Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
"Чванство"
-- Ну что же,-- входя ко мне, сказал мой приятель-москвич,-- морозы, как в Москве. Рождественские морозы. Зуб на зуб не попадает. Здесь еще как-то холоднее. Сегодня двенадцать градусов -- и пропадай! А у нас в Москве тридцать градусов -- и ничего. Не пронизывает так. И никто ничего не понимает. Я им говорю: "Это потому, что снегу нет". А на меня обижаются: "Вот еще, вы снегу захотели. А ботики где купите? Ботиков-то нет! Это ведь не Москва!" -- "Господи,-- говорит моя Марья Петровна,-- всё вы сами, русские, на себя накликаете. Вот снегу нет вам. Знаю, только и вспоминаете вы тройки ваши. На тройках летали. В "Яр", в "Стрельну", к "Жану". Икра во льду, балыки, водка холодная. На всю ночь закатывались. А жена сиди дома. А теперь ты, Сергей Петрович, дома сидишь, ждешь, когда я макароны сделаю. Докатались, голубчики!.."
-- Знаешь, куда ни зайдешь,-- продолжал приятель,-- все вот так. Говорю: я ведь ни при чем. Ах, и правда, жизнь была в Москве! Дни радости, веселости московской -- прямо рай. Театры полны, рестораны полны. Тройки мчатся, летят лихачи за город, вина лились рекой. А студенческие времена. В ресторанах и в столовых, бывало, держишь на вилке огурец, выпьешь рюмку водки и чувствуешь, как расцветает в душе дружба. Сколько истин приходило в голову! А вечером в театр, на галерку. Театр воспитывал нас. Ермолова, Федотова, Южин-Сумбатов, Островский, Шекспир. А опера -- Фигнер, Шаляпин, Собинов. А балет! А студий сколько было! А там босоножки какие! Ада, Лиза, Вера Начевкина. Глаза тургеневской Лизы, Грушеньки Достоевского -- на каждом шагу. Из объятий одной бросаешься к другой...
* * *
-- Ваше превосходительство,-- говорю я другому приятелю -- петербургскому чиновнику. -- Вы, кажется, озябли?
-- Озяб, холод собачий. Сознаюсь, заходил зуб полечить. Зуб у меня ноет. Ром подержал во рту -- прошло. Конечно, глотал его, не выплевывать же. Сознаюсь, глотал.
-- Видно, что зуб лечили,-- сказал мой приятель-москвич.
-- Ну, батенька, если в такой холод не пить, то когда же пить? Вы вашу мораль оставьте. Уж если мы не страдаем, то кто же страдает? Нам и терять-то нечего. Все потеряно. Все в тартарарах.
* * *
-- Послушайте-ка,-- сказал москвич,-- тут я недалеко ресторанчик подсмотрел. Пельмени там по вторникам. Хозяин -- боевой полковник, сам пельмени делает.
Ресторан оказался небольшим, всего четыре столика. Хозяин -- прямо душа. Русские закуски: огурцы, грибы маринованные, селедка. Водку пьют большими рюмками, молча. За пельменями перешли на ординер.
-- Пельмени у меня сибирские,-- сказал, подойдя к нам, хозяин. -- Кстати, сейчас мороз. А в Сибири-то -- 45 градусов! Скомандуешь роте: "Правые плечи вперед -- шагом марш!" Идешь и греешься.
-- Не "плечи", а "плечо",-- поправил кто-то за столиком.
-- Да ведь забудешь между котлетами и всей этой мурой.
-- Позвольте вам сказать,-- вмешался какой-то бледный молодой человек. -- Я тоже на войне был. Шесть раз насквозь прострелен. А вот и сейчас готов за Россию умереть. А вы готовы или нет?.. Думаю, что нет. Вот что.
-- Садись,-- потянул его за рукав другой. -- Выпил рюмку, а на сто франков показываешь.
-- Эх, эта вся Содом и Гоморра уж надоела,-- сказал кто-то за столиком.-- Хоть бы одним глазом Россию посмотреть. Посмотрел бы я на свою землю, а ее восемь тысяч десятин было. Реки, горы. Осетры, караси в сметане. Не жизнь была, а фата моргана. Ну-ка, дай, хозяин, еще шопин {От фр. chopine -- бутылка.}.
-- А я,-- заметил другой, с одним глазом,-- летчиком был, а теперь массажистом стал. Владимира имею с мечами. А вы говорите -- "правыми плечами вперед". Военный ли вы были, позвольте вас спросить. Пельмени хороши, нечего говорить, а вот...
-- Позвольте,-- сказал хозяин,-- давно дело было. У плиты целый день. Кому что. Меню-то вон какое. Все забудешь. Тоже Владимира имею, а забыл, когда получил.
-- Это что, а у меня приятель, Чичелев, так тот, когда из России бежали, забыл дорогой, как жену звать. И уже в Польше, когда в ворота въезжал под Варшавой, припомнилась ему вдруг почему-то песня:
Ах, Настасья, ах, Настасья,
Отворяй-ка ворота --
и тут только он и вспомнил, что и жену-то Настасьей звали. Вот до чего это самое все доводит.
* * *
Приятель мой -- петербургский чиновник -- молчал и пил вино. Потом наклонился к нам и сказал шепотом:
-- Пойдем-ка лучше в кафе кофе пить.
Пошли.
В большом кафе петербургский чиновник сказал нам:
-- Русские натуры очень сложны. Душа, знаете, такая, глубины необыкновенной. Я по себе знаю. Сложно у нас там где-то. Вот что со мной случилось. Командирован я был на выставку 1900 года в Париж. А со мной и помощник мой. Приехали в Париж, завтракать пошли к Паяру, деньги были тогда. Ну, подают нам омара по-американски. А помощник мой и говорит: "Ну что омар! У нас стерлядь лучше". Утку подали. А он: "А у нас лучше, что ж, груздей нет? Какая же утка без груздей! Шампиньоны -- ерунда. У нас они у сараев растут -- поганками считаются". Десерт -- земляника со сливками. "Невидаль какая!" Шампанское Клико -- неплохо. "Только оно у нас как-то веселее пьется". -- "Вот,-- думаю,-- какого мне помощника навязали -- жить не дает". -- "Такого здесь в Париже и ресторана нет, как у нас Кюба, на Морской". Что ж это такое, подумайте!
Вернулись в Петербург, встречаю его у Кюба. За завтраком подали разварную стерлядь. Он позвал самого Кюба и говорит ему:
-- Это что же такое -- стерлядь! Надоела! А вот омара по-американски у вас нет?
Подали утку с груздями, а он опять:
-- Грузди не ем -- надоели. Шампиньонов-то нет, что ли?
Вот до чего он меня довел -- видеть его не мог! Грешен: добился-таки я -- перевели его в другой департамент. Так что бы вы думали -- он меня по службе перегнал!.. Я-то действительным статским остался, а он тайным советником умер. Каково?..