Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
В деревне
Помню прекрасное лето. Я поехал на Петров день по Брестской дороге из Москвы на станцию Тучково, к приятелю моему Павлу Александровичу, в его имение, где был старый липовый сад.
Застал я Павла Александровича в унынии и раздумье.
-- Какой у тебя прекрасный старинный дом,-- сказал я. -- Какой сад чудный. Я б никуда отсюда не поехал.
-- Едва ли,-- сказал он.
-- То есть как это "едва ли"? Я бы писал здесь каждый кусок. Эти окна с большими ставнями, липы, крыльцо...
-- Едва ли,-- повторил Павел. -- Надоело бы через неделю. Вот свалит полдень, пойдем за двенадцать верст отсюда, в Михайловку, там река есть, и по ней заводины, утиные выводки. Но только рано, Петров день. Выводки еще не летные. Охоты еще настоящей нет...
* * *
Проселками на тройке мы ехали с Павлом Александровичем вырубкой леса. Пни старых елей, из-под которых вились корни, светились, оголенные. Около -- пучками горела на солнце розовая дрема.
-- Это бы я написал,-- сказал я. -- Какая красота!
-- Тощища,-- отмахнулся Павел Александрович. -- Какая красота? Это мой лес. Восемь лет назад срубили. За грош продал. А теперь бы он втрое стоил.
Имение Михайловка показалось на возвышении. Дом с колоннами. Прекрасный сад, и внизу река. Заворачивая и поднимаясь в горку, среди березовой аллеи мы подъехали к дому.
С крыльца выбежал лакей, одетый в серую тужурку с металлическими пуговицами.
-- Дома-с, пожалуйте. Только у барыни мигрень-с.
Когда мы вошли в гостиную, увешанную старинными портретами, с мебелью красного дерева, с фарфоровыми вазами, с большим столом, на котором стояли в хрустале букеты свежих роз,-- к нам вышел хозяин. Человек молодой, тщательно причесанный, очень высокого роста, одетый в кавалерийский китель. Его скучное лицо оживилось. Он радостно нас приветствовал.
-- Какая досада,-- сказал он,-- у жены мигрень. Не знаю, что делать. Через месяц только мы едем в Баден-Баден. Надо ее пожалеть, она замучилась здесь. И с меня довольно. Тоска. Дожди. Подумай, она говорит: "В саду здесь дорожки сырые, вечером на реке -- туман". Удивляется, как могли здесь жить мои родители. Она без заграницы не может. Я совершенно с ней согласен. Довольно, батюшка, довольно.
"Что за черт,-- подумал я. -- Какая красота, какой сад и дом. Ведь это же настоящий ампир. Дворец. Река какая. Непонятно..."
* * *
В столовой был накрыт обед, и хозяйка спустилась сверху из своих комнат. Она была высокая красавица, бледная. Голова у нее была туго повязана кружевным шарфом.
-- Ужасно... -- сказала она. -- У меня мигрень. И ничего не помогает. Жду, когда сяду в вагон,-- ехать. Дождусь ли...
-- А не может с вами случиться,-- спросил,-- что вы за границей будете с восторгом вспоминать эти прекрасные места, где мы сейчас находимся?
-- Я много жила за границей и никогда не вспоминала эти места. Когда возвращалась, то всегда думала: будет дождь, тоскливые вечера, зимняя стужа...
"Что же это такое..." -- подумал я...
-- А скажите, вы родились в этом доме?..
-- Нет, я родилась в Петербурге, а имение наше было в Орловской губернии, но там было невозможно -- поля, поля... Скука безысходная... Я окна нарочно завешивала цветным тюлем, чтобы не видать этих ровных полей.
-- Павел,-- сказал моему приятелю ее муж,-- а ты знаешь ли, я додумался наконец, и система моя верна. Надо играть на дюжины и страховать себя, ставя на зеро. Я рулетку изучил, я ведь целые дни верчу и веду запись. Конечно, я приобрел не такую, которая там. У меня поменьше. On peut quand même se rendre compte {Можно все-таки дать себе отчет (фр.).}. Вот ей играть нельзя,-- показал он на жену. -- Она нервна, нет выдержки, и скучает... Гвоздинович четыре миллиона взял!
-- Позволь,-- сказал Павел Александрович. -- Да ведь он же без гроша.
-- Это другой вопрос, но четыре миллиона он взял шутя.
* * *
После обеда хозяин поставил на стол рулетку, дал нам разноцветные жетоны и сказал:
-- Ставьте.
Ставил и сам и вертел рулетку.
-- Видишь,-- сказал. -- Проиграл. Дублирую.
Опять завертелась рулетка.
-- Проиграл,-- сказал хозяин. -- Но это ничего не значит. Дублирую. Вот и выиграл. Теперь сначала.
-- Послушайте,-- сказал я,-- Павел Александрович. Ведь мы же на охоту приехали. Скоро уж вечер.
-- Ну какая охота,-- ответил хозяин. -- Застрелишь какого-нибудь коростеля. Я тоже ходил на охоту. Тоска. У Тургенева очень хорошо описана охота. Но ходить в жару по этим колдобинам, по болоту, воля ваша, это утомительно и скучно...
-- А должно быть, у вас на реке хорошая рыбная ловля на удочку?-- спросил я.
-- Позвольте, что за развлечение... Так и говорят: с одной стороны червяк, а с другой -- дурак. Этим занимаются пустые люди.
-- Нет, острогой хорошо,-- сказал Павел. -- Я люблю.
-- Но это варварство!
Вошел лакей и сказал:
-- Вас барыня изволят просить.
-- Мигрень -- это мучительно,-- сказал он, уходя.
-- Павел, поедем,-- предложил я. -- Где-нибудь у речки слезем и походим по бережку.
Когда хозяин вернулся к нам, мы стали с ним прощаться. Пожимая руку Павла Александровича, он сказал:
-- Ты не понял. Моя система верна. Увидишь...
* * *
Садясь на тройку у подъезда, я почувствовал, что с меня скатилась какая-то гора. И как радостно было ехать по проселку. В вечерней синеве небес клубились розовые облака. Пахло сеном. Вечерними лучами освещало мелколесье. Показалась голубая вода реки.
-- Стой,-- сказал Павел Александрович.
Мы вынули из кобур ружья и пошли берегом реки. Было тихо.
Над чередой и осокой летали зеленые стрекозы. Павел Александрович остановился и смотрел, подняв брови, пристально на меня.
-- Что ты смотришь?-- спросил я.
-- Глупо, до чего глупо,-- ответил Павел.
-- Что глупо?
-- Собаки-то нет. Что ты без собаки сделаешь?
-- Да просто пройдемся по речке,-- ответил я. -- Послушай, Павел, скажи, почему эти молодые люди, у которых мы были, так скучно живут? И почему им не нравится этот рай, в котором они живут?
-- Ты не понимаешь? Мало ли чего ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. А они понимают.
-- Да... Действительно смешно. Трудно понять.
-- Вот что,-- сказал Павел. -- Поедем-ка мы на станцию и в Москву. Тут делать нечего. У тебя в деревне лучше. Какая-то ерунда есть. Веселье. В чем дело -- не пойму. Народ, что ли, такой подбираешь... Глупо, а весело... Я каждый раз закаиваюсь ездить к тебе. А потом опять к тебе в Охотино тянет. Возьми хоть историю с бобрами, потом этот вепрь! Ведь два дня ездили на это озеро. "Вепрь". А там и вепря-то никакого не было. Вот ведь что...
* * *
Прошло много времени...
Как-то по приезде Павла Александровича ко мне в деревню, где приятель мой, деревенский охотник Герасим Дементьевич, сказал, что неподалеку от меня, в лесу, прошел медведь "более восемнадцати пудов", я почему-то вспомнил нашу поездку с Павлом Александровичем в Михайловское, к его приятелю, и спросил:
-- Что же твой приятель, вернулся из-за границы?
-- Нет,-- ответил Павел Александрович. -- Имение он продал. Слышал я, что система оказалась неверна, вроде здешнего медведя.
В это время, подавая на стол жареных тетеревов, тетенька Афросинья, смеясь, сказала:
-- Чего выдумают, "ведмедь здесь прошел"... А ведь это чего? Горохов пьяный в лесу заблудился, ночью орал... От лесника шел пьяней вина... А все говорят -- ведмедь...
ПРИМЕЧАНИЯ
В деревне -- Впервые: Возрождение. 1938. 8 июля. Печатается по газетному тексту.