Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Дачи
Июнь месяц в России городские люди жили на даче.
"Летом город сущий ад",-- говорили москвичи.
Впрочем, Москва летом не была адом. В Москве было много садов и зелени.
Сады при особняках были пустые, заросшие. В них были беседки -- забавные и причудливые, с разноцветными стеклышками в окнах.
В этих беседках отдыхали от летней жары. Пили чай, прохладительные напитки.
И все же на природе было лучше, и подмосковные крестьяне построили по всем деревням небольшие деревянные дачи. Они были крашены, срублены из соснового леса, отличались уютом и простотой. При дачах всегда были террасы и сады.
А в Пушкине, Царицыне, Люблине, Перловке, Кунцеве, где отдыхали богатые москвичи, дачи строили архитекторы. Они были крыты железом, с фонтанами перед террасой, с металлическим журавлем, из горла которого била струя воды. В садах стояли столбы, увенчанные зеркальными шарами. Дачи были крашены в желтый цвет, украшены разными финтифлюшками, голубыми и красными. Газоны, куртины цветов, дорожки посыпаны песком...
* * *
Простые деревенские дачи, где сад был окружен частоколом, где густо росла малина и спелая вишня пряталась в тени, где крапива буйно росла у крылечка, где за березами выглядывал скворечник,-- были милее моему сердцу. Они были похожи на какие-то деревенские игрушки.
По вечерам из этих дач слышалось пение, аккорды гитары, мелькали в розовых и белых ситцевых платьицах барышни, гимназисты, студенты.
Здесь жили небогатые семьи Москвы. Здесь всегда слышался живой смех и скрип качающихся качелей.
И вся молодежь была летом влюблена. У каждого юнца был предмет обожания.
Ночью, при луне, дачники гуляли, ходили в рощу слушать соловья.
И действительно, всюду звенели соловьиные трели, и несказанно прекрасны были ночи на подмосковных дачах,-- нигде больше я не знавал такого поэтического и восхитительного времени, как лето в России.
* * *
Утром, обернув голову полотенцем, все шли купаться на речку или большие пруды, где на воде стояли деревянные, сбитые из досок купальни.
Что за восхищенье -- эти купальни!
Когда по деревянным мосткам от берега войдешь в них -- вас охватывает, при виде воды, какая-то особая бодрая радость.
Вы раздеваетесь на лавочке у стены. Маленькие рыбки стайками бегают у ваших ног и пропадают в глубине. По маленькой лестнице вы спускаетесь в воду. Какая вода! Она пахнет соседними лесами. Купаться так приятно, что вы окунаетесь, и вам не хочется расстаться с водой.
И какая истома охватывает вас после купанья!..
* * *
А возвращаешься на дачу -- на террасе чай со сливками, свежее масло, розанчики из белого хлеба, плюшки сдобные. Разносчики покрикивают, предлагая всякую всячину: "калачи, выборгские крендели, сдобные баранки, сухари, сушки с солью, творожники, бисквиты".
Другие кричат: "цыплята, индейки, рябчики, поросята, солонина, баранина, телятина".
А то еще рыбный товар: "белуга, севрюга, осетрина, икра, сиги копченые, балык белорыбий, осетровый, тешка кавказская, судаки свежие, караси, лещи...".
Тоже и колбасы разные: "беловская с чесноком, языковая, чайная, копченая филейная, полендвица, гусиная".
И еще разносчик: "халва, шоколад, рахат-лукум, монпансье, конфеты...". И еще: "малина, клубника, вишня владимирская, абрикосы, крыжовник, черника, смородина красная, белая, черная".
Каких только разносчиков не было! Всех не перечислить.
* * *
В сущности, пишу я это так, ни к чему,-- одну из страничек нашего былого быта. По вечерам на подмосковных дачах было много пения, и слышалась музыка. Каких только не пелось романсов. Сколько песен о любви. И сколько беззаботности.
Летом мы живем на даче --
Невозможно нам иначе,
Будь хоть беден, хоть богат,
Летом город сущий ад...
Как-то, идя вечером на станцию, чтобы ехать в Москву, я увидел на одной из маленьких дач, тонувших в зелени деревьев, студента в белой тужурке. Он сидел на скамеечке у калитки и пел басом:
Ты куда, куда стремишься,
Лекарь-девушка? Вперед!..
Знакомый голос. Подойдя ближе, я узнал: Володя.
-- Володя,-- сказал я,-- какая у вас октава!
-- Ага,-- улыбнулся он,-- октава еще не есть прогресс. Прогресса нет, прогресса нет...
Он потянулся. Во всей его фигуре, в больших губах, в рыжей шевелюре чувствовалась молодость и сила. Он вынул папиросу, постучал ею о портсигар и, бросив в рот, закурил.
-- Какая скука эти ваши дачи, ваши соловьи, ручьи журчащие, лунные ночи... Какая ерунда. Подождите меня, я сейчас возьму фуражку и поеду с вами в Москву.
Он скоро догнал меня на дорожке.
-- Почему же вам скучно здесь, Володя?
-- Тощища,-- ответил он. -- Это вы всё, художники, выдумываете: эти поэзии. А я -- человек идейный. Старый мир восхищений надо сломать. Соловьев всех передушить. Луну к черту. Воду и землю заставить работать...
-- Здорово, Володя,-- сказал я,-- что-то вы очень сердиты.
-- Семья и все эти штуки -- мещанство,-- не слушая меня, продолжал Володя. -- Погодите, мы эту вашу клетку с канарейкой кончим!.. Вот я сегодня у Ермилова был. Угощает. Я репетитор его сына. Противно! Жена его влюблена в мужа. Дура! Я уж сколько влиял на нее -- не сдвинешь. Тоска!..
И Володя запел:
Не гулял с кистенем
Я в дремучем лесу,
Погубил я себя
За боярскую дочь...
* * *
И пришло страшное время. Было жаркое лето. На дачах уже никто не жил. Стекла в окнах выбиты, загородки развалились. Собаки убежали или издохли с голоду. Есть нечего. Народ омрачился. Свирепствовал сыпняк.
Я встретил Володю. Он похудел. Шел пешком по площади от вокзала. Извозчиков не было. Он растерянно остановился передо мной и мрачно, посмотрев карими глазами, спросил:
-- Нет ли у вас покурить?
Я достал папироску из махорки. Он молча затянулся и пустил дым. Снял с плеча мешок, поставил на мостовую.
-- Вот черт,-- сказал он,-- насилу достал. Обдиралы. Пару сапог, две ложки серебряные чайные, пиджак -- все на меру картошки обменял в Мытищах.
-- Нет уж больше дачников, Володя, и разносчиков нет,-- грустно сказал я. Володя внезапно пришел в ярость.