Коровин Константин Алексеевич
Первый снег

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Первый снег

   Какое счастье молодость! Всем восхищается и очаровывается душа -- природой и людьми. Все увлекает чувство....
   Мы вышли из Школы с вечернего класса, где рисовали голого натурщика, бородатого Петра, и вдруг увидели, что Мясницкая покрыта белым покровом -- мостовая, крыши, купола церкви Флора и Лавра.
   Первый снег! Зима! Как бодро и радостно!..
   Весело освещалась светом огней булочная Севастьянова, и сквозь падающий хлопьями снег сверкали уличные фонари, ехали извозчики на санях, и кучер на паре вороных крикнул: "Берегись!", когда мы переходили улицу.
   Повернув по Рождественскому бульвару, мы поравнялись с трактиром "Саратов". Это был двухэтажный дом с ровными подряд окнами.
   -- Стой,-- сказал полный приятель, ученик натурного класса Шаулов. -- Зайдемте в "Саратов", съедим расстегаев.
   -- Прошу,-- предложил Шатилов,-- мой черед.
   У Шатилова был более частый "черед" угощать приятелей, так как он был со средствами. Ордынский, по прозвищу "братичек", стал прощаться.
   -- Куда же ты?-- говорили мы. -- Пойдем.
   -- У меня ни копья,-- сказал мне на ухо Ордынский,-- неловко, знаешь.
   Мельников, Комаровский тоже стали прощаться. Шатилов не отпускал никого. Войдя в подъезд, у вешалки мы сняли калоши, пальто, пледы, покрытые снегом, и поднялись по деревянной широкой лестнице в большой зал трактира.
   Пахло чаем и селянкой. У большого буфета посетители пили водку, рябиновку, закусывая селедкой, горячей колбасой, балыком, грибками. Бойкие половые разносили на подносах чай, вина.
   -- Идемте в кабинет,-- предложил Шатилов.
   Просторный кабинет в пестрых обоях, с зеркалом над диваном. В окна, выходящие на Сретенку, было видно, как часто падал снег.
   За горячими расстегаями с рыбой и визигой Шатилов рассказывал о том, что было в Париже и что там, в школе Кармона, рисуют с нагой натурщицы.
   -- Это гораздо трудней, чем рисовать бородатого банщика Петра. Ну и интересней.
   Мы все невольно позавидовали богатому Шатилову -- был в Париже!
   -- Как странно,-- скромно сказал Ордынский,-- что у нас в Школе нельзя писать натурщицу.
   -- А я совсем не люблю рисовать тела. Я ведь пейзажист,-- сказал Светославский.
   -- Необходимо,-- спорил Шатилов,-- иначе нельзя понять форму и выучиться рисовать.
   -- А почему?-- возразил Левитан. -- Разве дерево не так же грациозно и красиво, как женщина? Дуб, дубовая роща красивее же этого Петра с бородой.
   -- Ну нет,-- не соглашался Шатилов, махнув рукой, на которой блеснул перстень. -- Женщина красивее всего. Красивее моря и неба.
   -- Ну что вы, цапка,-- сказал Левитан,-- ничего нет красивее неба.
   -- Постой,-- сказал Светославский,-- молодая женщина тоже красива...
   -- Ну да, красива, но, когда они говорят, что-то разочаровывает! Когда они молчат -- лучше.
   -- Что же они такое тебе наговорили?
   -- Я не понимаю их. Говорят: зачем вы художник? Я не знаю, что ответить. Они хотят, чтобы их всегда веселили. А я не люблю, когда надо смешить, развлекать. Природу не надо развлекать -- она всегда поет, в ней счастье, настроение.
   -- Ну-ка, поди сейчас, напиши-ка эту природу -- метель!
   -- Это тоже красота,-- подхватил Ордынский. -- Это все надо, эти контрасты. Такая ночь всех гонит в свое гнездо. Люди становятся дружней, ближе друг к другу. В окружении мрака, невзгоды, бури сковывается любовь и братство...
   В это время в трактире заиграла машина: "Вдоль по Питерской, подруженьки, по Тверской-Ямской с колокольчиком".
   -- Ах, хорошо,-- сказал Мельников.
   Яковлев -- с большими волосами, с круглым лицом, горло повязано красным платком,-- выпив рюмку водки, сказал басом:
   -- Вот не я буду, а напишу такую ночь: художник сидит в Сокольниках, пишет снежную бурю и замерзает. Вот тогда пускай посмотрят аристократы. Пускай подумают. В картине нужна идея. Эти пейзажики -- неинтересны. Мне давно хочется написать утопленника. А где его возьмешь? Надо сюжеты -- надо сказать, наконец, кто мы и кто они!.. Репин показал "Бурлаков" -- все задумались. А я вот утопленника покажу -- пусть подумают.
   -- Ну что же?-- спросил Шатилов. -- Ну, утонул человек, утопленник... Это смотреть неприятно, зачем же это писать? Согласитесь, Филипп Петрович, это неприятно.
   -- Да вы вот как -- неприятно? Вам бы все только чтоб приятно. Ну, а если этот утопленник и не утонул, а утопился? И почему утопился? Жизнь довела. Понимаете ли, жизнь доводит. Правды в жизни нет. Вот что надо писать. Правду показать им. Показать им вот, что вы довели, вы... Пробудить надо их. А то пейзажики пишете, картинки, изящную женщину голую подавай. Спорите, что лучше. "Дуб также грациозен, небеса голубые". Стыдно! Понимаете ли, что говорите?
   -- А есть у этого дурака какая-то своя правда,-- сказал неожиданно его приятель Мельников.
   -- "Дурака"! Я тебе покажу дурака!
   Яковлев встал, показал кулак и сказал:
   -- Воззри на сей -- он в гроб кладет!
   Здоров был Яковлев, кулачище был огромный.
   -- Это что, не страшно,-- смеялся Мельников,-- если бы ты был Рембрандт,-- тогда бы...
   -- Рембрандт?-- перебил Яковлев. -- У Рембрандта не было идей, а у меня идеи. Вашим Рембрандтом скоро будут горшки покрывать.
   -- Когда Рембрандтом станут горшки покрывать, то такими дурацкими головами, как твоя, уж будут вымощены мостовые.
   Яковлев зло посмотрел на Мельникова и, стукнув кулаком по столу, крикнул:
   -- Абсур! Филантроп ты, сукин сын!
   -- Ну зачем же так, зачем ссориться?-- волновался Шатилов.
   -- Это не ссора,-- засмеялся Мельников,-- это всегда у нас так. Мы вместе живем. Он хорош, когда сердится. Потом слова разные любит -- иностранные: "филантроп", "цивилизация", "абсурд", но говорит -- "абсур". Думает, что это все равно что дурак. Идейный парень.
   Яковлев молча сел, налил рюмку водки и, выпив, сказал:
   -- Вот до чего меня доводят!
   -- Успокойтесь,-- говорил Шатилов.
   -- Верите ли, никто меня не понимает,-- сказал Яковлев. -- Актер-приятель Задунаев-Вральский мне сказал, что я трагедик. А эти -- комедианы,-- показал он на всех нас.
   -- Вали, вали, качай,-- сказал Мельников, смеясь.
   -- Вот, слышите, "качай"! Это что же такое? Что же, я, по-твоему, пожарный или художник?
   -- Ну, довольно,-- сказал, вставая, Ордынский. -- Пора. Первый снег. Этот спор надолго.
   -- Идем,-- сказал Светославский. -- У меня вот в картине Днепр. Вода не выходит. Это не идеи, попробуй-ка воду написать...
   У подъезда приятели прощались. Чудесно пахло зимой! И кругом сыпал и сыпал первый девственный снег.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Первый снег -- Впервые: Возрождение. 1937. 5 ноября. Печатается по газетному тексту.
   "Бурлаки" -- картина И.Е. Репина "Бурлаки на Волге" (1873).
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru