Коровин Константин Алексеевич
Володя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Володя

   Зима. Долго идет в России зима. Февраль. Мели метели. А сегодня конец февраля, утро ясное. Радостно светит солнце. Виден лес, синие тени ложатся по снегу. А по небу светлыми перьями рассыпались белые облака. Небо синее.
   В облаках и в небе есть особая радость. Какое-то дуновение весны. Сарай живей смотрит, освещенный солнцем, и деревянный колодец как-то ожил. Оттепель. Вдали видны крыши деревни, и все так просто, безмятежно кругом.
   Дальний родственник мой, Володя, сидит за столом и пьет чай. Лицо у него такое ровное, круглое. Черные глаза серьезны. А рядом с ним сидит приятель мой, крестьянин-охотник, Герасим Дементьевич.
   -- Володя,-- говорю я,-- сегодня погода весной пахнула. Небо синее. Что-то есть, к весне зима клонит.
   -- Нет,-- отвечает Володя. -- Какая весна... Холодище еще долго будет. До чего надоело, ужас. Как окончу реальное, уеду на юг, в Крым. Там поступлю на место, буду служить.
   -- На какое место?-- спрашиваю я.
   -- Ну, что-нибудь... Или смотреть за чем-нибудь, или управлять чем...
   -- А чем управлять-то?
   -- Мало ли чем... Мне все равно, мест разных много. Найду службу, жалованье буду получать.
   Я налил себе стакан чаю и сел к столу у окна. Так хорошо смотреть в окно.
   Утро... Вижу, пошел сторож, открыл ворота сарая. Куры, нахохлившись, расправляют крылья, отряхиваются. Рады, солнышко. В сарае видно сено и лодка, убранная на зиму. Петух разбирает лапами оттаявшую землю у сарая и, опустив голову, зовет кур. Те что-то клюют -- что нашел петух. Петух заорал: "Кукуреку..."
   "Значит, это все надо",-- подумал я.
   Хорошо смотреть в окно, как-то отдыхает душа.
   Чай со сливками и черный сладкий хлеб, посоленный, со сливочным маслом. Хорошо. Дом у меня из толстых сосновых бревен, теплый. Мой дом лучше всех домов, которые есть на свете. Рядом лес, а под горой река с водой кристальной чистоты.
   -- Я ведь вам, дядя, всего не говорил,-- вдруг сказал Володя, встав из-за стола.
   Он достал из кармана большой серебряный портсигар с желтым шнуром, вынул папиросу, постукал по портсигару и бросил себе в красные губы, закурил.
   -- Я, дядя, по правде вам сказать, хотел бы быть актером.
   -- Да что ты? Это как же тебе вздумалось?
   -- Я очень театр люблю. Я вам не говорил... Мне в конторе, в Москве, Петр Ильич все контрамарки дает. Я почти каждый день в Малом театре. Познакомился с Трубенталем и Бакшеевым, они мне говорили: "Иди,-- говорят,-- в актеры, у тебя,-- говорят,-- физиономия такая подходящая, и рост..."
   -- Да, но все же надо способности иметь. Призвание.
   -- Ведь играют же любители. Я уже играл в Пушкине летом на даче. Это нетрудно. Роль выучил, ну и жарь. Петь тоже можно, все поют.
   -- Ну нет... -- говорю я,-- это не так просто. Нужно много работать. Да и дарование надо иметь... Артистов хороших мало.
   -- Да ведь что же... -- задумчиво сказал Володя. -- А меня на лето звал Трубенталь. "Поедем,-- говорит,-- со мной по Волге, проедемся. Ты вроде моего телохранителя будешь. Ну, и играть будешь со мной. Но условие такое..."
   Володя остановился и продолжал:
   -- Только чудно очень условие его... "Если,-- говорит,-- кто мне поперек скажет, я,-- говорит,-- мигну тебе, ты ему морду бей. Понял?" -- "Чудно,-- думаю,-- это ведь на кого попадешь..."
   -- Что же, ты согласился?
   -- Не-е-т... Вот еще!.. Мало ли что он захочет. "Мне,-- говорит,-- надо дать одному антрепренеру в морду, а я не могу, потому что волнуюсь очень и у меня сердце больное. Мне,-- говорит,-- нельзя никак, доктор запретил, а тебе,-- говорит,-- все равно, ты молодой, равнодушный, тебе нипочем..." Контракт со мной хотел заключить...
   -- Ну, что же? Туда, в контракт, вписал "бить антрепренера по морде"?
   -- Не-е-т... Что вы, дядя, разве можно это писать, это ведь так, между нами... Ведь это он с досады заливает. Я бы с ним поехал, только боюсь -- заплатит ли... Когда деньги платить -- все меняются. Деньги не любят платить.
   Володя, помолчав, потряс озабоченно головой и сказал:
   -- В начале карьеры всегда такая ерунда бывает. Один мой знакомый сделал себе карьеру через женщину -- ему один богатый помещик предложил: отбей, говорит, у моего соседа жену, тогда дам тебе место и оклад, отопление, освещение и отведу целый мезонин, квартиру, значит. Только отбей, говорит.
   -- Ну и что ж?
   -- Отбил. Вот, говорит, мучился, ужас до чего, устал, целый год притворялся, вроде как влюблен, стреляться хотел, топиться. И отбил. Ну и получил место.
   -- Ну, а сосед-то что же?
   -- Сосед? Чудно тоже... Он ему сто пятьдесят десятин земли подарил и такой друг его сделался, что водой не разольешь. "У меня,-- говорит,-- ее двадцать лет никто отбить не мог, только вот ты,-- говорит. -- Одолжил..."
   -- Да... Вот чего... -- сказал, смеясь, Герасим Дементьич. -- Есть в жисти всякое такое... Прямо што смех берет. Вот мне рассказывал Козаков на охоте: здесь, недалече, в Петрове, живет такой богатый купец -- железом торгует. У его дочь-красавица. Вот красавица. Так много женихов к ей сватались, и сын его, Козакова, тожа. Он студент-техник был, приезжал летом в Петров и влюбимши в ее был. И кончил курс, сделал ей, значит, предложение. А ее отец, купец-то, и спросил Козакова-сына: "Какое приданое хочешь за моей дочерью?" А тот говорит ему, отцу, значит: "Я ее так люблю, что мне о приданом и в голову не идет, и даже стыдно говорить..." Отец-то его и выгнал взашей... "Нам,-- говорит,-- такого дурака не надоть..." Вот ведь чего бывает, а? Каково? И так эта красавица замуж и не вышла... Три года в девках сидит.

* * *

   Теплым был февральский день.
   И вздумал я написать с крыльца дома зимний пейзаж. Взял мольберт, холст, краски и начал писать. Большие березы кладут синие тени по снежной крыше сарая, бревна стен освещены солнцем. Розвальни около ворот, кусок зеленоватого сена, дедушка, рваный, в линялой шапке, белая бородка и красный вязаный шарф. А вдали леса, леса. Такая красота.
   Володя стоит сзади и смотрит, как я пишу.
   -- Дядя, а зачем вы сарай пишете, он старый и бедный?-- сказал он. -- Такую картину никто и не купит. Вы бы написали здесь станового и корову. Становой описывает корову за долги, а дедушка стоит и плачет. Вот тогда бы все говорили, и картину бы живо купили.
   -- А почему же такую картину купили бы?
   -- А как же? Всем понятно. Все бы дедушку-старика жалели, а станового ругали бы. Припишите, дядя, станового и корову -- я вам сейчас такую картину продам.
   "Верно говорит Володя,-- думаю я,-- правильно... Но что-то сюжет такой портит этот весенний чудный день, радость". Я не стал писать станового.
   -- Когда напишете станового,-- не унимался Володя,-- рожу ему пьяную, красную, он смеется, а дед плачет,-- тогда всякий скажет: какой художник этот хороший человек, как он народ жалеет, напротив идет, злодеев не боится, за правду пострадать хочет. Великий человек, скажут. А то что же, один дедушка... Никто не будет знать, зачем картина написана... Идеи нет.
   На крыльцо вышла тетушка Афросинья, и подошла ко мне моя ручная лисица. Подняв мордочку, она нюхала воздух. У сарая заволновались куры, бросились на нашест, а сороки с криком пронеслись с ветвей больших берез.
   -- Вот становой пришел,-- сказал Володя, смеясь. -- Видите, как ее птички любят, ага! Так тоже мужики станового. На свете все так: давай! Все друг друга едят.
   Я пишу картину и спрашиваю:
   -- Ну как, Герасим Дементьевич, по-твоему, Володя верно загибает?
   -- Да,-- ответил хитро Герасим. -- Чего ж... Точно -- это есть, дурашное дело такое. Но как на него посмотреть, никак его не разберешь. Напиши, Лисеич, только не корову становой описывает, а лошадь. Ну, лошадь возьмут, тогда прощай, мужик, кончен. Только вот што: теперь этого нет. Лошадь становой не берет, шабаш. Он тоже понимает... да и не велено...

* * *

   А весной, на Красной горке, я получил письмо: приглашение на свадьбу. Володя женится на дочери купца, который торговал в Петрове железом. Он выдал свою красавицу-дочь за Володю. Володя спросил приданое с купца, да такое, что купец ахнул...
   Месяц торговался, но сказал: "С головой парень!" И отдал за него дочь.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Володя -- Впервые: Возрождение. 1936. 9 февраля. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru