Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Капустник
В Москве, после шумной и веселой Масленицы, блинов, катаний на тройках, ряженых,-- сразу все изменилось.
Первый день Великого поста. Чистый понедельник. Лица у всех серьезные. Один колокол в церквах звонит однообразно и уныло. Старушки в платках идут в церковь. Гимназисты -- в гимназию.
Притихла Москва.
Только у артистов по-другому. У них -- праздник. На Масленице -- театры полны, спектакли и утром и вечером. Лишь теперь можно вздохнуть. Всюду -- капустники.
Артисты Бакшеев, Климов и другие устраивали капустник у моего приятеля, архитектора Васи Кузнецова. Его очень любили все артисты за твердый и общительный нрав.
За повара был Миша Климов. Он с утра возился в рубашке у плиты, приготовляя всякие необыкновенные яства -- все постные.
На завтрак приходили гости -- друзья артистов.
На загроможденном закусками столе стояли графины с разноцветными настойками. Была даже чесноковая пейсаховка, которую когда кто выпивал, то долго не мог перевести дух и, выпуча глаза, говорил:
-- Н-невозможно...
Один только Юрий Сахновский презрительно пожимал плечами -- "вы ничего не понимаете..." -- и пододвигал бутылку к себе.
Жареный осетр на вертеле, разварной судак с капорцами и оливами. Расстегаи с бульоном из курицы, который называли ухой...
Актеры любили поесть и выпить.
Миша Климов торжествовал:
-- Все постное, все законное...
* * *
Я в деревне встретил Чистый понедельник. Хорошо. У больших берез показались проталины, желтая трава. Оттепель. С крыши дома и сараев капает.
Уж теплыми лучами светит солнце. Ворота сарая открыты. Видна моя лодка, которую на зиму поставили в сарай.
Куры кудахчут, утки барахтаются в лужах, опускают в воду голову и купаются -- рады солнцу.
Павел пришел из Любилок, принес свежей рыбы -- линей. Сказал:
-- С гор вода, знать, ранняя весна будет. Приметно песочная гора очистилась. Снега тают.
В веянии весны есть какая-то тайна, непонятная, охватывающая вас радостью. И больше всего мне нравилось в жизни начало весны. Я забывал все и всех. Меня охватывала лень, все казалось ненужным -- только хотелось надеть сапоги, меховую куртку и бродить.
Приятелем бродяжничества моего был Василий Княжев.
-- Глядите, как верба-то покраснела, а боярышник-то желтый! Черный дятел стучит.
Василий Княжев останавливается.
-- Чего,-- говорит,-- лишь голова-то у него красная, сам-то он синий.
У орешника еще орехи остались кое-где. Василий собирает их, гнет кусты.
-- Вот их на плиту -- каленые будут. Ну и хороши.
Погост у церкви Утоли моя печали повеселел. Видны проталины и лужи. Резко выделяются на солнце старые деревянные кресты на могилах, и воркуют голуби на оттаявшей крыше деревянной церкви...
* * *
Вернувшись домой, я застал у себя приятелей. Приехали из Москвы.
-- Москва надоела,-- заявили они,-- приехали к тебе спасаться.
-- Заметь: наступил пост,-- сказал Василий Сергеевич,-- а тут капустники!.. И никакой капусты! А все то же самое. Расстегаи с рыбой -- постные, да рыба-то с рябчиком. Уха к ним -- куриная. Не угодно ли?.. А потом поехали на тройках в Всесвятское, в трактир к извозчикам капусту есть. Со мной -- Софья от Керша,-- я ведь ее два года знаю. Дорогой она мне говорит: "Петр Иванович, поедемте лучше с вами к Жану". -- "Позвольте,-- даже обиделся я,-- я ведь не Петр Иванович". -- "Ну Петр Сергеевич!" Уговорила. Поехали к Жану. Она омара с ветчиной заказывает! Не угодно ли? Вот и поживи-ка в Москве! Нет уж, довольно, сыт.
И Вася провел пальцем по горлу.
-- Верно,-- сказал Коля,-- на капусту надо садиться, а то пропадем.
Василий Сергеевич с недоверием покосился на него и заявил решительно:
-- Я, знаете ли, на неделю приехал, говеть буду.
Тетушка Афросинья подала на стол кислую капусту и конопляное масло.
-- Вот это закуска!-- восхитился Юрий Сергеевич. Подали грузди, рыжики.
Ленька поставил в горшке сметану.
-- Это ты убери,-- мрачно сказал Василий Сергеевич.
-- Постой, постой,-- запротестовал Юрий,-- как же рыжики без сметаны?
Василий Сергеевич не удостоил его ответом.
-- Убирай, говорю. И скажи Афросинье, чтобы огуречного рассолу графин дала. А то я вижу, к чему дело клонит. Если так пойдет, я в монастырь, в Ростов, уеду. Там говеть буду.
-- Не сердись, Вася,-- сказал я.
-- "Не сердись". Надо же понять. Каждый человек имеет право прийти в себя.
-- Это верно,-- сказал Ленька.
-- Хотя и верно, но не твое дело. Не с тобой говорю. Как вы Леньку распустили. Во все лезет!..
Ленька ушел.
-- Вот это хорошо,-- говорил Василий Сергеевич, попивая огуречный рассол и кушая капусту, политую конопляным маслом.
-- Греха нет, ежели одну рюмку выпить и грибом закусить,-- сказал Василий Княжев.
-- Тирания какая-то!-- вскинулся Юрий Сергеевич. -- Я тоже должен выпить рюмку, рыжики!..
-- Говею! Подумаешь! Не пьет!..
-- В Новом-то Иерусалиме я говел,-- сказал Василий Княжев. -- Там строго. Вот до чего строго. Рыбы ни-ни. Хлеб да вода в этакие дни, как сейчас. А вино сам игумен разрешал, потому на Афоне разрешалось.
Ленька принес на блюде жареную утку и поставил на стол.
Василий Сергеевич молча посмотрел на нее, оделся, надел шапку и ушел.
-- Ну и ну!.. -- сказал доктор Иван Иванович. -- Не пропадать же утке. Бог простит.
И все бессловесно принялись за утку.
* * *
Василий Сергеевич не возвращался.
Вечерело. Вошел Феоктист.
-- К вечерне пошел Василий Сергеевич, ведь далеко Пречистое. Где реку-то перейдет? В полынью не попал бы. Тяжел ведь -- провалится. Не поехать ли за ним?
-- Поезжай,-- сказал я.
* * *
Совсем стемнело. Месяц молодой показался за темными елями. В передней послышался шум, в комнату вошел мрачный Василий Сергеевич и стал быстро раздеваться. Кричал: "Ленька, скорей тащи сапоги! Попал в полынью..."
-- Где же, Василий Сергеевич, здесь говеть-то трудно,-- сочувственно сказал Феоктист. -- Далече ходить. Да в такую ростепель.
Василий Сергеевич молчал.
-- Ленька, разогрей-ка в кастрюльке водки!-- крикнул доктор. -- Надо его растереть, а то он праздник нам устроит, захворает сдуру. И на вот, выпей.
Он протянул Василию Сергеевичу стакан рому.
Василий Сергеевич мрачно взглянул на него, но покорно выпил.
Юрий Сергеевич посмотрел на него пустыми осоловелыми глазами и, мигая, сказал:
-- Вот ведь как бывает. Как скоро-то Вася отговел...