Костомаров Николай Иванович
Козьма Захарыч Минин-Сухорук и князь Димитрий Михайлович Пожарский

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Н. И. Костомаров

Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей
Первый отдел: Господство дома Св. Владимира
Выпуск третий: XV-XVI столетия

Козьма Захарыч Минин-Сухорук и князь Димитрий Михайлович Пожарский

   Движение, поднятое Гермогеном и Ляпуновым, не было задавлено неудачами, города продолжали переписываться с городами и убеждали друг друга действовать взаимно для спасения веры и государства. Шиши отдельными отрядами повсеместно дрались с врагами. Духовенство старалось всеми средствами благочестия ободрять народ. В разных городах в знак покаяния, для умилостивления Божия гнева налагались особые строгие посты, совершались молебны о спасении отечества, ходили утешительные вести о разных видениях и откровениях с целью поддержать падающий дух народа; троицкие власти рассылали свои призывные грамоты одна за другою. Но в народном противодействии не было уже ни порядка, ни определенного плана. Все шло врозь. Начали распространяться уныние и недоверие к собственным силам. Когда в Нижнем Новгороде, в соборной церкви, прочитана была грамота троицких властей, народ, прослушавши ее, пришел в умиление, плакал над погибелью государства, но выражал отчаяние такими словами: "Верно, нам не будет избавления! Чаять нам большей гибели".
   Тогда в том же Нижнем Новгороде выступил перед народом выборный нижегородский земский староста Козьма Захарыч Минин-Сухорук, ремеслом "говядарь"*. На всенародной сходке у собора он говорил народу в таком смысле: "Православные люди, похотим помочь Московскому государству, не пожалеем животов наших, да не токма животов - дворы свои продадим, жен, детей заложим и будем бить челом, чтоб кто-нибудь стал у нас начальником. Дело великое! Мы совершим его, если Бог поможет. И какая хвала будет всем нам от Русской земли, что от такого малого города, как наш, произойдет такое великое дело. Я знаю, только мы на это подвинемся, так и многие города к нам пристанут, и мы избавимся от иноплеменников".
   ______________________
   * Быть может, мясник или же торговец скотиною - гуртовщик.
   ______________________
   Нижегородцам показались любы такие речи, но не сразу решились они на великое дело. Еще несколько раз они сходились слушать Минина и наконец проговорили: "Будь ты нам старший человек, отдаем себя во всем на твою волю".
   Стали нижегородцы думать, кого избрать им в предводители, кто бы в ратном деле был искусен и прежде не объявлялся в измене. По совету Минина все остановились на стольнике князе Димитрии Михайловиче Пожарском. Этот князь происходил из стародубских князей Суздальской земли, потомков Всеволода Юрьевича, и принадлежал к так называемым "захудалым" княжеским родам, т.е. не игравшим важной роли в государственных делах в предшествовавшие времена. Сам Димитрий Пожарский не выдавался никакими особенными способностями, исполнял в военном деле второстепенные поручения, но зато в прежние времена не лежало на нем никакой неправды, не приставал он к Тушинскому вору, не просил милостей у польского короля. В царствование Шуйского Пожарский удачно разбивал отдельные воровские шайки, а в 1610 году, будучи зарайским воеводою, упорно держался стороны Шуйского, не поддался убеждениям Ляпунова провозгласить царем Скопина и удерживал, насколько мог, свой город в повиновении существующей власти. Возмутившиеся посадские люди города Зарайска хотели убить его за то, что не поддается калужскому вору, и он выдержал от них осаду в каменном городе (кремле) Зарайска. Но Шуйского свели с престола. Законного государя не стало на Руси, тогда Пожарский объявил, что станет целовать крест тому, кто на Москве будет выбран царем, и присягнул Владиславу, которого в столице тогда избрали в цари.
   Вскоре после того русским людям стало ясно, что поляки обманывают, не думают присылать Владислава, а намереваются завладеть Московским государством. Пожарский сошелся с Ляпуновым и вместе с ним двинулся в Москву. Пожарский, первый из товарищей Ляпунова, вступил со своим отрядом в стены зажженного уже Белого города, укрепился было около церкви Введения Богородицы на Лубянке, но огонь принудил его отступить. Пожарский был при этом ранен и, упавши на землю, кричал: "Ох, хоть бы мне умереть, только бы не видать того, что довелось увидеть". Ратные люди подняли его, положили на повозку и вывезли из пылающей столицы по троицкой дороге.
   С этой поры князь Пожарский находился в своей вотчине Линдехе, за 120 верст от Нижнего, и едва оправился от ран, полученных в Москве, как к нему прибыли нижегородского Печерского монастыря архимандрит Феодосии и дворянин Ждан Болтин с посадскими людьми приглашать его сделаться начальником ополчения, которое затевалось в Нижнем Новгороде. Князь Пожарский отвечал: "Рад за православную веру страдать до смерти, а вы из посадских людей изберите такого человека, который бы мог со мною быть у великого дела, ведал бы казну на жалованье ратным людям. У вас есть в городе человек бывалый - Козьма Минин-Сухорук, ему такое дело за обычай".
   По возвращении посланцев в Нижний, мир, услышавши, на кого указал князь Пожарский, стал выбирать Козьму к такому важному делу. Минин сначала отказывался, а потом, как бы нехотя, принял предлагаемую должность и сказал: "Если так, то составьте приговор и приложите к нему руки, чтобы слушаться меня и князя Димитрия Михайловича во всем, ни в чем не противиться, давать деньги на жалованье ратным людям, а если денег не станет, то я силою стану брать у вас животы, жен и детей отдавать в кабалу, чтобы ратным людям скудости не было!"
   Приговор был составлен, и Минин поспешил отослать его к Пожарскому, опасаясь, чтобы нижегородцы не одумались и не переделали своего приговора. По этому мирскому приговору земский староста Минин обложил всех пятою деньгою, т. е. отбирал пятую часть достояния на земское дело. Для этого избраны были оценщики имуществ. Не допускалось ни льгот, ни отсрочек. Были такие, что давали охотно и больше. Одна вдова принесла сборщикам десять тысяч рублей и сказала: "Я осталась после мужа бездетною, у меня двенадцать тысяч: десять отдаю вам, а две себе оставляю!" Кто скупился, у тех отнимали силою. Не спускали ни попам, ни монастырям. Неимущих людей отдавали в кабалу тем, кто за них платил. Конечно, покупать имущество и брать в кабалу людей могли только богачи. Таким путем вытягивались у последних спрятанные деньги. Без сомнения, такая мера должна была повлечь за собою зловредные последствия; изгнавши чужеземных врагов, Русь должна была испытать внутреннее зло - порабощение, угнетение бедных, отданных во власть богатых. Меры Минина были круты и жестоки, но время было чересчур жесткое и крутое: приходилось спасать существование народа и державы на грядущие времена.
   По прибытии в Нижний Пожарского отправлены были во все стороны гонцы с грамотами; описывалось несчастное положение Московского государства, русские всех городов призывались стать заодно с нижегородцами. В этих грамотах говорилось: "Будем над польскими и литовскими людьми промышлять все заодин, сколько милосердый Бог помощи даст. О всяком земском деле учиним крепкий совет, а на государство не похотим ни литовского короля, ни Маринки с сыном, ни того вора, что стоит под Псковом".
   Нижегородские грамоты повсюду читались на народных сходках, потом постановлялись приговоры, собирали деньги на жалованье ратным людям. Затем из ближних городов приходили в Нижний и ополчения. Пришли туда дети боярские из Арзамаса, пришло рязанское ополчение; в Казани медлили, потому что там люди, прежде служившие вору, умышленно противодействовали Минину.
   Нижегородское ополчение вышло из Нижнего вверх по Волге. Балахна, Юрьевец, Решма, Кинешма дали Минину свою казну и присоединились к нижегородцам со своими ополчениями.
   В Костроме воевода Иван Шереметев, оставаясь верным Владиславу, хотел было сопротивляться, но костромичи выдали его Пожарскому и присоединились к нижегородцам.
   В начале апреля ополчение прибыло в Ярославль. Ярославцы встретили Пожарского с образами и предложили все имущество, какое у них есть, на общее дело. В знак почета они поднесли Минину и Пожарскому подарки, но те ничего не взяли.
   Здесь ополчение оставалось несколько месяцев, пополняясь новоприбывшими силами. Минин значился выборным человеком всей Русской земли, а за его безграмотностью подписывался князь Пожарский. Сам князь Пожарский держал в своих руках управление не только войском, но и землею, назывался "по избранию всех чинов и людей Московского государства многочисленного войска у ратных и земских дел", давал именем своим суд всей земле русской, определял награды и наказания, раздавал поместья, распоряжался постройкою городов и требовал денежных пособий. Троицкие власти, следившие за тем, что делалось у поляков, торопили князя Пожарского идти скорее к Москве на соединение с князем Трубецким. Польский гарнизон в Кремле был немногочислен и от дурных распоряжений постоянно терпел скудость. Жолнеры (солдаты) роптали, что им не дают жалованья; часть буйных сапежинцев самовольно ушла в Польшу грабить королевские имения. На место Гонсевского в мае прислан был туда другой предводитель, Струсь, а литовский гетман Ходкевич ходил со своим войском по Московской земле собирать запасы. Силы поляков в Русской земле были тогда немногочисленны и разрозненны, но могли в непродолжительное время значительно увеличиться, так как носились слухи, что в Москву придет король с сильным войском. Надобно было предупредить прибытие короля и овладеть столицею. В этих-то видах троицкий архимандрит Дионисий и келарь Аврамий убеждали Пожарского идти скорее из Ярославля и даже сердились на него за медленность. Но Пожарский не имел таких качеств, которые бы внушали к нему всеобщее повиновение. Его мало слушали. В ярославском ополчении была безладица, происходили даже драки. Сам князь Пожарский сознавался в своей неспособности. К нему прислали новгородцы толковать с ним о призвании на русский престол шведского королевича. Пожарский подавал им надежду на призвание королевича, если тот примет православную веру, но при этом заметил: "Был бы у нас такой столп, как Василий Васильевич Голицын, все бы его держались и слушались, а я к такому великому делу мимо его не принялся. Меня к тому делу насильно приневолили бояре и вся земля".
   Князь Пожарский боялся идти под Москву, пока там были козаки, и хотя Трубецкой убеждал его поспешать, Пожарский все не решался и только выслал вперед к Москве отряды. Когда Заруцкий после неудачного покушения избавиться от Пожарского посредством подосланных убийц в половине июля 1612 года убежал из-под Москвы, Пожарский стал смелее, но все-таки не доверял Трубецкому. Выступивши из Ярославля, он шел к Москве очень медленно. Оставивши свое войско в Ростове, Пожарский ездил в Спасский суздальский монастырь молиться Богу и поклониться гробам своих предков. Готовясь к битве с поляками, Пожарский ослаблял свое войско, отправляя в одиночку свои отряды в разные стороны. 14 августа прибыл Пожарский к Троице и опять остановился там на несколько дней, а между тем из-под Москвы дворяне и козаки торопили его идти как можно скорее, потому что Ходкевич приближался к столице с усиленным войском. Наконец, 20 августа Пожарский и Минин с своим ополчением прибыли к Москве. Трубецкой выехал к ним навстречу и приглашал стать в одном таборе с козаками. Но Пожарский и Минин отвечали, что не будут стоять в одном таборе с козаками.
   Земское ополчение стало вдоль Белгородской стены до Алексеевской башни на Москве-реке. Главное ядро его было у Арбатских ворот: там стояли Пожарский и Минин. Заложивши стан, ратные люди стали окапывать его рвом. Козаки занимали восточную и южную часть Белого города и Замоскворечья, которое все нарочно было изрыто рвами, а во рвах должна была сидеть козацкая пехота. 22 августа русские увидели идущее с западной стороны литовское войско. То был Ходкевич с свежими силами. За ним тянулись огромные ряды нескольких сот возов с набранными запасами, которые следовало провезти польскому гарнизону в Кремль и Китай-город. Ходкевич стал переправляться через Москву-реку у Девичьего поля. Часть литовцев успела переправиться через реку, сбивши московскую конницу, которая стерегла переправу. В то же время осажденные в Кремле поляки сделали вылазку, земское московское войско очутилось среди двух огней, козаки не хотели из зависти помогать ему. Но здесь дело поправилось и без них. Воины Ходкевича погнали было московских людей до Тверских ворот; тогда с одной стороны московские стрельцы отбили вылазку польского гарнизона и заставили его уйти обратно в Кремль, а с другой - из-за печей и церквей разрушенного Земляного города русские так начали поражать выстрелами литовское войско Ходкевича, что оно поворотило назад за Москву-реку. Гетман стал у Донского монастыря.
   Следующий день прошел без боя. 24 августа, на рассвете, Ходкевич решился со всем своим войском пробиться через Замоскворечье и во что бы то ни стало доставить осажденным привезенные запасы. Путь был труден по причине развалин и множества прорытых рвов. Конные должны были спешиться, на возах медленно везли запасы, расчищая путь. Козаки Ходкевича успели выгнать Козаков московских изо рвов. Ходкевич уже достиг Пятницкой улицы, и здесь-то завязался ожесточенный бой с козаками. Между тем Минин, взявши с собою передавшегося поляка Хмелевского и три сотни дворян, ударил на две литовские роты, оставленные в тылу, и смял их, потерявши племянника, убитого на его глазах. В полдень московские козаки у церкви св. Климента отбили литовцев, отрезали и захватили из их обоза четыреста возов с запасами. Тогда Ходкевич увидал, что цель, для которой он прибыл на этот раз в Москву, не достигнута: продовольствие гарнизону он доставить не может. Он приказал спасать остаток возов и ушел к Воробьевым горам. Поражение, нанесенное ему, было так велико, что у него оставалось только четыреста коней.
   Ходкевич с трудом сообщил осажденным, что он уходит с целью набрать запасы, и обещал воротиться через три недели. 28 августа Ходкевич ушел.
   После победы над литовским войском Пожарский с Трубецким помирились и положили вести осаду сообща, съезжаясь для совещаний на Неглинной, на Трубе. Козаки все еще не ладили с земскими людьми, однако действовали уже заодно с ними против поляков еще с большею злобою к последним. Кремль и Китай-город были осаждены со всех сторон. Русские устроили туры и палили с них из своих пушек.
   15 сентября Пожарский, минуя Струся, отправил к полковникам Стравинскому и Будзиле письмо, убеждал осажденных сдаться, обещал отпустить гарнизон в отечество невредимым. На это великодушное предложение польские предводители написали Пожарскому надменный ответ, восхваляли в нем мужество и доблести поляков, называли московский народ самым подлейшим в свете, выражали надежду на скорое прибытие Владислава и грозили жестокою карою Пожарскому и его товарищам. Осажденные были еще убеждены, что гетман вернется, но проходили недели - гетмана не было. Запасы их приходили к концу. 6 октября они послали двух воинов известить гетмана, что если еще пройдет неделя, то им придется умереть с голоду. Все было напрасно. В половине октября голод достиг ужасающих размеров. Осажденные переели лошадей, собак, кошек, мышей, грызли ремни, выкапывали из земли гнилые трупы и пожирали. От такого рода пищи смертность увеличилась. Живые стали бросаться на живых, резали друг друга и пожирали. 22 октября Трубецкой ударил на Китай-город; голодные поляки не были в состоянии защищать его, покинули и ушли в Кремль. Первое, что увидели русские в Китай-городе, были чаны, наполненные человеческим мясом. Поляки, потерявши Китай-город, выгнали из Кремля русских женщин и детей. Пожарский выехал к ним навстречу. Козаки зашумели и кричали, что надобно ограбить боярынь, но земские люди окружили боярынь, спасли от ярости Козаков и благополучно провели в свой стан. Тогда в Китай-город торжественно внесли икону Казанской Божьей Матери и дали обет построить церковь, которая после действительно была построена и до сих пор существует на Кремлевской площади против Никольских ворот. В память этого-то дня установлен 22 октября праздник иконы Казанской Богоматери, до сих пор соблюдаемый Православною русскою церковью.
   Стали в Кремле поляки советоваться, что им делать далее. Михаила Салтыкова уже не было. Он убрался заблаговременно с Гонсевским, но оставался товарищ его, Феодор Андронов с некоторыми, подобными ему, услужниками Сигизмунда. Они сильно противились сдаче, думая, что от своей братии русских им придется еще хуже, чем от голода. Весь гарнизон зашумел и порывался отворять ворота. Тогда Струсь отправил к Пожарскому просить пощады, умоляя оставить осажденным жизнь. Зная свирепство Козаков, поляки уговаривались, чтобы начальствующие лица сдались только Пожарскому. Оба русских предводителя дали обещание, что ни один пленник не погибнет от меча.
   24 октября поляки отворили кремлевские ворота, выходящие на Неглинную (ныне Троицкие); прежде всего выпустили русских людей, бояр, дворян, купцов, сидевших в осаде. Козаки тотчас закричали: "Надобно убить этих изменников, а животы поделить на войско". Но земские люди стали в боевой порядок, готовясь защищать своих братьев против Козаков. Выпущенные русские стояли на мосту, ожидая, что из-за них начнется бой. Вид их возбуждал сострадание. До междоусобного боя не дошло. Козаки покричали, погрозили и отошли. Пожарский и Минин проводили русских в свой земский стан.
   25 октября все кремлевские ворота стояли уже настежь отворенными, русские войска входили в Кремль, предшествуемые крестным ходом, впереди которого шел архимандрит Дионисий, а из Кремля вышел к нему навстречу элассонский архиепископ, грек Арсений, с Владимирскою Богородицею в руках. Поляки побросали оружие. Их погнали в русский стан. Струся заперли в Чудовом монастыре. Все имущество пленных сдали в казну, и Минин раздавал его козакам в виде награды.
   Козаки не вытерпели и, в противность крестному целованию, перебили много пленных. Но те пленники, которые достались Пожарскому и земским людям, уцелели все до одного. Их разослали по разным городам: в Нижний, Ярославль, Галич, Вологду, на Белоозеро и посадили в тюрьмы. Народ был сильно ожесточен против них. В Нижнем, куда был послан Будзило с товарищами, служивший прежде в войске Сапеги, пленных чуть не разорвали и едва-едва мать Пожарского своими убеждениями спасла их от смерти*.
   ______________________
   * Впоследствии новоизбранный царь приказал их содержать так милостиво, что они позволяли себе даже буянить. Через посредство Струся царь отправлял своему пленному отцу деньги.
   ______________________
   Вскоре, однако, услыхали русские, что на Московское государство идет король Сигизмунд с сыном. Действительно, в ноябре Сигизмунд подошел под Волок-Ламский и отправил двух русских, бывших в посольстве Филарета и оставшихся в плену у поляков: князя Данила Мезецкого и дьяка Грамотина. Их сопровождал польский отряд в 1000 человек. Они должны были уговаривать московское войско признать Владислава царем. Но подмосковные воеводы выслали против них войско и объявили, что не хотят вступать ни в какие толки о Владиславе. Поляки повернули назад, а князь Мезецкий успел убежать к своим под Москву.
   Король пытался было взять Волок-Ламский, но это не удалось ему, и он удалился со своим сыном в Польшу.
   21 декабря извещалось по всей Руси об избавлении Москвы, а вслед за тем послана была грамота во все города, чтобы отовсюду посылали в Москву лучших и разумных людей для избрания государя.
   К большому сожалению, мы не знаем подробностей этого важного события. По некоторым известиям видно, что под Москвою происходило несколько съездов, на которых дело избрания царя не удалось. По всей Московской земле наложен был трехдневный строгий пост, служили молебны, чтобы Бог вразумил выборных, чтобы дело царского избрания совершилось не по человеческим козням, но по воле Божией. Когда после таких благочестивых приготовлений съехались снова все выборные люди, явился из Новгорода некто Богдан Дубровский с предложением выбрать шведского королевича, но выборные люди в один голос закричали: "У нас того и в уме нет, чтобы выбрать иноземца. Мы, с Божьего помощью, готовы идти биться за очищение Новгородского государства". Некоторые из бояр домогались получить венец и подкупали голоса. Есть известие, что были голоса в пользу Василия Голицына, иные некстати упоминали о возвращении венца Шуйскому. Были мнения в пользу Трубецкого, Воротынского и даже, как говорили после, в пользу Пожарского. Впоследствии обвиняли его в том, будто он истратил до двадцати тысяч рублей, подкупая голоса в свою пользу*.
   ______________________
   * Это известие нельзя считать справедливым.
   ______________________
   Дворяне и дети боярские начали подавать письменно извещения, что они хотят царем Михаила Романова, за ними выборные люди от городов и волостей, а также и козаки стали за Романова. В народном воспоминании свежи были страдания семейства Романовых при Борисе, заточение Федора (Филарета) и его супруги. Народ в последнее время слишком много перенес бедствий и потому естественно его сочувствие обращалось к такому роду, который заодно с народом много пострадал. Последний подвиг Филарета, его твердое поведение в деле посольства, его пленение, совершенное беззаконно врагами, - все давало ему в народном воображении значение мученика за веру и за Русскую землю. Наконец, в народе сохранились более давние предания о царице Анастасии, жившей в лучшее время для русского народа, о Никите Романовиче, о котором говорили и даже пели в песнях, что он по своему благодушию заступался за жертвы Иванова сумасбродства. Все это вместе располагало русских избрать Михаила Романова.
   В неделю православия собрали всех выборных на Красную площадь. Кроме них, было множество народа обоего пола. Рязанский архиепископ Феодорит, новоспасский архимандрит Иосиф, келарь Аврамий и боярин Василий Морозов взошли на Лобное место, чтобы спросить у выборных людей решительного приговора об избрании царя. Прежде чем они начали свою речь к народу, все многочисленное сборище в один голос закричало: "Михаил Федорович Романов будет царь-государь Московскому государству и всей Русской державе!" Тотчас в Успенском соборе пропели молебен с колокольным звоном, провозгласили многолетие новонареченному царю, а потом произнесена была новому царю присяга, начиная от бояр до Козаков и стрельцов. Во все города были посланы известительные грамоты; в Кострому отправилось от всего Земского собора посольство к Михаилу Федоровичу с приглашением на царство*.
   ______________________
   * Рязанский епископ Феодорит, келарь Аврамий, новоспасский и симановский архимандриты, бояре Федор Иванович Шереметев и князь Владимир Иванович Бахтиаров-Ростовский, окольничий Федор Васильевич Головин и многие служилые люди разных наименований.
   ______________________
   Посольство это, прибывши в Кострому, являлось 13 марта в Ипатьевский монастырь, где жил шестнадцатилетний Михаил с матерью. Мать и сын удалились туда после освобождения из кремлевской осады. На другой день, 14 марта, собрали толпу народа, духовенство несло чудотворную икону Федоровской Богоматери. Инокиня Марфа с сыном встретила их за воротами. После молебна в соборной церкви посольство вручило им грамоту Земского собора, извещавшую об избрании Михаила на царство, и просило ехать в царствующий град.
   На это последовал отказ. Михаил и его мать вспоминали измену Годуновым, службу Тушинскому вору, насильное пострижение Шуйского. "Московские люди измалодушествовались, - говорили они, - а государство от польских и литовских людей и от непостоянства русских разорено до конца. Царская казна расхищена. Дворцовые села и черные волости розданы в поместья. Служилые люди бедны, чем их жаловать? Как стоять против недругов?" "Мне, - сказала Марфа, - нельзя благословить своего сына на царство, отец его Филарет в плену. Сведает король, что сын его на царстве, велит над отцом какое-нибудь зло сделать!"
   Послы объяснили им, что прежние государи не так получали престол, как теперь получает Михаил. Борис сел на государстве по своему хотению, убивши Димитрия, расстрига принял месть по своим делам, Василия выбрали на государство немногие люди, Михаила же выбирают не по его желанию, а единомышленно, всею землею, по соизволению Божию, и если он откажется, то Бог взыщет на нем конечное разорение государства.
   Тогда мать благословила сына, Михаил согласился и принял из рук Феодорита царский посох как знак власти.
   11 июля венчался на царство Михаил Феодорович. Князь Димитрий Михайлович Пожарский был пожалован боярином, а Минин возведен в звание думного дворянина.
   Новому думному дворянину недолго пришлось оставаться в этом сане. В 1616 году Минин скончался, оставивши после себя сына Нефеда (Мефодия), умершего бездетным около 1632 года.
   Димитрий Михайлович Пожарский жил долго, но не играл важной роли, как можно было бы ожидать. Он не был ни особенно близким к государю советником, ни главным военачальником. Ему не поручали особенно важных государственных дел. Служба его ограничивалась второстепенными поручениями. В переговорах с послами мы встречаем его не более трех или четырех раз и только товарищем других.
   Через год после восшествия Михаила по поводу пожалования боярином родственника матери царской, Бориса Михайловича Салтыкова, царь показал ему немилость. Пожарский не хотел сказывать (объявлять) Салтыкову боярство, потому что считал себя по роду выше Салтыкова. На основании прежних служебных случаев царь требовал от него исполнения своей воли, Пожарский не послушался и притворился больным. Царь приказал одному думному дьяку сказывать боярство Салтыкову, а в разряде написать, будто сказывал Пожарский. Салтыков бил челом государю на Пожарского, что он его обесчестил своим отказом, и царь приказал выдать Пожарского Борису головою. Из этого видно, что царь не считал за Пожарским особых заслуг, которые бы выводили его из ряду других. В 1617 году Пожарский был отправлен воеводою в Калугу по просьбе жителей, где удачно отразил нападения поляков. В 1618 году Пожарский послан был в Боровск против Сагайдачного, но заболел на дороге, а товарищ его Волконский пропустил врагов через Оку. Только по возвращении Филарета в 1619 году Пожарский получил от царя несколько вотчин, да и то незначительных*, тогда как Димитрий Тимофеевич Трубецкой, долгое время служивший ворам, владел богатейшею областью Вагою (некогда принадлежавшею Борису), по грамоте, данной ему собором еще до избрания Михаила. В 1621 году Пожарский управлял Разбойным приказом, затем в 1628 - 1631 годах он был воеводою в Новгороде, а в 1632-м участвовал во вспыхнувшей войне с Польшею, но в звании второго воеводы, товарищем князя Мамстрюка-Черкасского. В 1635 году он управлял Судным приказом, а в 1638-м был один год воеводою в Переяславле-Рязанском. С тех пор до 1641 года мы его встречаем большею частью в Москве. В числе других бояр он был приглашаем к царскому столу, но не особенно часто: проходили месяцы, когда его имя не упоминается в числе приглашенных, хотя он находился в столице. В местнических спорах, в удовлетворение его родовой чести, царь сажал в тюрьму Волконского и Пушкина. С осени 1641 года имя его более нигде не упоминается, вероятно, около этого времени он скончался. Он погребен в суздальском Спасо-Евфимиевском монастыре, где покоились его предки. Заметим в заключение, что князь Пожарский, как гласит современное известие, страдал "черным" недугом - меланхолией. Быть может, это и было причиною того, что Пожарский при Михаиле не играл первостепенной роли, так как люди с подобным настроением духа не бывают искательны и стараются держаться в тени. Самый подвиг освобождения Москвы был предпринят им против собственного его искания, по настоянию земства.
   ______________________
   * Село, проселок, сельцо и четыре деревни.
  

-------------------------------------------

   Опубликовано: Н.И. Костомаров, "Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей", т. 1 -- 7, 1873 -- 1888.
   Исходник здесь: http://dugward.ru/library/kostomarov/kostomarov_rus_ist_1otd_vyp3.html
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru