Коровин Константин Алексеевич
Тата

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Тата

   Под Москвой было много фруктовых садов. И в самой Москве -- в Замоскворечье, у купеческих особняков, в садах -- за деревянными заборами -- виднелись яблони.
   К Спасу, 6 августа, поспели скороспелые сорта -- белый налив, грушевка, рязанка и коричневые. Попозже -- апорт и антоновка.
   Поближе к Спасу начинали караулить сады от мальчишек -- любителей яблок.
   До чего хорошо пахло яблоко, сорванное с яблони! Особенно вкусна была "падаль" -- поспелое яблоко, внутри тронутое червячком.
   У Харитония в Огородниках, по соседству с забором, где жила Тата, я глядел со двора в щель забора и видел, как Тата, в белом кисейном платьице, стояла под яблоней. Потрясет ветку, упадет яблочко, она подымет и ест. Вот посмотрит на небо, и видно, как блестят ее зубы на солнце.
   -- Тата!-- кричу я.
   Тогда Тата нарвет с веток яблок, подбегает и бросает их мне через забор.
   Хочется мне перелезть через забор к Тате, но ее мама запретила лазать к ней через забор.
   Тогда мы с Татой уходили в конец сада, где по обе стороны забора росла густая бузина. В бузине нас не было видно. Там в гнилом деревянном заборе была большая щель.
   Тата подойдет к щелочке забора, и я вижу ее темные глаза и ресницы.
   И выдумали мы с Татой протягивать в щелочку губы и целоваться. Но забор мешал.
   Когда же я в калитку приходил к Тате, то как будто этого и не было -- никакой радости.
   Тата мне показывала альбом, мать угощала нас пирожными и шеколадом. Тата садилась за рояль, пела:
   
   Спи, младенец мой прекрасный,
   Баюшки-баю...
   
   Была мила, серьезна, но насчет поцелуев в щелку забора ни гу-гу. Так что мне казалось, что это другая Тата. За забором одна -- а тут, дома, другая. Когда я уходил, прощаясь, говорила мне:
   -- Завтра в четыре часа вы придите, Костя, меня встретить у гимназии.
   Как была мила Тата в маленькой черной шляпке, повязанной внизу черными лентами, в коричневом платьице с черным передником.
   Тата давала мне нести свои учебные книги, перетянутые ремнем. Я был счастлив, что несу Татины книги, и старался говорить с ней, понижая голос, как взрослый.
   "Господи!-- горевал я,-- когда же у меня вырастут усы!"
   Смотрел в зеркало -- никакого признака.
   Я женился бы на Тате, если бы у меня были усы. Купил бы беседку с цветными стеклами, перенес бы ее в сад в Медведково и жил бы в ней с Татой. Ходил бы на речку Чермянку и бегал бы босиком с Татой по песку к речке.
   А мне только четырнадцать, а Тате двенадцать...

* * *

   В тот год в жизни Таты случилось большое горе. Татина мать узнала из письма, что муж ее, полковник, убит на войне с турками. Она горько плакала, и Тата плакала... Я тоже хотел заплакать, но не плакал -- не выходило...
   Тогда же в Медведково приехал ее брат, морской кадет, из Петербурга. Он был старше меня и уговаривал меня поступить в моряки.
   Я уже начинал рисовать -- писал красками деревню. А брат Таты говорил, что гораздо лучше писать море, жить на военном корабле и стрелять в корабли врагов. При этом он вскрикивал:
   -- Паф, паф. Они летят вверх тормашками. Такую картину стоит написать!
   Я узнал у него программу вступительных экзаменов и решил поступить в моряки. Но отец мне запретил.

* * *

   Осенью в Москве, из Харитония в Огородниках, я ходил в школу на Мясницкую, в Училище живописи, ваяния и зодчества.
   Однажды мы решили с Татой утром в субботу -- был чудный осенний день -- пойти в Медведково на речку Чермянку и бегать у кривой сосны по лугу босиком.
   От Крестовской заставы мы пошли с Татой пешком. У Таты был сверточек с хлебом и сыром, колбасой, ватрушками, плитками шеколада.
   Зайдя за Ростокино в лес, где березки пожелтевшие блестели на солнце, как цветной бисер, мы сели на траву в тени зеленой елки и съели разом всю закуску. До чего было хорошо и весело на душе.
   Я ходил со своими товарищами из школы -- с Курчевским, Добрынским, Лавдовским, за город -- писать этюды с натуры. Но мне не было так весело, как с Татой.
   Одно огорчало: когда мы бежали радостные по лесу, Тата не поспевала за мной в платье.
   Я ей сказал:
   -- Тата, как я вас люблю, но как жалко, что вы не мальчик, а девочка.
   -- Я не виновата,-- сказала она,-- когда я вырасту большая, а вы будете военным, я выйду за вас замуж...

* * *

   В Медведкове мы с Татой пошли к приятелю моему Игнашке Елычеву, у отца которого снимали дачу. Игнашка обрадовался мне. На терраске пустой дачи пили чай со сливками, молоко с ватрушками и пошли к кривой сосне на речку Чермянку, где ходили по мелкой речке босиком по песочку. Вода была уже холодна.
   -- Вот здесь бы поставить беседку,-- говорила Тата,-- но только как же, придет зима, и нельзя будет жить в беседке?
   Мы ходили по тем местам, где летом гуляли с Татой. Ходили на старую большую мельницу, где огромные колеса ворочались и шумели...
   И только стал наступать вечер, мы с Татой пошли в Москву.
   Перейдя речку, мы простились с деревней, Игнашкой и с кривой сосной, которая была видна далеко. Скоро мы шли по лесу и вышли на большую шоссейную дорогу.
   Подходя к Крестовской заставе, увидели трактиры, извозчиков, ломовых. Пахло рогожей, квасом, Москвой. И нам с Татой так не понравился город. Дома с зелеными крышами, темные окна, толпа встречных людей, и люди эти нам казались страшными.
   А как хорошо в Медведкове!
   Мы сели на извозчика и поехали к Харитонию в Огородниках.
   Как грустен показался нам сад, двор, крыльцо! Как показалось все бедно и тесно!
   Я зашел к Тате. Мать Таты сидела за столом с каким-то чиновником и говорила с ним о пенсии. Я заметил, что в зале уже не было рояля.
   На другой день к Тате приехал брат -- моряк из Петербурга. Он был грустен и уже не звал меня поступать в Морской корпус.
   А вечером Тата пришла к нам и сказала, что мама решила переехать в Петербург...

* * *

   Я, должно быть, простудился в Медведкове, ходя босиком по холодной воде в речке Чермянке. У меня заболело горло. Сделался жар.
   Приходил доктор Голубков.
   Я все полоскал горло.
   А когда выздоровел и вышел, то прочел на воротах дома, где жила Тата: "Отдается квартира".
   Тата уехала. Ее не пустили проститься со мной.
   Как давно это было!.. Жива ли Тата?.. Я хочу вспомнить, как была фамилия ее,-- и не могу. Забыл...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Тата -- Впервые: Возрождение. 1938. 26 августа. Печатается по газетному тексту.
   Спи, младенец мой прекрасный... -- слова из песни на стихи М.Ю. Лермонтова "Казачья колыбельная песня" (1837-1838). Первый мотив написал сам поэт, современники слышали ее в авторском исполнении. В дальнейшем музыку писали более пятидесяти композиторов: А.Е. Варламов (1852), Полина Виардо (1865), А.Т. Гречанинов (1894), А.С. Танеев (1899) и др. Наиболее известный мотив принадлежит Варламову.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru