Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Жара
-- Заметьте,-- говорит некий мой приятель и рыболов, Василий Княжев,-- вот ведь утро, а не продохнешь.
-- Действительно жарко,-- соглашаюсь я.
Василий подает мне стакан чаю, плюшку, хлеб. Не хочется одеваться.
Сидишь на постели свеся ноги, босиком. Носки надо надевать. Не хочется. В открытое окно видны дома напротив, с зелеными и красноватыми крышами, раскаленными на солнце. Вдали -- Сухарева башня, как какая-то обсосанная карамель. Синее небо -- без облачка. По мостовой едут ломовые вереницей. Везут пустые бочки. Стучат колеса по мостовой.
В окно доносится запах рогожи, кваса.
-- Василий -- говорю,-- сбегай в овощную лавку, купи две бутылки говоровского квасу, похолодней.
-- Квасом нешто напьешься,-- говорит Василий,-- от его у меня как клей во рту становится. Лучше пиво черное.
Мой приятель обиженно откладывает газету в сторону. Тишина. Зной...
* * *
Василий ставит на стол поднос со стаканами и начинает откупоривать пиво.
Вдруг пробка хлопает, и желтая струя летит кверху. Василий старается рукой зажать горлышко бутылки -- ничего не выходит. Сквозь пальцы, шипя, пена течет на пол.
-- Ишь ты,-- озадаченно говорит Василий,-- теплое дали.
Остаток выливается в стакан. Но пена и из стакана сразу выливается через край.
Василий растерянно смотрит на вторую бутылку.
-- Брось, Василий, уноси все. Поди-ка лучше к овощнику, купи "Ситро"...
Но и с "Ситро" случается то же самое.
-- Знаешь, лучше возьми бессарабское белое, с водой хорошо,-- предлагаю я.
-- Вот, Василий, это правильно придумано,-- говорит, несколько оживляясь, Николай Васильевич.
-- Что же ты в пиджаке сидишь, да еще в черном?
-- Это верно,-- соглашается Коля и медленно снимает пиджак и жилет.
-- Не знаю, брат, что это значит -- спать хочется. Зевота одолела...
-- Ну вот что,-- говорю я. -- Василий, заверни-ка мохнатые полотенца в бумагу. А ты, Коля, напиши, пожалуйста,-- на дверь повесим: "Уехали в Кунцево купаться, вернемся вечером, в 8 часов"...
* * *
Медленно тарахтит извозчик по Тверской-Ямской. Я, приятель Коля, Василий Княжев со свертком под мышкой, прислонившись к козлам напротив, едем на Александровский вокзал... В буфете прохладнее. На столах стоят пальмы. У стойки Василий спрашивает пива, Коля и я "Ситро".
Одетый в чесучу, в серой шляпе, разведя руки, как бы в удивлении, смотрит на нас артист оперного театра Николай Петрович Юнашев:
-- Вы этокуда?
-- В Кунцево,-- говорим,-- купаться.
-- Вот рад, я тоже в Кунцево, я там живу. Едем вместе. Вот вам билеты. У меня сезонная книжка...
В вагоне -- снова духота.
-- Я ведь в Москве три дня был,-- рассказывает Юнашев. -- Этакая жара... Двести восемьдесят давали... Черт ее знал, что она придет, а я пятьдесят на Гальтимора проставил! Вторым пришел!.. Остался на другой день. Эта сволочь трехлетка Диана последней пришла, а я шестьдесят на нее поставил!.. Вот что жара делает!.. Пятьсот сорок проиграл. Так, верите ли, места себе не найду. Черт меня дернул на даче поселиться!.. Поехал бы лучше в Крым, деньги были, а теперь... Аванс взял. Жди до двадцатого сентября и сиди без гроша за душой.
-- Вы один на даче-то живете?-- спросил Коля.
-- Один,-- угрюмо ответил тенор. -- Приехал не один, а остался один. Так бывает. Если бы этого не было, я бы на скачки не ездил. Как приехал на дачу -- все время скандал. Не знал я, что она такая поэтическая натура. Изволите ли видеть, на лодке любит кататься. Луна -- и я тоже должен по Москва-реке на лодке валандаться. Но пусть не забывает -- я тенор! Начнется сезон -- пятьдесят других будет!..
-- Но теперь не сезон,-- сказал Коля.
-- Да, конечно,-- согласился тенор,-- да и жарко.
* * *
В Кунцеве Юнашев зашел к себе на дачу взять полотенце. Мы дожидались у ворот. Когда тенор вышел, у калитки стоял разносчик.
-- В понедельник,-- поторопившись, бросил ему на ходу Юнашев.
-- Чего, барин, в понедельник... Месяц гоняете, балык взяли... Двадцать шесть за вами. Чего? Хожу, хожу, тоже время тратишь. Эдак тоже не очень господа будете, а говорили, императорский... Не отдадите -- к мировому подам.
Юнашев, не слушая, быстро шел мимо палисадников в кустах запыленной акации по пыльной дорожке. Разносчик шел сзади за нами и кричал:
-- Знать, деньги мои ау?!
-- Невежа!-- вдруг остановился и завопил Юнашев. -- Скотина! Говорю, что в понедельник.
-- Сам ты скотина!-- кричал разносчик. -- Сейчас к становому пойду, на гроб тебе не оставлю. Любишь балык-то есть? Тоже барин!..
Тенор, не слушая, быстро повернул за дачи по дорожке в парк. Из парка шел большой спуск вниз, показалась широкой лентой красавица Москва-река. Внизу -- маленькая хижина рыбака-лодочника. Цветные лодки стояли на привязи для катанья публики. В тени большого вяза, за столом, сидела компания и пила чай.
На ровном зеленом лужке мы живо разделись и бросились в воду.
За седым ивняком берега купались женщины и весело смеялись и повизгивали.
Юнашев, по горло в воде, запел:
Куда, куда, куда вы удалились
Весны моей златые дни...
Женщины вдруг перестали смеяться, а по берегу подошли какие-то нарядные дачники. Остановились и посматривали в нашу сторону. Коля окунался, стоя по колена в воде.
-- Что ж ты у берега там купаешься, иди сюда, не утонешь.
-- Я, брат, плавать не умею -- захлебнешься!
-- Постой, я тебя выучу... Василий, брось-ка мне полотенце.
Василий бросил с берега полотенце, я поймал его.
-- Ну вот, Коля, возьми в зубы край полотенца, ложись на воду и болтай руками и ногами, а я тебя потяну.
Коля взял полотенце в рот, лег на воду и тут же захлебнулся. Он выскочил на берег и, согнувшись, долго кашлял.
-- В уши вода. Ой... умираю...
Юнашев, выйдя на берег, тряс побледневшего Колю за плечи.
-- Это, когда учат плавать, завсегда так,-- сказал Василий Княжев. -- Меня-то учили -- прямо на глубину пустили да сказали: "Черт с ним, пускай потонет". Это, конечно, не господа, так я нахлебался воды, а выплыл. А где? На Москва-реке тоже, на барке, против шпитального дому. Выпивши, конечно, товарищи-рыболовы бросили с барки. Так глубина какая! Как это Бог спас, под барку не попал... А что? Надо, вижу, спасибо сказать. Без вина бы пропал, а оно внутри-то, может, себя тоже спасало. Есть в ём жизнь. Пьяному море по колена, Бог бережет...
* * *
Под большим вязом, у накрытого скатертью стола, сели мы на лавочках после купанья. Лодочник принес самовар и поставил на стол. От самовара вился дымок, пахло еловыми шишками.
Хорош чай с крыжовенным вареньем.
Разносчик с лотком предлагал нам калачи, колбасу с чесноком, белорыбицу, балык.
Юнашев недовольно смотрел на разносчика и мрачно сказал:
-- Не надо соленого, обопьемся.
Мы после купанья, действительно, выдули весь самовар. А поодаль, под большими деревьями парка, на травке, сидели дачники и посматривали в нашу сторону. Дожидались: не запоет ли тенор.
С купанья отправились к Юнашеву. Он отпер дверь ключом, и мы вошли. На столе, посреди комнаты, стояли пустые крынки молока, грязный стакан, лежали черствые объедки хлеба. Пол был сплошь засыпан билетами тотализатора.
Юнашев стал наскоро убирать со стола. Видимо, прислуги у него не было.
В другой комнате была видна неубранная постель. На полу тоже валялись билеты тотализатора, а сбоку -- маленькие разорванные женские туфли с голубыми бантиками.
Юнашев искоса посмотрел на нас и сказал:
-- Я на завтра лошадку знаю,-- пятьдесят за десятку дадут.
Мы с Колей предложили ему по десяти рублей взаймы. Тенор ожил и повеселел.
-- Вот если на третий заезд рискнуть на жокея, то тоже наверняка взять можно.
-- Сколько время-то?-- спросил Коля, посмотрев на часы. -- Не пора ли в Москву?
-- Едем!-- обрадовался Юнашев.
* * *
На другой день к вечеру мы опять поехали в Кунцево купаться.
Когда ехали на извозчике по Тверской, увидели идущего пешком навстречу Юнашева. Остановились и окликнули его. Он быстро подошел к нам.
-- Ну что, как лошадка?-- спросил его приятель Коля.
-- Вообразите,-- сказал он в волнении,-- без хлыста, подлец, ехал! Полголовы проиграл, мошенник!
Во всей фигуре Юнашева было возмущение.
-- Бог с ним, Николай Петрович,-- сказал я. -- Едем купаться. Жара ведь. Пообедаем на станции.
Он примостился с нами на извозчике...
На станции за столом мы спросили окрошку. Юнашев отказывался есть.
-- Не хочу,-- сказал он,-- жара...
И, наклонившись, сказал мне тихо:
-- Вот что, дайте-ка пятерку: завтра верная трехлетка...
Я вздохнул и потянулся за кошельком.
Юнашев мгновенно оживился. А получив от меня тихонько в руку пять рублей, добродушно улыбнулся, сказал: "До свиду!" -- и ушел...