Коровин Константин Алексеевич
Надо сказать спасибо!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Надо сказать спасибо!

   Вот здесь послушаешь, говорят: тот уехал на ваканс, а другого встретишь -- приехал с ваканса.
   Пришел в редакцию: где секретарь?-- Уехал на ваканс, а редактор приехал с ваканса.
   Лицо такое более спокойное. И краска в лице играет. Загорел немножко.
   Встретил артиста-певца. Спрашиваю:
   -- На ваканс были?
   -- Нет, какой ваканс... Что вы спрашиваете! Разве у нас есть вакансы?
   -- Разве нет?-- говорю,-- так я спросил, вас не было видно. Я и думал.
   -- Странно, что вы спрашиваете.
   -- Почему?-- удивился я.
   -- Да как же. От вас-то это слушать чудно.
   Вы забыли, что у нас Большой театр в Москве закрывался в начале мая, а открывался 15 августа. Жалованье шло, а я пел лето по Волге, в Иркутске. Где я только не пел, и на всех курортах был. В Кисловодске, в Ессентуках, в Мариенгофе, в Сестро-рецке, а здесь жарища, так в номере лежал целый месяц в тоске. Москву вспоминал.
   А сейчас в лавочку иду -- надо купить поесть что-нибудь. Эх, помните, по Волге на пароходе летом едете. Берега какие! Стерляжья уха, расстегаи с зернистой икрой, кают-компания. Едем в Саратов давать концерт. Публика встречает на пристани аплодисментами. Дамы записки в руку суют, приглашения на обед. Разбираешь, как куда попасть.
   Вы, кажется, все забыли,-- сказал он мне сердито и остановился около лавочки, смотря на вялые огурцы, салат, картошку, яблоки.
   И, посмотрев на меня сердито, кивнул головой и пошел внутрь лавки.
   "А верно ведь",-- подумал я. И сразу Москва встала передо мной.
   Осенью с вокзала едешь на извозчике. Москва уже вся в сборе. Вернулись с дач.
   В театре, на сцене встречаешь съехавшихся артистов. Веселые, загорелые, нарядные, фланируют по Кузнецкому Мосту. Пальто в талию, цилиндры на голове, руки в перчатках, держат палку с набалдашником из слоновой кости.
   Раскланиваются с проезжающими знакомыми.
   -- Это ты с кем здоровался?-- спрашиваешь артиста-приятеля.
   -- Как -- с кем? Разве не знаешь Шибнева? Видишь эту у меня булавку, изумруд,-- это он мне на бенефис поднес.
   Опять оба раскланиваются с проезжающею дамой в коляске. Из коляски дама с ними так весело раскланялась.
   -- А Надюша не дура,-- смотря на проезжающую, сказал актер,-- как его пристроила. По ниточке он ходит. И пить бросил. Вылечила его. Драма ведь у него была. Отец его насильно женил. Ведь я у него месяц жил. Не пускает. "Ты,-- говорит,-- меня спасаешь". Все мне рассказывал про свое горе. Так веришь ли, целый месяц из "Мавритании", "Яра", от Жана не выходили. Там и жили. Домой -- не шел. Он мне рассказывает всю-то драму свою, а я ему говорю: "Черт с ней". Не отпускает меня. Ну, я, конечно, петь должен. Он дожидается. Приеду с приятелями из театра к Жану, а уж ужин готов. Ну, начинается пьянство на всю ночь, музыка, хоры... Так, знаешь, я его чем вылечил? "Пляши,-- говорю,-- пляши до забвения, снимай горе и ругай ее, на чем свет стоит, ругай". И что же, благодарит, целует меня. "Ты,-- говорит,-- мой лучший друг".
   Вот раз из окна от Жана мы увидали эту Надю. На тройке в компании приехала к Жану. Вот я ему говорю: "Смотри, эта актриса недурна, брат. Вот отбей, тогда вылечишься". Он как-то глазами замигал и говорит:
   "Да, хороша, но как отобьешь?" -- "Дурак ты,-- говорю,-- почти каждую отбить можно". -- "Да как, как познакомиться-то?" -- "Да,-- говорю ему,-- у тебя купонов в кармане сколько, разноцветные они". -- "Да,-- говорит,-- вот купоны разные". Он купоны-то вынул и бросил на стол. "Это,-- говорит,-- Петр Кузьмич у меня все режет". -- "Постой,-- говорю я,-- мы сейчас гуммиарабик спросим, и я из них ленты наклею". Ну, наклеили мы ленты. Я ему все на котелок пристроил. Позвали цимбалиста, и я ему говорю: "Я ее тихонько через метрдотеля вызову, а ты котелок надень и будешь вроде как какой-то южный американец, весь в лентах до полу. Как я с ней войду, ты плясать начинай". Ну, я и вызвал ее из кабинета; она там кой с кем, со своей компанией сидела. Она как вошла к нам в кабинет -- удивилась. А он танцует и поет:
   
   Олл райт, олл райт!
   
   Ушла она и спрашивает: "Кто это он, весь в купонах? Кто это?" А я говорю ей: "Он -- он русский американец. Мы вас круглый месяц с ним ищем. Больше я вам ничего не скажу". И не надо было! Лентами этими всю ее обвили. За цветами ночью к Ноеву посылали. Так из ресторана чуть свет выходили, а лестницу и дорогу до подъезда, в тройку садиться, метрдотели цветами усыпали. Я моему приятелю сказал: "Ты к ней сразу не приставай и молчи". Она ему письмо. Он ответ в стихах. Подбирали подходящее:
   
   Вас стоит только раз увидеть,
   Чтобы убедиться и решить,
   Что вас возможно ненавидеть,
   Но невозможно не любить!
   
   Это все решило. Написала любовное письмо, что "я только и думаю о вас". Ну вот и вылечился. Но немножко странновато. Боится всех -- как бы не отбили. Меня тоже -- дурковат малость. Мне-то что, какая корысть? Я ведь ему как человеку помог. Но дурак! Слюни распустил. Я ему больше не нужен. Ошибается. Надоест. Я ее знаю, через год его бросит -- опять ко мне придет,-- засмеялся артист,-- опять лечить придется.

* * *

   Блестят магазины Кузнецкого Моста. В витрине Фаберже сверкают драгоценные камни, кольца, ожерелья, жемчуга, бриллианты.
   -- Не люблю я этих бриллиантовых колец,-- говорит артист,-- мне их много на бенефисах подносили, мужчины колец не носят,-- как-то, знаешь, не идет, а женщина когда видит на руке у тебя бриллиант, то как-то волнуется и начинает говорить не то. Без бриллианта лучше! Искренней.
   -- Конечно,-- подтвердил другой артист,-- они бриллиантов не могут видеть равнодушно. Я, помню, молод был, и романчику меня завернулся. Влюблен был. У меня -- ни шиша, у нее -- тоже. И все ничего было, хорошо. Гуляя с ней, также вот увидели магазин. Она видит бриллианты, ожерелья. Смотрю, глаза у нее загорелись восторгом. Я ей говорю: "Ну что это, стеклышки, блестят, и только. Что в них? Это интересно дикарям; себе в уши серьги вдевают с бриллиантами. И у нас тоже. Это дикарство". -- "Это красиво,-- сказала она мне сухо,-- я бы с удовольствием носила серьги. Вы, пожалуй, скажете, что надеть вот это жемчужное ожерелье тоже дикарство. По-вашему, пожалуй, и шляпа хорошая для женщины тоже дикарство? Вы,-- говорит,-- что-то заврались. Не можете мне купить бриллианта, оттого и говорите, это стеклышки ничтожные, в дурах меня держать хотите". -- "Позволь,-- говорю,-- что ты. Эти безделушки могут только утешить именно дуру. В Индии там себе на чалму мужчины нацепляют бриллианты, а женщины голые ходят". -- "Довольно, милый мой,-- сказала она. -- Я вижу давно, что вы хотите, чтобы я голая ходила". Повернулась и ушла. Вот ведь что. Встретил ее, она со мной не здоровается, а приятель мне сказал, который видел ее, что она про меня говорит, что дурака такого, как я, никогда не видала.
   -- Ага,-- сказал другой,-- ты маху дал. Никогда не говори женщине, когда она видит на другой бриллианты, что это бессмысленные украшения. Скажешь -- ты пропал. Говори, что это прекрасно, вот разбогатею и тебе куплю.
   -- Ну что ты говоришь,-- замечает приятель артиста. -- Это какое-то низменное наслаждение блеска, мишуры. Я понимаю, хорошая картина, книга, наконец -- игра артиста, музыка, пение, театр.
   -- Да, да, толкуй,-- говорит первый,-- а посмотри-ка, сколько времени она перед зеркалом себя украшает. Как она завидует той, у которой бриллианты. Она может с тобой и согласиться, но в душе будет думать так же, как и та, которая от тебя ушла. Знаешь ли, она была более искренней, чем другие.
   -- Ну нет, я с тобой не согласен. Если женщина любит, то она не будет говорить такого вздора. Прости, ты, кажется, не знаешь настоящих женщин.

* * *

   В кафе "Трамблэ" сидят все артисты, пьют кофе с ватрушками и шоколад с бисквитом.
   -- Это был дикий успех,-- говорит один.
   -- Я, брат, на верхнем до филировал!
   -- Постой, у тебя-то верхнего до и вообще нет.
   -- То есть как нет?! Да ты что? У меня ми есть!
   -- Полно врать, Таманьо! Рубини!
   Маленького роста тенор обиделся.
   -- А вы слышали меня в "Миньоне"? Хотя все равно, вы не слышите, потому и детонируете.
   -- Это я-то детонирую? Пускай вон скажут все. Вот маэстро.
   -- Ну что ссориться, спорить?-- говорит маэстро-чех,-- кто детонирует, у кого верхнее ми! Все мне это уже давно известно. Здесь, в Охотном ряду, у вас в Москве, чего только нет: поросенок, барашки, утки, гуси, куропатки, пулярки, индюшки, тетерки, цесарки и потом эти рыбы разные! Вот оркестр какой! У меня руки дергаются дирижировать. Все поет: скушай меня, съешь меня! Я сегодня гуся купил. У нас, в Чехии, гусь -- первое блюдо. Приходите ко мне гуся есть. Как хорошо живет Россия! Зачем ссориться, спорить, надо сказать спасибо!
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Надо сказать спасибо!-- Впервые: Иллюстрированная Россия. 1937. 13 ноября. Печатается по журнальному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru