Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Вербное воскресенье
По всей Красной площади в Москве раскинуты палатки вербного базара. Блистают на весеннем солнце золотые купола кремлевский соборов. За храмом Василия Блаженного видна голубая даль, и радостно сияют воды Москва-реки. Она широко разливается по лугам, заманчиво розовеют дали оголенных весенних лесов.
У торговых рядов и памятника "Минина Пожарного" стоят рядами пролетки извозчиков и частных экипажей. Народу -- не протолпишься. Пеструю толпу освещает весеннее солнце. После долгой суровой зимы вербный базар -- какой-то особый праздник Москвы. Веселый базар. Товары кустарей, любителей в бесчисленном разнообразии. Груды детских игрушек; куклы нарядные, глазастые, румяные; упряжки с лошадьми крашеными, в темных яблоках, деревенская мельница в зеленых елках, где ходит мельник с мешком,-- игрушка с заводом; какие-то невиданные гусары верхом на лошади, зайцы бьют в барабан. А тут рядом -- пряники, конфеты в цветных бумажках, перевязанные лентами с позолотой; ландрин, патока, монпансье в банках. Над толпой высоко в воздухе красные дутые шары,-- покупатели тут же пускают их в небо. Цветы бумажные невероятных форм и окраски, которые москвичи ставят с вербой к иконам в доме у себя.
Базар завален снедью -- пастилой, черносливом, дулями, мочеными яблоками, апельсинами, халвой, рахат-лукумом, патокой. Бабы-торговки носят большие стеклянные кувшины со стаканами: в них розовый клюквенный квас и яблочный. Книжки с картинками -- Еруслан Лазаревич, Бова Королевич, Жития Преподобных, лубочные картины, монастыри русские. На них в облаках нарисована Святая Троица. Иконы в ризах, портреты царя и царицы, а в клетках птицы и белки в колесе. Пряники, орехи. Хрустальная посуда, самовары, чашки с золотом, пузатые чайники с узорами и цветами -- яркие, часы с кукушкой, ну чего только нет на вербном базаре...
Какой-то бойкий парнишка предлагает:
-- Вот купите: лекарь -- из-под Каменного моста -- аптекарь. -- У него в зубах трубочка стеклянная, а в ней опускается и поднимается, поворачивается внутри зеленый чертик с рожками. Почему аптекарь -- неизвестно.
У каждого в руках пучок свежей вербы, завязанный красной ленточкой. На вербе белые пуховки -- цветы весенней радости.
Никита Иванович уже давно снял лисью шубу и шествует в драповом пальто. В руках у него пучки вербы и игрушки для домочадцев, родных и внучат. Рядом идет его сын. Одет франтовато, лицо гладкое, полное, глаза серые, хитрые, себе на уме.
-- Ну что же, был вчера? Видел?-- спрашивает отец.
-- Видел,-- отвечает сын.
-- Ну что ж, хороша, нравится?
-- Да ничего, папаша.
-- Чего "ничего"? Да ты видел ли?
-- Как же, папаша, видел...
-- Что я из тебя язык-то чисто клещами тяну? Ну, что ж? Ведь двести тыщ!.. Красная горка не за горами. Смекай. Понять надо...
-- Как не понять, понимаю.
-- Он сам-то с тобой как, Замков-то?
-- Да ничего.
-- Ay обедни-то ты был?
-- Был.
-- Видал ее, отец был?
-- Да как же -- говеют...
-- Пил чай в доме-то?
-- Как же, пил.
-- Спиртного не было?
-- Да он хотел мне коньяку в чай, а я говорю: "Не пью".
-- Правильно сказал... -- ответил Никита Иванович. -- Только когда ты, Василий, врать бросишь. У обедни-то не был,-- я ведь заходил! У Егорова ты был! Опять с этим саратовским актером! Мне сказывали...
-- Извиняюсь, ничего подобного,-- отвечает сын.
-- Вот этой самой вербой бы тебя поучить надо, да время упустил... Все через мать.
-- Чего ж вы, папаша? Я согласен. Ваш выбор. Невеста ничего...
* * *
Кабинет трактира Егорова. Собрались друзья-приятели Василия Никитича. Он, выпив рюмку, закусывает балыком. Говорит:
-- Сегодня я ко всенощной иду. Приходите, она там будет. Посмотрите, какой мордоворот. Вязанье дома мне свое показывала, рукоделие, значит. Так уж у нас полагается, по-купечески. Сказывала мне прислуга, что она поет. Оно, конечно, за деньги берешь, а то бы...
-- Да тебе с лица воду не пить,-- говорит, смеясь, приятель. -- Только деньги-то он отдаст ли тебе?.. Крепок Замков-то. Походишь около. Он тоже ведь не лыком шит.
-- Да вот тут-то вся и мотня спрятана... -- говорит Василий Никитич. -- Думаю, что папаша мой норовит деньги-то себе хапнуть. А ну!.. только это не пройдет...
* * *
У всенощной в церкви Утоли Моя Печали впереди, у клироса, стоит, наклонив голову, молодая девушка, Софья Замкова. Около нее полная женщина -- ее мать, и в стороне, высокого роста, купец Замков. А с ним рядом Никита Иванович. Он осматривается по сторонам. Сына нет--не пришел. "Эх,-- думает,-- ну погоди!.. Не драл я его смолоду-то, все мать виновата. А тут бы вербу исхлестал об его. Не пришел, когда надо".
Хочется Никите Ивановичу заговорить с Замковым, а тот глазами уперся на алтарь, молчит. "Не пришел Василий,-- думает отец,-- что с ним делать?"
Всенощная кончается. При выходе, видит Никита Иванович,-- у дверей в притворе стоит сын. Подошел к матери Замковой, поцеловал ей руку, поклонившись Замкову, подошел к дочери Софье. Та покраснела. Идя с ней из церкви сзади отца, Василий говорит:
-- Вчера, Софья Петровна, отец на вербном базаре такой пучок вербы купил... Пожалейте вербу, прошу вас. Он драть меня ею хочет...
-- Да что это вы!.. -- говорит девушка, смеясь. -- Вы уж выросли. Поздно уж сечь-то вас...
-- Ну вот, я тоже думаю, что поздно.
-- А за что же?-- спрашивает его Софья.
-- Оно есть, конечно, за что... А главное, что боится, как бы я вас не упустил. За вами двести тыщ приданого, а он их на фабрику свою пристроить хочет...
-- Сватаетесь, Василий Никитич, ко мне... А без денег-то вы бы не стали, без приданого-то...
-- Это верно,-- говорит Василий Никитич,-- правильно, не стал бы...
-- Спасибо вам за правду. И скажу вам, что ответ ваш мне нравится. И вы мне за это -- тоже, за честный ответ ваш. А то я всю эту всенощную просила Господа: отврати меня от напасти. Так вы -- ничего... Только вот... лицо у вас что-то такое...
-- Какое?-- озабоченно спросил Василий Никитич. -- Скажите, Софья Петровна.
-- Да как сказать... ровное такое... скучное... вроде как мордоворот... Василий Никитич даже подскочил от неожиданности и, горячась, заговорил: --Я... я... Софья Петровна... ей-Богу... я ничего... Вот вам не нравлюсь, что с этим
поделаешь... И... и... и это вот ваше самое, что вы так прямо... очень даже меня за душу берет... Этакое вот... в первый раз слышу...
-- Ничего, Василий Никитич,-- это ведь вы меня у Егорова в трактире сегодня мордоворотом назвали друзьям своим.
Василий Никитич, мигая, молчал и глядел на девушку Замкову, которая сразу показалась ему необыкновенно интересной и привлекательной.
"Кто же это,-- думает он,-- сказал ей... Неужто Миша Ершов -- друг мой? Ах, беда, предатель. Сегодня же буду ему морду бить".
-- Молчите, Василий Никитич? Думаете, наверно, что это мне сказали? Нет, дорогой... Я, когда вы пришли ко мне смотрины устраивать и ваши отец и мать глядели на меня, так я и подумала: деньги ищут... И проследила я вас. Я у цыган была в Грузинах, где вы кутили с Ершовым. Там еще кутила Пикион был. А цыганка пела, помните:
Когда по целым дням в безумном восхищеньи
Я глаз не отводил от милого лица...
Помните?
Василий Никитич, растопырив глаза, смотрел на нее в изумленье.
-- Половой в трактире Егорова, курчавый, когда вы с Мишей Ершовым были вчера, балык вам подавал. Кто это был? Я была. Переодета. Я -- мордоворот... И в трактире Егорова я была...
Василий Никитич был смущен и глупо молчал.
-- Молчите, Василий Никитич?-- сказала девушка. -- Думаете: потерял двести тысяч... Скажите мне, Василий Никитич, когда цыганка-то пела романс, почему у вас были слезы и вы дали ей в руки два серебряных рубля на чай? Помните? Они у меня.
-- Тогда как же?.. -- растерянно сказал Василий Никитич.
-- А почему слезы-то были?
-- Вот почему. Правду говорю... Я подумал: как она, эта цыганка, похожа на нее, которую я сватаю, то есть на вас... И жалко, что не у ней, не у цыганки этой, двести тысяч...
-- Вот ведь что... Ту-то цыганку вам не найти...
Схватив руки Софьи Петровны, Василий Никитич в удивленье и восторге смотрел на нее...
* * *
Никита Иванович у себя в конторе считает на счетах,-- контора скучная, мрачная,-- и, обернувшись, спрашивает приказчика:
-- Скажи-ка мне, Илья Петрович, говорят, что Василия видали у цыган в Грузинах с Пикионом, он там кутит с ним.
-- Видали, говорят,-- отвечает приказчик.
-- Ну, ступай.
Оставшись один, Никита Иванович ходит по пустой конторе и говорит: "Ох ты... ой, ой, ну-ну... верба хлест -- бьет до слез. Не я буду, ежели этой вербой его не отдеру. По морде, куда попало. Не посмотрю ни на что. Сам родил -- сам убью!"
И он взял из угла от иконы ветку вербы и, ходя по конторе один, хлестал по воздуху, говоря: "Вот тебе, вот тебе цыгане, вот тебе Мишка Ершов, вот тебе Пики-он, вот тебе, сукин сын!.."
Вдруг отворяется дверь, и в контору входит сын, Василий Никитич, и с ним Софья, дочь Замкова. Держа друг друга за руки, опускаются на колени перед Никитой Ивановичем. Сын говорит:
-- Благослови нас, отец...
И старик-отец, растерявшись, рассыпает из рук вербу и второпях, как-то неуклюже, снимает из угла с веревки икону...
У... памятника "Минина Пожарного"... -- памятник народным героям -- гражданину Кузьме Минину и князю Дмитрию Пожарскому, организаторам национального ополчения в борьбе с польской интервенцией начала XVII в. Скульптор И.П. Мартос. Работа продолжалась с 1804 по 1818 г. На создание памятника шли народные пожертвования. Торжественно открыт на Красной площади 20 февраля 1818 г. Первоначально установлен лицом к Кремлю, в 1931 г. памятник был передвинут к собору Василия Блаженного.
У Егорова ты был!-- Егоров -- владелец трактира в Москве.
Опять с этим саратовским актером!-- имеется в виду актер Михаил Ершов.
Сам родил -- сам убью!-- см. прим. к с. 151 кн. 1 наст. изд.