Коровин Константин Алексеевич
На Клязьме

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

На Клязьме

   Давно то было, помню, тяжко болел я брюшным тифом. Весной, в апреле месяце, стал я поправляться, и доктор посадил меня у окна моей мастерской. Как красивы показались мне: Москва-река, кремлевские башни, освещенные солнцем, пестрая толпа народа, деревенские лошади, сено, бочки грибного рынка, барки на воде. В несказанном восторге смотрел я в окно. Торговцы, деревенские мужики, накладывали из бочек в ведра, в горшки покупателям большим ковшом -- рыжики, грузди, капусту...
   До чего мне хотелось есть эти грибы, сметану, творог, кислую капусту! Но есть мне не давали, говорили: "Ни под каким видом".
   Пришел навестить меня мой приятель из Владимира на Клязьме, Абраша Баранов -- человек замечательный, с которым вместе недолгое время были мы в Академии Художеств. Он сделался учителем рисования во Владимире, приехал звать меня к себе погостить.
   -- Хорошо там у нас, Клязьма разлилась. Под Боголюбовом, где Нерль сливается с Клязьмой, я место знаю. Приезжай. Половим на удочку судаков и стерлядь. Там, на берегу, живо поправишься.
   И сразу мне представились берега реки Клязьмы, дали лесов,-- и что-то родное, радостное, святое вливалось в душу.
   Приятель Абраша Баранов был человек простой, хороший, добрый, высокого роста, курчавый, с темными глазами, сын замечательного мастера, который резал из дерева иконостасы.
   Я думаю: "Вот поправлюсь, обязательно поеду к нему".
   Когда он ушел, я все время думал о предстоящем путешествии: где у меня высокие сапоги. Надо бы их смазать мазью. Сходить к Барштейну, достать у него лески, крючки, взять куртку меховую.

* * *

   Под Боголюбовом, на гладком песке отмели, где кусты ивняка, при слиянии реки Клязьмы и Нерли, ночью у нас разложен костер.
   Приятель Абраша Баранов в большом, привешенном над костром котелке варит уху из пойманных нами стерлядей и судака. Светлая теплая весенняя ночь...
   Над соседним берегом Клязьмы блестит, мерцая, Венера.
   Разливаем уху по тарелкам.
   С нами двое приятелей Баранова. Один -- учитель истории и географии, а другой -- математик.
   -- До чего хорошо жить на свете,-- говорю я,-- какая красота! А вот болен был тифом, все мне хотелось в жару уйти с земли.
   -- Ну нет,-- засмеялся учитель географии,-- с земли не уйдешь. Да и к чему?.. Жить-то ведь неплохо,
   -- Как -- неплохо?-- сказал математик. -- Я вот живу и чувствую, что я всегда виноват. Вот рыбу ловим -- виноваты. Директор нашей гимназии узнает -- покосится. Он раз сказал мне: "Серьезные люди рыбу не удят..."

* * *

   Заалела утренняя зорька над Клязьмой. Тепло у костра, а в воздухе -- предутренний холодок.
   Вижу: издали по бережку к нам идут с удочками на плечах приятели, и один из них кричит издали:
   -- Вот он где! Насилу нашли. Абрам Ефимович, были у вас, а нам и сказали: идите от моста до Нерли, на них и наткнетесь.
   -- Вот ведь,-- сказал мой приятель Василий Сергеевич,-- пришли навестить, а он рыбу поехал ловить. Погоди, думаем, найдем.
   Василий Сергеевич был тоже владимирец и приятель Абраши.
   Подбросили в костер сучьев, очищенную рыбу положили в котелок, и опять закипела уха.
   Ясное было майское утро. Весело было сидеть у костра.
   Теплые лучи солнца осветили берега. Все друзья-рыболовы заснули на песочке у костра. Один Василий Сергеевич, закидывая удочки во все стороны, говорил про себя, глядя на удочки.
   -- Ишь, дрыхнут, стерлядей поймали...
   -- Нет, Вася,-- говорю я,-- стерляди тебе не поймать, это ночью надо.
   Вдруг вижу, он схватил удочку и тянет большую рыбу. На берег вывернулась на удочке большая стерлядь.
   -- Кого вы учите-то?-- прищурившись, сказал Василий Сергеевич. -- Говорите, ночью? Зря языком треплете.
   Вася торжествовал. Он взял стерлядь и поднес к лицу спящего Юрия. Юрий Сергеевич вскочил в испуге.
   -- Хороша рыбка?
   -- Хороша,-- согласился Юрий,-- но только ее отварную приготовить надо в Москве, у Егорова.
   -- Ерунда,-- сказал Василий Сергеевич,-- и здесь съедим. Эх, радость-то, радость! Денек какой...
   Разговор снова зашел о речной ловле.
   -- А ведь верно, пожалуй,-- говорил Василий Сергеевич, наливая чай. -- Если бы не надо было строить дома, дачи разные,-- я бы только рыбу ловил. Не заработаешь. Вот стерлядь, которую поймал, продать -- что дадут?
   -- Пустяки дадут,-- сказал Василий и засмеялся. -- Пословица говорит: "Кто рыбу удит, у того ничего не будет". Вот я -- зимой одежишку заведу. Работа. У Березкина у удилищ концы правлю. Но весна -- прощай!-- на реку ухожу. На службу не пойду нипочем, что хошь давай. И вот живу. Никто так не живет. Грибы в лесу наберу -- ем, ночую в лесу. Мне в доме душно. От людев бегу. Это вот Кинстинтин Лисеич туда-сюда. С ним повадно. Он тоже охотник. Наш брат -- шалтай-болтай,-- зашипел, смеясь, Василий.
   -- То есть как это, шалтай-болтай?-- обиделся я. -- Что ты, Василий!
   -- А чего ж... Вы тоже на разгулянье идете. За картины какие деньги платят! Ведь это что? Щук написали -- три тысячи рублев -- охапка денег!.. Другой бы денно и нощно рисовал, а на рыбу, на охоту -- он махнул рукой... Зимой-то у меня и баба есть, а как весна -- прощай, Макар,-- ноги озябли. Женщина нешто станет на реке с нами сидеть? Сразу скажет -- дураки. Да все так говорят.
   -- Я что-то не слыхал,-- сказал Василий Сергеевич.
   -- Ведь вам-то не скажут в глаза, подумают только: на одной стороне червяк, а на другой -- дурак. Так и говорят. Не понимают. А я от себя думаю, что я лучше всех живу. На все лето у меня сапоги новые, пара рубашек, пара порток, кофта шерстяная вязаная, пальто теплое да двенадцать рублев. До осени, Покрова, я лучше всех живу. Чего я только видаю: реки, луга, леса. Ведь кажный угол -- рай. Цветы растут. Гроза идет. Зори какие. Я все гляжу. Чего только в душу лезет. Глядишь -- не наглядишься...
   -- А ведь верно Василий говорит,-- сказал Василий Сергеевич. -- Я взял тоже однажды, как Василий, корзинку, сковородку, одеяло, подушку, полушубок и уехал из Москвы сюда же, на Клязьму. Под Грезином, у обрыва, на берегу, чаща лесная. Остановился. Лодка у меня. Целый месяц прожил. Жена думала -- пропал, утопился. Искали. Найди-ка, попробуй. А я рад. Чудно: жутко ночью было в лесу. Ружье со мной. Только в лесу есть что-то. Кто-то ходит. Кажется -- когда луна,-- прямо видения видишь.

* * *

   На соседнем берегу в лесу куковала кукушка. Приятели молча поглядывали на поплавки.
   Василий Сергеевич разостлал в стороне, у куста, плед, закинув в реку донные удочки, у которых наверху были привязаны бубенчики, лег навзничь и глядел в небо. На поплавок глядеть не надо. Если рыба возьмет, то бубенчик зазвенит.
   Лежа и смотря в небеса, Василий Сергеевич вдруг рассмеялся:
   -- Сколько жулья на свете всякого! Вот посмотрите: ястреб кружит, едва видно, высоко. Выглядывает, мошенник, чего бы стащить... И как он видит оттуда!
   День разгорался. Солнце начинало припекать. Сильнее запахло водой и потеплевшими травами.
   И впрямь -- благодать!
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   На Клязьме -- Впервые: Возрождение. 1937. 8 мая. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru