Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Рождество Христово
В середине суровой зимы, когда были короткие дни и уже в три часа наступали сумерки декабря, среди покрытой снегами России, в городах, селах и бедной лачуге у глухого леса, приветливо в канун великого праздника нашего, Рождества Христова, в окнах мелькал огонек. И радовалась душа, что вот есть праздник -- Рождество Христово, Бога нашего, и есть Он.
В жизни и трудно, и горько, и нужда, и незадача, и неправда живет меж людей. А вот есть Рождество, есть надежда, есть Свет разума. Обойдется все это злое, нечестное, обманное, житейское, низменное. И придет и воссияет правда, воскреснет приязнь и дружба человеческая, смягчится душа человека, и обнимет чувство любви душу, и возлюбят друг друга.
На кухне в моем деревенском доме хлопоты. Там жарят, варят -- гусь, поросенок.
Композитор Юрий Сергеевич как-то изменился в лице, глаза круглые, озабоченные. Зашел ко мне в комнату, сказал:
-- Где перец?
Взял так серьезно из шкафа перец и ушел. В коридоре мимо меня прошел молча мой слуга Ленька. Тетка Афросинья серьезная. Все молчат. Как-то меня не замечают. Барана моего, собаку и ручного зайца выгнали из кухни. Они как-то все примолкли. Там горит, кипит работа. Завтра Рождество.
Я это пошел было за квасом, а мне говорят: "Нет квасу". А барана, так прямо по заду -- раз! Он прямо бегом ко мне и смотрит в страхе белыми глазами. Прямо чувствуешь себя виноватым, каким-то ненужным.
Приятель Коля Курин лежит на тахте и говорит:
-- Юрий, знаешь, там жарит, варит, не подступись. Я спросил: "Позвольте пройти". -- "Куда тебе?" -- спрашивают. Я говорю: "На крыльцо выйти, поглядеть на звезду Вифлеемскую". -- "Это,-- говорят,-- завтра, а сейчас убирайся отсюда, мешаешь". Это еда у Юрия -- все, брат, оттого он и толстый, ужас какой толстый, живот какой у него!
-- Это где же вы Вифлеемскую звезду, Николай Васильевич, здесь увидели?-- спросил его приятель мой, доктор Иван Иванович.
-- То есть как это -- где? Она вот к двенадцати часам ночи будет над горизонтом на востоке. Это вот по ту сторону,-- показал он рукой.
-- Нет, уж это ошибаетесь,-- сказал, встав, доктор Иван Иванович. -- Это здесь не Вифлеем, а Север, Владимирская губерния. Этой звезды здесь нет, нет-с.
-- То есть как это -- нет звезды?-- заспорил, встав, Коля Курин. -- Нет-с, позвольте, все звезды известны. Это еще не указано, откуда волхвы-то по звезде шли в Вифлеем. Может быть, от нас, отсюда.
Сразу отворяется дверь, и в комнату вбегает Ленька, берет со стола самовар и поспешно уходит.
-- Постой!-- кричу я. -- Куда ты самовар тащишь? Мы еще пьем чай.
Ленька в дверях говорит:
-- Юрий Сергеевич велели убрать.
И уходит.
-- Что делается!-- "велели убрать". Пойди, Иван Иванович, тебя Юрий слушает,-- что они там все жарят?
Возвращаясь, Ленька убирает все со стола и стелет новую белую скатерть.
-- Что, скоро у них там будет готово?
-- Нет еще, только еще поросенка кашей набивают. Гусь-то готов. Меня послали, чтобы на стол накрывал.
-- Спроси,-- говорю я Лене,-- Юрия Сергеевича -- мы хотели пройти на крыльцо посмотреть Вифлеемскую звезду.
Ленька ушел и, вернувшись, поставил на стол тарелки.
-- Ну что ж, спросил?
-- Спросил. А он говорит: "Нечего им звезду смотреть, ее,-- говорит,-- и нету. А шляться нечего, мешать".
-- Это что ж такое?-- возмутился Коля. -- Какая скотина! Еда -- это для него все. Звезда Вифлеемская, красота, поэзия -- все нипочем, только бы жрать.
-- Да ведь вот,-- говорит Ленька,-- ее, звезду-то, и отсюда в окно видать. Вон она, над моховым болотом, вон, вправо, между елками.
Мы все подошли к окну. И правда, невысоко над горизонтом мы увидели большую мерцающую звезду. Она сияла, играя то синим, то красным светом. Она была прекрасна на темном небе, среди задумчивых снежный елей. Как радостен и заманчив был лучистый блеск ее сияния. И как-то верилось, что там, под этой звездой, есть святое, прекрасное,-- есть счастье.
-- Это же Венера,-- сказал Коля Курин,-- только и всего. Она, брат, на севере. В это время вошел Юрий, таща за рога барана.
-- Посмотри, Юрий,-- сказал доктор,-- вон звезда Вифлеемская.
-- Довольно!-- кричал Юрий Сергеевич. -- Привяжите барана вашего! Если еще он лезть будет на кухню, бодаться, я его зарежу. Вы вашу Вифлеемскую звезду есть не будете, а вот поросенок пережарится.
И Юрий Сергеевич, рассерженный, ушел.
-- Видал?-- сказал Коля Курин. -- Какой циник! Ему бы только поросенок с кашей.
* * *
В полночь за столом сидят мои приятели. Все. Дедушка, тетенька Афросинья, Феоктист, Юрий Сергеевич наливает рюмки, и все, поздравляя друг друга с праздником, выпивают.
-- Ну, Юрий Сергеевич,-- говорит доктор Иван Иванович,-- молодчина. Гусь с капустой -- прямо ты повар!
-- Повар, повар. Я по книжке поваренной готовил, надо читать да на часы смотреть, а то засушишь. Когда кашу класть, тоже знать надо... капусту... А тут этот ваш баран лезет -- бодается. Глуп невероятно. Раздражает.
-- Карахтер у его, верно,-- упрямый, озорной... -- заметил дедушка, сторож моего дома.
Весело на столе светились свечи, вставленные в старинные подсвечники, освещая хрустальные бокалы, а за ними видны окна моей деревенской мастерской -- синие, темные, где далеко в неведомом крае блестела красавица-звезда.
Приятели мои были веселы, толкался около стола баран с завитыми рогами, мой Феб и ручной заяц. И приятели мои, и Феб, баран и заяц, и далекая Вифлеемская звезда как-то сливались вместе в приязни и радости праздника.