньшой, и Никита Петров, и Беберя, и сам Коляной, Кольки Беспалого брат, который -- это Колька-то -- изобрел та-кой аппарат, что самогон выходил не хуже, а даже лучше николаевской, такой самогон, что заборовский дьякон, а ныне секретарь лутошанского нарсуда, никакого другого не пьет, а пьет только этот и притом, когда пьет, обязательно каждый раз возглашает:

усладительно!

Ну, так вот,

   вышли тогда из Лепетихи: Ефим Ковалев, и Егор Ковалев, и дед Сосипатр, и Лександра Лузга, и Яшка Бандит --
   вышли они на Дурундеевскую пустошь искать пропавшую границу.
   Только границы и след простыл -- будто бы не было. А на том месте, где стояла граница, росла трава, и выросла эта трава куда выше колен, а уж густота, густота...

Нет, не так:

   Егор Ковалев видел вчера границу на козлихинской вешне -- видел, говорю я, Фома Большой границу на лепетихинской вешне, только этих границ никто не признал, а Яшка Бандит похвалился, что у него любая палка сойдет за границу, только бы ее на нужное место поста-вить.
   Так и решили.
   Только когда Фома Большой поставил палку на то самое ме-сто, где была летось граница, Ефим Ковалев заявил, что Лепетиха будет в обиде. А когда Ефим Ковалев поставил палку и опять на то место, где стояла летось граница,-- Фома Меньшой заявил, что Козлиха будет в обиде. Тогда палку поставил Фома Меньшой и опять на том месте, где летось была граница, и тут уж Егор Ковалев...
   А тогда загорелся в лутошанском кооперативе сарай, и когда загорелся сарай, побежал сторож Ефрем на колокольню бить в набат. А дверь на колокольню была заперта. Тогда побежал сто-рож Ефрем к попу, а попа дома не было -- поп пошел покосы делить. Тогда побежал Ефрем к дьячку, а дьячок сказал, что ключ у сторожа. Побежал Ефрем к сторожу, а сторож на огороде сидит, огурцы полет. Кричит Ефрем:
   -- Пожар!
   А сторож был глуховатый.
   -- Ты что говоришь?
   Тогда закричал Ефрем еще раз:
   -- Пожар!
   А тот и ухом не ведет...

...и вот, когда Коляной поставил

   палку и поставил ее на то самое место, где стояла летось грани-ца, Яшка Бандит заявил, что Лепетиха будет... Тут закричали:
   -- Пожар!
   И вот побежали тогда козлихинские мужики в Козлиху, и вот побежали тогда лепетихинские мужики в Лепетиху -- и я ду-маю, что читателю не трудно будет догадаться, что ни в Козли-хе, ни тем более в Лепетихе никакого пожара не было, а был будто бы пожар в Лутошанске и будто бы кончился, причем сгорел лутошанского кооператива сарай и сгорел дотла, а теперь и в Лутошанске никакого пожара не было.
   И решили по всем этим соображениям козлихинские мужи-ки вернуться на Дурундеевскую пустошь, и решили лепетихинские мужики...
   Вот в чем дело:
   вспомнили тут про кривую березу: от кривой березы на сто шагов -- вот и граница. Но как ни иска-ли кривую березу, найти не могли -- еще зимой спилили ее на дрова и рядом с кривой спилили еще десяток прямых на дрова. Только от этой березы остался пенек, и остался пенек в три вершка, потому что была кривая береза трех вершков при комле.
   Трехвершковый пенек нашел Егор Ковалев, трехвершковый пенек нашел и Фома Большой, только никак нельзя было ска-зать, который пенек остался от кривой березы.
   Побежал за Феклой бобылкой -- Фекла бобылка косила в прошлом году как раз на границе. Фекла пришла, посмотрела --
   -- Нись,-- говорит,-- тут, а нись -- там... Будто бы энтот кустик оставался налево -- нись направо. Да еще, разбойники, у меня сажень целую окосили!
   А какой пенек остался от кривой березы, она не ска-зала и ушла. Тогда стали считать шаги -- козлихинские от своего, лепетихинские от своего пенька, сто шагов в сто-рону лепетихинского же леса. Первым пошел Фома Большой, отсчитал к лепетихинскому лесу сто шагов: вот и граница!
   Тогда сказал ему Ефим Ковалев:
   -- Ты бы еще на ходули встал!
   И пошел Ефим Ковалев от своего пенька в сторону лепетихинского леса, отсчитал сто шагов: вот и граница! И сказал тут Фома Меньшой:
   -- Ты бы на одном месте топтался!
   И пошел тогда Фома Меньшой...
   А в это самое время пришел кладовщик лутошанского коо-ператива Сергей Петров в совет и сделал заявление: и сгорел, согласно заявления, сарай, и сгорело в этом сарае сто пудов сахару и сто кусков ситца. Пошли, посмотрели и увидели, что сарай действительно сгорел и от сарая по-длинно ничего не осталось и сгорел также сахар, и сго-рел даже ситец, так как ни сахару, ни даже ситцу на том месте, где стоял лутошанского кооператива сарай, не оказалось...
   И пошел тогда сам Коляной от своего пенька к лепетихин-скому лесу, отсчитал Коляной к лепетихинскому лесу сто шагов: вот и граница.
   Тогда сказал ему Яшка Бандит...

Тут закричали:

   -- Из Лутошанска за самогоном пришли-и-и!
   Так и осталось на Дурундеевской пустоши две границы: одну поставили козлихинские мужики, а другую поставили лепетихинские мужики, и было между этими границами Фомы Мень-шого сто шагов.
  
  

Вторая часть

  
   В канцелярии лутошанского земотдела на стене висели часы, и, когда часы эти показывали ровно три,-- в первый раз ударил гром над лутошанским земотделом, и такой грянул гром, что козлихинский мужик, Фома Большой, выходршший в тот час из Козлихи, что лепетихинский мужик, Ефим Ковалев, выходивший в тот час из Лепетихи --
   надо сказать, что шли они оба в лутошанский земотдел просить земотдел о выяснении места, где стояла в прошлом году граница --
   ну, так вот,

оба они перекрестились:

   -- Добежать бы до дождика!
   И тогда сказал заборовский дьякон, а ныне секретарь нар-суда:
   -- Дело нечистое!
   И сказал народный судья Петушков заборовскому дья-кону:
   -- Дело нечистое!
   Говорили они о лутошанском кооперативе. Так было дело:
   шел председатель правления Федот Каблуков вечером, в десять часов, мимо лабаза и видел: стоит у лабаза человек в белой рубахе, без шапки -- постоял, постоял...
   тогда шел Федот Каблуков за газетой, потому что получались газеты вечером в десять ча-сов --

потом шел он назад и видел:

   зашел за лабаз человек в белой рубахе, без шапки, постоял, постоял... и ушел председа-тель правления, а на другой день...
   -- Дело нечистое!
   Это сказал заборовский дьякон -- а когда народный судья Петушков повторил:
   -- Дело нечистое,
   -- в это самое время во второй раз ударил гром и опять над лутошанским земотделом, и такой гром, что козлихинский мужик Фома Большой, входивший в тот час в Лутошанск из кривого прогона, что лепетихинский мужик Ефим Ковалев...
   Да.
   Так вот в это самое время посмотрел секретарь нарсуда на часы и сказал:
   -- Пора и обедать!
   И как только он это сказал, прибежал в земотдел из Козлихи Фома Большой, прибежал в земотдел из Лепетихи Ефим Кова-лев, и тогда же в третий раз ударил гром и уже над лутошан-ским кооперативом.
   Председатель правления сгреб бумаги и спрятал бумаги в ящик, посмотрел на часы -- а часы в это время показывали че-тыре -- и сказал:
   -- Пора и обедать!
   И только тогда пошел в Лутошанске дождь, и только тогда послан был земотделом в Козлиху Кузька Хромой, а ныне Кузь-ма Самуилов, послан был он,-- говорю я,-- в Лепетиху в каче-стве члена установить между означенными деревнями границу, что проходит по Дурундеевской пустоши на земле бывшего ба-рина, господина Дурундеева.
   С вечера вышел Кузьма Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, в Козлиху и еще не дошел до Козлихи, как остановил его лепетихинский мужик Егор Ковалев и сказал:
   -- Ночуешь у нас -- мы всегда с уважением!
   А делал Егор такой самогон, не хуже, а пожалуй, и лучше николаевской, такой самогон, что заборо... Вот как было дело:
   видел Фома Меньшой, как шел Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов в Егоркин сарай, надо думать, что шел он в Егоркин сарай ночевать, и когда шел, то, размахивая правой рукой, говорил:
   -- Я зна-а-аю...-- Я -- как член!
   Тогда запряг лошадь Фома Меньшой и подъехал к сараю, был еще с ним Коляной, Колькин брат, который -- это Колька-то -- варил такой самогон, что забо...
   Ну так вот:
   видел Ефим Ковалев, как шел Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, и шел он в Колькин сарай, надо думать, шел он в Колыши сарай но-чевать, и когда шел, то, размахивая правой рукой, гово-рил:
   -- Я зна-а-аю... Я как член...
   Вот тогда-то и запряг лошадь Ефим Ковалев и подъехал к сараю, и был с ним еще Лександра Лузга и Егор, который, это Егор-то, варил такой самогон...
   Да. На чем же я кончил?
   Ну, вот -- когда, значит, пошел в Лутошанске дождь -- а было это в четыре часа, вышел из лутошанского кооператива Федот Каблуков и, выйдя, заметил, что идет в Лутошанске дождь. Тогда он, пройдя шагов сто...
   И вышел в это время из нарсуда заборовский дьякон и, вый-дя, тоже заметил, что идет в Лутошанске дождь,-- а было это в четыре часа -- и, пройдя шагов сто,
   -- а дождь теперь лил как из ведра -- встали они оба под крышу лабаза лутошанского кооператива.
   А накануне Иванова дня покосные комиссии деревень Коз-лихи и Лепетихи, совместно с членом лутошанского земот-дела Кузьмой Самуиловым, рассматривали вопрос о грани-це между названными деревнями, что проходит по Дурунде-евской пустоши на земле бывшей помещика Дурундеева, и, рассмотрев означенный вопрос, постановили считать, что, согласно приказа губземотдела, идет эта граница вдоль ле-петихинского леса от кривой березы на сто шагов, что и под-тверждается граждан означенных деревень свидетельскими пока-заниями.
   Подлинный подписали: покосной комиссии члены: Фома Большой и Фома Меньшой, Ефим Ковалев и Егор Ковалев и член лутошанского земотдела Кузьма Самуилов.
   Да.
   Ну,, так вот -- встали это они под крышу -- а в это время подбежал к лабазу человек в белой рубахе, без шапки, и забежал за лабаз. И увидел председатель правления Федот Каблуков че-ловека без шапки в белой рубахе и сказал:
   -- Я его знаю -- это Фома Большой!
   Тогда увидал секретарь нарсуда человека в белой рубахе без шапки и тоже сказал:
   -- А я его знаю: это Ефим Ковалев!
   И пока они так говорили -- шел дождь, и, пока шел дождь, стояли они под крышей лутошанского кооператива, а когда дождь перестал -- пошли они домой, и в это же время пошли домой деревни Козлихи мужик -- Фома Большой и деревни Лепетихи мужик -- Ефим Ковалев,

Третья часть

  
   Были в Иванов день, в Лутошанске Яшка Бандит и сам Коляной, и были они у Марьи вдовы, и ушли будто бы за полночь, а что ушли они за полночь, видно из того, что Сергей Петров, кладовщик, еще спал и они его раз-будили, потому что, когда полагалось ему вставать, его и до-ма не было, по-видимому, он куда-то ушел и ушел, надо ду-мать, в Лепетиху, потому что Яшку Бандита видели потом в Лепетихе.
   Вот как было дело:
   после Иванова дня вышел из деревни Козлихи козлихинский мужик, Фома Большой, и вы-шел он на Дурундеевскую пустошь -- было это в шесть ут-ра,-- и в шесть утра вышли из деревни Лепетихи два брата Ко-валевых: Ефим и Егор --
   ну так вот
   вышел это Фома на Дурундеевскую пустошь и начал косить у самой границы на сто шагов от того места, где летось стояла кривая бе-реза --
   и вышли тогда на Дурундеевскую пустошь Ковалевы, Ефим и Егор, и видят -- косит Фома Большой и косит у самой границы...
   ...Бросил Фома Большой косу и убежал в Козлиху, потому что лепетихинских было больше. И стали тогда косить лепетихинские -- Ефим и Егор, и тоже у самой границы в ста шагах от того места, где стояла кривая береза. И как только начали они косить, пришли из Козлихи Фома Большой, и Фома Мень-шой, и Никита Петров, и Беберя и видят: косят лепетихикские у самой границы...
   ...бросили лепетихинские косы и убежали, потому что козлихинских было больше.
   Стали тогда косить козли хинские и опять у самой границы. И как только начали они косить, пришли из деревни Лепетихи Ефим и Егор Ковалевы, и дед Сосипагр, и Лександра Лузга, и еще четверо, а кто -- не упомню, и видят, что косят козлихин-ские у самой границы...
   ...бросили козлихинские косы и убежали, потому что лепети-хинских было больше. И вышли тогда из Козлихи...
   Нет, не так:
   прибежал тогда в лутошанскую милицию -- лутошанского кооператива кладовщик, Сергей Петров, и сказал, что на Дурундеевской пустоши между деревнями Козлихой и Лепетихой начинается драка и что дерутся козлихинские мужики с лепетихинскими мужиками из-за покоса, де-рутся ножами и даже бросают ручные гранаты. И верно:
   в это самое время вышли на Дурун-деевскую пустошь козлихинские мужики всей деревней и вы-шли на Дурундеевскую пустошь лепетихинские мужики всей деревней и начали драться, потому что силы у них были ровные. И верно:
   бросил Коляной в лепетихинских ручную гранату, и граната упала рядом с Лександрой Лузгой и не разорвалась. И бросил тоща Яшка Бандит в козлихинских ручную гранату, и упала эта граната рядом с Беберей и тоже не ра-зорвалась. Тогда взяли они косы...
   Тут-то и пришла из Лутошанска милиция и увидала: лежит на Дурундеевской пустоши Яшка Бандит и не может идти, и го-лова у Яшки проломлена.
   Так.
   А надо сказать, что когда пришла на Дурундеевскую пустошь милиция, то, кроме Яшки Бандита, никого там и не бы-ло, потому что ушли козлихинские мужики в Козлиху и лепетихинские тоже ушли, и ушли, надо думать, в Лепе-тиху.
   И пришли в лутошанскую милицию лутошанские милицио-неры и сказали, что драки на Дурундеевской пустоши не было и только одному проломили голову, а варят в Козлихе самогон, варит Колька Беспалый, Коляного брат, и что этот самогон они забрали и привезли к начальнику милиции, самогон, отобран-ный от лепетихинского гражданина Егора Ковалева, на предмет привлечения означенного Кольки к суду как самогонщика. И был тогда самогон запечатан сургучной печатью и доставлен в нарсуд...
   Опять забегаю вперед. Дело было собственно так: вечером то-го же дня шел мимо милиции Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, член лутошанского земотдела, и, когда он вошел в милицию, Фидели у начальника милиции заборовский дьякон, а ныне секретарь нарсуда, и еще двое, и будто бы заборовский дьякон сказал:
   -- Дело нечистое!
   А говорили они о лутошанском кооперативе.
   В это время как раз случилась в кооперативе кража; пришел в лабаз председатель правления Каблуков и еще два члена правления, и сверяли наличность, причем Сер-гея Петрова, кладовщика, в наличности не оказа-лось -- был в это время Сергей у Марьи вдовы и был там Коляной, а Яшке Бандиту в драке проломили голову, так что Яшки там не было.
   Ну вот,
   и оказалась на складе лутошанского кооператива недостача в товарах -- пропало будто бы сахару сто пудов и ситцу сто кусков, о чем и составлен протокол на пред-мет привлечения к делу.
   А утром на другой день в народный суд доставлен был само-гон в стеклянных бутылях, за сургучной печатью, и был в это время там -- в нарсуде -- секретарь нарсуда и был там еще козлихинский мужик Фома Большой и лепетихинский мужик Ефим Ковалев и говорили, что по данно-му делу они ровно ничего не знают, в чем выставляли свидете-лей: деревни Козлихи граждан -- Фому Меньшого, да Никиту Петрова, да Коляного, да Беберю, и деревни Лепетихи граж-дан -- Егора Ковалева, Яшку Бандита, Сосипатра да Лександру Лузгу...
  
  

Четвертая часть

  
   В пятницу после Ильина дня в Лутошанске, над лутошанским народным судом, высоко стояло солнце, когда вышел народный суд в полном составе и занял свои места. И тогда заборовский дьякон...
   Да что это я?
   -- Никакого дьякона в Заборовье нет, а если и есть, то совсем не гражданин Миролюбов, а кто-то другой,-- гражданин Миролюбов есть секретарь нарсуда, а вовсе не дьякон. Правда, был когда-то в Заборовье дьякон и был он будто бы тоже Миролюбов, но этот Миролюбов не был никогда секретарем нарсуда, а был диаконом заборовского во имя Успения пресвятой богородицы храма, и если читает он иногда апостола, то не в Заборовье совсем, а в Лутошанске --
   ну так вот
   сел гражданин Миролюбов за стол и сели за стол -- народный судья Петушков и по правую руку судьи заседатель Игнатий Попов, а по левую руку судьи -- заседатель Еким Федосеев. Сели это все они за стол...
   Но я не буду утомлять читателя подробным описанием того, как председатель суда, судья Петушков, произнес:
   -- "Приводятся к присяге заседатели"
   и как действительно заседатели приведены были к присяге, и не буду утомлять подробным же описанием того, как председатель суда, судья Петушков, произнес:
   -- "Слушается уголовное дело о краже из лутошанского кооператива!" --
   тем более что действительно видел гражданин Федот Каблуков -- проходя вечером в десять часов (а вечером в десять часов получались в Лутошанске газеты) мимо лабаза, ви-дел он, как прошел мимо того же лабаза человек в белой рубахе, без шапки, и зашел за лабаз -- постоял, постоял -- и ушел, и действительно шел в Лутошанске дождь и лил дождь как из ведра, когда вышел гражданин Каблуков из кооператива,-- а что шел дождь, может подтвердить гражданин Миролюбов -- и признал тогда Каблуков, в человеке без шапки и в белой рубахе, Фому Большого --
   и признал тогда гражданин Миролюбов, в человеке без шапки и в белой рубахе, Ефима Ковалева, и что, когда кончился дождь... Нет, не так --
   и что действительно на складе лутошанского кооператива ста пудов сахару и ста кусков ситцу в налич-ности не оказалось и не оказалось в наличности кладовщика Сергея Петрова --

и поэтому

   прямо перейдем к свидетель-ским показаниям:
   Свидетель Сергей Петров показал, что был он в это время у Марьи вдовы и что был там Коляной, а Яшки Бандита не бы-ло, потому, что Яшке Бандиту в драке проломили голову. И свидетель Яшка Бандит подтвердил, что ему действительно проломили голову, на что свидетель же Коляной возразил, что это не он, Коляной, проломил Яшке голову, а что это сам Яшка нажрался самогону.
   И тогда свидетель Егор Ковалев заявил, что самогону он не варил, и не продавал, и не пил, и не видал даже этого самогона отроду, а если варит в Козлихе самогон Колька, Коляного брат, то об этом ему ничего неизвестно -- и свидетель Николай Бес-палов, он же Колька, подтвердил, что действительно он, Колька, самогона никогда не варил и не продавал, а что варит в Лепетихе самогон Егор Ковалев, то об этом ему тоже ничего неизвест-но...
   Но это уже другое дело: о самогоне.
   Начальник лутошанской милиции показал, что сидели они в помещении милиции и пришел туда Кузька Хромой, а теперь Кузьма Самуилов, и что в это самое время гражданин Миролю-бов действительно произнес:
   -- Дело нечистое...
   А говорили они о лутошанском кооперативе.
   Да. Ну так вот, доставлен был самогон в стеклянной посуде, за сургучной печатью, доставлен был самогон в лутошанский народный суд, и принес судья Петушков эту посуду за сургуч-ной печатью...
   Тогда Егор Ковалев заявил, что этого, за сургучной печатью, самогона, он, Николай, не видал, а что если был отобран от него, Егора, самогон, то он, Николай, не отпирается, по-тому, что самогон этот за сургучной печатью, не самогон вовсе, а вода:
   -- Они,-- говорит,-- у меня из кадки всю воду вычерпали!
   Вскрыли тогда печать, посмотрели -- попробовал судья Пе-тушков самогону за сургучной печатью, попробовал заседатель Попов самогону за сургучной печатью -- и сказал судья Петуш-ков, и сказал заседатель Попов; оба сказали:
   -- Вода!
   Но это уже другое дело -- о самогоне. Ну так вот --
   сели они за стол и председатель суда произнес:
   -- "Слушается уголовное дело о краже из лутошанского кооператива!"
   И тогда Ефим Ковалев показал, что будто бы проходил он мимо Дурундеевской пустоши и зашел посмотреть, хороши ли на Дурундеевской пустоши травы. А трава, надо сказать, вырос-ла куда выше колен, а уж густота, густота --

-- что те сеянка!

   Посмотрел он тогда на траву и сказал:
   -- Хороша!
   Только границы и след простыл -- будто бы не было! И верно --
   свидетель Никита Петров подтвердил, что на Дурундеевской пустоши действительно пропала гра-ница и что, когда поставил обвиняемый Фома Большой палку и поставил ее на то место, где прежде стояла гра-ница, будто бы Ефим Ковалев заявил, что Лепетиха будет в обиде...
   А в это самое время загорелся в лутошанском кооперативе сарай, и когда загорелся сарай, побежал сторож Ефрем на коло-кольню бить в набат. А дверь на колокольню...
   Нет, не так -- тут-то и закричали:
   -- Пожар.
   Только ни в Козлихе, ни тем более в Лепетихе, по словам свидетеля Сосипатра, никакого пожара не было, а был будто бы пожар в Лутошанске, и сгорел будто бы лутошанского коопера-тива сарай, и тогда пришел он, свидетель, Сергей Петров, в со-вет и сделал заявление...
   И увидели, что сарай действительно сгорел, и от сарая,
   подлинно, ничего не осталось, и сгорел также сахар, и сгорел даже ситец, так как ни сахару, ни тем более сит-цу на том месте, где стоял лутошанского кооператива сарай, не оказалось.
   На этом дело о краже из лутошанского кооператива и кончи-лось.
  
  

Эпилог

  
   Но я опять забегаю вперед.
   Так было дело: когда в Лутошанске склонялось тяжелое солнце и склонялось оно за крышу Лутошанского кооператива, в это самое время председатель суда, судья Петушков, произнес:
   -- Суд удаляется на совещание!
   И встал судья Петушков со своего места, и встал заседатель Попов, и заседатель Еким Федосеев тоже встал, и встал тоже со своего места --

и действительно --

   все они удалились на совещание.
   Вынул тогда Фома Большой из мешка, вынул, говорю я, Ефим Ковалев из мешка, вынули оба по краюхе, и оба/ сказали:
   -- Время позднее!
   И сказал тогда Фома Меньшой Егору, а дед Сосипатр Никите Петрову --

и сказал,

говорю я, Беберя Лександре Лузге:

   -- Время позднее. Никак уж коровы идут?
   И действительно -- гнал лутошанский пастух лутошанское стадо, гнал из кривого прогона, и шло это стадо от кривого прогона мимо лабаза, и мимо земотдела, и мимо лутошанского нарсуда. И впереди стада шла черная корова, и у черной коровы на лбу было белое пятно, а позади стада шла белая корова, и у белой коровы на лбу было черное пятно. Да.
   Ну так вот,
   когда белая корова проходила мимо окон лутошанского нарсуда, в это самое время вышел судья Пе-тушков и с ним вместе вышел Игнатий Попов, и вышел Еким Федосеев,
   вышли они, сели за стол, и сказал судья Петушков:
   "...дело по обвинению граждан деревни Козлихи -- Фомы Большого и деревни Лепетихи -- Ефима Ковалева в краже из лутошанского кооператива, за недоказанностью обвинения, прекратить..."
   И услышал Фома Большой -- прекратить, и услышал Ефим Ковалев:
   прекратить!

и оба вздохнули.

   -- Оно, конешно, тово, погорячились!
   И сказал Фома Меньшой, и сказал Егор Ковалев, и сказал, говорю я, Беберя Лександре Лузге:
   -- Погорячились!
   А говорили они о покосах на Дурундеевской пустоши.
   И когда за крышу лабаза опустилось тяжелое солнце и длинные тени сгустились на улицах Лутошанска, и сгустились такие же тени в Козлихе, и даже в Лепетихе сгустились длин-ные тени, и только золотом горел крест на заборовской колокольне,

в это самое время

   из Лутошанска по кривому прогону шли мужики -- надо думать, что шли там: Фома Большой и Фома Меньшой, Ефим и Егор Ковалевы, и Никита Петров, и Беберя, и Лександра Лузга, и дед Сосипатр, и шли они вместе, только издали мне никак нельзя было разобрать, кто из них шел в Козлиху, а кто в Лепетиху.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru