Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Озабоченные люди
Много мне в жизни приходилось встречать людей разных положений, сословий, многих знать и говорить с ними -- крестьян, купцов, вельмож, министров...
И сколько было среди них людей недовольных, озабоченных. Перед этими русскими людьми все другие были всегда виноваты. Они как бы сочиняли эту виновность. А зачем это было им нужно -- никому не известно.
Они возводили и сплетали друг на друга всяческие небылицы. Но больше всего они жаловались со скорбью и негодованием на тяготы русской жизни.
Я всегда удивлялся этой особенной черте их характера и не мог уяснить -- почему они находили удовольствие в постоянном брюзжании.
Русскую жизнь они представляли такой, какой она никогда не была. И людей не было таких уж плохих, какими их воображали.
Эти вечно недовольные люди знали про вас то, чего вы никогда и не знали. Никто им не мог угодить. Все всегда перед ними были в долгу...
* * *
Знал я одного богатого человека в Москве. Лицо серьезное, мрачное, озабоченное. "Фабрика, что ли, его одолевает?-- думал я. -- Нет. Встретите вы его, едет он на своем рысаке. Остановится поговорить с вами, а на лице скорбь".
-- Что вы такой грустный?-- спросишь его.
-- Поневоле, поневоле... -- заговорит он часто, поводя глазами в стороны. -- Вот, был на выставке... да, был. Видел ваши картины. Конечно, розы, все розы... Да, розы... Вам бы побольше оканчивать, лепестки-то оканчивать. Балуетесь все... А-ах!--вздохнет он со скорбью. -- Отделки нет. Прежде отделка-то была какая! А теперь отделку-то забыли. А жаль. Способности у вас есть...
-- Вижу,-- говорю я,-- вы меня жалеете.
-- Как же, как же... Работаете мало. Мы от вас все картины большой ждем. А ее нет...
"Что за черт!-- думаю я. -- Неужели он и вправду скорбит обо мне? Миллионер. Холостяк. Домашний доктор его осматривает и утром, и на ночь. Что за обедом кушать -- предписывает..."
И спросил однажды мой один приятель, веселый парень, этого скорбного богача -- отчего он не женится.
Тот замигал от страху:
-- Поневоле, поневоле. Скучно, один. Ну как это вы говорите -- "отчего"? А поверить-то как? Как в душу войти, узнать? Боишься. На тебя она смотрит или на деньги твои? Как узнать-то?
Тут мой веселый приятель возьми и скажи:
-- По-моему, вы повеселели бы, если бы у вас деньги отнять.
-- Что это вы говорите, пустяки какие! К вам это не идет. Как это -- деньги отнять? Взбредет же такая чепуха на ум!..
-- А вы бы попробовали бедняком прикинуться, помните, как в оперетке "Нищий студент"; притворился, чтобы найти бескорыстную любовь.
-- Было, дорогой, всего было. И меня доктор к артисткам возил. Притворялся. Узнавали. На такую раз попал -- беда. Насилу распутался... Я ей деньги какие отвалил, чтобы развязаться... Вернула! Вот ведь как в душу-то лезут. Вот как себя показывала. Женить хотела. Давно уж это было, давно.
-- А не думаете ли вы,-- сказал мой приятель,-- что это была единственная женщина, которая вас любила?
-- Да полноте,-- обиделся фабрикант,-- где же! Женить хотела. Потом, знаете, что ни скажешь, она все смеется, как терпеть-то? Все несерьезно.
-- Трудно на вас угодить, Петр Иванович. Все не по вас. И никогда вы не знаете, кто перед вами.
-- Да ведь обманывают, дорогой, все обманывают. Как верить?.. И лицо у фабриканта делалось грустное, скучное...
* * *
Сановники были. Патриоты. Лица какие серьезные. Казалось, они никогда и не улыбались. И водку даже пили деловито и серьезно, как будто лекарство принимали. Да и, конечно, человек всегда в делах. Спросишь его:
-- Чем вы, Федор Владимирович, озабочены так?
-- Да как же, мне сегодня для чиновников министерства обед надо устраивать. Пельмени, тысячу штук, заказал. Вино выбрать надо, закуску. Надо сообразить, из бюджета не выйти. Тоже разный народ есть. Закусывает -- кильки накладывает, сардинки тоже. Ест, как кашу. Ну, сделаешь замечание -- так недоволен, обижается. Вольнодумства много. Послушания нет.
-- Ну, кильки-то,-- говорю,-- какое же вольнодумство тут? Просто по вкусу пришлись. Понравилось -- закуска хороша.
-- Не говорите! Всюду вольнодумство. Особенно молодежь наша отличается... Время такое ужасное. Сочинители пишут... Художники тоже... Выставки эти разные. Все вкривь да в сторону. Мужичков пишут обиженных, бурлаков, ссыльных. Что такое? К чему это клонить? Всю выставку обойдешь, а августейших особ на картинах и не видно. Как будто их и нет. "Свадьба в Малороссии" -- картина называется. А кто женится -- в каталоге ни звука... Разночинец одолевает.
Он помолчал и с большим уже жаром продолжал:
-- И как-то не понять у нас ничего. Ехал я в Крым с его высокопревосходительством. Видели из вагона -- мужики идут и бабы босиком. А на палках сзади, на плече, сапоги несут новые, а бабы -- башмаки. "Что такое?-- спрашивает его высокопревосходительство. -- В чем дело? Понять невозможно. Сапоги есть, а босиком ходят". И так расстроился, что в Симферополе за обедом губернатора даже смутил.
-- Да ведь для ног вольготно,-- сказал я,-- летом по сухой дорожке босиком пройти. Я вот на рыбной ловле на песочке, на бережку, всегда босиком хожу.
-- Да неужели?-- удивился сановник.
-- А вы никогда и не ходили?-- спросил я.
-- Нет,-- отмахнулся мой собеседник.-- Я и в деревне как-то мало бывал. Скука одолевает. Леса, поля... Едешь, едешь -- все одно и то же. Привычку надо иметь в деревне жить. Помещиком быть -- это не приведи Бог! Я от загородного ресторана не могу удаляться. Да и помещик -- приедет в столицу, так его из ресторана не выгонишь. Видать, какова жизнь его в поместье... В ресторане пальмы на столе. Хоть на станциях возьмите: пальма в буфете обязательна, глаз веселит, Иерусалимом отдает. Пьешь, а божественное настроение в душу льется. Что бы было, если бы березу поставили или осину? В какое бы волнение публика пришла...
-- А я люблю березу и наши леса,-- сказал я. -- Поэтично. И жизнь в деревне для меня отрада.
-- Не верю,-- резко сказал мой собеседник.-- Не верю я вам. Все это вы сочинили.
-- Воля в деревне. Простор. Свобода.
-- А вот это-то и есть самое вредное. Распускается человек. Сдерживающих начал нет. И что вы делаете в деревне?
-- Вот, пишу красивые места природы. Мельницу, избушки, леса, картины пишу.
-- Тощища!-- сказал сановник.-- Кому нужно? Солома, крыши из соломы, мосты кривые, сараи. В чем же красота-то? Вот все у вас так. А как же вы,-- удивлялся сановник,-- для балета работаете? С этакими понятиями о прекрасном?.. Удивляюсь.
Он вдруг спохватился, взглянул на часы и заторопился:
-- Заговорился я с вами. На службу ехать надо. Дела по горло. Это не то, что вам,-- кисточкой-то туды-сюды... Прощайте...
ПРИМЕЧАНИЯ
Озабоченные люди -- Впервые: Возрождение. 1938. 17 июня. Печатается по газетному тексту.