Коровин Константин Алексеевич
Шарик

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Шарик

   Помню, в России -- и в городе, и в деревне -- "собака" было ругательное слово. Говорили: "ах ты собака!", "собака лает -- ветер носит", "что с ним, с собакой, говорить...", "собаке -- собачья смерть". Так выходило, что собака -- что-то позорное. Вообще, к собаке не было внимания.
   В деревнях собаки зиму и лето жили на дворе и назывались "дворняжки". В избу, в дом, их никогда не пускали. Считалось грехом: нечистое животное. Кошка -- другое, кошку можно держать в доме, а собаку -- грех.
   Большею частью дворняжек называли Шарик, Волчок, должно быть, потому, что когда спит дворняжка, то свертывается в клубочек и похожа на шарик. Ласковая собака была дворняжка.
   Шарик в стужу, в зиму холодную, в мороз, спал где попало. Свернется шариком, сунет мордочку в живот и спит на снегу. Ему и тепло. Кормят Шарика или нет, а он все живет, сторожит дом, лает, много лает. Так и говорили про Шарика: "Пустолайка". Били Шарика ногой куда попало -- не лезь! Били чем попало. Сказать по правде, отношение к собаке у нас было плохое, жестокое, несправедливое. Ее не чувствовали, не видали, не понимали величия собачьей души, преданности ее чистого собачьего сердца. Дворняжка -- и только. Некогда было любить собаку... Жизнь трудна, заботы много, нужда, незадача, злоба, пьянство, горе -- до собаки ли тут?
   Шарик это все понимал, видел, все чувствовал -- и нужду, и досаду хозяина, видел горе и неразбериху жизни, понимал, переносил побои, терпел.
   Он любил человека настоящею любовью с самых детских своих лет. Едва только прозрев, щенком маленьким, вилял хвостом и ковылял на нетвердых лапах к человеку. И все было для родившегося только что щенка Шарика не важно -- даже мать. Только один высокий долг -- стремиться к другу своему -- человеку, и в радости вертеть хвостом, видя своего великого любимого друга, своего бога.
   В общем, дворняга Шарик был похож на северную лайку. Острые ушки, пестро окрашенный, темный в спине, белая грудь, каряя мордочка и хвост... замечательный хвост -- крючком, лихо закручен, как крендель, пышно и круто завернут на спину. На лапках как бы надеты белые чулки. Лихие морозы, русские, были Шарику нипочем: зимою он был богато, плотно покрыт мехом. Ночью Шарик не спал -- сторожил дом. Если кто ехал по деревне, Шарик бежал к подворотне -- облаять проезжего, так сказать, прогнать.
   И Шарик уверен был, что он прогнал от дома чужих людей.
   Ночью на двор, в дом никого не пустит, и много надо было хозяину уговаривать Шарика и ругать его, чтоб он впустил в дом. А то Шарик еще и под ноги бросится и укусит. "Нечего пускать чужих, живите, мол, сами хорошо, не ругайтесь". Собаки ведь не любят, когда в доме ссора, они омрачаются душой и делаются печальными. Когда Шарику скажут, что гость свой, то он успокаивается понемножку, но все же ворчит. Не верит посторонним.
   Собака несла службу и была верна хозяину.
   Однажды, мальчишкой шестнадцати лет, я гостил у тетки в Вышнем Волочке. Ходил на охоту, но собаки не было у меня. А без собаки -- какая охота.
   И вот мой приятель, охотник Дубинин, немолодой, с которым я ходил на охоту, подыскал мне собачку -- у приятеля своего, тоже охотника. Собака прозывалась Шариком.
   Дубинин жил в маленьком домике, на самом краю города. Сказал мне, что завтра приведет собаку. Выпросил я у тетки три рубля -- надо отдать за собаку,-- всю ночь не спал от радости: собака будет у меня, я буду ходить с ней на заводское водохранилище -- большое озеро, буду лазить по камышам. Уток там сколько! Гуси есть. И -- кукуля.
   -- Кукуля вечером кричит,-- говорил мне Дубинин,-- кричит по-человечьи. Но застрелить ее никто не может. Ее никто не видал.
   "Ну,-- думал я,-- Шарик выгонит кукулю -- посмотрю на нее, какая она". Дождался утра и пошел к Дубинину. Долго у него дожидался. Наконец пришел приятель Дубинина и привел на веревке Шарика. Собака была дворняжка.
   -- Ты не гляди, что она дворняга,-- сказал мне Дубинин. -- Она так за утями гоняет, что сеттеру-гордону не удаст. А тетеревьев крадучи покажет. И зайца гонит -- чего тебе еще?
   Хорош Шарик -- как игрушка! Смотрит на меня. Мы по рукам ударили -- я купил собаку. Дубинин за водочкой послал. Даю три рубля. Шарик смотрит. Я ему миску молока налил, хлеб крошу, а хозяин его ушел. Смотрю -- не ест Шарик, на дверь смотрит -- хозяин ушел... Как быть?.. И повел я на веревке Шарика домой, к тетке.
   -- Шарик, Шарик,-- говорю ему,-- на охоту пойдем.
   Глажу его дорогой. Привел на двор к тетке, отвязал с шеи веревку, а Шарик к калитке, носом отвернул ее да бежать. Я за ним, бегу по улице, в отчаянии, чуть не плача, кричу: "Шарик! Шарик!" Изо всех сил бегу, замучился. Остановился у забора, и Шарик, смотрю, тоже остановился и смотрит на меня. Я иду к нему и говорю:
   -- Шарик, Шарик, зачем ты ушел?..
   Подошел к нему, погладил по голове, говорю: "Шарик, милый мой Шарик, пойдем ко мне, пойдем, пожалуйста... Я на охоту с тобой пойду".
   И Шарик пошел со мной. Я его кормил на кухне молоком, щами, баранками. И Шарик ел.
   Когда я лег спать, Шарик свернулся около меня колечком на полу и, когда ехали дрожки мимо дома, стуча по мостовой, потихоньку заворчал. Шарик понял, что он продан мне, и не отходил от меня, сторожил.

* * *

   Когда я проснулся утром, Шарик, как-то ровно поставив ушки свои и, встав белыми передними лапками на постель, весело и пристально смотрел на меня темными глазками. Когда я стал одеваться, Шарик радовался, прыгал. Вдруг сел на задние лапы и, сидя, махал передними. "Это его выучили,-- с неудовольствием подумал я. -- Это он служит. Зачем? Охотничьих собак не учат служить".
   Я оделся и вышел с Шариком на крыльцо, он весело прыгал на дворе и сразу сделался приятелем кучера и дворника. Он был с ними как будто давний знакомый.
   Но, когда я вернулся в дом к тетке, к чайному столу, и моя тетка хотела погладить Шарика, он заворчал и зло оскалил зубы...
   -- Какую ты злую собаку купил!-- сказала тетка.
   Она взяла кусок сахару и хотела дать Шарику. Но тот не взял сахар и опять зарычал.
   -- Какая дура собака!-- сказала тетка. -- Она и не охотничья вовсе, таких не бывает охотничьих собак. Ты не держи ее здесь, пускай на дворе ее дворник привяжет. Злая, дрянная собака.
   Думаю: за что Шарик невзлюбил тетку? Огорчился. Пошел я в свою комнату наверх, надел высокие сапоги охотничьи, взял ружье, патронташ и сказал: "Пойдем, Шарик, на охоту". Шарик прыгал от радости.
   Пришел на край города в домик к охотнику, к приятелю своему Дубинину. Тот только что вернулся с охоты.
   -- Посчастливилось,-- сказал он мне. -- Взял на озере шесть кряковых да пяток чирков. Доход есть, продать надо.
   Сидя с ним за чаем, ели пеклеванный хлеб, особенный, вкусный. Возьмешь в рот, а он весь мнется, внутри пустой. Такого вкусного хлеба и в Москве не было.
   -- Вот что, Костя,-- говорит мне Дубинин,-- поедем в лодке по реке Тверце до Осеченки, там охота хороша, утей много, красота -- река! По берегу камыши, лесочек. Отмели -- рыбы много. Я раз козу видел там дикую, не стрельнул -- жалко было. Ведь это что -- коза с козленком! Это из Тарлецкого большого леса. Говорят, там и олени есть. Охота там запрещена строго-настрого. А меня-то сторож пущает -- только коз не стреляй. Там царская охота бывала, глухарей што!..
   -- Тетка моя Шарика дома держать не велит... сказала, чтоб привязали на дворе. Как быть? Невзлюбил ее Шарик, все ворчит на нее,-- говорю я в огорчении.
   -- Вот ведь что!.. -- удивился Дубинин. -- Есть это в их, в собаках. Собака -- глядеть собака, а она что: она знает, чего мы не знаем...-- Дубинин серьезно посмотрел на меня. -- Невзлюбил тетку твою Шарик, а кто ее любит? Ведь вот Прохор, у кого Шарика-то купили, и я знаем твою тетку-то, все знают. Тоже носили ей дичь. Она берет, вот торгуется... чисто ворованное принесли! Прислуга говорит вся -- она твово дядю-то заморила, заругала всего. Он всегда в расстройстве был через ее, всегда скушный, сам не свой. Жил с ей он, а потом женился и помер, сердяга, сразу после обеда. Какая еда -- в душу не лезет. Она-то дело хрестнику его отдала, он портнов сын был, сирота, без дела шлялся. Там шахи-махи были у них с теткой. Ну, тебе чего говорить?.. мал еще. А собаки-то все видют -- где что. И богатство бывает, а жисть срамна -- собака эдакая, Шарик, жить не будет, уйдет. Вот за озером, там помещик богатый, имение его. Тоже по охоте меня к себе зовет. Говорил так: каких собак заведет -- не живут, уходят. И чего -- он дивился -- понять нельзя. А у его жена с полюбовником играла. Мы-то знаем. У него чисто покойник в доме завсегда. Скушно... Ссора дома, неудовольствие, все, что муж ни скажет,-- все не так. Уж какая жисть! Нутро жисти гнилое,-- кому надо? Собаки не живут. Не любят дома такого, а... убегают.
   "Вот какая история,-- подумал я.-- Тетка моя -- вдова". Бабушка моя что-то тоже недолюбливала ее. Никогда у нее не бывала и к себе не звала. А меня тетка всегда приглашала к себе гостить, и картинки, которые я писал в Волочке, брала себе и дарила их знакомым своим. Рассказы Дубинина почему-то глубоко меня огорчали. Я не понимал, что в жизни есть такие странные вещи. Моей юности не было это понятно...

* * *

   Вечером мне говорит тетка, показывая фотографию какого-то толстомордого человека в мундире, и на шее у него медаль.
   -- Это,-- говорит,-- был друг твоего дяди. Это его крестник. Вот что, Костя, можешь ты списать с карточки его портрет, небольшой...
   -- Могу,-- говорю я,-- только лицо неинтересное, противное.
   Тетка покраснела и сказала:
   -- Ничего не противное, что ты! Человек этот умный, деловой. Я тебе заплачу пятнадцать рублей. Небольшой сделай портрет, только постарайся.
   -- Хорошо,-- соглашаюсь я,-- только деньги вперед. Я хочу в деревню Осеченку уехать, там я буду писать, охотиться. Это первая станция от Волочка.
   -- А когда ты хочешь ехать?-- спросила тетка.
   -- Да вот, соберусь сейчас да поеду. А то Шарик не хочет тут жить у тебя, тетушка... Скучно тут. У тебя словно покойник в доме...
   Тетка пристально посмотрела на меня, вышла, принесла мне деньги и сказала:
   -- Ты все же напиши оттуда, и матери пиши, не простудись. Вольный ты очень мальчик, странный. Не смотрят за тобой, избаловался.
   Я живо собрался, захватил с собою краски, всю свою муру, и тетка дала мне лошадь доехать до Дубинина.
   Несказанно я был счастлив и рад, когда мы ехали на лодке по реке Тверце. Какие берега, отмели, камыши, луга, леса на берегу!.. Какая красота, воля!
   -- Вот когда подрастешь,-- сказал мне Дубинин,-- жениться будешь, смотри -- осторожно бабу выбирай, а то на проныру, пройду попадешь...
   -- А что такое "пройда"?-- удивился я.
   -- Не знаешь... Позже поймешь,-- строго сказал Дубинин...
   Мы остановились на бережку, развели костер. Шарик и Дианка рады. Дубинин захватил сеть, мы с ним разделись, полезли в реку и стали заводить сеть в камыши. Наловили рыбы, в котелке кипела уха. Ясное, благодатное утро...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Шарик -- Впервые: Возрождение. 1936. 31 октября. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru