Котляревский Нестор Александрович
Н. Котляревский. Очерки новйшей русской литературы. I. Поэзия гнева и скорби. Москва. 1890

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Н. Котляревскій. Очерки новѣйшей русской литературы. I. Поэзія гнѣва и скорби. Москва. 1890.
   Г. Котляревскій, если не ошибаемся, критикъ новый, критикъ-дебютантъ и мы встрѣчаемъ его, можно сказать съ распростертыми объятіями. На это имѣются у насъ совсѣмъ особыя причины. Откровенно говоря, талантъ г. Котляревскаго далеко не такого свойства и не такихъ размѣровъ, чтобы имъ можно было восхищаться. Болѣе того, мы сомнѣваемся даже, что у г. Котляревскаго есть хоть какой-нибудь критическій талантъ: нашъ дебютантъ пишетъ старательно, но безцвѣтно, излагаетъ свои мысли толково и тщательно, но самыя эти мысли такого невысокаго полета, что едва-ли заслуживали какого-бы то ни было изложенія. Тѣмъ не менѣе, появленіе г. Котляревскаго въ роли критика доставляетъ намъ чрезвычайное удовольствіе. Дѣло въ томъ, что г. Котляревскій заполняетъ собою въ нашей критикѣ нѣкоторый "пробѣлъ", жалобы на который уже не разъ слышались въ журналистикѣ. Читателю извѣстно, что нашу современную литературу постигъ необыкновенный урожай на поэзію и поэтовъ, которые и въ стихахъ и въ прозѣ съ горечью заявляютъ, что ихъ не цѣнятъ и не понимаютъ, что критика не въ силахъ возвыситься до уразуменія художественныхъ красотъ ихъ произведеній, частью потому, что у насъ вообще "нѣтъ художественной критики", а частью потому, что "критикъ есть недоношенный художникъ" и "яйца курицу не учатъ". Казалось-бы этой бѣдѣ очень легко помочь. Если у насъ "нѣтъ художественной критики", то пусть художники, жалующіеся на это, и создадутъ ее. Вѣдь критика, по вашему, такое легкое дѣло; вѣдь критики, по вашему, только недоразвившіеся художники. Такъ вотъ -- неугодно-ли попробовать. Пусть г. Минскій разъяснитъ намъ красоты произведеній г. Андреевскаго, а г. Андреевскій -- поэтическія заслуги г. Минскаго; пусть г. Фофановъ разскажетъ намъ о г. Фругѣ, а г. Фругъ о г. Фофановѣ. Дожидаться такой любезности отъ современныхъ дѣйствующихъ критиковъ нашихъ было-бы напрасно; они, во первыхъ, предпочитаютъ писать не столько о писателѣ, сколько "по поводу" писателя, во вторыхъ, по грубости своего эстетическаго пониманія, и неспособны прочувствовать красотъ какой-нибудь элегіи, говорящей о морѣ, о горахъ, о звѣздахъ и о томъ, какъ Ванька Таньку полюбилъ. Единственное, но серьезное неудобство такой дружественной, взаимной критики поэта поэтомъ состояло-бы въ томъ, что злые языки не преминули-бы сказать словами басни:
   
   За что же, не боясь грѣха,
   Кукушка хвалитъ пѣтуха?
   За то, что хвалитъ онъ кукушку.
   
   Такимъ образомъ г. Котляревскій является со своею критикою современной поэзіи и поэтовъ чрезвычайно кстати. Онъ человѣкъ нейтральный, не принадлежащій повидныому ни къ одному изъ нашихъ журнальныхъ лагерей и это обстоятельство гарантируетъ безпристрастіе автора. Г. Котляревскому чѣмъ удобнѣе и легче быть безпристрастнымъ, что у него нѣтъ за душой никакой опредѣленной, любимой идеи, никакого критерія и онъ съ полною свободою можетъ одновременно хвалить или порицать совершенно по своему духу и содержанію противоположныя литературныя направленія. Такъ, въ предисловіи онъ говоритъ: "Было время, и оно очень недалеко, когда основной темой почти всѣхъ молодыхъ поэтовъ, была поэзія печали и гнѣва. За послѣднее время эти темы стали попадаться въ значительно меньшемъ количествѣ и главные проводники ихъ одинъ за другимъ замолчали. На смѣну этому, печально-гнѣвному направленію выступило другое, пока безъ опредѣленнаго содержанія, но очевидно съ большой склонностью къ безобидному воспроизведенію всевозможныхъ легкихъ и нѣжныхъ ощущеній. Выйдетъ-ли какой-нибудь толкъ изъ этого новаго поворота нашей молодой поэзіи, покажетъ будущее; мы же обратимся къ недавнему прошлому и попытаемся дать характеристику того скорбнаго направленія, которое, кажется, нами уже пережито". Какъ видите, г. Котляревскій безъ особой нѣжности относится къ поэзіи "безъ опредѣленнаго содержанія" и читатель въ правѣ ожидать, что критикъ отнесется съ симпатіей къ поэзіи "скорбнаго направленія". Однако на страницѣ 15-й читатель узнаетъ не безъ удивленія, что это "скорбное направленіе", не болѣе какъ "модная болѣзнь". Правда, на страницѣ 35-й значится уже что эта "болѣзнь не простая литературная мода" а нѣчто болѣе серьезное. Въ концѣ же концовъ "скорбная поэзія есть безспорно болѣзнь, вызванная и воспитанная нашимъ общественнымъ положеніемъ -- но сама она такъ же вредна, какъ и условія, которыя ее породили. Она отвлекаетъ насъ отъ хладнокровнаго обсужденія и объективнаго воспроизведенія дѣйствительности; она не поднимаетъ никакихъ новыхъ вопросовъ -- даже не бросаетъ новаго свѣта на старые; она по самой сущности своей есть направленіе фальшивое, искажающее какъ правду внѣшней жизни* такъ и правду внутренняго чувства у самихъ поэтовъ. Вотъ почему эта болѣзнь и могла привиться только къ слабымъ талантамъ; дѣйствительно сильная натура, явись она среди нашей молодежи, покончила бы сразу съ этими пѣснями гнѣва и печали -- и обратилась бы къ живому источнику жизни, которая давно ждетъ новыхъ истолкователей и живописцевъ" (52). Такимъ образомъ, г. Котляревскій комфортабельно усаживается между двумя стульями. "Скорбная поэзія -- вредна" -- это съ одной стороны; съ другой стороны сомнительно "выйдетъ ли какой-нибудь толкъ" изъ поэзіи "всевозможныхъ легкихъ и нѣжныхъ ощущеній". Какъ же, спрашивается, быть то и какую именно поэзію г. Котляревскій согласился бы признать здоровою и полезною? "Дѣйствительно сильная натура" говоритъ г. Котляревскій, "обратилась бы къ живому источнику жизни". Несомнѣнно, что источникъ жизни есть живой источникъ, но неужели такая тавтологическая формула можетъ имѣть какой нибудь серьезный смыслъ? Это только фраза и даже не громкая, а. просто неуклюжая, фраза, въ широкія рамки которой можно уложить содержаніе какой угодно поэзіи. Развѣ область "всевозможныхъ легкихъ и нѣжныхъ ощущеній" лежитъ внѣ жизни? И, съ другой стороны, развѣ скорбь и гнѣвъ, не только какъ поэтическіе мотивы, но и какъ чувства, какъ результаты жизненныхъ впечатлѣній, являются не изъ "живого источника жизни"? Очевидно, г. Котляревскій самъ не знаетъ что говоритъ и самъ не знаетъ чего хочетъ.
   Въ своей брошюрѣ г. Котляревскій разсматриваетъ поэзію гг. Минскаго, Фруга, Надсона, Андреевскаго, Фофанова, Апухтина, Голенищева-Кутузова. Изъ всѣхъ этихъ поэтовъ нашъ критикъ наиболѣе благосклоненъ къ Надсону, что, разумѣется, дѣлаетъ честь его вкусу, но не дѣлаетъ чести его логикѣ: вѣдь Надсонъ наиболѣе скорбный и слѣд., но опредѣленію г. Котляревскаго, наиболѣе больной изъ поэтовъ послѣдняго времени. Что касается до живыхъ поэтовъ, то врядъ-ли они останутся довольными г. Котляревскимъ. Критикъ сравниваетъ ихъ всѣхъ вообще съ "грибами" (9), которыхъ "вызвали наружу подготовленная почва и данное состояніе атмосферы". Въ частности, г. Минскій "холоденъ", его поэзія "дѣйствуетъ больше на слухъ чѣмъ на сердце", у г. Фруга "кисть слишкомъ слаба и на его палитрѣ слишкомъ мало красокъ" (18) г. Андреевскій "очень и очень гоняется за идейнымъ содержаніемъ въ своихъ стихотвореніяхъ" (30) у г. Фофанова "умъ и фантазія находятся постоянно въ жидкомъ состояніи" (?!) и пр. и пр. Не поздоровится отъ этакихъ похвалъ!

"Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1890

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru